Страница:
(высота). Постучал.
Тишина.
Потом появился мужчина. Я бы сказал, очень солидный мужчина. Эдакий
кукольный принц.
- Чем я могу помочь вам?
Кто это такой, черт побери? Акцент не денверский. Вообще не английский.
Марсианский?
- Мне нужно поговорить с Марси, - ответил я.
- Боюсь, она сейчас занята.
Чем? Во что я влез? И парень этот был слишком красивый. Из тех, кому
хочется дать в рожу чисто из принципа.
- В любом случае мне нужно увидеть ее, - настаивал я.
Он был по крайней мере на два дюйма выше. А его костюм был сшит
настолько хорошо, что трудно было понять, где кончается он и начинается
хозяин.
- М-м... Мисс Биннендэйл ожидает вас?
Что-то в этом "м-м" наводило на мысль, что оно - прелюдия к сломанной
челюсти.
Но до того, как я смог продолжить полемику или перейти к нанесению
увечий, изнутри донесся женский голос:
- Что там, Джереми?
- Ничего, Марси. Ошибка.
Он опять повернулся ко мне.
- Джереми, я не ошибка, - сообщил я, - папа с мамой ждали меня.
То ли это откровение, то ли угроза в тоне заставили Джереми дать мне
пройти.
Шагая небольшим коридорчиком, я пытался представить, как отреагирует
Марси. И чем она вообще занята.
Основным цветом в гостиной было серое сукно.
То есть она была набита тем самым "руководящим звеном". Присутствующие
нервно курили и жевали крошечные сэндвичи.
У стола, стояла Марси Биннендэйл - не евшая и не курившая (но и не
раздетая, чего я опасался). Я застиг ее прямо посреди...бизнеса.
- Вы знаете этого джентльмена? - спросил Джереми.
- Естественно, - ответила Марси, улыбаясь. Но не кидаясь в мои объятия,
как я мечтал всю дорогу.
- Привет, - произнес я, - извини, если помешал.
Марси оглянулась и сказала всему своему отряду:
- Прошу прощения, минутку.
Мы вышли в коридор. Я взял ее за руку, но она мягко уклонилась от
объятий.
- Эй, что ты здесь делаешь?
- По-моему, тебе здесь нужен кто-нибудь из друзей. Я останусь, пока ты
не справишься со всем.
- А что с процессом?
- К черту! Ты важнее, - и я обнял ее за талию.
- Ты спятил? - прошептала она. В этом шепоте можно было услышать что
угодно, кроме негодования.
- Факт. Спятил от спания (или не спания) в одиночку в двуспальной
кровати. Спятил от тоски по тебе. От фанерных тостов и недожаренных яиц.
Спятил...
- Эй, приятель, - перебила она и показала на комнату, откуда мы вышли,
- у меня совещание.
А какое мне дело, что нас может услышать кто-то из суконных? Я
продолжил тираду:
- ...и я решил, что даже в своей президентской запарке, ты может тоже
решишь чуточку спятить, и...
- Зануда, - сурово прошептала она, - Я на совещании.
- Я вижу, что ты занята, Марси. Но послушай, когда ты закончишь, я буду
ждать тебя у себя в номере.
- Это может длиться вечность.
- Значит, я буду ждать вечность.
Похоже, Марси почувствовала это.
- О'кэй, друг мой.
Она поцеловала меня в щеку. И вернулась к своим делам.
"О, моя любовь, моя Афродита, моя прекрасная рапсодия..."
Жан-Пьер Амон, офицер Иностранного Легиона домогался любви неземной
аравийской принцессы. Принцесса придушенно возражала: "Нет, нет, нет,
берегитесь моего папа'!".
Было уже заполночь, и этот древний фильм был единственным, чем могло
порадовать телевидение города Денвер.
Компанию мне составлял неуклонно уменьшавшийся запас поп-корна. Я дошел
уже до такого состояния, что беседовал с телевизором:
- Ну, Жан-Пьер, просто сдери с нее одежду! - он не обратил на меня
внимания и продолжал нести чушь и заламывать руки.
Потом в дверь постучали.
Слава Богу!
- Привет, малыш, - сказала Марси.
Она выглядела вымотанной, волосы рассыпались по плечам. Так, как мне
нравится.
- Как дела?
- Я отправила всех по домам.
- Закончили?
- Ох, нет. Там все еще безнадежный завал. Можно я войду?
Я настолько вымотался, что прислонился к дверному проему, загораживая
вход.
Она вошла. Сняла туфли. Рухнула на кровать. И устало посмотрела на
меня.
- Ты, большой романтичный зануда. Ты бросил свое Очень Важное Дело?
Я улыбнулся.
- У меня есть приоритеты. Тебе пришлось приехать сюда. А я решил, что
тебе может понадобиться еще кто-нибудь.
- Это здорово, - сказала она, - немного безумно, но невероятно здорово.
Я пришел к ней и заключил ее в объятия.
Примерно через пятнадцать секунд мы крепко спали.
Мне снилось, что, пока я спал, Марси проскользнула ко мне в палатку и
шепчет: "Оливер, давай проведем день вместе. Только я и ты. Как можно выше и
лучше".
Проснувшись, я обнаружил, что сон начинает сбываться.
Марси была одета по-зимнему. А в руках держала лыжный костюм - как раз
моего размера.
- Вставай, - сказала она, - мы идем в горы.
- А как насчет твоих встреч?
- Сегодня - только с тобой. С остальными договорюсь после ужина.
- Господи, Марси, что тебя стукнуло?
- Приоритеты, - улыбнулась она.
Марси снесла ему голову.
Жертвой был снеговик, орудием обезглавливания - снежок.
- Во что будем играть дальше? - поинтересовался я.
- Расскажу после обеда.
В какой именно части Парка Скалистых Гор мы находимся сейчас, я не имел
не малейшего понятия. Но никаких признаков жизни не наблюдалось до самого
горизонта. А самым громким звуком был хруст снега под ногами. Нетронутая
белизна повсюду. Как будто свадебный пирог, приготовленный самой природой.
Может быть Марси и не умела зажечь газовую плиту, но с баночкой
"Стерно" она была просто потрясающа. Мы подкрепились супом и сэндвичами
прямо тут же в горах. К черту роскошные рестораны! И все обязательства. И
телефоны. И любые города с населением больше двух человек.
- Где точно мы находимся? (Компас на сей раз был у Марси).
- Немного к востоку от Нигде.
- Мне нравится тут.
- А если б не твои манеры быка в китайской лавке, я бы все еще торчала
в Денвере, в той же прокуренной комнате.
Она приготовила кофе со "Стерно". Эксперты могут сколько угодно
говорить, что получившийся напиток не особенно удачен и даже пить его
страшновато, но меня он согрел.
- Марси, - сказал я, и это было шуткой лишь наполовину, - в тебе
пропадает кулинар.
- Только на дикой природе.
- Значит, это и есть твое место.
Она посмотрела на меня. Оглянулась по сторонам. Она светилась счастьем.
- Я хотела бы, чтоб мы не возвращались.
- Мы можем не возвращаться, - я был серьезен.
