Страница:
«Мы ответственны за мысли». Вот почему и чувство и мысль должны быть воспитаны. Вот почему такой сокровенный смысл обретают звенящие строчки Рериха:
Мысль об анонимности творчества чрезвычайно дорога Рериху. Он варьирует ее на все лады. Безымянность произведений народного искусства — вдохновляющий пример для художника. Имя Рерих сравнивает с отсохшим листом, который унесен вихрем времени. Бессмертно лишь само творчество, бессмертно лишь Прекрасное.
«Разве кому-либо, кроме творца, нужно определенное имя? Пустой звук. Отошедший в забвение, ненужный набор звуков. Подумайте об анонимности творчества. В нем еще одна ступень в возвеличении духа, за случайными пределами дней в нем еще шаг ускорения прогресса человечества».
По мысли Рериха, автор может считать себя создателем произведений лишь номинально, ибо любое произведение, по существу, плод коллективного труда, где провести грань между «своим» и «чужим» невозможно. Недаром, чувствуя условность авторского имени, Рерих настаивает, что на его полотнах должны стоять две подписи: его и жены его, «спутницы, другини и вдохновительницы» (как называет он ее в одном из посвящений). Собственное творчество художника лишь ниточка в этой пряже, которая ткалась до него и будет ткаться после него. Для Рериха становится программным изречение древней мудрости: «Если человек утверждает, что сказанное им лишь от себя, то он мертвое дерево, не имеющее корней».
В английском переводе поэмы слова «Россия» и «Тибет» опущены. Это, несомненно, обеднило содержание стихов. Исчез характерный момент, в значительной мере определивший духовный настрой поэмы.
Если раньше стихи заключали в себе призыв к бдительности и готовности («Встань, друг… Окончен твой отдых»), то теперь надежду и интуицию сменяет уверенность в том, что дух человека созрел для действия: «В час восхода я уже найду тебя бодрствующим».
Внешне мир в его непрерывном многообразии не изменился. Так же на каждом повороте пути человека подстерегает тайна. Но изменилась внутренняя точка зрения. Беспредельность не страшит человека, ибо он ощутил дыхание истины. «Видевший бесконечное, не потеряется в конечном».
Не прекратились и яростные атаки темных на дух человека. Наоборот. Они стали еще ожесточенней. Его устремленности противополагается «целое учение страха». Но эти страхи лишь для детей, лишь для неокрепших духом. Неодолима радостная основа человеческого бытия. «Всякий страх ты победишь непобедимой сущностью своею».
Если раньше зов жизни звучал приглушенно, прерывался и становился вовсе неразличимым, то теперь он заполняет все. Он повсеместен. В звучащей сумятице мира человеческое ухо слышит прежде всего властный голос, зовущий ввысь. «…Из области Солнца говорю с тобою. Твой друг и наставник и спутник». Духовное зрение человека раздвигает земные горизонты. Его теперь, словно магнит, тянет к себе Космос!
Творческий дух человека ставит перед собою поистине дерзкие задачи. «Большую добычу ты наметил себе. И не убоялся тягости ее. Благо! Благо! Вступивший!»
«Не стройте маленьких планов, они не обладают волшебным свойством волновать кровь». Пожалуй, с этим изречением смыкается наша русская поговорка, которую так любил Петр I: «Замахивайся на большое, по малому лишь кулак расшибешь!» Внутренний голос предостерегает творца от напрасной траты сил. («Не истрать сети твои на шакалов. Добычу знает только ловец».)
Строчки стихов полны динамизма. Здесь каждая фраза — порыв к действию, к наступлению! («Но пойдешь ты вперед, ловец! Все остальное позади — не твое».) Как уместно вспомнить признание Гете, которое с сочувствием цитирует в одной из статей Рерих и которое бесспорно проецируется на самого художника:
«Мое стремление вперед так неудержимо, что редко могу позволить себе перевести дух и оглянуться назад!» В символике поэмы отражено бесстрашие человеческого духа, устремленного ввысь.
В поэме намечена еще одна принципиальная тема. Она сформулирована так: «Не разгласи о лове незнающим». «Не разгласи». Не потому, что в творческом и духовном пути человека заключена тайна или какая-то мистика. А потому, что «незнающий» может легко спрофанировать самую великую истину. Невежество, увы воинственно, и оно может обратить во вред (не только другим, но и себе) полученные прежде времени знания.
Конечно, здесь нет и намека на пренебрежительное или снисходительное отношение к «ловчим» и «загоновожатым», участвовавшим в «лове». «Все — победители», — говорит Рерих, несомненно имея в виду и их.
Справедливо будет сказать, что главный герой поэмы —радость. Радость бетховенского озарения и бетховенской мощи. Ее ликующая нота к концу поэмы нарастает неодолимо. Радость — сила непобедимая!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Глубинный и многоплановый смысл этого афоризма будет постоянно раскрываться в стихах и статьях Рериха.
«…Из мысли, эманации совершенно реальной, мы ухитрились сделать отвлеченность. Мы забыли, что не рука, но мысль и творит, и убивает. А из любви мы сделали кислое воздыхание, или мерзость блуда».
По мнению Рериха, извращено само понятие любви. Превратившееся в холодное и отвлеченное слово, оно должно вновь стать благословенным и действенным. Именно действенным, потому что любовь без дела была, есть и будет мертвой.
Для художника любовь — синоним единения. Мечту о единстве он сопоставляет со всемирной мечтой о золотом веке. И та и другая мечта на первый взгляд далеки от реальной действительности. Но и та и другая мечта обладают одинаковой жизнеспособностью, ибо в них отразилось сокровеннейшее устремление человечества.
