Сименон Жорж. Мегрэ и сумасшедшая

   — Сообщите мне, когда приедут из прокуратуры. Дом был старый, стены и потолки кривые, паркет расшатанный.
   — Мама, какой-то господин хочет поговорить с тобой. Из кухни вышла женщина, вытерла руки о фартук. У локтя осталось немного пены.
   — Комиссар Мегрэ. Ваша дочка только что заходила в квартиру напротив. Это вы нашли тело?
   — Какое тело? Иди в свою комнату, Люсетт.
   — Тело соседки.
   — Она умерла? В ее возрасте нельзя жить одной. Должно быть, почувствовала себя плохо, и у нее не было сил позвать на помощь.
   — Ее убили.
   — Я ничего не слышала. На улице, правда, такой шум.
   — Выстрела не было, да и случилось это не сегодня, а вчера во второй половине дня или вечером.
   — Бедная женщина. Она, по-моему, была излишне горда, но в этом не было ничего плохого.
   — Вы были в хороших отношениях?
   — С тех пор, как я здесь живу, мы не обменялись и десятком фраз.
   — Вы ничего не знаете о ее жизни?
   — Иногда я видела ее утром, когда она выходила из дома. Зимой она носила черную шляпку, летом — белую и всегда перчатки, даже когда шла за покупками. Но это ее дело, правда?
   — Кто-нибудь ее посещал?
   — Мне об этом ничего не известно. Хотя нет, два или три раза я видела высокую женщину, которая звонила в ее дверь.
   — Днем?
   — Скорее, под вечер. После ужина.
   — А в последнее время не видели ли вы, чтобы кто-нибудь здесь крутился?
   — Здесь всегда кто-нибудь крутится. Люди мелькают, как на карусели. Консьержка сидит у себя, в глубине двора, и не заботится о жильцах.
   Она обернулась к дочери, которая потихоньку вошла.
   — Что я тебе сказала? Быстро вернись в свою комнату!
   — Я зайду к вам еще, я должен поговорить со всеми жильцами.
   — Известно, кто это сделал?
   — Нет.
   — Как ее нашли?
   — Соседка обратила внимание на приоткрытую дверь. Она была открыта и через час, поэтому женщина сначала позвонила, а потом вошла.
   — Я знаю, кто это.
   — Откуда вы знаете?
   — Это самая пронырливая особа во всем доме. Увидите, что это мамаша Рошен.
   Послышались шаги и голоса на лестничной площадке. Мегрэ вышел, чтобы показать дорогу людям из прокуратуры, которые только что приехали.
   — Сюда, — сказал он. — Здесь был доктор Форню, но он сегодня очень занят, и ему пришлось уехать.
   Заместитель прокурора, высокий молодой мужчина, очень элегантный и изысканный, разглядывал все вокруг с таким изумлением, как будто никогда не видел ничего подобного. Потом с минуту смотрел на серую скорчившуюся смятую фигурку на ковре.
   — Известно, как она была убита?
   — Ее задушили.
   — Конечно, она не могла оказать большого сопротивления.
   Потом подошел судья Либо и также с интересом оглядывал комнату.
   — Совсем как в старом фильме.

Глава 2

   Жильцы уже собрались на лестнице и в коридоре. Люди из прокуратуры не задержались долго, и санитары из Института судебной медицины вынесли тело на носилках.
   Лапуэнт видел хмурое, бледное лицо Мегрэ.
   Три дня назад комиссар не знал умершей, никогда далее о ней не слышал. Но в своем неоправданном или оправданном беспокойстве она обратилась именно к нему. Старалась встретиться с ним лично, так как доверяла ему — он вспомнил ее полные восхищения глаза, когда она остановила его на улице.
   Он принял ее за рехнувшуюся старуху. А все-таки в глубине души у него были какие-то неясные сомнения, и он обещал ей, что придет. И пришел бы, может быть, даже сегодня.
   Слишком поздно. Ее убили, как она и опасалась.
   — Нужно снять отпечатки пальцев со всех предметов, даже с тех, которые кажутся нетронутыми.
