Силсфилд Чарльз. Токеа и Белая Роза

   В этих местах примерно лет пять спустя и произошла его встреча с пиратом. Тот, видимо, облюбовал бухту в озере Сабин возле устья Натчеза как довольно укромный уголок на случай преследования. А по пути набрел на вигвам мико. Первая мысль, посетившая головорезов при виде цветущей деревушки не таила в себе ничего неожиданного и сводилась к тому, чтобы поживиться грабежом и утолить похоть. Но благородный в своей простоте вид деревни и зримые следы культуры изменили направление мыслей пирата. Полагая, что обитатели деревни не такие уж дикари, он направился к лесу и протянул руку в знак дружеских намерений.
   Мико слишком ярко запечатлел в памяти облик врага, чтобы моментально отличить пришельца от треклятых янкизов. Он без колебаний подал ему руку. Для Лафита не составило особого труда понять что к чему и при первом же знакомстве, побожившись в лютой ненависти к янкизам, заключить с индейцами дружеский союз.
   Несмотря на то, что мико ухватился за предложенный альянс с одержимостью непримиримого мстителя и возблагодарил судьбу, пославшую ему нового брата, он чувствовал, что в их взаимоотношениях нет полной ясности.
   Мико не мог понять, что значит его новый союзник для всего прочего мира. Он воображал себе этого человека чем-то вроде верховного вождя, пекущегося о своих воинах, женщинах и детях. Но вскоре кое-какие вещи стали казаться ему просто подозрительными. Различный цвет кожи его новоявленных союзников, - а это был пестрый сброд, состоявший из уроженцев всех частей света, - их грубые ухватки и, особенно, скотское влечение к индианкам - все это отталкивало Токеа от пиратов. Но суть их ремесла оставалась для него загадкой. Презирая всякую страсть, за исключением жгучего желания мести, он жил для блага и славы своего племени, за каждого из верных людей он без колебаний отдал бы жизнь. Он относился к ним с поистине отеческой нежностью, и они, в свою очередь, платили ему слепой любовью, испытанной в опаснейших переделках. Самая мысль о том, чтобы связать судьбу племени с бандой воров и насильников была бы ему противна.
   Это случилось прошлой осенью. Дочь мико вместе со сверстницами провожала его на охоту. В пути бесстрашная Канонда забыла чувство меры и слишком углубилась в охотничьи владения пауни. В лесу ее подстерегли и взяли в плен. Она оказалась в вигваме дикарей, где учинили скорый суд и приговорили к сожжению.
   Когда уже задымился костер смерти и с Канонды сорвали одежду, вдруг на взмыленном коне примчался верховный вождь племени и, рассеяв ревущую в зловещем восторге толпу, вырвал девушку из огня, поднял могучей рукой и посадил на коня. На глазах у онемевших пауни он поскакал к лесу, где стоял наготове второй конь. Девушка пересела на него и вслед за своим спасителем помчалась в сторону Натчеза.
   Никто из пауни не отважился перечить вождю или двинуться за ним следом. В его поступках они видели волю Великого Духа. А сам вождь, происходивший из могущественного племени каманчей и лишь недавно взявший под свое покровительство этих лесных дикарей, казался им существом высшего порядка. Прекрасная Канонда была невредимой доставлена к убитому горем отцу. И Токеа обнял спасителя своей дочери.
   Канонда была для аскетичного мико единственной из всех земных радостей. Нежные взгляды, которыми обменивалась его дочь с могущественным вождем каманчей, были старику по душе и вселяли в него надежду. Он мечтал о союзе своих людей с великим племенем. Спасти этим шагом достоинство мико, а заодно и пополнить боевые ряды каманчей людьми вождя Соленого моря - это было бы для Токеа высшим триумфом. Но вот достойны ли такой чести его союзники? Давно уже всеми мыслимыми способами он пытался развеять свои сомнения и поближе познакомиться со своим новым другом.
