Когда Сигмунд покидает Рею, он проверяет записи в приемной. В его душе уже работает вирус неблагословенных деяний. И тут его осеняет, что ему нет нужды использовать свое влияние в поисках нужного человека. Просто надо пустить это дело по служебным каналам. Он выстукивает затребованные данные – статус Сигмунда Клавера, направленного на терапию на 780-м этаже. Немедленно приходит информация: Клавера ожидает терапия через семнадцать дней. Компьютер не скрывает данных от приемной Луиссвилля. Существует положение, согласно которому любой, кто их запрашивает, пользуясь оборудованием приемной, имеет на это право. Очень хорошо. Следует очередной роковой шаг. Сигмунд инструктирует компьютер на изъятие назначения на терапию Сигмунда Клавера. На этот раз появляется некоторое сопротивление – компьютер хочет знать, кто утверждает изъятие. Сигмунд колеблется. Затем его осеняет: он информирует машину, что терапия Сигмунда Клавера отменена по приказу Сигмунда Клавера из луиссвилльской приемной. «Сработает?»
– Нет, – отвечает машина, – вы не можете отменить ваше собственное назначение на терапию. Не думаете же вы, что я глупа?
Но могущественный компьютер глуп. Он думает со скоростью света, но не способен преодолеть пропасти интуиции.
«Имеет ли право Сигмунд Клавер из луиссвилльской приемной отменить назначение на терапию?» «Да, конечно, он должен действовать от имени Луиссвилля. Тогда оно будет отменено».
В соответствующие блоки летят инструкции. «Неважно, чье это назначение, поскольку факт отмены может быть установлен в надлежащем порядке».
Сделано: Сигмунд выстукивает затребование данных – статус Сигмунда Клавера, отосланного на терапию на 780-й этаж. Немедленно приходит информация, что назначение Клавера на терапию отменено. Значит, его карьера спасена. Но терзания-то его остались! Есть над чем поразмыслить.
Вот дно. Сигмунд Клавер с трудом бредет между генераторами. Вес здания сокрушительно давит на него. Воющая песня турбин тревожит его. Он теряет ориентацию – одинокий странник в недрах здания. Как огромен этот зал!
Он входит в квартиру 6029 в Варшаве.
– Элен! – говорит он. – Послушай. Я вернулся. Хочу извиниться за прошлый раз. Тогда произошла огромная ошибка.
Она качает головой. Она уже забыла его. Но она, естественно, согласна принять его. Всеобщий обычай. Вместо этого он целует ей руку.
– Я люблю тебя, – шепчет он и убегает.
Вот кабинет историка Джесона Квиведо в Питтсбурге, на 185-м этаже. На этом же этаже находятся архивы. Когда к нему входит Сигмунд, Джесон сидит за столом, работая с информационными кубиками.
– В них есть все, правда? – спрашивает Сигмунд. – Вся история краха цивилизации? И то, как мы восстановили ее опять? И про вертикальность, как главную философскую основу образцового человеческого бытия? Расскажи мне об этом. Пожалуйста.
– Ты не болен, Сигмунд? – как-то странно взглянув на него, спрашивает Джесон.
– Нет, вовсе нет! Я совершенно здоров. Мне Микаэла как-то объясняла твои тезисы о генетической адаптации человечества к гонадскому образу жизни. Мне бы хотелось узнать об этом поподробнее. Как нас вырастили такими, как мы есть? Мы здорово счастливы…
Сигмунд поднимает два кубика и почти страстно ласкает их, оставляя отпечатки пальцев на их чувствительных поверхностях.
– Покажите мне древние времена! – просит Сигмунд, но Джесон сбрасывает их в возвратный шлюз, и Сигмунд уходит.
Вот и величественный промышленный город Бирмингэм. Бледный и потный Сигмунд Клавер наблюдает за работой машин, собирающих другие машины. Грустные люди с поникшими руками надзирают над их работой. Вот эта штука с руками поможет в уборке следующего осеннего урожая. Вот этот темный глянцевитый баллон поплывет над полями, опрыскивая насекомых ядом. Сигмунд чувствует, что сейчас заплачет. Он никогда не увидит коммуны. Он никогда не погрузит свои пальцы в жирную коричневую почву. Как прекрасна ячеистая экология современного мира – поэтическое взаимодействие коммуны и гонады на благо тех и других. Как мило! «Почему же тогда я плачу?»
