Страница:
Мудрость не есть ум. Это стало аксиомой еще во времена «Упа-нишад». Вот почему мудрость — и об этом тоже говорили уже в древности — не умничает в отличие от ума, который очень и очень любит мудрствовать. Но мудрствование ума обязательно заводит в тупик, ибо часть истины не может охватить всей полноты истины.
Такие попытки бесплодны и вместо радости рождают отчаяние. А если отсутствует радость, то это — тревожный симптом, это признак неправильного пути. Отсюда — призыв: остерегайся умствовать там, где нужна простота мудрости, отринь путь бесплодных умствований, отринь сегодня, а не завтра, потому что завтра может быть поздно: засохшее дерево души не даст уже больше зеленых побегов.
Но само собой разумеется: если радость — особая мудрость, то она и требует особых усилий. Ведь эта мудрость — не некое блаженное состояние эйфории, иллюзорно отрешившейся от земных забот, и тем более она «не жирная радость объевшейся души у стойла». Ромену Роллану радость рисовалась в облике спутницы с окровавленными ногами. За этим возвышенным и романтическим образом для него вставали совершенно четкие земные реальности:
«радость испытания, радость труда, борьбы, преодоленного страдания, победы над самим собою, покоренной, соединенной с собою, оплодотворенной судьбы».
Собственно, радость — это сокровенная квинтэссенция жизни, это тот волшебный эликсир, который мы должны уметь извлекать из самых будничных и примелькавшихся обстоятельств жизни. «Следует копить в себе наиболее простые поводы для счастья, — не без основания советует Метерлинк, — не следует никогда упускать случая быть счастливым». А Николай Константинович Рерих в одном из писем говорит:
«Даже в напряженное время можно усматривать радость. Да, да, давайте устроим в каждом письме рассадник радости. Знаем, что на льду цветы не растут, пусть же лед растает под сердечным теплом. Самые „неразрешимые“ проблемы просветляются радостью».
И далее он воспроизводит любопытный эпизод из своей жизни. Случилось так, что в Сан-Франциско дела у Рериха — а от них зависела работа интернациональных рериховских культурных учреждений — сложились не лучшим образом. За атмосферой парадности и внешней почтительности он увидел равнодушие и нежелание действовать. В какой-то момент ситуация показалась даже безнадежной. И что же делает в такой обстановке Рерих? Он признается: «Три раза ходил смотреть „Мушкетеров“. Представляете — три раза!» Я отлично помню эту первую звуковую комедию по мотивам романа Дюма — она шла у нас во время войны и сразу после войны, — где повара, сменив белые колпаки на мушкетерские шляпы, участвуют в веселых и забавных приключениях.
А Рерих продолжает: «Думал, коли они обернулись, то и на нашей улице будет праздник. И был праздник!»
«Радость, — говорит Рерих, — добрый магнит». Ибо она притягивает к себе соответственно все светлое и радостное. Ибо она, как неким волшебным колпаком, покрывает и гасит людские огорчения и заботы. Ибо она приучает не пугаться очевидности, нелегкой подчас очевидности, вскрывая и обнажая ее корни и показывая, что по большей части она, эта очевидность, противоречит сущности.
Радость — космический магнит, ибо, как прекрасно сказано в тех же «Упанишадах», «ни одно мельчайшее движение жизни не было бы возможным, если бы небеса не были наполнены бесконечной радостью».
Вот почему для меня и стали, пожалуй, программными эти строки моих стихов:
Вновь я приехал в Индию (теперь уже в составе писательской делегации) в 1981 году. Парадоксальная сторона моих путешествий состояла вот в чем. Если в первый раз — а я попал тогда в Индию летом — мне пришлось страдать здесь от холодов (поскольку судьба забросила меня в Гималаи), то во второй раз, когда я очутился здесь зимой, я порядком мучился от жары и духоты. Декабрь в южных широтах таков, что поневоле приходят на память строчки Пушкина: «О наше северное лето, карикатура южных зим». В Бомбее и Мадрасе термометр твердо держался на отметке тридцать градусов выше нуля. Светлая рубашка, которую я надевал в ожидании официальных приемов, к вечеру становилась темной, как земля.
Однако сами индийцы относятся к своей зиме достаточно уважительно. В этом мы могли наглядно убедиться, купаясь в абсолютном одиночестве в волнах Индийского океана. Пляж модного курорта под Мадрасом был безлюден и пустынен. Наверное, в глазах местных жителей мы выглядели настоящими «моржами».
В Мадрасе я и познакомился с Налине. В переводе с тамильского «налине» обозначает «лотос». Мы тут же решили, что это имя удивительно точно соответствует облику стройной, изящной индуски с нежным, задумчивым выражением лица, которое, кстати, ничуть не портили очки. Наоборот, они придавали лицу оттенок мечтательности и даже некоторой загадочности. Налине работала преподавателем русского языка, прекрасно знала наш язык, нашу литературу — потому ее и назначили нас сопровождать. Чуть ли не сразу она поделилась своей мечтой побывать у нас в России, чтобы увидеть наконец-то воочию снег. На картинах, в кино она, конечно, снег видела, а вот в натуре, чтоб потрогать его рукой, — пока не приходилось.
Так получилось, что на другой день у меня состоялся доверительный разговор с Налине, из которого я узнал, что вскоре — примерно через месяц — она выходит замуж. Родители, как это здесь принято, сами выбрали ей мужа.
— У нас не так, как у вас, — прокомментировала свое сообщение Налине. — По своему выбору у нас женятся редко, и, как правило, такие браки несчастливы. Вот моя старшая сестра вышла замуж по любви. Так это превратилось в настоящую трагедию. Она — кришнаитка, он — шиваит. Ни та, ни другая семья не признавали этого брака. В течение пяти лет они страшно бедствовали, чуть не впали в нищету. Лишь теперь их положение несколько изменилось к лучшему, стабилизировалось.
Я спросил у Налине, когда она познакомилась со своим будущим мужем. Оказывается — позавчера. Жених произвел на нее неплохое впечатление. Он нравится ей тем, что совпадают их взгляды, вкусы, но больше всего тем, честно призналась Налине, что хорошо зарабатывает (он бухгалтер и получает довольно приличное жалованье).
