Морган потер глаза. Как и у Софи, они воспалились от бессонницы и пыли. Только что закончилось чрезвычайное собрание, в котором принимали участие члены комитета и все ученые. Собрание началось, едва зажегся свет – что произошло на пятнадцать минут позже обычного, – и продолжалось до красного вымпела, однако согласие по формулировке проблемы так и не было достигнуто, и резолюцию насчет необходимых действий тоже принять не удалось. Арпад был безмятежным “зрачком” шторма. Он собирал запасы имбирного хлеба, воды и химикатов, распределял зимнюю одежду и одеяла, усмирял споривших до хрипоты людей, осуществлял наблюдение над учеными и отрядами, обеспечивавшими выживание, и гасил все обвинения и контробвинения в корне. Для него, как кто-то заметил, катастрофа была сродни земному раю. Остальные выглядели так же, как Морган – грязными, уставшими и несчастными.
   Софи нагнулась и начала разминать Моргану онемевшие мускулы возле шеи. Он поежился, явно смущенный. Но длительное общение с кошками не прошло для Софи даром. Она знала, что когда прикосновения действительно неприятны, кошка начинает кусаться, царапаться и в конце концов уходит, недовольно подняв хвост. Поэтому она продолжала массировать, пока Морган не расслабился и не отдался ее рукам.
   – Должна быть какая-то система! – снова сказал он, вытащив свой блокнот и положив его на карту. Несколько монеток сдвинулись с места. – Не похоже, чтобы зараза распространялась по прямой, поскольку районы вспышек не расположены поблизости друг от друга. Я попросил начертить на карте графики миграций и передвижений, однако распространение инфекции не зависит от того, насколько часто общаются жители пещер. Оно не зависит ни от численности населения, ни от смешения рас, ни от соотношения представителей разных полов, ни от количества детей или животных… Если не ошибаюсь, первые признаки были обнаружены здесь, здесь и здесь. – Он тронул три монетки, расположенные довольно далеко друг от друга. – А поскольку разрушение началось в трех пещерах, предположение о том, что оно является карой за нашу агрессивность, становится сомнительным.
   – Стэн! – сказала Мариан. – Ты же сам утверждал, что “Теваке” общается с нами всеми возможными способами. Почему ты не хочешь признать, что это тоже способ общения?
   – Потому что это абсолютно неуправляемый процесс, черт бы его побрал! – ответил Морган.
   – Мы уже знаем, – мягко сказала старая химичка, – что “Теваке” готов позволить некоторым из нас умереть.
   Все умолкли – не хотелось вспоминать вслух о холмиках на кладбище. Под походным микроскопом тонкие волокна саванов становились все более прямыми и менее переплетенными. Запаха гниения не было, и скорее всего его не приходилось ожидать, раз земные бактерии успешно истреблены; но мысль о том, что саваны распадутся и ужасные, не изменившиеся тела покойных будут обнажены, была невыносимой. Саван Стивена Купера в подземелье оставался таким же плотным, как раньше, и когда Софи в последний раз обследовала его, рана не прощупывалась.
   – Я никогда бы раньше не поверил, что скажу это, –проговорил Морган, тщетно пытаясь призвать на помощь воображение, – но я готов повернуть ручку стоп-крана и попросить, чтобы меня высадили на следующей остановке.
   – Брось! – сказала Софи, соскользнув со сталагмита. – Я ничего не могу понять из этих записей. Пойдемте-ка лучше посмотрим, что творится вокруг.
   Они вскарабкались наверх, пробираясь через холмы рассыпавшегося в пыль аргиллита к часовой башне, высоту которой усердными трудами удалось увеличить вдвое, до двадцати футов. Когда ученые добрались наконец до запыленной платформы, перед ними открылся вид на пещеру. Закутанные в теплую одежду, они еле умещались втроем на маленькой платформе. Софи стояла, прижавшись правым плечом к груди Моргана.
