Невил Шют. На берегу

   — О, господи, как все сложно, — вздохнула Мэри.
   — Хуже некуда, — подтвердила Мойра. — Видно, я так и помру старой девой.
   — Бессмыслица. Но, видно, пришло такое время — ни в чем не сыщешь смысла. Питер… — Мэри прикусила язык.
   — А что Питер? — с любопытством спросила Мойра.
   — Сама не знаю. Просто ужас, безумие. — Она беспокойно стиснула руки.
   — Да что случилось? Расскажи.
   — Ты в жизни кого-нибудь убила?
   — Я? Пока нет. Но хотелось часто. Больше все загородных телефонисток.
   — Нет, я серьезно. Ведь кого-то убить — страшный грех, правда? За это попадешь в ад.
   — Не знаю. Возможно. А кого ты хочешь убить?
   — Питер сказал, что мне, наверно, придется убить Дженнифер, — глухо сказала молодая мать. По ее щеке поползла слеза.
   Мойра порывисто наклонилась к ней, погладила по руке.
   — Хорошая моя, этого не может быть! Ты что-то не так поняла.
   Мэри покачала головой.
   — Все так. — Она всхлипнула. — Я все правильно поняла. Он сказал, что мне, наверно, придется это сделать, и показал, как.
   И она разрыдалась.
   Мойра обняла ее, стала утешать, и понемногу все выяснилось. Сперва Мойра не могла поверить ее рассказу, а потом засомневалась. Под конец они пошли в ванную и осмотрели маленькие красные коробочки в аптечном шкафчике.
   — Я что-то об этом слыхала, — серьезно сказала девушка. — Только не знала, что зашло так далеко…
   Безумие громоздилось на безумие.
   — Мне не сделать этого одной, — прошептала Мэри. — Как бы плохо малышке ни было, я не смогу. Если Питера здесь не будет… если со «Скорпионом» что-нибудь случится… ты приедешь помочь мне, Мойра? Пожалуйста!
   — Ну конечно, — мягко ответила девушка. — Конечно, приеду и помогу. Но Питер непременно будет здесь. Они наверняка вернутся. Дуайт такой. — Она достала скрученный в комочек носовой платок и подала Мэри. — На, утри слезы, и хорошо бы выпить чаю. Пойду поставлю чайник.
   Перед угасающим камином они выпили по чашке чая.

 