— Чувствуется, что человек он добрый, — сказала Налине и пообещала, сопроводив свои слова очаровательной улыбкой (так она и осталась навсегда в моей памяти с этой улыбкой и с этими словами): — Я постараюсь его полюбить..
Если я не выявлял эти контрасты, если не акцентировал на них особого внимания в своих вещах, то не только потому, что не претендовал на энциклопедический охват индийской жизни, но и потому, что ставил перед собой цель обозначить духовные вершины Индии подобно тому, как ищут и находят в нашей стране такие же духовные вершины индийцы, расположенные к нам. А, как известно, устами своих высочайших авторитетов Индия не раз заявляла о любви к России, о восхищении ее самоотверженной миссией. Одним из первых (если не первым) в этом ряду следует назвать имя Вивекананды (1863-1902).
У меня есть небольшая поэма о Вивекананде, которая строится как его своеобразный монолог ("И говорил своим ученикам Вивекананда). Мне приходилось читать поэму в Индии. Не без трепета я делал это на его родине — в Калькутте, в миссии Рамакришны, в институте, носящем имя Вивекананды. Признаюсь: мне было радостно узнать, что, по мнению учеников и последователей Вивекананды, в стихах точно схвачено и передано самое главное, а именно — дух и устремления их Учителя. Особенно это относится к последней части поэмы, где как бы спрессованы пророческие мысли, высказанные им в конце прошлого столетия в предчувствии величайших социальных сдвигов:
«Советская революция намного продвинула вперед человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент новой цивилизации, к которой может двигаться мир».
Вот вывод Рабиндраната Тагора, сделанный им в результате поездки в 1931 году в Советский Союз (по собственному признанию, он ехал сюда, чтобы «взглянуть на величайший жертвенный костер в истории человечества»):
«Зов русской революции — это также зов всего мира. По крайней мере, эта нация единственная из наций сегодняшнего мира думает об интересах всего человечества, считает их выше своих национальных интересов».
Та же убежденность, тот же пафос — ив словах видных современных деятелей Индии. Вот что, например, говорил, обращаясь к нам, директор института имени Вивекананды в Калькутте Свами Юктананда:
«Ваша страна прошла суровые испытания и выжила. Она идет в совершенно правильном направлении. Русский советский народ находится перед духовным взлетом. Не случайна, может быть, дружба между нашими народами. Наша дружба может подать пример остальному миру».
«А между Русью и Индией никогда никаких обид не было, — писал в одном из писем Николай Константинович Рерих. — Среди международных отношений такое качество будет исключительным. Тем легче его продолжать и впредь».
Вот почему наши отношения с Индией не замыкаются лишь в политические и экономические рамки, а имеют, если хотите, более возвышенный смысл и предначертание. Вот почему в Индии высказывают порой убеждение, что единение двух стран — программа для нашей эпохи. Не только от Свами Юктананды, но и от других индийцев мне приходилось слышать, что в современной взрывоопасной ситуации единение человечества может начаться с единения России и Индии.
Мне довелось познакомиться с концепцией, сущность которой сконцентрирована в, одной строке: «А время кончилось. Остались только сроки». Время кончилось — прокомментировали мне эту строку, — потому что мы не можем, как раньше, уповать на будущее, не можем нерешенные проблемы оставлять грядущему. Случилось так, что от нас зависит, быть или не быть будущему. Случилось так, что мы и есть это будущее. Потому и остались только сроки, сроки немедленных решений и немедленных действий.
Действовать нужно незамедлительно, ибо, как говорила Индира Ганди, человечество приобрело опасную привычку «подходить близко к краю пропасти». С освоением ядерной энергии все кругом изменилось в корне, все, кроме нашего мышления. Допотопный образ мыслей, если мы хотим выжить, надо менять — к этому сводится суть многих высказываний Индиры Ганди, сделанных ею в разное время и по разным поводам. Ныне мне они представляются ее своеобразным завещанием человечеству:
"Мы должны понять, что никакие меры не дадут результатов, если мы не изменим свое мышление, если мы не прекратим относиться к себе как к хозяевам Вселенной, а осознаем, что мы мелкие винтики чрезмерно сложной системы, в которой даже мельчайший механизм имеет свое, особое предназначение. В законах мироздания микрокосм не менее важен, чем макрокосм.
Меня никогда не переставало восхищать чудо баланса в природе, где сами отходы исключительно полезны для возобновления жизни. В своей алчности и погоне за силой человек игнорирует естественные законы. Мы нарушали и продолжаем нарушать это чудесное равновесие и при этом удивляемся, когда перед нами встают опасности, нами же сотворенные.
…Мы находимся в плену устаревших методов мышления, подчас проявляем все ту же жадность и прежние желания. Наши планы будут осуществлены лишь тогда, когда наше мышление преодолеет эти барьеры и наши взгляды устремятся в XXI столетие.
…Давайте все вместе взывать к человеческому духу, спасем его от апатии и отчужденности, сделаем его боевым и энергичным.
Мы находимся на пороге нового века. Как говорил поэт Сен-Жон Перс: «У нас была встреча с концом века». Давайте спросим вместе с ним: «А встретимся ли мы с людьми нового века?»
Общеизвестно, что на фронтоне здания древней мудрости сияет изречение: «Познай себя». Звучит, пожалуй, таинственно, а кое для кого даже и мистично. А между тем смысл изречения прост и практичен. В Индии, например, его расшифровывают так: «Когда древние предлагали человеку познать самого себя, они прежде всего заботились о развитии наблюдательности. Такой процесс не содержит ничего таинственного — человек должен стать внимательным к самому себе и к окружающему».
Казалось бы, чего проще — быть внимательным хотя бы по отношению к себе. Но, увы, на деле это гораздо сложнее, чем представляется с первого взгляда.
К своему телу мы еще бываем внимательны, особенно когда речь идет о здоровье. Конечно, мы недостаточно внимательны и к телу, но жизнь заставляет все же проявлять необходимый минимум заботы о нем.
