Страница:
— Для чего это тебе? — спросил Виктор.
— Если не добьюсь правды по суду, буду добиваться частным порядком.
— Как это?
— Если ты действительно не понимаешь, объяснять бесполезно! А если ты притворяешься, что не понимаешь, то объяснять еще бесполезней! И вообще, кто ты? За кого ты? За что?
— За животных, — ответил Виктор. — Профессия такая.
15
16
— Если не добьюсь правды по суду, буду добиваться частным порядком.
— Как это?
— Если ты действительно не понимаешь, объяснять бесполезно! А если ты притворяешься, что не понимаешь, то объяснять еще бесполезней! И вообще, кто ты? За кого ты? За что?
— За животных, — ответил Виктор. — Профессия такая.
15
Килил спал, когда его вагон открыли и начали доставать бочки. От этого он проснулся, выглянул. Разгружали двое мужчин. Один, бодрый, стоял в вагоне и, не желая утруждать руки, а заодно превращая работу в игру, ловко пинал бочки ногами, они выкатывались, падали на землю, подскакивали. Второй, хмурый, тоже пинал их, но без увлечения, откатывал куда-то в сторону. Килил хорошо знал людей и как они живут, поэтому обычно понимал, от кого ждать неприятностей. От этих не будет. Им ничего не нужно, кроме своей работы, которая им тоже не нужна. Поэтому он спокойно выбрался из своего угла и направился к выходу.
Бодрый грузчик удивился возникшему пацану.
— Ты откуда?
— От верблюда, — ответил Килил, спрыгнул и пошел.
Они что-то говорили за его спиной, он не интересовался.
Килил поднялся вверх по откосу, огляделся. Ему понравилось. Все пространство перед ним было в низине, а дальше постепенно поднималось к невысокой горе, поросшей лесом. У горы — дачные поселки, а ближе — настоящая деревня: небольшие дома, огороды, сады.
От желтого здания станции, что стояло неподалеку, туда вела асфальтовая дорожка. Килил удивился: надо же, село, а какая культура!
Он пошел по этой дорожке вдоль посадок, где были акации, а когда посадки кончились, Килил увидел, что деревня не совсем деревня. Те дома, которые он видел от железной дороги, оказались окраиной довольно большого поселка, в котором были и кирпичные коттеджи, и панельные дома, двух, трех и даже пятиэтажные. Это Килила расстроило, он представлял все-таки другую деревню, глухую и всю состоящую из обычных домов. И речки что-то не видно, но вон что-то высится и круглится, похожее на плотину, огораживающую пруд, надо посмотреть. Килил пошел и посмотрел. Оказалось, там сразу три пруда, один за другим. Наверно, весной, когда воды много, она перетекает из одного в другой и все их постепенно наполняет.
Килил вернулся и прошел по разбитой улице с непросыхающими зелеными лужами, в одной из которых врос в грязь ботинок и окаменел там. Дома ему не очень понравились. Не то чтобы старые, но все какие-то неаккуратные. Краска облупилась, штукатурка отвалилась кусками, а вот большой кирпичный дом, в общем-то хороший, но во дворе не пройти: стоит трактор с прицепом, на котором гора навоза, а рядом грузовик. И опять-таки застарелые лужи, хотя земля кругом сухая. Но на самом краю этой окраины стояли несколько домов, которые приглянулись Килилу. Стены из досок, на крышах жесть, дворы маленькие, два совсем заросли бурьяном, в третьем огород с помидорами и еще чем-то. Тут еще жить можно. И от пруда недалеко.
Килил свернул, оказался на почти городской улице между панельными домами, вышел к магазину.
Магазин был не такой, как у бабки в деревне. Там был маленький, уютный, всегда полутемный, с одним окном, на прилавках было не очень много всего, но зато все разное: и продукты, и обувь, и лопаты без черенков лежали в углу (черенки стояли отдельно). А тут — обычный городской магазин, только народу поменьше. Килил купил хлеба, копченой колбасы и кефира (Геран пьет кефир, у него больной желудок, значит, кефир помогает желудку, а Килил боялся неполадок с животом), вышел на крыльцо, огляделся. Возле крыльца лежали бревна для строительства, на них сидел старик в телогрейке, в сапогах и бейсболке, на которой было написано «Super Sex». Старик то ли дремал, то ли задумался, прикрыв глаза. Килил сел рядом и начал есть. Разговор начал не сразу. Мать всегда твердит, что с набитым ртом не говорят, он не обращал внимания, но запомнил, а вот теперь наука пригодилась. Доел, отряхнулся. Пора спросить.
— Извините, не знаете, у вас дома тут не продаются?
Старик приоткрыл глаза, посмотрел на него. Потер ладонью щетинистый подбородок. Спросил без доброжелательности:
— Тебе-то что? Купить, что ль, хочешь?
— Отец хочет купить.
— А.
И старик замолчал, видимо, решив: вот с отцом и будет разговор, а на тебя что силы тратить? Сил же у него, судя по изможденному виду и сиплому дыханию, было немного.
— Отец меня послал посмотреть. И сговориться, если что.
Старик опять посмотрел на него.
— Тебе сколько лет-то?
— Шестнадцать почти, — смело соврал Килил, зная, что старые люди не очень хорошо разбираются в детском возрасте.
— Ну-ну.
И старик опять замолчал.
— Значит, не продаются дома? — спросил Килил еще раз, уже не надеясь на ответ, собираясь пойти спрашивать у нормальных людей.
— Кто б купил! — ответил старик.
— Я же говорю, отец купить хочет.
— Зачем?
— Жить тут будем.
— Врать-то, — сказал старик.
— Я серьезно! — сказал Килил. — Мы с ним вдвоем, а ему врачи прописали здоровый образ жизни в сельской местности. Главное, денег собрали. И у меня есть в виде аванса, только договориться надо.
— Аванса! — передразнил старик. — Три рубля, что ли?
— Почему, больше!
— Больше! Слушай, иди отсюда! Тебе чего надо? Обокрасть меня хочешь? У меня нету ничего!
Килил обиделся:
— Я что, на вора похож? У меня отец бывший военный, между прочим! А деньги у самого есть, ваших не надо!
Килил, поосторожничав, вынул из бумажника немного, всего лишь сотенную бумажку и показал.
Старик посмотрел на нее и вдруг на глазах начал оживать.
— А что! — сказал он. — Места у нас отличные! Прекрасные места! И воздух! И город близко! Но аванс — железное дело! Давай так: сотню ты мне сейчас, а когда увидишь дом, еще тысячу. Это будет аванс.
— Какой дом?
— Мой.
— Зачем мне его смотреть? Мне купить надо.
