Синклер Элисон. Вереница

   У входа на часах стояла всего одна женщина, худая и долговязая, с темной копной нечесаных седеющих волос. В ушах у нее болтались огромные металлические кольца лилового цвета, доходившие почти до костлявых плеч. На ней были черные бриджи для верховой езды, кроссовки и лиловая майка с университетской эмблемой.
   – Вы пришли присоединиться к нам – или снова спорить о границах? – спросила она вместо приветствия, махнув в сторону дуги, образованной палками с привязанными к ним ленточками коричневого цвета. Дуга, резко изгибаясь, уходила к противоположному от Софи входу в пещеру. – Мы имеем право прохода по вашей территории! А где ваша ленточка?
   – Я ее выбросила. Но я не собираюсь к вам присоединяться. Я ищу свою кошку. Светлую сиамскую кошку, с ошейником…
   – Ее зовут Мелисанда? Да, она здесь, – суховато отозвалась женщина и посторонилась, давая Софи пройти.
   Туннель оказался длиннее, чем выглядел поначалу, с пологим полом и слишком низким потолком. Дойдя по пещеры, Софи с облегчением выпрямилась, поставила на пол корзинку и сняла со спины рюкзак.
   Женщины и дети в поте лица трудились над системой прудов и каналов, которые они сооружали из обнаженного пласта породы. Посредине между полом и потолком у стены с водопадом висели на канатах две женщины, упираясь коленями в аргиллит и прокладывая длинный водосток, ведущий вниз, к вершине пласта. Две другие женщины примостились на этой вершине, в свою очередь продолжая желоб дальше, а остальные работали над ступенчатой системой неглубоких прудов, из которых вода поступала вниз. Женщин было не меньше двадцати пяти, да еще им помогали – или мешали – около десятка ребятишек. Другая группа детворы возилась подле сухой стены с отверстиями в виде сот, сооружая пандус, ведущий к одному из отверстий. Среди них мелькала белая голова Мариан Уэст. Ханна, сжимая в руке пачку бумажек, с выражением немого восторга наблюдала за обеими группами работающих.
   Дети, вылетевшие, как рой мух из заплесневелого гамбургера, бросились под предводительством веснушчатого темноволосого парнишки к Софи. Основываясь на опыте общения с кузенами много моложе себя, Софи сразу мысленно прозвала предводителя “дьяволенком”. Она улыбнулась. Но мальчик, увидев корзинку для домашних животных, не улыбнулся в ответ.
   – Во блин! – выпалил он.
   Может, поэтому худосочная женщина так сухо разговаривала с ней? Боялась, что дети расстроятся?
   – Все равно ее нельзя сейчас трогать! – заявил мальчуган. – Она еще не оклемалась.
   – Не оклемалась?
   На шум чуть ли не бегом прибежала контрастная парочка – Ханна и Голубка. Их приветствия тоже были сдержанными, но когда Софи объяснила причину своего прихода, лица прояснились, а улыбки стали теплее. Почему? Потому что она пришла как частное лицо, а не как представитель лагеря? Насколько же сильны трения между женским сообществом и группой из главной пещеры?
   – Когда Мелисанда попала к нам несколько дней назад, это было как подарок на Рождество, – с неподдельной печалью, словно большой ребенок, у которого отнимают игрушку, сказала Ханна. – Может, мы сумеем договориться?
   – Насколько я понимаю, она была больна?
   – Да. – Ханна виновато потупилась. – Но у нас тут есть ветеринар; по ее словам, кошечка поправится.
   Жилое помещение находилось справа от водопада и было разгорожено разными тряпками и занавесками.
   – Это временно, пока мы не закончим постройку постоянного жилья, – улыбнулась Ханна. – Мы никак не можем подобрать подходящее слово. Скорее лепка, чем постройка.
   Она с готовностью продемонстрировала Софи проработанный до мельчайших деталей план трех– или четырехъярусного пещерного поселка, вылепленного из стены с отверстиями в виде сот. Отверстия на плане были углублены и соединены между собой, а ко входам вели пандусы, балконы и мосты. План понравился Софи куда больше, чем тот, что утвердили на общем собрании в главной пещере.
   – Ханна собиралась учиться на архитектора, – пояснила Голубка.
   Мелисанда лежала в гнездышке из подушек и одеял. За ней ухаживала миниатюрная женщина с короткими, небрежно остриженными светлыми волосами и обветренной кожей.
   – Это Барретт, наш ветеринар.