   Мегрэ услышал голос в коридоре и открыл дверь. Там стояли человек двенадцать репортеров и фотографов, которых полицейский не пускал в квартиру. Кто-то подсунул ему микрофон.
   — Какого рода преступление, комиссар?
   — Ничего не знаю, господа, можно сказать, что следствие еще не начато.
   — Кто это?
   — Старая дама.
   — Госпожа де Караме, консьержка нам сказала. Она сказала также, что в начале недели кто-то из уголовной полиции о ней расспрашивал. Зачем? Был ли повод думать, что ей грозит опасность?
   — Сейчас я могу только сказать, что ничего еще не знаю.
   — Она жила одна, правда? Никто ее не посещал?
   — Насколько нам известно, нет. Но у нее есть племянница, фамилии которой я не знаю, но которая время от времени к ней заходила. Она массажистка, живет недалеко отсюда.
   Магнитофонная лента записала это короткое высказывание. Оно окажется в вечерних газетах. Тогда племянница, очевидно, появится.
   — Можно сфотографировать помещение?
   — Пока нет. Там работают люди из следственной бригады. Сейчас прошу очистить лестницу.
   — Ждем вас во дворе.
   Мегрэ запер дверь и наконец осмотрелся в квартире. Прямо была расположена прихожая, где напали на госпожу Антуан, когда она вернулась с ежедневной прогулки в Тюильри.
   Приходил ли кто-то в квартиру во время ее отсутствия, как она подозревала? Возможно. Но зачем? Видимо, что-то должно быть в ее квартире, иначе как объяснить эти упорные поиски?
   Несомненно, она вернулась раньше, чем обычно, и захваченный врасплох незваный гость убил ее. Означало ли это, что она его знала? Он ведь мог убежать. Надо ли было ее убивать?
   — Отпечатки пальцев?
   — Пока только отпечатки старухи. Кроме этого, в гостиной на столе отпечатки пальцев врача. Они нам известны.
   — В гостиной было два окна и, как во всех комнатах второго этажа, низкий потолок. Дверь вела в столовую, такую же старомодную, как остальная часть квартиры. В углу на столике стояло огромное зеленое растение в глиняном горшке, обернутом материей.
   В столовой было только одно окно, а напротив него — дверь в кухню. В сухарнице лежала еще свежая булка. В холодильнике Мегрэ нашел много маленьких пакетиков, в одном был ломтик ветчины, в другом — полкотлеты. Стояли также салат и полбутылки молока.
   Оставалась еще одна комната, окно которой, как и кухни, выходило во двор, — спальня. Там стоял большой ореховый шкаф с зеркалом; кровать и вся остальная мебель также были из ореха. На полу лежал выцветший восточный ковер, в некоторых местах протертый до основы.
   Везде царили порядок и безукоризненная чистота.
   «Следует прийти сюда после обеда, чтобы подробно осмотреть все вещи одну за другой, а также содержимое шкафов и полок», — подумал Мегрэ.
   — Мы кончили, шеф.
   Группа фотографов собрала свое снаряжение. Все еще не было найдено других отпечатков пальцев, кроме старушкиных.
   Мегрэ приказал сержанту не впускать никого, за исключением инспектора, которого он сам пришлет. Он спустился по темной, истоптанной лестнице с перилами, отполированными в течение двух или трех столетий.
   Во дворе репортеры и фотокорреспонденты воевали с не слишком любезной консьержкой. Лапуэнт шел за комиссаром. Он тоже был удручен.
   Торговец птицами, господин Колле, если судить по фамилии, выведенной на вывеске, стоял рядом со своими клетками, одетый в длинную блузу из серого полотна.
   — Вы позволите позвонить?
   — Прошу вас, комиссар.
   Он улыбнулся, гордый тем, что узнал Мегрэ. Телефон находился в магазине, где одна на другой стояли клетки с птицами, а в аквариуме плавали красные рыбки. Их кормил старичок, тоже одетый в серую полотняную блузу.