Надо искать не то, что разъединяет, а то, что объединяет. Надо помнить: истина одна, но пути, ведущие к ней, бесконечны, как бесконечен сам путь познания и восхождения человеческого духа. «Никакое обособление, никакой шовинизм не даст того прогресса, который создает светлая улыбка синтеза». На языке поэтических символов это будет звучать так:
«Свет искусства озарит бесчисленные сердца новою любовью. Сперва бессознательно придет это чувство, но после оно очистит все человеческое сознание».
Любовь, очищающая человеческое сознание. Рерих назовет ее еще и по-другому — «творческим излучением сердца».
Не знаю, верно ли это определение с точки зрения придирчивой лингвистики (может быть, оно покажется слишком уж поэтичным), но оно верно по светящемуся существу своему. Что греха таить, усилиями некоторых философов, экономистов, историков великие понятия были превращены в абстракции и отвлеченные символы. По наблюдению художника, подчас самое реальное учение жизни при помощи искусной и бессодержательной риторики постепенно передается «в неосязаемую облачность». Рерих ставит перед собой в высшей степени действенную задачу: сделать эти искусственно созданные великие абстракции реальностью. «…Мы собираем около этих ценных понятий новое усилие, мы стремимся помочь напряжению созидательной энергии».
Культура есть почитание света. Отныне праздничный отблеск сокровенной мысли художника пронижет многочисленные аспекты, связанные со словом «культура». Прежде всего он постарается очистить высокое понятие жизни от наслоений и путаницы, при которых смешивается вечное с преходящим.
Многие люди (кто сознательно, кто бессознательно) заменяют слово «культура» другим — «цивилизация». А разница между двумя понятиями, по мнению Рериха, принципиальная. Цивилизация обозначает внешние формы человеческого общества, поэтому она преходяща, она может погибнуть, как погибли цивилизации Египта, Греции, Рима. Культура имеет в виду прежде всего внутренние, духовные ценности человеческой жизни, и поэтому она бессмертна, как бессмертны культуры Египта, Греции, Рима. Культура, возникнув и утвердившись, уже неистребима", в то время как условные формы цивилизации зависят даже от проходящей моды. Белый воротник, являющийся признаком респектабельности, гольф, телефон не есть еще устои культуры; Рерих не без сарказма пишет:
«Каждый производитель стандартных изделий, каждый фабрикант, конечно, является уже цивилизованным человеком, но никто не будет настаивать на том, что каждый владелец фабрики уже непременно есть культурный человек. И очень может оказаться, что низший работник фабрики может быть носителем несомненной культуры, тогда как владелец ее окажется лишь в пределах цивилизации».
Культура — это высшее в своей нерушимости выражение. Из печального и трагического опыта современной ему буржуазной действительности художник делает ясный решительный вывод:
«Будут всегда колебаться условные ценности. Неизвестно, какой металл будет признаваем наиболее драгоценным. Но ценность труда духовно-творческого во всей истории человечества оставалась сокровищем незыблемым и всемирным».
Культура, как свет, что зашифрован в начертании самого слова, понятие всепроникающее, не терпящее никаких ограничений. Лишь поверхностный, лишь невежественный ум может связать ее с чем-то сверхобычным или недостижимым. Культура становится таковою не тогда, когда она — достояние одиночек, а когда она входит в повседневность и делается мерой поступков наших и мыслей наших. Прекрасное не роскошь, доступная лишь богатым. И не гость случайный она, которого можно увидеть в редкий праздничный день. Благородным водителем всей нашей жизни провозглашает Рерих Прекрасное:
«…Знамя культуры все равно что знамя труда. Знамя беспредельного познавания прекраснейшего! Какова бы ни была наша каждодневная рутинная работа, мы, отойдя от рабочего станка, омываемся, стремясь на праздник Культуры. Сойдутся ли в этом празднике трое или соберутся тысячи, это будет все-таки тот же праздник Культуры, праздник победы духа человеческого».
«Свет побеждает тьму!» — не раз во всеуслышание заявит Рерих. Его убежденность и вера базируются на самой прочной основе жизни. «Сущность духа народного гораздо сильнее выпадов невежества. Имея дело с массами, в сердце своем устремленными к знанию и красоте, мы можем оставаться оптимистами».
Культура есть почитание света. Рерих заменяет «почитание» менее торжественным, но, может быть, еще более точным в своей направленности словом: «Культура… есть служение Свету». Культура немыслима без энтузиазма. И не только без энтузиазма. Она немыслима без ежедневного труда, ибо только в нем и проверяется преданность идеалу и утверждается сила внутреннего огня. Умолкает сердце — молчит и культура.
Бесчисленны врата в грядущее. Дума о культуре тоже открывает эти врата. Призыв Рериха обращен к тем, кто олицетворяет собой движение и будущее.
Вам, молодежи, предстоит одна из наиболее сказочных работ — возвысить основы культуры духа, заменить механическую цивилизацию культурой духа; творить и создавать. Конечно, вы присутствуете при мировом процессе разрушения механической цивилизации и при создании основания культуры духа. Среди народных движений первое место займет переоценка труда, венцом которого является широко понятое творчество и знание".
Свет побеждает тьму. Чтобы стать защитниками света, надо уметь различать границу света и тьмы, проходящую по всему миру. Говоря об этой границе, Рерих подчеркивает: не бывает культуры тьмы. Абсурдно само сочетание таких слов. Мы можем говорить о твердыне света, а противостоять ей будет «пропасть тьмы невежества».