- Марси, мы можем оставаться здесь пока не начнут таять ледники, или
пока нам не захочется поваляться на пляже. Или спуститься на каноэ по
Амазонке.
Марси задумалась. Размышляет, как отнестись к моему - что это было?
Предложение? Идея?
- Ты меня проверяешь? Или серьезно? - наконец спросила она.
- И то, и другое. Я буду счастлив выйти из этой мышиной беготни, а ты?
Не у многих людей есть наши возможности...
- Кончай, Бэрретт, - запротестовала она, - ты самый амбициозный парень,
из тех, что я встречала. Кроме меня. Готова поспорить, ты иногда подумываешь
стать Президентом.
Я улыбнулся. Но кандидат в Президенты не имеет права врать.
- О'кэй. И такое бывало. Но в последнее время я думаю, что гораздо с
большим удовольствием учил бы своих детей кататься на коньках.
- В самом деле?
Она была искренне удивлена.
- Только если они пожелают учиться, - добавил я, - Ты могла бы получать
удовольствие от чего-нибудь несостязательного?
Она на секунду задумалась.
- Это будет что-то новое, - ответила она, - пока не появился ты, я
чувстовала себя лучше только от этих смотрите-на-меня-все побед.
- Скажи, а что может сделать тебя счастливой теперь?
- Парень.
- Какого типа?
- Который не станет во всем слушаться меня . Который поймет, что на
самом деле... мне не всегда хочется быть боссом.
Я молча ждал, пока горы разойдутся по своим местам.
- Ты, - наконец произнесла она.
- Я рад, - ответил я.
- Что мы будем делать сейчас , Оливер?
Нам было хорошо и спокойно. И в наших фразах то и дело возникали
задумчивые паузы.
- Сказать, что тебе стоит сделать? - спросил я.
- Да.
Я глубоко вдохнул и сказал:
- Продай магазины.
Она чуть не уронила кофе.
- Что-о?
- Послушай, Марси, я уже могу написать диссертацию об образе жизни
президента торговой сети. Это непрерывное движение, непрерывные перемены,
постоянно включенные двигатели.
- Все очень верно.
- О'кэй, все это может и необходимо для бизнеса, но для взаимоотношений
нужно нечто совершено противоположное. Очень много времени и очень мало
поездок.
Марси не отвечала. Так что можно было продолжать лекцию:
- Следовательно, - радостно закончил я, - продавай все свои магазины.
Мы оборудуем тебе роскошный офис консультанта в том городе, где тебе
понравится. Я тоже открою практику. И, может быть, мы пустим там корни. И
вырастим еще несколько маленьких крошек.
- Мечтатель, - рассмеялась Марси.
- А ты - куча гуано, - ответил я, - Ты все еще влюблена в свою
собственную власть.
Это не прозвучало ни обвинением, ни оскорблением. Хотя и было чистой,
черт ее побери, правдой.
- Эй, - сказала она, - ты проверял меня.
- Проверял. И ты провалилась.
- Ты нахальный эгоист, - игриво заключила она.
Я кивнул.
- Я всего лишь человек.
Марси посмотрела на меня.
- Но ты останешься со мной?..
- Снег начинает таять, - ответил я.
А потом мы встали и, взявшись за руки, вернулись в машину.
И поехали в Денвер. Где снега не было вовсе.
В Нью-Йорк мы вернулись вечером в среду. К тому времени Марси смогла
навести порядок в денверском представительстве, и нам даже удалось еще раз
сыграть в снежки. Но суперэго восторжествовало. Снова надо было работать. И
я даже смог немного помочь Барри Поллаку на его финишной прямой (мы держали
связь по телефону).
Очередь к такси казалась бесконечной, и мы здорово замерзли. Наконец
подошла наша очередь. Перед нами возникло что-то вроде побитой консервной
банки желтого цвета. Другими словами - нью-йоркское такси.
- В Квинс не еду, - буркнул водитель вместо приветствия.
- Я тоже, - ответил я, дергая искалеченную дверцу, - так что едем на
Шестьдесят Четвертую, Ист, дом двадцать три.
Мы оба находились внутри. Так что теперь закон обязывал доставить нас
по упомянутому адресу.
- Давайте лучше на Восемьдесят Шестую, Ист, пять-ноль-четыре.
Что?
Это поразительное предложение исходило от Марси.
- Кто, черт побери, живет там? - спросил я.
- Мы, - улыбнулась она.
- Мы?!
- Парень, у тебя что, - поинтересовался таксист, - амнезия?
- А ты кто, - нашелся я, - Вуди Аллен?
- По крайней мере, я помню, где живу, - выдвинул он довод в свое
оправдание.
К тому времени остальные таксисты вдохновляли нашего выйти в рейс - при
помощи дикой какофонии сигналов и ругательств.
- О'кэй, куда? - потребовал он.
- Восемьдесят Шестая, Ист, - сказала Марси. И добавила шепотом, что
объяснит мне по дороге. Как минимум, это стало для меня сюрпризом.
Это было то, что военные называют ДМЗ - демилитаризованная зона. Идея
принадлежала Марси - найти квартиру, которая не принадлежала бы ни ей, ни
мне, ни даже нам обоим и была бы чем-то вроде нейтральной территории.
О'кэй. В этом был резон. Хватит с нас той крысиной квартирки. И в любом
случае Марси выдержала испытание ею.
- Ну как? - спросила Марси.
Однозначно, место было великолепное. Хочу сказать, что выглядело оно
точно, как на тех образцах, на верхних этажах "Биннендэйл". Я насмотрелся
молодых пар, рассматривающих эти квартиры и мечтающих: "Эх, если б мы могли
жить так же".
Марси показала мне гостиную, кухню, выложенную кафелем ("Я пойду на
кулинарные курсы, Оливер", ее будущий офис, потом спальню королевских
размеров, и, в конце концов, главный сюрприз: мой офис).
Да. У нас было два рабочих кабинета: Его и Ее. Кожи на обивку моего
пошло, наверное, целое стадо. Полки, сверкающие стеклом и кожей для моих
книг. Комбинированное освещение. Все, что может прийти в голову.
- Ну как? - переспросила она, ожидая хвалебной песни.
- Невероятно, - сказал я. Не понимая, почему чувствую себя так, будто
мы играем в спектакле. Написанном ею.
И почему это вообще должно иметь значение.
- Что вы чувствуете?
В мое отсутствие методы доктора Лондона не претерпели изменений.
- Послушайте, мы вместе снимаем квартиру.
Брось, сказал я себе, "Кто платит" - это не чувство. И даже не то, что
меня по-настоящему беспокоило.
- Это не эго, доктор. Проблема в способе, которым она... распоряжается
нашими жизнями.
Пауза.
- Послушайте, мне не нужен дизайнер. И романтическое освещение. Как она
не понимает, что все это чепуха? Дженни купила нам чуть побитую мебель,
скрипящую кровать и обшарпанный стол - и все это за девяносто семь баксов!
Единственными, кто заходил к нам на ужин, были тараканы. Зимой там дуло. По
запаху мы точно могли сказать, что ели на обед соседи. Это была законченная
развалюха.
Опять пауза.