— Так я и продаю! Третий год продаю, к сыну в город уезжаю! Даром отдам фактически! — горячо сказал старик. — Ну, давай, давай, сейчас мы с тобой это дело... Надо же, как удачно...
Он потянулся за сотней, но Килил не дурак, тут же спрятал ее обратно.
— Извините, так дела не делают. Аванс дают, если уже договорились, если дом понравился, а я еще ничего не видел.
— Да договорились уже! — воскликнул старик. — А дом тебе обязательно понравится!
— Пойдемте посмотрим, — твердо сказал Килил.
— От ты какой, ё! Ну, дай тридцатку хоть!
Килил подумал. Он вспомнил, что Геран, говоря с матерью о покупке дома, утверждал, что у какого-нибудь деревенского пропойцы дом можно почти даром купить. Похоже, старик и есть такой пропойца.
Он дал ему тридцать рублей. Старик вскочил, побежал в магазин, вернулся с бутылкой чего-то красного, откусил, как показалось Килилу, пробку у бутылки и тут же, стоя на крыльце, выпил ее до дна, жадно дергая кадыком, а потом кинул далеко в сторону сильным, вовсе не стариковским движением.
— Пошли!
Он привел Килила как раз к одному из тех трех домов, что ему понравились. Вошли через незакрывающуюся калитку, прошли через бурьян к дому, дверь которого тоже была открыта.
Вошли в сени, и Килил сразу почувствовал тошнотворный запах.
— Это у меня курица тут приблудилась и сдохла, — сказал старик, пихая ногой подальше в угол серо-белый комок, вместо того чтобы выкинуть курицу наружу.
Вошли в комнату. Килил невольно пригнулся, ему показалось, что потолок падает. Он был весь вогнут к центру и неизвестно на чем держался.
Старик прошел, распахнул окно (второе было заколочено снаружи досками), обернулся и развел руки:
— Простор!
В этом он был прав: комната казалась просторной из-за того, что почти не было вещей. Кровать с накиданным на нее барахлом, стол-тумбочка, пара стульев, скамья у стены и больше ничего.
— Потолок проблемный! — голосом знатока сказал Килил.
— А чего в нем проблемного? Балка треснула, так она еще десять лет назад треснула, но там же скобы! Они железные! Она на скобах еще десять лет продержится! Ну, если хотите, — обратился старик не к Килилу, а куда-то в сторону, словно к воображаемому отцу Килила, предвосхищая торг с ним, — могу тысячу сбавить, чтобы вам балку заменить. Я вам ее сам за пятьсот заменю, и потолок переделаю. И крышу перекрою, — добавил старик, но Килил видел по его глазам, что он ничего этого не сделает, да и не собирается делать.
— И сколько всего? — спросил Килил.
— Да сколько, да нисколько! Десять тысяч на руки, и все дела! Хоть сейчас.
— Рублей?
— А чего же еще? Тараканов?
У Килила все обмерло. Пусть дом старый, с гнутым потолком, но настоящий дом, в котором можно жить, дом с окнами, крышей, дверью, с огородом — за десять тысяч! У Виталика из пятьдесят шестой квартиры велосипед стоит двенадцать — и это еще не самый дорогой, какие бывают!
Но для вида надо поторговаться. А старик торопил.
— Ты решай, молодой человек, а то ко мне сегодня другие покупатели приедут. Вот буквально через два часа, — постучал старик пальцем по запястью, где, однако, часов не было. Заметив это, он глянул на стенные часы, но они стояли. Тем не менее выставил в их сторону палец, как бы давая понять, что ему идущие часы ни к чему, он и так время помнит. — Короче, тысячу на бочку, и дом ваш! Отец тебе спасибо скажет!
Килил не спешил. Обошел комнату. Выглянул в окно. Из окна виден был соседний дом, с ухоженным огородом. Тоже небольшой, деревянный, но видно, что содержится в порядке.
— А хочете, покупайте тот! — неожиданно сказал старик.
— Он тоже продается? — удивился Килил.
— А как же! Обратно я и продаю! Там племянник мой живет. Мы обои продаем и в город уезжаем, тут делать нечего. Пошли, посмотрим!
Старик, чтобы не тратить время, вылез в окно. Килил выскочил за ним. Он не верил старику. Тот выпил и не вполне соображает. То есть соображает, но думает, что другие не соображают. Килил знал, у пьяных так: они, глупея, тут же начинают считать глупыми и окружающих. Сейчас попытается ему чужой дом продать.
Однако старик уверенно прошел через бурьян, отодвинул две доски, проник в соседний огород, прошел к дому, достал из кармана ключи и открыл дверь.
— Прошу! — сказал он. — Племянника не бывает, он меня попросил: ты, говорит, торгуй сразу два дома. Какой возьмут, такой и возьмут!
Этот дом Килилу понравился сразу. Внутри целых две комнаты: зал и спальня. Все чисто, на полу даже ковер. В углу стоит газовая плита, рядом с ней большой красный баллон. Тут же умывальник. Килил открыл кран, вода немного полилась и кончилась.
— Не водопровод? — спросил он.
— А тебе зачем? Колонка рядом на улице, натаскать долго, что ли? Не маленький! Зато печка, смотри, углем топится, а угля у племянника полный сарай. На три года наворовал. Тут вагоны с углем стоят часто, вот он и... Но так, парень: тут аванс две тысячи! Даже и без разговоров!
— А сам дом?
— Сам дом? Двадцать пять! Без торга! — крепко сказал старик, хоть и вильнул глазами, словно слегка испугался своей наглости. Но Килил этого не заметил. Двадцать пять! Двадцать пять тысяч за такой дом! И они у него в кармане, выложил — и владей! Но надо не показать радости, надо сдерживаться.
— Хотелось бы все-таки с хозяином договориться, — сказал Килил.
— А я на что? Я уполномочен! У меня и документы все есть!
Старик уверенной рукой полез в угол, за иконы, достал сверток документов и разложил на столе. Килил рассматривал их, мало что понял, но они были на бланках, с печатями, настоящие документы.
— Две тысячи, парень, и нет разговора! А то эти люди, которые приедут, они его тоже будут смотреть. Через час уже.
Старик, наверно, считал, что час уже прошел.
Килил колебался. Надо что-то решать. Рано или поздно выяснится, что никакой отец не приедет. Поэтому придется рискнуть. Очень уж ему хотелось, чтобы дом поскорей стал его собственным.
— С мебелью продаете или как? — спросил он.
— Со всеми потрохами! — махнул рукой старик. — Вот что есть, то и бери. Племянник собирался все тут оставить.
— Ясно... И вы, значит, уполномочены продать? По документам?
— Запросто!
