Страница:
В следующем танце Полина увидела мальчика, который, действительно, не сводил с нее глаз, да еще и улыбался так, будто они знакомы. После танца сквозь специальную замаскированную дырку в заднике Полина рассмотрела внимательней, это оказался Шацкий. Не удивительно, что она сразу его не узнала: во-первых, была в движении, во-вторых, это еще одна особенность Полины, у нее очень плохая память на лица. Она может три раза подряд встретиться с одним и тем же человеком, не узнавая его, особенно если в другой обстановке. (Ее мысль-усмешка об этом: нет, я точно инопланетянка, для меня тут все, как для европейца китайцы, на одно лицо!)
Шацкий делал ей знаки, но до двух часов им не разрешено спускаться в зал для общения и разговоров — только в танце, не задерживаясь, дразня, распаляя и мимолетно прикасаясь.
Извиняться пришел, с досадой догадалась Полина. Вот идиот. И как быть теперь? Сказать чистую правду, что не обиделась? Не поймет, не поверит, а главное: дальше приставать начнет. Показать себя глубоко оскорбленной? В этой одежде, то есть практически при ее отсутствии, в этой раскраске — смешно. Надо быть просто злой, это вернее. Да, разозлилась, потому что порядочные люди себя так не ведут, и отстань, а то будет хуже. Может, даже попробовать припугнуть.
Шацкий, не дождавшись, сам проник за кулисы. Ясное дело, в коридоре охранник, но охранники тоже деньги любят.
— Ну, чего вам еще? — встретила его Полина вопросом, глядя на него через зеркало. Глория, верная подруга, тут же поняла, что к чему, и пришла на выручку:
— Молодой человек, мы работаем, между прочим! Дождитесь конца производственного процесса!
Шацкий, не посмотрев на нее, склонился к уху Полины и сказал четко и внятно:
— Можешь меня убить. Делай что хочешь. Самое смешное, я не жалею о том, что произошло.
— Вот уж, действительно, смешно.
— Я говорю серьезно. Вел себя похабно, гнусно, согласен. Но не мог удержаться, понимаешь? Со мной впервые в жизни такая история.
— Охотно верю, — наугад сказала Полина, не понимая Шацкого.
— Я тебя дождусь, ладно?
— Это еще зачем?
— Просто так. Клянусь, больше пальцем не дотронусь, если сама не разрешишь.
Горячим воздухом изо рта Шацкого неприятно обдавало ухо, Полине хотелось, чтобы он ушел.
— Дожидаться не надо, — сказала она. — Позвоните завтра или послезавтра, обсудим. А вообще-то за такие дела в тюрьму сажают, вы знаете? — спохватилась она, понимая при этом, что ее угроза выглядит смешной. Ее знаний о жизни хватает, чтобы понять: адвоката засудить в современной жизни трудно, а то и невозможно.
— Согласен! — весело сказал Шацкий. — В тюрьму согласен, на все согласен. Но мы увидимся, да?
— Увидимся, увидимся, все, прием окончен!
Шацкий ушел.
Глория, прицеливаясь пинцетом, чтобы удалить замеченный волосок на гладкой ноге, задумчиво сказала:
— Или он в тебя влюбился, или...
Дернула за волосок, ойкнула:
— Бл.., зачем мы от обезьян произошли? Почему не от дельфинов или от змей? У них волос нет.
17
Часть III
1
Шацкий делал ей знаки, но до двух часов им не разрешено спускаться в зал для общения и разговоров — только в танце, не задерживаясь, дразня, распаляя и мимолетно прикасаясь.
Извиняться пришел, с досадой догадалась Полина. Вот идиот. И как быть теперь? Сказать чистую правду, что не обиделась? Не поймет, не поверит, а главное: дальше приставать начнет. Показать себя глубоко оскорбленной? В этой одежде, то есть практически при ее отсутствии, в этой раскраске — смешно. Надо быть просто злой, это вернее. Да, разозлилась, потому что порядочные люди себя так не ведут, и отстань, а то будет хуже. Может, даже попробовать припугнуть.
Шацкий, не дождавшись, сам проник за кулисы. Ясное дело, в коридоре охранник, но охранники тоже деньги любят.
