попробовал вина из (ау, ЦРУ!) Красного Китая. Оно оказалось отличным.
Обстановка была настолько же сказочной, насколько банальными наши
тексты. В основном о том, чем она занималась весь день (мои реплики
сводились к "Вау!" и "С ума сойти").
Она позавтракала со всеми бюрократами от Финансов.
- Одни чокнутые англичане, - прокомментировала она.
- Это британская колония, ты же знаешь.
- И все равно. Их самая большая мечта - чтобы Ее Величество Королева
приехала сюда и самолично открыла новое поле для крикета.
- Ничего себе! Здорово. Готов поспорить, что она в конце концов так и
сделает.
Принесли десерт. Мы перешли к обсуждению Великого Бегства, точнее -
последних двух суток.
- Джон Хсианг интересный парень, - сказал я, - и хороший гид. Но я не
полезу на Викторию, пока не буду уверен, что на вершине смогу держаться за
руки с тобой.
- Давай так. Встречаемся там завтра и идем смотреть закат.
- Великолепно.
- В пять вечера, - добавила она, - на самом пике Пика.
- Так выпьем за это, вином комми, - предложил я.
Мы поцеловались и отплыли.
Как убить время до сумерек на вершине горы Виктория?
Ну, во-первых, бои с тенью. Джон знал каждое движение. Абсолютное
владение силой впечатляло. Потом он предложил посмотреть коллекцию нефрита в
Тигровых садах, а после попробовать на завтрак дим сум. Я сказал, что не
имею ничего против, по крайней мере пока мне не предлагают съесть змею.
Еще спустя пятьдесят семь кадров "Кодаколора" мы пили чай.
- Чем занимается Марси сегодня? - поинтересовался я. Мне хотелось
облегчить задачу Джону, который, в конце концов был администратором, а не
гидом.
- Встречается с директорами фабрик, - ответил он.
- У Биннендэйлов есть свои фабрики?
- Не совсем свои. У нас просто эксклюзивные контракты. Это ключевое
звено наших операций. То, что мы называем Гонконгским лезвием.
- И что же это?
- Люди. Или, как вы говорите в Штатах рабочая сила. Рабочий в США
получает в день больше, чем гонконгский - в неделю. Другие - и того меньше.
- Какие другие?
- Не могут же подростки рассчитывать на взрослую зарплату. Они вполне
счастливы получать половину. А в результате получается отличное платье, Made
in USA, в несколько раз дешевле американских или европейских цен.
- Понимаю. Это круто.
Джон казался довольным тем, что мне удалось вникнуть в тонкости
гонконгского "лезвия". О рабочей силе в путеводителях не говорилось ни
слова, так что я рад был воспользоваться случаем.
- Например, - продолжал Джон, - когда двое претендуют на то же место,
они могут договориться и поделить зарплату. Тем самым, работу получат оба.
- Неслабо, - сказал я.
- Неслабо, - улыбнулся он, оценив мой американский жаргон.
- Но это значит, что каждый работает полный рабочий день за половинную
плату.
- Они не жалуются, - ответил мистер Хсианг, принимая счет, - теперь
проедемся по окрестностям?
- Эй, Джон, я бы осмотрел фабрику. Это возможно?
- Их в Гонконге тридцать тысяч, так что - вполне. Есть довольно
большие, есть чисто семейные. Что вам нравится?
- Как насчет небольшой экскурсии по фабрикам Марси?
- Эй-о'кэй,- ответил он.
Первая остановка оказалась в окрестности Каулуна, которую вы не найдете
ни на одной из открыток Гонконга. Тесной. Грязной. Солнце почти не попадало
сюда. Нам приходилось прокладывать себе дорогу среди толп людей, теснившихся
на улицах.
- Станция Номер Один, - объявил Джон, после того, как мы припарковались
во дворе, - изготовление рубашек.
Мы вошли.
И внезапно я обнаружил, что попал в XIX век. В Фолл Ривер, штат
Массачусетс.
Это была потогонная фабрика.
И, черт побери, другого подходящего слова у меня не нашлось. Потогонка.
Тесная, темная и душная.
Несколько десятков женщин лихорадочно работали, склонившись над
швейными машинками.
Все это в тишине, нарушаемой только щелканием и гулом, говорившими о
продуктивности.
Точно, как на фабриках Амоса Бэрретта.
Куратор поспешил к нам, чтобы приветствовать Джона и меня, западного
гостя. Мы начали осмотр. А посмотреть было на что. Максимум зрелищ при
минимуме места.
Куратор болтал на китайском. Джон объяснил мне, что тот гордится тем,
как эффективно могут его леди производить продукцию.
- Рубашки у них получаются потрясающие, - прокомментировал Джон.
Он остановился и показал на женскую фигуру, торопливо скармливающую
рукава рубашек в алчные челюсти машины.
- Смотрите. Фантастическая двойная строчка. Высочайшее качество.
Сегодня в Штатах вы такого уже не найдете.
Я посмотрел.
К сожалению, Джон выбрал не слишком удачный пример. Не в плане работы,
но работницы.
- Сколько лет этой девочке? - спросил я.
Девочка молча работала, не обращая на нас ни малейшего внимания. Ну
может, чуть прибавила темп.
- Ей четырнадцать, - сообщил куратор .
Похоже, он-таки понимал по-английски.
- Джон, это же полнейшая чушь, - очень спокойно сказал я, - ребенку лет
десять. Максимум.
- Четырнадцать, - как попугай, повторил куратор. Вмешался и Джон:
- Оливер, это законный минимум.
- Я не обсуждаю закон, я просто говорю, что девочке десять лет!
- У нее есть карточка, - заявил куратор. Похоже, язык он знал вполне
прилично.
- Давайте посмотрим, - предложил я. Вежливо. Разве что не добавив
"Пожалуйста". Джон бесстрастно наблюдал, как куратор попросил у девочки
удостоверение. Она была в панике. Господи, как ей объяснить, что это не
облава?
- Вот, сэр.
Босс помахал картой. Фотографии на ней не было.
- Джон, - сказал я, - тут нет карточки.
- Карточка не требуется, если вам меньше семнадцати, - ответил он.
- Понимаю, - сказал я. Они нетерпеливо смотрели на меня, от души желая
двинуться дальше.
- Короче говоря, - продолжил я, - ребенку дали карту старшей сестры.
- Четырнадцать, - снова выдохнул куратор. Он вернул девочке ее
удостоверение. Она облегченно отвернулась и принялась работать даже быстрее,
чем до того. При этом украдкой поглядывая на меня. Черт, а если она
покалечится?
- Скажите ей, пусть не беспокоится, - сказал я Джону.
Он произнес что-то на китайском и она продолжила работу, больше не
обращая на меня внимания .
- Чаю, пожалуйста? - куратор с поклоном пригласил нас в загородку,
служившую ему офисом.