— Ясно... Но ведь оформить надо.
— А я что, не грамотный? Оформим! Напишу тебе бумагу хоть сейчас! Племянник мне только спасибо скажет!
— Тогда так, — решился Килил. — Отец мне тоже доверяет. Уполномочил. Сказал: если дом понравится, бери сразу, чтобы не ушел. Так что давайте оформлять.
— Не понял, — старик сел на стул у стола, снял бейсболку и вытер мокрый лоб. — То есть ты прямо сейчас деньги, что ли, выдашь? Двадцать пять тысяч?
— Ну. Правда, долларами.
— Какими долларами?
— Обычными. Сотенными.
— А ну, иди отсудова! — разозлился вдруг старик. — Засранец, шутит он со мной! Доллары еще какие-то!
— Да не шучу я!
Килил отвернулся, задрал футболку, залез в свой пояс и вытянул одну купюру.
— Нате, смотрите!
Старик взял бумажку, понес к окну, к свету. Долго разглядывал, вертел в руках.
— Вы что, никогда долларов не видели? — спросил Килил.
— А где б я их видал? Только слышал, что они есть.
Килил ему не поверил, решил, что хитрит. Не может такого быть, чтобы человек столько жил на свете и не видел долларов. Но хитрости взрослых разоблачать нельзя, это их раздражает, поэтому Килил сказал:
— Можете в обменнике разменять на рубли, какая разница? Есть тут обменник? Или в городе тогда.
— И сколько за эту дадут?
— Две тысячи девятьсот, — честно сказал Килил, помня последний курс, который он видел у метро возле пункта обмена валюты. — Давайте я вам дам восемьсот долларами, это будет... двадцать три двести это будет, а тысячу восемьсот рублями. Получится двадцать пять тысяч.
— Тысячу восемьсот сразу?
— Да всё сразу!
— Кажи деньги!
Килил опять отвернулся, отсчитал семь бумажек (одна уже у старика), добавил рублей и положил на стол. Старик схватил, сосчитал, более всего внимания уделяя рублям. И воскликнул:
— Ладно, повезло тебе, парень!
Он разворошил сверток с документами, нашел лист, на котором сверху было что-то написано, загнул этот верх, разорвал по сгибу, получился чистый лист. Тут же была ручка, старик взял ее и начал писать. Он долго старался, тер то лоб, то грудь, наконец получилось. Килил прочел:
«Я Евсеев П. Р. уполномочен как поручитель племянника продать данный дом за сумму в 25 000 р. (двадцать пять тысяч рублей) в чем составляю данный документ на основании совершения купли-продажи. Вышеназванную сумму получил в полной мере претензий не имею».
Дата, подпись.
Килилу понравились слова «вышеназванную сумму получил» — в случае чего старик не отопрется. Но смутило, что не указано, кому продан дом. Он сказал об этом старику.
— Момент! — старик схватил бумагу и под диктовку Килила дописал:
«Дом продан Сивохину К. А. на основании оформления на него всех документов которые ему лично вручены как владельцу».
Килила это устроило.
— Ключи, — сказал он.
— Какие ключи?
— От дома. Я вам деньги — вы мне ключи.
— Само собой, само собой! — сказал старик, кладя ключи на стол и глядя на Килила со странным выражением. Наверно, своему счастью не верит, подумал Килил.
Сунул ключи в карман, расписку свернул и спрятал в бумажник, а документы запихал на свое место, за иконы. А старик кинулся к холодильнику, открыл его:
— Эх, и отметить нечем! Ну, ничего! Я сейчас соображу, а тебе все равно нельзя, ты несовершеннолетний! Живи на здоровье!
— Соседями будем! — весело откликнулся Килил.
— А? — обернулся старик в двери, будто не понял этих простых слов.
— Я говорю: соседями будем.
— Ну да, ну да.
— А зовут вас как?
— Меня-то? — словно растерялся старик. — Меня это. Николай Николаич меня зовут. Можно дядя Коля. Фамилия соответственно Иванов. Ну, пока, мальчик, некогда мне!
Килил начал изучать дом — как мир.
Манило все, что он перед собой видел в доме, но Килил решил оставить это на потом, на сладкое, а сначала вышел во двор. Еще раз убедился, что все в нем красиво и аккуратно. Кроме помидорных кустов стелются по земле огуречные плети и листья, растут укроп и петрушка, в углу подсолнух, рядом деревце непонятной породы, не плодовое. К дому прислонена лестница. Килил поднялся по ней и осмотрел крышу. Крыша хорошая, не ржавая.
Он вернулся в дом.
Все внимательно осмотрел и потрогал. Прошел в спаленку, снял ботинки и лег, стесняясь, но блаженствуя. Вот тут он теперь будет просыпаться каждое утро. Кровать мягкая, прогибается, подушек сразу три, тоже все мягкие. И запах... Запах, показавшийся Килилу родным: будто он всегда тут жил, а потом уезжал, и вот вернулся.
Килил захотел опять перекусить (он всегда хочет есть, когда волнуется). Открыл холодильник, увидел разные продукты. Хоть и сказал старик, что дом продается со всеми потрохами, но как-то неловко. Ладно, Килил возьмет пару яиц и зажарит на плите яичницу с оставшейся своей колбасой.
Килил отыскал сковородку, порезал колбасу, бросил на сковородку, стал ждать, когда зарумянится, чтобы потом сверху залить яйцами.
Надо же, как бывает. Первая же деревня — и такая удача. Зашел в магазин, вышел, а тут и человек, продающий дом. Николай Николаевич.
Но почему Николай Николаевич? И почему Иванов? В документе вроде что-то другое написано.
Килил выхватил листок из бумажника, развернул.
«Я Евсеев П. Р....»
Аж в глазах потемнело у Килила.
Может, так племянника зовут? Нет, дальше написано: «уполномочен как поручитель племянника...» А почему кстати, фамилии племянника нет? А адрес, адрес где? Какой дом продан? «Данный»! Что это такое — данный?
Убью гада, подумал Килил и выбежал, сунув в карман нож.
Во дворе вспомнил, что оставил огонь под сковородкой. Пожар еще будет. Все-таки этот дом хоть немного, но уже был домом Килила, к тому же он надеялся еще, что все поправимо, что он заставит старика написать настоящий документ. Поэтому вернулся и выключил газ под сковородкой, на которой уже вспучились, истекая жиром, кружочки колбасы.
Килил прибежал к магазину и, конечно, не нашел там старика. Спросил у продавщицы:
— Тут дяденька был пожилой, в бейсболке такой, там «супер» написано, не видели?