   — Алло!.. Люка? Пришли мне кого-нибудь на набережную Межесери. Дом 8 «б»… Жанвье? Очень хорошо… Пусть он войдет в квартиру и никого не пускает… Позвони моей жене, скажи, что я не приду обедать…
   Он положил трубку и обратился к старому торговцу птицами:
   — Вы давно живете в этом доме?
   — Когда мой отец переехал сюда, мне было десять лет.
   — Значит, вы знали госпожу Антуан с тех пор, как она тут поселилась?
   — Это было свыше сорока лет назад. Был жив еще ее первый муж, господин де Караме. Он занимал ответственный пост в мэрии и, когда там организовывались какие-нибудь торжества, всегда приносил нам билеты.
   — Со многими людьми они встречались в то время?
   — Они дружили с двумя или тремя семействами и каждую неделю приходили к нам поиграть в карты.
   — Какой была госпожа Антуан?
   — Обаятельной. Красивой. Ну скажите, что это за судьба: казалось, что здоровье у нее не очень крепкое, что она не доживет до глубокой старости… была такой хрупкой. Зато он был солидным, полным мужчиной, я никогда не видел его больным. Он наслаждался жизнью. Но именно он внезапно умер на службе, а его жена еще вчера была жива.
   — Она снова вышла замуж? Вскоре после его смерти?
   — О нет! Она жила одна почти десять лет. Потом встретила, не знаю где, этого Антуана. Я ничего не имею против него. Уверен, что это был порядочный человек, хотя не такой изысканный, как ее первый муж. Он служил в «Базар Отель д'Вилль», кажется, заведующим секцией. Был вдовцом. Он устроил себе маленькую мастерскую и там мастерил что-то. Это было его страстью. Много он не говорил: «добрый день», «до свидания»…
   Они редко куда-нибудь ходили. У него была машина, и в воскресенье он возил жену за город. Летом они выезжали куда-то в окрестности Этре.
   — Кто-нибудь из жильцов знал их лучше, чем вы?
   — Боюсь, что я остался последним, кто знал их. Остальные умерли один за другим, и в доме поселились новые люди.
   — Ты забыл о господине Криспе, отец, — вставил стоящий на пороге молодой человек.
   — Это правда, но я не вижу его, и мне трудно поверить, что он еще жив. Уже пять лет он не может передвигаться самостоятельно. Он занимает две комнаты на пятом этаже, консьержка приносит ему еду и убирает.
   — Он дружил с супругами Антуан?
   — Подождите, я постараюсь припомнить. Наступает такой возраст, когда все начинает мешаться в голове. Он поселился здесь, когда господин Караме был еще жив. Не думаю, чтобы они виделись в то время. Лишь значительно позднее, когда госпожа де Караме вышла замуж за господина Антуана, я стал встречать их вместе. Он работал, кажется, в галантерейном магазине, на улице Сенти.
   — Благодарю вас, господин Колле. Пришел Жанвье.
   — Ты обедал?
   — Перекусил. А вы?
   — Я пообедаю с Лапуэнтом. Поднимись наверх и останься в квартире. Ничего не двигай, ни одной мелочи. Потом я скажу почему. Да, только одного человека надо впустить, если придет: племянницу.
   Через десять минут Мегрэ и Лапуэнт сидели за столом в пивной «Дофин».
   — Аперитив? — предложил хозяин.
   — Нет. Дайте нам сразу графин божоле. Что у вас сегодня?
   — Сегодня привезли свежие колбаски из Оверни. На закуску Мегрэ заказал филе из сельди.
   — Что ты об этом думаешь? — спросил он чуть приглушенным голосом.
   Лапуэнт не знал, что ответить.
   — Никогда бы не поверил, что она говорила правду. Мог бы поклясться, что она все это выдумала, как это часто случается со старыми людьми.
   — Она мертва.
   — И, если бы дверь не была приоткрыта, это обнаружили бы через много дней. Она знала убийцу, иначе не было нужды ее убивать.
   — Я все думаю: что он искал?