   – Откровенно говоря, я специалист не по домашним, а по сельскохозяйственным животным, – призналась ветеринар, – но, похоже, ваша красавица идет на поправку.
   Возможно, Мелисанда действительно шла на поправку, однако выглядела совершенно больной. Учуяв запах Софи, она встала и выбралась из своего гнезда. Софи присела на корточки. Кошка улеглась ей на колени и привычно заурчала.
   – Что с ней?
   – Мы не знаем, – сказала Барретт. – Вчера у нее была очень высокая температура, почти всю ночь. Я уже говорила: я не специалист по кошкам, так что я старалась просто придерживаться основных правил. Давала ей побольше воды и старалась успокоить ее. – Она покачала головой и добавила печально: – Я чуть с ума не сошла, потому что детишки ужасно переживали. Я ничего не имею против домашних животных – меня пугают их маленькие хозяева. Если с их любимцами что-то не так, дети проливают потоки слез.
   Мелисанда пошевелилась под рукой Софи и легонько куснула ее за большой палец, выражая таким образом свое недовольство.
   – У нее на боку что-то вроде блошиного укуса, – сказала Барретт. Софи осторожно провела пальцами по небольшой припухлости. – По-видимому, он все еще болит. Вы не прихватили с собой лекарств или сухого корма? А то у нас нет кошачьей еды.
   Софи взяла Мелисанду на руки.
   – У меня есть сухой корм в рюкзаке, – сказала она, вставая.
   – Кто-нибудь из нас принесет, – сказала Голубка и осеклась, увидев, как изменилось лицо Софи.
   Так вот что поразило ее в их лицах! Как же она сразу не догадалась? Софи полагала, что атмосфера в этой пещере более дружелюбна просто потому, что руководители женского сообщества не ожидали кризиса и не взвинчивали людям нервы. Но нет! “У нас нет кошачьей еды”, – сказала Барретт. И хотя женщины могли бы сделать хорошую мину при плохой игре, детей непременно выдали бы голодные взгляды.
   Неудивительно, что ее так сдержанно встретили, если у них есть продукты, в то время как в главном лагере все время орали о кризисе и пытались присвоить все съестные припасы.
   – Значит, самим вам еды хватает… – проговорила Софи. Голубка, Барретт и Ханна переглянулись.
   – Давайте покажем ей, – промолвила Барретт. – Пускай она знает, что надо искать. – Последовала небольшая пауза. – Если они там не догадаются, нам все равно придется им сказать. Иначе нас не оставят в покое, пока мы не замуруем вход.
   – Вы нашли источник питания? – спросила Софи.
   – Дайте-ка мне пока Мелисанду и сходите посмотрите, – сказала Барретт, с вызовом глядя на своих товарок. И продолжила, посмотрев на Софи: – Боюсь, ваша кошка заболела после того, как мы покормили ее этим… дети называют его “имбирным хлебом”.
   – Да, мы намеренно использовали вашу кошку как подопытное животное, – произнесла Ханна. – Мне очень жаль. – Рука у Софи напряглась; Мелисанда заурчала громче. – Нам пришлось выбирать: или она – или одна из нас.
   – Я понимаю, – севшим голосом отозвалась Софи. В пещере повисла тишина.
   – Как потом выяснилось, – с наигранным оживлением в голосе сказала Голубка, – дети попробовали хлеб раньше кошки. Когда Мелисанда заболела, мы пытались внушить им, чтобы они его не трогали. Но Марк послал нас подальше и заявил, что она не могла захворать от еды, потому что он уже ел этот хлеб.
   – Не исключено, что он вреден только Мелисанде, – осторожно проговорила Барретт. – Не знаю, чем вы будете кормить ее, когда кончится ваш запас. Больше я животных на этом корабле не встречала.
   – Мэгги говорила, что видела какое-то летающее насекомое, когда передвигала вехи нашей границы, – вставила Ханна.
   – Так это ж Мэгги! – с нескрываемой симпатией произнесла Барретт. – Давайте не будем вставать в позу. Ведь на карту поставлена жизнь людей. – Она глянула на Софи. – Мы от всей души надеемся, что этого хлеба на корабле хватит, чтобы прокормить ваш лагерь. Но я вас предупреждаю: мы без боя не сдадимся! Мы улетели с Земли не для того, чтобы бороться за равноправие женщин! Мы считаем, что по определению имеем равные права и не нуждаемся ни в каких подачках, ясно?