— Еще как видела! — ответила продавщица и обратилась к женщине, которая стояла в стороне и что-то рассматривала через прилавок:
— Чекмарь наш деньгами где-то разжился, водки купил чуть не ящик.
— Может, праздник у него, — равнодушно отозвалась женщина.
— У него и в праздник даже на одеколон не наберется!
— Чекмарь, говорите? — спросил Килил.
— Ну, Чекмарев. Фамилия. Тебе-то он зачем?
— Я его родственник. По отцовской линии. Отец просил найти. Чекмарев, все правильно. Иван Петрович.
— Тогда не он. Он Анатолий Александрович, что ли. Или Алексеевич. Что-то в этом роде.
— А куда он пошел, не видели?
— Надо мне смотреть!
Килил вышел. Вот так. Чекмарь, Чекмарев Анатолий Алексеевич или Александрович. Не Евсеев П. Р. И не Иванов Николай Николаевич. Старик обманул его, как маленького. Взял деньги за дом, да еще не свой.
Но ничего. Еще не вечер.
Килил обосновался в доме старика, предварительно зайдя в соседний, фальшиво проданный, дожарив яичницу и съев ее. После этого все убрал, закрыл, чтобы к нему не было претензий.
Он нашел на постели Чекмаря то, что показалось менее грязным и вонючим: почти новое зимнее пальто, очень большое, которое Чекмарь, наверно, где-то украл или подобрал. Килил постелил его в углу. Сначала сидел просто так, потом задремал.
Сквозь дрему думал: надо купить какую-нибудь игрушку. Их много интересных: нажимаешь на кнопки и что-нибудь стреляет или падает, увлекаешься, время идет незаметно.
Бодрый грузчик удивился возникшему пацану.
— Ты откуда?
— От верблюда, — ответил Килил, спрыгнул и пошел.
Они что-то говорили за его спиной, он не интересовался.
Килил поднялся вверх по откосу, огляделся. Ему понравилось. Все пространство перед ним было в низине, а дальше постепенно поднималось к невысокой горе, поросшей лесом. У горы — дачные поселки, а ближе — настоящая деревня: небольшие дома, огороды, сады.
От желтого здания станции, что стояло неподалеку, туда вела асфальтовая дорожка. Килил удивился: надо же, село, а какая культура!
Он пошел по этой дорожке вдоль посадок, где были акации, а когда посадки кончились, Килил увидел, что деревня не совсем деревня. Те дома, которые он видел от железной дороги, оказались окраиной довольно большого поселка, в котором были и кирпичные коттеджи, и панельные дома, двух, трех и даже пятиэтажные. Это Килила расстроило, он представлял все-таки другую деревню, глухую и всю состоящую из обычных домов. И речки что-то не видно, но вон что-то высится и круглится, похожее на плотину, огораживающую пруд, надо посмотреть. Килил пошел и посмотрел. Оказалось, там сразу три пруда, один за другим. Наверно, весной, когда воды много, она перетекает из одного в другой и все их постепенно наполняет.
Килил вернулся и прошел по разбитой улице с непросыхающими зелеными лужами, в одной из которых врос в грязь ботинок и окаменел там. Дома ему не очень понравились. Не то чтобы старые, но все какие-то неаккуратные. Краска облупилась, штукатурка отвалилась кусками, а вот большой кирпичный дом, в общем-то хороший, но во дворе не пройти: стоит трактор с прицепом, на котором гора навоза, а рядом грузовик. И опять-таки застарелые лужи, хотя земля кругом сухая. Но на самом краю этой окраины стояли несколько домов, которые приглянулись Килилу. Стены из досок, на крышах жесть, дворы маленькие, два совсем заросли бурьяном, в третьем огород с помидорами и еще чем-то. Тут еще жить можно. И от пруда недалеко.
Килил свернул, оказался на почти городской улице между панельными домами, вышел к магазину.
Магазин был не такой, как у бабки в деревне. Там был маленький, уютный, всегда полутемный, с одним окном, на прилавках было не очень много всего, но зато все разное: и продукты, и обувь, и лопаты без черенков лежали в углу (черенки стояли отдельно). А тут — обычный городской магазин, только народу поменьше. Килил купил хлеба, копченой колбасы и кефира (Геран пьет кефир, у него больной желудок, значит, кефир помогает желудку, а Килил боялся неполадок с животом), вышел на крыльцо, огляделся. Возле крыльца лежали бревна для строительства, на них сидел старик в телогрейке, в сапогах и бейсболке, на которой было написано «Super Sex». Старик то ли дремал, то ли задумался, прикрыв глаза. Килил сел рядом и начал есть. Разговор начал не сразу. Мать всегда твердит, что с набитым ртом не говорят, он не обращал внимания, но запомнил, а вот теперь наука пригодилась. Доел, отряхнулся. Пора спросить.
— Извините, не знаете, у вас дома тут не продаются?
Старик приоткрыл глаза, посмотрел на него. Потер ладонью щетинистый подбородок. Спросил без доброжелательности:
— Тебе-то что? Купить, что ль, хочешь?
— Отец хочет купить.
— А.
И старик замолчал, видимо, решив: вот с отцом и будет разговор, а на тебя что силы тратить? Сил же у него, судя по изможденному виду и сиплому дыханию, было немного.
— Отец меня послал посмотреть. И сговориться, если что.
Старик опять посмотрел на него.
— Тебе сколько лет-то?
— Шестнадцать почти, — смело соврал Килил, зная, что старые люди не очень хорошо разбираются в детском возрасте.
— Ну-ну.
И старик опять замолчал.
— Значит, не продаются дома? — спросил Килил еще раз, уже не надеясь на ответ, собираясь пойти спрашивать у нормальных людей.
— Кто б купил! — ответил старик.
— Я же говорю, отец купить хочет.
— Зачем?
— Жить тут будем.
— Врать-то, — сказал старик.
— Я серьезно! — сказал Килил. — Мы с ним вдвоем, а ему врачи прописали здоровый образ жизни в сельской местности. Главное, денег собрали. И у меня есть в виде аванса, только договориться надо.
— Аванса! — передразнил старик. — Три рубля, что ли?
— Почему, больше!
— Больше! Слушай, иди отсюда! Тебе чего надо? Обокрасть меня хочешь? У меня нету ничего!
Килил обиделся:
— Я что, на вора похож? У меня отец бывший военный, между прочим! А деньги у самого есть, ваших не надо!
Килил, поосторожничав, вынул из бумажника немного, всего лишь сотенную бумажку и показал.
Старик посмотрел на нее и вдруг на глазах начал оживать.
— А что! — сказал он. — Места у нас отличные! Прекрасные места! И воздух! И город близко! Но аванс — железное дело! Давай так: сотню ты мне сейчас, а когда увидишь дом, еще тысячу. Это будет аванс.