«Тот, кто решается сказать „к черту культуру“, есть величайший преступник. Он есть растлитель грядущего поколения, он есть убийца, он есть самоубийца».
«Когда я слышу слово „культура“, моя рука тянется к пистолету», — публично заявил Геринг. Что ж. Он полностью оправдал пророческие слова художника, сказанные в 1932 году. Он стал самоубийцей. Не только в переносном смысле. В прямом.
Врага должно знать. Надо изучать стратегию и тактику противника. И Рерих подвергает тщательному анализу всю хитроумную механику темных сил, уловки, приемы, методы.
«Они бывают крепко организованы, очень изысканны и часто более находчивы, нежели сторонники правды. Они завладели первыми страницами газет; они умеют использовать и фильмы, и радио, и все подземные и надземные пути. Они проникли в школы и знают цену осведомленности. Они пользуются каждой неповоротливостью оппонента, чтобы сеять ложь для процветания зла…»
Натиск темных глобален. Как писал в прошлом столетии поэт Аполлон Майков, «бой повсюду пойдет, по земле, по морям и в невидимой области духа». К сожалению, именно о битве «в невидимой области духа» люди чаще всего забывают или, во всяком случае, не понимают всей значимости ее. Эта забывчивость человечеству обходится дорого. Как часто и благое устремление, и светлый поиск затруднены и блужданиями, и «неосмотрительными отравлениями».
Временное торжество темных сил художник объясняет главным образом тем, что добро отступает на оборонительные позиции. Противник не дремлет. Пути и возможности ему создают людская трусость и безответственность сознания, успокаивающего себя и погружающегося в духовное оцепенение. И в большом, и в малом тьма захватывает инициативу.
Получается невольное пособничество. Появляется, по словам Рериха, «разновидность добровольцев зла, которые часто и не подтверждают ложь словесно, но злорадствуют молчаливо. Они даже не пытаются предостеречь клеветника о последствиях его лжи. Наоборот, своею молчаливою улыбкою они поощряют злотворя-щего. Таким путем от сознательных сил темных до воинов активного добра оказывается еще огромный стан добровольцев зла, которые в самых разных степенях и содействуют, и потворствуют заражению атмосферы».
Что же может противостоять яростным атакам и лукавым диверсиям тьмы? Прежде всего, говорит Рерих, объединение. Если темные силы организованны (а на многочисленных примерах нашей действительности можно убедиться, «насколько они понимают друг друга и подчиняются какой-то своей незримой и неуловимой иерархии»), то тем более спешно и неотложно должны быть организованы силы добра. Причем организованность эта не должна быть благодушным пожеланием или чем-то отвлеченным, а должна быть живой, действенной и сугубо конкретной.
Затем постоянная бдительность, ибо обычная тактика тьмы: вести незаметные подкопы под твердыню света. Служители тьмы могут прикрываться разными личинами (они могут прикинуться даже борцами за правое дело) — лишь бы распахнулись для них ворота. Распоясываются же они, очутившись в крепости.
И наконец, наступление. «Тьма должна быть рассеиваема беспощадно, с оружием света и в правой и в левой руке».
Много признаков темноты. Но на один из них вновь и вновь обращает внимание Рерих. «Всюду какие-то темные силы обрушиваются прежде всего на культурные проявления. Точно бы именно культура мешает им довершить адски задуманное разложение мира».
— Прежде всего народ отнимет у культуры с большой буквы большую букву "К" и заменит ее маленькой. Но что от нее останется, трудно сказать.
Можно предположить, что эти слова родились в прямой полемике с Рерихом и во времена Рериха. Но их произнесли в наши дни. Известный своими «тушинскими перелетами» и любовью к идеологическим фейерверкам и сенсациям, французский писатель Жан-Поль Сартр перешел на ультралевые позиции. Он-то и пророчествует грядущие разрушительные деяния народных масс. («Клевещут на народ», — говорил о традиционном методе темных провокаций Рерих.)
Круг замыкается. В одном и том же пункте встречаются левоэк-стремистская, псевдореволюционная фраза и погромные речи фашизма. И то и другое одинаково кощунственно, как кощунственно громогласное заявление Сартра: «Что касается „Моны Лизы“, то я позволил бы ее сжечь, даже ни минуты не раздумывая».
Рерих приводит целый список потрясающих спокойствием своего тона «своеобразных указаний» о всякого рода кощунствах, еще недавно считавшихся лишь продуктом темных романов и нечистоплотных выдумок.
«Черные мессы в Лондоне». Статья повествует о таинстве, совершаемом в одном из фешенебельных домов столицы. Здесь все как в церкви, но — наоборот. Горят черные свечи, вино, которым причащаются, черное и т. п. Как и в церкви, участники «черной мессы» исповедуются, но раскаиваются они в совершении добрых поступков. Все это кончается оргией.
«Черная магия на Брокене». Фотографии девушки, козла и прочих атрибутов колдовского шабаша.
Финляндия. Открыта организация некромантов, под крик ручного черного ворона занимающаяся осквернением трупов.
Америка. Собралась народная толпа (многие приехали издалека), чтоб полюбоваться сожжением негра.
Германия. Толпа в Берлине окрашивала знамена со свастикой в крови казненных.
— Это было не в средние века, а теперь, — говорит Рерих. — К сожалению, — добавляет он, — всякие подобные сообщения появляются не только в поразительном разнообразии, но даже и в необыкновенной, ускоренной прогрессии.
Увы, наблюдение это оказалось пророческим. А слова Рериха столь актуальны, что кажется: они написаны сейчас, по материалам современной буржуазной жизни. Обратимся к недавней газетной публикации.