— Ну, чего вам еще? — встретила его Полина вопросом, глядя на него через зеркало. Глория, верная подруга, тут же поняла, что к чему, и пришла на выручку:
— Молодой человек, мы работаем, между прочим! Дождитесь конца производственного процесса!
Шацкий, не посмотрев на нее, склонился к уху Полины и сказал четко и внятно:
— Можешь меня убить. Делай что хочешь. Самое смешное, я не жалею о том, что произошло.
— Вот уж, действительно, смешно.
— Я говорю серьезно. Вел себя похабно, гнусно, согласен. Но не мог удержаться, понимаешь? Со мной впервые в жизни такая история.
— Охотно верю, — наугад сказала Полина, не понимая Шацкого.
— Я тебя дождусь, ладно?
— Это еще зачем?
— Просто так. Клянусь, больше пальцем не дотронусь, если сама не разрешишь.
Горячим воздухом изо рта Шацкого неприятно обдавало ухо, Полине хотелось, чтобы он ушел.
— Дожидаться не надо, — сказала она. — Позвоните завтра или послезавтра, обсудим. А вообще-то за такие дела в тюрьму сажают, вы знаете? — спохватилась она, понимая при этом, что ее угроза выглядит смешной. Ее знаний о жизни хватает, чтобы понять: адвоката засудить в современной жизни трудно, а то и невозможно.
— Согласен! — весело сказал Шацкий. — В тюрьму согласен, на все согласен. Но мы увидимся, да?
— Увидимся, увидимся, все, прием окончен!
Шацкий ушел.
Глория, прицеливаясь пинцетом, чтобы удалить замеченный волосок на гладкой ноге, задумчиво сказала:
— Или он в тебя влюбился, или...
Дернула за волосок, ойкнула:
— Бл.., зачем мы от обезьян произошли? Почему не от дельфинов или от змей? У них волос нет.
17
Ольга опять ходила в милицию и уговаривала, чтобы приняли заявление на розыск. Ей опять объяснили, что еще рано. Розыск — серьезное дело, требует и времени, и средств. Надо разослать данные, фотографии, описание примет, указать возможные варианты маршрута и т. п. Разошлем, а он явится. Так чаще всего и бывает. Главное, никаких ориентиров нет.
— Вы-то сами можете приблизительно сказать, куда он мог деться?
— Нет.
— Ну вот...
А Геран бродил по окрестностям, толкался на рынке, останавливал мальчишек возраста Килила, спрашивал о нем. Нет, не видели и даже не знают такого.
Вечером они печально пили чай. На столе, как всегда, стояла банка с вареньем, Ольга столько заготавливает этого богатства, что хватает до следующего сезона. Варенье абрикосовое, Геран его очень любит, но сейчас постеснялся взять, словно это было неправильно и нехорошо — пить чай с вареньем, когда мальчик пропал. Ольга догадалась, открыла банку, переложила несколько ложек на блюдечко, придвинула к Герану.
— Как ты думаешь, — спросила она, — мог Килька все-таки эти деньги взять?
— Трудный вопрос, Оля.
— Понимаю, что трудный. Мне вот кажется, ни за что не возьмет. Но я мать, я объективно думать не умею.
— Я тоже.
— И все-таки скажи: мог?
— Теоретически мог.
— Да вот и я думаю, что мог, — вздохнула Ольга. — И теоретически, и практически. Мы и себя-то не знаем как следует, а детей...
Килил в это время проснулся — от храпа и вони. На своей постели лежал, храпел и вонял перегаром старик. Возле кровати громоздились два пакета с водкой и продуктами. Старик даже не стал прятаться, явился домой, ничего не боясь. Или уже ничего не соображал.
Килил вскочил, стал трясти и расталкивать старика. Тот замычал, пустил слюну, попытался отвернуться от беспокойства. Килил вскочил на него и начал обыскивать. Он обшарил все закоулки одежды старика — денег не нашлось. Наверно, спрятал где-то. Придется подождать, когда проснется и чуть-чуть протрезвеет. Тогда будет другой разговор.
Килил стал ждать.
Через некоторое время в сенях послышался грохот, потом ругань, в дом вошел мужчина высокого роста, коротко стриженный. Приличного вида вообще-то.