- Но мы были счастливы, и я не обращал на это внимания. То есть,
обращал иногда - например, когда сломалась ножка кровати. И мы смеялись.
Новая пауза. Оливер, что ты хочешь сказать?
Кажется, что мне не нравится новая квартира Марси.
Да, мой новый офис - просто чудо. Но когда нужно подумать, я
возвращаюсь в свой старый полуподвал. Где и сейчас стоят мои книги. Куда до
сих пор приходят счета. И куда я ухожу, пока Марси не бывает в городе.
А, поскольку идет отсчет последних дни перед Рождеством, Марси как
обычно в отъезде. На сей раз в Чикаго.
Мне плохо.
Потому что этой ночью я должен работать. И не могу делать этого в
домике мечты на Восемьдесят Шестой. Потому что весь Нью-Йорк сегодня в
рождественских украшениях. А к моим услугам целых две квартиры - чтобы быть
одному. И мне стыдно просто поболтать с Филом. Из-за страха признать, что я
одинок.
Итак, на дворе 12-ое декабря, Бэрретт в своем полуподвальном убежище,
роется в пыльных томах в поиске нужных прецедентов. И убивает время, вернуть
которое не в силах.
Когда работа лечит, или, хотя бы оглушает, она на самом деле
затягивает. Но благодаря свежеобретенному умению самоанализа, у меня не
получается анализировать ничего другого. Я даже не могу сосредоточиться. И
вместо дела "Мейстер против штата Джорджия" изучаю себя.
А в лифте на работе играют рождественские мелодии, а у меня от них
рождественская шизофрения.
Вот проблема, доктор. (Вообще-то я разговариваю с собой, но поскольку
уважаю свое мнение, то обращаюсь к себе "доктор" ).
Господь Бог, властью Своей утвердил, как закон:
"Будь дома на Рождество"
Я могу игнорировать многие из его заповедей, но эту блюду
неукоснительно.
Бэрретт, у тебя просто тоска по дому, следовательно, тебе стоит, черт
побери, составить какой-нибудь план.
Но, доктор, тут-то и вся проблема.
Где дом?
("Там, где сердце, естественно. С вас пятьдесят долларов, пожалуйста").
Благодарю вас, доктор. Еще за пятьдесят, мог бы я спросить: Где мое
чертово сердце?
Это как раз то, чего я иногда не могу понять.
Когда-то я был ребенком. Я любил получать подарки и украшать елку.
Я был мужем, и, благодаря Дженни, агностиком ("Оливер, я бы не стала
оскорблять Его чувства, говоря "атеист""). Она приходила домой после обеих
своих работ, и мы отмечали праздник вдвоем. Распевая не очень приличные
вариации рождественских гимнов.
Что все равно много говорит о том, что такое Рождество. Вместе - значит
вместе, и мы всегда были вдвоем в этот вечер.
Тем временем на дворе полдесятого, пара дюжин дней на рождественские
покупки - а я застрял на обочине жизни. Как уже сказано, у меня проблема.
Праздник уже не отметишь в Крэнстоне, как все последние годы. Мой
тамошний друг сказал, что отправляется в круиз с "теми, кому за сорок" ("Кто
знает, что из этого может выйти?"). Филу кажется, что так он облегчает мне
жизнь. Но он уплывает, а я остаюсь в сухом доке своих проблем.
Ипсвич, Массачусетс, где живут мои родители, претендует на звание моего
дома.
Марси Биннендэйл, с которой я живу, когда она находится на расстоянии
прямой видимости, считает, что носки надо вывешивать на Восемьдесят Шестой
улице.
Я хотел быть там, где не буду одинок. Но что-то подсказывает мне, что
оба варианта предлагают всего лишь половинку решения.
А, вот! Подобный прецедент с половинками уже был! Фамилия судьи,
кажется, Соломон. Его судьбоносное решение вполне подходит и мне.
Рождество проведем с Марси.
Но в Ипсвиче, Массачусетс.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
- Привет, мама.
- Как ты, Оливер?
- Отлично. Как отец?
- Отлично.
- Это отлично. М-м... это по поводу... м-м... Рождества.
- О, я надеюсь на этот раз...
- Да, - немедленно заверил я, - мы будем. Я хочу сказать...м-м... Мама,
можно со мной будет кто-то еще? М-м...если есть место.
Идиотский вопрос!
- Да, конечно, дорогой.
- Из моих друзей.
Великолепно, Оливер. А то она непременно решила бы, что ты притащишь
своих врагов.
- О, - сказала мама, не в силах скрыть эмоций (не говоря уж о
любопытстве), - это отлично.
- Не из города. Ей понадобится комната.
- Это отлично, - повторила мама, - это кто-то... кого мы знаем?
Другими словами: из какой она семьи?
- Не из тех, чтобы суетиться, мама.
Это собьет их с толку.
- Это отлично, - снова сказала она.
- Я приеду накануне. Марси прилетит с Побережья.
- Ох!
С учетом моего прошлого, мама, похоже, не сомневается, что речь может
идти и о побережьи Тимбукту.
- Хорошо, мы ждем тебя и мисс...
- Нэш. Марси Нэш.
- Мы ждем вас.
Это взаимно. И это, как определил бы доктор Лондон, именно чувство.
Почему?
Я мог представить себе размышления Марси в перелете Лос-Анджелес -
Бостон 24-го декабря.
Одним словом их можно было выразить как: "Почему?"
Почему он пригласил меня познакомиться со своими родителями? Да еще на
Рождество? Это должно означать, что у него все ... серьезно?
Естественно мы никогда не обсуждали этих тем друг с другом. Но я почти
уверен, что где-то там, высоко в стратосфере некая выпускница Брин Мора
ломала голову над мотивами своего нью-йоркского сожителя.
Но она так и не задала этого вопроса: "Оливер, зачем ты приглашаешь
меня?"
И к лучшему. Потому что, если честно, то единственное, что я мог бы
сказать ей: "Не знаю".
Очередной из моих поспешных импульсов. Звонок домой, еще до разговора с
Марси. (Хотя Марси прямо загорелась, когда я сказал ей).
И еще этот поспешный самообман: "Это просто друг, чтоб вместе встретить
Рождество. Никакого значения, никаких "намерений"".
Чушь!
Оливер, тебе очень хорошо известно, что значит, когда приглашаешь
девушку познакомиться со своими родителями. Да еще на Рождество.
Приятель, это не просто прогулка с мороженным.
Все это казалось теперь ясным и понятным. Теперь - это ровно неделю
спустя. Пока я ходил по терминалу аэропорта Логан, повторяя круги ее
самолета перед заходом на посадку.
Скажи, Оливер, что означал бы такой жест в реальной жизни?
Теперь, после нескольких дней размышлений я знал ответ. Брак.
Матримонию. Супружество. Оливер, "не ты ли поднял эту бурю?"
Что, следовательно, делает поездку в Ипсвич чем-то, долженствующим
утолить атавистическую жажду родительского одобрения. Почему меня все еще
волнуют, что скажут мамочка и папочка?
Ты любишь ее, Оливер?
Господи, что за идиотское время для вопросов!