   – Я слыхала, кое-кто предлагает назвать нашу пещеру Тинтаджелем. – Морган непонимающе глянул на нее. – Так назывался замок, в котором родился король Артур. От него остались руины на Корнуэльском побережье.
   – Я темный человек, Софи. Я только и делал, что грыз гранит науки. Физика, математика, компьютеры – и немножко химии для души.
   Ближайшая к башне половина пещеры, где располагались построенные из аргиллита жилые помещения, была пока сравнительно нетронутой. Хаотичный лабиринт из стенок разной высоты, полок для спанья и кладовых отсеков выглядел так же, как вчера. Хотя само по себе это утешало мало, поскольку строители говорили, что аргиллит стал значительно менее податливым. С десяток человек, казавшихся непомерно толстыми в зимних пальто или нескольких свитерах, еще трудились над возведением стен. Больше народу возилось вокруг кладовой, выравнивая ее полки, где Арпад предполагал собрать запасы имбирного хлеба на случай, если иссякнут оставшиеся источники. Сам Арпад сидел на низкой стене в накинутом на плечи овчинном тулупе и руководил постройкой. Коллекция банок и бутылок, собранная в лаборатории, уже отошла в общее пользование, и все сосуды были наполнены водой. Стойка с запасами воды находилась в глубине кладового отсека; рядом с ней стояло трое часовых. Скауты и трое членов спецотряда патрулировали границы лагеря, включая границу между жилой территорией и мертвой зоной. Остальные члены отряда А находились в подземелье, охраняя рубку управления.
   Шесты с привязанными ленточками, похожие на шаманские тотемы, отмечали границу пригодной для жизни территории. Поначалу их ставили там, где появлялись первые, самые микроскопические признаки распада, в надежде, что ограничение прохода по зараженным зонам сократит скорость распространения инфекции. Теперь практически все зеленое покрытие на полу пещеры истончилось, что предшествовало появлению зловещих серых пятен, и поэтому границу охраняли уже не столь строго. Тотемы стояли лишь там, где начиналась зона тотального поражения, полностью покрытая серым пеплом.
   – Мне страшно, Софи! – прошептал Морган.
   Софи повернулась к нему и обняла его. Он тоже обхватил ее талию рукой.
   – Я должен что-то заметить! Но я не вижу…
   Она погладила его жесткие запыленные волосы.
   – Увидишь!
   – А если нет? Мы все умрем? Ты. Мариан. Хэт и ее ребенок… Боже, как тут холодно!
   – Не ты один в ответе за это, – попыталась утешить его Софи. – Мы все виноваты.
   Она гладила его, пока Морган немного не успокоился. – Все это очень приятно, но нам надо работать… – сказал он.
   – Давай работать, – откликнулась Софи, поправив красный вымпел, чуть накренившийся от ее движений. – Как ты думаешь, почему распад начался с той стороны?
   Морган вздохнул, обдав теплым воздухом ее ухо.
   – Там было самое интенсивное движение.
   – Да, но мы ведь уже пришли к выводу, что инфекция не распространяется по прямой и вряд ли ее занесешь на подошвах ботинок. Если бы мы разносили заразу во время еды или дефекации, поражение началось бы в районе отхожих мест. Если бы зараза передавалась через одежду, она поразила бы прачечную. Не могу понять, каким образом мы ее распространяем. Почему соседняя пещера практически погибла, а в пещере Ханны все в порядке? И в пещере Хэтэуэй тоже, хотя Фангорн, который находится прямо над ней, гибнет на глазах…
   Морган медленно повернулся к Софи и посмотрел на нее. Тесно прижатые друг к другу, они чуть не столкнулись носами, и Софи видела, как в его глазах отражается работа мысли.
   Он вдруг протиснулся за ее спину и пробрался к узкому выходу, оглядывая пещеру с напряженным и отрешенным вниманием.
   – Я должен пойти и посмотреть.