Джон мог видеть, что номер не прошел.
- Послушайте, - сказал он, - она делает работу для четырнадцатилетних.
- А получает? Вы говорили, что платите подросткам половину.
- Оливер, - невозмутимо ответил Джон, - она приносит домой десять
долларов в день.
- Великолепно, - сказал я и добавил, - гонконгских долларов. В
американских баксах это доллар восемьдесят, так?
Куратор протянул мне рубашку.
- Он предлагает вам оценить качество работы, - перевел Джон.
- Великолепное, - согласился я, - двойная строчка высшего класса (что
бы это значило?). Вообще-то, я сам ношу такие.
Видишь, на этих рубашках лейбл "Mr. B.". Их будут носить в этом году
вместе со свитерами.
Потягивая чай я размышлял, знает ли неземная мисс Нэш, в своем старом
добром Нью-Йорке, какой ценой делаются прелестные вещички, которые она
продает?
- Давайте двинемся, - предложил я Джону.
Мне не хватало воздуха.
Поговорим о погоде.
- Летом здесь должно быть зверски жарко , - предположил я.
- Очень влажно, - согласился Джон.
Все это мы уже проходили, и как вести партию знаем.
- Как в августе в Нью-Йорке, так?
- Примерно.
- Это в какой-либо мере... замедляет темп работ?
- Прошу прощения?
- Я не заметил ни одного кондиционера.
Он посмотрел на меня.
- Это Азия, Оливер, не Калифорния.
Мы тронулись с места.
- А у вас в квартире есть кондиционер? - выяснял я.
Джон Хсианг снова посмотрел на меня.
- Оливер, - мягко сказал он, - это Восток. Здесь у рабочих другие
желания.
- В самом деле?
- Да.
- А вам не кажется, Джон, что даже здесь, в Азии, среднестатистический
рабочий желает хотя бы заработать на еду?
Он не ответил.
- Итак, -продолжал я, - вы согласны, что доллара восемьдесяти в день
для этого недостаточно?
Похоже, мысленно он делал из меня отбивную - всеми известными приемами
каратэ.
- Здесь люди работают по-другому, - убежденно заявил он, - наши женщины
не тратят часы, листая журналы в салонах красоты.
Похоже, что именно так он представлял себе будни моей матери.
- К примеру, - добавил он, - девочка, которую вы видели. Вся ее семья
работает здесь. А ее мать шьет и по вечерам.
- У себя дома?
- Да.
- А, - сказал я, - то, что называется "домашней работой", верно?
- Верно.
Я выждал секунду.
- Джонни, вы же заканчивали Школу Бизнеса. Вы должны помнить, почему в
Штатах такая работа считается незаконной.
Он улыбнулся:
- Вы не знаете законов Гонконга.
- Кончай ты, трахнутый лицемер!
Джон ударил по тормозам, машину занесло.
- Я не обязан терпеть оскорбления, - сказал он.
- Ты прав, - ответил я и открыл дверь. Но, черт побери, перед тем, как
выйти, я должен был заставить его выслушать ответ.
- Такая работа незаконна, - мягко процитировал я, - "в силу того, что
она позволяет платить меньше минимума, установленного профсоюзом. Те, кто
согласен работать так, получает то, что им соглашаются давать. Как правило -
ноль".
Джон Хсианг посмотрел на меня.
- Выступление закончено, мистер Либерал? - поинтересовался он.
- Да.
- Тогда послушайте о фактах здешней жизни. Здесь не вступают в
профсоюзы, в силу того, что люди хотят делиться заработком, и они хотят,
чтобы их дети работали, и они хотят делать часть работы дома. Врубаешься?
Я не ответил.
- И к твоему чертовому адвокатскому сведению, - заключил Джон, - в
Колонии Гонконг не существует минимума зарплаты. Теперь можешь проваливать в
преисподнюю!
Он сорвался с места раньше, чем я успел сообщить ему, что уже побывал
там.
Объяснения, почему мы поступаем в этой жизни так или иначе
многочисленны и сложны. Подразумевается, что взрослые люди живут,
руководствуясь логикой. То есть обдумывают поступки, перед тем, как их
совершить.
Скорее всего, они никогда не слышали того, что рассказал мне доктор
Лондон. Уже после того, как все кончилось.
Фрейд - да, сам Фрейд - однажды сказал, что в малом мы конечно должны
руководствоваться рассудком.
Но в по-настоящему важных решениях надо поступать так, как говорит нам
наше бессознательное.
Марси Биннендэйл стояла на высоте восемнадцать сотен футов над
гонконгской гаванью. Начинались сумерки. Город зажигал огни.
Дул холодный ветер. Он играл ее волосами, когда-то мне это казалось
красивым.
- Привет, друг мой, - позвала она, - посмотри вниз на эти огни. Отсюда
мы можем увидеть все.
Я не ответил.
- Показать интересные места?
- Насмотрелся сегодня днем. С Джонни.
- А-а, - сказала она.
Потом до нее дошло, что я не улыбаюсь ей в ответ. Я смотрел на нее
снизу вверх, удивляясь, что мог почти... любить эту женщину.
- Что-то не так? - спросила она.
- Все.
- Например?
Я тихо ответил:
- У тебя в потогонках работают маленькие дети.
Марси помедлила секунду.
- Все так делают.
- Марси, это не оправдание.
- Кто бы говорил, - холодно ответила Марси, - мистер Бэрретт,
Массачусетская текстильная мануфактура!
Я был готов к этому.
- Это не довод.
- Еще какой! Они воспользовались ситуацией там, так же, как мы - здесь.
- Сто лет назад. Я не был там и не мог сказать, что меня это не
устраивает.
- Ты абсолютный ханжа, - сказала она, - тебя что, выбрали, чтобы
изменить этот мир?
- Послушай, Марси. Я не могу изменить его. Но точно знаю, что и
присоединяться не хочу.
Она тряхнула головой.
- Оливер, вся эта чертова либеральная чушь - всего лишь предлог.
Я смотрел на нее и не отвечал.
- Тебе хочется поставить точку. И тебе нужно хорошее оправдание.
Я не стал говорить, что мог бы, черт побери, найти оправдание и
получше.
- Кончай, - сказала она, - ты врешь сам себе. Даже если бы я
пожертвовала все на благотворительность и поехала учительницей в Аппалачи,
ты бы нашел другую причину.
Я обдумал это. Единственное, в чем я был сейчас уверен, что мне хочется
уйти.
- Может быть, - допустил я.
- Тогда какого черта ты просто не скажешь, что я не нравлюсь тебе?
Она не казалась расстроенной. Или рассерженной. Но не могла и вернуть
до конца свое легендарное хладнокровие.
- Нет. Ты нравишься мне, Марси. Я просто жить с тобой не смогу.