— Дядь Толь, ну ё! — закричал он с порога. — Я тебя просил за домом смотреть, а в дом не входить, только Татьяне ключ дать, если придет! Она не приходила, а там натоптано, ё! Ты чего там делал-то? Давай ключ, ну тебя на фиг, нет на тебя надежды! Алё, спишь, что ли? А ты кто? — уставился он на Килила.
— Он меня обманул, — сказал Килил. — Продал ваш дом за двадцать пять тысяч. И даже ключ отдал, вот.
— Как продал? Какой ключ? Ну-ка... — мужчина взял ключ и удивился. — Мой, в самом деле! Как он к тебе попал, пацан? Ты кто?
— Я же говорю: он мне ключ дал. И расписку, будто он ваш дом мне продал!
Килил показал мужчине бумажку.
Тот взял ее, подошел к окну, долго читал.
— Ничего не понимаю. Двадцать пять тысяч какие-то. Во-первых, я дом не продаю, во-вторых, он больше стоит. Какие двадцать пять тысяч, дядь Толь? Проснись ты, ё! — Он потряс старика — тщетно.
Килил, стараясь говорить толково и доходчиво, объяснил, что произошло. Но мужчина продолжал не понимать.
— Откуда у тебя такие деньги и где они в таком случае? — спросил он.
— Деньги дал отец.
— Тебе?
— Мне.
— А сколько тебе лет?
— Шестнадцать почти.
— Да? Ну и что? Дядя Толя, значит, сказал, что свой дом продает?
— Да. А потом сказал, что ваш тоже продается. И повел туда. Мне понравилось, я решил купить. Он написал расписку от чужой фамилии, я ему дал двадцать пять тысяч. Восемьсот долларами, остальное рублями.
— Живыми деньгами? Прямо в руки?
— Да. Наличными.
— А где же они?
— Вы меня спрашиваете? Я его даже обыскал, нет денег.
— Но пропить-то он не мог! Дядь Толь, очнись!
Мужчина тоже решил обыскать старика. В процессе обыска, чтобы было удобней, свалил старика на пол и начал раздевать. Раздел до белья, осмотрел все карманы и провел пальцами по всем швам.
— Спрятал, ё!
— Я тоже так думаю, — сказал Килил. — А вы в самом деле его племянник?
— Племянник, дал бог дядю! Восемьсот долларов, надо же! Ну, пусть рубли он пропил. Адоллары-то где? Вж.., что ль, он их себе засунул?
Племянник Чекмаря очень разволновался, этот вопрос ему не давал покоя. Он обыскал весь дом, что было нетрудно: прятать тут особо негде. Вышел в сени, начал громыхать там. Килил пошел наблюдать.
Поиски и тут не дали результата.
Племянник вышел во двор, огляделся там и сквозь бурьян направился к какому-то пригорку. Килил, следуя за ним, увидел, что это не пригорок, а провалившаяся и заросшая травой кровля бывшего сарая или погреба, которая теперь стала чем-то вроде приземистого шалаша. Племянник, не боясь испачкаться, встал на коленки и полез внутрь. Недолго копошился.
Вылезая, сказал:
— Он еще от тети Жени тут свои заначки прятал. Вот они, денежки! — и хлопнул по ладони тонкой пачкой найденных денег. Пошел к дому, сел на крыльце, пересчитал.
— Восемь сотен, верно! А рублей нет, пропил, зараза!
— Ладно, — сказал Килил. — Не страшно. Расписку оставьте у себя, а деньги давайте, пожалуйста. Мне к отцу пора. Он у меня строгий, он военный.
— Военный-здоровенный? — шутливо переспросил племянник. Он был в отличном настроении. — Ну, давай тогда подождем. Он ведь приехать должен или как?
— Я сам к нему должен приехать. Он ждет. Давайте деньги, пожалуйста. А дяде вашему скажите, что пусть скажет спасибо, что мне некогда. Тут дело милицией пахнет!
— Милицией? — весело откликнулся племянник. — Это ты, пожалуй, прав, мальчик. Это ты, мальчик, прав, точно! Милиция в самом деле может спросить: на каком основании ребенок дом покупает? Откуда у него деньги, да еще валютные? Кто он вообще такой? Может спросить или не может?