   — Когда мы это узнаем, если вообще узнаем, следствие будет закончено. Сейчас нужно очень внимательно осмотреть квартиру. Там должно быть что-то, что убийца хотел присвоить. Найти это трудно, ведь он несколько раз обыскивал квартиру.
   — А если он нашел, что искал?
   — В таком случае у нас немного шансов поймать его. Нужно также допросить жильцов. Сколько этажей в доме?
   — Шесть и мансарды.
   Божоле было прекрасным, так же как и колбаски с жареным картофелем.
   — Одного я не могу понять. Госпоже Антуан было восемьдесят шесть лет. Двенадцать лет она вдова. Почему только сейчас начали шарить в ее квартире? Может быть, то, что искали, оказалось в ее руках недавно? В таком случае, она бы знала в чем дело. А ведь она тебе говорила, что не имеет понятия, чего от нее хотят.
   — Она казалась такой же удивленной, как и мы.
   — Оба ее мужа не были людьми таинственными. И тот, и другой — обычные люди. Мегрэ кивнул хозяину:
   — Два кофе.
   Небо все еще было голубым, воздух легким. По бульвару разгуливали туристы с фотоаппаратами.
   Мужчины вернулись на набережную Межесери. Только один репортер ждал их, слоняясь по двору.
   — Для меня, конечно, ничего нет? — пробормотал он с досадой.
   — Как и раньше, ничего.
   — Десять минут назад какая-то женщина поднялась наверх, но не захотела мне сказать, кто она.
   Спустя две минуты Мегрэ и Лапуэнт здоровались с нею. Это была рослая женщина, полная, немного мужиковатая, выглядевшая лет на сорок пять — пятьдесят. Она сидела в кресле в гостиной. Жанвье, казалось, даже не пробовал ничего из нее вытянуть.
   — Это вы комиссар Мегрэ?
   — Да.
   — Я Анжела Луге.
   — Мадам?
   — Нет, мадемуазель. Хотя у меня двадцатипятилетний сын. Я этого не стыжусь, наоборот.
   — Госпожа Антуан была вашей тетей?
   — Она сестра моей матери. Старшая сестра. А все-таки моя мать умерла раньше, больше десяти лет назад.
   — Вы живете с сыном?
   — Нет, я живу одна. У меня маленькая квартира на улице Сент-Андре-дез-Арт.
   — А ваш сын?
   — Сейчас он, кажется, на Лазурном берегу. Он музыкант.
   — Когда вы видели тетю в последний раз?
   — Примерно три недели назад.
   — Вы часто к ней заходили?
   — Раз в месяц или раз в два месяца.
   — Вы с ней были в хороших отношениях?
   — Мы не ссорились.
   — Как это понимать?
   — Между нами не было теплых отношений. Моя тетка была недоверчивым человеком. Она была уверена, что я прихожу к ней в надежде на наследство.
   — У нее были деньги?
   — Конечно, какие-то сбережения, но не очень большая сумма.
   — Вы не знаете, у нее был счет в банке?
   — Она никогда об этом не говорила. Просила только, чтобы ее похоронили рядом с первым мужем. Она купила участок на кладбище Монпарнас. Я думаю, она вышла замуж: во второй раз для того, чтобы не оставаться одинокой. Она была еще молода. Не знаю, где она встретила дядю Антуана. Как-то она сказала мне, что хочет выйти замуж и просила, чтобы я была свидетельницей…
   Мегрэ не пропускал ни слова из того, что она говорила, и дал знак Лапуэнту, который вынул из кармана блокнот, чтобы тот ничего не записывал. Женщина такого типа скорее всего замолчит, если разговор примет официальный характер.
   — Скажите, мадемуазель Луге, у вашей тетки были причины опасаться за свою жизнь?
   — Насколько я знаю, нет.
   — Она никогда не говорила вам о таинственном посетителе?
   — Никогда.
   — Она посещала вас, звонила?
   — Нет. Это я приходила время от времени, чтобы убедиться, что она здорова и у нее все есть. Меня беспокоило, что она живет одна. С ней что-нибудь могло случиться, и никто бы даже не заметил.