   Эту твердую решимость определенно разделяли все три женщины – и что-то дрогнуло в сердце Софи, хотя она редко думала о равноправии полов. Она невольно вспомнила все мелкие подначки и оскорбления, которые ей пришлось выслушать и пережить в обществе, ориентированном на мужчин. Софи довольно рано поняла, что, если она хочет чего-то добиться в этом обществе и жить в мире с собой и окружающими, ей на многое надо научиться закрывать глаза.
   – Пожалуйста, не рассказывайте в лагере о том, что видели у нас, – попросила Ханна. – Что бы там у вас ни случилось…
   – Этого я не могу обещать, – ответила Софи.
   Она отдала Мелисанду, энергично выразившую свой протест, и встала, давая понять Ханне и Голубке, что готова следовать за ними.
   Софи давно заметила темно-зеленую накидку, наброшенную на самый конец одной из привязанных веревок, и решила, что она отгораживает лампу. Но лампа, как выяснилось, была на полпути к двери, вдали от воды и жилого пространства. А за темно-зеленой накидкой в расщелине на стене виднелся нарост янтарного цвета. Края этого нароста были золотистыми и влажными. “Золотой сироп”, – подумала Софи, и в воздухе действительно был разлит слабый аромат сиропа или карамели из детства. Там, где набухшая масса была срезана со стены, виднелись следы пальцев и ножей.
   Голубка отколупнула кусок.
   – Можете попробовать, если не брезгуете из моих рук…
   Она протянула массу Ханне, которая непринужденно взяла ее и сунула в рот. Софи не могла с уверенностью сказать, была эта непринужденность естественной или наигранной. Странное дело, однако она чувствовала себя так, словно ее пригласили на послеполуденный чай с булочками. Софи отщипнула небольшой кусочек от массы, протянутой Голубкой, положила его в рот и осторожно пожевала.
   Несмотря на свой вид, масса не была ни клейкой, ни слишком сладкой. Больше всего она напоминала по вкусу мякоть кокосового ореха.
   – Мы, естественно, не имеем ни малейшего представления, удовлетворяет она все потребности нашего организма или нет, – сказала Голубка. – Мэгги (вы видели ее у входа, она биохимик) и Мариан Уэст провели серию химических опытов, пользуясь некоторыми веществами из нашей аптечки и химикатами, захваченными Мэгги с собой. Так вот, опыты подтвердили наличие крахмала, сахара и белка, но что касается витаминов и минералов, тут мы в полном неведении. Остается лишь надеяться, что они там есть, потому что очень скоро эта масса станет нашим единственным источником питания. Пока она нам не надоела, однако хотелось бы, конечно, иметь для разнообразия какие-нибудь приправы. Если приглядитесь повнимательнее, вы заметите, что эта масса образуется из жидкости и затвердевает при соприкосновении с воздухом. Сама жидкость довольно горькая и наверняка не предназначена для употребления в пищу.
   Софи проглотила кусочек. Желудок заурчал, требуя еще.
   – Вы показали, что искать, спасибо. Я пока оставлю рюкзак и корзинку у вас – в рюкзаке есть корм для Мелисанды, – а сама отправлюсь на поиски. Потом вернусь и доложу вам, что нашла. – Софи помолчала и добавила: – Я сообщу вам, если решу рассказать об этом остальным.
   Вид у них был не очень довольный, но задерживать ее не стали.
   Поиски продвигались очень медленно. Памятуя о том, что съедобная масса росла в узкой расщелине и случайно наткнуться на нее трудно, Софи заглядывала в каждый туннель и обследовала все выступы и щели. Будь у нее помощники, дело пошло бы быстрее, но чтобы позвать на помощь, требовалось дать какие-то объяснения. А что она могла сказать, не выдав женщин из пещеры? Даже если она найдет “имбирный хлеб”, придется поломать голову над тем, как все это преподнести.
   К счастью, большинство людей переместились к центру пещеры, поближе к складу съестных припасов, – хотя в одном месте Софи так злобно турнули прочь, что она решила привлечь к этой пещере внимание Доминика. Ее обитатели явно что-то скрывали.
   Софи обследовала пещеру за горным массивом, и ее мало-помалу начало охватывать отчаяние, как вдруг она увидела золотистый нарост, скрытый в разломе “скальной” породы, причем вдвое больше, чем нарост в женской пещере. Софи отколупнула кусочек и положила в рот. Масса была точно такой же, по крайней мере на вкус. Как выразилась в разговоре Мэгги, она куда более естественна для окружающей их среды, нежели пакетики из фольги с надписями “Ветчина, яйца и тушеные помидоры – только добавь воды”.