Сан-Франциско – город, где живут музыканты, художники и писатели. Культурное гетто. Диллон Кримс репетирует со своим оркестром. Далеко вокруг разносится оглушающее кружево звуков. Входит Сигмунд.
– Сигмунд? – восклицает Кримс, нарушая свою сосредоточенность. – Как ты тогда добрался? Рад тебя видеть.
Сигмунд смеется. Он жестом показывает на космотрон, кометарфу, чародин и другие инструменты.
– Продолжайте, пожалуйста, – говорит он, – я только взгляну на Бога. Вы не против, если я послушаю? Может быть, Бог здесь. Сыграйте еще.
На 761-м этаже, нижнем этаже Шанхая, он находит Микаэлу Квиведо. Она выглядит неважно. Ее черные волосы потускнели и слиплись, глаза сощурились, губы поджаты. Появление Сигмунда среди дня удивляет ее, но он поспешно произносит:
– Можно мне немного потолковать с тобой? Я хочу кое-что спросить у тебя о твоем брате Майкле. Зачем он покинул здание? Что хотел найти снаружи? Можешь ты мне ответить на это?
Выражение лица Микаэлы становится еще жестче; она холодно отвечает:
– Я знаю только, что Майкл взбунтовался. Он мне ничего не объяснял.
Сигмунд понимает, что это неправда. Микаэла что-то утаивает.
– Не будь неблагословенной! – сердится он. – Мне очень нужно знать. Не для Луиссвилля, для себя самого. – Его рука ложится на ее тонкое запястье. – Я тоже подумываю оставить здание, – признается он.
И вот его собственная квартира на 787-м этаже. Мэймлон дома нет. Как всегда, она в Зале телесных желаний, тренирует свое гибкое тело. Сигмунд диктует для нее краткое послание:
– Я любил тебя, – произносит он. – Я любил тебя. Я любил тебя.
В коридорах Шанхая он встречает Чарльза Мэттерна.
– Приходи к нам пообедать, – приглашает его социолог-программист. – Принсипесса всегда рада видеть тебя. И дети. Индра и Шандор все время о тебе говорят. Даже Марк. «Когда же придет снова Сигмунд, – спрашивают они, – нам он очень нравится».
Сигмунд качает головой.
– Мне жаль, Чарльз, но сегодня не могу. Благодарю за приглашение.
Мэттерн пожимает плечами.
– Благослови тебя Господь! Но мы должны ведь как-нибудь собраться вместе! – говорит он и уходит, оставляя Сигмунда посреди потока пешеходов.
Вот Толедо, где живут избалованные дети административной касты. Здесь живет Рея Шоук-Фрихаус. Сигмунд не намерен вызывать ее. Она слишком чувствительна: она сразу поймет, что он находится в критической фазе депрессии и, несомненно, примет защитные меры. И все-же он должен что-то совершить для нее. Сигмунд останавливается у входа в ее квартиру и нежно прижимается губами к дверям. «Рея. Рея. Рея. Я любил тебя». И уходит.
Он не собирается совершать никаких визитов в Луиссвилль, хотя, пожалуй, стоило бы повидать кого-нибудь из хозяев гонады: Ниссима Шоука, Монро Стивиса или Киплинга Фрихауса. Магические имена – имена, которые вызывают отклик в его душе. Нет, самое лучшее обойтись без этого. Сигмунд идет прямо к посадочной площадке на сотом этаже. Он вступает на плоскую продуваемую ветрами площадку. Ярко сверкают звезды. Там, вверху Бог, вездесущий и всетерпимый, величаво плывущий среди небесных тел. Под ногами Сигмунда всеобъемлемость гонады 116. Какова сегодня ее численность населения? 888904, или около того, с поправкой на тех, кто родился вчера, и тех, кто уехал заселять новую гонаду 158.
«Может быть, все это плод моего больного воображения. Как же это осознать? Во всяком случае, здание пульсирует жизнью, плодотворной и умножающейся. Благослови их Бог! Так много слуг Бога, 34000 только в одном Шанхае. А сколько в Варшаве, Праге, Токио! Это же Апофеоз вертикальности! В этой единой стройной башне мы сжали столько тысяч жизней, включенных в одну и ту же распределительную панель. Все мы здесь хорошо организованы. И все благодаря нашим просвещенным администраторам».