- Оливер, - тихо ответила она, - ты не сможешь жить ни с кем. Тебя до
сих пор заклинило на Дженни, и ты не хочешь новых отношений.
Я не смог ответить. Она на самом деле ударила меня, вспомнив Дженни.
- Послушай, я ведь знаю тебя, - продолжала она, - все эти твои глубокие
переживания - просто красивый фасад. А на самом деле -
общественно-приемлемое оправдание своего траура.
- Марси?
- Да?
- Ты холодная и бессердечная сучка.
Я повернулся и начал спускаться.
- Подожди, Оливер.
Я обернулся.
Она стояла там же. И плакала. Очень тихо.
- Оливер... Ты нужен мне.
Я не ответил.
- И, мне кажется, я нужна тебе, - сказала она. Секунду я не знал, что
делать.
Я смотрел на нее. Я знал, в каком безнадежном одиночестве она остается.
Но в этом-то и заключалась проблема.
В нем же был и я.
Я повернулся и пошел вниз по Остин-Роуд. Не оглядываясь.
Опускалась ночь.
И мне хотелось утонуть в ней.
- Ваше мнение, доктор?
- Думаю, лимонного безе.
Доктор Джоанна Стейн наклонилась над стойкой и взяла ломтик пирога. Он
и два черешка сельдерея - вот и все, что составляло ее завтрак. Джоанна уже
успела сказать, что сидит на диете.
- Объесться можно, - прокомментировал я.
- Ничего не могу с собой поделать. Обожаю хорошо поесть. Сельдерей -
просто способ обмануть себя.
Это было спустя две недели после возвращения. Первые дни я чувствовал
только усталость, потом - злость. И наконец, вернувшись туда же, с чего
начинал - одиночество.
С одной лишь разницей.
Два года назад все чувства заглушало горе. Сейчас я знал, что все, что
мне нужно - чье-нибудь общество. Просто приятное общество. Я не мог ждать
или тянуть.
Единственное, что мешало позвонить Джоанне Стейн - это необходимость
сочинить какую-нибудь чушь, чтобы объяснить свое исчезновение.
Она не стала задавать вопросов.
Когда я позвонил, она просто сказала, что рада слышать меня. Я
пригласил ее поужинать. Она предложила встретиться за завтраком прямо в
больнице.
Когда я приехал, Джоанна поцеловала меня в щеку. Я поцеловал ее в
ответ. Мы поинтересовались друг у друга, как дела и ответили, не вникая в
детали. Оба работали, оба были дико заняты. И так далее. Она спросила о моей
практике, я рассказал анекдот о Спиро Агню. Она рассмеялась. Нам было легко
друг с другом.
Потом я спросил о ее практике.
- Заканчиваю в июне, слава Богу.
- А дальше?
- Два года в Сан-Франциско. Клинический госпиталь и человеческая
зарплата.
Сан-Франциско, как я немедленно прикинул - это несколько тысяч миль от
Нью-Йорка. Оливер, тупица, не упусти и этот шанс.
- Калифорния - это здорово, - сказал я, чтобы выиграть время.
Мой социальный календарь призывал провести уикэнд в Крэнстоне. Что,
если предложить ей составить мне компанию? Просто так, по-дружески?
Познакомить их с Филом. А там, может что-то и получится.
Тут до меня дошел ее ответ на мою последнюю реплику:
- Это не просто Калифорния. У меня там парень.
Ох. Парень. Довод. Жизнь идет без тебя, Оливер. Или ты думал, она будет
чахнуть в ожидании?
Надеюсь, мое лицо не выдало разочарования:
- Я очень рад. Доктор?
- Естественно, - улыбнулась она, - кого еще я могла встретить на этой
работе?
- Музыкант?
- С грехом пополам играет на гобое.
Все, Оливер, хватит ревнивых расспросов. Теперь покажи, что тебе все
равно и смени тему.
- Как Его Величество Луис?
- Такой же чокнутый, как и всегда, - ответила она, - все передают тебе
приветы и приглашают в любое воскресенье....
Нет. Не хочу встречаться с гобоистом.
- Здорово. Загляну как-нибудь, - соврал я.
Пауза. Я допивал кофе.
- Эй, Оливер, я могу быть полностью откровенной с тобой? - таинственно
прошептала она.
- Конечно, Джо.
- Мне очень стыдно, но... еще кусочек пирога, если можно.
Я галантно добыл еще один, притворившись, что беру его для себя. Доктор
Джоанна Стейн изобразила вечную признательность.
Наше время подходило к концу.
- Удачи в Сан-Франциско, Джо, - пожелал я на прощание.
- Не пропадай пожалуйста.
- Да. Непременно.
И медленно побрел к своему офису.
Перелом наступил спустя три недели.
Случилось то, чем отец грозился уже давно: ему стукнуло шестьдесят
пять. Отмечали у него в офисе.
Из-за снега мой автобус опоздал на час. К тому времени, когда я
добрался, большинство гостей уже успело основательно набраться. Вокруг меня
колыхалось море серого твида. Каждый рассказывал, какой чудный парень - мой
отец. Похоже, они собирались еще и спеть об этом.
Я вел себя, как полагается. Я беседовал с партнерами отца и с их
родственниками. Вначале - мистер Уорд, дружественное ископаемое с такими же
ископаемыми в будущем детьми. Потом Сеймуры - некогда жизнерадостная пара,
теперь озабоченная только одной проблемой: Эверетт, их единственный сын,
служил пилотом во Вьетнаме.
Мама стояла рядом с отцом, принимая гонцов с дальних флангов
Бэрреттовского предприятия. Появился там даже кто-то из профсоюза
текстильщиков.
Узнать его оказалось несложно. Джейми Фрэнсис был единственным из
гостей, не одетым в костюм от Брукса или Дж.Пресс.
- Жаль, что ты поздно, - сказал Джейми, - я бы хотел, чтоб ты слышал
мою речь. Смотри - все правление уже здесь.
Он показал на стол. Золотые часы на нем показывали 6:15.
- Твой отец - хороший человек. Ты должен гордиться, - продолжал он, - Я
сижу с ним за одним столом уже почти тридцать лет, и могу сказать тебе, что
никого лучше среди них нет.
Я кивнул. Похоже, Джейми собирался прокрутить для меня повтор своего
выступления.
- Если вспомнить пятидесятые. Собственники разбегались, как крысы и
переводили предприятия на Юг. Оставляя своих людей на произвол судьбы.
Это не преувеличение. Промышленные центры Новой Англии теперь - почти
города-призраки.
- Но твой отец усадил нас тогда и сказал: "Мы остаемся. Теперь помогите
нам выдержать конкуренцию".
- И? - сказал я, как будто он нуждался в поощрении.
- Нам требовались новые машины. Ни один банк не решился финансировать
этого.
Он перевел дыхание.
