Скаландис Ант. Причастные - Новый поворот

   Симон не успел придумать, куда отправился весь мир, потому что у поворота на Раушен стоял бэтээр. Никогда у этой развилки никаких постов не было, даже полицейских. Подъехав ближе, Грай понял, что закрыт проезд на Пиллау - в Раушен путь свободен, но он специально проскочил поворот и остановился перед преградившим ему дорогу морским пехотинцем, державшим автомат на груди. Его напарник, прислонившись к броне, мирно грыз яблоко.
   - Документы, пожалуйста, - козырнул матросик.
   Симон, на секунду замешкавшись (в разных карманах лежали разные удостоверения), решил, что все-таки вернее будет представиться офицером ОСПО.
   - Проезжайте, - великодушно позволил автоматчик, удовлетворившись сходством лиц человека за рулем, не выпускавшего пластиковую магнитную карточку из рук, и Павла Сергеевича Смирнова на фотографии.
   Но Симон проезжать не стал, а, напротив, заглушил мотор и вылез из машины.
   - Старший наряда кто? - поинтересовался он.
   Кликнули старшего. Тот вылез из бэтээра слегка помятый (спал там, что ли?), тут же вытянулся по стойке "смирно" и преувеличенно бодро представился:
   - Фельдфебель Выдра, вашскородие! Служу царю и Отечеству!
   - Славная у вас фамилия, фельдфебель, - заметил Симон. - Доложите обстановку.
   - На вверенном мне участке происшествий не зафиксировано. Задержанных нет. Три легковых автомобиля со стороны Кенигсберга направлены мною обратно в город согласно приказу командующего об особом режиме патрулирования.
   - С чем связан особый режим патрулирования?
   - Не могу знать, господин поручик!
   - Вольно, господин фельдфебель...
   Ох как не понравился ему этот бэтээр на развилке! Стало быть, чрезвычайного положения еще не объявили, военного - тем более, но морскую пехоту уже привели в полную боевую. Значит, о чем-то таком очень неприятном доложила генералу Горелову военная разведка. О чем же? И когда успели? Ведь час назад даже Золотых ничего не знал об этом. Или просто не счел нужным говорить?
   Симон заметил, что теперь он совершенно машинально начал слабее давить на газ: до приезда хотелось еще слишком многое обдумать, а новая информация обрушивалась на него с яростью горного селя, опрокидывая и смывая все только что построенное с таким трудом.
   Когда, отчитавшись коротко о беседе в Обкоме перед Бжегунем и Котовым, он скачал на диск портативного компьютера необходимый для работы объем сведений и еще раз терпеливо послушал длинные гудки после набора номера Изольды, когда автоответчик, домашняя сигнализация, оружие, записывающая и прочая спецтехника были уже тщательно проверены, а папка с важнейшими документами и бумажник со всеми наличными деньгами уложены в переносной сейф, словом, когда оставалось только закрыть дверь и дойти до гаража, он все-таки решился и позвонил Микису. Уж если такой случай не считать исключительным, как тогда вообще работать?
   - А, это вы, Павел, - Золотых, очевидно, был не один, о чем давал понять, называя Симона служебным именем. - Слушаю вас очень внимательно.
   - Микис, тебе известны семь способов убийства Посвященных? Это из Канонических Текстов.
   - Да, конечно, - откликнулся Золотых. - Только я читал о них давно и в плохом переводе.
   "Читал?! Неужели действительно читал? Или все-таки слышал?"
   - Я скину тебе точный текст по сети вместе с другой важной информацией, а пока послушай вот что. Быть может, я не прав, Микис, но эту догадку мне не хотелось сообщать через Котова. Я проверил на предмет некоторых деталей три случая так называемых убийств двойников, добавил два последних и дурацкую историю с котом-живодером. Обрати внимание, Вайсмильх не в счет, Верд, естественно, тоже, ведь он же не двойник. И - ты представляешь? - все сходится, Микис. Они все Посвященные, они вернулись оттуда, и их всех отправили назад. А те, кто отправляет Посвященных на тот свет, как бы это сказать... еще "посвященнее", вот почему мы и не можем их поймать. Это показалось мне самым важным. Еще раз извини, если я не прав. Остаюсь на связи и выезжаю в Раушен.