Да? Еще один внутренний голос кричит, что именно сейчас - самое время
спросить себя.
Я люблю ее?
Очень сложно для простого "да" или "нет".
Тогда какого черта я так уверен, что хочу жениться на ней?
Потому что...
Да, может быть это иррационально. Но почему-то мне верилось, что сама
ответственность послужит катализатором. "Церемония вызовет любовь".
- Оливер!
Первая же пассажирка оказалась той, о ком я думал . И выглядела она
фантастически.
- Эй, я на самом деле соскучилась по тебе, друг мой, - сказала она. Ее
руки гладили мне спину под пиджаком. Хотя я прижимал ее к себе настолько же
тесно, но рук распускать не мог. Все-таки, это был Бостон. Но потерпим...
- Где твой маленький саквояж?
- На этот раз я прихватила большой. Он в багаже.
- Ого! Нам предстоит показ мод?
- Ничего экстравагантного, - ответила она.
В руках у нее был продолговатый пакет.
- Давай, понесу, - предложил я.
- Нет, оно хрупкое.
- Мое сердце?
- Не совсем, - ответила она, - просто подарок для твоего отца.
- Ох.
- Я волнуюсь, Оливер, - сказала она.
Мы пересекли Мистик Ривер Бридж и немедленно завязли в рождественской
пробке на Шоссе номер 1.
- Не везет тебе сегодня, - заметил я.
- Что, если я им не понравлюсь? - ныла она.
- Тогда после рождества мы просто тебя обменяем.
Марси надулась. Даже так ее лицо было великолепно.
- Скажи что-нибудь успокоительное, Оливер, - попросила она.
- Я тоже волнуюсь.
Прямо по Гротон стрит. Ворота. И мы уже едем по нашим владениям, по
длинной въездной дороге. Деревья попадались редко, но сама атмосфера
сохраняла что-то от лесной тишины.
- Здесь спокойно, - сказала Марси. (Могла назвать и большим пустырем,
за то, как я обозвал ее дом. Но она была выше таких мелочей ) .
- Мама, это Марси Нэш.
За неимением других достоинств, ее бывший муж обладал великолепной
фамилией. Изысканной в своей блеклости и с выразительностью в ноль.
- Мы счастливы, Марси, видеть вас с нами, - сказала моя мать, - мы
ждали вас.
- Я благодарна вам за ваше приглашение.
Какая блистательная чушь! Лицом к лицу, с искусственными улыбками эти
хорошо воспитанные леди озвучивали банальности, лежащие в основе всей нашей
социальной структуры.
Потом они перешли к как-вы-должны-быть-утомлены-после-подобной-поездки,
и как-вы-устали-от-всех-ваших-рождественских-приготовлений.
Вошел отец и все пошло по новой. Разве что он не смог скрыть, что нашел
ее красивой. Затем, поскольку - согласно учебнику этикета - Марси полагалось
быть уставшей, она поднялась в свою комнату, чтоб немного отдохнуть.
Мы остались сидеть. Мама, отец и я. Мы поинтересовались друг у друга,
как жизнь и удостоверились, что она у всех - отлично. Что, естественно тоже
было отлично. Не слишком ли утомлена Марси ("Очаровательная девушка", -
сказала моя мать), чтобы спеть с нами несколько рождественских гимнов? На
улице ужасный холод.
- Марси - крепкая девушка, - ответил я, имея в виду не только ее
сложение, - Она сможет петь и в метель.
- Надеюсь, - сказала Марси, появившись в лыжном костюме, из тех, что
будут носить в Сент-Морице в этом году, - этот ветер заглушит мое
немузыкальное пение.
- Это неважно, Марси, - моя мать, похоже, поняла ее слова буквально, -
важен espirit.
Мама никогда не упустит возможности вставить словечка на французском.
Она проучилась два года в Смит Колледж и это чувствовалось.
- У вас потрясающая экипировка, Марси, - заметил отец.
- Неплохо защищает от ветра, - ответила Марси.
- В это время года здесь бывает ОЧЕНЬ холодно, - добавила мама.
Вот так некоторые могут прожить долгую и счастливую жизнь, не споря ни
о чем, кроме погоды.
- Оливер предупреждал меня, - ответила Марси.
Ее выдержка поражала.
В семь тридцать мы присоединились еще к двум дюжинам представителей
ипсвичского высшего общества, собравшимся в церкви. Самым старым в нашем
хоре был Лайман Николс (Гарвард, выпуск 1910-го), самой молодой Эми Харрис
(только пять). Она была дочерью Стюарта, моего одноклассника.
Стюарт оказался единственным, на кого не произвела впечатления моя
избранница. Да и с чего ему было думать о Марси? Он был вполне счастлив с
маленькой Эми (взаимно) и с Сарой, оставшейся дома с десятимесячным
Бенджамином.
Я вдруг почти физически ощутил, как проходят годы. И как уходит моя
жизнь.
У Стюарта была машина типа микроавтобуса, так что мы поехали с ним. Я
посадил Эми себе на колени.
- Тебе очень повезло, Оливер, - сказал Стюарт.
- Знаю.
Марси, как положено, изображала зависть.
"Внемли, ангелов хор воспел..."
Наш репертуар был столь же лощенным, как и наша аудитория. Сливки
местного общества наградили нас за выступление вежливыми аплодисментами,
беззлобными остротами и сладостями для детей.
Марси представление развлекало.
- Провинция, Оливер, - заметила она.
К половине десятого мы сделали все полагающиеся визиты и, как того
требовала традиция, завершили их в замке сеньора, в Довер-Хаус.
"Придите, о верные"...
Я видел, как отец с матерью смотрят на нас из окна. К моему удивлению,
они улыбались. Из-за того, что я стою рядом с Марси? Или им, как и мне
пришлась по душе маленькая Эми Харрис ?
Еда и напитки были лучше всего у нас. В дополнение к молоку, тут
нашелся и пунш для окоченевших взрослых ("Спаситель!" - провозгласил Николс
(Гарвард-1910), хлопая отца по спине ).
Вскоре все разошлись.
Я основательно заправился пуншем.
Марси потягивала что-то обезжиренное из взбитых белков.
- Мне понравилось, Оливер, - сказала она и взяла меня за руку.
Я подумал, что мама заметила. И не выглядела обеспокоенной. Отец если и
выражал что - то только легкую зависть.
Мы спилили елку. Марси сделала маме комплимент насчет красоты
украшений. Хрусталь, из которого была сделана звезда, показался ей знакомым
("Замечательно, миссис Бэрретт. Выглядит, как чешский". "Верно. Моя мать
купила его прямо перед войной").
Потом пришла очередь древних елочных игрушек (некоторые из этих
ветеранов относились ко временам, которые, на мой взгляд, семье стоило бы
забыть). Когда ветки украсили ожерельями из попкорна и клюквы, Марси
тихонько заметила:
- Требовался наверное рабский труд, чтоб изготовить эти гирлянды.
Отец легко перехватил подачу:
- Моя жена только этим и была занята всю неделю.
- Ну что ты, - смутилась мама.
Я сидел, потягивал горячий пунш и вяло размышлял насчет того, что Марси
Тишина.