"Верховный жрец «Храма сатаны» восседал на троне. Он был в длинной черной мантии. На его груди поблескивала звезда. Правая рука опиралась на громадный меч, в левой руке он держал человеческий череп.
Он вещает:
— Сатана — проявление темных сторон человеческой натуры. В каждом из нас сидит сатана. Задача состоит в том, чтобы познать и выявить его. Сатанинское начало, заключенное в людях, — главное и наиболее могущественное. Им надо гордиться, а не тяготиться. Его надо культивировать, что мы и делаем с помощью различных магических заклинаний"[3].
Это не сцена из оккультного романа. Главный идеолог сатанизма Энтони Лавей дает интервью корреспонденту. Основанная им в 1966 году «церковь навыворот», «церковь сатаны» зарегистрирована властями Калифорнии в качестве официальной религиозной организации. Духовный мистический шабаш ширится. Вот сообщение из «Пари матч»:
«Рядом с магазинами, торгующими порнографической литературой, появляются магазины препаратов для магических церемоний: там продают волшебные напитки и талисманы… Появились маги, странные пророки, колдуны».
А вот описание киноленты, заснятой последователями другого «черного апостола», так называемого Иисуса-сатаны: «Было заснято обезглавленное тело нагой женщины, рядом с которым лежала ее отрубленная голова, а вокруг танцевали люди в черных колпаках, разбрызгивая вокруг кровь…»[4]
Город желтого дьявола. Страна желтого дьявола. Мир желтого дьявола. Но то, что во времена Горького было аллегорией, в наше время стало действительностью.
Верховный жрец «Храма сатаны» в зловеще-черном одеянии, с перевернутой наоборот звездой (ибо цель темных исказить все светлые символы) пророчествует, что к 1985 году все ортодоксальные религии, существующие в Америке и за ее пределами, исчезнут, уступив место сатанизму.
— На чем основывается ваш оптимизм?
— На знании человеческой натуры. Собственно говоря, мы проповедуем то, что уже давным-давно стало американским образом жизни. Просто не все обладают мужеством называть вещи своими именами.
«Черный папа», «черные мессы», колдуны, маги. Мистика? Да, но цели ее не заоблачные, а земные. По свидетельству главы «церкви навыворот», в новом порядке, общественном порядке сатанизма, который неизбежно придет на смену теперешнему хаосу в США, не будет места для либералов и прочих уродов. Их будут ссылать на необитаемые острова, чтобы они не заражали остальное человечество[5].
Темные тайно и явно сражаются. Характерная черта нашего времени — они предпочитают сражаться явно. Идет своеобразная психическая атака на человека. Маски сброшены. Сущность обнажена до предела.
Вековым опытом этой глобальной, этой тайной и явной битвы Света и тьмы выковано убеждение, которое Рерих формулирует как непреложный закон своей стратегии и тактики.
«Свет рассеивает тьму». Эта старая истина применима во всем и всегда. И чтобы подтверждать ее, свет действия должен быть таким же объединенным, как и насыщенность тьмы. Каждый трудящийся на созидание, каждый работник культуры, конечно, всегда и прежде всего должен помнить, что он не одинок. Было бы великим и пагубным заблуждением хотя бы минутно ослабить себя мыслью о том, что тьма сильнее Света".
Даже мысль о каком-то особом преуспеянии темных вредна, ибо тем самым мы как бы даруем им новую силу. Никогда и нигде не преувеличивать мощь темноты или их мифическое вездесущие — призывает Рерих.
…Победа тебе суждена,
если победу
захочешь.
6
Поэму «Наставление ловцу, входящему в лес» предваряет вступительное слово, небольшое, всего несколько строк, но очень важное для понимания духовной направленности автора.Как уже говорилось, Рерих все время стремится придать безличный характер стихам. Здесь же это стремление провозглашается как принцип.
Дал ли Рерих из России —
примите.
Дал ли Аллал-Минг-
Шри-Ишвара из Тибета —
примите.
Мысль об анонимности творчества чрезвычайно дорога Рериху. Он варьирует ее на все лады. Безымянность произведений народного искусства — вдохновляющий пример для художника. Имя Рерих сравнивает с отсохшим листом, который унесен вихрем времени. Бессмертно лишь само творчество, бессмертно лишь Прекрасное.
«Разве кому-либо, кроме творца, нужно определенное имя? Пустой звук. Отошедший в забвение, ненужный набор звуков. Подумайте об анонимности творчества. В нем еще одна ступень в возвеличении духа, за случайными пределами дней в нем еще шаг ускорения прогресса человечества».
По мысли Рериха, автор может считать себя создателем произведений лишь номинально, ибо любое произведение, по существу, плод коллективного труда, где провести грань между «своим» и «чужим» невозможно. Недаром, чувствуя условность авторского имени, Рерих настаивает, что на его полотнах должны стоять две подписи: его и жены его, «спутницы, другини и вдохновительницы» (как называет он ее в одном из посвящений). Собственное творчество художника лишь ниточка в этой пряже, которая ткалась до него и будет ткаться после него. Для Рериха становится программным изречение древней мудрости: «Если человек утверждает, что сказанное им лишь от себя, то он мертвое дерево, не имеющее корней».
Упоминание и сближение имен России и Тибета не случайны. Поэт как бы говорит: не важно, откуда идет весть — с Запада ли, с Востока (Аллал-Минг-Шри-Ишвара — восточный подвижник древности). Важна сама весть.
Дал ли Рерих из России —
примите.
Дал ли Аллал-Минг-
Шри-Ишвара из Тибета —
примите.