А вот что касается внимания к нашим чувствам, к взрывам эмоций, то здесь мы бываем на редкость беспечны, на редкость небдительны. Порою нам не приходит в голову бороться, предположим, со своей раздражительностью. В наш современный век убийственных скоростей, напряжений, нелегкого быта мы склонны даже находить ее вполне естественной, всячески извинять и оправдывать. А на Востоке с древнейших времен было принято считать раздражительность главным врагом человека. Елена Ивановна Рерих предостерегала: «Необходимо избегать раздражения. Уступите, но не раздражайтесь — получите во сто крат…» А восточная медицина на эти случаи жизни дает простой, но эффективный совет: при признаках раздражения надо глубоко вдохнуть десять раз. Так как на Востоке, и в частности в Индии, тщательно разработана теория и практика дыхания, его связывают здесь с первозданной всепроникающей энергией (праной), то считается, что данное упражнение не только окажет психологическое воздействие, но, так сказать, чисто физически погасит пламя раздражения.
И наконец, внимание к мыслям. Многие ли из нас могут похвалиться тем, что они занимаются работой по сознательному очищению своих мыслей, или такой элементарной вещью, как приведение мыслей в порядок? Согласитесь, что, может быть, как нигде, мы отдаемся здесь на волю стихии и случая. А между тем работа над мыслями (по возможности регулярная) — к этому выводу в Индии пришли давно — не менее, а даже, пожалуй, и более важна, чем работа над телом. Во всяком случае, говорят здесь, если человек принимает каждый день душ, занимается гимнастическими упражнениями, почему бы ему не заниматься и каждодневной работой по упорядочению и воспитанию мыслей и своего внутреннего мира. Попробуйте для начала принимать каждое утро душ освежающих радостных мыслей или погружаться на какое-то время — хотя бы на несколько минут — в тишину, в безмолвие. Попробуйте, говорят здесь, и вы почувствуете, какой могучий заряд вы получите на весь предстоящий вам день.
Как видите, процесс развития наблюдательности и внимания, казалось бы такой обычный, требует от человека необычного упорства и последовательности. Ведь каждый сантиметр внутреннего пространства приходится брать с боя, приходится предельно напрягать свои силы. Вся эта нелегкая и кропотливая работа имеет целью, как говорят с улыбкой сами индийцы, принудить нас к совершенству, от которого мы увиливаем.
Разумеется, ничего таинственного в индийском опыте внутреннего постижения нет. В принципе каждый может приобщиться к нему. Несомненно, что Николай Константинович Рерих в свое время воспринял этот опыт и использовал его — сознательно и целенаправленно — в творческих целях. Отсюда, может быть, фантастически плодотворные итоги его жизни: несколько тысяч полотен, десятки томов литературных произведений, многочисленные философские и научные труды. Рерих рано усвоил урок восточной мудрости, который впоследствии не раз воспроизводил в своих книгах: «Очень советую уничтожить пересуды, ведь целая половина дня освободится».
«Очень советую уничтожить пересуды». Нам трудно представить себе, какая благодаря этому получается не только экономия времени, но — что еще важнее — экономия душевных и духовных сил.
В повести «Семь дней в Гималаях» я рассказал о забавных обстоятельствах, при которых произошло мое знакомство со Святославом Николаевичем Рерихом. По трудным гималайским дорогам я направился к нему, будучи не знакомым с ним и не условившись заранее о своем приезде. В этой поездке меня сопровождала преподавательница Института стран Азии и Африки при МГУ; в повести она выведена под именем Нины Степановны Карповой. Мы прибыли в Нагар ночью, уткнулись в глухую стену каменного забора усадьбы Рерихов; не заботясь о правилах хорошего тона, а движимый лишь мыслью поскорее увидеть Святослава Николаевича, я перелез в темноте через забор и уговорил последовать моему примеру спутницу. Вот таким оригинальным способом (как бы свалившись с неба) мы и очутились в гималайском ашраме Рериха.
Помню, как укоризненно качала головою Девика, осуждая потом мой поступок.
— Только русский мог решиться на такое, — говорила она, — перелезть через забор и заставить сделать это женщину. Ведь вас могли бы разорвать наши терьеры: обычно на ночь мы выпускаем их в сад. Ваше счастье, что они заболели и в ту ночь мы оставили их в помещении.
А Святослав Николаевич — это уже было в Москве, — возвращаясь все к тому же сюжету, добавил еще одну выразительную деталь:
— Знаете, как о вас доложил наш управитель Вишну?
— Не знаю, но думаю, что Нина Степановна объяснила, кто мы и зачем.
— Понятия не имею, что она объяснила. Но Вишну доложил так: «Прибыл русский посол и перелез к нам через ограду».
Вновь я попал к Рериху — на этот раз в его дом под Бангалором — семь лет спустя. Естественно, теперь уже не было нужды перелезать через забор. Ворота были широко и предусмотрительно распахнуты, а сам хозяин, заблаговременно предупрежденный о приезде, — я его увидел из окна машины, — медленно прохаживался по двору, ожидая гостей.
Святослав Николаевич обнимает меня, и мы троекратно с ним целуемся. Я представляю своих спутников. С ними — как с добрыми старыми знакомыми — он тоже целуется троекратно.
Очутившись за деревянной оградой, мы словно оказались в лесу. Дом со всех сторон обступали толстые серебристые стволы эфироносных деревьев, мудреное латинское название которых я запамятовал. Зима напоминала о себе тем, что они были лишены сейчас плодов и листьев.
Святослав Николаевич обращает наше внимание на поляну неподалеку от ворот, истоптанную так, как будто по ней прошлись тяжелым бульдозером. Это следы пребывания слонов. Они здесь частые гости.
— Домашние? — наивно осведомляемся мы.
— Почему домашние? — удивляется Святослав Николаевич. — Дикие!
Я осторожно спрашиваю о кобрах.