— Какой дом?
— Мой.
— Зачем мне его смотреть? Мне купить надо.
— Так я и продаю! Третий год продаю, к сыну в город уезжаю! Даром отдам фактически! — горячо сказал старик. — Ну, давай, давай, сейчас мы с тобой это дело... Надо же, как удачно...
Он потянулся за сотней, но Килил не дурак, тут же спрятал ее обратно.
— Извините, так дела не делают. Аванс дают, если уже договорились, если дом понравился, а я еще ничего не видел.
— Да договорились уже! — воскликнул старик. — А дом тебе обязательно понравится!
— Пойдемте посмотрим, — твердо сказал Килил.
— От ты какой, ё! Ну, дай тридцатку хоть!
Килил подумал. Он вспомнил, что Геран, говоря с матерью о покупке дома, утверждал, что у какого-нибудь деревенского пропойцы дом можно почти даром купить. Похоже, старик и есть такой пропойца.
Он дал ему тридцать рублей. Старик вскочил, побежал в магазин, вернулся с бутылкой чего-то красного, откусил, как показалось Килилу, пробку у бутылки и тут же, стоя на крыльце, выпил ее до дна, жадно дергая кадыком, а потом кинул далеко в сторону сильным, вовсе не стариковским движением.
— Пошли!
Он привел Килила как раз к одному из тех трех домов, что ему понравились. Вошли через незакрывающуюся калитку, прошли через бурьян к дому, дверь которого тоже была открыта.
Вошли в сени, и Килил сразу почувствовал тошнотворный запах.
— Это у меня курица тут приблудилась и сдохла, — сказал старик, пихая ногой подальше в угол серо-белый комок, вместо того чтобы выкинуть курицу наружу.
Вошли в комнату. Килил невольно пригнулся, ему показалось, что потолок падает. Он был весь вогнут к центру и неизвестно на чем держался.
Старик прошел, распахнул окно (второе было заколочено снаружи досками), обернулся и развел руки:
— Простор!
В этом он был прав: комната казалась просторной из-за того, что почти не было вещей. Кровать с накиданным на нее барахлом, стол-тумбочка, пара стульев, скамья у стены и больше ничего.
— Потолок проблемный! — голосом знатока сказал Килил.
— А чего в нем проблемного? Балка треснула, так она еще десять лет назад треснула, но там же скобы! Они железные! Она на скобах еще десять лет продержится! Ну, если хотите, — обратился старик не к Килилу, а куда-то в сторону, словно к воображаемому отцу Килила, предвосхищая торг с ним, — могу тысячу сбавить, чтобы вам балку заменить. Я вам ее сам за пятьсот заменю, и потолок переделаю. И крышу перекрою, — добавил старик, но Килил видел по его глазам, что он ничего этого не сделает, да и не собирается делать.
— И сколько всего? — спросил Килил.
— Да сколько, да нисколько! Десять тысяч на руки, и все дела! Хоть сейчас.
— Рублей?
— А чего же еще? Тараканов?
У Килила все обмерло. Пусть дом старый, с гнутым потолком, но настоящий дом, в котором можно жить, дом с окнами, крышей, дверью, с огородом — за десять тысяч! У Виталика из пятьдесят шестой квартиры велосипед стоит двенадцать — и это еще не самый дорогой, какие бывают!
Но для вида надо поторговаться. А старик торопил.
— Ты решай, молодой человек, а то ко мне сегодня другие покупатели приедут. Вот буквально через два часа, — постучал старик пальцем по запястью, где, однако, часов не было. Заметив это, он глянул на стенные часы, но они стояли. Тем не менее выставил в их сторону палец, как бы давая понять, что ему идущие часы ни к чему, он и так время помнит. — Короче, тысячу на бочку, и дом ваш! Отец тебе спасибо скажет!
Килил не спешил. Обошел комнату. Выглянул в окно. Из окна виден был соседний дом, с ухоженным огородом. Тоже небольшой, деревянный, но видно, что содержится в порядке.
— А хочете, покупайте тот! — неожиданно сказал старик.
— Он тоже продается? — удивился Килил.
— А как же! Обратно я и продаю! Там племянник мой живет. Мы обои продаем и в город уезжаем, тут делать нечего. Пошли, посмотрим!
Старик, чтобы не тратить время, вылез в окно. Килил выскочил за ним. Он не верил старику. Тот выпил и не вполне соображает. То есть соображает, но думает, что другие не соображают. Килил знал, у пьяных так: они, глупея, тут же начинают считать глупыми и окружающих. Сейчас попытается ему чужой дом продать.
Однако старик уверенно прошел через бурьян, отодвинул две доски, проник в соседний огород, прошел к дому, достал из кармана ключи и открыл дверь.
— Прошу! — сказал он. — Племянника не бывает, он меня попросил: ты, говорит, торгуй сразу два дома. Какой возьмут, такой и возьмут!
Этот дом Килилу понравился сразу. Внутри целых две комнаты: зал и спальня. Все чисто, на полу даже ковер. В углу стоит газовая плита, рядом с ней большой красный баллон. Тут же умывальник. Килил открыл кран, вода немного полилась и кончилась.
— Не водопровод? — спросил он.
— А тебе зачем? Колонка рядом на улице, натаскать долго, что ли? Не маленький! Зато печка, смотри, углем топится, а угля у племянника полный сарай. На три года наворовал. Тут вагоны с углем стоят часто, вот он и... Но так, парень: тут аванс две тысячи! Даже и без разговоров!
— А сам дом?
— Сам дом? Двадцать пять! Без торга! — крепко сказал старик, хоть и вильнул глазами, словно слегка испугался своей наглости. Но Килил этого не заметил. Двадцать пять! Двадцать пять тысяч за такой дом! И они у него в кармане, выложил — и владей! Но надо не показать радости, надо сдерживаться.
— Хотелось бы все-таки с хозяином договориться, — сказал Килил.
— А я на что? Я уполномочен! У меня и документы все есть!
Старик уверенной рукой полез в угол, за иконы, достал сверток документов и разложил на столе. Килил рассматривал их, мало что понял, но они были на бланках, с печатями, настоящие документы.
— Две тысячи, парень, и нет разговора! А то эти люди, которые приедут, они его тоже будут смотреть. Через час уже.
Старик, наверно, считал, что час уже прошел.
Килил колебался. Надо что-то решать. Рано или поздно выяснится, что никакой отец не приедет. Поэтому придется рискнуть. Очень уж ему хотелось, чтобы дом поскорей стал его собственным.
— С мебелью продаете или как? — спросил он.