   – Что посмотреть? – спросила Софи, нырнув в туннель вслед за ним.
   Морган уже спускался быстрым шагом. У подножия башни он протянул Софи руку и почти силком стащил ее со стены, поморщившись от боли. Затем прыгнул вниз и заскользил по косогору, раскинув в стороны руки, чтобы не потерять равновесие. Остановившись внизу, он вновь нетерпеливо обернулся к Софи.
   – Не скажу. Не хочу напрасно обнадеживать тебя. Я сам поверю, только когда увижу собственными глазами. Но если я прав – если я прав – это, возможно, и будет искомое объяснение. – Морган провел грязной рукой по пыльным волосам. – Что нам это даст, понятия не имею, поскольку это объяснение не может быть полным, раз строители жаловались на то, что аргиллит стал менее податливым. Возможно, существует какой-то порог, а мы сейчас находимся ниже него, и если мы хотим остановить распад, нам надо постараться достичь этого порога. Возможно, корабль пытается таким образом дать нам дополнительные стимулы. Короче, все это вписывается в схему… Вписывается!
   Софи схватила его за оба рукава.
   – Стэн Морган! – с нажимом сказала она. – Если ты сейчас умрешь от перевозбуждения или разобьешь себе голову, скатываясь по склонам, так никому ничего и не объяснив, мы окажемся в глубокой заднице, как сказала бы моя бабушка, не будь она изысканной светской дамой. К черту твои страхи! Не бойся возбудить во мне ложные надежды. Скажи!
   Морган взял ее лицо обеими руками и легко, почти рассеянно, поцеловал.
   – Больше всего пострадали те зоны, – выпалил он на одном дыхании, – в которых никто не работал. Здоровыми – или почти здоровыми – остались те пещеры, в которых люди воздействовали на окружающую среду. Картинами, как в пещере Хэт, надписями, как в том туннеле слева, где люди писали свои имена, постройками, – он глянул в сторону их неолитической деревни, по-прежнему не отпуская голову Софи, – лепкой… Короче, взаимодействием любого вида.
   Не исключено, что Мариан права, и таким образом корабль подает знак, пытаясь нас чему-то научить.
   – Есть и другая возможность, которая наверняка понравится тебе гораздо меньше, – сказала Софи, ощущая, как ее челюсть трется о его теплые перчатки. – Не все нейроны человеческого плода или младенца присутствуют в организме взрослого человека. Нервные клетки, не получающие правильных входных сигналов, не образуют достаточно сильных связей и отмирают. Повреждения нервной системы вызывают гибель клеток по нисходящей, потому что они не получают питания, то есть необходимых импульсов. – Софи сделала паузу. – Я хочу сказать, что это, возможно, неуправляемый процесс.
   Морган уронил руки.
   – В таком случае нам надо срочно понять, каким образом дать оставшимся в живых клеткам нужные им сигналы.
 
   – Кажется, нам удалось обнаружить причину распада, – сказала Софи на срочно созванном собрании в бухте. Присутствовали Арпад, Доминик, Мариан, Эй Джи Лоуэлл и Виктория.
   Все они склонились над картой. Смотритель на часовой башне вывешивал зеленовато-голубой вымпел. Температура упала еще на один градус. Надежда, светившаяся в глазах пятерых слушателей, причиняла Моргану почти физическую боль.
   Мариан уселась, сложив ладони на трости. На ней было ярко-синее пальто, черные перчатки – явно ее собственные, поскольку на левой было только три пальца, – и черный шелковый шарф.
   – Замечательно, – спокойно проговорила она. – Продолжайте, пожалуйста.
