– Подойди, – позвал Кларк-Левиафан.
Голос многократно отразился от стен.
Я пошла к нему, вовсе этого не желая. Каждый шаг давался с невероятным трудом, с каждым шагом я чувствовала, как растет напряжение в воздухе. Остановилась метрах в четырех. Дальше идти не могла, страх душил удавкой.
Руководитель «Мглы» и властелин подгорного чертога оторвался от плоских мониторов, установленных рядом с троном, и устремил свой взгляд на меня. Я сразу ощутила почти физическое давление и поспешно опустила глаза. Слезы лились уже ручьем, я стерла их ладонями.
– Древо Ашваттха, – произнес он самым обыкновенным голосом. – Волшебное творение, вызывающее изумление даже у самих прелюдий. Их величайшая святыня. С его помощью можно установить контакт с трансцендентными силами и получить откровение такой мощи, которое способно на всепоглощающее исцеление… Ты ведь хочешь найти древо? Признайся честно. Хочешь?
– Да.
– Подойди ближе, – пригласил он.
Я сделала два шага.
– Еще, не бойся.
Еще три. Оказалась у самого подножия трона.
Кларк заговорил, пристально глядя на меня:
– Яркие представители тех, кто нашел древо: Будда, Один, Иисус… Именно под древом они получили величайшую магическую силу. Ты знаешь об этом?
– Догадываюсь.
– И что ты об этом думаешь?
Мониторы возле его локтя показывали долину. На одном была панорама дымящегося леса, на другом – с какого-то холма обозревалась единственная улица деревни жевунов… Горная река… Монастырь на утесе… Затопленная низина и котлован на месте озера… Кларк все отсюда видит. Долина Арьяварта, казавшаяся мне девственным местом, напичкана камерами слежения и находится под пристальным наблюдением!
– Так что? – услышала я вопрос.
– Простите?
– Что ты думаешь о силе древа Ашваттха? Что оно дает?
– Это чистое и светлое творение. Я думаю, оно питает людей надеждой, которая помогает не утратить веру в жизнь.
Он молчал. Мне показалось, что согласился со мной.
– Ты помнишь, что случилось под храмом?
– Это вышло случайно, – стала я оправдываться. – Я не успела прочесть верхние строки!
– Значит, ты все же посмотрела?
Я настолько удивилась, что долго не могла собраться с мыслями, чтобы сформулировать вопрос:
– А разве вы не помните?
В его взгляде мелькнула растерянность, но в тот же миг глаза закрылись. А затем я увидела, как пространство вокруг потемнело. Что-то изменилось – незаметно, неуловимо. Мне вдруг показалось, что после того, как я задала вопрос, из Кларка проступило другое существо – мрачное и недоброе. Скажем так, это не тот Кларк, с которым я спускалась в пропасть и который записывал переведенный мною текст, а тот, который обрезал веревку, что держала меня. У каждого человека есть темная половина, у Кларка она особенно мрачная.
Когда он поднял веки, белки в углах глаз стали черными.
– Зачем ты ищешь мировое древо? Зачем ты ищешь Ашваттху?
– Оно поможет мне вылечить маму.
– Вот как? Потратить драгоценный дар на одного человека? Занятно. – Он откинулся на спинку трона. – Но забудь об этом. Когда я найду древо, оно будет уничтожено.
Я не верила своим ушам.
– Зачем?
– Так нужно.
– Вы не посмеете, – робко сказала я.
– Кто меня остановит? Неужели ты! – Он не на шутку рассердился. – Неужели ты осмеливаешься думать, что можешь помешать мне? Ты ничего из себя не представляешь! Ты никто! Песчинка в огромном механизме! Зерно, которое я втопчу в землю одним нажатием подошвы! Тля, которую я могу раздавить двумя пальцами!
– Древо Ашваттха нельзя погубить. Это чистое и светлое творение, это надежда…
– Древо должно быть уничтожено. Поэтому я ищу его.