 
   Спустя восемнадцать дней подводная лодка Соединенных Штатов «Скорпион» всплыла на поверхность под чистый воздух на тридцать первом градусе южной широты, вблизи острова Норфолк. Зимы над Тасмановым морем суровы, у входа оно так и клокочет, низкую палубу заливало каждой волной. Выпускать на мостик можно было не больше восьми человек за раз; люди выбирались наверх бледные, дрожали под порывами ветра и налетающей пеной, плотнее кутались в клеенчатые плащи. Дуайт держал лодку в дрейфе носом к ветру почти весь день, чтобы каждый из команды полчаса подышал свежим воздухом, но мало кто мог выстоять на мостике отведенный ему срок.
   Да, им трудно было выносить этот холод и сырость, но по крайней мере он привел обратно живыми всех своих людей, кроме Суэйна. Тридцать один день взаперти в подводной лодке — не шутка, все побледнели, ослабли, троими овладела тяжелая депрессия, на этих уже нельзя было положиться, пришлось освободить их от службы. Дуайт изрядно перепугался, когда лейтенанта Броди свалил, судя по всем признакам, острый приступ аппендицита; с помощью Джона Осборна он перечитал все, что оказалось под рукой, и собрался сам на столе в кают-компании оперировать больного. Тому, однако, полегчало, и теперь он мирно отдыхал на своей койке; все его обязанности взял на себя Питер Холмс, и капитан надеялся, что Броди благополучно протянет пять дней, пока «Скорпион» не пришвартуется в Уильямстауне. Питер Холмс держался в норме, не хуже других на борту. Джон Осборн стал беспокоен и раздражителен, но работал, как и прежде, только все уши прожужжал Дуайту о своем «феррари».
   За время похода установили, что теория Йоргенсена не верна. При помощи подводного миноискателя опасливо сторонясь плавучих айсбергов, малым ходом прокрались в залив Аляска, достигли пятьдесят восьмого градуса северной широты в районе мыса Кадьяк. Ближе к суше подходить не решились, там лед был слишком плотный; уровень радиации в этих местах оставался смертельным, почти таким же, как у Сиэтла. Без крайней нужды незачем было дольше подвергать «Скорпион» опасности в этих водах; они определились, взяли на юг, чуть отклоняясь к востоку, пока не вышли в более теплые воды, где меньше риска наткнуться на лед, а затем повернули на юго-запад, к Гавайским островам и Пирл-Харбор.
   В Пирл-Харбор они ровно ничего не узнали. Прошли в гавань, до той самой пристани, от которой отплыли в канун войны. Людей это не так уж угнетало: Дуайт еще перед рейсом проверил, что в команде нет ни одного человека с Гонолулу и на Гавайях ни у кого не оставалось родных и близких. Он мог выслать на берег одного из офицеров в защитном костюме, как сделал на Санта-Марии, и прежде чем подойти к островам, несколько дней обсуждал с Питером Холмсом, нужно ли это, но под конец оба решили, что высадка ничего нового не даст. Когда у лейтенанта Сандерстрома на острове Санта-Мария оказалось несколько свободных минут, он просто начал читать журналы, другого занятия не нашлось — и вряд ли на берегу Пирл-Харбор удалось бы сделать что-нибудь полезнее. Радиоактивность тут такая же, как в Сиэтле; подводники составили список многочисленных застрявших в гавани судов, отметили значительные разрушения на берегу, и «Скорпион» пошел дальше.
   В день, когда они дрейфовали у входа в Тасманово море, уже можно было без особого труда связаться по радио с Австралией. Подняли антенну, доложили, где находятся и в какое время рассчитывают вернуться в Уильямстаун. В ответной радиограмме их запросили о здоровье, и Тауэрс послал длинное сообщение; составить ту его часть, которая касалась старшины Суэйна, было не так-то просто. Последовало несколько обыденных радиограмм — прогноз погоды, сведения о том, сколько осталось горючего и какой «Скорпиону» по возвращении понадобится ремонт, а к середине утра пришло нечто более важное.
   Приказ составлен был тремя днями раньше. Он гласил:

   От Командующего военно-морскими силами Соединенных Штатов, Брисбен. Капитан-лейтенанту Дуайту Л.Тауэрсу, подводная лодка США «Скорпион».

   О передаче дополнительных служебных обязанностей.

   1. В связи с выбытием нынешнего Командующего военно-морскими силами США, с сего дня вам надлежит безотлагательно и бессрочно принять на себя обязанности Командующего военно-морскими силами США на всех морях. Руководствуйтесь соображениями благоразумия при размещении этих сил и прекратите или продолжайте использовать их под австралийским командованием, по своему усмотрению.

   2. Думаю, тем самым вы становитесь адмиралом, если вам угодно получить этот чин. Прощайте, желаю удачи.

   Джерри Шоу.

   3. Копия — Главнокомандующему военно-морскими силами Австралии.