— Их здесь немало. — Но отношение Святослава Николаевича к ним хорошее: — На людей они не нападают. Другое дело — королевская кобра (кинг-кобра). Это кобра, пожирающая обычных кобр. Вот они действительно нападают на людей. Но, по счастью, их не так уж много, — успокаивает он меня. — Недавно, — рассказывает Святослав Николаевич, — утром мы обнаружили кобру, попавшую в ловушку. Она просунула голову в крысиную нору и застряла. Сбежались мальчишки — дети местных рабочих. Схватили за хвост змею и давай ее раскачивать из стороны в сторону. Так и вытащили из норы. И представьте себе: она никого не укусила, — закончил Святослав Николаевич, хитро поглядывая на меня.
В Индии нет, наверное, такого места, которое не было бы овеяно легендой. Вот и сейчас Святослав Николаевич выносит из дома полевой бинокль, и в его окуляры мы видим пригорок с ясно очерченной впадиной. Согласно преданию, Рама, находясь примерно там, где теперь стоим мы, пустил из своего лука стрелу и прорезал этой стрелою холм. Холм считается священным. Его венчают витые колонны индуистского храма.
В бангалорском доме Рериха — это тоже связано с легендой — есть такой ритуал. Хозяин обязательно ведет гостей к баньяну, широко раскинувшему тяжелые ветки над землей. По существу, это дерево-лес, потому что отростки и побеги его образуют густую рощу. К основному стволу примыкает каменная пристройка с большим медным колоколом посредине. Существует поверье: если позвонишь в колокол, загадав желание, оно непременно исполнится. Гости подходят к баньяну и кто всерьез, кто в шутку исполняют ритуал. Естественно, и я проделал то же самое: трижды позвонил в колокол.
Я привез с собой рукопись книги о гималайском путешествии и пожелал ей счастливой судьбы.
Студия Святослава Николаевича — а здесь мы завершили свой осмотр дома и ближайших окрестностей и теперь сидели кто на диване, кто на легких плетеных стульях — представляет собой просторный и высокий — уровня двух этажей — зал. Вдоль стен длинные стеллажи. Множество книг, в том числе и на русском, в том числе и Рериха, и о Рерихе. Небольшая картина Нестерова из цикла об отроке Варфоломее. Фотографии родителей — Елены Ивановны и Николая Константиновича, окаймленные гирляндами белых цветов.
Посредине мастерской — деревянный подрамник, на который, следуя указаниям Святослава Николаевича, два высоких индийца водружали одно полотно за другим. Целая галерея прошла перед нами. Портреты людей; портреты гор; тропические пейзажи, так точно передающие яркий праздничный колорит здешней природы.
Теперь индийцы ушли, но подрамник не пуст. По нашей просьбе там стоит картина, изображающая вечерние Гималаи с тонким серпиком луны над ними. Рериховские горы фосфоресцируют, излучая таинственное фиолетов9е свечение.
Святослав Николаевич переводит взгляд с картины на нас.
— Матушка утверждала, что никакие лекарства не нужны для поддержания нервной системы, кроме чистого воздуха и отдыха на природе. По ее мнению, самые лучшие наши целители — возвышенное мышление и любование красотою во всех ее проявлениях. Она говорила так: нервная система питается красотою и вибрациями, исходящими от произведений искусства. Когда наше сознание понимает их значение и воспринимает их вибрации, то все наше существо получает оздоровление. Мы как бы утверждаем в себе новый ритм.
Там, где красота, там и здоровье — вот ее неизменный лозунг.
Есть такая притча о Будде. (Как я понял, Святослав Николаевич очень любит эту притчу. Тот, кто встречался с ним в Москве или Индии, почти наверняка мог слышать ее от него.)
Однажды любимый ученик Будды Ананда (кстати, «ананда» в переводе на русский означает «радость») пришел к Будде и сказал:
«Я понял. Учитель, что наши искания красоты, наше устремление к красоте, наконец, наше слияние с красотой есть то, что составляет половину нашей духовной жизни».
«Не говори так, Ананда, — отвечал Будда. — Это не половина духовной жизни, а вся наша духовная жизнь».
— Собственно, то же самое утверждает и Николай Константинович. Помните эпиграф к «Цветам Мории»? — обратился Святослав Николаевич ко мне. — «Поверх всяких красот есть Красота, ведущая к познанию Космоса». Ведь такого рода красота требует не частички нашего существа, не половинки человека, а всего человека — без остатка… Вы спрашиваете, что, собственно говоря, могут реально обозначать слова, которые нередко можно встретить у Елены Ивановны и Николая Константиновича: «расширение сознания», «космическое сознание»? Пусть не пугают эти слова. Как и все, они расшифровываются просто. Имеется в виду мысль, которую не раз повторял Николай Константинович: «Не может быть ничего земного, что не принадлежало бы Космосу. Каждый камень уже часть Вселенной». А значит, и каждый человек тоже часть Вселенной со всеми вытекающими отсюда последствиями. Раз человек — космическое существо, значит, он располагает и запасами космической энергии. Как вы знаете, это не только , не противоречит науке, но вполне согласуется с ее выводами. Как известно, наука утверждает, что человек обладает гигантскими потенциальными, еще не реализованными возможностями. Кcтати, концепция Николая Константиновича, что человек — носитель , космической энергии, не освоенной им в должной мере (это еще в впереди), дает возможность подойти более трезво и более конструктивно к так называемым феноменам, которые на данном этапе наука затрудняется объяснить.
Такие попытки бесплодны и вместо радости рождают отчаяние. А если отсутствует радость, то это — тревожный симптом, это признак неправильного пути. Отсюда — призыв: остерегайся умствовать там, где нужна простота мудрости, отринь путь бесплодных умствований, отринь сегодня, а не завтра, потому что завтра может быть поздно: засохшее дерево души не даст уже больше зеленых побегов.
Но само собой разумеется: если радость — особая мудрость, то она и требует особых усилий. Ведь эта мудрость — не некое блаженное состояние эйфории, иллюзорно отрешившейся от земных забот, и тем более она «не жирная радость объевшейся души у стойла». Ромену Роллану радость рисовалась в облике спутницы с окровавленными ногами. За этим возвышенным и романтическим образом для него вставали совершенно четкие земные реальности:
«радость испытания, радость труда, борьбы, преодоленного страдания, победы над самим собою, покоренной, соединенной с собою, оплодотворенной судьбы».