   — Ей не приходило в голову нанять служанку?
   — Я ей говорила, что не следует жить одной, но она не соглашалась даже на служанку, хотя могла себе это позволить, имея две ренты. Вы видите, в каком состоянии квартира. Нет даже пылинки.
   — Вы, кажется, массажистка?
   — Да. У меня хорошая клиентура. На жизнь я не жалуюсь.
   — А что с отцом вашего сына?
   — Он бросил меня, как только малыш родился. Меня это устраивало, так как я в нем ошиблась. Но это, как говорится, отбило у меня охоту выходить замуж. Я не знаю, что с ним, и если бы встретила его на улице, то, наверное, не узнала бы.
   — Значит, ваш сын записан как ребенок от неизвестного отца и носит вашу фамилию?
   — Да, его зовут Эмиль Луге. С тех пор, как он стал играть в кафе на гитаре, начал именовать себя Билли.
   — У вас с ним хорошие отношения?
   — Иногда он меня посещает, обычно когда у него нет денег. Живет по-цыгански, но парень хороший.
   — Он тоже посещал вашу тетю?
   — Приходил со мною, когда был ребенком. Кажется, с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать-шестнадцать, он ее не видел.
   — Ведь он мог у нее попросить денег.
   — Это не в его стиле. У меня — да, я его мать, но ни у кого другого. Он слишком горд.
   — Вы хорошо знаете квартиру тетки?
   — Довольно хорошо.
   — Где она любила сидеть?
   — В том кресле около окна.
   — Как она проводила дни, вечера?
   — Сначала уборка, покупки. Потом приготовит еду. Она не довольствовалась проглоченным второпях куском холодного мяса. Хотя жила одна, ела всегда в комнате, за столом, покрытым скатерьтью.
   — Она часто выходила из дома?
   — Когда была хорошая погода, ходила в парк посидеть на скамейке.
   — Читала?
   — Нет. Она жаловалась на плохое зрение, чтение ее утомляло. Смотрела на прохожих, на детей, играющих в аллеях. Почти всегда немного грустно улыбалась. Наверное, вспоминала прошлое.
   — А с вами она откровенничала?
   — А что бы она могла мне рассказать? У нее была совершенно обычная жизнь.
   — У нее не было подруг?
   — Старые подруги поумирали, искать новых у нее не было охоты, и поэтому она даже сменила скамейку, как мне помнится.
   — Давно?
   — В прошлом году, под конец лета. Она всегда сидела на одной и той же скамейке в Тюильри. Однажды к ней подошла какая-то женщина примерно ее возраста и спросила, свободно ли место рядом. Ей пришлось ответить утвердительно. Ведь мест на скамейках не занимают заранее. Женщина стала рассказывать, что она русская, была знаменитой балериной… На следующий день тетка встретила ее на том же месте, и почти час иностранка рассказывала о своих давних успехах. Долгое время она жила в Ницце. Говорила об этом без перерыва, жаловалась на парижский климат… Вот одно из немногих событий, о которых рассказывала мне тетка. «Я так любила свою скамейку! — вздыхала она. — Пришлось не только ее сменить, но и перебраться в другую часть парка, чтобы она меня не нашла».
   — Та русская никогда здесь не была?
   — Об этом я ничего не знаю. Судя по характеру тетки, она наверняка ее не приглашала.
   — Словом, вы понятия не имеете, кто может быть убийцей?
   — Нет, господин комиссар. Как быть с похоронами?
   — Оставьте свой телефон, мы вам позвоним. Кстати, есть у вас относительно недавний снимок тетки?
   — Последний сделан двенадцать лет назад, ее сфотографировал дядя Антуан. Лучше звонить вечером, днем я обычно у клиентов.
   Когда она ушла, Лапуэнт обратился к Мегрэ:
   — Что вы о ней думаете, шеф?