- Тогда мистер Бэрретт рискнул собственными деньгами. Триста миллионов
баксов, чтобы спасти нашу работу.
Отец никогда не рассказывал об этом. Но и я никогда не спрашивал.
- Конечно, ему сейчас нелегко приходится, - сказал Джейми.
- Почему?
Он посмотрел на меня и произнес всего два слога:
- Гонконг.
Я кивнул.
Он продолжал:
- И Формоза. И теперь это началось в Южной Корее. Что за черт!
- Да, мистер Фрэнсис. Это нечестная игра.
И я знал, что говорю.
- Я бы высказался и покрепче, если бы не был в гостях у твоего отца. Он
на самом деле хороший человек, Оливер. Не такой, прошу прощения, как
некоторые другие Бэрреты.
- Да, - сказал я.
- Честно говоря, - добавил Джейми, - мне кажется именно поэтому он так
старается быть честным с нами.
Внезапно я посмотрел на своего отца и увидел совершенно другого
человека. Единственного, кто разделял со мною чувство, которое я никогда не
подозревал в нем.
Но в отличие от меня он сделал намного больше, а не просто говорил о
нем.
Справедливость восторжествовала в ноябре.
После нескольких сезонов неудач Гарвард надрал задницу Йелю в футболе.
Четырнадцать - двеннадцать. Решающими факторами стали Господь Бог и наша
линия защиты. Первый наслал могучие ветры, дабы воспрепятствовать игре
Масси, вторая остановила финальный прорыв Эли. Наша трибуна на Солджерс Филд
расцветала улыбками.
- Хорошо, - сказал отец, когда мы возвращались в Бостон.
- Не просто хорошо - потрясающе! - ответил я.
Верный признак того, что взрослеешь: начинаешь болеть за Гарвард
всерьез.
Но, как я и сказал, главное - мы выиграли.
Отец припарковался у своего офиса на Стейт-Стрит.
И мы направились в ресторан, чтоб насладиться лобстером и
банальностями.
Он шагал энергично, как всегда. Несмотря на возраст, пять дней в неделю
он занимался греблей на Чарльзе. Он был в форме.
Наш разговор тщательно удерживался в русле футбольной тематики. Отец
никогда не спрашивал (я уверен, что и не спросит) о том, чем кончилась
история с Марси. Как не затронет и других тем, которые считает запретными.
Так что в наступление пошел я.
Когда мы проходили мимо офиса "Бэрретт, Уорд и Сеймур", я сказал:
- Отец?
- Да?
- Я хотел бы поговорить с тобой о... Фирме.
Отец посмотрел на меня. Он не улыбнулся. Но это стоило ему напряжения
всех мышц. Атлеты, вроде него не расслабляются, пока не пересекут финишную
черту.
Это не было внезапным порывом. Но я никогда не рассказывал отцу, какими
сложными путями пришел к решению стать...частью Дела. И сколько времени
заняло это решение.
Я обдумывал его каждый день (и каждую ночь) , с тех пор, как вернулся с
того дня рождения, больше полугода назад.
Начать с того, что я никогда не смогу снова полюбить Нью-Йорк.
Это не тот город, который может вылечить от одиночества. А то, что мне
было нужно больше всего - вернуться к людям. Куда-нибудь.
И, может быть дело не в том, что я посмотрел на свою семью другими
глазами. Может, мне просто хотелось домой.
Я перепробовал так много разного, лишь бы не быть тем, кто я есть.
А я - Оливер Бэрретт. Четвертый.
Декабрь, 1976
Я в Бостоне уже почти пять лет. Работал в паре с отцом, пока он не ушел
в отставку. Признаюсь, первое время мне не хватало моей адвокатской
практики. Но, по мере того, как я входил в курс дел, пришло понимание, что
то, чем занимаются "Бэрретт, Уорд и Сеймур" - не менее важно. Компании,
которым мы помогаем оставаться на плаву - это ведь новые рабочие места.
Есть, чем гордиться.
Кстати, о рабочих местах. Все наши предприятия в Фол Ривер процветают.
Единственное место, где тамошних рабочих преследуют неудачи - на футбольном
поле.
Каждое лето рядовые работники встречаются там с командой правления. С
момента моего вступления в должность, победам рабочего класса на этом фронте
пришел конец. Думаю, они всей душой ждут, когда я уйду на покой.
"Уолл Стрит Джорнал" не упоминает всех финансируемых нами предприятий.
Ничего не пишут, например, о "Булочной Фила"...в Форт-Лоудердэйл. Серые и
холодные зимы Крэнстона осточертели и Филу, а лето во Флориде оказалось
слишком сильным соблазном.
Он звонит мне раз в месяц. Я интересуюсь его социальной жизнью, зная,
что в тех местах масса подходящих леди. Он уходит от ответа с неизменным:
"Поживем - увидим". И быстро переводит разговор уже на мою социальную жизнь.
А с ней все отлично. Я живу на Бикон Хилл, мечте всех выпускников
колледжей. Заводить друзей не слишком сложно. И не только из бизнесса. Ко
мне часто заглядывает Стенли Ньюман, джаз-пианист. Или Джианни Барнеа,
почти-что-великий художник.
И, разумеется, я не теряю связей со старыми друзьями. У Симпсонов
маленький сын, и Гвен ждет второго. Они останавливаются у меня, когда
заезжают в Бостон на фубол, или что-то вроде. (Комнат у меня достаточно).
Стив говорил, Джоанна Стейн вышла замуж за Мартина Яаффе, офтальмолога
и гобоиста. Они живут на Побережии.
Согласно заметке, промелькнувшей в "Таймс", недавно состоялась свадьба
мисс Биннендэйл. Парня зовут Престон Элдер (тридцать семь лет, адвокат из
Вашингтона ).
Полагаю, матримониальная эпидемия в конце концов затронет и меня. В
последнее время я часто стал встречаться с Анни Гилберт, моей дальней
кузиной. Насколько это серьезно, пока сказать не могу.
Тем временем, спасибо всем хоккейным болельщикам, проголосовавшим за
меня, я - шэф команды Гарварда. Это - хороший повод заезжать в Кембридж и
притворяться тем, кем я перестал быть. Студенты выглядят намного моложе и
немного хипповее. Но кто я, чтобы судить об этом? Моя должность обязывает
носить галстук.
Итак, жизнь прекрасна и удивительна. Дни насыщенны до предела. Я
получаю массу удовольствия от своей работы. Да, я Бэрретт и это моя
Ответственность.
Я до сих пор в отличной форме. Бегаю вдоль русла Чарльза каждый вечер.
Сделав пять миль, я могу видеть огни Гарварда - прямо по ту сторону
реки. И те места, где я был когда-то счастлив.
Я ухожу в темноту, вспоминая все, просто, чтобы убить время.
Иногда я спрашиваю себя, что было бы со мной, если б Дженни была жива.