В английском переводе поэмы слова «Россия» и «Тибет» опущены. Это, несомненно, обеднило содержание стихов. Исчез характерный момент, в значительной мере определивший духовный настрой поэмы.
7
Поэма носит все черты программной вещи. «Мальчик» вырос. Он стал творцом. Поэма подводит итоги напряженной духовной работы. Мотивы, возникавшие порознь в стихах, сливаются в единую ноту. Они не просто повторяются, а обретают новый характер.Если раньше стихи заключали в себе призыв к бдительности и готовности («Встань, друг… Окончен твой отдых»), то теперь надежду и интуицию сменяет уверенность в том, что дух человека созрел для действия: «В час восхода я уже найду тебя бодрствующим».
Внешне мир в его непрерывном многообразии не изменился. Так же на каждом повороте пути человека подстерегает тайна. Но изменилась внутренняя точка зрения. Беспредельность не страшит человека, ибо он ощутил дыхание истины. «Видевший бесконечное, не потеряется в конечном».
Не прекратились и яростные атаки темных на дух человека. Наоборот. Они стали еще ожесточенней. Его устремленности противополагается «целое учение страха». Но эти страхи лишь для детей, лишь для неокрепших духом. Неодолима радостная основа человеческого бытия. «Всякий страх ты победишь непобедимой сущностью своею».
Если раньше зов жизни звучал приглушенно, прерывался и становился вовсе неразличимым, то теперь он заполняет все. Он повсеместен. В звучащей сумятице мира человеческое ухо слышит прежде всего властный голос, зовущий ввысь. «…Из области Солнца говорю с тобою. Твой друг и наставник и спутник». Духовное зрение человека раздвигает земные горизонты. Его теперь, словно магнит, тянет к себе Космос!
Творческий дух человека ставит перед собою поистине дерзкие задачи. «Большую добычу ты наметил себе. И не убоялся тягости ее. Благо! Благо! Вступивший!»
«Не стройте маленьких планов, они не обладают волшебным свойством волновать кровь». Пожалуй, с этим изречением смыкается наша русская поговорка, которую так любил Петр I: «Замахивайся на большое, по малому лишь кулак расшибешь!» Внутренний голос предостерегает творца от напрасной траты сил. («Не истрать сети твои на шакалов. Добычу знает только ловец».)
Строчки стихов полны динамизма. Здесь каждая фраза — порыв к действию, к наступлению! («Но пойдешь ты вперед, ловец! Все остальное позади — не твое».) Как уместно вспомнить признание Гете, которое с сочувствием цитирует в одной из статей Рерих и которое бесспорно проецируется на самого художника:
«Мое стремление вперед так неудержимо, что редко могу позволить себе перевести дух и оглянуться назад!» В символике поэмы отражено бесстрашие человеческого духа, устремленного ввысь.
Но победа творчества — победа особого рода. Замечательна философия этой победы, уложенная в четкие строки стихов.
И ты проходишь овраг
только для всхода на холм.
И цветы оврага — не твои
цветы. И ручей ложбины не
для тебя. Сверкающие водопады
найдешь ты. И ключи родников
освежат тебя. И перед
тобой расцветет вереск
счастья. Но он цветет —
на высотах.
И будет лучший загон не
у подножья холма. Но твоя
добыча пойдет через хребет.
И, пылая на небе, поднимаясь
над вершиной, она остановится.
И будет озираться. И ты не
медли тогда. Это твой час.
Победа созидания — это не захват чужого. Не за чужой счет пожинает лавры творец. Да и успех не его исключительная заслуга («не ты победил»). Победа — это результат совместного напряжения человеческих сил. Потому разделить ее радость приглашаются даже те, кто и не ведает о своей причастности к «лову».
Но, закидывая сеть, ты знаешь,
что не ты победил. Ты
взял только свое. Не считай
себя победителем. Ибо все —
победители, но точно не припомнят.
В поэме намечена еще одна принципиальная тема. Она сформулирована так: «Не разгласи о лове незнающим». «Не разгласи». Не потому, что в творческом и духовном пути человека заключена тайна или какая-то мистика. А потому, что «незнающий» может легко спрофанировать самую великую истину. Невежество, увы воинственно, и оно может обратить во вред (не только другим, но и себе) полученные прежде времени знания.
Конечно, здесь нет и намека на пренебрежительное или снисходительное отношение к «ловчим» и «загоновожатым», участвовавшим в «лове». «Все — победители», — говорит Рерих, несомненно имея в виду и их.
Справедливо будет сказать, что главный герой поэмы —радость. Радость бетховенского озарения и бетховенской мощи. Ее ликующая нота к концу поэмы нарастает неодолимо. Радость — сила непобедимая!
Знающий ищет. Познавший —
находит. Нашедший изумляется
легкости овладения. Овладевший
поет песнь радости.
Радуйся! Радуйся! Радуйся!
Ловец
Трижды позванный.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
«ПОЧИТАНИЕ СВЕТА»
1
«Поверх всякой любви есть одна общечеловеческая любовь».Глубинный и многоплановый смысл этого афоризма будет постоянно раскрываться в стихах и статьях Рериха.
«…Из мысли, эманации совершенно реальной, мы ухитрились сделать отвлеченность. Мы забыли, что не рука, но мысль и творит, и убивает. А из любви мы сделали кислое воздыхание, или мерзость блуда».
По мнению Рериха, извращено само понятие любви. Превратившееся в холодное и отвлеченное слово, оно должно вновь стать благословенным и действенным. Именно действенным, потому что любовь без дела была, есть и будет мертвой.