Потом появился мужчина. Я бы сказал, очень солидный мужчина. Эдакий
кукольный принц.
- Чем я могу помочь вам?
Кто это такой, черт побери? Акцент не денверский. Вообще не английский.
Марсианский?
- Мне нужно поговорить с Марси, - ответил я.
- Боюсь, она сейчас занята.
Чем? Во что я влез? И парень этот был слишком красивый. Из тех, кому
хочется дать в рожу чисто из принципа.
- В любом случае мне нужно увидеть ее, - настаивал я.
Он был по крайней мере на два дюйма выше. А его костюм был сшит
настолько хорошо, что трудно было понять, где кончается он и начинается
хозяин.
- М-м... Мисс Биннендэйл ожидает вас?
Что-то в этом "м-м" наводило на мысль, что оно - прелюдия к сломанной
челюсти.
Но до того, как я смог продолжить полемику или перейти к нанесению
увечий, изнутри донесся женский голос:
- Что там, Джереми?
- Ничего, Марси. Ошибка.
Он опять повернулся ко мне.
- Джереми, я не ошибка, - сообщил я, - папа с мамой ждали меня.
То ли это откровение, то ли угроза в тоне заставили Джереми дать мне
пройти.
Шагая небольшим коридорчиком, я пытался представить, как отреагирует
Марси. И чем она вообще занята.
Основным цветом в гостиной было серое сукно.
То есть она была набита тем самым "руководящим звеном". Присутствующие
нервно курили и жевали крошечные сэндвичи.
У стола, стояла Марси Биннендэйл - не евшая и не курившая (но и не
раздетая, чего я опасался). Я застиг ее прямо посреди...бизнеса.
- Вы знаете этого джентльмена? - спросил Джереми.
- Естественно, - ответила Марси, улыбаясь. Но не кидаясь в мои объятия,
как я мечтал всю дорогу.
- Привет, - произнес я, - извини, если помешал.
Марси оглянулась и сказала всему своему отряду:
- Прошу прощения, минутку.
Мы вышли в коридор. Я взял ее за руку, но она мягко уклонилась от
объятий.
- Эй, что ты здесь делаешь?
- По-моему, тебе здесь нужен кто-нибудь из друзей. Я останусь, пока ты
не справишься со всем.
- А что с процессом?
- К черту! Ты важнее, - и я обнял ее за талию.
- Ты спятил? - прошептала она. В этом шепоте можно было услышать что
угодно, кроме негодования.
- Факт. Спятил от спания (или не спания) в одиночку в двуспальной
кровати. Спятил от тоски по тебе. От фанерных тостов и недожаренных яиц.
Спятил...
- Эй, приятель, - перебила она и показала на комнату, откуда мы вышли,
- у меня совещание.
А какое мне дело, что нас может услышать кто-то из суконных? Я
продолжил тираду:
- ...и я решил, что даже в своей президентской запарке, ты может тоже
решишь чуточку спятить, и...
- Зануда, - сурово прошептала она, - Я на совещании.
- Я вижу, что ты занята, Марси. Но послушай, когда ты закончишь, я буду
ждать тебя у себя в номере.
- Это может длиться вечность.
- Значит, я буду ждать вечность.
Похоже, Марси почувствовала это.
- О'кэй, друг мой.
Она поцеловала меня в щеку. И вернулась к своим делам.
"О, моя любовь, моя Афродита, моя прекрасная рапсодия..."
Жан-Пьер Амон, офицер Иностранного Легиона домогался любви неземной
аравийской принцессы. Принцесса придушенно возражала: "Нет, нет, нет,
берегитесь моего папа'!".
Было уже заполночь, и этот древний фильм был единственным, чем могло
порадовать телевидение города Денвер.
Компанию мне составлял неуклонно уменьшавшийся запас поп-корна. Я дошел
уже до такого состояния, что беседовал с телевизором:
- Ну, Жан-Пьер, просто сдери с нее одежду! - он не обратил на меня
внимания и продолжал нести чушь и заламывать руки.
Потом в дверь постучали.
Слава Богу!
- Привет, малыш, - сказала Марси.
Она выглядела вымотанной, волосы рассыпались по плечам. Так, как мне
нравится.
- Как дела?
- Я отправила всех по домам.
- Закончили?
- Ох, нет. Там все еще безнадежный завал. Можно я войду?
Я настолько вымотался, что прислонился к дверному проему, загораживая
вход.
Она вошла. Сняла туфли. Рухнула на кровать. И устало посмотрела на
меня.
- Ты, большой романтичный зануда. Ты бросил свое Очень Важное Дело?
Я улыбнулся.
- У меня есть приоритеты. Тебе пришлось приехать сюда. А я решил, что
тебе может понадобиться еще кто-нибудь.
- Это здорово, - сказала она, - немного безумно, но невероятно здорово.
Я пришел к ней и заключил ее в объятия.
Примерно через пятнадцать секунд мы крепко спали.
Мне снилось, что, пока я спал, Марси проскользнула ко мне в палатку и
шепчет: "Оливер, давай проведем день вместе. Только я и ты. Как можно выше и
лучше".
Проснувшись, я обнаружил, что сон начинает сбываться.
Марси была одета по-зимнему. А в руках держала лыжный костюм - как раз
моего размера.
- Вставай, - сказала она, - мы идем в горы.
- А как насчет твоих встреч?
- Сегодня - только с тобой. С остальными договорюсь после ужина.
- Господи, Марси, что тебя стукнуло?
- Приоритеты, - улыбнулась она.
Марси снесла ему голову.
Жертвой был снеговик, орудием обезглавливания - снежок.
- Во что будем играть дальше? - поинтересовался я.
- Расскажу после обеда.
В какой именно части Парка Скалистых Гор мы находимся сейчас, я не имел
не малейшего понятия. Но никаких признаков жизни не наблюдалось до самого
горизонта. А самым громким звуком был хруст снега под ногами. Нетронутая
белизна повсюду. Как будто свадебный пирог, приготовленный самой природой.
Может быть Марси и не умела зажечь газовую плиту, но с баночкой
"Стерно" она была просто потрясающа. Мы подкрепились супом и сэндвичами
прямо тут же в горах. К черту роскошные рестораны! И все обязательства. И
телефоны. И любые города с населением больше двух человек.
- Где точно мы находимся? (Компас на сей раз был у Марси).
- Немного к востоку от Нигде.
- Мне нравится тут.
- А если б не твои манеры быка в китайской лавке, я бы все еще торчала
в Денвере, в той же прокуренной комнате.
Она приготовила кофе со "Стерно". Эксперты могут сколько угодно
говорить, что получившийся напиток не особенно удачен и даже пить его
страшновато, но меня он согрел.
- Марси, - сказал я, и это было шуткой лишь наполовину, - в тебе
пропадает кулинар.
- Только на дикой природе.
- Значит, это и есть твое место.
Она посмотрела на меня. Оглянулась по сторонам. Она светилась счастьем.
- Я хотела бы, чтоб мы не возвращались.
- Мы можем не возвращаться, - я был серьезен.