   У себя в каюте Дуайт с каменным лицом прочитал радиограмму. Потом, поскольку австралийцы уже получили копию, послал за офицером связи. И когда Питер вошел, молча протянул ему листок. Капитан-лейтенант в свою очередь его прочел.
   — Поздравляю, сэр, — негромко сказал он.
   — Да, наверно, надо принимать поздравления… — отозвался Тауэрс. И, помедлив, сказал: — Должно быть, это значит, что Брисбен кончился.
   От широты, где они сейчас находятся, до Брисбена двести пятьдесят миль к северу. Питер кивнул, мысленно перебирая сводки по радиоактивности.
   Еще вчера к концу дня обстановка там была Прескверная.
   — Я думал, он мог бы оставить корабль и двинуться на юг, — сказал Тауэрс.
   — А на корабле нельзя было пройти хоть немного?
   — У них больше нет ни капли горючего, — сказал Дуайт. — На кораблях не работает ни электричество, ничего. В топливных цистернах сушь, как в Сахаре.
   — Я думал, он мог бы переехать в Мельбурн. Все-таки Главнокомандующий флотом Соединенных Штатов.
   Дуайт невесело улыбнулся.
   — Сейчас это ровно ничего не значит. Нет, важно другое: он был капитан своего корабля, а корабль неподвижен. Конечно, он не захотел бросить своих людей.
   Больше говорить было не о чем, и Тауэрс отпустил Питера. Составил короткую ответную радиограмму, подтверждая получение приказа, и велел радисту передать ее через Мельбурн, а копию — адмиралу Хартмену. Вскоре вошел радист и положил капитану на стол листок бумаги.

   «На вашу радиограмму 12/05663 сообщаем:

   К сожалению, никакой связи с Брисбеном больше нет».

   Тауэрс кивнул.
   — Ладно, — сказал он. — Нет так нет.