   Теперь он имел такую возможность. Афиша, сорванная им с опорного столба недостроенного дома, содержала прокламацию губернатора Луизианы, в коей подробно перечислялись преступления и страшные злодеяния пирата, а за его голову была обещана сумма в пятьсот долларов.
   Как только индейцы подошли к своему лагерю у минерального источника, мико вытащил из кармана афишу и начал ее старательно читать своим воинам. Потом окони держали совет. После чего все воины взвалили на плечи свою охотничью добычу и двинулись в направлении Натчеза. Когда подошли к каноэ, двум быстроногим воинам было поручено бежать на северо-восток, остальные вернулись к вигваму в нижнем течении Натчеза.
   12
   После бегства британца спасительницам его не стало спокойнее. При этом казалось, что они поменялись ролями: Роза, кроткая, мягкая, инфантильная Роза, стала как будто сильнее. В ее чертах обозначилась какая-то гордая твердость. Похоже, она решилась бросить вызов самой судьбе. Теперь она обнимала и утешала индианку, бегала к скво, призывая навестить Канонду и хладнокровно сносила их оскорбительные отказы, плевки в спину и всяческие поношения.
   Оцепеневшая индианка смотрела на Розу незрячими глазами, ее смятенные мысли блуждали в неведомых далях. Она напоминала прекрасную бронзовую статую, хотя и вздрагивала при алейшем шорохе, испуганно съеживалась, заслышав шаги скво. А голоса крикливых соплеменниц просто терзали ее.
   Так прошел целый день и миновала ночь. Девушки не покидали вигвама, но и ни одна из скво не пришла повидать их. Наконец, под утро с берега послышались мужские голоса. Мико со своими воинами возвращался с охоты. Канонда поднялась, но у нее подкосились колени, и ей пришлось опереться о стену.
   Вождь стоял среди воинов. Скво с кривыми ухмылками что-то многозначительно им шептали, указывая руками на хижину, где жил британец. Но вот Канонда увидела, что вождь направляется в ее сторону. Воины шли за ним. Она шагнула к выходу, чтобы приветствовать отца. Скрестив на груди руки, она молча ожидала его приказаний.
   - Воины сказали своему мико, - заговорил он, - что посланец вождя Соленого моря пришел в вигвам окони. Почему же глаз мой не видит его?
   Канонда безмолвствовала.
   - Неужели Канонда совсем разучилась слушаться своей крови и привела сюда бледнолицего, янкиза и указала ему тропу, которую ищут враги? Мико думал, что у него есть дочь, но Канонда не дочь мико окони. Вон! - не скрывая отвращения, крикнул он. - Какой-то благородный семинол обманул ее мать, и та дала жизнь лгунье.
   Услышав чудовищную хулу на свою мать, Канонда упала, словно пораженная громом, к ногам отца и потянулась, чтобы коснуться его одежды. Он оттолкнул ее с брезгливой поспешностью.
   - Вон! - повторил мико.
   Однако девушка не размыкала губ, не молила о прощении.
   - Мико вскормил на груди змею, - снова заговорил Токеа. - Он даром потратил бобровые шкуры. Белая Роза привела в вигвам лазутчика его заклятых врагов. Через несколько дней мико и его воины растерзают бледнолицего.
   Индейцы повторили слова голосами, глухими от ненависти. Двое самых свирепых двинулись к занавесу, за которым стояла Роза.
   Но не успели они к ней приблизиться, как неподвижно распластавшаяся Канонда была уже на ногах и, преградив им путь, закричала:
   - Это я, Канонда, указала тропу бледнолицему, я провела его через болото.
   Занавес распахнулся, и на пороге появилась Роза.
   Мико взглядом следил за быстрыми движениями дочери. Он был ошеломлен ее дерзостью, трудно было даже поверить, что она встала между ним и жертвой его ярости. Но когда он увидел Розу, его неподвижное лицо исказилось свирепой гримасой, и рука потянулась к боевому ножу.