   — Говорит охотно и категорично, — ответил он и попросил: — Лапуэнт, поскольку ты уже немного знаешь дом, обойди все квартиры. Спроси жильцов, знали ли они старушку, в каких отношениях с ней были, видели ли людей, входивших в ее квартиру.
   В гостиной был только один современный предмет — телевизор, стоящий против кресла, обтянутого тканью в цветочек.
   Паркетный пол с покоробившимися от старости клепками был устлан не ковром, а дорожками, на одной из которых стояли три ножки стола.
   — А теперь, — сказал Мегрэ, — надо все методично осмотреть, заметив положение каждой вещи. Она начала беспокоиться, когда заметила, что вещи передвинуты.
   Круглый стол, покрытый вязаной скатертью, перенесли, сняли дорожку, убедились, что она ничего не прикрывала. Поставили на место стол. Старательно расставили мелкие предметы, которые осмотрели перед этим: большую раковину с надписью «Дьепп», фаянсовую пастушку, статуэтку школьника в матроске с ранцем за спиною.
   На полочке камина стояли фотографии — снимки двух мужчин, двух мужей, которые, возможно, перепутались в памяти старой дамы. Один из них, с полным, почти одутловатым лицом без всякой растительности, перед съемкой принял позу, полную достоинства. Скорее всего, это был начальник отдела в мэрии.
   Второй, попроще, носил седеющие усы. Он представлял собою тот тип мужчины, который чаще всего встречается в метро или в автобусе. С одинаковым успехом он мог быть чиновником, бухгалтером, мастером или продавцом из универмага, каковым и был на самом деле. На фото он улыбался, и его улыбка была открытой. Видно было, что он доволен жизнью.
   — Кстати, Жанвье, как сюда вошла племянница? У нее был ключ?
   — Нет, она позвонила, и я открыл дверь.
   — Шкаф заперт на ключ. Он должен быть где-то здесь. Сначала Мегрэ начал искать ключ в белой кожаной сумочке, которую старушка, вероятно, вынула из шкафа в первые весенние дни. В сумочке была прессованная рисовая пудра с голубоватым оттенком и вышитый платочек с меткой «Л» — Мегрэ и Лапуэнт вскоре узнали, что госпожу Антуан звали Леонтина. Сигарет на было. Конечно, она не курила. Купленная на улице Риволи коробочка мятных лепешек — наверняка они лежали здесь давно, все склеились.
   — Есть ключи.
   Мегрэ был почти убежден, что найдет их в сумочке, которую она всегда носила с собой, — три ключа от шкафа, ключ от комнаты и ключ от входной двери.
   — Отперев дверь, прежде чем толкнуть ее, она открыла сумочку и убрала ключи. Иначе они остались бы в замке или мы нашли бы их на полу. Она успела еще положить сумочку на кресло, и только тогда на нее напали.
   Мегрэ говорил скорее себе, чем инспектору Жанвье. Он не мог избавиться от чувства вины. Но если бы он даже и пришел вчера, чтобы это изменило? Он не нашел бы достаточного повода, чтобы установить постоянное наблюдение за домом. А убийца, не зная о его визите, все равно проник бы в квартиру.
   Мегрэ перебрал несколько ключей, вставляя их в замок шкафа, пока не нашел нужный.
   Выдвижной ящик был полон бумаг и фотографий. Он заметил сберегательную книжку на имя Леонтины Антуан, набережная Межесери, с суммой вклада десять тысяч франков. Были только вклады и ни одной выплаты, а деньги начали вносить двадцать пять лет назад. И поэтому под фамилией Антуан была зачеркнута фамилия Караме.
   Двадцать пять лет жизни, экономии. Утренние прогулки. Скамейки в парке после обеда, а когда шел дождь — может быть, кино?
   В ящике лежала банковская книжка с вкладом в размере двадцати трех тысяч двухсот франков. За несколько дней до прошлогоднего Рождества снято со счета две тысячи пятьсот франков.
   — Эта сумма тебе ничего не говорит?
   — Телевизор. Могу держать пари, что она купила его за те две с половиной тысячи. Сделала себе рождественский подарок.