- Марси, мы можем оставаться здесь пока не начнут таять ледники, или
пока нам не захочется поваляться на пляже. Или спуститься на каноэ по
Амазонке.
Марси задумалась. Размышляет, как отнестись к моему - что это было?
Предложение? Идея?
- Ты меня проверяешь? Или серьезно? - наконец спросила она.
- И то, и другое. Я буду счастлив выйти из этой мышиной беготни, а ты?
Не у многих людей есть наши возможности...
- Кончай, Бэрретт, - запротестовала она, - ты самый амбициозный парень,
из тех, что я встречала. Кроме меня. Готова поспорить, ты иногда подумываешь
стать Президентом.
Я улыбнулся. Но кандидат в Президенты не имеет права врать.
- О'кэй. И такое бывало. Но в последнее время я думаю, что гораздо с
большим удовольствием учил бы своих детей кататься на коньках.
- В самом деле?
Она была искренне удивлена.
- Только если они пожелают учиться, - добавил я, - Ты могла бы получать
удовольствие от чего-нибудь несостязательного?
Она на секунду задумалась.
- Это будет что-то новое, - ответила она, - пока не появился ты, я
чувстовала себя лучше только от этих смотрите-на-меня-все побед.
- Скажи, а что может сделать тебя счастливой теперь?
- Парень.
- Какого типа?
- Который не станет во всем слушаться меня . Который поймет, что на
самом деле... мне не всегда хочется быть боссом.
Я молча ждал, пока горы разойдутся по своим местам.
- Ты, - наконец произнесла она.
- Я рад, - ответил я.
- Что мы будем делать сейчас , Оливер?
Нам было хорошо и спокойно. И в наших фразах то и дело возникали
задумчивые паузы.
- Сказать, что тебе стоит сделать? - спросил я.
- Да.
Я глубоко вдохнул и сказал:
- Продай магазины.
Она чуть не уронила кофе.
- Что-о?
- Послушай, Марси, я уже могу написать диссертацию об образе жизни
президента торговой сети. Это непрерывное движение, непрерывные перемены,
постоянно включенные двигатели.
- Все очень верно.
- О'кэй, все это может и необходимо для бизнеса, но для взаимоотношений
нужно нечто совершено противоположное. Очень много времени и очень мало
поездок.
Марси не отвечала. Так что можно было продолжать лекцию:
- Следовательно, - радостно закончил я, - продавай все свои магазины.
Мы оборудуем тебе роскошный офис консультанта в том городе, где тебе
понравится. Я тоже открою практику. И, может быть, мы пустим там корни. И
вырастим еще несколько маленьких крошек.
- Мечтатель, - рассмеялась Марси.
- А ты - куча гуано, - ответил я, - Ты все еще влюблена в свою
собственную власть.
Это не прозвучало ни обвинением, ни оскорблением. Хотя и было чистой,
черт ее побери, правдой.
- Эй, - сказала она, - ты проверял меня.
- Проверял. И ты провалилась.
- Ты нахальный эгоист, - игриво заключила она.
Я кивнул.
- Я всего лишь человек.
Марси посмотрела на меня.
- Но ты останешься со мной?..
- Снег начинает таять, - ответил я.
А потом мы встали и, взявшись за руки, вернулись в машину.
И поехали в Денвер. Где снега не было вовсе.
В Нью-Йорк мы вернулись вечером в среду. К тому времени Марси смогла
навести порядок в денверском представительстве, и нам даже удалось еще раз
сыграть в снежки. Но суперэго восторжествовало. Снова надо было работать. И
я даже смог немного помочь Барри Поллаку на его финишной прямой (мы держали
связь по телефону).
Очередь к такси казалась бесконечной, и мы здорово замерзли. Наконец
подошла наша очередь. Перед нами возникло что-то вроде побитой консервной
банки желтого цвета. Другими словами - нью-йоркское такси.
- В Квинс не еду, - буркнул водитель вместо приветствия.
- Я тоже, - ответил я, дергая искалеченную дверцу, - так что едем на
Шестьдесят Четвертую, Ист, дом двадцать три.
Мы оба находились внутри. Так что теперь закон обязывал доставить нас
по упомянутому адресу.
- Давайте лучше на Восемьдесят Шестую, Ист, пять-ноль-четыре.
Что?
Это поразительное предложение исходило от Марси.
- Кто, черт побери, живет там? - спросил я.
- Мы, - улыбнулась она.
- Мы?!
- Парень, у тебя что, - поинтересовался таксист, - амнезия?
- А ты кто, - нашелся я, - Вуди Аллен?
- По крайней мере, я помню, где живу, - выдвинул он довод в свое
оправдание.
К тому времени остальные таксисты вдохновляли нашего выйти в рейс - при
помощи дикой какофонии сигналов и ругательств.
- О'кэй, куда? - потребовал он.
- Восемьдесят Шестая, Ист, - сказала Марси. И добавила шепотом, что
объяснит мне по дороге. Как минимум, это стало для меня сюрпризом.
Это было то, что военные называют ДМЗ - демилитаризованная зона. Идея
принадлежала Марси - найти квартиру, которая не принадлежала бы ни ей, ни
мне, ни даже нам обоим и была бы чем-то вроде нейтральной территории.
О'кэй. В этом был резон. Хватит с нас той крысиной квартирки. И в любом
случае Марси выдержала испытание ею.
- Ну как? - спросила Марси.
Однозначно, место было великолепное. Хочу сказать, что выглядело оно
точно, как на тех образцах, на верхних этажах "Биннендэйл". Я насмотрелся
молодых пар, рассматривающих эти квартиры и мечтающих: "Эх, если б мы могли
жить так же".
Марси показала мне гостиную, кухню, выложенную кафелем ("Я пойду на
кулинарные курсы, Оливер", ее будущий офис, потом спальню королевских
размеров, и, в конце концов, главный сюрприз: мой офис).
Да. У нас было два рабочих кабинета: Его и Ее. Кожи на обивку моего
пошло, наверное, целое стадо. Полки, сверкающие стеклом и кожей для моих
книг. Комбинированное освещение. Все, что может прийти в голову.
- Ну как? - переспросила она, ожидая хвалебной песни.
- Невероятно, - сказал я. Не понимая, почему чувствую себя так, будто
мы играем в спектакле. Написанном ею.
И почему это вообще должно иметь значение.
- Что вы чувствуете?
В мое отсутствие методы доктора Лондона не претерпели изменений.
- Послушайте, мы вместе снимаем квартиру.
Брось, сказал я себе, "Кто платит" - это не чувство. И даже не то, что
меня по-настоящему беспокоило.
- Это не эго, доктор. Проблема в способе, которым она... распоряжается
нашими жизнями.
Пауза.
- Послушайте, мне не нужен дизайнер. И романтическое освещение. Как она
не понимает, что все это чепуха? Дженни купила нам чуть побитую мебель,
скрипящую кровать и обшарпанный стол - и все это за девяносто семь баксов!
Единственными, кто заходил к нам на ужин, были тараканы. Зимой там дуло. По
запаху мы точно могли сказать, что ели на обед соседи. Это была законченная
развалюха.
Опять пауза.