   - Почему именно туда?
   - Там мой дом, Микис, там я провожу отпуск, и там живет наш окончательный ответ на все вопросы. Так мне кажется почему-то. Интуиция в нашем деле важнее логики. Цитирую по памяти.
   - Хорошо, - только и сказал Золотых.
   Неприятный осадок остался у Симона от того разговора. Так бывает, когда разоткровенничаешься со старым другом, ожидая от него сочувствия и ответного выворачивания души наизнанку, а услышишь только: "Ну ты даешь, старик, ну уморил!" Или что-нибудь вроде. Упорно не покидало Симона это странное ощущение, что растрепал он лишнее и совсем не тому.
   И вот теперь, за десять километров до побережья, Золотых вышел на связь сам:
   - А тебя трудно переоценить, Симон! - начал он, как обычно, с места в карьер. - Не представляю, где ты берешь информацию, ведь не Владыка же тебе такое сообщать будет, но едешь ты, брат, очень вовремя и очень туда. Я уже распорядился, чтобы Котов выслал вслед группу поддержки. Видишь ли, я тут основательно копнул эти древние тексты. Так вот, семь способов не так легко использовать. У них там сказано, что они сработают только в правильной последовательности, исполненные на ограниченной территории в строго определенное время и если линия, проведенная через точки совершения убийств, образует магическую фигуру. В общем, загогулина эта уже почти нарисована. Не хватает одной точки, ты помнишь - семь ножей кому-то под лопатку не терпится загнать нашим посвященнейшим, а сделать это им надлежит нынче ночью и, представь себе, именно в городе Раушен.
   - Может, ты мне еще и адрес назовешь, где наших убийц подкарауливать надо?
   Симон шутил, но это был юмор висельника. Ведь адрес он знал лучше, чем кто-нибудь. Больше того, готов был назвать имя новой жертвы.
   Но он боялся назвать это имя даже самому себе.
   - Адреса не скажу, - совершенно серьезно ответил Золотых. - Древние тексты - это все-таки не топографическая карта. Потому и высылаю группу поддержки.
   - Спасибо, но только мое обязательное условие: вся группа подчиняется мне, и только мне, безо всяких согласований с Котовым и даже с Хачикяном.
   - Конечно, Симон, я это уже учел, они будут подчиняться тебе, и только тебе, даже если противоречащий приказ отдаст Каргин, Золотых или сам Государь Император. Такова инструкция.
   - Красиво, - признал Симон. - Честно говоря, примерно об этом я и хотел просить, только наглости не хватило. Но правда, Микис, без предоставленных мне чрезвычайных полномочий невозможно поймать этих убийц.
   - А вот ловить-то их как раз и необязательно, - задумчиво проговорил Микис и, поскольку Симон не нашелся что ответить на это идиотское замечание, генерал прокомментировал сам после паузы: - Любезный нашему сердцу таинственный Ноэль, то бишь господин убийца из Обкома, будучи заключен в самую неприступную камеру нашего гэбэшного СИЗО, уже через сорок минут исчез из нее в неизвестном направлении и неизвестно каким образом. Так что ты, брат, ловить никого не торопись, а лучше побольше да повнимательнее наблюдай, слушай, по душам с ними поговори, у тебя, брат, я вижу, это получается... Вопросы есть?
   - Какие уж тут вопросы, шеф!
   К станции Раушен подходила электричка, и шлагбаум, отчаянно вереща, опустился перед самым носом граевского "росича".
   "Нервишки, однако! - подумал Симон. - Еще бы чуть-чуть - и помял крышу или капот. А ведь, казалось бы, куда спешить - до ночи-то еще далеко".