И отвечаю:
Я тоже был бы жив.
Обстановка была настолько же сказочной, насколько банальными наши
тексты. В основном о том, чем она занималась весь день (мои реплики
сводились к "Вау!" и "С ума сойти").
Она позавтракала со всеми бюрократами от Финансов.
- Одни чокнутые англичане, - прокомментировала она.
- Это британская колония, ты же знаешь.
- И все равно. Их самая большая мечта - чтобы Ее Величество Королева
приехала сюда и самолично открыла новое поле для крикета.
- Ничего себе! Здорово. Готов поспорить, что она в конце концов так и
сделает.
Принесли десерт. Мы перешли к обсуждению Великого Бегства, точнее -
последних двух суток.
- Джон Хсианг интересный парень, - сказал я, - и хороший гид. Но я не
полезу на Викторию, пока не буду уверен, что на вершине смогу держаться за
руки с тобой.
- Давай так. Встречаемся там завтра и идем смотреть закат.
- Великолепно.
- В пять вечера, - добавила она, - на самом пике Пика.
- Так выпьем за это, вином комми, - предложил я.
Мы поцеловались и отплыли.
Как убить время до сумерек на вершине горы Виктория?
Ну, во-первых, бои с тенью. Джон знал каждое движение. Абсолютное
владение силой впечатляло. Потом он предложил посмотреть коллекцию нефрита в
Тигровых садах, а после попробовать на завтрак дим сум. Я сказал, что не
имею ничего против, по крайней мере пока мне не предлагают съесть змею.
Еще спустя пятьдесят семь кадров "Кодаколора" мы пили чай.
- Чем занимается Марси сегодня? - поинтересовался я. Мне хотелось
облегчить задачу Джону, который, в конце концов был администратором, а не
гидом.
- Встречается с директорами фабрик, - ответил он.
- У Биннендэйлов есть свои фабрики?
- Не совсем свои. У нас просто эксклюзивные контракты. Это ключевое
звено наших операций. То, что мы называем Гонконгским лезвием.
- И что же это?
- Люди. Или, как вы говорите в Штатах рабочая сила. Рабочий в США
получает в день больше, чем гонконгский - в неделю. Другие - и того меньше.
- Какие другие?
- Не могут же подростки рассчитывать на взрослую зарплату. Они вполне
счастливы получать половину. А в результате получается отличное платье, Made
in USA, в несколько раз дешевле американских или европейских цен.
- Понимаю. Это круто.
Джон казался довольным тем, что мне удалось вникнуть в тонкости
гонконгского "лезвия". О рабочей силе в путеводителях не говорилось ни
слова, так что я рад был воспользоваться случаем.
- Например, - продолжал Джон, - когда двое претендуют на то же место,
они могут договориться и поделить зарплату. Тем самым, работу получат оба.
- Неслабо, - сказал я.
- Неслабо, - улыбнулся он, оценив мой американский жаргон.
- Но это значит, что каждый работает полный рабочий день за половинную
плату.
- Они не жалуются, - ответил мистер Хсианг, принимая счет, - теперь
проедемся по окрестностям?
- Эй, Джон, я бы осмотрел фабрику. Это возможно?
- Их в Гонконге тридцать тысяч, так что - вполне. Есть довольно
большие, есть чисто семейные. Что вам нравится?
- Как насчет небольшой экскурсии по фабрикам Марси?
- Эй-о'кэй,- ответил он.
Первая остановка оказалась в окрестности Каулуна, которую вы не найдете
ни на одной из открыток Гонконга. Тесной. Грязной. Солнце почти не попадало
сюда. Нам приходилось прокладывать себе дорогу среди толп людей, теснившихся
на улицах.
- Станция Номер Один, - объявил Джон, после того, как мы припарковались
во дворе, - изготовление рубашек.
Мы вошли.
И внезапно я обнаружил, что попал в XIX век. В Фолл Ривер, штат
Массачусетс.
Это была потогонная фабрика.
И, черт побери, другого подходящего слова у меня не нашлось. Потогонка.
Тесная, темная и душная.
Несколько десятков женщин лихорадочно работали, склонившись над
швейными машинками.
Все это в тишине, нарушаемой только щелканием и гулом, говорившими о
продуктивности.
Точно, как на фабриках Амоса Бэрретта.
Куратор поспешил к нам, чтобы приветствовать Джона и меня, западного
гостя. Мы начали осмотр. А посмотреть было на что. Максимум зрелищ при
минимуме места.
Куратор болтал на китайском. Джон объяснил мне, что тот гордится тем,
как эффективно могут его леди производить продукцию.
- Рубашки у них получаются потрясающие, - прокомментировал Джон.
Он остановился и показал на женскую фигуру, торопливо скармливающую
рукава рубашек в алчные челюсти машины.
- Смотрите. Фантастическая двойная строчка. Высочайшее качество.
Сегодня в Штатах вы такого уже не найдете.
Я посмотрел.
К сожалению, Джон выбрал не слишком удачный пример. Не в плане работы,
но работницы.
- Сколько лет этой девочке? - спросил я.
Девочка молча работала, не обращая на нас ни малейшего внимания. Ну
может, чуть прибавила темп.
- Ей четырнадцать, - сообщил куратор .
Похоже, он-таки понимал по-английски.
- Джон, это же полнейшая чушь, - очень спокойно сказал я, - ребенку лет
десять. Максимум.
- Четырнадцать, - как попугай, повторил куратор. Вмешался и Джон:
- Оливер, это законный минимум.
- Я не обсуждаю закон, я просто говорю, что девочке десять лет!
- У нее есть карточка, - заявил куратор. Похоже, язык он знал вполне
прилично.
- Давайте посмотрим, - предложил я. Вежливо. Разве что не добавив
"Пожалуйста". Джон бесстрастно наблюдал, как куратор попросил у девочки
удостоверение. Она была в панике. Господи, как ей объяснить, что это не
облава?
- Вот, сэр.
Босс помахал картой. Фотографии на ней не было.
- Джон, - сказал я, - тут нет карточки.
- Карточка не требуется, если вам меньше семнадцати, - ответил он.
- Понимаю, - сказал я. Они нетерпеливо смотрели на меня, от души желая
двинуться дальше.
- Короче говоря, - продолжил я, - ребенку дали карту старшей сестры.
- Четырнадцать, - снова выдохнул куратор. Он вернул девочке ее
удостоверение. Она облегченно отвернулась и принялась работать даже быстрее,
чем до того. При этом украдкой поглядывая на меня. Черт, а если она
покалечится?
- Скажите ей, пусть не беспокоится, - сказал я Джону.
Он произнес что-то на китайском и она продолжила работу, больше не
обращая на меня внимания .
- Чаю, пожалуйста? - куратор с поклоном пригласил нас в загородку,
служившую ему офисом.
Джон мог видеть, что номер не прошел.