7

   Назавтра после возвращения подлодки в Уильямстаун Питер Холмс явился к заместителю Главнокомандующего адмиралу Гримуэйду. Адмирал знаком предложил ему сесть.
   — Вчера вечером я несколько минут говорил с капитаном Тауэрсом, — сказал он. — Похоже, он вами очень доволен.
   — Рад это слышать, сэр.
   — Что ж, теперь вы, наверно, хотите знать насчет дальнейшей вашей службы.
   — В некотором смысле — да, сэр, — неуверенно начал Питер. — Как я понимаю, общее положение не изменилось? То есть остается только два или три месяца?
   Адмирал кивнул.
   — Видимо, так. Помнится, в прошлый раз вы сказали, что предпочитаете последние месяцы провести на берегу.
   — Хотелось бы. — Питер запнулся. — Мне надо подумать и о жене.
   — Разумеется. — Адмирал предложил молодому человеку сигарету, закурил и сам. — «Скорпион» становится в док на капитальный ремонт. Вероятно, вам это известно.
   — Да, сэр. Капитан хочет непременно полностью отремонтировать лодку. Сегодня утром я был насчет этого у коменданта порта.
   — Обычно на это требуется около трех недель. В нынешних условиях, возможно, уйдет больше времени. Хотите остаться при «Скорпионе» офицером связи, покуда не закончится ремонт? — Помедлив, адмирал прибавил: — Капитан Тауэрс просил, чтобы вы пока оставались на своем посту.
   — А можно мне жить дома, в Фолмуте? Дорога до порта у меня отнимает час и три четверти.
   — Это вам лучше обсудить с капитаном Тауэрсом. Едва ли он станет возражать. Ведь лодка сейчас не готовится к рейсу. Как я понял, большинству команды он дает отпуск. Едва ли ваши обязанности будут слишком обременительны, но вы поможете ему в переговорах на верфи.
   — Я охотно буду и дальше служить под его началом, сэр, при возможности жить дома. Но если предстоит новый поход, я просил бы меня заменить. Я не могу позволить себе опять уйти в плаванье. — Питер запнулся. — Мне неприятно об этом говорить, сэр.
   Адмирал улыбнулся.
   — Ничего, капитан-лейтенант. Я буду иметь в виду ваше желание. А если надумаете уволиться, приходите ко мне. — Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. — Дома у вас все в порядке?
   — В полном порядке. Похоже, вести хозяйство стало потрудней, чем до моего отъезда, и жене трудновато, у нее еще и ребенок на руках.
   — Да, трудно. И, боюсь, легче не станет.
   В тот день около полудня Мойра Дэвидсон позвонила на авианосец Дуайту Тауэрсу.
   — Доброе утро, Дуайт. Говорят, мне следует вас поздравить.
   — Кто вам сказал?
   — Мэри Холмс.
   — Можете поздравлять, если хотите, — не без горечи сказал Дуайт, — но лучше не надо.
   — Ладно, не буду. Как вы, Дуайт? Как себя чувствуете?
   — Нормально, — сказал он. — Настроение сегодня неважное, а вообще все нормально.
   На самом же деле с тех пор, как он вернулся на корабль, каждый пустяк давался ему с трудом; он плохо спал, и его одолевала безмерная усталость.
   — У вас много работы?
   — Должно бы быть много, но… не знаю. Вроде ничего не делается, а чем больше ничего не делается, тем больше надо сделать.
   Это был какой-то незнакомый Дуайт, к такому она не привыкла.
   — Вы говорите как больной, — строго заметила Мойра.
   — Я не болен, детка, — с толикой досады возразил Дуайт. — Просто есть кое-какие неотложные дела, а вся команда отпущена на берег. Мы слишком долго пробыли в плаванье и попросту забыли, что значит работать.
   — Я считаю, вам и самому нужен отпуск. Может, поживете немножко у нас в Харкауэе?
   Дуайт чуть подумал.
   — Большое спасибо за приглашение. Пока еще не могу. Завтра мы ставим «Скорпиона» в сухой док.
   — Поручите это Питеру Холмсу.
   — Не могу, детка. Дядя Сэм будет недоволен.
   Она поостереглась, не сказала, что дядя Сэм во веки веков ничего не узнает.
   — А когда поставите, ваш «Скорпион» перейдет в ведение работников верфи, так?
   — Вы недурно разбираетесь во флотских делах.
   — Ну еще бы. Я прекрасная шпионка, Мата Хари, роковая женщина и за двойной порцией коньяка выуживаю военные тайны у простодушных военных моряков. Так, значит, лодка перейдет в ведение верфи?
   — Совершенно верно.