Я ошалело глядела на мелькающие на мониторах картинки. Искать древо жизни для того, чтобы его уничтожить? Разорвать контакт человечества с духовным источником, всевышней подпиткой? И что нам останется? Заводы, небоскребы и фондовые биржи?
– У вас ничего не выйдет, – сказала я. – Вам не успеть. Ваша бывшая Служба уже знает о подгорном дворце.
На его лице не отразилось никакой реакции.
– Люди Конторы уже идут сюда, – продолжала я наступление. – Они мчатся на всех парах, чтобы схватить вас, а вы даже не знаете, в какой части долины находится древо. Вам не найти его. Ни за что не успеть.
Чернота, выступившая из-под век, залила большую часть глазных яблок. От его взгляда у меня заныло сердце.
– Это правда, – сказал Левиафан. – Людишки из внешнего мира мечтают получить эту голову. – Он коснулся пальцем своего виска. – В ней остались многие секреты, которыми они хотят владеть. Только не тешь себя надеждами, чистыми и светлыми, как древо Ашваттха. Им ни за что сюда не пробраться. Долина надежно защищена со всех сторон. Они могут попасть сюда только мертвыми!
– Это нечестно! – не выдержала я.
– Нечестно?!! – Мне показалось, что тронный зал вздрогнул от разгневанного голоса. – Кто тут смеет говорить мне о честности? Ты нарушила условия договора!
– Мы не заключали никакого договора.
– Тебе было сказано не смотреть на верхние строки. Но ты взглянула на них!
У меня закружилась голова. Я решительно не понимала, что с ним творится. Эти провалы в памяти, резкие перемены облика, наливающиеся чернотой глаза…
– Я ничего там не увидела.
– Это не играет роли. Ты нарушила запрет. Поэтому тебя ждет обязательная кара.
По телу побежали мурашки от того, с каким холодным спокойствием он произнес последнюю фразу.
– Смерть будет для тебя тривиальным исходом, поэтому… Опустись на колени.
От ужаса я не поняла приказа.
– Что?
– На колени!!
Я уткнулась коленными чашечками в напольные плиты, даже не осознавая этого. Левиафан поднялся с кресла и, обойдя меня, встал за спиной.
– Наказание будет пострашнее смерти. То, чего ты боишься больше всего на свете. Ты останешься здесь навсегда. Ты станешь безликой рабыней долины Арьяварта. И ты никогда не увидишь ни своего дома, ни своих близких… ни свою мать, которая тебе так дорога. Она умрет в безумии.
Ледяные пальцы коснулись моей шеи, я вздрогнула, словно от удара электричеством. Трансформаторы за стенами заработали на полную мощность. Вибрация воздуха ощущалась кожей, заныло в висках. Я попыталась вырваться, но лежавшая на шее каменная рука не позволяла. В воздухе задрожала тончайшая струна. В девятом позвонке родилась острая пульсирующая боль. Воздух почернел, словно от копоти, и наполнился резким запахом. Боль усиливалась, невидимые щипцы ломали позвонки на моей шее. Хотелось кричать, но я не могла даже раскрыть рта…
Все закончилось неожиданно. Каменные пальцы отпустили шею. Я без сил рухнула у подножия трона, чувствуя оставшуюся на позвонках свербящую боль, из-за которой отнимались конечности. Все, на что я была способна, это тупо глядеть перед собой.
Ноги в коричневых замшевых ботинках прошли перед моим лицом. Левиафан вернулся на трон, распластанная на полу рабыня Арьяварты его больше не интересовала. Не помню, сколько времени я так валялась, униженная и беспомощная, пока не появились охранники. Взяв под руки, они потащили меня к выходу из зала. Левиафан сидел на троне, снова уставившись на мониторы. Глаз его я не видела.
Возле дверей мы столкнулись с Ирбисом, который вошел в зал с поклоном. Меня он даже не удостоил взглядом. Последнее, что я слышала, прежде чем захлопнулись двери, были его слова, доносящиеся словно с другого конца света.