   – Если бы сегодня проводили лотерею, – пробормотала себе под нос Софи, – я бы купила билет.
   Она запомнила место и продолжила поиски. Вряд ли этот нарост мог прокормить всех жителей лагеря.
   Вскоре она обнаружила еще один нарост, а затем еще, точно так же скрытые в расщелинах, и ее страхи, как бы не выдать женский анклав, исчезли без следа. Теперь надо было лишь придумать правдоподобное объяснение, с какой стати ей вздумалось обшаривать все укромные уголки, щели и трещины и почему она решила, что эту штуку можно есть.
   Софи прошла мимо искрящегося водопада к следующему ряду расщелин и пещер, расширяя район поиска, хотя искала уже не так напряженно и внимательно, как раньше. Она почти обогнула горный массив, оказавшись с другой стороны от женской пещеры, когда до ее слуха донеслись приглушенные голоса и смешки, раздававшиеся из-за скального выступа. Рядом валялись свежие окурки, еще не поглощенные зеленым покрытием пола. Софи заглянула за выступ, и в ярком свете небольшой пещерки увидела пять одетых в черное фигур, сбившихся в кучку, ребят и девушек. Они увидели ее и умолкли. Одна из девушек торопливо сунула в рот то, что держала в кулаке.
   – А чего? – процедил парень. – Уже и жвачку пожевать нельзя? Это что – преступление?
   Услышав его голос, Софи невольно взглянула на руку парня – и, как ожидала, увидела на ней повязку, изрядно истрепавшуюся и посеревшую от грязи. Парень оказался на удивление рослым и привлекательным, с гвоздиками в ушах, колечком в ноздре и капризно очерченными, как у Джеймса Дина, губами – хотя даже если бы ему сказали, кто такой Джеймс Дин, он явно счел бы его слишком старым и недостаточно крутым.
   Девушка, сидевшая рядом с ним, шепнула:
   – Гарет! Это она!
   – Все правильно, именно я, – спокойно проговорила Софи. – Но это было давно и неправда. Я знаю, что это не жвачка, но вы не волнуйтесь. Просто я думаю, что вы должны рассказать об этом кому-нибудь из лагеря.
   – С какой стати? – спросил другой парень.
   – Выплюнь ее, бога ради, пока тебя не стошнило! – сказала Софи девушке, которая побледнела и покрылась потом.
   Услыхав ее повелительный тон, девица отвернулась и, кашляя и задыхаясь, выплюнула большой кусок золотисто-янтарной массы.
   – С такой, что я пока единственная об этом знаю, – продолжила Софи, – однако я не против отдать вам лавры первооткрывателей. А нам отчаянно нужна еда.
   – Здесь на всех не хватит.
   – Здесь – возможно, но я видела три других нароста на этой стороне пещеры. Вы можете сходить и проверить, если хотите. А на другой стороне пещеры я даже еще не искала.
   – Ладно, – кивнул Гарет. – Мы сходим и проверим. Но этот нарост наш, ясно? Мы его нашли!
   – Мне все равно, какой из них вы покажете остальным. Главное, покажите им хоть один.
   – А что вы за это хотите? – спросил третий парень. Софи пожала плечами.
   – У меня есть дела поважнее, и мне совсем не улыбается до хрипоты спорить с комитетом о том, съедобна эта штука или нет. – Софи помолчала и обратилась к Гарету: – Я должна извиниться перед тобой. Зря я схватилась за нож.
   – Да уж, – пробурчал он, прищурившись. Взгляд его немного оттаял. – Хотя я тоже вел себя как дурак.
   Софи подождала немного, чтобы дать ему время свыкнуться с мыслью о примирении, и добавила:
   – Кстати, если вы хотите сохранить этот нарост для себя, не разбрасывайте здесь окурки.
   Они все разом помрачнели.
   – У нас больше нет сигарет.

15. Хэтэуэй

   Потрясающе! Моя роспись начала сама себя раскрашивать.
   Я рисовала Магеллана, стоящего на палубе с секстантом в руке, и вдруг заметила, что, когда я проводила линию коричневым мелком, на стене появилась желтая полоска, словно она изменила свой цвет. Я начала проводить линии пальцем – и обалдела! Оказывается, цвет зависит от того, насколько сильно ты нажимаешь. Когда я рыла туннель, проявился аналогичный принцип: все зависело от силы трения. В общем, теперь я могу раскрашивать большие площади просто пальцами и ладонями. Цвета очень яркие, особенно при свете, и самых разнообразных оттенков – оранжевые, зеленые, голубые… А вот красный у меня не получается. Для него нужно более легкое прикосновение. Я пробовала дуть на стену, но все без толку.
   Я собиралась нарисовать Магеллана с секстантом в сумерках ночи, но теперь решила изобразить его на закате, чтобы и небо, и море играли разными красками. Правда, Армстронг будет выглядеть странновато на фоне сияющего голубого неба вместо черного, и я не знаю, как мне снова сделать стенку белой для новой росписи, но зачем пока ломать голову? Раз корабль дарит мне свои краски, надо ими воспользоваться. Может, я сумею изобразить тени, если разотру в порошок темный мелок? Я пыталась затемнить некоторые места картины с помощью пыли от аргиллита, который соскоблила со стены, но пыль остается там ненадолго, а потом исчезает. Скорее всего просто осыпается.
   Что же до аргиллита – я отколола от стены несколько небольших выступов, потому что хотела сделать из него посуду. Однако он очень быстро превратился в горстку серой пыли. Кстати, то же самое происходит и с зеленой порослью на полу. Я решила сделать мой матрац потолще и нарезала этого лишайника, но он вскоре рассыпался в прах. Зато на стенке начала расти влажная коричневатая выпуклость, похожая на кленовый сироп. Я еще не пробовала его, хотя мне до смерти надоели батончики из мюсли, батончики с биодобавками и витамины, к тому же они у меня скоро кончатся. Но когда я отколупнула немного этой коричневатой пасты и положила ее на пол, в ней проросли махусенькие волоконца, и она становилась все тверже и тверже, так что в конце концов я уже не могла понять, почему я ее не вижу – то ли она впиталась в пол, то ли эта зелень ее съела. Короче говоря, через день паста пропала без следа. Но что еще более странно, когда я прилепила немного пасты на стену, из камня высунулись такие же волоконца, оплели ее, и в конце концов она тоже исчезла. Вся разница в том, что волокна из стенки появились не так быстро, как из пола. Жаль, здесь нет дяди Стэна. Мы бы с ним это дело обсудили. Может, когда мой туннель будет готов, я спущусь вниз и поспрашиваю о нем.
   У меня жутко болит желудок от того, что я сижу скорчившись в туннеле; я глотаю противокислотные таблетки горстями и стараюсь не думать о том, что будет, когда они кончатся. Туннель получается узкий – так, что я еле могу протиснуться, – а выход я хочу сделать как можно более пологим и длинным, чтобы его приняли за неглубокую ямку, если кто-нибудь случайно на него наткнется. Потом, когда я сама стану больше, я могу сделать побольше и его. Поскольку материал стен напоминает скорее аргиллит, а не камень, завалов можно не бояться. Мне так не терпится поскорее закончить туннель! После того как Стивен ушел, я осталась одна-одинешенька, и мне ужасно грустно… Дело не в том, что я втюрилась в него. (Хотя у меня бывают очень странные сексуальные фантазии. По-видимому, гормоны играют, вопрос о партнере им без разницы.) Забавно, я никогда в жизни не зацикливалась так на своем теле. Все, что с ним происходит, затрагивает и меня, и ребенка. И это единственное, что сейчас важно. Все, что находится вне моего тела, либо не имеет значения, либо представляет угрозу. Беременность – ужасно эгоистичное состояние. Даже желание видеть Стивена и других людей вызвано тем, что мне необходимо их поклонение. Я чувствую, что имею на это право. Рассудок говорит мне, что это безумие, никто не собирается мне поклоняться…
   Ладно, я не буду больше об этом писать, а то вы подумаете, что я совсем сдвинулась, тронулась и рехнулась.

16. Софи

   Пологий склон у подножия горного массива образовывал естественную сценическую площадку, окруженную естественным же амфитеатром. Доминик, стоя в центре площадки, крикнул, поднеся рупором ко рту ладони:
   – Подойдите поближе! У нас нет микрофонов!
   Но у них не было также транспорта, музыки и ветра, так что его голос был слышен на удивление хорошо. Чуть подтянулись вперед только те, кто был совсем далеко, поскольку им надоело переспрашивать “Что он сказал?” и “Погромче можно?”.
   Было утро седьмого дня, и атмосфера в пещере царила оптимистическая. Люди были сыты, жили в тепле и хотели поразвлечься. Софи с гораздо большим удовольствием поработала бы в своей так называемой лаборатории, где она исследовала различные патологии, но Доминик не без ехидства напомнил ей, что она сама посоветовала им принять конституцию, и поэтому ей не помешает по крайней мере понаблюдать за процессом.
   У стоявшего на сцене Арпада тоже был такой вид, словно он предпочел бы оказаться где-нибудь в другом месте. Он сгорбился, записывая что-то карандашом на своем единственном листке бумаги, который уже посерел от того, что Арпад постоянно что-то писал на нем, а затем стирал. Насколько Софи могла судить, тот же самый листок был у него семь дней назад. Бедолага писал, бормоча себе что-то под нос. Софи смотрела на его резкие черты почти с симпатией. Он верил в порядок. Она тоже. Именно поэтому она в конце концов помирилась с ним, Домиником и комитетом. Поэтому – а еще потому, что ей обещали дать время для ее исследований, какими бы непонятными они им ни казались. Хотя Софи должна была признать – по крайней мере про себя, если не вслух, – что сама не понимала, какие результаты могут дать ее исследования в столь примитивных условиях.
   Рядом с Домиником стояла миниатюрная женщина в синем костюме, с такой гордой осанкой, что Софи не сразу признала в ней вдову человека, умершего в самый первый день. Софи думала, ей лет шестьдесят, но теперь она выглядела на десять лет моложе. Волосы гладко зачесаны, в мочках сверкают крохотные камушки…
   Доминик громким свистом и взмахами рук призвал собравшихся к молчанию. Женщина слегка поморщилась, привычно потянулась рукой к кафедре и, не нащупав оной, неловко сжала ладони.
   – Меня зовут Виктория Монсеррат. Я юрист, специалист по международному праву, и была одним из авторов Монреальского соглашения.
   Она сделала паузу, а вокруг Софи послышался разноголосый гул. Семь или восемь толмачей переводили сказанные женщиной слова тем, кто стоял поблизости.
   Виктория чуть склонила голову, выжидая, когда утихнет шум.
   За семь дней выяснилось, что на корабле представлены все этнические и языковые группы и секты, которые связались на Земле с пришельцами и получили от них ответ. Поначалу казалось, что в этом людском смешении нет никакой системы. Место отправления не играло никакой роли. Сама Софи, к примеру, прибыла сюда из Бостона, Стэн Морган – из Чесапикского залива, старенькая Мариан Уэст – из английского города Плимут, а Адриен ла Флер и ее спутник – из Сиэтла, штат Вашингтон. Арпад с Домиником работали в консультативном комитете по делам беженцев в Лондоне; Виктория Монсеррат, ее покойный супруг и падчерица прибыли из Новой Шотландии, то есть из Канады. Многие бродили по пещере, в одиночку или группами, разыскивая пропавших знакомых или родственников, которые стояли рядом с ними на пляже и, как они надеялись, попросту затерялись в здешних обширных катакомбах.
   Прошло несколько дней, и лишь тогда люди начали осознавать, что система отбора все-таки есть, причем определяющим фактором в ней является язык. Все, кто изначально попал в эту пещеру, были собраны из регионов, в которых основным языком общения был английский. В соседних пещерах преобладали носители японского, шведского, русского, испанского… в нескольких пещерах были смешаны языки малых народностей. Вполне логично, что после первых кратких контактов с носителями таких языков, как русский, например, люди по привычке разделились на друзей и врагов, а поскольку каждая группа стремилась заявить исключительные права на территорию и изгнать остальных, на корабле разгорелась междоусобная вражда. Так что нынешнее собрание было посвящено не только обсуждению прав личности и конституционных положений.
   Виктория разжала и снова сжала ладони.
   – Я уверена, что многие из вас слышали о Монреальском соглашении, подписанном тридцатью одним государством двадцать восьмого марта текущего года. Надеюсь, вы знаете, что главной целью этого документа было достижение согласия между странами в отношении инопланетного корабля и распространение действия международного права на космическое пространство, в котором те из нас, кто решил лететь с пришельцами, могли оказаться. В свете того, что мы увидели здесь, это соглашение отнюдь не является чистым теоретизированием, как казалось раньше, когда мы думали, что инопланетяне будут более активно вмешиваться в наши дела.