Для художника любовь — синоним единения. Мечту о единстве он сопоставляет со всемирной мечтой о золотом веке. И та и другая мечта на первый взгляд далеки от реальной действительности. Но и та и другая мечта обладают одинаковой жизнеспособностью, ибо в них отразилось сокровеннейшее устремление человечества.
Надо искать не то, что разъединяет, а то, что объединяет. Надо помнить: истина одна, но пути, ведущие к ней, бесконечны, как бесконечен сам путь познания и восхождения человеческого духа. «Никакое обособление, никакой шовинизм не даст того прогресса, который создает светлая улыбка синтеза». На языке поэтических символов это будет звучать так:
Но возможно ли подлинное понимание между людьми? Есть ли язык, который объединит их? Есть. Им, заявляет Рерих, должен стать международный язык знания и искусства. Искусство для художника — знамя грядущего синтеза.
Вот уж был день! Пришло,
к нам сразу столько людей.
Они привели с собой каких-то
совсем незнакомых. Ранее я
не мог ничего о них расспросить.
Хуже всего, что они говорили
на языках совсем непонятных.
И я улыбался, слушая их
странные речи. Говор одних
походил на клекот горных,
орлов. Другие шипели, как змеи.
Волчий лай иногда узнавал я.
Речи сверкали металлом. Слова
становились грозны. В них
грохотали горные камни.
В них град проливался.
В них шумел водопад.
А я улыбался. Как мог я знать
смысл их речи? Они,
может быть, на своем языке
повторяли милое нам слово
любовь?
«Свет искусства озарит бесчисленные сердца новою любовью. Сперва бессознательно придет это чувство, но после оно очистит все человеческое сознание».
Любовь, очищающая человеческое сознание. Рерих назовет ее еще и по-другому — «творческим излучением сердца».
2
Под пером Рериха традиционное, в какой-то мере стершееся понятие обретает духовную окрыленность. Словно птица Феникс, оно воскресает из пепла, утверждая свою первозданность. Слово «культура», которому художник отводит организующую и преобразующую роль, он разбивает на два корня. «Культ» (почитание) и «ур» (свет). «…Культура есть почитание света. Даже травы и растения к свету стремятся. Как же одушевленно и восторженно нужно стремиться к единому Свету людям, если они считают себя выше растительного царства».Не знаю, верно ли это определение с точки зрения придирчивой лингвистики (может быть, оно покажется слишком уж поэтичным), но оно верно по светящемуся существу своему. Что греха таить, усилиями некоторых философов, экономистов, историков великие понятия были превращены в абстракции и отвлеченные символы. По наблюдению художника, подчас самое реальное учение жизни при помощи искусной и бессодержательной риторики постепенно передается «в неосязаемую облачность». Рерих ставит перед собой в высшей степени действенную задачу: сделать эти искусственно созданные великие абстракции реальностью. «…Мы собираем около этих ценных понятий новое усилие, мы стремимся помочь напряжению созидательной энергии».
Культура есть почитание света. Отныне праздничный отблеск сокровенной мысли художника пронижет многочисленные аспекты, связанные со словом «культура». Прежде всего он постарается очистить высокое понятие жизни от наслоений и путаницы, при которых смешивается вечное с преходящим.
Многие люди (кто сознательно, кто бессознательно) заменяют слово «культура» другим — «цивилизация». А разница между двумя понятиями, по мнению Рериха, принципиальная. Цивилизация обозначает внешние формы человеческого общества, поэтому она преходяща, она может погибнуть, как погибли цивилизации Египта, Греции, Рима. Культура имеет в виду прежде всего внутренние, духовные ценности человеческой жизни, и поэтому она бессмертна, как бессмертны культуры Египта, Греции, Рима. Культура, возникнув и утвердившись, уже неистребима", в то время как условные формы цивилизации зависят даже от проходящей моды. Белый воротник, являющийся признаком респектабельности, гольф, телефон не есть еще устои культуры; Рерих не без сарказма пишет:
«Каждый производитель стандартных изделий, каждый фабрикант, конечно, является уже цивилизованным человеком, но никто не будет настаивать на том, что каждый владелец фабрики уже непременно есть культурный человек. И очень может оказаться, что низший работник фабрики может быть носителем несомненной культуры, тогда как владелец ее окажется лишь в пределах цивилизации».
Культура — это высшее в своей нерушимости выражение. Из печального и трагического опыта современной ему буржуазной действительности художник делает ясный решительный вывод:
«Будут всегда колебаться условные ценности. Неизвестно, какой металл будет признаваем наиболее драгоценным. Но ценность труда духовно-творческого во всей истории человечества оставалась сокровищем незыблемым и всемирным».
Культура, как свет, что зашифрован в начертании самого слова, понятие всепроникающее, не терпящее никаких ограничений. Лишь поверхностный, лишь невежественный ум может связать ее с чем-то сверхобычным или недостижимым. Культура становится таковою не тогда, когда она — достояние одиночек, а когда она входит в повседневность и делается мерой поступков наших и мыслей наших. Прекрасное не роскошь, доступная лишь богатым. И не гость случайный она, которого можно увидеть в редкий праздничный день. Благородным водителем всей нашей жизни провозглашает Рерих Прекрасное:
«…Знамя культуры все равно что знамя труда. Знамя беспредельного познавания прекраснейшего! Какова бы ни была наша каждодневная рутинная работа, мы, отойдя от рабочего станка, омываемся, стремясь на праздник Культуры. Сойдутся ли в этом празднике трое или соберутся тысячи, это будет все-таки тот же праздник Культуры, праздник победы духа человеческого».