   — Ну, и тогда вы можете спокойно бросить все прочее на Питера Холмса и уйти в отпуск. В котором часу вы ставите «Скорпиона» в док?
   — Завтра в десять утра. Наверно, к середине дня с этим покончим.
   — Так вот, к вечеру приезжайте хоть ненадолго к нам в Харкауэй. У нас холод жуткий. Ветер так и свищет вокруг дома. И почти все время льет дождь, без резиновых сапог никуда не выйдешь. Самая холодная на свете работа — по крайней мере для женщины — ходить за волом с бороной по выгону. Приезжайте и попробуйте. Через несколько дней вы будете прямо рваться от нас обратно в духотищу, в свою подлодку.
   Дуайт рассмеялся:
   — Право, вы нарисовали очень соблазнительную картинку.
   — Сама знаю. Так вы завтра приедете?
   Да, было бы облегчение — отдохнуть денек-другой, забыть обо всех заботах.
   — Пожалуй, выберусь, — сказал Дуайт. — Мне надо еще уладить кое-какие мелочи, но, пожалуй, сумею выбраться.
   Мойра условилась встретиться с ним назавтра в четыре часа в отеле «Австралия». И когда они встретились, озабоченно всмотрелась в его лицо; поздоровался он с ней весело и, похоже, рад ее видеть, но под его загаром пробивается нездоровая желтизна и мгновеньями, забывая следить за собой, он мрачнеет, чем-то угнетенный. Мойра нахмурилась.
   — Вы паршиво выглядите. Нездоровится? — Она взяла его за руку. — И руки горячие. Да у вас жар!
   Дуайт отнял руку.
   — Я здоров. Что будете пить?
   — Вы выпьете двойную порцию виски и проглотите солидную дозу хинина, — заявила Мойра. — Двойное виски уж во всяком случае. Хинин я достану, когда будем дома. Вам надо лечь в постель!
   Дуайта немного отпустило, приятно, когда о тебе так хлопочут.
   — А вам двойную порцию коньяка? — спросил он.
   — Мне — маленькую, вам двойное виски, — был ответ. — Постыдились бы разгуливать в этаком виде. Наверно, распускаете вокруг тучи микробов. Вы хоть врачу показывались?
   Дуайт заказал выпивку.
   — В порту теперь нет врача. Действующих судов больше не осталось, кроме «Скорпиона», а он сейчас в ремонте. Последнего флотского лекаря куда-то перевели, пока мы были в рейсе.
   — Но температура у вас повышена, да?
   — Может быть, немножко. Пожалуй, начинается простуда.
   — Похоже на то. Пейте виски, а я позвоню папе.
   — Зачем?
   — Пускай нас встретит с тележкой. Я говорила своим, что мы придем со станции пешком, но сейчас не позволю вам лезть в гору. Еще помрете у меня на руках, а я потом объясняйся со следователем. Как бы не осложнились дипломатические отношения.
   — У кого с кем, детка?
   — С Соединенными Штатами. Это не шутка — прикончить Главнокомандующего американским военным флотом.
   — Подозреваю, что Соединенные Штаты — это я и есть, — устало сказал Дуайт. — Подумываю, не выйти ли в президенты.
   — Вот и обдумайте, а я пока позвоню маме.
   В телефонной будке Мойра сказала:
   — По-моему, у него грипп, мамочка. Начать с того, что он ужасно устал. Как только приедем, надо уложить его в постель. Может, ты затопишь в его комнате камин и положишь в кровать грелку? И еще, мамочка, позвони доктору Флетчеру и попроси заглянуть сегодня же вечером. По-моему, это просто грипп, но все-таки он больше месяца пробыл в местах, где сильная радиация, и после этого не показывался врачу. Объясни доктору Флетчеру, кто он такой, Дуайт. Знаешь, теперь он очень важная персона.
   — Каким поездом вы приедете, милочка?
   Мойра глянула на ручные часы.
   — Поспеем на четыре сорок. Мамочка, в нашей тележке можно будет окоченеть. Попроси папу захватить парочку пледов.
   И она вернулась в бар.
   — Допивайте и пойдем, — скомандовала она Дуайту. — Нам надо поспеть на поезд четыре сорок.
   Он покорно пошел за нею. А часа через два был уже в спальне, где пылали дрова в камине, и, дрожа от начинающейся лихорадки, забрался в теплую постель. Он лег, безмерно благодарный, и дрожь унялась, и так отрадно было расслабиться и лежать, глядя в потолок, и слушать, как барабанит по крыше дождь. Вскоре гостеприимный хозяин принес ему горячего виски с лимоном и спросил, чего бы он хотел поесть, но есть Дуайт не захотел.