— Зачем ей спрашивать? — угрюмо спросил Килил. — Отдайте деньги.
— О, как ты заговорил! Отдайте деньги! Не имею права, пацан! Может, тут криминалом пахнет? Налицо незаконная сделка по продаже моего собственного дома! И пусть он мне родной дядя, но я его тоже привлеку! Это что за фокусы: дом продавать при живом хозяине? Что за шутки, а? За двадцать пять тысяч, когда он все двести стоит!
— Отдайте деньги! — сказал Килил.
Племяннику надоело шутить. Он встал, говоря:
— Ты вот что. Если у тебя в самом деле есть отец, езжай за ним, с ним и буду обсуждать вопрос, понял?
— Отдайте деньги, хуже будет! — сказал Килил.
— Чего такое? Грозить начинаем? Я чувствую, ты тот еще фрукт и овощ!
— Отдайте деньги, а то ночью дом сожгу! — закричал Килил, презирая себя за то, что из глаз сами по себе закапали слезы.
Племянник сделал резкое движение, чтобы дать Ки-лилу затрещину, Килил отскочил. Племянник схватил палку, будто собираясь отбиваться от собак.
— Сейчас я тебе! — крикнул он, замахиваясь.
Килил побежал к калитке. Оттуда крикнул:
— Посмотрим еще! Вор! Подонок! Негодяй!
Килил кричал взрослые слова, хотя мог бы и матом.
Ему казалось, что так вернее. Впрочем, что тут верного: ясно, что племянник догадался, что у Килила нет отца и что он боится милиции. Взрослые быстро догадываются про такие вещи.
И Килил пошел по улице.
После всего ему захотелось искупаться, захотелось в воду, будто чтобы смыть то, что было. Он вышел к пруду. На берегу в одном месте плескалась малышня, в другом женщины и мужчины развели костер, сидели вокруг, угощались. Килил отошел подальше, разделся, залез в воду и немного поплавал возле берега, все время глядя на свои вещи. Двадцать пять тысяч — большие деньги, но по сравнению с тем, что осталось, пустяки. А с этими он теперь так глупо не расстанется.
От пруда Килил пошел к дачному поселку.
Этот поселок показался ему заброшенным. Даже удивительно: столько дач — и никого не видно и не слышно. Но вот показался старик с тележкой. Проехал старый «Москвич». Кто-то все-таки здесь есть. И все же не меньше половины участков брошено. Дома и домишки на них еще стоят, и многие вполне целые, а остальное — дикий бурьян, разросшиеся деревья и кустарники.
На одной из калиток была намотана толстая ржавая цепь, даже без замка. Хозяева уже не боялись воров: видимо, нечего красть. Или бросили участок навсегда, хотя садовый дом выглядит неплохо: целая шиферная крыша, застекленная веранда. Килил не стал отвязывать цепь, просто перелез через забор. Трава под ногами была жесткой, сухой и желтой, как в степи. Еле-еле обозначалась тропинка к дому. Дверь закрыта, но рядом в веранде нет одного стеклышка. Килил просунул руку, пошарил, нащупал на двери засов, отодвинул и вошел. На веранде был большой круглый стол и несколько стульев, в комнате — две кровати, застеленные старыми одеялами и простынями. Везде пыль, здесь давно никто не бывал. Но когда-то это была аккуратная дача: веселые обои на стенах, целые, не драные, покрашенные белой краской потолки, краска еще даже поблескивает, не совсем состарилась. Навести порядок — отличная будет дача.
Килил обследовал участок. Вишневые деревья стояли пустые, вишня давно отошла, на яблонях кое-где висели яблоки, опутанные паутиной, все отдано на пожирание гусеницам. Были еще кусты крыжовника, а в углу оказались заросли малины, и малины было на удивление много, Килил долго пасся здесь, набирая в горсть сразу несколько ягод и кидая в рот.
Соседние участки тоже оказались брошенными. Килил, постоянно озираясь, проник и на них. На одном совсем ничего не было, даже дома, только квадратный след на траве в том месте, где он стоял. В другой даче он обнаружил шкаф с припасами: крупой, солью, сахаром, всякими приправами. Крупа пропала: или перемешана с какими-то черными катышками, или покрылась плесенью. А сахар можно взять, соль тоже. А вон в углу лопата, тоже пригодится. Больше всего Килила обрадовала керосинка и половина пластикового бака с керосином. Все это он перетащил к себе, а потом решил провести более широкую окрестную разведку.