   - Моя вина! - в ужасе закричала Канонда.
   - Нет, это я привела в вигвам белого юношу, - с дрожью в голосе воскликнула Роза.
   Мико застыл на месте. Благородный спор за первенство в смерти оказал свое воздействие. Черты его смягчились.
   - Вон! - сказал он, горько усмехнувшись. - Неужели Канонда считает отца глупцом, неужели у него такие плохие глаза, что он не видит, кто привел чужеземца? Я видел след Канонды. Но ею двигал лживый язык Белой Розы.
   - Угодно ли моему отцу, - умоляюще сложив на груди руки, сказала Канонда, - дать волю языку дочери?
   Воцарилось всеобщее безмолвие. Ярость и отеческая любовь боролись в сердце мико. И последняя все-таки одержала верх.
   - Канонда может говорить.
   - Отец мой! Бледнолицый юноша поклялся честью, что он не лазутчик и вовсе не из янкизов. Он приплыл с острова, о котором ты рассказывал, что там стужа и лед. Его народ встал на тропу войны с нашими врагами, с янкизами. Еще не так много солнц назад он со своими людьми был в Соленом море. Они хотели подняться вверх по Отцу рек и спалить вигвамы наших врагов. Он сказал, что вождь Соленого моря - вор, что он схватил юношу и его братьев во время охоты за черепахами и заточил их в своем вигваме. Но юноша убежал, целых восемь солнц пришлось ему голодать. Его народ собирается повесить морского вора. Отец, твоя дочь спасла его от зубов водяного гада, он был почти мертв. Скво это знают. Он хочет попасть к своим братьям и проучить своих врагов. Он не лазутчик, ладони его нежны, он был слишком слаб и оказался здесь не по своей воле.
   - Еще какую ложь приберегла Канонда для своего отца? - спросил мико, но уже без прежней суровости. - Язык ее не в меру проворен.
   Девушка пристыженно опустила глаза. И все же нельзя было не заметить, что ее слова не прошли мимо ушей отца. Все, о чем говорилось в прокламации, полностью подтверждалось словами дочери.
   Мико задумался. Он был индейцем, но не был кровожадным и жестоким. Окажись он в иных, цивилизованных условиях, мико мог бы стать героем, надеждой и опорой тысяч, миллионов людей. Но в своем настоящем полудиком состоянии, затравленный, осмеянный, ожесточенный, подчас не узнающий самого себя в деяниях, совершенных им или ему приписываемых, он, пожалуй, мог бы и дочери нанести смертельный удар.
   Канонда слишком хорошо знала отца, чтобы ожидать мгновенных перемен настроения. Обнимая Розу, она продолжала увещевать его:
   - Послушай, отец, бледнолицый юноша поклялся Розе, что он не из рода янкизов. Он - англичанин. Он сошел с большого каноэ своих одноплеменников. Он был почти мертв, когда твоя дочь подобрала его. Разве лазутчики так попадают в вигвам великого мико?
   - Канонда уже наговорилась, - сказал мико. - Не лжет ли ее язык? Когда человек английского племени покинул вигвам окони?
   - Когда солнце скрылось за лесистым берегом Натчеза. Мой отец найдет следы.
   - Пусть так, - ответил Токеа, знаком давая понять, что настало время снова спрятать язык.
   Воины обступили вождя тесным кольцом, Канонде не было слышно, о чем они говорили. Вскоре мико указал ей рукой на охотничью сумку. Канонда быстро наполнила ее всем, что полагалось в дорогу. И вместе с частью воинов мико тотчас же отправился в путь.
   Девушки были потрясены столь мягким решением мико. Канонда уж не ждала ничего, кроме скорой кары за мнимое предательство. Душа Розы также разрывалась между благодарностью и изумлением. Она молча повисла на шее Канонды, и они обнялись так, словно на этой земле им уж больше не встретиться. Розе не давала покоя только одна мысль: мико настигнет юного британца, тому не уйти. Пощадит ли его мико? И если оставит в живых и приведет в деревню, то не для того ли, чтобы своим томагавком оборвать его жизнь на глазах у девушек? Чувства ее не сразу облеклись в слова.