   Глава девятая
   ХРОНОС, ПОЖИРАЮЩИЙ СВОИХ ДЕТЕЙ
   Домик Симона Грая, так странно доставшийся ему в наследство от живой жены, стоял на улице Карла Маркса, в двух шагах от озера Тихого, то есть почти на углу Калининградского проспекта. Ах, Калининградский проспект, как привычно и мягко шелестел ты под колесами "росича" своей древней, кайзеровской еще брусчаткой! Начиная от станции Раушен и до самого автовокзала Симон наслаждался любимым звуком - вот еще и здесь оправдывал город свое название. Зато внутри старейшего курорта Восточной Пруссии все названия были исключительно советскими - от улиц с эпатирующими именами Маркса и Ленина до наискучнейших табличек типа Железнодорожная или Балтийская. В бурный период очередных и, хотелось верить, последних российских революций случилось так, что мэром Светлогорска оказался коммунист. Собственно, и не мэром, а начальником Светлогорска, ведь курорт еще с сорок шестого года считался вотчиной военных моряков, потом в период так называемой ельцинской демократии значительную часть пансионатов прибрали к рукам всевозможные фирмы и частные лица - "новые русские", оказавшиеся на поверку "новыми польскими" и "новыми немецкими". Ретивый адмирал Брыков ничего не имел против присутствия в родном его Светлогорске братских народов и рыночных отношений, но память о советской Родине, за которую по молодости лет он чуть было не отдал жизнь, старый вояка решил увековечить в топонимике. Коммунисты еще оказывали известное влияние на органы власти, и потому в процессе обвальных переименований по населенным пунктам Кенигсбергской губернии, в Светлогорске восстановили только историческое название города, а все московские, октябрьские и маяковского приобрели с годами особый шарм этакого заповедника социализма.
   Грай специально не сразу поехал к своему дому. Хотелось убедиться, все ли в порядке в благословенном городке, хотелось взглянуть на любимые улицы, романтичные спуски к морю, увитые диким виноградом стены коттеджей, старые деревья, красивые фонари. А еще показалось важным проверить, есть ли вообще такой адрес - Октябрьская, двадцать три.
   Он миновал станцию Светлогорск, где пестрая толпа вылезающей из пневмолифта пляжной публики растекалась шумно и весело по перронам и не затихающим допоздна торговым рядам, притормозил у Клуба военного санатория на Ленина, где его неприятно удивили вооруженные матросы возле дверей, ностальгически втянул носом запах дыма, долетевший из любимого ресторанчика "Хромая лошадь", и наконец повернул направо. Дом на Октябрьской существовал - угрюмый, некрашеный, потемневший от времени деревянный особняк с островерхой крышей, весь окруженный столетними корявыми соснами. Ему бы очень подошел для завершения картины глухой, высокий, в сибирском духе забор и устрашающая надпись "Осторожно, злая собака". Еще лучше "Осторожно, злой кот". Но не было ни надписи, ни забора. И вокруг никого не было, а свет в окнах не горел. Впрочем, со светом - это он махнул. Здесь, среди леса, конечно, сумрачно, но вообще ведь солнце только-только начало падать в море.
   Он представил, как сейчас отдыхающие собираются по традиции на лестничном спуске к морю - с детьми, с видеокамерами, с хорошим настроением - и стоят там, завороженные таким простым и таким волшебным зрелищем - зрелищем заката над большой водой.
   Скатившись еще раз вниз к озеру и вновь оказавшись на брусчатке проспекта, он вдруг со всей очевидностью понял, что именно здесь уже видел в заднее зеркальце роскошный спортивный "опель" вызывающе алого цвета и с ворсистыми шинами. Такая хамская слежка возмутила бывалого жандарма, он резко свернул, припарковался у аптеки и вышел, не доехав до дома каких-нибудь двести метров. Но пижонский "опель" повел себя странно: прибавил газу и чуть ли не с воем умчался вверх по проспекту. Хвост или все-таки случайность? Литовский номер машины засел в голове, как соринка в глазу. Сидели там двое мужчин. Полный круг за ним сделали, а ведь ехал Симон медленно... Впрочем, по Ленина через эти толпы слоняющихся гуляк быстро и не поедешь...