Ирбис доложил, что медальон на пирамиде заработал.
На позвонках, к которым прикасался Левиафан, осталось жжение, отчего по телу прокатывалась дрожь, а к горлу подступала тошнота. Мне хотелось пощупать, что там такое, но я не могла дотронуться до шеи, потому что руки крепко держали охранники. Мы двигались по коридору, прорубленному в гранитном теле горы. По потолку тянулись трубы с электропроводкой. Настенные светильники за решетками, словно умирая, почти не давали света.
Коридор закончился неприметной дверью, перед которой мы остановились. Правый охранник загрузил в магнитный замок пластиковую карту-ключ. Морганием зеленого светодиода замок информировал, что карта пришлась ему по вкусу. Дверь убралась в стену, и перед нами открылась настолько потрясающая картина, что даже в моем измочаленном организме нашлись силы для восхищения увиденным.
Мы оказались под сводами необъятного подгорного зала, площадью в пять или шесть стадионов «Лужники». Внизу, у наших ног, разделенные бетонными перегородками и стеклянными стенками, простирались бесчисленные секции научных лабораторий, исследовательских отделов и сборочных цехов. В них копошились сотни людей, двигались автокары, механизмы и даже роботы, а над головами летали тележки с талями, кабины кранов и видеокамеры. В зале витал стойкий запах… не знаю, как его назвать – такой всегда бывает у новых, только что купленных вещей.
Охранники поволокли меня по узким металлическим мосткам, пролегающим почти под самыми сводами подгорного комплекса. Я ошеломленно глядела вниз за перила. Можно прожить целую жизнь, но не увидеть и десятой доли чудесных вещей, которые собраны здесь.
Прямо подо мной, в могучей кирпичной камере без крыши, военный в желтых очках целился из похожего на водяной пистолет устройства в бетонный блок. Нажатый курок – и без вспышки и грохота бетонный блок развалился на куски. К стрелку тут же подошли люди в белых халатах. Часть из них принялась о чем-то его расспрашивать, сверяясь с планшетными компьютерами, другая часть стала изучать произведенные дезинтегратором разрушения.
Мы прошли дальше, и мое внимание переключилось на секцию по правую сторону от мостков. В прозрачном кубе врачи осматривали нескольких молодых людей, обнаженных по пояс. Это выглядело как заурядный медицинский осмотр, и вряд ли я обратила бы на него внимание, если бы молодые люди не имели абсолютно одинаковые лица. Я прекрасно это видела и не могла ошибиться. Словно их штамповали по одной заготовке. В другом стеклянном кубе ученые в скафандрах выполняли какие-то манипуляции, припав к микроскопам. Чтоб я по горам больше не лазала, если никто из них не слышал о клонировании!
Под ногами проплыло несколько конструкторских отделов и лабораторий, где было еще много интересного и удивительного. Не все было понятно, но впечатлений хватало. Заслышав звон шагов по трапу, ученые и конструкторы отрывали головы от мониторов и схем, украдкой оглядывались на нас и, облегченно вздохнув, возвращались к работе. Я решила, что этим путем частенько прохаживается Том Кларк, чтобы лично понаблюдать за подчиненными и своим появлением подстегнуть их рабочую активность. Продемонстрировать, так сказать, недремлющее начальственное око.
Мы прошли над секциями и производственными участками через весь зал. Закончившись возле стены, трап уперся в дверь. Когда мы уже входили в нее, я услышала режущий ухо свист и оглянулась. В дальнем конце зала большой летательный аппарат в форме тарелки поднялся в воздух и завис над цехом. Я притормозила в надежде разглядеть его повнимательнее, но один из охранников толкнул меня в дверной проем, и я вылетела на свежий воздух…
Мы вышли на дно широкого ущелья. Высоко наверху светило солнце, но сейчас оно казалось чужим и недоступным. Со всех сторон нависали скалы, почти полностью закрывавшие небо. В просвете между ними поднимался горный пик, красоту которого я отметила еще возле озера. Значит, мы недалеко от тех мест.