- Послушайте, - сказал он, - она делает работу для четырнадцатилетних.
- А получает? Вы говорили, что платите подросткам половину.
- Оливер, - невозмутимо ответил Джон, - она приносит домой десять
долларов в день.
- Великолепно, - сказал я и добавил, - гонконгских долларов. В
американских баксах это доллар восемьдесят, так?
Куратор протянул мне рубашку.
- Он предлагает вам оценить качество работы, - перевел Джон.
- Великолепное, - согласился я, - двойная строчка высшего класса (что
бы это значило?). Вообще-то, я сам ношу такие.
Видишь, на этих рубашках лейбл "Mr. B.". Их будут носить в этом году
вместе со свитерами.
Потягивая чай я размышлял, знает ли неземная мисс Нэш, в своем старом
добром Нью-Йорке, какой ценой делаются прелестные вещички, которые она
продает?
- Давайте двинемся, - предложил я Джону.
Мне не хватало воздуха.
Поговорим о погоде.
- Летом здесь должно быть зверски жарко , - предположил я.
- Очень влажно, - согласился Джон.
Все это мы уже проходили, и как вести партию знаем.
- Как в августе в Нью-Йорке, так?
- Примерно.
- Это в какой-либо мере... замедляет темп работ?
- Прошу прощения?
- Я не заметил ни одного кондиционера.
Он посмотрел на меня.
- Это Азия, Оливер, не Калифорния.
Мы тронулись с места.
- А у вас в квартире есть кондиционер? - выяснял я.
Джон Хсианг снова посмотрел на меня.
- Оливер, - мягко сказал он, - это Восток. Здесь у рабочих другие
желания.
- В самом деле?
- Да.
- А вам не кажется, Джон, что даже здесь, в Азии, среднестатистический
рабочий желает хотя бы заработать на еду?
Он не ответил.
- Итак, -продолжал я, - вы согласны, что доллара восемьдесяти в день
для этого недостаточно?
Похоже, мысленно он делал из меня отбивную - всеми известными приемами
каратэ.
- Здесь люди работают по-другому, - убежденно заявил он, - наши женщины
не тратят часы, листая журналы в салонах красоты.
Похоже, что именно так он представлял себе будни моей матери.
- К примеру, - добавил он, - девочка, которую вы видели. Вся ее семья
работает здесь. А ее мать шьет и по вечерам.
- У себя дома?
- Да.
- А, - сказал я, - то, что называется "домашней работой", верно?
- Верно.
Я выждал секунду.
- Джонни, вы же заканчивали Школу Бизнеса. Вы должны помнить, почему в
Штатах такая работа считается незаконной.
Он улыбнулся:
- Вы не знаете законов Гонконга.
- Кончай ты, трахнутый лицемер!
Джон ударил по тормозам, машину занесло.
- Я не обязан терпеть оскорбления, - сказал он.
- Ты прав, - ответил я и открыл дверь. Но, черт побери, перед тем, как
выйти, я должен был заставить его выслушать ответ.
- Такая работа незаконна, - мягко процитировал я, - "в силу того, что
она позволяет платить меньше минимума, установленного профсоюзом. Те, кто
согласен работать так, получает то, что им соглашаются давать. Как правило -
ноль".
Джон Хсианг посмотрел на меня.
- Выступление закончено, мистер Либерал? - поинтересовался он.
- Да.
- Тогда послушайте о фактах здешней жизни. Здесь не вступают в
профсоюзы, в силу того, что люди хотят делиться заработком, и они хотят,
чтобы их дети работали, и они хотят делать часть работы дома. Врубаешься?
Я не ответил.
- И к твоему чертовому адвокатскому сведению, - заключил Джон, - в
Колонии Гонконг не существует минимума зарплаты. Теперь можешь проваливать в
преисподнюю!
Он сорвался с места раньше, чем я успел сообщить ему, что уже побывал
там.
Объяснения, почему мы поступаем в этой жизни так или иначе
многочисленны и сложны. Подразумевается, что взрослые люди живут,
руководствуясь логикой. То есть обдумывают поступки, перед тем, как их
совершить.
Скорее всего, они никогда не слышали того, что рассказал мне доктор
Лондон. Уже после того, как все кончилось.
Фрейд - да, сам Фрейд - однажды сказал, что в малом мы конечно должны
руководствоваться рассудком.
Но в по-настоящему важных решениях надо поступать так, как говорит нам
наше бессознательное.
Марси Биннендэйл стояла на высоте восемнадцать сотен футов над
гонконгской гаванью. Начинались сумерки. Город зажигал огни.
Дул холодный ветер. Он играл ее волосами, когда-то мне это казалось
красивым.
- Привет, друг мой, - позвала она, - посмотри вниз на эти огни. Отсюда
мы можем увидеть все.
Я не ответил.
- Показать интересные места?
- Насмотрелся сегодня днем. С Джонни.
- А-а, - сказала она.
Потом до нее дошло, что я не улыбаюсь ей в ответ. Я смотрел на нее
снизу вверх, удивляясь, что мог почти... любить эту женщину.
- Что-то не так? - спросила она.
- Все.
- Например?
Я тихо ответил:
- У тебя в потогонках работают маленькие дети.
Марси помедлила секунду.
- Все так делают.
- Марси, это не оправдание.
- Кто бы говорил, - холодно ответила Марси, - мистер Бэрретт,
Массачусетская текстильная мануфактура!
Я был готов к этому.
- Это не довод.
- Еще какой! Они воспользовались ситуацией там, так же, как мы - здесь.
- Сто лет назад. Я не был там и не мог сказать, что меня это не
устраивает.
- Ты абсолютный ханжа, - сказала она, - тебя что, выбрали, чтобы
изменить этот мир?
- Послушай, Марси. Я не могу изменить его. Но точно знаю, что и
присоединяться не хочу.
Она тряхнула головой.
- Оливер, вся эта чертова либеральная чушь - всего лишь предлог.
Я смотрел на нее и не отвечал.
- Тебе хочется поставить точку. И тебе нужно хорошее оправдание.
Я не стал говорить, что мог бы, черт побери, найти оправдание и
получше.
- Кончай, - сказала она, - ты врешь сам себе. Даже если бы я
пожертвовала все на благотворительность и поехала учительницей в Аппалачи,
ты бы нашел другую причину.
Я обдумал это. Единственное, в чем я был сейчас уверен, что мне хочется
уйти.
- Может быть, - допустил я.
- Тогда какого черта ты просто не скажешь, что я не нравлюсь тебе?
Она не казалась расстроенной. Или рассерженной. Но не могла и вернуть
до конца свое легендарное хладнокровие.
- Нет. Ты нравишься мне, Марси. Я просто жить с тобой не смогу.
- Оливер, - тихо ответила она, - ты не сможешь жить ни с кем. Тебя до
сих пор заклинило на Дженни, и ты не хочешь новых отношений.