«А теперь взгляни. Взгляни на соседние гонады! На этот удивительный ряд! Гонады 117, 118, 119, 120! 51 башня Чиппитской констеляции. Полное население – 41 516 883 человека, или около того. Западнее Чиппита расположен Босвош, восточнее Чиппита – Сэнсон. А через море – Бернэр, Венбад, Шонконг и Бокрас. А там – еще… И каждая констеляция представляет собой гроздь башен с миллионами замурованных в коробочки душ. Каково же население нашего мира сейчас? Достигло ли оно уже 70 миллиардов? На ближайшее будущее прогнозируется 100 миллиардов. Надо построить много новых гонад, чтобы обеспечить домами добавочные миллиарды людей. Земли осталось еще много. А потом можно строить платформы и на море». К северу, на краю горизонта, воображение рисует ему отблески костров коммуны. Как у алмаза в солнечном луче. Танцуют фермеры. Ему представляются их гротескные обряды, несущие, по их верованиям, плодородие полям.
«Благослови Бог! Все к лучшему!» Сигмунд улыбается. Он протягивает вперед руки. Если б он сумел обнять звезды, он смог бы найти Бога. Он подходит к самому краю посадочной площадки. Поручни и силовое поле защищают его от внезапных порывов ветра, которые могли бы сбросить его в гибельную бездну. Здесь очень ветрено. Как никак, три километра высоты. Игла, направленная в глаз Бога. Если бы только вспрыгнуть на небеса, взглянуть на проплывающие внизу ряды башен, фермы, удивительный гонадский ритм вертикальности, противостоящий удивительному ритму горизонтальности коммун. Как прекрасен сегодня ночью мир!
Сигмунд откидывает голову назад, его глаза сияют. «Там Бог. Благословитель был прав. Там! Там! Подожди, я иду!» Сигмунд влезает на перила. Немного колеблется. Он возвышается над защитным полем. Поток воздуха напирает на него. Кажется, будто раскачивается все здание. У него мелькает мысль о тепле, которое выделяют из своих тел 888 904 человеческих существа, живущие под одной крышей. Об отходах продуктов, которые они ежедневно отправляют в Спуск. Обо всех этих взаимосвязанных жизнях. «Распределительная панель. А Бог наблюдает за нами. Я иду! Я иду…»
Сигмунд подгибает колени, собирает все свои силы, всасывает глубоко в легкие воздух и в великолепном прыжке летит – прямо к Богу.
И во уже утреннее солнце взошло достаточно высоко, чтобы коснуться своими лучами самых верхних пятидесяти этажей гонады 116.
Скоро наружный восточный фасад засверкает, как гладь моря на исходе дня. Тысячи окон, активированных фотонами раннего рассвета, станут прозрачными. Зашевелятся спящие.
Жизнь продолжается. Благослови Бог!
Начинается следующий счастливый день.
– Нет, – отвечает машина, – вы не можете отменить ваше собственное назначение на терапию. Не думаете же вы, что я глупа?
Но могущественный компьютер глуп. Он думает со скоростью света, но не способен преодолеть пропасти интуиции.
«Имеет ли право Сигмунд Клавер из луиссвилльской приемной отменить назначение на терапию?» «Да, конечно, он должен действовать от имени Луиссвилля. Тогда оно будет отменено».
В соответствующие блоки летят инструкции. «Неважно, чье это назначение, поскольку факт отмены может быть установлен в надлежащем порядке».
Сделано: Сигмунд выстукивает затребование данных – статус Сигмунда Клавера, отосланного на терапию на 780-й этаж. Немедленно приходит информация, что назначение Клавера на терапию отменено. Значит, его карьера спасена. Но терзания-то его остались! Есть над чем поразмыслить.
Вот дно. Сигмунд Клавер с трудом бредет между генераторами. Вес здания сокрушительно давит на него. Воющая песня турбин тревожит его. Он теряет ориентацию – одинокий странник в недрах здания. Как огромен этот зал!
Он входит в квартиру 6029 в Варшаве.
– Элен! – говорит он. – Послушай. Я вернулся. Хочу извиниться за прошлый раз. Тогда произошла огромная ошибка.
Она качает головой. Она уже забыла его. Но она, естественно, согласна принять его. Всеобщий обычай. Вместо этого он целует ей руку.
– Я люблю тебя, – шепчет он и убегает.
Вот кабинет историка Джесона Квиведо в Питтсбурге, на 185-м этаже. На этом же этаже находятся архивы. Когда к нему входит Сигмунд, Джесон сидит за столом, работая с информационными кубиками.