   На всякий случай связался с Котовым, сообщил о замеченном "опеле". Котов в ответ доложил - именно так: начальник доложил подчиненному - о полной готовности своей группы, то есть группы, приданной Граю. Все двенадцать человек были специалистами экстра-класса и работать собирались по принципу максимальной незаметности. Начальник отряда капитан Хомич мог вызываться по спецсвязи одной кнопкой в любой момент для консультаций и помощи. Симон был представлен ему как человек без имени и звания. Позывной - Док. И никаких сведений об общей цели операции, соответственно никакой инициативы со стороны Хомича, абсолютное и беспрекословное подчинение при любых обстоятельствах. В случае же экстренной необходимости задействовать весь личный состав Симону-Доку полагалось подать условный сигнал выстрелами из пистолета: два подряд и еще один после паузы.
   Симон выслушал это все с тоскою, обещал перезвонить чуть позже и отключился. Почему-то он не садился обратно в машину, а все ходил и ходил по набережной. Время убивал? Ну а действительно, что было делать? Звонить Изольде? Рановато. Идти на пляж? Поздновато. Разумнее всего было посидеть в каком-нибудь ресторане, перекусить, понаблюдать за людьми. И все-таки машину лучше загнать в гараж, да и в дом зайти было бы не лишним - вдруг там у него уже сидит какой-нибудь черный человек. Или черный кот. Нет, кот - это слишком тривиально. Черный паукообразный гиббон. Во!
   Симон еще раз перешел проспект и остановился перед "Хроносом, пожирающим своих детей". Хорошая скульптура.
   На самом деле никакой это был не Хронос. Раушен вообще славился обилием парковых и прочих скульптур, а здесь, у озера, на скромном постаменте возвышалась статуя девочки с маленьким ребенком на руках. Кто его знает, что хотел сказать автор, но двадцать лет назад, когда они вдвоем с Марией, непростительно молодые, гуляли по этим улицам и пытались издалека угадать, кому же это поставлен очередной раушенский памятник, у них на все находились свои веселые, шуточные ответы. "Смотри, - говорила Мария, указывая на симпатичную фигуру рыбака на углу жилого дома, - это, наверно, герой труда Алексей Стаханов". "А это Зоя с нудистского пляжа", - хохмил Симон перед скульптурой Брахерта "Купальщица", а "Симфонию любви" Фролова парящих в небе юношу с девушкой - сурово заклеймил: "Таких не берут в космонавты!" "Ой, а это кто?" - спрашивала Мария. "Сейчас скажу, - уверенно начинал Симон. - Ба! Ну конечно, Хронос, пожирающий своих детей". "Да ну тебя! - смеялась Мария. - Это же девочка". "Вижу, что девочка, - соглашался Симон. - Просто новое прочтение. Почему бог времени Сатурн, он же Хронос, обязательно должен быть мрачным бородатым стариком. Классический подход оставим Летнему саду, а у нас - девочка, шта-а-а гораздо современнее. Знаешь, как говорят художники: я так вижу!"
   Название "Хронос" прочно приклеилось к этой скульптуре, шутка понравилась тогда всем их друзьям и знакомым.
   Ладно, оборвал себя Симон, хватит воспоминаний. Пора за работу.
   Но воспоминания упрямо шли за ним по пятам.
   Дом оказался печально пустым, глухо закрытым, нетронутым. Ни тебе банальной засады, ни изобретательных посланников дьявола, ни страхового агента, поджидающего у крыльца. Даже в почтовом ящике было пусто.
   Скрип старой деревянной лестницы, прохладный сумрак комнат, пыль на столе и креслах, засохшие цветы в вазочке, мутноватые стекла окон. Грустно.