Ходил, осматривал другие участки и дома, убеждался, что ему достался один из самых глухих и одновременно самый пригодный для жилья. Опять увидел старика с тележкой, который накладывал в нее старый сухой навоз.
— Пять лет навоз лежит, преет! — сказал старик Килилу. — Пропадать ему, что ли? Вот и беру.
— И правильно, — сказал Килил. — А у меня отец тут хочет дачу купить.
— Если он с ума у тебя сошел, пусть покупает.
— А что, нельзя?
— Ты видел, что делается? Люди бросают все! Нет, лет десять назад тут был рай земной, что и говорить! Воду давали хоть через день, но регулярно. А электричество вообще каждый день. А сейчас? Пруды пересыхают, потому что вокруг все земли загадили. Засоление, понимаешь ли. Воду дают два раза в неделю по два часа, а на верхние участки вообще не доходит. Свету нет, с половины столбов провода сняли. А главное, поселок разросся. Это он сейчас называется Жасминный, а раньше знаешь как назывался?
— Как?
— Разбойщина! Так вот Разбойщина, она и есть Разбойщина. И раньше ребятишки по садам лазили, но их было — ну, десяток на весь поселок. А сейчас там целую среднюю школу построили. И растят в ней бандитов! Ни одной дачи нет, чтобы не ограбили, все подчистую несут! Ну? И кому она, такая дача, нужна? Это я тут все лето ковыряюсь, стерегу, а другой, если кто на выходные хочет отдыхать? Приезжает — а все уперли! Да сейчас даже и не прут, нечего уже, испохабили такие места! — старик вытер пот со лба и с горечью огляделся. — Не умеем мы правильно на земле жить! — сделал он вывод.
— Это точно, — согласился Килил. — Спасибо, что рассказали.
— Не за что. С другой стороны, если будете все лето здесь жить, купить можно. Учитывая, что в другом месте такие дачи стоят денег, а тут даром практически!
Килилу рассказ старика очень понравился. Он понял, что мечта его может сбыться проще, чем казалось. Главное, жить тихо, не обращать на себя внимание. Всем говорить, если кто спросит, что его отец, отставной военный, купил тут дачу. Вот и все.
Остаток дня Килил занимался тем, что ревизовал окрестные дачи. Те, которые выглядели жилыми, ухоженными, он не трогал, залезал лишь на брошенные участки. И вскоре в его доме появились кастрюльки, тарелки, чашки, ложки, два тюбика зубной пасты, три куска мыла: одно в упаковке, второе начатое, третье хозяйственное, большой кусок. Принес он также две лопаты, грабли, ржавый топор, кусок точильного камня, два больших столовых ножа, кривые ножницы — наверно, для обрезки сучьев, догадался Килил, колоду карт, бутылку растительного масла, банку белой краски — и многое, многое другое, включая различную одежду. Натаскал целую стопу старых журналов и книг.
Потом он сходил с двумя ведрами на пруд, принес воды, одно ведро поставил кипятиться, второе использовал для уборки: предварительно все подмел, а потом вымыл начисто. Когда занимался этим, обнаружил в полу веранды люк с кольцом, поднял: там был маленький погреб, обложенный кирпичом, по грудь взрослому человеку, по шею Килилу; Килил спрыгнул, ощупал: кирпичи были влажные и холодные. Значит, есть где хранить продукты.
После этого сходил в поселок, купил кое-каких продуктов (хорошо, что рубли еще остались), вернулся, приготовил себе ужин. В магазине были различные игры и игрушки, но дорогие, Килил побоялся вызывать подозрение, покупая их.
Поэтому он взялся за журналы и книги. Журналы были: «Работница», «Огонек», «Вокруг света», «Плейбой», который Килил наскоро просмотрел и отложил на ночь. Книги: детективы в бумажных обложках, учебник по физике для шестого класса выпуска 1977 года, толстый том «Ваш сад и огород» с красивыми фотографиями фруктов и овощей, два сборника анекдотов, обгоревшая с угла книга «Анна Каренина» и прочая чепуха.