Я не смог ответить. Она на самом деле ударила меня, вспомнив Дженни.
- Послушай, я ведь знаю тебя, - продолжала она, - все эти твои глубокие
переживания - просто красивый фасад. А на самом деле -
общественно-приемлемое оправдание своего траура.
- Марси?
- Да?
- Ты холодная и бессердечная сучка.
Я повернулся и начал спускаться.
- Подожди, Оливер.
Я обернулся.
Она стояла там же. И плакала. Очень тихо.
- Оливер... Ты нужен мне.
Я не ответил.
- И, мне кажется, я нужна тебе, - сказала она. Секунду я не знал, что
делать.
Я смотрел на нее. Я знал, в каком безнадежном одиночестве она остается.
Но в этом-то и заключалась проблема.
В нем же был и я.
Я повернулся и пошел вниз по Остин-Роуд. Не оглядываясь.
Опускалась ночь.
И мне хотелось утонуть в ней.
- Ваше мнение, доктор?
- Думаю, лимонного безе.
Доктор Джоанна Стейн наклонилась над стойкой и взяла ломтик пирога. Он
и два черешка сельдерея - вот и все, что составляло ее завтрак. Джоанна уже
успела сказать, что сидит на диете.
- Объесться можно, - прокомментировал я.
- Ничего не могу с собой поделать. Обожаю хорошо поесть. Сельдерей -
просто способ обмануть себя.
Это было спустя две недели после возвращения. Первые дни я чувствовал
только усталость, потом - злость. И наконец, вернувшись туда же, с чего
начинал - одиночество.
С одной лишь разницей.
Два года назад все чувства заглушало горе. Сейчас я знал, что все, что
мне нужно - чье-нибудь общество. Просто приятное общество. Я не мог ждать
или тянуть.
Единственное, что мешало позвонить Джоанне Стейн - это необходимость
сочинить какую-нибудь чушь, чтобы объяснить свое исчезновение.
Она не стала задавать вопросов.
Когда я позвонил, она просто сказала, что рада слышать меня. Я
пригласил ее поужинать. Она предложила встретиться за завтраком прямо в
больнице.
Когда я приехал, Джоанна поцеловала меня в щеку. Я поцеловал ее в
ответ. Мы поинтересовались друг у друга, как дела и ответили, не вникая в
детали. Оба работали, оба были дико заняты. И так далее. Она спросила о моей
практике, я рассказал анекдот о Спиро Агню. Она рассмеялась. Нам было легко
друг с другом.
Потом я спросил о ее практике.
- Заканчиваю в июне, слава Богу.
- А дальше?
- Два года в Сан-Франциско. Клинический госпиталь и человеческая
зарплата.
Сан-Франциско, как я немедленно прикинул - это несколько тысяч миль от
Нью-Йорка. Оливер, тупица, не упусти и этот шанс.
- Калифорния - это здорово, - сказал я, чтобы выиграть время.
Мой социальный календарь призывал провести уикэнд в Крэнстоне. Что,
если предложить ей составить мне компанию? Просто так, по-дружески?
Познакомить их с Филом. А там, может что-то и получится.
Тут до меня дошел ее ответ на мою последнюю реплику:
- Это не просто Калифорния. У меня там парень.
Ох. Парень. Довод. Жизнь идет без тебя, Оливер. Или ты думал, она будет
чахнуть в ожидании?
Надеюсь, мое лицо не выдало разочарования:
- Я очень рад. Доктор?
- Естественно, - улыбнулась она, - кого еще я могла встретить на этой
работе?
- Музыкант?
- С грехом пополам играет на гобое.
Все, Оливер, хватит ревнивых расспросов. Теперь покажи, что тебе все
равно и смени тему.
- Как Его Величество Луис?
- Такой же чокнутый, как и всегда, - ответила она, - все передают тебе
приветы и приглашают в любое воскресенье....
Нет. Не хочу встречаться с гобоистом.
- Здорово. Загляну как-нибудь, - соврал я.
Пауза. Я допивал кофе.
- Эй, Оливер, я могу быть полностью откровенной с тобой? - таинственно
прошептала она.
- Конечно, Джо.
- Мне очень стыдно, но... еще кусочек пирога, если можно.
Я галантно добыл еще один, притворившись, что беру его для себя. Доктор
Джоанна Стейн изобразила вечную признательность.
Наше время подходило к концу.
- Удачи в Сан-Франциско, Джо, - пожелал я на прощание.
- Не пропадай пожалуйста.
- Да. Непременно.
И медленно побрел к своему офису.
Перелом наступил спустя три недели.
Случилось то, чем отец грозился уже давно: ему стукнуло шестьдесят
пять. Отмечали у него в офисе.
Из-за снега мой автобус опоздал на час. К тому времени, когда я
добрался, большинство гостей уже успело основательно набраться. Вокруг меня
колыхалось море серого твида. Каждый рассказывал, какой чудный парень - мой
отец. Похоже, они собирались еще и спеть об этом.
Я вел себя, как полагается. Я беседовал с партнерами отца и с их
родственниками. Вначале - мистер Уорд, дружественное ископаемое с такими же
ископаемыми в будущем детьми. Потом Сеймуры - некогда жизнерадостная пара,
теперь озабоченная только одной проблемой: Эверетт, их единственный сын,
служил пилотом во Вьетнаме.
Мама стояла рядом с отцом, принимая гонцов с дальних флангов
Бэрреттовского предприятия. Появился там даже кто-то из профсоюза
текстильщиков.
Узнать его оказалось несложно. Джейми Фрэнсис был единственным из
гостей, не одетым в костюм от Брукса или Дж.Пресс.
- Жаль, что ты поздно, - сказал Джейми, - я бы хотел, чтоб ты слышал
мою речь. Смотри - все правление уже здесь.
Он показал на стол. Золотые часы на нем показывали 6:15.
- Твой отец - хороший человек. Ты должен гордиться, - продолжал он, - Я
сижу с ним за одним столом уже почти тридцать лет, и могу сказать тебе, что
никого лучше среди них нет.
Я кивнул. Похоже, Джейми собирался прокрутить для меня повтор своего
выступления.
- Если вспомнить пятидесятые. Собственники разбегались, как крысы и
переводили предприятия на Юг. Оставляя своих людей на произвол судьбы.
Это не преувеличение. Промышленные центры Новой Англии теперь - почти
города-призраки.
- Но твой отец усадил нас тогда и сказал: "Мы остаемся. Теперь помогите
нам выдержать конкуренцию".
- И? - сказал я, как будто он нуждался в поощрении.
- Нам требовались новые машины. Ни один банк не решился финансировать
этого.
Он перевел дыхание.
- Тогда мистер Бэрретт рискнул собственными деньгами. Триста миллионов
баксов, чтобы спасти нашу работу.