   - Мой бедный брат! - вздохнула она наконец.
   Канонда вдруг резко отпрянула и бросила ей горький упрек:
   - Белая Роза совсем не добра! Ее сердце занято только бледнолицым, а сестре в нем нет места. Канонда не боится смерти, отец научил ее, как надо умирать. Она совершила проступок, уведя юношу от взгляда отца. Она содеяла зло, но никогда больше не поступит так.
   - А наш бедный брат?
   - Мико - великий и мудрый вождь. Глаз его найдет след бледнолицего и проникнет к нему в душу. Если тот - друг краснокожих, с него не снимут скальп. Если же он обманул нас обеих, пусть Роза не плачет.
   13
   Как и говорила Канонда, британец оказался на почти безлесом берегу Сабина. Лишь кое-где одинокие сосны и кедры жалко пригибались к высокому обрыву. Но перед ним открывался необозримый ландшафт, который не в силах передать самая искусная кисть. Это беспредельное пространство, мягкими волнами холмов и низин уходящее за горизонт, было нежно-зеленым луговым царством, по коему пробегали потоки утреннего ветра, и призраками фантастических кораблей плыли видневшиеся вдали купы редких деревьев. Все волновалось и зыбилось, да и самый пейзаж, казалось, плыл перед глазами. К северу равнина мало-помалу переходила в плоскогорье, к востоку заметно понижалась, открывая взору острова тростниковых зарослей и рощи пальметто. Глубокая тишина нарушалась лишь плеском уток в прибрежной траве и отдаленным воем кайотов. В пойме паслись олени. Они удивленно смотрели на человека и словно спрашивали его, как мог он здесь появится? Вся эта пронизанная утренним солнцем картина привела Джеймса в такое состояние духа, какое испытывает моряк, ночью покинувший свой корабль на утлой лодчонке, а поутру увидевший огромное беспокойное море, где достаточно одного неверного движения, чтобы навеки исчезнуть в пучине. И еще было чувство полного одиночества, побудившее его сбросить одежду, связать ее в узел, броситься в холодную воду и выйти на противоположный берег в неизъяснимом блаженстве.
   Прощальные слова благородной индианки склонили его к твердому решению: вернуться в ее вигвам и предстать перед жестоким ликом вождя. Все прочее как бы отступило в тень. Он оделся и начал искать тропу в прибрежных зарослях. Если там, в вигваме, он, как и всякий пленник, был томим мечтой о побеге, то теперь его все сильнее тянуло вернуться обратно.
   А это было делом настолько нелегким, что могло бы отпугнуть и отчаянного смельчака. Противоположный берег Сабина, как и берег Натчеза, напоминает лесистую гряду, которая сходит на нет, уступая место обширным болотам. Переход гряды в болото скрадывается кипарисами и кедрами, и там, где кончались деревья, почва становилась зыбкой, по существу, непроходимой. На склоне также росли деревья, о которых Джеймс никогда не слыхал. Стволы их, хотя и были довольно толсты, изобиловали густыми коричневыми колючками, длиной в руку. Страшно было видеть нацеленные на тебя миллионы бурых штыков. Продраться сквозь щетину разнообразных колючек не ухитрилась бы даже белка. Он припомнил тропу, показанную Канондой, и решил во что бы то ни стало отыскать ее. Он осматривал каждый ствол, каждый кустик, и потратив на это не один час, так ничего и не нашел. Солнце клонилось к закату, а он не продвинулся ни на шаг.