На дне ущелья кипела жизнь, подчиненная внутреннему распорядку военного лагеря. Две казармы, навес для техники. Водонапорная башня с насосной станцией, несколько бунгало и большой хозяйственный блок, от которого доносился запах пищи. В дальнем конце ущелья, где находился выход в долину – пара сторожевых вышек и кольца колючей проволоки. Армия Кларка спрятана с большим искусством. Неудивительно, что ее до сих пор не могут обнаружить.
По бетонной дорожке охранники повели меня к дощатому зданию хозблока. Мимо плаца, где отделение боевиков тренировало поворот шеренгой, мимо спортивного городка, где вертелся на кольцах блестящий от пота атлет. В хозблок вошли с торца, который, думаю, является черным ходом. Прямо возле двери охранники положили меня на бельевые тюки. Не бросили, не опустили бережно – просто оставили на них мое безвольное тело, затянутое в водолазную резину. И быстро ушли.
Я лежала на тюках неподвижно, в той позе, в какой меня на них опустили. Только глазами вертела по сторонам. Смотрела на стены, обшитые вагонкой, на коробки стирального порошка, обтянутые пленкой и возвышающиеся до потолка. Смотрела на единственное окно, из которого виднелись опоры смотровой вышки. И медленно отходила от того, что со мной случилось.
Я в плену.
Со мной это не в первый раз. Но именно сейчас почему-то очень горько осознавать свою неволю. На душе гадко. Вероятнее всего, потому, что я не смогла воспользоваться медальоном, а мои противники смогли. Обычно всегда было наоборот, а тут… Старею, что ли? Хватку теряю? Теперь Кларку известен путь к древу, которое он собирается срубить под корень. Может, из-за этого так погано на душе? Или оттого, что меня побили?
Нет.
Оттого, что меня побили, только челюсть болит и под глазом. А сердце болит из-за Максимки. Что с моим мальчиком? Надеюсь, все закончилось удачно. Мысль о том, что он мог погибнуть, – тягостна и невыносима!
Как хочется домой! Даже не в свою квартирку, пустую и холодную, в которой от каждой вещи разит тоскливым одиночеством. Нет, хочется в бабушкину квартиру. Где на окнах герань в горшочках, где старый сервант набит книгами, которые я все читала в детстве, где мягкое и пахнущее табаком дедушкино кресло, а в комнатах аромат свежей выпечки. Бабушка – всегда гостеприимная, заботливая, немного ироничная… Я скучаю по ней. И по маме тоже. Пусть даже она немного не в себе и не узнает меня.
Вновь напомнило о себе жжение на позвонках. Пришлось приложить усилие, чтобы согнуть руку и дотронуться до шеи. Пальцы наткнулись на выпуклое шершавое пятно, сантиметра четыре в диаметре, похожее на родимое. Похожее, да не совсем. Четыре заостренных отростка, овальная сердцевина, в центре которой два провала. Какой-то узор. В зеркало бы глянуть. Но поблизости его не было. Впрочем, в зеркало свой затылок и не увидишь. Тут необходима система зеркал.
Я вспомнила мертвого археолога, на которого наткнулась неподалеку от деревни жевунов. У него на шее тоже был символ – черный и неприятный. Я еще тогда подумала, что это татуировка…
Левиафан заклеймил меня. Поставил на шею индивидуальный концлагерный шифр.
Глава 7
Стремительная карьера посудомойки
За окном лаяли овчарки – должно быть, где-то рядом находится загон. Иногда раздавались голоса военных – тех, кто отдавал приказы, и тех, кто чеканил в ответ: «Есть, сэр!» Наверное, среди обладателей голосов присутствуют и мои знакомые Крыс с Клопом, хотя толком не разобрать.