Отец никогда не рассказывал об этом. Но и я никогда не спрашивал.
- Конечно, ему сейчас нелегко приходится, - сказал Джейми.
- Почему?
Он посмотрел на меня и произнес всего два слога:
- Гонконг.
Я кивнул.
Он продолжал:
- И Формоза. И теперь это началось в Южной Корее. Что за черт!
- Да, мистер Фрэнсис. Это нечестная игра.
И я знал, что говорю.
- Я бы высказался и покрепче, если бы не был в гостях у твоего отца. Он
на самом деле хороший человек, Оливер. Не такой, прошу прощения, как
некоторые другие Бэрреты.
- Да, - сказал я.
- Честно говоря, - добавил Джейми, - мне кажется именно поэтому он так
старается быть честным с нами.
Внезапно я посмотрел на своего отца и увидел совершенно другого
человека. Единственного, кто разделял со мною чувство, которое я никогда не
подозревал в нем.
Но в отличие от меня он сделал намного больше, а не просто говорил о
нем.
Справедливость восторжествовала в ноябре.
После нескольких сезонов неудач Гарвард надрал задницу Йелю в футболе.
Четырнадцать - двеннадцать. Решающими факторами стали Господь Бог и наша
линия защиты. Первый наслал могучие ветры, дабы воспрепятствовать игре
Масси, вторая остановила финальный прорыв Эли. Наша трибуна на Солджерс Филд
расцветала улыбками.
- Хорошо, - сказал отец, когда мы возвращались в Бостон.
- Не просто хорошо - потрясающе! - ответил я.
Верный признак того, что взрослеешь: начинаешь болеть за Гарвард
всерьез.
Но, как я и сказал, главное - мы выиграли.
Отец припарковался у своего офиса на Стейт-Стрит.
И мы направились в ресторан, чтоб насладиться лобстером и
банальностями.
Он шагал энергично, как всегда. Несмотря на возраст, пять дней в неделю
он занимался греблей на Чарльзе. Он был в форме.
Наш разговор тщательно удерживался в русле футбольной тематики. Отец
никогда не спрашивал (я уверен, что и не спросит) о том, чем кончилась
история с Марси. Как не затронет и других тем, которые считает запретными.
Так что в наступление пошел я.
Когда мы проходили мимо офиса "Бэрретт, Уорд и Сеймур", я сказал:
- Отец?
- Да?
- Я хотел бы поговорить с тобой о... Фирме.
Отец посмотрел на меня. Он не улыбнулся. Но это стоило ему напряжения
всех мышц. Атлеты, вроде него не расслабляются, пока не пересекут финишную
черту.
Это не было внезапным порывом. Но я никогда не рассказывал отцу, какими
сложными путями пришел к решению стать...частью Дела. И сколько времени
заняло это решение.
Я обдумывал его каждый день (и каждую ночь) , с тех пор, как вернулся с
того дня рождения, больше полугода назад.
Начать с того, что я никогда не смогу снова полюбить Нью-Йорк.
Это не тот город, который может вылечить от одиночества. А то, что мне
было нужно больше всего - вернуться к людям. Куда-нибудь.
И, может быть дело не в том, что я посмотрел на свою семью другими
глазами. Может, мне просто хотелось домой.
Я перепробовал так много разного, лишь бы не быть тем, кто я есть.
А я - Оливер Бэрретт. Четвертый.
Декабрь, 1976
Я в Бостоне уже почти пять лет. Работал в паре с отцом, пока он не ушел
в отставку. Признаюсь, первое время мне не хватало моей адвокатской
практики. Но, по мере того, как я входил в курс дел, пришло понимание, что
то, чем занимаются "Бэрретт, Уорд и Сеймур" - не менее важно. Компании,
которым мы помогаем оставаться на плаву - это ведь новые рабочие места.
Есть, чем гордиться.
Кстати, о рабочих местах. Все наши предприятия в Фол Ривер процветают.
Единственное место, где тамошних рабочих преследуют неудачи - на футбольном
поле.
Каждое лето рядовые работники встречаются там с командой правления. С
момента моего вступления в должность, победам рабочего класса на этом фронте
пришел конец. Думаю, они всей душой ждут, когда я уйду на покой.
"Уолл Стрит Джорнал" не упоминает всех финансируемых нами предприятий.
Ничего не пишут, например, о "Булочной Фила"...в Форт-Лоудердэйл. Серые и
холодные зимы Крэнстона осточертели и Филу, а лето во Флориде оказалось
слишком сильным соблазном.
Он звонит мне раз в месяц. Я интересуюсь его социальной жизнью, зная,
что в тех местах масса подходящих леди. Он уходит от ответа с неизменным:
"Поживем - увидим". И быстро переводит разговор уже на мою социальную жизнь.
А с ней все отлично. Я живу на Бикон Хилл, мечте всех выпускников
колледжей. Заводить друзей не слишком сложно. И не только из бизнесса. Ко
мне часто заглядывает Стенли Ньюман, джаз-пианист. Или Джианни Барнеа,
почти-что-великий художник.
И, разумеется, я не теряю связей со старыми друзьями. У Симпсонов
маленький сын, и Гвен ждет второго. Они останавливаются у меня, когда
заезжают в Бостон на фубол, или что-то вроде. (Комнат у меня достаточно).
Стив говорил, Джоанна Стейн вышла замуж за Мартина Яаффе, офтальмолога
и гобоиста. Они живут на Побережии.
Согласно заметке, промелькнувшей в "Таймс", недавно состоялась свадьба
мисс Биннендэйл. Парня зовут Престон Элдер (тридцать семь лет, адвокат из
Вашингтона ).
Полагаю, матримониальная эпидемия в конце концов затронет и меня. В
последнее время я часто стал встречаться с Анни Гилберт, моей дальней
кузиной. Насколько это серьезно, пока сказать не могу.
Тем временем, спасибо всем хоккейным болельщикам, проголосовавшим за
меня, я - шэф команды Гарварда. Это - хороший повод заезжать в Кембридж и
притворяться тем, кем я перестал быть. Студенты выглядят намного моложе и
немного хипповее. Но кто я, чтобы судить об этом? Моя должность обязывает
носить галстук.
Итак, жизнь прекрасна и удивительна. Дни насыщенны до предела. Я
получаю массу удовольствия от своей работы. Да, я Бэрретт и это моя
Ответственность.
Я до сих пор в отличной форме. Бегаю вдоль русла Чарльза каждый вечер.
Сделав пять миль, я могу видеть огни Гарварда - прямо по ту сторону
реки. И те места, где я был когда-то счастлив.
Я ухожу в темноту, вспоминая все, просто, чтобы убить время.
Иногда я спрашиваю себя, что было бы со мной, если б Дженни была жива.
И отвечаю:
Я тоже был бы жив.