— Со всеми потрохами! — махнул рукой старик. — Вот что есть, то и бери. Племянник собирался все тут оставить.
— Ясно... И вы, значит, уполномочены продать? По документам?
— Запросто!
— Ясно... Но ведь оформить надо.
— А я что, не грамотный? Оформим! Напишу тебе бумагу хоть сейчас! Племянник мне только спасибо скажет!
— Тогда так, — решился Килил. — Отец мне тоже доверяет. Уполномочил. Сказал: если дом понравится, бери сразу, чтобы не ушел. Так что давайте оформлять.
— Не понял, — старик сел на стул у стола, снял бейсболку и вытер мокрый лоб. — То есть ты прямо сейчас деньги, что ли, выдашь? Двадцать пять тысяч?
— Ну. Правда, долларами.
— Какими долларами?
— Обычными. Сотенными.
— А ну, иди отсудова! — разозлился вдруг старик. — Засранец, шутит он со мной! Доллары еще какие-то!
— Да не шучу я!
Килил отвернулся, задрал футболку, залез в свой пояс и вытянул одну купюру.
— Нате, смотрите!
Старик взял бумажку, понес к окну, к свету. Долго разглядывал, вертел в руках.
— Вы что, никогда долларов не видели? — спросил Килил.
— А где б я их видал? Только слышал, что они есть.
Килил ему не поверил, решил, что хитрит. Не может такого быть, чтобы человек столько жил на свете и не видел долларов. Но хитрости взрослых разоблачать нельзя, это их раздражает, поэтому Килил сказал:
— Можете в обменнике разменять на рубли, какая разница? Есть тут обменник? Или в городе тогда.
— И сколько за эту дадут?
— Две тысячи девятьсот, — честно сказал Килил, помня последний курс, который он видел у метро возле пункта обмена валюты. — Давайте я вам дам восемьсот долларами, это будет... двадцать три двести это будет, а тысячу восемьсот рублями. Получится двадцать пять тысяч.
— Тысячу восемьсот сразу?
— Да всё сразу!
— Кажи деньги!
Килил опять отвернулся, отсчитал семь бумажек (одна уже у старика), добавил рублей и положил на стол. Старик схватил, сосчитал, более всего внимания уделяя рублям. И воскликнул:
— Ладно, повезло тебе, парень!
Он разворошил сверток с документами, нашел лист, на котором сверху было что-то написано, загнул этот верх, разорвал по сгибу, получился чистый лист. Тут же была ручка, старик взял ее и начал писать. Он долго старался, тер то лоб, то грудь, наконец получилось. Килил прочел:
«Я Евсеев П. Р. уполномочен как поручитель племянника продать данный дом за сумму в 25 000 р. (двадцать пять тысяч рублей) в чем составляю данный документ на основании совершения купли-продажи. Вышеназванную сумму получил в полной мере претензий не имею».
Дата, подпись.
Килилу понравились слова «вышеназванную сумму получил» — в случае чего старик не отопрется. Но смутило, что не указано, кому продан дом. Он сказал об этом старику.
— Момент! — старик схватил бумагу и под диктовку Килила дописал:
«Дом продан Сивохину К. А. на основании оформления на него всех документов которые ему лично вручены как владельцу».
Килила это устроило.
— Ключи, — сказал он.
— Какие ключи?
— От дома. Я вам деньги — вы мне ключи.
— Само собой, само собой! — сказал старик, кладя ключи на стол и глядя на Килила со странным выражением. Наверно, своему счастью не верит, подумал Килил.
Сунул ключи в карман, расписку свернул и спрятал в бумажник, а документы запихал на свое место, за иконы. А старик кинулся к холодильнику, открыл его:
— Эх, и отметить нечем! Ну, ничего! Я сейчас соображу, а тебе все равно нельзя, ты несовершеннолетний! Живи на здоровье!
— Соседями будем! — весело откликнулся Килил.
— А? — обернулся старик в двери, будто не понял этих простых слов.
— Я говорю: соседями будем.
— Ну да, ну да.
— А зовут вас как?
— Меня-то? — словно растерялся старик. — Меня это. Николай Николаич меня зовут. Можно дядя Коля. Фамилия соответственно Иванов. Ну, пока, мальчик, некогда мне!
Килил начал изучать дом — как мир.
Манило все, что он перед собой видел в доме, но Килил решил оставить это на потом, на сладкое, а сначала вышел во двор. Еще раз убедился, что все в нем красиво и аккуратно. Кроме помидорных кустов стелются по земле огуречные плети и листья, растут укроп и петрушка, в углу подсолнух, рядом деревце непонятной породы, не плодовое. К дому прислонена лестница. Килил поднялся по ней и осмотрел крышу. Крыша хорошая, не ржавая.
Он вернулся в дом.
Все внимательно осмотрел и потрогал. Прошел в спаленку, снял ботинки и лег, стесняясь, но блаженствуя. Вот тут он теперь будет просыпаться каждое утро. Кровать мягкая, прогибается, подушек сразу три, тоже все мягкие. И запах... Запах, показавшийся Килилу родным: будто он всегда тут жил, а потом уезжал, и вот вернулся.
Килил захотел опять перекусить (он всегда хочет есть, когда волнуется). Открыл холодильник, увидел разные продукты. Хоть и сказал старик, что дом продается со всеми потрохами, но как-то неловко. Ладно, Килил возьмет пару яиц и зажарит на плите яичницу с оставшейся своей колбасой.
Килил отыскал сковородку, порезал колбасу, бросил на сковородку, стал ждать, когда зарумянится, чтобы потом сверху залить яйцами.
Надо же, как бывает. Первая же деревня — и такая удача. Зашел в магазин, вышел, а тут и человек, продающий дом. Николай Николаевич.
Но почему Николай Николаевич? И почему Иванов? В документе вроде что-то другое написано.
Килил выхватил листок из бумажника, развернул.
«Я Евсеев П. Р....»
Аж в глазах потемнело у Килила.
Может, так племянника зовут? Нет, дальше написано: «уполномочен как поручитель племянника...» А почему кстати, фамилии племянника нет? А адрес, адрес где? Какой дом продан? «Данный»! Что это такое — данный?
Убью гада, подумал Килил и выбежал, сунув в карман нож.
Во дворе вспомнил, что оставил огонь под сковородкой. Пожар еще будет. Все-таки этот дом хоть немного, но уже был домом Килила, к тому же он надеялся еще, что все поправимо, что он заставит старика написать настоящий документ. Поэтому вернулся и выключил газ под сковородкой, на которой уже вспучились, истекая жиром, кружочки колбасы.