   На журнальном столике лежала маленькая книжица с пожелтевшими страницами - "Роман о Тристане и Изольде". Сюда, в загородный дом, они свезли много старых забытых книг, и в отпуске он любил полистать их, наудачу доставая с полки. Точно, в прошлом году он читал именно эту книжку. Не целиком - так, с пятого на десятое. Было почему-то любопытно. И еще было очень печально думать, что из них с Марией Тристана и Изольды не вышло.
   Ну, вот он и вернулся мыслями к Изольде. Взял в руки брошюрку, раскрыл наугад, выхватил глазом слово "убийцы" и прочел коротенький абзац: "Убийцы! - вскричала Изольда. - Отдайте мне Бранжьену, дорогую мою служанку! Не знали вы разве, что она была единственным моим другом? Отдайте мне ее, убийцы!"
   Бах! Вот откуда известно ему не слишком-то распространенное имя Бранжьена. В старинной легенде рабы пожалели служанку, да и хозяйка потом помиловала ее. В жизни Бранжьену жалеть не стали. Жутким способом выкинул ее из окошка зловещий монах Ноэль, проникающий через стены. Чей он раб? Неужели его любимой Изольды? Какой бред! Но ведь сегодня все именно так: чем бредовее, тем ближе к истине. Что, если эти провинциальные артисты, эти безумцы, посвященные черт знает во что, действительно разыгрывают сцены из классических мифов и легенд? С них станется.
   Симон схватил трубку и набрал номер.
   - Да, я слушаю, - ответил на том конце чуть испуганный женский голос.
   Ее голос.
   - Изольда?
   - Да, это я.
   - Где ты была, Изольда, я звоню тебе с самого утра!
   - А-а, Сим-Сим, - она узнала его. - Зачем ты пугаешь меня? Даже "здрасте" не сказал. Я была на пляже.
   - Почему на пляже? ("Господи, какой глупый вопрос!")
   - После обеда была классная погода: солнышко, ветер стих, и море такое ласковое. Ты только что приехал?
   - Да. ("Господи, откуда она знает, что я приехал?") Только что... Погоди, а утром, утром ты где была?
   - Фу, какой ты нудный, Симсимчик! Я сейчас обижусь, жандарм противный. Вот мы встретимся и тогда поговорим, хорошо?
   - Да-да, я сейчас приеду, то есть я сейчас приду, здесь два шага... ("Что ж ты так суетишься, дуралей? Стыдно за тебя, честное слово!")
   - Нет, сейчас нельзя, - сказала она ласково, но твердо. - Сейчас ко мне притащится подружка, мы должны с ней пообщаться кон-фи-ден-ци-аль-но. Приходи знаешь когда... приходи в половине двенадцатого. Ладно?
   И прошептала страстно:
   - Все это случилось в полнолуние. Всюду сильно пахло васильком. Я буду ждать. Октябрьская, двадцать три, вход со стороны сада.
   - Я знаю, - сказал он. ("Вот уж совсем глупо".)
   Застрелиться и не встать! Кажется, так говорили у них в школе.
   Он сел, вытер пот со лба. Первым желанием было тут же бежать к ней. Почему он не сделал этого? Поборол в себе мальчишество? Скорее наоборот. Долг службы обязывал бежать туда, но Симон беспрекословно слушал ее, и только ее. Как все остальные теперь слушали его.
   Сказано "в половине двенадцатого", значит, в половине двенадцатого. И все-таки. Любовь любовью...
   Он вызвал Хомича.
   - Капитан, я буду в ближайший час в "Хромой лошади". Возьмите под наблюдение, кроме моего дома, Октябрьскую, двадцать три. Всех выходящих оттуда - не отпускать ни на секунду и оперативно докладывать мне об их передвижениях, а также о любых подозрительных персонажах вблизи дома.
   - Принято, товарищ поручик. У меня есть кое-что по убийствам в Кранце. Вас интересует?
   - Да, безусловно.