   – Наиболее значительный распад наблюдается в районах, в которых никто не работал, а меньше всего поражены те зоны, где деятельность была активнее всего. На том краю пещеры разрушения выражены сильнее, чем на этом. Хуже всего сейчас в Эревоне, обитатели которого ничего не делали по идеологическим соображениям. В Фангорне положение тоже плачевное, и поначалу мы приписывали это инфекции, которую занесли беженцы из Эревона. Но теперь мы считаем, что причина прежняя – ведь обитатели этой пещеры не изменили своего отношения к окружающей среде. Зато пещера Хэт осталась нетронутой. Там тепло, покрытие на полу зеленое, и световой цикл не изменился. Посмотрите! – Софи показала на карту. – Серебряными монетками отмечены места, в которых из аргиллита что-то лепили. И чем больше монета, тем активнее была работа. Медными монетами обозначены пораженные районы – и опять-таки, чем больше монета, тем сильнее поражение.
   – Боже мой! – выдохнул Доминик.
   Медные монеты нигде не перекрывали серебряные, хотя местами они лежали совсем рядом: большая серебряная монета возле маленькой медной – и наоборот. Человеческая активность и распад взаимно исключали друг друга.
   – Значит там, где человеческая рука прикасалась… – пробормотала Мариан.
   Виктория оперлась рукой о колено, положила подбородок на кулак и медленно проговорила:
   – В этой Пещере люди работали, однако у нас тоже есть признаки поражения. Разве не так?
   Морган поднял на нее затравленный взгляд.
   – Я знаю, знаю. Просто это единственная схема, в которую укладываются данные, хотя они далеко не полные. Мы не знаем, какого порога развития нам необходимо достичь. Мы не знаем, что обеспечит нам более эффективную защиту: раннее воздействие, как в случае с Хэт, или более позднее, но зато постоянное? И какой вид воздействия лучше всего? – Он выпрямился, раскачиваясь с носка на пятку. Лицо у него было мрачным. – Но мы заглянули в Эревон… Когда пещеру опечатали, там оставили маленькую дырочку в стене. В пещере было абсолютно темно, хотя у нас только что вывесили тогда зеленовато-голубой вымпел, то есть после полудня прошло не более полутора часов. Температура там ниже нуля, несмотря на то что в соседних пещерах значительно теплее. Мы зажгли свечку, сунули ее в отверстие – и она погасла. А воздух, в котором не горит огонь, не пригоден для жизни. Распад в Эревоне начался дней за пять до того, как мы увидели первые признаки поражения в нашем лагере, так что у нас нет времени на сбор информации. Надо что-то делать!
   – И что вы предлагаете? – спокойно осведомился Арпад.
   – Соберем здесь всех – всех, кто трудится на стройках, – и попытаемся охватить как можно более широкую территорию. Пускай все художники и дизайнеры, которые есть на борту, работают над сухими стенами, как это делала Хэт. Пускай идут во все пещеры и рисуют на всех поверхностях, где только можно. Нам надо сделать все возможное, чтобы дать “Теваке” понять: мы все еще здесь и все еще разговариваем с ним.
   – Значит, согласно вашей гипотезе, “Теваке” нуждается в том, чтобы мы ввели ему какую-то информацию? – спросил Эй Джи.
   – Во-первых, это объясняет, зачем нас вообще пригласили, – ответил Морган. – Такова гипотеза Софи. Все дело в развитии. В качестве примера Софи привела развитие нашего мозга. Чтобы человеческие младенцы росли, им необходима сенсорная стимуляция. Иными словами, чтобы они могли жить, к ним надо прикасаться.
   – Человеческие младенцы!.. А это существо – если это вообще существо, а не машина, – не человек! – возразила Виктория.
   – Послушайте! – решительно сказал Морган. – Все, что мы видим, мы можем объяснить только с человеческой точки зрения. Исторические прорывы в познании совершались лишь тогда, когда людям удавалось создать какие-то аналогии. Например, компьютеризация дала возможность смоделировать работу человеческого мозга и таким образом изучить, как действует наше сознание…
   – Хотя порой она сбивала нас с пути, – не удержалась Софи.