Открылась дверь, ведущая внутрь хозблока. Сквозь проем протиснулась тетка в белом халате и белом колпаке. Назвав ее толстой, я покривила бы душой. Она была невероятно толстой! Если бы в сумо брали женщин, то она могла стать выдающимся борцом. Талия шире плеч, живот такой огромный, что вряд ли она обувается самостоятельно. Руки заплыли жиром и сделались похожими на руки боксера или лесоруба. Широкое и сальное лицо сидело прямо на плечах, шея отсутствовала.
Тетка с трудом пробралась между коробками со стиральным порошком и бельевыми тюками. Остановилась возле меня, вертя в руках полотенце. Я попыталась подняться ей навстречу, но смогла только сесть.
– Бедняжка, – сочувственно проскрипела тетка на английском с ужасным акцентом. Голос у нее был сдавленный и высокий. – Тебе больно?
– Ничего, я справлюсь.
Ее маленькие глазки оглядывали меня.
– Как же тебе досталось.
– Простите великодушно, я не знаю, зачем они притащили меня сюда, но…
– Не волнуйся, я знаю. Как тебя зовут?
– Алена.
– Алена, ты ведь не лентяйка?
– Что вы, конечно нет! Извините, но не найдется ли у вас какой-нибудь одежды? Какой угодно. Я устала от этого водолазного костюма. Он стягивает тело, кожа в нем не дышит, а на солнце резина нагревается просто бешено.
– Да, да, – сказала она, – я что-нибудь тебе подыщу. Прямо сейчас этим займусь… Все свои дела брошу и начну искать для тебя одежду.
Последняя фраза прозвучала не очень добро. Я удивленно посмотрела на нее.
– Извините, я вас чем-то обидела?
– Ничем, золотко.
– Тогда почему вы так разговариваете?
– Потому что, – сказала она громче, – пока ты валяешься на тюках, сраная принцесса, твоя работа стоит!
– Какая моя работа? – изумилась я.
– Сейчас я тебе покажу какая! – завизжала она и огрела меня по уху скрученным полотенцем. Удар вышел тяжелым, у меня потемнело в глазах. Я с удивлением поняла, что мокрое скрученное полотенце бьет так же сильно, как полено.
Пока я приходила в себя, тетка швырнула меня с тюков на пол и, схватив за волосы, поволокла к двери. У меня от боли из глаз брызнули слезы.
– Какие мы вежливые, – злобно ворчала она, – ах простите, ах извините! Пока ты нежилась в подсобке, А-ле-на… – Она до неузнаваемости исковеркала мое имя. —…вторая рота закончила обед! Посуды скопилось горы!!
Она втащила меня в помещение, где стояли ряды стальных раковин, заваленных посудой, и огромные кастрюли, из которых гадко пахло остатками еды и чистящим средством. Несколько худых, рано состарившихся женщин оторвались от чистки, драйки и мытья и уставились на меня.
– Чего встали, бездельницы! – крикнула толстуха. – Моего полотенца захотелось? Живо за работу!
Они бросились к щеткам и тарелкам. Толстуха бросила меня возле раковин и встала надо мной, поигрывая полотенцем, словно тюремный надзиратель дубинкой.
– Ну что разлеглась? Поднимайся, берись за работу, она не ждет! Никто не станет работать вместо чужестранной лентяйки!
Я ухватилась за край раковины и подтянула тело, чтобы поставить его на ноги, которые сейчас напоминали глиняные. Раковина была завалена посудой. Гора тарелок поднималась из воды и пены.
– Бери щетку! Мой тарелки! – визгливо приказала толстуха.
Стоявшая рядом женщина с седыми висками протянула мне резиновые перчатки и щетку. В ее глазах я прочла жалость и неподдельное сочувствие.
Я натянула перчатки. Сначала одну, затем вторую. Неловко взяла щетку в левую руку. Правой вытащила из кучи тарелку с засохшими рисинками. В этот момент, кажется, все женщины в посудомоечной тайком наблюдали за мной.