   Наконец, какой-то проблеск надежды: Джеймс увидел ложбину, в которой они спрятали каноэ. Однако след, ведущий в лес, он нашел далеко не сразу. След этот был довольно запутан, он замысловато петлял, и сумерки помешали Джеймсу добраться даже до болота. Голод упорно внушал ему мысль вернуться назад. С твердым намерением вновь попытать счастья на следующий день, он взвалил каноэ себе на плечи и пошел к воде. Реку переплыл на удивление легко, скользя по ней без малейших усилий, без единого взмаха весла. На берегу забрал съестные припасы, которыми снабдила его Канонда, и вновь переплыл реку. Подкрепившись, он начал готовиться к ночлегу. Улегся прямо в каноэ, закутавшись одеялом и положив рядом ружье.
   Джеймсу приснился странный сон. На него надвигалось какое-то свирепое чудовище, оно ступало по трупам Розы и Канонды и ножом, зажатым в огромных когтях, метило прямо в сердце ему, Джеймсу. Он увертывался, сопротивлялся, наносил удары. Вот богатырской рукой он хватает свое ружье, чтобы поразить кровожадного монстра. Он изнемогал под его тяжестью, он отчаянно боролся. И тут Джеймс проснулся.
   Сон его обратился явью.
   Свирепого вида дикарь, опершись ногой о каноэ, с жуткой ухмылкой целил ему в голову смертоносным топором. Один-единственный взмах - и он бы пропал. Джеймс схватил ружье и направил его в грудь индейцу. Тот отшатнулся. Обхватив колени индейца с силой, удесятеренной ужасом и отчаянием, он опрокинул его и тут же прижал к земле. Нож дикаря слегка задел ему грудь возле сердца. Но опять с несвойственной ему силой Джеймс перехватил правую руку индейца, а левой вцепился в горло. Тот вонзил в него взгляд, полный смертельной ненависти, но дыхание индейца пресекалось, а клинок выпал из ладони. Наступив коленом на грудь врага, Джеймс склонился над ним, взмахнув его же оружием. Скрежеща зубами, дикарь замер в ожидании смерти. Джеймс тоже застыл, не зная, что делать дальше, потом вдруг вскочил на ноги и, отступив на шаг, крикнул:
   - Пошел прочь! Я не хочу мараться в твоей крови!
   - Мой брат, верно, друг краснокожих? - послышался голос за спиной.
   Джеймс оглянулся и увидел второго индейца. В руке его блестел нож, каким снимают скальпы.
   Джеймс отскочил в сторону, повернувшись к нему лицом.
   - Моему брату нечего бояться, - сказал тот. И бросив суровый взгляд на нападавшего, добавил: - Ми-ли-мач собирался снять скальп со спящего бледнолицего, но сам должен благодарить его за то, что сохранил в целости свой череп. Мико не хотел всего этого.
   - Вы мико? - воскликнул Джеймс. - Мико окони?
   Старик спокойно и пристально посмотрел ему в глаза и с достоинством ответил:
   - Мой юный брат не ошибся. Ему нечего бояться. Мико увидел его и протягивает ему руку.
   - Вы мико окони? - еще раз изумился юноша, порывисто схватив протянутую руку. - Сердечно рад вас видеть, и, должен признаться, как раз был на пути к вам.
   - Дочери сказали мико, что сын Великого Отца, владеющего обеими Канадами, избежал петли вождя Соленого моря. Мои глаза видят, а душа знает, что есть правда, а что ложь. Но мой брат прошел слишком малую часть тропы к вигвамам своих соплеменников.
   - Охотно объясню причины. У вас прекрасная дочь. Да поможет ей небо! Она и ангел по имени Роза выхаживали меня как сестры. Я бы вовсе не покидал их, но я слышал повелевающий голос долга, которого не мог ослушаться. Но когда ваша дочь проводила меня до этих берегов, она обронила несколько слов, и я понял их так, что мой долг - вернуться обратно.
   - Что же нашептала моя дочь?
   - Всего несколько слов, но в них было много смысла. Я понял, что бедные девушки из-за своей ангельской доброты навлекут на себя ваш гнев, вы можете убить их за то, что они будто бы привели в свой вигвам шпиона.