   Морган бросил на нее взгляд, выражавший безмолвный упрек: “И ты, Брут!” Софи виновато улыбнулась ему.
   – Все аналогии, метафоры и модели обусловлены тем, кто мы есть и что мы знаем, – продолжал Морган. – Остается только надеяться, что инопланетяне это предусмотрели и дали нам шанс найти решение – таким, какие мы есть, и на основе того, что у нас есть. Если даже они не дорожат нашей жизнью, то жизнь “Теваке” им определенно дорога, и они обязаны дать кораблю шанс выжить.
   – Это если предположить, – сказал Эй Джи, – что происходящее угрожает его жизнеспособности. Но распад затронул лишь систему нашего жизнеобеспечения, структура корабля, на мой взгляд, не пострадала. Мы можем все подохнуть от голода и холода, а потом система абсорбирует нас и восстановится. – Он легонько пожал плечами. – Кто знает, сколько раз это уже происходило?
   – Прав я или нет, такова моя интерпретация происходящего. Надо работать. Правда, не исключено, что у нас уже нет времени. – Мрачный тон Моргана привлек к нему всеобщие взгляды. – Простите, но то, что я увидел в соседней пещере, напугало меня.
   – Дядя Стэн! – позвала его Хэтэуэй из дверного проема. – Мне надо поговорить с тобой.

54. Морган

   – Прочитай, ладно? – сказала Хэт, протянув ему два листка.
   Она стояла, завернувшись в одеяло и накинув его конец на голову. Другой конец свисал сзади ниже колен. Лицо девушки было напряженным.
   – Хэт! – Морган глянул через плечо на бухту. – Мне нужно вернуться туда. Похоже, нам удалось начертить схему поражения…
   – Я слышала, – откликнулась Хэт. – Вы молодцы. Только, возможно, этого мало. Прочитай, ладно? Здесь ты найдешь много объяснений. Не переживай за них, – добавила она в ответ на еще один взгляд, брошенный Морганом через плечо. – Арпад организует все, что нужно.
   Морган еще раз посмотрел ей в лицо и перевел взгляд на бумагу. Когда он начал читать, Хэт отвернулась и стала осматривать пещеру. Морган быстро пробежал глазами листки, оценивая их важность, а затем прочел еще раз, каждое слово.
   – Боже мой, Хэт! – тихо проговорил он.
   Она отчаянно прильнула к нему, безмолвно умоляя обнять ее. Морган обхватил ее руками – и почувствовал, как между ними шевелится ее ребенок.
   – Прости, что я попросил тебя, Хэт. Прости, что я взвалил на тебя такую ответственность.
   Она ничего не ответила. Когда он отстранился, чтобы взглянуть на нее, то увидел, что Хэт все еще не отрывает глаз от покрытой пеплом части пещеры.
   – И все-таки я должна это сделать, дядя Стэн, – прошептала она.
   – Нет! Ты же слышала: мы считаем, что распад непосредственно связан с нашей активностью. Может, все, что нам надо, это…
   Хэт внезапно отпрянула от него и уставилась своим обычным упрямым взглядом.
   – Ты не понял! Ладно, я, наверное, не написала все до конца, но я постоянно думала о том, как мне остаться собой. И я поняла, что должна выполнить твою просьбу. Потому что иначе я перестану быть собой. Понимаешь? Все эти годы я заботилась о маме и ребятах. Именно это помогло мне стать самой собой. – Она сглотнула. – Скоро у меня родится дочка. Я буду для нее единственной опорой. Так что мне снова придется взять ответственность на себя. Поэтому я считаю… я считаю, что не имею права отказаться. Если не я, то кто же? Ты меня понимаешь? Если ты действительно думаешь, что у меня получится – только будь совершенно честным со мной, потому что ты умнее всех, кого я знаю, – значит я должна это сделать.
   – Как жаль, – невпопад брякнул Морган, – что мы с тобой такие близкие родственники!