– Знаете, как делают фотографии НЛО? – невинно спросила я. – Это очень просто. Фотоаппарат ставится на штатив, и включается режим мультисъемки. После этого перед объективом запускается тарелка… Вот так!
Я с размаха запустила тарелкой об стену. Брызнули осколки, грохот бальзамом пролился на мое сердце.
– Ой, – произнесла я. – Не получилось. Но сейчас точно получится…
Вторая тарелка грохнулась о стену на месте первой.
– Можете сами попробовать. Уверяю вас, это очень увлекательно.
– Не надо этого делать, – умоляюще прошептала женщина с седыми висками.
Лицо толстухи покраснело как кирпич. Щеки надулись, глаза выпучились. Пальцы-сардельки что-то положили в петлю полотенца.
– А ты не только бездельница, – выдавила она, – но еще и смутьянка!
Полотенце мелькнуло в воздухе. Я попыталась увернуться, но не успела и получила по затылку. На этот раз удар оказался намного тяжелее. Я рухнула на пол, где меня настиг пинок под ребра и еще два удара полотенцем между лопаток.
– Паршивка! Негодница! Тунеядка! – приговаривала толстуха. – Возомнила о себе! Ничего-о, я тебя обломаю. Я выбью из тебя дурь!
Закончив экзекуцию, она схватила меня за плечи и, с легкостью подняв, отбросила к раковине. Я уткнулась руками в гору посуды. Тарелки загремели, несколько из них едва не соскользнули на пол.
– Бери щетку! Мой тарелки!
Я взяла щетку. Похоже, если не сделаю то, что велит толстуха, она прибьет меня своим полотенцем. Только что мне делать со щеткой? Какая тут технология мойки?
Женщина с седыми висками, не глядя на меня, демонстративно ткнула своей щеткой в миску с порошком, затем вытащила из горячей воды тарелку и стала счищать грязь. Затем снова макнула тарелку в горячую воду и промыла под струей холодной воды в соседней раковине. Я попыталась повторить ее действия.
– Сильнее три щеткой! – прокричала толстуха в мое ухо. – По каждой тарелке води шесть раз! Если найду хоть каплю жира, будешь заново перемывать!
Она вдруг уставилась в проем распахнутой двери, ведущей на кухню. Я услышала, как скребутся когти по кафелю.
– Ах ты, проклятая псина! Сейчас ты у меня получишь!
Выдернув из чьей-то раковины сковороду, толстуха бросилась за дверь. За стеной что-то упало, зазвенели кастрюли, послышались несколько смачных ударов и жалобный собачий скулеж.
– Вот тебе! Вот! – визжала толстуха. – Будешь у меня знать, как воровать отбивные!
Прислушиваясь к звукам побоища из кухни, я автоматически вымыла две тарелки и потянулась за третьей. Эта женщина-гора все-таки подчинила меня. Она убедит кого угодно – и человека, и животное. Для этого у нее имеются весьма эффективные средства – полотенце и сковорода…
– Когда ее выводят из себя, она кладет в полотенце мраморную солонку, – прошептала соседка, все еще не глядя на меня. – Лучше делать как она говорит.
– Сомневаюсь, что у меня получится, – ответила я.
– Нет, нет! – испуганно заговорила женщина. – Нельзя высовываться! Вы должны ей подчиняться, она здесь главная. Она заправляет хозяйством: кухней, стиркой, глажкой. Тех, кто не слушается, – она отдает Ирбису, и они больше никогда не возвращаются.
– Куда отдает?
– Мы не знаем. Но ходят слухи, что их забирает повелитель.
– Левиафан?
– Умоляю вас, не произносите его имя.
Я замолчала, с тупым ожесточением смывая с тарелки мясную подливку. Переполох на кухне стих. Видать, собака сбежала. А толстуха за стеной тут же накричала на кого-то из кухарок.
– Давно вы здесь живете? – спросила я.
– Живу? – удивилась женщина. – Скорее существую.