   - И что же мой брат?
   - Если кто в чем и виноват, то только он. Может быть, ему удастся отвести удар от своих благородных спасительниц.
   Индеец молчал, погруженный в свои мысли. Но вот лицо его посветлело. Он снова протянул ладонь чужеземцу.
   Это не могло не ободрить Джеймса, тем более что вождя обступили внезапно отделившиеся от кустов зловещие фигуры индейцев.
   Мико испытующе смотрел на чужеземца, не ожидавшего появления воинов, и выдержал долгую паузу, чтобы дать бледнолицему прийти в себя.
   - Желает ли мой брат пробираться в деревни бледнолицых?
   - Я бы хотел как можно скорее попасть к своим. Я британский офицер и должен без промедления занять свой пост.
   Индеец покачал головой.
   - Мико знает сыновей Великого Отца Канады. Вместе с ним он поднял томагавк войны на янкизов. Его сыновья - хорошие воины, но в наших лесах они слепы, как совы. Мой брат не сумеет дойти до своих, ему не избежать голодной смерти в долгом пути среди дебрей. Смотри, - вождь указал на видневшиеся у горизонта очертания больших деревьев. - Мой брат начнет путь к этим деревьям, но когда он доберется до них, голова у него пойдет кругом, он будет кружить на месте, как собака, которая гоняется за своим хвостом. Ему не хватит и ста солнц, чтобы выбраться из лугов.
   - Позвольте один вопрос. Могут ли ваши слепые дети не бояться наказания? Могут ли они рассчитывать на ваше великодушное прощение за то, что без ведома вождя спасли чужеземца?
   - Мико встретит свою дочь добрым взглядом.
   - А Розу?
   - Ее тоже.
   - Тогда мне не остается ничего иного, как немедленно двинуться в путь. Только бы добраться до Миссисипи. А там уже наши корабли.
   - Великий Отец моего юного брата поднял томагавк войны против янкизов? Не так ли? - неожиданно спросил мико.
   - И на суше, и на море. Мы еще всыпем этим янки.
   - А сколько он снарядил воинов?
   - Сухопутное войско составляет около двадцати тысяч, они высадились здесь. А на севере еще больше.
   - А мой брат?
   - Я служу на флоте.
   Индеец снова задумался.
   - Путь моего брата будет очень долог, каноэ его братьев далеко. Великий Отец имеет много воинов, но у янкизов их еще больше. Пусть брат мой выслушает речь старого воина, на чей голове остался снег многих, многих зим.
   Джеймс низко склонил голову.
   - Мой брат должен вернуться с мико в его вигвам. Воины будут курить с ним трубку, а девушки услаждать пением. Через два солнца придет вождь Соленого моря. Мико тихо шепнет ему на ухо. И на каноэ нашего гостя мой юный брат поплывет к своим.
   - Вождь Соленого моря? Плыть на корабле пирата? Нет, мико, это немыслимо. Неужели пират сам двинется навстречу своей виселице?
   - Разве вождь Соленого моря воюет и с твоим народом?
   - Он не воюет, он грабит и хватает все, что попадет под руку. Это пират, его казнят при первом удобном случае.
   Взгляд индейца помрачнел. Британец слегка растерялся при мысли, что, может быть, ненароком обидел вождя.
   - Мой брат прав, - сказал Токеа. - Он должен идти, но если захочет остаться, вигвам мико открыт для него. Если Канонда станет дочерью великих каманчей, Белая Роза будет готовить ему пищу, ему - сыну мико.
   Британец растроганно пожал руку Токеа и с жаром сказал:
   - Когда окони Великим Духом клянутся своему мико, что их томагавки будут верой и правдой служить ему, они держат свое слово, иначе они просто псы, - Джеймс невольно вплетал в свою речь индейские обороты. - Так же твердо должно держать свое слово и сыну Великого Отца Канады. Ему надо спешить к своим братьям, иначе они отшвырнут его, как трусливого пса, а имя его станет презренной кличкой.