   Давай, капитан, давай, уж лучше слушать об убийствах в Кранце, чем так бесславно умирать от слепой и страшной любви! "От любви глупеют". Это мягко сказано - от нее просто сходят с ума.
   Симон выслушал все, а потом неожиданно для самого себя спросил:
   - Капитан, а вы знаете, как пахнет васильком?
   - Васильком? - невозмутимо переспросил Хомич. - Может быть, черемухой? Хлорацетофенон пахнет черемухой. Зарин - клубникой, фосген - гнилым сеном... А васильком - не знаю, Док.
   - Спасибо, капитан, до связи.
   А в Кранце славно поработал Дягилев. В пору было представлять его к награде, как минимум выдвинуть на досрочное присвоение очередного звания. Бравые контрразведчики из Второго управления опозорились, чего не мог не признать потомственный чекист Хомич, чей дедушка служил еще в органах безопасности у Тито. Зациклившись на серии загадочных убийств и абсолютно неуловимых преступниках, они искали свидетельства всевозможной чертовщины, а Дягилев, пошедший самым примитивным, простым, как репа, путем, в течение суток сумел не только вычислить-разыскать, но и повязать убийцу, который тут же сознался. Профессиональный киллер, а лучше сказать, мокрушник Тимур Тынхэу, по кличке Шкипер, не видел смысла запираться. Работал он за деньги, деньги получал от клана, и похоже было, что клан Тимура просто подставил. Пожизненное заключение явно не пугало матерого уголовника и, возможно, представлялось ему единственным спасением от верной гибели. Какие мотивы были у клана, Дягилев пока мог только догадываться и уже разрабатывал парочку-другую версий.
   А для ОСПО и в этой части ситуация казалась весьма прозрачной. Товарищ Верд столь широко раскинул сеть своих оперативно-розыскных мероприятий, что было бы просто странно не наступить попутно на любимую мозоль кому-нибудь из ведущих местных авторитетов. Ну а допетрить, какое именно ведомство представляет заезжий возмутитель спокойствия, - задачка для воров, разумеется, непростая. Вряд ли у них хватило бы фантазии на то, что господин Кнут Найгель - это товарищ Верд, он же полковник Роликов, а расследование ведет по личному указанию Его Величества.
   Вся эта информация была, безусловно, ценной, но какой-то совершенно неуместной сейчас. Симон возмутился на собственный дилетантский подход. Разве не он любил поучать подчиненных: "Лишней информации не бывает. Прими, запиши и осмысли. Не понял сам - передай соратнику".
   Он принял, записал, осмыслил. Ни черта не понял.
   А передавать дальше было некому.
   Голова разболелась пуще прежнего. Хэдейкин? Виски? Идиот!! Он же не ел ничего с самого утра, кроме дурацких орешков для раздумья.
   Табельный "ТТ-М" Симон всегда держал за поясом, однако на этот раз одной пушки показалось недостаточно, и он доукомплектовался стреляющей зажигалкой с ласковым названием "Светлячок", спецножом и даже миниатюрным, но могучим пистолетом-пулеметом системы Каплуна, легко крепившимся в рукаве на предплечье. И, обвешанный всем этим железом, отправился пешком в "Хромую лошадь", с каждым шагом ощущая, что головная боль, разоблаченная как самый обыкновенный голод, потихонечку отпускает его, понимая, что проиграла, и превращается в натуральный звериный аппетит.
   На улице темнело по-августовски стремительно. Загорались, пока еще экономичным слабым светом, холодные голубовато-зеленые фонари, желтели квадраты окон, и уже неистово метались яркие разноцветные гирлянды лампочек над входом казино.