   Около восьми снаружи, сквозь шум дождя, послышался топот лошадиных копыт и голоса. Вскоре вошел доктор; мокрый плащ он скинул, но брюки и сапоги для верховой езды потемнели от дождя, и когда он остановился у камина, от них пошел пар. Это был человек лет сорока, бодряк и мастер своего дела.
   — Право, доктор, мне очень совестно, что вас заставили приехать по такой погоде, — сказал пациент. — Не такая у меня хворь, чтобы не прошла, если полежать денек-другой в постели.
   Врач улыбнулся.
   — Приехать не трудно, и я очень рад с вами познакомиться. — Он взял руку американца, нащупал пульс. — Как я понимаю, вы побывали в местах, зараженных радиацией.
   — Ну да. Но мы не выходили наружу.
   — Все время оставались внутри, в подводной лодке?
   — Все время. С нами ходил в рейс один малый, физик из научного центра, он каждый день обнюхивал каждого гейгеровским счетчиком.
   — Была у вас рвота или понос?
   — Ничего похожего. И ни у кого на борту ничего такого не было.
   Врач сунул Дуайту в рот термометр и, стоя подле кровати, продолжал щупать пульс. Потом вынул термометр.
   — Сто два, — сказал он. — Полежите-ка немного в постели. Долго вы плавали?
   — Пятьдесят три дня.
   — А сколько времени не всплывали?
   — Больше половины.
   — Переутомились?
   — Да, возможно, — чуть подумав, признался Дуайт.
   — По-моему, очень даже возможно. Оставайтесь в постели, пока не упадет температура, и потом еще день. А дня через два я вас навещу. Думаю, вы подхватили грипп, он тут гуляет вовсю. Когда встанете, по крайней мере неделю не следует возвращаться к работе, и еще после этого надо бы взять отпуск и отдохнуть. Сможете?
   — Придется подумать.
   Потом поговорили немного о рейсе «Скорпиона», о положении в Сиэтле и Квинсленде. Под конец доктор сказал:
   — Вероятно, я загляну завтра днем, заброшу вам кое-какие лекарства. Мне надо съездить в Дэнденонг; мой коллега оперирует в тамошней больнице, а я помогу, дам наркоз. Там я возьму лекарства и завезу вам на обратном пути.
   — Серьезная будет операция?
   — Не слишком. У женщины опухоль в желудке. Лучше убрать. Это все-таки позволит ей прожить еще несколько лет не инвалидом.
   Доктор вышел, слышно было — за окном, стараясь сбросить всадника, заупрямилась и взбрыкнула лошадь, он выругался. Но вот лошадь пошла рысью, и Дуайт несколько минут прислушивался сквозь шум дождя к затихающему топоту копыт на дороге. А потом дверь отворилась, и вошла Мойра.
   — Так вот, — сказала она, — завтра вы уж во всяком случае остаетесь в постели. — Она подошла к камину, подбросила два-три полена. — Наш доктор славный, правда?
   — Он чокнутый, — заявил Тауэрс.
   — Почему? Потому что прописал вам постельный режим?
   — Не то. Завтра он в больнице оперирует женщину, чтобы она могла с пользой прожить еще несколько лет.
   Девушка рассмеялась.
   — Очень на него похоже. Отродясь не встречала другого такого добросовестного человека. — И, помолчав, прибавила: — Папа собирается летом строить еще одну запруду. Он и раньше об этом толковал, а теперь собрался всерьез. Он сегодня звонил одному человеку, у которого есть бульдозер, и сговорился, чтоб тот приехал, как только земля подсохнет.
   — Когда это будет?
   — Примерно к Рождеству. Ему просто больно смотреть, как столько дождя пропадает зря. Летом у нас тут все пересыхает.
   Она взяла со столика у постели Дуайта пустой стакан.
   — Хотите выпить еще горячего?
   Он покачал головой.
   — Сейчас не хочу, детка. Я прекрасно себя чувствую.
   — А поесть чего-нибудь?
   Он опять покачал головой.
   — Может быть, сменить грелку?
   — Я прекрасно себя чувствую. — И опять покачал головой.
   Мойра вышла, но через несколько минут вернулась с длинным свертком, на конце сверток расширялся.
   — Вот, я вам оставляю, можете смотреть на это всю ночь.
   И она поставила сверток в угол, но Дуайт приподнялся на локте.
   — А что это?
   Мойра засмеялась:
   — Угадывайте до трех раз, а утром увидите, которая догадка верна.
   — Я хочу посмотреть сейчас.
   — Завтра.
   — Нет, сейчас.
   Она поднесла ему сверток и, стоя подле кровати, смотрела, как он срывает бумагу. Главнокомандующий военно-морскими силами Соединенных Штатов, в сущности, просто мальчишка, подумала она.