Собственно, радость — это сокровенная квинтэссенция жизни, это тот волшебный эликсир, который мы должны уметь извлекать из самых будничных и примелькавшихся обстоятельств жизни. «Следует копить в себе наиболее простые поводы для счастья, — не без основания советует Метерлинк, — не следует никогда упускать случая быть счастливым». А Николай Константинович Рерих в одном из писем говорит:
«Даже в напряженное время можно усматривать радость. Да, да, давайте устроим в каждом письме рассадник радости. Знаем, что на льду цветы не растут, пусть же лед растает под сердечным теплом. Самые „неразрешимые“ проблемы просветляются радостью».
И далее он воспроизводит любопытный эпизод из своей жизни. Случилось так, что в Сан-Франциско дела у Рериха — а от них зависела работа интернациональных рериховских культурных учреждений — сложились не лучшим образом. За атмосферой парадности и внешней почтительности он увидел равнодушие и нежелание действовать. В какой-то момент ситуация показалась даже безнадежной. И что же делает в такой обстановке Рерих? Он признается: «Три раза ходил смотреть „Мушкетеров“. Представляете — три раза!» Я отлично помню эту первую звуковую комедию по мотивам романа Дюма — она шла у нас во время войны и сразу после войны, — где повара, сменив белые колпаки на мушкетерские шляпы, участвуют в веселых и забавных приключениях.
А Рерих продолжает: «Думал, коли они обернулись, то и на нашей улице будет праздник. И был праздник!»
«Радость, — говорит Рерих, — добрый магнит». Ибо она притягивает к себе соответственно все светлое и радостное. Ибо она, как неким волшебным колпаком, покрывает и гасит людские огорчения и заботы. Ибо она приучает не пугаться очевидности, нелегкой подчас очевидности, вскрывая и обнажая ее корни и показывая, что по большей части она, эта очевидность, противоречит сущности.
Радость — космический магнит, ибо, как прекрасно сказано в тех же «Упанишадах», «ни одно мельчайшее движение жизни не было бы возможным, если бы небеса не были наполнены бесконечной радостью».
Вот почему для меня и стали, пожалуй, программными эти строки моих стихов:
Впервые мне удалось побывать в Индии в 1974 году, в канун столетнего юбилея Николая Константиновича Рериха. Собственно, моя поездка и была подчинена целям подготовки юбилея. Впечатления от путешествия, предпринятого мною, легли в основу документальной повести «Семь дней в Гималаях».
Наука радости — наука побеждать,
Одолевай препятствия без гнева
И понимая их предназначенье:
Они даны, чтоб высекать огонь.
А истина — живое существо,
Не хмурое, а радостное.
Лики Его изменчивы, поскольку это жизнь.
Улыбка сфинкса — радость сквозь страданья.
Чтоб звезды видеть — Их зажги в себе.
Вселенную притягивает сердце,
И космосы вращаются быстрей,
Поскольку мощный импульс ускоренья
Им радостное сердце придает.
…А если Солнце радости восходит,
Оно уж не заходит никогда.
Вновь я приехал в Индию (теперь уже в составе писательской делегации) в 1981 году. Парадоксальная сторона моих путешествий состояла вот в чем. Если в первый раз — а я попал тогда в Индию летом — мне пришлось страдать здесь от холодов (поскольку судьба забросила меня в Гималаи), то во второй раз, когда я очутился здесь зимой, я порядком мучился от жары и духоты. Декабрь в южных широтах таков, что поневоле приходят на память строчки Пушкина: «О наше северное лето, карикатура южных зим». В Бомбее и Мадрасе термометр твердо держался на отметке тридцать градусов выше нуля. Светлая рубашка, которую я надевал в ожидании официальных приемов, к вечеру становилась темной, как земля.
Однако сами индийцы относятся к своей зиме достаточно уважительно. В этом мы могли наглядно убедиться, купаясь в абсолютном одиночестве в волнах Индийского океана. Пляж модного курорта под Мадрасом был безлюден и пустынен. Наверное, в глазах местных жителей мы выглядели настоящими «моржами».
В Мадрасе я и познакомился с Налине. В переводе с тамильского «налине» обозначает «лотос». Мы тут же решили, что это имя удивительно точно соответствует облику стройной, изящной индуски с нежным, задумчивым выражением лица, которое, кстати, ничуть не портили очки. Наоборот, они придавали лицу оттенок мечтательности и даже некоторой загадочности. Налине работала преподавателем русского языка, прекрасно знала наш язык, нашу литературу — потому ее и назначили нас сопровождать. Чуть ли не сразу она поделилась своей мечтой побывать у нас в России, чтобы увидеть наконец-то воочию снег. На картинах, в кино она, конечно, снег видела, а вот в натуре, чтоб потрогать его рукой, — пока не приходилось.
Так получилось, что на другой день у меня состоялся доверительный разговор с Налине, из которого я узнал, что вскоре — примерно через месяц — она выходит замуж. Родители, как это здесь принято, сами выбрали ей мужа.
— У нас не так, как у вас, — прокомментировала свое сообщение Налине. — По своему выбору у нас женятся редко, и, как правило, такие браки несчастливы. Вот моя старшая сестра вышла замуж по любви. Так это превратилось в настоящую трагедию. Она — кришнаитка, он — шиваит. Ни та, ни другая семья не признавали этого брака. В течение пяти лет они страшно бедствовали, чуть не впали в нищету. Лишь теперь их положение несколько изменилось к лучшему, стабилизировалось.
Я спросил у Налине, когда она познакомилась со своим будущим мужем. Оказывается — позавчера. Жених произвел на нее неплохое впечатление. Он нравится ей тем, что совпадают их взгляды, вкусы, но больше всего тем, честно призналась Налине, что хорошо зарабатывает (он бухгалтер и получает довольно приличное жалованье).
— Чувствуется, что человек он добрый, — сказала Налине и пообещала, сопроводив свои слова очаровательной улыбкой (так она и осталась навсегда в моей памяти с этой улыбкой и с этими словами): — Я постараюсь его полюбить..