   В тускло освещенном ресторанчике, как всегда, романтично полыхал большой очаг и загадочно покачивались большие, косо подвешенные деревянные рамы с натянутыми на них толстыми канатами. Эти рамы, кое-где увитые плющом, болтались между столиками "Хромой лошади" уже много-много лет, и сам хозяин Збигнев Згуриди не умел ответить, к чему бы это. Симон как-то спросил, уж не об эти ли рамы поломала несчастная лошадь свою переднюю ногу, на что Збышек, уже давно не столько грузин, сколько поляк, ответил с нарочито культивируемым кавказским акцентом:
   - Слушай, дорогой, откуда мне знать! Первый хозяин знал - но где ж найти его? Отец взял эту лавочку сам не знал у кого. Да ты же помнишь, капитан (он всегда забывал приставку "штабс" - не желая обидеть, а просто не любил такое сложное слово и все тут), ты же помнишь - Великая криминальная революция четвертого года! Кто спрашивал хозяев? Каждый брал что мог, что успел. Верно, дорогой?
   Верно. Так и было. Многое переменилось тогда, многое перевернулось. А вот "Хромая лошадь" осталась. Вместе с дурацкими косыми рамами и жаркими языками раскочегаренного то ли мангала, то ли камина.
   Збышек кивнул ему издалека, мол, садись, сейчас подойду, и Симон обводил взглядом полуоткрытую веранду, выбирая, куда притулиться, когда вдруг из дальнего угла на него сверкнули знакомые улыбчивые глаза. Перед высоким стаканом темного пива, положив на стол длинные, с огромными кулачищами руки одиноко сидел Ланселот.
   Ни единая черточка не дрогнула на лице Грая - профессионализм, отточенный годами. Но бродяга Лэн неожиданно вскинул свою лапищу и даже крикнул:
   - Идите сюда, шеф!
   "Нормальный ход, - успел подумать Симон, пересекая ресторанный зал, в котором сразу стало как-то слишком много пустых плетеных кресел. - Вот и еще один спятивший. Вызывайте карету "скорой помощи".
   Глава десятая
   ПРЫЖОК С ОБРЫВА
   - Значит, говоришь, бояться стало нечего?
   Симон уже опрокинул для полного счастья рюмку отличной, в меру охлажденной русской водки, во второй раз нарушая свое твердое правило.
   Но если величайший в мире перестраховщик Ланселот нарушает все мыслимые законы конспирации, какое уж там "не пить на работе"! Смешно, право слово!
   Так размышлял Симон, задав почти риторический вопрос и снова жадно вгрызаясь в сочный бифштекс, обильно присыпанный хрустящим, чуть поджаренным луком.
   Лэн долго и вдумчиво потягивал свое пиво, потом, наконец сказал:
   - Не совсем так, шеф. Просто теперь нам с вами уже не надо бояться тех, кого мы боялись раньше.
   - Ой ли! - не поверил Симон. - Ну, про себя-то я все знаю. ("Врешь, скотина, ты и про себя ни черта теперь не знаешь!") А вот ты, Лэн. Я же никогда не обещал тебе защиты на все случаи жизни. Мы все-таки по разные стороны баррикад.
   - Знаю, шеф. Но только со вчера все стало по-другому. Вы теперь настолько важная шишка, что достаточно пять минут поболтать с вами вот так за столиком в ресторане - и все. Человеку обеспечена личная безопасность на долгие годы. В данном случае этот человек - я.
   - Что-то у тебя фантазия разыгралась, Лэн. Не к добру это.
   - Да нет, шеф, я сейчас объясню, и вы все поймете. Особенно когда расскажу, кто я на самом деле. Фантазировать-то я не привык.
   Симон как бы невзначай еще раз окинул взглядом зал, а потом открыто и озабоченно посмотрел на часы.
   - Успеете, - сказал Ланселот.
   - А ты знаешь, куда я спешу? Любопытно.
   - Знать - не знаю, но догадываюсь. Потому и говорю: успеете еще послушать мой рассказ. Он вам поможет. Правда.
   - Ну, валяй, рассказывай, - согласился Симон, внезапно повеселев. Водки не выпьешь?
   - Нет, я пиво пью.
   - А я, с твоего позволения, еще рюмочку.
   - Хорошо. Но только одну. Больше я не позволю.