- Но мы были счастливы, и я не обращал на это внимания. То есть,
обращал иногда - например, когда сломалась ножка кровати. И мы смеялись.
Новая пауза. Оливер, что ты хочешь сказать?
Кажется, что мне не нравится новая квартира Марси.
Да, мой новый офис - просто чудо. Но когда нужно подумать, я
возвращаюсь в свой старый полуподвал. Где и сейчас стоят мои книги. Куда до
сих пор приходят счета. И куда я ухожу, пока Марси не бывает в городе.
А, поскольку идет отсчет последних дни перед Рождеством, Марси как
обычно в отъезде. На сей раз в Чикаго.
Мне плохо.
Потому что этой ночью я должен работать. И не могу делать этого в
домике мечты на Восемьдесят Шестой. Потому что весь Нью-Йорк сегодня в
рождественских украшениях. А к моим услугам целых две квартиры - чтобы быть
одному. И мне стыдно просто поболтать с Филом. Из-за страха признать, что я
одинок.
Итак, на дворе 12-ое декабря, Бэрретт в своем полуподвальном убежище,
роется в пыльных томах в поиске нужных прецедентов. И убивает время, вернуть
которое не в силах.
Когда работа лечит, или, хотя бы оглушает, она на самом деле
затягивает. Но благодаря свежеобретенному умению самоанализа, у меня не
получается анализировать ничего другого. Я даже не могу сосредоточиться. И
вместо дела "Мейстер против штата Джорджия" изучаю себя.
А в лифте на работе играют рождественские мелодии, а у меня от них
рождественская шизофрения.
Вот проблема, доктор. (Вообще-то я разговариваю с собой, но поскольку
уважаю свое мнение, то обращаюсь к себе "доктор" ).
Господь Бог, властью Своей утвердил, как закон:
"Будь дома на Рождество"
Я могу игнорировать многие из его заповедей, но эту блюду
неукоснительно.
Бэрретт, у тебя просто тоска по дому, следовательно, тебе стоит, черт
побери, составить какой-нибудь план.
Но, доктор, тут-то и вся проблема.
Где дом?
("Там, где сердце, естественно. С вас пятьдесят долларов, пожалуйста").
Благодарю вас, доктор. Еще за пятьдесят, мог бы я спросить: Где мое
чертово сердце?
Это как раз то, чего я иногда не могу понять.
Когда-то я был ребенком. Я любил получать подарки и украшать елку.
Я был мужем, и, благодаря Дженни, агностиком ("Оливер, я бы не стала
оскорблять Его чувства, говоря "атеист""). Она приходила домой после обеих
своих работ, и мы отмечали праздник вдвоем. Распевая не очень приличные
вариации рождественских гимнов.
Что все равно много говорит о том, что такое Рождество. Вместе - значит
вместе, и мы всегда были вдвоем в этот вечер.
Тем временем на дворе полдесятого, пара дюжин дней на рождественские
покупки - а я застрял на обочине жизни. Как уже сказано, у меня проблема.
Праздник уже не отметишь в Крэнстоне, как все последние годы. Мой
тамошний друг сказал, что отправляется в круиз с "теми, кому за сорок" ("Кто
знает, что из этого может выйти?"). Филу кажется, что так он облегчает мне
жизнь. Но он уплывает, а я остаюсь в сухом доке своих проблем.
Ипсвич, Массачусетс, где живут мои родители, претендует на звание моего
дома.
Марси Биннендэйл, с которой я живу, когда она находится на расстоянии
прямой видимости, считает, что носки надо вывешивать на Восемьдесят Шестой
улице.
Я хотел быть там, где не буду одинок. Но что-то подсказывает мне, что
оба варианта предлагают всего лишь половинку решения.
А, вот! Подобный прецедент с половинками уже был! Фамилия судьи,
кажется, Соломон. Его судьбоносное решение вполне подходит и мне.
Рождество проведем с Марси.
Но в Ипсвиче, Массачусетс.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
- Привет, мама.
- Как ты, Оливер?
- Отлично. Как отец?
- Отлично.
- Это отлично. М-м... это по поводу... м-м... Рождества.
- О, я надеюсь на этот раз...
- Да, - немедленно заверил я, - мы будем. Я хочу сказать...м-м... Мама,
можно со мной будет кто-то еще? М-м...если есть место.
Идиотский вопрос!
- Да, конечно, дорогой.
- Из моих друзей.
Великолепно, Оливер. А то она непременно решила бы, что ты притащишь
своих врагов.
- О, - сказала мама, не в силах скрыть эмоций (не говоря уж о
любопытстве), - это отлично.
- Не из города. Ей понадобится комната.
- Это отлично, - повторила мама, - это кто-то... кого мы знаем?
Другими словами: из какой она семьи?
- Не из тех, чтобы суетиться, мама.
Это собьет их с толку.
- Это отлично, - снова сказала она.
- Я приеду накануне. Марси прилетит с Побережья.
- Ох!
С учетом моего прошлого, мама, похоже, не сомневается, что речь может
идти и о побережьи Тимбукту.
- Хорошо, мы ждем тебя и мисс...
- Нэш. Марси Нэш.
- Мы ждем вас.
Это взаимно. И это, как определил бы доктор Лондон, именно чувство.
Почему?
Я мог представить себе размышления Марси в перелете Лос-Анджелес -
Бостон 24-го декабря.
Одним словом их можно было выразить как: "Почему?"
Почему он пригласил меня познакомиться со своими родителями? Да еще на
Рождество? Это должно означать, что у него все ... серьезно?
Естественно мы никогда не обсуждали этих тем друг с другом. Но я почти
уверен, что где-то там, высоко в стратосфере некая выпускница Брин Мора
ломала голову над мотивами своего нью-йоркского сожителя.
Но она так и не задала этого вопроса: "Оливер, зачем ты приглашаешь
меня?"
И к лучшему. Потому что, если честно, то единственное, что я мог бы
сказать ей: "Не знаю".
Очередной из моих поспешных импульсов. Звонок домой, еще до разговора с
Марси. (Хотя Марси прямо загорелась, когда я сказал ей).
И еще этот поспешный самообман: "Это просто друг, чтоб вместе встретить
Рождество. Никакого значения, никаких "намерений"".
Чушь!
Оливер, тебе очень хорошо известно, что значит, когда приглашаешь
девушку познакомиться со своими родителями. Да еще на Рождество.
Приятель, это не просто прогулка с мороженным.
Все это казалось теперь ясным и понятным. Теперь - это ровно неделю
спустя. Пока я ходил по терминалу аэропорта Логан, повторяя круги ее
самолета перед заходом на посадку.
Скажи, Оливер, что означал бы такой жест в реальной жизни?
Теперь, после нескольких дней размышлений я знал ответ. Брак.
Матримонию. Супружество. Оливер, "не ты ли поднял эту бурю?"
Что, следовательно, делает поездку в Ипсвич чем-то, долженствующим
утолить атавистическую жажду родительского одобрения. Почему меня все еще
волнуют, что скажут мамочка и папочка?
Ты любишь ее, Оливер?
Господи, что за идиотское время для вопросов!