Если я не выявлял эти контрасты, если не акцентировал на них особого внимания в своих вещах, то не только потому, что не претендовал на энциклопедический охват индийской жизни, но и потому, что ставил перед собой цель обозначить духовные вершины Индии подобно тому, как ищут и находят в нашей стране такие же духовные вершины индийцы, расположенные к нам. А, как известно, устами своих высочайших авторитетов Индия не раз заявляла о любви к России, о восхищении ее самоотверженной миссией. Одним из первых (если не первым) в этом ряду следует назвать имя Вивекананды (1863-1902).
У меня есть небольшая поэма о Вивекананде, которая строится как его своеобразный монолог ("И говорил своим ученикам Вивекананда). Мне приходилось читать поэму в Индии. Не без трепета я делал это на его родине — в Калькутте, в миссии Рамакришны, в институте, носящем имя Вивекананды. Признаюсь: мне было радостно узнать, что, по мнению учеников и последователей Вивекананды, в стихах точно схвачено и передано самое главное, а именно — дух и устремления их Учителя. Особенно это относится к последней части поэмы, где как бы спрессованы пророческие мысли, высказанные им в конце прошлого столетия в предчувствии величайших социальных сдвигов:
Собственно, в том же духе, что и Вивекананда, высказывались выдающиеся лидеры Индии, когда произошел «переворот невиданного рода» — Великая Октябрьская социалистическая революция. Вот отрывок из статьи Джавахарлала Неру, написанной в 1927 году:
Дробится в брызги мелкие поток,
И неподвижны валуны глухие.
Друг против друга — Запад и Восток.
Два полюса. Два мира. Две стихии.
Но грани, разделяющие нас,
Как все, что разделяет, иллюзорны.
И ведь кому-то надлежит сейчас
Собрать для нас разбросанные зерна.
Кто на себя возьмет великий труд?
Америка? Я утверждаю ныне:
Коль скажут вам «Америка», соврут —
Мещанский дух бесплоднее пустыни.
Нет, не она прорвет заклятый круг.
Нет, не она — водитель и мессия.
О сокровенном размышляя вслух,
Без колебанья говорю — Россия!
То не догадка, а простой подсчет
Энергии великого народа.
Она одна бестрепетно начнет
Переворот невиданного рода.
В ней воплотятся устремленность вверх
И бескорыстье огненного века,
И станет человеком человек,
А не подобьем жалким человека.
Грядущее предвидя торжество,
Мы дарим миру чашей полновесной
Всю радость сердца, духа своего,
Свое тысячелетнее наследство.
«Советская революция намного продвинула вперед человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент новой цивилизации, к которой может двигаться мир».
Вот вывод Рабиндраната Тагора, сделанный им в результате поездки в 1931 году в Советский Союз (по собственному признанию, он ехал сюда, чтобы «взглянуть на величайший жертвенный костер в истории человечества»):
«Зов русской революции — это также зов всего мира. По крайней мере, эта нация единственная из наций сегодняшнего мира думает об интересах всего человечества, считает их выше своих национальных интересов».
Та же убежденность, тот же пафос — ив словах видных современных деятелей Индии. Вот что, например, говорил, обращаясь к нам, директор института имени Вивекананды в Калькутте Свами Юктананда:
«Ваша страна прошла суровые испытания и выжила. Она идет в совершенно правильном направлении. Русский советский народ находится перед духовным взлетом. Не случайна, может быть, дружба между нашими народами. Наша дружба может подать пример остальному миру».
«А между Русью и Индией никогда никаких обид не было, — писал в одном из писем Николай Константинович Рерих. — Среди международных отношений такое качество будет исключительным. Тем легче его продолжать и впредь».
Вот почему наши отношения с Индией не замыкаются лишь в политические и экономические рамки, а имеют, если хотите, более возвышенный смысл и предначертание. Вот почему в Индии высказывают порой убеждение, что единение двух стран — программа для нашей эпохи. Не только от Свами Юктананды, но и от других индийцев мне приходилось слышать, что в современной взрывоопасной ситуации единение человечества может начаться с единения России и Индии.
Мне довелось познакомиться с концепцией, сущность которой сконцентрирована в, одной строке: «А время кончилось. Остались только сроки». Время кончилось — прокомментировали мне эту строку, — потому что мы не можем, как раньше, уповать на будущее, не можем нерешенные проблемы оставлять грядущему. Случилось так, что от нас зависит, быть или не быть будущему. Случилось так, что мы и есть это будущее. Потому и остались только сроки, сроки немедленных решений и немедленных действий.
Действовать нужно незамедлительно, ибо, как говорила Индира Ганди, человечество приобрело опасную привычку «подходить близко к краю пропасти». С освоением ядерной энергии все кругом изменилось в корне, все, кроме нашего мышления. Допотопный образ мыслей, если мы хотим выжить, надо менять — к этому сводится суть многих высказываний Индиры Ганди, сделанных ею в разное время и по разным поводам. Ныне мне они представляются ее своеобразным завещанием человечеству:
"Мы должны понять, что никакие меры не дадут результатов, если мы не изменим свое мышление, если мы не прекратим относиться к себе как к хозяевам Вселенной, а осознаем, что мы мелкие винтики чрезмерно сложной системы, в которой даже мельчайший механизм имеет свое, особое предназначение. В законах мироздания микрокосм не менее важен, чем макрокосм.
Меня никогда не переставало восхищать чудо баланса в природе, где сами отходы исключительно полезны для возобновления жизни. В своей алчности и погоне за силой человек игнорирует естественные законы. Мы нарушали и продолжаем нарушать это чудесное равновесие и при этом удивляемся, когда перед нами встают опасности, нами же сотворенные.
…Мы находимся в плену устаревших методов мышления, подчас проявляем все ту же жадность и прежние желания. Наши планы будут осуществлены лишь тогда, когда наше мышление преодолеет эти барьеры и наши взгляды устремятся в XXI столетие.
…Давайте все вместе взывать к человеческому духу, спасем его от апатии и отчужденности, сделаем его боевым и энергичным.
Мы находимся на пороге нового века. Как говорил поэт Сен-Жон Перс: «У нас была встреча с концом века». Давайте спросим вместе с ним: «А встретимся ли мы с людьми нового века?»