   Была еще одна выплата, двенадцать лет назад, скорее всего, на оплату расходов по похоронам второго мужа.
   Открытки. Большинство подписано — Жан. Посланные из разных городов Франции, Бельгии, Швейцарии, скорее всего, с конгрессов. Текст всегда один и тот яке, почерк круглый, красивый: «С нежностью — Жан».
   Жан — это Караме. Антуан не разъезжал один, и не нашли ни одной открытки от него. Зато много фотографий, его самого или их вместе. Фотоаппарат, достаточно сложной конструкции, лежал в том же ящике.
   Было похоже, что супруги Антуан ездили в отпуск каждый раз в новые места. Они побывали в Кемпере, в Ла-Боле, в Аркашоне и Биаррице. Пересекли центральный массив и побывали на Лазурном берегу.
   Фотографии за разные годы, их можно было уложить в хронологическом порядке.
   Несколько писем, в основном от Анжелы Луге, племянницы-массажистки, посланные также из разных городов Франции. «Проводим здесь с Эмилем каникулы. Он уже большой мальчик и целыми днями валяется на дюнах…»
   Единственный снимок этого Эмиля, который сейчас стал называть себя Билли, — пятнадцатилетний парень смотрит прямо перед собой, как бы бросая вызов всему миру.
   — Ничего таинственного, ничего неожиданного, — вздохнул Мегрэ.
   В ящике стола лежали карандаши, пенал, ластик и почтовая бумага без фамилии и инициалов. Старая госпожа Леонтина наверняка нечасто писала письма. Да и кому ей было писать? Остались только племянница и ее сын, от которого, за исключением фотографии и упоминания в старом письме его матери, не было и следа.
   Тщательно осмотрели кухню, и Мегрэ обнаружил неизвестные ему приспособления, которые, как ему показалось, не были куплены в магазине. Были там, например, усовершенствованная модель ножа для консервов, простая и оригинальная машинка для чистки картофеля.
   Они поняли, в чем дело, когда следующим ключом открыли на другом конце коридора комнату, а точнее чуланчик, с окошечком, выходящим во двор. Там находился столярный верстак, а по стенам в идеальном порядке были развешаны инструменты. В этой клетушке господин Антуан утолял свою жажду технического творчества. В углу, на столе, громоздились технические журналы, а на этажерке лежала тетрадь с эскизами, был там и рисунок машинки для чистки картофеля.
   Сколько людей жили, как они, сколько было таких супружеских пар среди миллионов парижан. Упорядоченная, спокойная жизнь.
   Неожиданной была только смерть маленькой сероглазой старушки.
   — Остаются только спальня и стенные шкафы.
   Ее гардероб состоял из зимнего пальто, плаща из шерсти, двух теплых платьев, одно из них было фиолетовым, и трех или четырех летних платьев.
   Мужской одежды не было. После смерти второго мужа она, вероятно, избавилась от нее, а может, спрятала в мансарде или на чердаке. Нужно будет спросить об этом у консьержки.
   Все было чисто и аккуратно сложено, полки выложены белой бумагой. Но на бумаге, выстилающей ящичек в ночном шкафчике, виднелось довольно большое пятно от жира или мази, хотя ящичек был пуст.
   Мегрэ, заинтересованный, понюхал пятно и показал его Жанвье.
   — Как ты думаешь, что это такое?
   — Смазка.
   — Да, но не какая-нибудь. Это оружейная смазка. Старушка держала здесь револьвер или пистолет.
   — Куда же он делся?
   — Пятно кажется свежим. Может быть, человек, который убил старуху…
   Трудно поверить, что убийца, мужчина или женщина, думал о похищении оружия.
   Это пятно, которое они нашли в последнюю минуту, ставило все под сомнение.
   Купила ли старая дама револьвер, чтобы в случае нужды обороняться? Это неправдоподобно. Мегрэ считал, что она скорее боялась огнестрельного оружия. Он не мог себе представить, чтобы она пришла к оружейнику, купила револьвер и опробовала его.