– В них есть все, правда? – спрашивает Сигмунд. – Вся история краха цивилизации? И то, как мы восстановили ее опять? И про вертикальность, как главную философскую основу образцового человеческого бытия? Расскажи мне об этом. Пожалуйста.
– Ты не болен, Сигмунд? – как-то странно взглянув на него, спрашивает Джесон.
– Нет, вовсе нет! Я совершенно здоров. Мне Микаэла как-то объясняла твои тезисы о генетической адаптации человечества к гонадскому образу жизни. Мне бы хотелось узнать об этом поподробнее. Как нас вырастили такими, как мы есть? Мы здорово счастливы…
Сигмунд поднимает два кубика и почти страстно ласкает их, оставляя отпечатки пальцев на их чувствительных поверхностях.
– Покажите мне древние времена! – просит Сигмунд, но Джесон сбрасывает их в возвратный шлюз, и Сигмунд уходит.
Вот и величественный промышленный город Бирмингэм. Бледный и потный Сигмунд Клавер наблюдает за работой машин, собирающих другие машины. Грустные люди с поникшими руками надзирают над их работой. Вот эта штука с руками поможет в уборке следующего осеннего урожая. Вот этот темный глянцевитый баллон поплывет над полями, опрыскивая насекомых ядом. Сигмунд чувствует, что сейчас заплачет. Он никогда не увидит коммуны. Он никогда не погрузит свои пальцы в жирную коричневую почву. Как прекрасна ячеистая экология современного мира – поэтическое взаимодействие коммуны и гонады на благо тех и других. Как мило! «Почему же тогда я плачу?»
Сан-Франциско – город, где живут музыканты, художники и писатели. Культурное гетто. Диллон Кримс репетирует со своим оркестром. Далеко вокруг разносится оглушающее кружево звуков. Входит Сигмунд.
– Сигмунд? – восклицает Кримс, нарушая свою сосредоточенность. – Как ты тогда добрался? Рад тебя видеть.
Сигмунд смеется. Он жестом показывает на космотрон, кометарфу, чародин и другие инструменты.
– Продолжайте, пожалуйста, – говорит он, – я только взгляну на Бога. Вы не против, если я послушаю? Может быть, Бог здесь. Сыграйте еще.
На 761-м этаже, нижнем этаже Шанхая, он находит Микаэлу Квиведо. Она выглядит неважно. Ее черные волосы потускнели и слиплись, глаза сощурились, губы поджаты. Появление Сигмунда среди дня удивляет ее, но он поспешно произносит:
– Можно мне немного потолковать с тобой? Я хочу кое-что спросить у тебя о твоем брате Майкле. Зачем он покинул здание? Что хотел найти снаружи? Можешь ты мне ответить на это?
Выражение лица Микаэлы становится еще жестче; она холодно отвечает:
– Я знаю только, что Майкл взбунтовался. Он мне ничего не объяснял.
Сигмунд понимает, что это неправда. Микаэла что-то утаивает.
– Не будь неблагословенной! – сердится он. – Мне очень нужно знать. Не для Луиссвилля, для себя самого. – Его рука ложится на ее тонкое запястье. – Я тоже подумываю оставить здание, – признается он.
И вот его собственная квартира на 787-м этаже. Мэймлон дома нет. Как всегда, она в Зале телесных желаний, тренирует свое гибкое тело. Сигмунд диктует для нее краткое послание:
– Я любил тебя, – произносит он. – Я любил тебя. Я любил тебя.
В коридорах Шанхая он встречает Чарльза Мэттерна.
– Приходи к нам пообедать, – приглашает его социолог-программист. – Принсипесса всегда рада видеть тебя. И дети. Индра и Шандор все время о тебе говорят. Даже Марк. «Когда же придет снова Сигмунд, – спрашивают они, – нам он очень нравится».
Сигмунд качает головой.
– Мне жаль, Чарльз, но сегодня не могу. Благодарю за приглашение.
Мэттерн пожимает плечами.
– Благослови тебя Господь! Но мы должны ведь как-нибудь собраться вместе! – говорит он и уходит, оставляя Сигмунда посреди потока пешеходов.