Килил выбрал «Вокруг света» и начал читать статью про африканское племя масаев, у которых не только нет телевизора, но они даже и не знают, что такое телевизор. Килил мысленно их одобрил: ничего в этом телевизоре нет интересного, если подумать.
— Вы-то сами можете приблизительно сказать, куда он мог деться?
— Нет.
— Ну вот...
А Геран бродил по окрестностям, толкался на рынке, останавливал мальчишек возраста Килила, спрашивал о нем. Нет, не видели и даже не знают такого.
Вечером они печально пили чай. На столе, как всегда, стояла банка с вареньем, Ольга столько заготавливает этого богатства, что хватает до следующего сезона. Варенье абрикосовое, Геран его очень любит, но сейчас постеснялся взять, словно это было неправильно и нехорошо — пить чай с вареньем, когда мальчик пропал. Ольга догадалась, открыла банку, переложила несколько ложек на блюдечко, придвинула к Герану.
— Как ты думаешь, — спросила она, — мог Килька все-таки эти деньги взять?
— Трудный вопрос, Оля.
— Понимаю, что трудный. Мне вот кажется, ни за что не возьмет. Но я мать, я объективно думать не умею.
— Я тоже.
— И все-таки скажи: мог?
— Теоретически мог.
— Да вот и я думаю, что мог, — вздохнула Ольга. — И теоретически, и практически. Мы и себя-то не знаем как следует, а детей...
Килил в это время проснулся — от храпа и вони. На своей постели лежал, храпел и вонял перегаром старик. Возле кровати громоздились два пакета с водкой и продуктами. Старик даже не стал прятаться, явился домой, ничего не боясь. Или уже ничего не соображал.
Килил вскочил, стал трясти и расталкивать старика. Тот замычал, пустил слюну, попытался отвернуться от беспокойства. Килил вскочил на него и начал обыскивать. Он обшарил все закоулки одежды старика — денег не нашлось. Наверно, спрятал где-то. Придется подождать, когда проснется и чуть-чуть протрезвеет. Тогда будет другой разговор.
Килил стал ждать.
Через некоторое время в сенях послышался грохот, потом ругань, в дом вошел мужчина высокого роста, коротко стриженный. Приличного вида вообще-то.
— Дядь Толь, ну ё! — закричал он с порога. — Я тебя просил за домом смотреть, а в дом не входить, только Татьяне ключ дать, если придет! Она не приходила, а там натоптано, ё! Ты чего там делал-то? Давай ключ, ну тебя на фиг, нет на тебя надежды! Алё, спишь, что ли? А ты кто? — уставился он на Килила.
— Он меня обманул, — сказал Килил. — Продал ваш дом за двадцать пять тысяч. И даже ключ отдал, вот.
— Как продал? Какой ключ? Ну-ка... — мужчина взял ключ и удивился. — Мой, в самом деле! Как он к тебе попал, пацан? Ты кто?
— Я же говорю: он мне ключ дал. И расписку, будто он ваш дом мне продал!
Килил показал мужчине бумажку.
Тот взял ее, подошел к окну, долго читал.
— Ничего не понимаю. Двадцать пять тысяч какие-то. Во-первых, я дом не продаю, во-вторых, он больше стоит. Какие двадцать пять тысяч, дядь Толь? Проснись ты, ё! — Он потряс старика — тщетно.
Килил, стараясь говорить толково и доходчиво, объяснил, что произошло. Но мужчина продолжал не понимать.
— Откуда у тебя такие деньги и где они в таком случае? — спросил он.
— Деньги дал отец.
— Тебе?
— Мне.
— А сколько тебе лет?
— Шестнадцать почти.
— Да? Ну и что? Дядя Толя, значит, сказал, что свой дом продает?
— Да. А потом сказал, что ваш тоже продается. И повел туда. Мне понравилось, я решил купить. Он написал расписку от чужой фамилии, я ему дал двадцать пять тысяч. Восемьсот долларами, остальное рублями.
— Живыми деньгами? Прямо в руки?
— Да. Наличными.
— А где же они?
— Вы меня спрашиваете? Я его даже обыскал, нет денег.