   – Сколько дашь мне за то, чтобы я не передала это Софи? – ухмыльнулась Хэтэуэй.
   Но усмешка тут же пропала с ее лица, и она молча вцепилась в его рукав, предоставив Моргану самому подбирать слова.
   – По-моему, ты должна попытаться. Мне кажется, прямой контакт даст нам куда больше, чем лепка и картины. Но я хочу, чтобы ты знала, – добавил он, положив руки ей на плечи, – что я… В общем, я не стану отрицать, что надеюсь на чудо – но я не жду его от тебя. Мы действительно не знаем, получится из этого что-нибудь или нет. Быть может, сейчас просто не время. А поскольку я знаю тебя, знаю твою настойчивость, храбрость и твое… ослиное упрямство, то я уверен: если ты не сможешь установить контакт, это не потому, что ты плохо старалась. Короче, я пытаюсь сказать, что у тебя может не получиться. Однако в любом случае ты нас не подведешь.
   – Я бы сказала тебе то же самое, если бы ты меня не опередил, хотя другими, не такими красивыми словами. – Она обняла его и крепко прижалась к нему. – Ладно, пошли.
   – Куда?
   – Вниз, к веретену. Куда же еще? – Хэтэуэй пожала плечами, словно это настолько очевидно, что не требовало объяснений. – Туда, где был Стивен.
 
   Внизу было тепло, что после стужи пещер одновременно успокаивало и тревожило. Успокаивало, потому что это место они еще не потеряли; тревожило, потому что могли потерять.
   Хэт не стала смотреть на пепельно-серый пейзаж на стене. Она вытащила подкладку от спального мешка Стивена из кучи вещей, сваленных у стены, встряхнула ее и расстелила на более или менее ровном участке серпантина.
   – Здесь?
   Морган кивнул. Хэт прилегла на пандус, опершись на локоть.
   – Бог ты мой! Не представляю, как я смогу туг уснуть, – пожаловалась девушка, глядя на Моргана снизу вверх. – Так неудобно!
   Морган присел рядом с ней.
   – В записках Стивена сказано, что со временем он научился устанавливать контакт с кораблем не только во сне, но и наяву.
   – Ладно. – Последовала короткая пауза, а затем решительный вопрос: – Так что же мне ему сказать?
   Морган думал об этом всю дорогу.
   – Стивен говорил, что ему удалось зажечь свет, потому что захотел…
   – Ты что, шутишь? – фыркнула девушка. – Типа “загадай желание”, да?
   Он взял ее холодную руку в свои.
   – У тебя образное мышление, Хэт. Представь себе корабль таким, каким он был. Представь себе свет, зеленое покрытие на полу, чистую воду, бегущую по стенам, имбирный хлеб – много чистого имбирного хлеба. И людей тоже представь. Не такими, какие они сейчас, а такими, какими они были семь дней назад – усердными и довольными.
   Хэт покачала головой:
   – Было, да сплыло. Мне эта идея не по душе.
   – Тогда представь себе то, что тебе хотелось бы здесь видеть. Загадай желание! Подумай о том, как будет выглядеть пещера, когда мы перестроим ее. Представь меня и Софи в лаборатории. И Мариан. И себя тоже, если хочешь. Можешь представить там инопланетян – в виде наших друзей. Я не знаю, каким должно быть твое сообщение! Просто не знаю. Постарайся объяснить “Теваке”, что мы согласны начать все сначала, и не раз, а столько, сколько придется. Скажи “Теваке”, что мы больше не будем сражаться друг с другом.
   Хэт скептически усмехнулась.
   – Хэт! Если причина всех нынешних несчастий в том, что мы слишком увлеклись собственными проблемами и забыли про “Теваке”, люди будут вынуждены решать свои конфликты другими способами. А если ты поймешь, что причина совсем в другом, я первый поведаю об этом всем, хотя никому не скажу, что мы можем продолжать наши маленькие войны. Не намерен снова пережить то, что нам пришлось пережить в последние пять дней.