   В руках у него, на одеяле, лежал новенький, сверкающий «кузнечик». Деревянная рукоятка отлакирована и блестит, металлическая подножка лоснится красной эмалью. На рукоятке красной краской четко выведено: ЭЛЕН ТАУЭРС.
   — Вот здорово, — севшим от волнения голосом вымолвил Дуайт. — Никогда таких не видал, да еще с именем. Она будет в восторге. — Он поднял глаза на Мойру. — Где вы его раздобыли, детка?
   — Нашла мастерскую, где их делают, это в Элстернвике. Теперь-то их больше не выпускают, но для меня сделали.
   — Даже не знаю, как вас благодарить, — пробормотал Дуайт. — Теперь у меня для всех есть подарки.
   Мойра собрала рваную оберточную бумагу.
   — Пустяки, — небрежно сказала она. — Забавно было заниматься поисками. Я поставлю его в угол?
   Дуайт покачал головой.
   — Оставьте тут.
   Мойра кивнула и пошла к двери.
   — Я погашу верхний свет. Засыпайте скорей. У вас правда есть все, что нужно?
   — Конечно, детка, — был ответ. — Теперь у меня все есть.
   — Спокойной ночи, — сказала Мойра. Вышла и затворила за собой дверь.
   Некоторое время Дуайт лежал при свете камина, думал о Шейрон и об Элен, о солнечных днях и о кораблях, что высятся у набережных Мистика, об Элен, которая скачет на «кузнечике» по расчищенной — дорожке между двумя снежными грядами, о Мойре — какая добрая девушка… и понемногу сон одолел его, а рука так и осталась на лежащем под боком детском тренажере.
   На другой день Питер Холмс обедал с Джоном Осборном в офицерском клубе.
   — Утром я звонил на корабль, — сказал физик. — Хотел поймать Дуайта и показать ему черновик доклада, прежде чем перепечатаю. А мне сказали, что он гостит у Дэвидсонов.
   Питер кивнул.
   — Он заболел гриппом. Вчера вечером мне звонила Мойра и сказала, что постарается не пускать меня к нему целую неделю, а то и дольше.
   Осборн озабоченно нахмурился.
   — Я не могу так долго тянуть с докладом. Йоргенсен уже прослышал о данных, которые мы привезли, и твердит, будто мы плохо вели наблюдения. Я должен отдать доклад в перепечатку не позже завтрашнего утра.
   — Если хотите, я его просмотрю, и, может быть, нам удастся поговорить с первым помощником, хоть он сейчас и в отпуске. Но Дуайту надо бы тоже прочесть, прежде чем доклад пойдет дальше. Может быть, позвоните Мойре, и пускай она свезет его в Харкауэй?
   — А она там бывает? Я думал, она все время сидит в Мельбурне, обучается машинописи и стенографии.
   — Не болтайте чепуху. Конечно же, она дома.
   Физик оживился:
   — Я могу сегодня же все отвезти Тауэрсу на «феррари».
   — Вы скоро останетесь без горючего, если станете его тратить на такие прогулочки. Можно прекрасно доехать поездом.
   — Я поеду по службе, по делам флота, — возразил Джон Осборн. — Имею право получить горючее из флотских запасов. — Он наклонился к Питеру, понизил голос. — Известен вам авианосец «Сидней»? В одной из его цистерн имеется примерно три тысячи галлонов эфиро-спиртовой смеси. Там пытаются с нею поднять в воздух самолет на поршневой тяге, только пока ничего не получается.
   — Но это горючее не про вас! — возмутился Питер.
   — Разве? Я поеду по делам флота, а может быть, и поважней, чем только для флота.
   — Ладно, расскажите и мне про эту смесь. Годится она для малолитражного «морриса»?
   — Придется помудрить с карбюратором и повысить сжатие двигателя. Выньте прокладку, замените ее тоненькой медной пластиной и закрепите. Попытка не пытка.
   — А не опасно гонять в вашей машине по дорогам?
   — Ничуть, — сказал Осборн. — На дорогах сейчас и наскочить не на что, разве только на трамвай. И на прохожих, конечно. Я всякий раз беру с собой запасные свечи, а то при трех тысячах оборотов в минуту их забрасывает маслом.
   — А какая у нее скорость при трех тысячах?
   — Ну, на самой большой скорости гонять не стоит. А так она делает миль сто в час или немного больше. Начинает с сорока пяти миль, потом, конечно, разгоняется; надо, чтоб впереди дорога хоть ярдов на двести была свободна. Я обычно выталкиваю ее из гаража на Элизабет-стрит вручную и потом дожидаюсь перерыва между трамваями.