Общеизвестно, что на фронтоне здания древней мудрости сияет изречение: «Познай себя». Звучит, пожалуй, таинственно, а кое для кого даже и мистично. А между тем смысл изречения прост и практичен. В Индии, например, его расшифровывают так: «Когда древние предлагали человеку познать самого себя, они прежде всего заботились о развитии наблюдательности. Такой процесс не содержит ничего таинственного — человек должен стать внимательным к самому себе и к окружающему».
Казалось бы, чего проще — быть внимательным хотя бы по отношению к себе. Но, увы, на деле это гораздо сложнее, чем представляется с первого взгляда.
К своему телу мы еще бываем внимательны, особенно когда речь идет о здоровье. Конечно, мы недостаточно внимательны и к телу, но жизнь заставляет все же проявлять необходимый минимум заботы о нем.
А вот что касается внимания к нашим чувствам, к взрывам эмоций, то здесь мы бываем на редкость беспечны, на редкость небдительны. Порою нам не приходит в голову бороться, предположим, со своей раздражительностью. В наш современный век убийственных скоростей, напряжений, нелегкого быта мы склонны даже находить ее вполне естественной, всячески извинять и оправдывать. А на Востоке с древнейших времен было принято считать раздражительность главным врагом человека. Елена Ивановна Рерих предостерегала: «Необходимо избегать раздражения. Уступите, но не раздражайтесь — получите во сто крат…» А восточная медицина на эти случаи жизни дает простой, но эффективный совет: при признаках раздражения надо глубоко вдохнуть десять раз. Так как на Востоке, и в частности в Индии, тщательно разработана теория и практика дыхания, его связывают здесь с первозданной всепроникающей энергией (праной), то считается, что данное упражнение не только окажет психологическое воздействие, но, так сказать, чисто физически погасит пламя раздражения.
И наконец, внимание к мыслям. Многие ли из нас могут похвалиться тем, что они занимаются работой по сознательному очищению своих мыслей, или такой элементарной вещью, как приведение мыслей в порядок? Согласитесь, что, может быть, как нигде, мы отдаемся здесь на волю стихии и случая. А между тем работа над мыслями (по возможности регулярная) — к этому выводу в Индии пришли давно — не менее, а даже, пожалуй, и более важна, чем работа над телом. Во всяком случае, говорят здесь, если человек принимает каждый день душ, занимается гимнастическими упражнениями, почему бы ему не заниматься и каждодневной работой по упорядочению и воспитанию мыслей и своего внутреннего мира. Попробуйте для начала принимать каждое утро душ освежающих радостных мыслей или погружаться на какое-то время — хотя бы на несколько минут — в тишину, в безмолвие. Попробуйте, говорят здесь, и вы почувствуете, какой могучий заряд вы получите на весь предстоящий вам день.
Как видите, процесс развития наблюдательности и внимания, казалось бы такой обычный, требует от человека необычного упорства и последовательности. Ведь каждый сантиметр внутреннего пространства приходится брать с боя, приходится предельно напрягать свои силы. Вся эта нелегкая и кропотливая работа имеет целью, как говорят с улыбкой сами индийцы, принудить нас к совершенству, от которого мы увиливаем.
Разумеется, ничего таинственного в индийском опыте внутреннего постижения нет. В принципе каждый может приобщиться к нему. Несомненно, что Николай Константинович Рерих в свое время воспринял этот опыт и использовал его — сознательно и целенаправленно — в творческих целях. Отсюда, может быть, фантастически плодотворные итоги его жизни: несколько тысяч полотен, десятки томов литературных произведений, многочисленные философские и научные труды. Рерих рано усвоил урок восточной мудрости, который впоследствии не раз воспроизводил в своих книгах: «Очень советую уничтожить пересуды, ведь целая половина дня освободится».
«Очень советую уничтожить пересуды». Нам трудно представить себе, какая благодаря этому получается не только экономия времени, но — что еще важнее — экономия душевных и духовных сил.
В повести «Семь дней в Гималаях» я рассказал о забавных обстоятельствах, при которых произошло мое знакомство со Святославом Николаевичем Рерихом. По трудным гималайским дорогам я направился к нему, будучи не знакомым с ним и не условившись заранее о своем приезде. В этой поездке меня сопровождала преподавательница Института стран Азии и Африки при МГУ; в повести она выведена под именем Нины Степановны Карповой. Мы прибыли в Нагар ночью, уткнулись в глухую стену каменного забора усадьбы Рерихов; не заботясь о правилах хорошего тона, а движимый лишь мыслью поскорее увидеть Святослава Николаевича, я перелез в темноте через забор и уговорил последовать моему примеру спутницу. Вот таким оригинальным способом (как бы свалившись с неба) мы и очутились в гималайском ашраме Рериха.
Помню, как укоризненно качала головою Девика, осуждая потом мой поступок.
— Только русский мог решиться на такое, — говорила она, — перелезть через забор и заставить сделать это женщину. Ведь вас могли бы разорвать наши терьеры: обычно на ночь мы выпускаем их в сад. Ваше счастье, что они заболели и в ту ночь мы оставили их в помещении.
А Святослав Николаевич — это уже было в Москве, — возвращаясь все к тому же сюжету, добавил еще одну выразительную деталь:
— Знаете, как о вас доложил наш управитель Вишну?
— Не знаю, но думаю, что Нина Степановна объяснила, кто мы и зачем.
— Понятия не имею, что она объяснила. Но Вишну доложил так: «Прибыл русский посол и перелез к нам через ограду».
Вновь я попал к Рериху — на этот раз в его дом под Бангалором — семь лет спустя. Естественно, теперь уже не было нужды перелезать через забор. Ворота были широко и предусмотрительно распахнуты, а сам хозяин, заблаговременно предупрежденный о приезде, — я его увидел из окна машины, — медленно прохаживался по двору, ожидая гостей.
Святослав Николаевич обнимает меня, и мы троекратно с ним целуемся. Я представляю своих спутников. С ними — как с добрыми старыми знакомыми — он тоже целуется троекратно.