   Эти слова, в которых было столько искреннего волнения, решили все.
   Вождь одобрительно кивнул и, взяв британца за руку, сказал:
   - Постой! Мой юный брат приблизился к владениям мико после заката солнца, когда вождь спал. Он вошел в его вигвам, когда мико был на охоте. И ушел, когда мико еще не вернулся. След моего брата не видели другие бледнолицые. Не поклянется ли мой брат тем, кого окони зовут Великим Духом, а бледнолицые - Богом, не поклянется ли он, что не выдаст врагу тайны окони?
   - Я уже поклялся в этом твоей дочери.
   - Может ли он повторить свою клятву мико?
   - Клянусь.
   - Обещает ли он никому не говорить, что мико был с вождем Соленого моря?
   - Обещаю, - чуть поколебавшись, ответил юноша.
   - Тогда кости его отцов, - сказал мико, положив руки на плечи британца, - могут спокойно тлеть в земле. Мико расчистит от шипов тропу моего брата и даст ему в провожатые самых быстроногих воинов. Однако брат мой давно не ел, а путь его долог.
   Он дал знак своим воинам, и самый молодой из них вывалил на траву содержимое своей охотничьей сумки.
   Мико и Джеймс уселись рядом, вождь протянул ему несколько ломтей холодной дичины, горсть жареного маиса, а затем и калебасу весьма недурного вина. Со всем этим было быстро покончено. Старик неожиданно поднялся и, дружелюбно кивнув Джеймсу, удалился в лес. За ним следом потянулись все прочие индейцы, кроме провожатого, который ждал распоряжений британца.
   Джеймс проводил взглядом терявшиеся среди деревьев фигуры и взялся за каноэ, чтобы подтащить его к воде.
   Когда достигли противоположного берега, индеец перенес каноэ на несколько сотен метров вниз по течению и спрятал его в кустах, затем трусцой подбежал к Джеймсу и, не останавливаясь, с таким проворством начал прокладывать траву в высокой траве, что британец едва поспевал за ним.
   14
   От вигвама на берегу Натчеза веяло той мрачноватой и меланхолической дремой, в коей обычно коротает свои дни индеец, когда свободен от военных и охотничьих забот. Деревня хранила поистине гробовое молчание. Даже юные ее обитатели, казалось, разделяли усталость недавно вернувшихся отцов. Никому не хотелось покидать насиженного места. Но таково было лишь первое впечатление. При более пристальном взгляде на деревню, человек, знакомый с жизнью индейцев, не смог бы не почувствовать некоей напряженности и даже затаенной боязни, охватившей племя, которое, по-видимому, ждало каких-то перемен в своей судьбе.
   Медленная поступь взрослых, направлявшихся к вигваму совета, сбившиеся в кучки, оробевшие дети и женщины, притихшие подростки - все это было предвестием чего-то значительного в жизни общины.
   Из вигвама совета не доносилось ни звука - никаких признаков беседы или спора. Как только мико вернулся, он почти беспрестанно собирал на совет своих воинов, и вот уже два дня вся деревня не отрывала глаз от вигвама. С дочерью мико еще не заводил никаких разговоров, он только молча указал ей на вигвам, где ей надлежало находиться. Она не знала, что и думать. Неужели они с сестрой на положении пленниц? А что случилось с Ми-ли-мачем? Почему его до сих пор нет, при его-то резвости, благодаря которой он и стал любимцем отца? Погиб в схватке с бледнолицым? Но тогда почему не видно ни трофеев, ни скальпов, ни знаков скорби?
   Роза держалась куда увереннее. Она черпала утешение в книгах, которые методистский проповедник когда-то дал Канонде. Сейчас она читала вслух и так усердно, что Канонде это стало надоедать.
   Не успела Роза закончить отрывок о блаженстве спасенных и проклятии язычникам, как индианка вдруг выпалила: