Страница:
На широкий простор жизни!
Между тем подошло и "производство": гардемарины превратились в м и ч м а н о в. Мичманский мундир, черный с золотым шитьем. Кортик на боку, а по праздникам – палаш! На голове треугольная шляпа с черным султаном.
Теперь для Гавани окончательно куда-то в небытие провалился Ильюшка, исчез и Илья Маклецов, сперва кадет, потом гардемарин, и на их место вдруг откуда-то взялся Илья Андреевич Маклецов, мичман императорского российского флота, жених Елены Павловны Мишуриной…
- И что он в ней нашел? – недоумевали гаванские барышни, делая кислые гримаски. – Худая и вовсе без авантажа…
На Английской набережной в доме князя Холмского отпраздновали "производство". Отец Вадима открыл для молодежи все свои хоромы. Вадим пригласил в с е х – весь свой курс. Огромный зал, весь сплошь в зеркалах до потолка, залит был светом бесчисленных свечей, блистал позолотой… Вдоль всего зала протянулся огромный стол. Ужин был изысканно-великолепный… Лучшие повара столиц показали свое искусство (старый князь был гастрономом). Вин – бесконечное количество, и все лучших заграничных фирм! Фрукты, ликеры! Шампанское без счета… Лакеи в изящных фраках и в черных шелковых чулках и бальных туфельках, бесшумно скользящие по сверкающему узорному паркету!
Собрались все – весь Корпус, от князей, графов и баронов до последних по рангу сыновей штурманов дальнего плавания. И кончилось все свинством. "Сиятельные" первые напились и распоясались: раздались пошлые, пьяные, хвастливые речи, обидные для товарищей "париев". Хозяин пиршества Вадим, бледный, с туго сжатыми губами молчал и кипел негодованием. Илья ушел одним из первых, унося в душе большую горечь обиды. Вадим его провожал, пожал ему руку крепко-крепко и сказал:
– Прости, друг! Не думал я, что они – такие свиньи! Извини! – И в голосе его задрожали слезы обиды и гнева.
- Ну, полно, Вадим. Ты тут при чем? – сказал Илья.
Они крепко поцеловались.
- Придешь в четверг на мою помолвку, в мою идиллическую Гавань, которая тебе так нравится? Мать Елены настаивает, чтоб до нашей свадьбы была еще помолвка. Обычай де такой. Мы с Еленой уступили. Придешь?
– Обязательно, – отвечал Вадим, улыбаясь.
Российско-Американская компания
В четверг назначена была помолвка Ильи и Елены, а в среду состоялось годичное заседание пайщиков Российско-Американской компании.
Программа заседания была выработана такая:
1) Слово его высокопреосвященства Олимпия, архиепископа иркутского, камчатского и аляскинского, почетного председателя Общества распространения православной религии среди инородцев Сибири и Северной Америки.
2) Доклад председателя Российско-Американской компании адмирала Е. В. Бывалова-Закронштадского: "Общий взгляд на состояние дел Российско-Американской компании".
3) Доклад секретаря правления Российско-Американской компании: "Подробный отчет о финансовом состоянии компании" (доходы и расходы компании).
Архиепископ Олимпий открыл заседание кратким молением о ниспослании благодати на все дела и предприятия компании. Иеродиакон Уриил утробным басом провозгласил многолетие всем членам и пайщикам компании и в заключение проревел моление о "благорастворении воздухов и изобилии плодов земных" (под "плодами" в данном случае подразумевались звериные шкуры). Певчие архиерейские спели концерт на тему "Многая лета". Затем архиепископ, не желая утруждать присутствующих, прочел по бумажке своим елейным голосом самый краткий ряд цифр, свидетельствующих о том, что в истекшем году в далекой Аляске апостольствовали во славу церкви 23 миссионера, из коих 6 восприяли мученический венец от оспы, хлада и прочих уважительных причин (между прочим от белой горячки, о чем владыка умолчал). В лоно церкви за истекший год принято 233 языческие души, из коих 77 мужского пола, 68 – женского и 87 малолетних отроков и отроковиц. Затем владыка с тяжким воздыханием сообщил о прискорбном факте существования конкуренции церквей в деле распространения христианства: миссионеры католические и протестантские всеми способами сманивают не только язычников-туземцев, но и тех, кто уже вступил в лоно православной церкви, – спаивают спиртом, дают порох и ружья, прельщают суетными дарами – бисером многоцветным, стеклярусом, медными телесными украшениями, и пр., и пр. Для усиления миссионерского дела в Аляске, а также для успешной борьбы с миссионерами других вероисповеданий архиепископ испрашивал ассигновку в 5000 рублей.
5000 рублей были отпущены без споров, единогласно, но не только без всякого воодушевления, но даже с ироническими улыбочками и с некоторым двусмысленным покряхтыванием.
Потом на кафедру взошел адмирал Ермолай Бенедиктович князь Бывалов-Закронштадский и начал свою речь так:
– Ваши императорские высочества, ваши сиятельства, ваши высокопревосходительства и превосходительства, милостивые государыни и государи!
Все это он выговорил довольно бойко и уверенно. Но дальше речь его пошла хуже. Пыхтя и запинаясь, он прежде всего сообщил, что валовой доход за год равняется 120% на сторублевый пай. По залу пронесся радостный вздох, вырвавшийся из многих грудей. Раздался одинокий возглас какого-то несдержанного энтузиаста: "Ого!… Здорово!". Восклицание вызвало шипение некоторой части публики. Сконфуженный энтузиаст смолк и стал выражать свой восторг сперва тем, что радостно потирал свои колени, а потом стал тереть колени соседей.
Адмирал продолжал:
- К прискорбию моему… ээ… должен предупредить, что… эээ… что в предстоящем году предстоят… эээ… особые расходы и кроме того… эээ… вообще доходы компании находятся… эээ… под угрозой (тревога в зале), усиливается конкуренция… Со стороны американских и английских промышленных компаний конкуренция… эээ… эта, – тянул адмирал, – к прискорбию нашему, принимает формы… эээ… совсем недопустимые. Не только, так сказать, на коммерческой почве… но дело доходит даже до вооруженных столкновений. Туземцев вооружают ружьями. Порох дают… эээ… восстанавливают против агентов компании. Были случаи посылки в наши воды корсаров, которые… эээ… вступают в открытые столкновения с судами Российско-Американской компании и… тово… этого топят даже!…
В зале началось движение. Заговорили вслух. Резко выделилось негодующее восклицание:
- Какая наглость!
С другого конца зала отозвался чей-то генеральский бас:
- Проучить мерзавцев!
У владыки засверкали гневом заплывшие глазки и правая ручка сжалась в кулачок. Он вдруг вспомнил Самсона, который ослиной челюстью перебил тьму нечестивых филистимлян.
Свой доклад адмирал закончил просьбой разрешить правлению взять из доходов компании 200000 рублей на усиление "боевых средств" компании и, кроме того, открыть кредит по этой же статье на 20000 рублей на случай экстренных нужд.
Оба предложения были приняты без возражения, но с явным неудовольствием.
После некоторого колебания опять просил слово владыка, который заявил, что в виду новых фактов, сообщенных досточтимым председателем, он обращается с ходатайством увеличить отпущенный кредит на распространение православия с 5000 рублей до… ну… хотя бы… 10000 рублей.
Раздались сдержанные протесты, кто-то, по-видимому, от чистого сердца воскликнул: "Ого!". Но встал какой-то штатский сановник (по-видимому, синодский) и стал доказывать, что культурные нации всегда порабощают некультурные, и при том главным образом с помощью религии, а потому денег жалеть на дела религиозной пропаганды нельзя.
- Всегда, – скрипел он своим сухим деревянным голосом, не допускающим возражения, – всегда впереди идет священник с крестом, за ним – купец с товарами и спиртом, а за ними и воин с мечом!
В зале проворчали и отпустили 10000 рублей.
Потом на кафедру впорхнул изящный молодой человек, секретарь правления, камер-юнкер двора граф Благово-Плохово и прочел подробный доклад о добыче и убытках за истекший год. Добыто столько-то бобров, столько-то соболей, столько-то чернобурых лисиц.
Все эти цифры, говорящие о беспощадном избиении зверей в лесах и льдах далекой русской Америки, ласкали слух собравшихся пайщиков компании. У многих даже глаза заблестели, щеки лосниться стали… Улыбались… Бобровые воротники, шапки, собольи манто, шубы на чернобурых лисицах! Увлеченные обольстительными картинами, пайщики плохо слушали скорбные цифры потерь компании. Столько-то из служащих умерло от оспы… столько-то убито туземцами, пропало без вести, убито в боях с пиратами… Это так скучно и неинтересно!…
Оживились и стали вслушиваться, когда дело дошло до жалованья служащих. Решительно восстали и отклонили предложение правления увеличить жалованье. Общая сумма прибавок – 34 – 40 рублей на человека показалась чудовищной, неимоверной, вызвала негодование! Отклонили…
Еще больше неудовольствия вызвал вопрос о повышении пенсий старым служащим, их вдовам и сиротам.
Но тогда с трудом встал совсем ветхий адмирал Загибин (у компании за какие-то услуги на пенсии состоял), влез на кафедру, кашляя и перхая, и стал доказывать, что увеличить пенсию надо, так как служба на севере – служба трудная. Он сам плавал. Знает… Вот нос отморозил (и адмирал показал всем пальцем на свой сизый нос). Потом он стал рассказывать о трудностях охоты на китов. Потом… потом он говорил, говорил что-то и никак не мог остановиться. Под конец в зале перестали слушать старика. Начались разговоры вслух. Звонки председателя. Наконец, адмирал закашлялся, закашлялся… потом махнул рукой и поплелся на место.
Однако прибавка пенсии прошла. "На мороженый нос", – сострил кто-то довольно громко. Постановлено было увеличить ее кругом по два рубля на человека и предоставить правлению распределение этой прибавки по своему усмотрению, – "по заслугам" пенсионеров.
Кто-то пожелал узнать, на какую сумму в год выдается пенсий. Оказалось на 80910 рублей…
– Многовато! – сказал вопрошавший, тяжко вздохнув.
Архиепископ тоже недовольно покрутил головой.
– Не умирают… Не хотят, – сострил краснощекий генерал Бутыркин, и сам первый захохотал.
- Мы живучи… Мы проморожены, – прохрипел адмирал Загибин.
В конце своего доклада секретарь сообщил, что за всеми расходами пайщики получат за истекший год дивиденда 25 рублей на сто.
После колоссальных цифр произведенных расходов никто, по-видимому, не ожидал такой высокой цифры дохода, и поэтому зал огласился шумными аплодисментами. Единогласно принято было чье-то предложение благодарить правление. Аплодисменты и крики: "Спасибо!" Шум и радостный гвалт. Заседание закрыли, и веселая толпа полилась рекой по широкой лестнице вниз. Поделилась на группы – сговаривались, куда поехать подзакусить и выпить за процветание Российско-Американской компании. Прекрасное, здоровое коммерческое предприятие!… И патриотическое и выгодное!…
Закрытое заседание
Но не все торопились уйти – задержалось человек шесть. Из разных углов зала сошлись и стали таинственно шептаться… Дождались, пока утих последний шум, долетавший снизу из шинельной. Как заговорщики, сгрудились теснее, и адмирал Суходольский предложил всем шестерым ехать к нему на квартиру.
– Есть серьезный разговор, – сказал он.
На квартире адмирала собрались в его кабинете. Он приказал вестовому подать чаю, потом запретил ему входить в кабинет, "Никого не принимать!" – сказал он.
Когда чай, печенье и графин рома были принесены, адмирал сам проводил вестового, собственноручно запер на ключ обе двери и вполголоса стал говорить:
- Я буду краток, господа. Вот в чем дело. О т т у д а (адмирал махнул рукой куда-то на запад) я получил предложение задерживать во что бы то ни стало нашу колонизацию в Америке. Угрожают репрессиями и укоряют нас в бездействии… Это п е р в о е. А в т о р о е, – он еще понизил голос, – нам предлагают… одну, по-видимому, очень выгодную комбинацию. – Все придвинулись ближе к адмиралу и насторожились. – Оказывается, есть основание думать, что Аляска – второе… Эльдорадо!… Т а м н а й д е н ы с л е д ы з о л о т а!…
– Золота!? Золота?! – зашипели на разные лады сидевшие вокруг. И глаза у всех загорелись огнем алчности.
- Совершенно конфиденциально, – предупредил адмирал и поднял указательный палец и даже посмотрел поверх гостей на двери… Кое-кто из сидевших тоже с тревогой обернулся.
– Нам предлагают паи в обществе, в предприятии по добыче золота, организуемом пока н е г л а с н о в Нью-Йорке. Но дело вот в чем: общество это не может приступить к работе, к изысканиям, пока… пока в Аляске будет хозяйничать Российско-Американская компания. Конечно, мы не сможем сразу сорвать всю работу компании, но нам предложено постепенно парализовать ее активность. Мы должны всеми мерами стремиться к тому, чтобы интересы к деятельности компании постепенно падали, чтобы правительству нашему в конце концов н а д о е л о возиться с этой Аляской. Вот, например, дурак Мериносов, – эту фамилию морского министра адмирал произнес с ненавистью, – хочет осенью послать туда к берегам Аляски целую эскадру. О н и, конечно, это уже знают и негодуют, – о н и считают это в ы з о в о м. – Адмирал понизил голос. – Мне пишут, что в крайнем случае они еще допускают посылку о д н о г о судна. – Адмирал криво усмехнулся. – Вот вам первая задача: не допустить посылки эскадры. Это – п р и к а з о т т у д а. Это – первая услуга, которой от нас требуют и которая будет о п л а ч е н а. Вы знаете прекрасно, что к обещаниям о т т у д а надо относиться с полным доверием…
- Мериносова надо заставить взять… абшид… отставка, – сухо сказал вице-адмирал барон фон-Фрейшютц.
– Но кого на его место? – воскликнул адмирал Суходольский.
- Ну… хоть вас? – процедил сквозь зубы барон и уставил в Суходольского свои бесцветные, немигающие глаза.
– Нет, нет! Только не меня… Увольте, барон! – воскликнул Суходольский. – Я против ответственных постов. Вот если бы вас, барон?
- О! Я тоже против ответственных постов, – сухо ответил барон.
– Нам нужен министр не из н а ш и х, – сказал какой-то штатский сановник, протирая золотые очки, – но такой… знаете… чтобы в наших руках был.
Помолвка в Галерной гавани
Илья, Елена и мать Ильи были против помолвки, но Марфа Петровна настояла.
- Люди осудят, – говорила она. – Обычаев старых нельзя ломать! Вы вон поженитесь, – говорила она Илье и дочери, – да и улетите, а нам с Марьей Кузьминишной с людьми жить. Хоть соседей, да позовем. Деньги, слава. Богу, имеются, – хвастливо добавила она.
Помолвку решили устроить в домике Марфы Петровны (побольше в нем места было). Кроме тех почетных гостей, которые присутствовали у Маклецовых на обеде по случаю производства Ильи, Марфа Петровна пригласила еще надворного советника Петра Петровича Козырева, столоначальника в каком-то департаменте, Ульяну Петровну Пышкину с двумя дочерьми – Любинькой и Машенькой. На случай, ежели будут танцы, позвала Марфа Петровна и трех кавалеров, самых элегантных гаванских молодых чиновников: Кожебякина, Алтынова и Левкоева.
Все они когда-то были теми "презренными собаками-сиуксами". Жан Кожебякин был в свое время вождем "сиуксов" – тем самым "Кровавым клювом", которому ловким ударом когда-то разбили его "клюв" в кровь на "острове Мести". Теперь это был длинный зеленый чиновник со впалой грудью и лошадиным профилем, большой сердцеед в Гавани и лучший танцор (один сезон он даже за плату в Шато де Флер отплясывал). Между прочими в числе его достоинств следует отметить, что он не прочь был "пофранцузить", то есть загнуть при случае французские словечки. У него была сестрица, засидевшаяся в девицах, но еще не потерявшая надежд. Ее звали мамзель Агат (попросту Агафьей Ивановной). Она тоже была приглашена.
Весело было у Мишуриных. Вадим сумел овладеть сердцами всех гостей – был так внимателен к старым чинодралам, надворным советникам, что те от его почтительности совсем растаяли. "Примерный молодой человек, его сиятельство", – отозвался о нем Петр Петрович и даже подозвал легкомысленного Кожебякина и прочел ему короткую нотацию, поставив в пример скромность поведения князя Холмского.
Вадим до того был любезен с девицами, что те млели от восхищения.
– Душка и ангел, – вот блистательный аттестат, выданный гаванскими девицами князю Холмскому.
Зная, что князь будет на помолвке, они даже альбомы свои принесли в надежде, что он напишет на память стишки какие-нибудь.
И он всем написал что-то очень чувствительное.
Ох, эти альбомы гаванских девиц! Чего-чего в них не написали гаванские кавалеры! Но в особенности отличались сами девицы: вместо "взор грустный" писали: "взор гнусный", вместо "роз душистые кусты" – "раздушистые кусты".
В любинькином альбоме Жан Кожебякин четким канцелярским почерком намахал "экспромт":
"Желаю вам я счастия земного, Когда вы будете жена, – И на штыке у часового Горит полнощная луна!"
В альбом Машеньке тот же поэт размахнулся таким четверостишием:
"Взял листок и написал – Верст сто тысяч отмахал! И нигде не отдыхал! Все о вас, Мари, мечтал!"