– И давно вы здесь существуете?
– Не знаю. Сколько себя помню.
– А остальные?
– Они такие же. Здесь все такие, даже солдаты. И те, кто работает в лабораториях, и те, кто на подгорном заводе. Кто-то исчезает, кто-то появляется… Вы тоже здесь появились. Если не будете выделяться, то останетесь здесь надолго. Может, и навсегда.
– Сомневаюсь. Я сбегу отсюда, как только накоплю силенок.
– Отсюда невозможно сбежать.
– Кто-то пробовал?
– Нет, но…
– Значит, я сбегу.
Женщина замолчала, не желая продолжать разговор. Возможно, опасаясь услышать крамольные мысли. Она работала быстро, тарелки и щетка мелькали в ее руках. Я не могла за ней угнаться, стопка вымытых мною тарелок росла раза в три медленнее.
– Дурацкое занятие, – сказала я, умаявшись после десяти минут работы. – Почему тут не используют посудомоечные машины?
– Все новое оборудование покупают для завода и лабораторий. Там производство и исследования. Это важно. Еще солдатам покупают оружие. Это тоже важно. А мытье посуды – для кого оно важно? Зачем машины, когда есть мы? За нас не надо платить, потому что мы рабы. И потом, Шиншилла всегда говорит начальству, что машина моет хуже, чем руки.
– Как вас зовут?
– Чомга.
– Меня Алена. Как вы здесь существуете, Чомга?
– Как? – Очередная тарелка задержалась в ее руках дольше обычного. – День за днем проходит по одному и тому же распорядку. Посуда, посуда, посуда. И еще побои Шиншиллы. Здесь уныло. Я едва дожидаюсь ночи, чтобы предаться сну. Сны – это единственное, что нас радует. Там все такое яркое и красивое. Хочется остаться в этом сне, но он обрывается, когда перед восходом солнца нас поднимает крик Шиншиллы.
– А те, у кого есть семьи?
– Семьи запрещены.
Тарелка едва не выскользнула из моих пальцев на пол.
– То есть – как?
– Семьи запрещены. Можно тайком встречаться с кем-нибудь из солдат, но о том, чтобы заиметь от него ребенка, я не могу даже мечтать. Каждый месяц мы проходим тесты на беременность. Если кто-то попадается, ее тотчас уводят.
– Но это же… это возмутительно!
– Здесь всегда было так, – покорно произнесла она. – Хотя знаете, Алена, когда-нибудь это закончится. Прошел слух, что в долину идет кое-кто. Человек! Могучий и сильный. Никто не может его остановить. Он пришел из далекой страны и на перевале схватился с одним из Стражей долины. Страж выпустил в него тридцать три пули, но этот человек остался невредим, только на лице появился маленький шрам! Он уничтожил Стража и теперь идет сюда. И когда он придет в долину, то освободит нас!
У меня начала кружиться голова. Может, после побоев Шиншиллы. Или оттого, что я пыталась поверить в сказку Чомги, но не получилось.
А может, от знака, отпечатанного у меня на шее.
– Чомга, вы не могли бы взглянуть? – попросила я. – Что у меня там такое?
Я наклонила голову и подняла волосы, чтобы ей было удобнее. Стоило женщине взглянуть на мою шею, как она испуганно отпрянула.
– Чернота! Чернота! – приглушенно воскликнула она. – Он прикасался к вам!
– Он ко мне действительно прикасался, но все-таки скажите, что там такое?
– Я не могу. Мне страшно.
– Чомга, я вас умоляю. Пожалуйста! Ведь сама я не могу посмотреть.
Она подумала. Затем высыпала в мойку немного порошка из тарелки и разровняла его ладонью. Пальцем вывела четыре линии, которые при пересечении образовали знак. Мне на секунду показалось, что я могу прочесть его, что он напоминает один из символов санскритского письма. Но, как я ни напрягала глаза и мозг, разобрать его не смогла.