Очутившись за деревянной оградой, мы словно оказались в лесу. Дом со всех сторон обступали толстые серебристые стволы эфироносных деревьев, мудреное латинское название которых я запамятовал. Зима напоминала о себе тем, что они были лишены сейчас плодов и листьев.
Святослав Николаевич обращает наше внимание на поляну неподалеку от ворот, истоптанную так, как будто по ней прошлись тяжелым бульдозером. Это следы пребывания слонов. Они здесь частые гости.
— Домашние? — наивно осведомляемся мы.
— Почему домашние? — удивляется Святослав Николаевич. — Дикие!
Я осторожно спрашиваю о кобрах.
— Их здесь немало. — Но отношение Святослава Николаевича к ним хорошее: — На людей они не нападают. Другое дело — королевская кобра (кинг-кобра). Это кобра, пожирающая обычных кобр. Вот они действительно нападают на людей. Но, по счастью, их не так уж много, — успокаивает он меня. — Недавно, — рассказывает Святослав Николаевич, — утром мы обнаружили кобру, попавшую в ловушку. Она просунула голову в крысиную нору и застряла. Сбежались мальчишки — дети местных рабочих. Схватили за хвост змею и давай ее раскачивать из стороны в сторону. Так и вытащили из норы. И представьте себе: она никого не укусила, — закончил Святослав Николаевич, хитро поглядывая на меня.
В Индии нет, наверное, такого места, которое не было бы овеяно легендой. Вот и сейчас Святослав Николаевич выносит из дома полевой бинокль, и в его окуляры мы видим пригорок с ясно очерченной впадиной. Согласно преданию, Рама, находясь примерно там, где теперь стоим мы, пустил из своего лука стрелу и прорезал этой стрелою холм. Холм считается священным. Его венчают витые колонны индуистского храма.
В бангалорском доме Рериха — это тоже связано с легендой — есть такой ритуал. Хозяин обязательно ведет гостей к баньяну, широко раскинувшему тяжелые ветки над землей. По существу, это дерево-лес, потому что отростки и побеги его образуют густую рощу. К основному стволу примыкает каменная пристройка с большим медным колоколом посредине. Существует поверье: если позвонишь в колокол, загадав желание, оно непременно исполнится. Гости подходят к баньяну и кто всерьез, кто в шутку исполняют ритуал. Естественно, и я проделал то же самое: трижды позвонил в колокол.
С.Н. Рерих в Музее Востока. Москва 1982 г.
Я привез с собой рукопись книги о гималайском путешествии и пожелал ей счастливой судьбы.
Студия Святослава Николаевича — а здесь мы завершили свой осмотр дома и ближайших окрестностей и теперь сидели кто на диване, кто на легких плетеных стульях — представляет собой просторный и высокий — уровня двух этажей — зал. Вдоль стен длинные стеллажи. Множество книг, в том числе и на русском, в том числе и Рериха, и о Рерихе. Небольшая картина Нестерова из цикла об отроке Варфоломее. Фотографии родителей — Елены Ивановны и Николая Константиновича, окаймленные гирляндами белых цветов.
Посредине мастерской — деревянный подрамник, на который, следуя указаниям Святослава Николаевича, два высоких индийца водружали одно полотно за другим. Целая галерея прошла перед нами. Портреты людей; портреты гор; тропические пейзажи, так точно передающие яркий праздничный колорит здешней природы.
Теперь индийцы ушли, но подрамник не пуст. По нашей просьбе там стоит картина, изображающая вечерние Гималаи с тонким серпиком луны над ними. Рериховские горы фосфоресцируют, излучая таинственное фиолетов9е свечение.
Святослав Николаевич переводит взгляд с картины на нас.
— Матушка утверждала, что никакие лекарства не нужны для поддержания нервной системы, кроме чистого воздуха и отдыха на природе. По ее мнению, самые лучшие наши целители — возвышенное мышление и любование красотою во всех ее проявлениях. Она говорила так: нервная система питается красотою и вибрациями, исходящими от произведений искусства. Когда наше сознание понимает их значение и воспринимает их вибрации, то все наше существо получает оздоровление. Мы как бы утверждаем в себе новый ритм.
Там, где красота, там и здоровье — вот ее неизменный лозунг.
Есть такая притча о Будде. (Как я понял, Святослав Николаевич очень любит эту притчу. Тот, кто встречался с ним в Москве или Индии, почти наверняка мог слышать ее от него.)
Однажды любимый ученик Будды Ананда (кстати, «ананда» в переводе на русский означает «радость») пришел к Будде и сказал:
«Я понял. Учитель, что наши искания красоты, наше устремление к красоте, наконец, наше слияние с красотой есть то, что составляет половину нашей духовной жизни».
«Не говори так, Ананда, — отвечал Будда. — Это не половина духовной жизни, а вся наша духовная жизнь».
— Собственно, то же самое утверждает и Николай Константинович. Помните эпиграф к «Цветам Мории»? — обратился Святослав Николаевич ко мне. — «Поверх всяких красот есть Красота, ведущая к познанию Космоса». Ведь такого рода красота требует не частички нашего существа, не половинки человека, а всего человека — без остатка… Вы спрашиваете, что, собственно говоря, могут реально обозначать слова, которые нередко можно встретить у Елены Ивановны и Николая Константиновича: «расширение сознания», «космическое сознание»? Пусть не пугают эти слова. Как и все, они расшифровываются просто. Имеется в виду мысль, которую не раз повторял Николай Константинович: «Не может быть ничего земного, что не принадлежало бы Космосу. Каждый камень уже часть Вселенной». А значит, и каждый человек тоже часть Вселенной со всеми вытекающими отсюда последствиями. Раз человек — космическое существо, значит, он располагает и запасами космической энергии. Как вы знаете, это не только , не противоречит науке, но вполне согласуется с ее выводами. Как известно, наука утверждает, что человек обладает гигантскими потенциальными, еще не реализованными возможностями. Кcтати, концепция Николая Константиновича, что человек — носитель , космической энергии, не освоенной им в должной мере (это еще в впереди), дает возможность подойти более трезво и более конструктивно к так называемым феноменам, которые на данном этапе наука затрудняется объяснить.