   – Я с тобой согласна, дядя. – Хэт в порыве чувств встала на коленки и крепко обхватила его руками. – Если у меня ничего не получится, – прошептала она, – я все равно не хочу умирать.
   Морган позволил ей обнять себя, но не обнял ее в ответ, глядя мимо девушки на печальные останки пейзажа Стивена.
   – Если у тебя ничего не получится, – просто сказал он, – мы придумаем что-нибудь другое.
   – Хорошо, дядя Стэн.
   Морган слышал, как трутся ее волосы об аргиллит, пока она пыталась поудобнее уложить голову на широком корневище.
   – Расскажи мне что-нибудь перед сном, – попросила Хэт. – Расскажи мне мою любимую историю.
   “Очень вовремя!” – подумал Морган, трогая языком пересохшие губы.
   – Давным-давно, – начал он, – на маленькой планетке, далеко отсюда, жил человек по имени Галилео Галилей. Хотя вообще-то история начинается не с него – она началась на миллион лет раньше, когда первый человек посмотрел на звезды… А может, еще раньше, когда первые частички космической пыли залетели на Землю и проросли. Но если я буду рассказывать о них, на это уйдет вся ночь. Поэтому я начну с Галилея. Он был астрономом, то есть изучал звезды.
   И Морган рассказал племяннице историю астрономов –Галилея, Кеплера, Браге и историю ракетостроителя Вернера фон Брауна, талант которого извратила война. Он рассказал ей о первом русском спутнике, о “Меркьюри” и Шепарде, об “Аполло” и Луне, о “Челленджере”, “Патфайндере” и Марсе. Он рассказал этой девочке, которая стала женщиной, о кипящем котле человеческих и государственных амбиций, о научном любопытстве, корпоративной жадности, индивидуальном и коллективном восприятии и воображении – в общем, он рассказал ей о том, как человечество стремилось в космос. И, как любой поистине талантливый рассказчик, он открывал при этом для самого себя все новые подробности и нюансы. Он понимал, что больше ему никогда не удастся рассказать эту историю так же хорошо.
   Под конец он погладил ладонью ее руку и почувствовал, как тонкая пленка, соединявшая их, порвалась. Сердце у Моргана бешено забилось. Он затаил дыхание, прислушиваясь к самому себе, но ничего особенного не обнаружил. Может, “Теваке” и слушал его рассказ – но говорить с ним не стал.
   – Хэт! – окликнул Морган.
   – Картины! Картины, дядя Стэн! – выдохнула она. Морган чувствовал, как бьется ее пульс – в унисон с его собственным.
   – Мне больно, – прошептала Хэт, пытаясь отдернуть руку.
   Морган немного ослабил хватку, перестав ощущать ее пульс.
   – Хэт!
   – Рассказывай дальше, – попросила она.
   – Но мне больше нечего… – Он осекся.
   – Рассказывай!
   И он стал рассказывать дальше – не этой девочке, а незнакомке. Он рассказал историю бедного мальчика, жившего в стране мечтаний и грез, умного и не очень смелого мальчика, у которого не было ни малейшей надежды и никаких шансов, но который тем не менее пошел по единственной дороге, которую видел перед собой, – по дороге, ведущей к звездам. Он рассказал, как смог, историю девочки, выросшей в неге и роскоши и знавшей, что она, возможно, не доживет до пятидесяти лет. Он рассказал историю другой девочки из бедной семьи, смелой девочки, которая поддерживала своих близких на протяжении долгих и трудных лет, но не смогла обрести счастья в спокойной и сытой жизни, и поэтому ей пришлось искать другие трудности и взвалить на себя новую ответственность. Он с удивлением услышал, что рассказывает историю их полета, вылившуюся в апологию этого летящего сквозь космос осколка человеческой расы, который в своем микрокосме отражал все сильные и слабые стороны человечества.