Вот Толедо, где живут избалованные дети административной касты. Здесь живет Рея Шоук-Фрихаус. Сигмунд не намерен вызывать ее. Она слишком чувствительна: она сразу поймет, что он находится в критической фазе депрессии и, несомненно, примет защитные меры. И все-же он должен что-то совершить для нее. Сигмунд останавливается у входа в ее квартиру и нежно прижимается губами к дверям. «Рея. Рея. Рея. Я любил тебя». И уходит.
Он не собирается совершать никаких визитов в Луиссвилль, хотя, пожалуй, стоило бы повидать кого-нибудь из хозяев гонады: Ниссима Шоука, Монро Стивиса или Киплинга Фрихауса. Магические имена – имена, которые вызывают отклик в его душе. Нет, самое лучшее обойтись без этого. Сигмунд идет прямо к посадочной площадке на сотом этаже. Он вступает на плоскую продуваемую ветрами площадку. Ярко сверкают звезды. Там, вверху Бог, вездесущий и всетерпимый, величаво плывущий среди небесных тел. Под ногами Сигмунда всеобъемлемость гонады 116. Какова сегодня ее численность населения? 888904, или около того, с поправкой на тех, кто родился вчера, и тех, кто уехал заселять новую гонаду 158.
«Может быть, все это плод моего больного воображения. Как же это осознать? Во всяком случае, здание пульсирует жизнью, плодотворной и умножающейся. Благослови их Бог! Так много слуг Бога, 34000 только в одном Шанхае. А сколько в Варшаве, Праге, Токио! Это же Апофеоз вертикальности! В этой единой стройной башне мы сжали столько тысяч жизней, включенных в одну и ту же распределительную панель. Все мы здесь хорошо организованы. И все благодаря нашим просвещенным администраторам».
«А теперь взгляни. Взгляни на соседние гонады! На этот удивительный ряд! Гонады 117, 118, 119, 120! 51 башня Чиппитской констеляции. Полное население – 41 516 883 человека, или около того. Западнее Чиппита расположен Босвош, восточнее Чиппита – Сэнсон. А через море – Бернэр, Венбад, Шонконг и Бокрас. А там – еще… И каждая констеляция представляет собой гроздь башен с миллионами замурованных в коробочки душ. Каково же население нашего мира сейчас? Достигло ли оно уже 70 миллиардов? На ближайшее будущее прогнозируется 100 миллиардов. Надо построить много новых гонад, чтобы обеспечить домами добавочные миллиарды людей. Земли осталось еще много. А потом можно строить платформы и на море». К северу, на краю горизонта, воображение рисует ему отблески костров коммуны. Как у алмаза в солнечном луче. Танцуют фермеры. Ему представляются их гротескные обряды, несущие, по их верованиям, плодородие полям.
«Благослови Бог! Все к лучшему!» Сигмунд улыбается. Он протягивает вперед руки. Если б он сумел обнять звезды, он смог бы найти Бога. Он подходит к самому краю посадочной площадки. Поручни и силовое поле защищают его от внезапных порывов ветра, которые могли бы сбросить его в гибельную бездну. Здесь очень ветрено. Как никак, три километра высоты. Игла, направленная в глаз Бога. Если бы только вспрыгнуть на небеса, взглянуть на проплывающие внизу ряды башен, фермы, удивительный гонадский ритм вертикальности, противостоящий удивительному ритму горизонтальности коммун. Как прекрасен сегодня ночью мир!
Сигмунд откидывает голову назад, его глаза сияют. «Там Бог. Благословитель был прав. Там! Там! Подожди, я иду!» Сигмунд влезает на перила. Немного колеблется. Он возвышается над защитным полем. Поток воздуха напирает на него. Кажется, будто раскачивается все здание. У него мелькает мысль о тепле, которое выделяют из своих тел 888 904 человеческих существа, живущие под одной крышей. Об отходах продуктов, которые они ежедневно отправляют в Спуск. Обо всех этих взаимосвязанных жизнях. «Распределительная панель. А Бог наблюдает за нами. Я иду! Я иду…»
Сигмунд подгибает колени, собирает все свои силы, всасывает глубоко в легкие воздух и в великолепном прыжке летит – прямо к Богу.
И во уже утреннее солнце взошло достаточно высоко, чтобы коснуться своими лучами самых верхних пятидесяти этажей гонады 116.
Скоро наружный восточный фасад засверкает, как гладь моря на исходе дня. Тысячи окон, активированных фотонами раннего рассвета, станут прозрачными. Зашевелятся спящие.
Жизнь продолжается. Благослови Бог!
Начинается следующий счастливый день.