Килил прибежал к магазину и, конечно, не нашел там старика. Спросил у продавщицы:
— Тут дяденька был пожилой, в бейсболке такой, там «супер» написано, не видели?
— Еще как видела! — ответила продавщица и обратилась к женщине, которая стояла в стороне и что-то рассматривала через прилавок:
— Чекмарь наш деньгами где-то разжился, водки купил чуть не ящик.
— Может, праздник у него, — равнодушно отозвалась женщина.
— У него и в праздник даже на одеколон не наберется!
— Чекмарь, говорите? — спросил Килил.
— Ну, Чекмарев. Фамилия. Тебе-то он зачем?
— Я его родственник. По отцовской линии. Отец просил найти. Чекмарев, все правильно. Иван Петрович.
— Тогда не он. Он Анатолий Александрович, что ли. Или Алексеевич. Что-то в этом роде.
— А куда он пошел, не видели?
— Надо мне смотреть!
Килил вышел. Вот так. Чекмарь, Чекмарев Анатолий Алексеевич или Александрович. Не Евсеев П. Р. И не Иванов Николай Николаевич. Старик обманул его, как маленького. Взял деньги за дом, да еще не свой.
Но ничего. Еще не вечер.
Килил обосновался в доме старика, предварительно зайдя в соседний, фальшиво проданный, дожарив яичницу и съев ее. После этого все убрал, закрыл, чтобы к нему не было претензий.
Он нашел на постели Чекмаря то, что показалось менее грязным и вонючим: почти новое зимнее пальто, очень большое, которое Чекмарь, наверно, где-то украл или подобрал. Килил постелил его в углу. Сначала сидел просто так, потом задремал.
Сквозь дрему думал: надо купить какую-нибудь игрушку. Их много интересных: нажимаешь на кнопки и что-нибудь стреляет или падает, увлекаешься, время идет незаметно.
16
Володя Шацкий совершил ошибку: отпустил Полину, не выяснив, как она относится к тому, что произошло. Пока она принимала душ, он сварил кофе, встретил ее, завернутую в полотенце, улыбкой и поцелуем, предложил выпить кофе, она кивнула, все было вполне мирно, он тоже отправился в душ, а вышел — ее нет, кофе не тронут, полотенце брошено на кресле.
Неприятно.
Позвонил ей — «абонент не отвечает или временно недоступен».
Возможно, едет в метро.
Через некоторое время позвонил еще: «телефон абонента выключен».
Совсем неприятно. Похоже, это может стать не рядовым эпизодом в его жизни. Но дело сделано, надо успокоиться и все продумать.
Какие возможны варианты?
1. Она пошла в милицию, написала заявление об изнасиловании. Само собой, ее послали на медицинское обследование и т. п.
Ответные меры. Он, как адвокат, знает, насколько часто девушки таким образом шантажируют мужчин. Изнасилования не было. Все было полюбовно. Вернее, он ей заплатил. Она же проститутка. Учитывая род ее занятий, это легко доказать. Да, поступать так нехорошо (пользоваться услугами проституток), но уголовно не наказуемо. Следов побоев и насилия нет. В крайнем случае подключить Ясинского. Тот пожурит и даже, возможно, разгневается. Может, и прогонит в результате. Но выручит, обязательно выручит: ему не нужен скандал, в котором замешан его помощник, это повредит его собственной репутации.
2. Она не заявила в милицию (подобные девушки чураются лишний раз общаться с правоохранительными органами), но обследование прошла, чтобы зафиксировать факт изнасилования. Врач, конечно, обязан сообщить об этом куда следует, но с врачом всегда можно договориться. Со всеми сейчас можно договориться. С этой справкой она придет к Шацкому шантажировать, требовать денег. Что ж, придется заплатить.
3. Она решила отомстить. Возможно, у нее есть влиятельные знакомые, из которых найдется кто-то, кто не любит адвокатское племя. Может, даже бандит какой-нибудь. Полина сначала проверит, какие связи у самого Шацкого. Выяснит, что он ее только пугал, никаких особенных связей у него нет, еще не обзавелся. Вдвойне разозлится. При этом варианте может быть всякое. Приедут люди на вороном джипе с угрозами и опять-таки с требованием денег. Заставят бесплатно оказывать юридические услуги. В конце концов изобьют. Это очень неприятно, это самое неприятное: Володя ненавидит физическое насилие.
Короче говоря, самое разумное при любом раскладе продолжать начатую игру. Дескать, влюбился, потерял голову. За любовь женщина простит все.
Шацкий не подозревал, что может существовать еще какой-то вариант, а он именно и был: Полина, уйдя от него, мгновенно о нем забыла. Ну, не то чтобы совсем забыла, но — все ушло в пассивную память; Полина воспользовалась своим умением не помнить долго неприятные вещи.
Она отчасти даже была довольна: Шацкий получил свое, они в расчете, он теперь не будет ей вредить. А то мало ли. В очередной раз работу ей терять не хочется. И вообще, Полина, как уже было сказано, имела в будущем палочку-выручалочку в виде самоубийства, поэтому и не воспринимала слишком серьезно неприятности, которые с ней случались. Зла на Шацкого она не держала, и это тоже объяснимо, Полина иногда чувствует себя девочкой, попавшей в сказочный лес, где из-за каждого куста может выскочить какой-то зверь, укусить, растоптать, повалить, сделать, что ему вздумается. Конечно, бывает страшно, неприятно, противно, но обижаться и злиться нет смысла, он же зверь, не человек, какой с него спрос? Или ей вдруг кажется, что она инопланетянка, попавшая на чужую планету. Если какое-нибудь местное существо что-то с тобой захочет сделать, можно попытаться избежать, но если уж произошло, что толку на него сердиться? — у него натура такая, оно тоже не человек и, возможно, даже не гуманоид.
Иногда Полина посмеивается над своими мыслями, а иногда чуть ли не всерьез думает, что ее странности, ее брезгливость и одновременно равнодушие по отношению к тому, что происходит вокруг, вовсе не из-за детского испуга после смерти подруги, а из-за того, что она просто откуда-то не отсюда. Поэтому она может сколько угодно удивляться жителям того места, куда попала, бояться их, но осуждать — за что? Они такие, какие есть, какими их сделали здешняя природа и атмосфера. Поэтому она и к женщинам относится в целом лучше, чем к мужчинам, они ей кажутся тоже инопланетянками, не все, конечно.