— Но пропить-то он не мог! Дядь Толь, очнись!
Мужчина тоже решил обыскать старика. В процессе обыска, чтобы было удобней, свалил старика на пол и начал раздевать. Раздел до белья, осмотрел все карманы и провел пальцами по всем швам.
— Спрятал, ё!
— Я тоже так думаю, — сказал Килил. — А вы в самом деле его племянник?
— Племянник, дал бог дядю! Восемьсот долларов, надо же! Ну, пусть рубли он пропил. Адоллары-то где? Вж.., что ль, он их себе засунул?
Племянник Чекмаря очень разволновался, этот вопрос ему не давал покоя. Он обыскал весь дом, что было нетрудно: прятать тут особо негде. Вышел в сени, начал громыхать там. Килил пошел наблюдать.
Поиски и тут не дали результата.
Племянник вышел во двор, огляделся там и сквозь бурьян направился к какому-то пригорку. Килил, следуя за ним, увидел, что это не пригорок, а провалившаяся и заросшая травой кровля бывшего сарая или погреба, которая теперь стала чем-то вроде приземистого шалаша. Племянник, не боясь испачкаться, встал на коленки и полез внутрь. Недолго копошился.
Вылезая, сказал:
— Он еще от тети Жени тут свои заначки прятал. Вот они, денежки! — и хлопнул по ладони тонкой пачкой найденных денег. Пошел к дому, сел на крыльце, пересчитал.
— Восемь сотен, верно! А рублей нет, пропил, зараза!
— Ладно, — сказал Килил. — Не страшно. Расписку оставьте у себя, а деньги давайте, пожалуйста. Мне к отцу пора. Он у меня строгий, он военный.
— Военный-здоровенный? — шутливо переспросил племянник. Он был в отличном настроении. — Ну, давай тогда подождем. Он ведь приехать должен или как?
— Я сам к нему должен приехать. Он ждет. Давайте деньги, пожалуйста. А дяде вашему скажите, что пусть скажет спасибо, что мне некогда. Тут дело милицией пахнет!
— Милицией? — весело откликнулся племянник. — Это ты, пожалуй, прав, мальчик. Это ты, мальчик, прав, точно! Милиция в самом деле может спросить: на каком основании ребенок дом покупает? Откуда у него деньги, да еще валютные? Кто он вообще такой? Может спросить или не может?
— Зачем ей спрашивать? — угрюмо спросил Килил. — Отдайте деньги.
— О, как ты заговорил! Отдайте деньги! Не имею права, пацан! Может, тут криминалом пахнет? Налицо незаконная сделка по продаже моего собственного дома! И пусть он мне родной дядя, но я его тоже привлеку! Это что за фокусы: дом продавать при живом хозяине? Что за шутки, а? За двадцать пять тысяч, когда он все двести стоит!
— Отдайте деньги! — сказал Килил.
Племяннику надоело шутить. Он встал, говоря:
— Ты вот что. Если у тебя в самом деле есть отец, езжай за ним, с ним и буду обсуждать вопрос, понял?
— Отдайте деньги, хуже будет! — сказал Килил.
— Чего такое? Грозить начинаем? Я чувствую, ты тот еще фрукт и овощ!
— Отдайте деньги, а то ночью дом сожгу! — закричал Килил, презирая себя за то, что из глаз сами по себе закапали слезы.
Племянник сделал резкое движение, чтобы дать Ки-лилу затрещину, Килил отскочил. Племянник схватил палку, будто собираясь отбиваться от собак.
— Сейчас я тебе! — крикнул он, замахиваясь.
Килил побежал к калитке. Оттуда крикнул:
— Посмотрим еще! Вор! Подонок! Негодяй!
Килил кричал взрослые слова, хотя мог бы и матом.
Ему казалось, что так вернее. Впрочем, что тут верного: ясно, что племянник догадался, что у Килила нет отца и что он боится милиции. Взрослые быстро догадываются про такие вещи.
И Килил пошел по улице.