Да? Еще один внутренний голос кричит, что именно сейчас - самое время
спросить себя.
Я люблю ее?
Очень сложно для простого "да" или "нет".
Тогда какого черта я так уверен, что хочу жениться на ней?
Потому что...
Да, может быть это иррационально. Но почему-то мне верилось, что сама
ответственность послужит катализатором. "Церемония вызовет любовь".
- Оливер!
Первая же пассажирка оказалась той, о ком я думал . И выглядела она
фантастически.
- Эй, я на самом деле соскучилась по тебе, друг мой, - сказала она. Ее
руки гладили мне спину под пиджаком. Хотя я прижимал ее к себе настолько же
тесно, но рук распускать не мог. Все-таки, это был Бостон. Но потерпим...
- Где твой маленький саквояж?
- На этот раз я прихватила большой. Он в багаже.
- Ого! Нам предстоит показ мод?
- Ничего экстравагантного, - ответила она.
В руках у нее был продолговатый пакет.
- Давай, понесу, - предложил я.
- Нет, оно хрупкое.
- Мое сердце?
- Не совсем, - ответила она, - просто подарок для твоего отца.
- Ох.
- Я волнуюсь, Оливер, - сказала она.
Мы пересекли Мистик Ривер Бридж и немедленно завязли в рождественской
пробке на Шоссе номер 1.
- Не везет тебе сегодня, - заметил я.
- Что, если я им не понравлюсь? - ныла она.
- Тогда после рождества мы просто тебя обменяем.
Марси надулась. Даже так ее лицо было великолепно.
- Скажи что-нибудь успокоительное, Оливер, - попросила она.
- Я тоже волнуюсь.
Прямо по Гротон стрит. Ворота. И мы уже едем по нашим владениям, по
длинной въездной дороге. Деревья попадались редко, но сама атмосфера
сохраняла что-то от лесной тишины.
- Здесь спокойно, - сказала Марси. (Могла назвать и большим пустырем,
за то, как я обозвал ее дом. Но она была выше таких мелочей ) .
- Мама, это Марси Нэш.
За неимением других достоинств, ее бывший муж обладал великолепной
фамилией. Изысканной в своей блеклости и с выразительностью в ноль.
- Мы счастливы, Марси, видеть вас с нами, - сказала моя мать, - мы
ждали вас.
- Я благодарна вам за ваше приглашение.
Какая блистательная чушь! Лицом к лицу, с искусственными улыбками эти
хорошо воспитанные леди озвучивали банальности, лежащие в основе всей нашей
социальной структуры.
Потом они перешли к как-вы-должны-быть-утомлены-после-подобной-поездки,
и как-вы-устали-от-всех-ваших-рождественских-приготовлений.
Вошел отец и все пошло по новой. Разве что он не смог скрыть, что нашел
ее красивой. Затем, поскольку - согласно учебнику этикета - Марси полагалось
быть уставшей, она поднялась в свою комнату, чтоб немного отдохнуть.
Мы остались сидеть. Мама, отец и я. Мы поинтересовались друг у друга,
как жизнь и удостоверились, что она у всех - отлично. Что, естественно тоже
было отлично. Не слишком ли утомлена Марси ("Очаровательная девушка", -
сказала моя мать), чтобы спеть с нами несколько рождественских гимнов? На
улице ужасный холод.
- Марси - крепкая девушка, - ответил я, имея в виду не только ее
сложение, - Она сможет петь и в метель.
- Надеюсь, - сказала Марси, появившись в лыжном костюме, из тех, что
будут носить в Сент-Морице в этом году, - этот ветер заглушит мое
немузыкальное пение.
- Это неважно, Марси, - моя мать, похоже, поняла ее слова буквально, -
важен espirit.
Мама никогда не упустит возможности вставить словечка на французском.
Она проучилась два года в Смит Колледж и это чувствовалось.
- У вас потрясающая экипировка, Марси, - заметил отец.
- Неплохо защищает от ветра, - ответила Марси.
- В это время года здесь бывает ОЧЕНЬ холодно, - добавила мама.
Вот так некоторые могут прожить долгую и счастливую жизнь, не споря ни
о чем, кроме погоды.
- Оливер предупреждал меня, - ответила Марси.
Ее выдержка поражала.
В семь тридцать мы присоединились еще к двум дюжинам представителей
ипсвичского высшего общества, собравшимся в церкви. Самым старым в нашем
хоре был Лайман Николс (Гарвард, выпуск 1910-го), самой молодой Эми Харрис
(только пять). Она была дочерью Стюарта, моего одноклассника.
Стюарт оказался единственным, на кого не произвела впечатления моя
избранница. Да и с чего ему было думать о Марси? Он был вполне счастлив с
маленькой Эми (взаимно) и с Сарой, оставшейся дома с десятимесячным
Бенджамином.
Я вдруг почти физически ощутил, как проходят годы. И как уходит моя
жизнь.
У Стюарта была машина типа микроавтобуса, так что мы поехали с ним. Я
посадил Эми себе на колени.
- Тебе очень повезло, Оливер, - сказал Стюарт.
- Знаю.
Марси, как положено, изображала зависть.
"Внемли, ангелов хор воспел..."
Наш репертуар был столь же лощенным, как и наша аудитория. Сливки
местного общества наградили нас за выступление вежливыми аплодисментами,
беззлобными остротами и сладостями для детей.
Марси представление развлекало.
- Провинция, Оливер, - заметила она.
К половине десятого мы сделали все полагающиеся визиты и, как того
требовала традиция, завершили их в замке сеньора, в Довер-Хаус.
"Придите, о верные"...
Я видел, как отец с матерью смотрят на нас из окна. К моему удивлению,
они улыбались. Из-за того, что я стою рядом с Марси? Или им, как и мне
пришлась по душе маленькая Эми Харрис ?
Еда и напитки были лучше всего у нас. В дополнение к молоку, тут
нашелся и пунш для окоченевших взрослых ("Спаситель!" - провозгласил Николс
(Гарвард-1910), хлопая отца по спине ).
Вскоре все разошлись.
Я основательно заправился пуншем.
Марси потягивала что-то обезжиренное из взбитых белков.
- Мне понравилось, Оливер, - сказала она и взяла меня за руку.
Я подумал, что мама заметила. И не выглядела обеспокоенной. Отец если и
выражал что - то только легкую зависть.
Мы спилили елку. Марси сделала маме комплимент насчет красоты
украшений. Хрусталь, из которого была сделана звезда, показался ей знакомым
("Замечательно, миссис Бэрретт. Выглядит, как чешский". "Верно. Моя мать
купила его прямо перед войной").
Потом пришла очередь древних елочных игрушек (некоторые из этих
ветеранов относились ко временам, которые, на мой взгляд, семье стоило бы
забыть). Когда ветки украсили ожерельями из попкорна и клюквы, Марси
тихонько заметила:
- Требовался наверное рабский труд, чтоб изготовить эти гирлянды.
Отец легко перехватил подачу:
- Моя жена только этим и была занята всю неделю.
- Ну что ты, - смутилась мама.
Я сидел, потягивал горячий пунш и вяло размышлял насчет того, что Марси