Полина отправилась домой, немного поспала и поехала на работу. В клубе она узнала, что вышла Глория, с которой они обычно изображают близнецов, надевая белые парики. Глория (Лариса на самом деле, Лора) действительно немного похожа на Полину, поэтому она Полине нравится, ей даже некоторое время казалось, что она влюбилась в нее. Но быстро поняла: нет, просто симпатия. Глория вернулась с каких-то островов, загорелая, близнецов танцевать не получится, зато можно сыграть на контрасте, зрители это тоже любят. Блондинка и брюнетка, смуглая и белая. Глория затирала тональным кремом светлые полоски на бедрах и жаловалась, что там, где она была, не нашлось места, чтобы разрешали загорать полностью. Грудь — пожалуйста, это даже на турецких и марокканских пляжах разрешают (а уж тем более у бассейна при отеле, там фактически частная территория). Полина смотрела на нее, слушала, любовалась и тоже хотела куда-нибудь на юг, к морю.
Работа началась.
Полина танцевала с удовольствием, с азартом, чувствовала, что сегодня она всем нравится. Глорию это завело, она тоже начала стараться. А в финале одного из танцев не просто прикоснулась губами к губам Полины, как обычно, а поцеловала по-настоящему, долго не отрывалась; публика была в восторге.
— Там на тебя какой-то мальчик пялится, — сказала в перерыве Глория. У нее до пятидесяти все — мальчики. — Брюнетик такой.
Неприятно.
Позвонил ей — «абонент не отвечает или временно недоступен».
Возможно, едет в метро.
Через некоторое время позвонил еще: «телефон абонента выключен».
Совсем неприятно. Похоже, это может стать не рядовым эпизодом в его жизни. Но дело сделано, надо успокоиться и все продумать.
Какие возможны варианты?
1. Она пошла в милицию, написала заявление об изнасиловании. Само собой, ее послали на медицинское обследование и т. п.
Ответные меры. Он, как адвокат, знает, насколько часто девушки таким образом шантажируют мужчин. Изнасилования не было. Все было полюбовно. Вернее, он ей заплатил. Она же проститутка. Учитывая род ее занятий, это легко доказать. Да, поступать так нехорошо (пользоваться услугами проституток), но уголовно не наказуемо. Следов побоев и насилия нет. В крайнем случае подключить Ясинского. Тот пожурит и даже, возможно, разгневается. Может, и прогонит в результате. Но выручит, обязательно выручит: ему не нужен скандал, в котором замешан его помощник, это повредит его собственной репутации.
2. Она не заявила в милицию (подобные девушки чураются лишний раз общаться с правоохранительными органами), но обследование прошла, чтобы зафиксировать факт изнасилования. Врач, конечно, обязан сообщить об этом куда следует, но с врачом всегда можно договориться. Со всеми сейчас можно договориться. С этой справкой она придет к Шацкому шантажировать, требовать денег. Что ж, придется заплатить.
3. Она решила отомстить. Возможно, у нее есть влиятельные знакомые, из которых найдется кто-то, кто не любит адвокатское племя. Может, даже бандит какой-нибудь. Полина сначала проверит, какие связи у самого Шацкого. Выяснит, что он ее только пугал, никаких особенных связей у него нет, еще не обзавелся. Вдвойне разозлится. При этом варианте может быть всякое. Приедут люди на вороном джипе с угрозами и опять-таки с требованием денег. Заставят бесплатно оказывать юридические услуги. В конце концов изобьют. Это очень неприятно, это самое неприятное: Володя ненавидит физическое насилие.
Короче говоря, самое разумное при любом раскладе продолжать начатую игру. Дескать, влюбился, потерял голову. За любовь женщина простит все.
Шацкий не подозревал, что может существовать еще какой-то вариант, а он именно и был: Полина, уйдя от него, мгновенно о нем забыла. Ну, не то чтобы совсем забыла, но — все ушло в пассивную память; Полина воспользовалась своим умением не помнить долго неприятные вещи.
Она отчасти даже была довольна: Шацкий получил свое, они в расчете, он теперь не будет ей вредить. А то мало ли. В очередной раз работу ей терять не хочется. И вообще, Полина, как уже было сказано, имела в будущем палочку-выручалочку в виде самоубийства, поэтому и не воспринимала слишком серьезно неприятности, которые с ней случались. Зла на Шацкого она не держала, и это тоже объяснимо, Полина иногда чувствует себя девочкой, попавшей в сказочный лес, где из-за каждого куста может выскочить какой-то зверь, укусить, растоптать, повалить, сделать, что ему вздумается. Конечно, бывает страшно, неприятно, противно, но обижаться и злиться нет смысла, он же зверь, не человек, какой с него спрос? Или ей вдруг кажется, что она инопланетянка, попавшая на чужую планету. Если какое-нибудь местное существо что-то с тобой захочет сделать, можно попытаться избежать, но если уж произошло, что толку на него сердиться? — у него натура такая, оно тоже не человек и, возможно, даже не гуманоид.
Иногда Полина посмеивается над своими мыслями, а иногда чуть ли не всерьез думает, что ее странности, ее брезгливость и одновременно равнодушие по отношению к тому, что происходит вокруг, вовсе не из-за детского испуга после смерти подруги, а из-за того, что она просто откуда-то не отсюда. Поэтому она может сколько угодно удивляться жителям того места, куда попала, бояться их, но осуждать — за что? Они такие, какие есть, какими их сделали здешняя природа и атмосфера. Поэтому она и к женщинам относится в целом лучше, чем к мужчинам, они ей кажутся тоже инопланетянками, не все, конечно.
Полина отправилась домой, немного поспала и поехала на работу. В клубе она узнала, что вышла Глория, с которой они обычно изображают близнецов, надевая белые парики. Глория (Лариса на самом деле, Лора) действительно немного похожа на Полину, поэтому она Полине нравится, ей даже некоторое время казалось, что она влюбилась в нее. Но быстро поняла: нет, просто симпатия. Глория вернулась с каких-то островов, загорелая, близнецов танцевать не получится, зато можно сыграть на контрасте, зрители это тоже любят. Блондинка и брюнетка, смуглая и белая. Глория затирала тональным кремом светлые полоски на бедрах и жаловалась, что там, где она была, не нашлось места, чтобы разрешали загорать полностью. Грудь — пожалуйста, это даже на турецких и марокканских пляжах разрешают (а уж тем более у бассейна при отеле, там фактически частная территория). Полина смотрела на нее, слушала, любовалась и тоже хотела куда-нибудь на юг, к морю.
Работа началась.
Полина танцевала с удовольствием, с азартом, чувствовала, что сегодня она всем нравится. Глорию это завело, она тоже начала стараться. А в финале одного из танцев не просто прикоснулась губами к губам Полины, как обычно, а поцеловала по-настоящему, долго не отрывалась; публика была в восторге.
— Там на тебя какой-то мальчик пялится, — сказала в перерыве Глория. У нее до пятидесяти все — мальчики. — Брюнетик такой.