«Свет побеждает тьму!» — не раз во всеуслышание заявит Рерих. Его убежденность и вера базируются на самой прочной основе жизни. «Сущность духа народного гораздо сильнее выпадов невежества. Имея дело с массами, в сердце своем устремленными к знанию и красоте, мы можем оставаться оптимистами».
Культура есть почитание света. Рерих заменяет «почитание» менее торжественным, но, может быть, еще более точным в своей направленности словом: «Культура… есть служение Свету». Культура немыслима без энтузиазма. И не только без энтузиазма. Она немыслима без ежедневного труда, ибо только в нем и проверяется преданность идеалу и утверждается сила внутреннего огня. Умолкает сердце — молчит и культура.
Бесчисленны врата в грядущее. Дума о культуре тоже открывает эти врата. Призыв Рериха обращен к тем, кто олицетворяет собой движение и будущее.
Вам, молодежи, предстоит одна из наиболее сказочных работ — возвысить основы культуры духа, заменить механическую цивилизацию культурой духа; творить и создавать. Конечно, вы присутствуете при мировом процессе разрушения механической цивилизации и при создании основания культуры духа. Среди народных движений первое место займет переоценка труда, венцом которого является широко понятое творчество и знание".
Свет побеждает тьму. Чтобы стать защитниками света, надо уметь различать границу света и тьмы, проходящую по всему миру. Говоря об этой границе, Рерих подчеркивает: не бывает культуры тьмы. Абсурдно само сочетание таких слов. Мы можем говорить о твердыне света, а противостоять ей будет «пропасть тьмы невежества».
«Тот, кто решается сказать „к черту культуру“, есть величайший преступник. Он есть растлитель грядущего поколения, он есть убийца, он есть самоубийца».
«Когда я слышу слово „культура“, моя рука тянется к пистолету», — публично заявил Геринг. Что ж. Он полностью оправдал пророческие слова художника, сказанные в 1932 году. Он стал самоубийцей. Не только в переносном смысле. В прямом.
3
«Темные тайно и явно сражаются», — постоянно напоминает Рерих. С высоты Гималайских гор звучит его предостерегающий голос: «Человечество находится в небывалой еще опасности… тьма редко бывала активна, как сейчас. Редко можно было наблюдать истинный интернационал тьмы, как в наши дни».Врага должно знать. Надо изучать стратегию и тактику противника. И Рерих подвергает тщательному анализу всю хитроумную механику темных сил, уловки, приемы, методы.
«Они бывают крепко организованы, очень изысканны и часто более находчивы, нежели сторонники правды. Они завладели первыми страницами газет; они умеют использовать и фильмы, и радио, и все подземные и надземные пути. Они проникли в школы и знают цену осведомленности. Они пользуются каждой неповоротливостью оппонента, чтобы сеять ложь для процветания зла…»
Натиск темных глобален. Как писал в прошлом столетии поэт Аполлон Майков, «бой повсюду пойдет, по земле, по морям и в невидимой области духа». К сожалению, именно о битве «в невидимой области духа» люди чаще всего забывают или, во всяком случае, не понимают всей значимости ее. Эта забывчивость человечеству обходится дорого. Как часто и благое устремление, и светлый поиск затруднены и блужданиями, и «неосмотрительными отравлениями».
Временное торжество темных сил художник объясняет главным образом тем, что добро отступает на оборонительные позиции. Противник не дремлет. Пути и возможности ему создают людская трусость и безответственность сознания, успокаивающего себя и погружающегося в духовное оцепенение. И в большом, и в малом тьма захватывает инициативу.
Получается невольное пособничество. Появляется, по словам Рериха, «разновидность добровольцев зла, которые часто и не подтверждают ложь словесно, но злорадствуют молчаливо. Они даже не пытаются предостеречь клеветника о последствиях его лжи. Наоборот, своею молчаливою улыбкою они поощряют злотворя-щего. Таким путем от сознательных сил темных до воинов активного добра оказывается еще огромный стан добровольцев зла, которые в самых разных степенях и содействуют, и потворствуют заражению атмосферы».
Что же может противостоять яростным атакам и лукавым диверсиям тьмы? Прежде всего, говорит Рерих, объединение. Если темные силы организованны (а на многочисленных примерах нашей действительности можно убедиться, «насколько они понимают друг друга и подчиняются какой-то своей незримой и неуловимой иерархии»), то тем более спешно и неотложно должны быть организованы силы добра. Причем организованность эта не должна быть благодушным пожеланием или чем-то отвлеченным, а должна быть живой, действенной и сугубо конкретной.
Затем постоянная бдительность, ибо обычная тактика тьмы: вести незаметные подкопы под твердыню света. Служители тьмы могут прикрываться разными личинами (они могут прикинуться даже борцами за правое дело) — лишь бы распахнулись для них ворота. Распоясываются же они, очутившись в крепости.
И наконец, наступление. «Тьма должна быть рассеиваема беспощадно, с оружием света и в правой и в левой руке».
Много признаков темноты. Но на один из них вновь и вновь обращает внимание Рерих. «Всюду какие-то темные силы обрушиваются прежде всего на культурные проявления. Точно бы именно культура мешает им довершить адски задуманное разложение мира».
— Прежде всего народ отнимет у культуры с большой буквы большую букву "К" и заменит ее маленькой. Но что от нее останется, трудно сказать.
Можно предположить, что эти слова родились в прямой полемике с Рерихом и во времена Рериха. Но их произнесли в наши дни. Известный своими «тушинскими перелетами» и любовью к идеологическим фейерверкам и сенсациям, французский писатель Жан-Поль Сартр перешел на ультралевые позиции. Он-то и пророчествует грядущие разрушительные деяния народных масс. («Клевещут на народ», — говорил о традиционном методе темных провокаций Рерих.)
Круг замыкается. В одном и том же пункте встречаются левоэк-стремистская, псевдореволюционная фраза и погромные речи фашизма. И то и другое одинаково кощунственно, как кощунственно громогласное заявление Сартра: «Что касается „Моны Лизы“, то я позволил бы ее сжечь, даже ни минуты не раздумывая».
4
Темные тайно и явно сражаются. Рерих пишет: «Помимо ежедневных газетных сообщений о всевозможных антикультурных ужасах, на печатных столбцах можно находить своеобразные указания, в спокойном тоне, точно бы они могут соответствовать двадцатому веку нашей эры и неисчислимому веку от начала планетной жизни».Рерих приводит целый список потрясающих спокойствием своего тона «своеобразных указаний» о всякого рода кощунствах, еще недавно считавшихся лишь продуктом темных романов и нечистоплотных выдумок.
«Черные мессы в Лондоне». Статья повествует о таинстве, совершаемом в одном из фешенебельных домов столицы. Здесь все как в церкви, но — наоборот. Горят черные свечи, вино, которым причащаются, черное и т. п. Как и в церкви, участники «черной мессы» исповедуются, но раскаиваются они в совершении добрых поступков. Все это кончается оргией.
«Черная магия на Брокене». Фотографии девушки, козла и прочих атрибутов колдовского шабаша.
Финляндия. Открыта организация некромантов, под крик ручного черного ворона занимающаяся осквернением трупов.
Америка. Собралась народная толпа (многие приехали издалека), чтоб полюбоваться сожжением негра.
Германия. Толпа в Берлине окрашивала знамена со свастикой в крови казненных.
— Это было не в средние века, а теперь, — говорит Рерих. — К сожалению, — добавляет он, — всякие подобные сообщения появляются не только в поразительном разнообразии, но даже и в необыкновенной, ускоренной прогрессии.
Увы, наблюдение это оказалось пророческим. А слова Рериха столь актуальны, что кажется: они написаны сейчас, по материалам современной буржуазной жизни. Обратимся к недавней газетной публикации.
"Верховный жрец «Храма сатаны» восседал на троне. Он был в длинной черной мантии. На его груди поблескивала звезда. Правая рука опиралась на громадный меч, в левой руке он держал человеческий череп.
Он вещает:
— Сатана — проявление темных сторон человеческой натуры. В каждом из нас сидит сатана. Задача состоит в том, чтобы познать и выявить его. Сатанинское начало, заключенное в людях, — главное и наиболее могущественное. Им надо гордиться, а не тяготиться. Его надо культивировать, что мы и делаем с помощью различных магических заклинаний"[3].
Это не сцена из оккультного романа. Главный идеолог сатанизма Энтони Лавей дает интервью корреспонденту. Основанная им в 1966 году «церковь навыворот», «церковь сатаны» зарегистрирована властями Калифорнии в качестве официальной религиозной организации. Духовный мистический шабаш ширится. Вот сообщение из «Пари матч»:
«Рядом с магазинами, торгующими порнографической литературой, появляются магазины препаратов для магических церемоний: там продают волшебные напитки и талисманы… Появились маги, странные пророки, колдуны».
А вот описание киноленты, заснятой последователями другого «черного апостола», так называемого Иисуса-сатаны: «Было заснято обезглавленное тело нагой женщины, рядом с которым лежала ее отрубленная голова, а вокруг танцевали люди в черных колпаках, разбрызгивая вокруг кровь…»[4]
Город желтого дьявола. Страна желтого дьявола. Мир желтого дьявола. Но то, что во времена Горького было аллегорией, в наше время стало действительностью.
Верховный жрец «Храма сатаны» в зловеще-черном одеянии, с перевернутой наоборот звездой (ибо цель темных исказить все светлые символы) пророчествует, что к 1985 году все ортодоксальные религии, существующие в Америке и за ее пределами, исчезнут, уступив место сатанизму.
— На чем основывается ваш оптимизм?
— На знании человеческой натуры. Собственно говоря, мы проповедуем то, что уже давным-давно стало американским образом жизни. Просто не все обладают мужеством называть вещи своими именами.
«Черный папа», «черные мессы», колдуны, маги. Мистика? Да, но цели ее не заоблачные, а земные. По свидетельству главы «церкви навыворот», в новом порядке, общественном порядке сатанизма, который неизбежно придет на смену теперешнему хаосу в США, не будет места для либералов и прочих уродов. Их будут ссылать на необитаемые острова, чтобы они не заражали остальное человечество[5].
Темные тайно и явно сражаются. Характерная черта нашего времени — они предпочитают сражаться явно. Идет своеобразная психическая атака на человека. Маски сброшены. Сущность обнажена до предела.
Вековым опытом этой глобальной, этой тайной и явной битвы Света и тьмы выковано убеждение, которое Рерих формулирует как непреложный закон своей стратегии и тактики.
«Свет рассеивает тьму». Эта старая истина применима во всем и всегда. И чтобы подтверждать ее, свет действия должен быть таким же объединенным, как и насыщенность тьмы. Каждый трудящийся на созидание, каждый работник культуры, конечно, всегда и прежде всего должен помнить, что он не одинок. Было бы великим и пагубным заблуждением хотя бы минутно ослабить себя мыслью о том, что тьма сильнее Света".
Даже мысль о каком-то особом преуспеянии темных вредна, ибо тем самым мы как бы даруем им новую силу. Никогда и нигде не преувеличивать мощь темноты или их мифическое вездесущие — призывает Рерих.