После всего ему захотелось искупаться, захотелось в воду, будто чтобы смыть то, что было. Он вышел к пруду. На берегу в одном месте плескалась малышня, в другом женщины и мужчины развели костер, сидели вокруг, угощались. Килил отошел подальше, разделся, залез в воду и немного поплавал возле берега, все время глядя на свои вещи. Двадцать пять тысяч — большие деньги, но по сравнению с тем, что осталось, пустяки. А с этими он теперь так глупо не расстанется.
От пруда Килил пошел к дачному поселку.
Этот поселок показался ему заброшенным. Даже удивительно: столько дач — и никого не видно и не слышно. Но вот показался старик с тележкой. Проехал старый «Москвич». Кто-то все-таки здесь есть. И все же не меньше половины участков брошено. Дома и домишки на них еще стоят, и многие вполне целые, а остальное — дикий бурьян, разросшиеся деревья и кустарники.
На одной из калиток была намотана толстая ржавая цепь, даже без замка. Хозяева уже не боялись воров: видимо, нечего красть. Или бросили участок навсегда, хотя садовый дом выглядит неплохо: целая шиферная крыша, застекленная веранда. Килил не стал отвязывать цепь, просто перелез через забор. Трава под ногами была жесткой, сухой и желтой, как в степи. Еле-еле обозначалась тропинка к дому. Дверь закрыта, но рядом в веранде нет одного стеклышка. Килил просунул руку, пошарил, нащупал на двери засов, отодвинул и вошел. На веранде был большой круглый стол и несколько стульев, в комнате — две кровати, застеленные старыми одеялами и простынями. Везде пыль, здесь давно никто не бывал. Но когда-то это была аккуратная дача: веселые обои на стенах, целые, не драные, покрашенные белой краской потолки, краска еще даже поблескивает, не совсем состарилась. Навести порядок — отличная будет дача.
Килил обследовал участок. Вишневые деревья стояли пустые, вишня давно отошла, на яблонях кое-где висели яблоки, опутанные паутиной, все отдано на пожирание гусеницам. Были еще кусты крыжовника, а в углу оказались заросли малины, и малины было на удивление много, Килил долго пасся здесь, набирая в горсть сразу несколько ягод и кидая в рот.
Соседние участки тоже оказались брошенными. Килил, постоянно озираясь, проник и на них. На одном совсем ничего не было, даже дома, только квадратный след на траве в том месте, где он стоял. В другой даче он обнаружил шкаф с припасами: крупой, солью, сахаром, всякими приправами. Крупа пропала: или перемешана с какими-то черными катышками, или покрылась плесенью. А сахар можно взять, соль тоже. А вон в углу лопата, тоже пригодится. Больше всего Килила обрадовала керосинка и половина пластикового бака с керосином. Все это он перетащил к себе, а потом решил провести более широкую окрестную разведку.
Ходил, осматривал другие участки и дома, убеждался, что ему достался один из самых глухих и одновременно самый пригодный для жилья. Опять увидел старика с тележкой, который накладывал в нее старый сухой навоз.
— Пять лет навоз лежит, преет! — сказал старик Килилу. — Пропадать ему, что ли? Вот и беру.
— И правильно, — сказал Килил. — А у меня отец тут хочет дачу купить.
— Если он с ума у тебя сошел, пусть покупает.
— А что, нельзя?
— Ты видел, что делается? Люди бросают все! Нет, лет десять назад тут был рай земной, что и говорить! Воду давали хоть через день, но регулярно. А электричество вообще каждый день. А сейчас? Пруды пересыхают, потому что вокруг все земли загадили. Засоление, понимаешь ли. Воду дают два раза в неделю по два часа, а на верхние участки вообще не доходит. Свету нет, с половины столбов провода сняли. А главное, поселок разросся. Это он сейчас называется Жасминный, а раньше знаешь как назывался?
— Как?
— Разбойщина! Так вот Разбойщина, она и есть Разбойщина. И раньше ребятишки по садам лазили, но их было — ну, десяток на весь поселок. А сейчас там целую среднюю школу построили. И растят в ней бандитов! Ни одной дачи нет, чтобы не ограбили, все подчистую несут! Ну? И кому она, такая дача, нужна? Это я тут все лето ковыряюсь, стерегу, а другой, если кто на выходные хочет отдыхать? Приезжает — а все уперли! Да сейчас даже и не прут, нечего уже, испохабили такие места! — старик вытер пот со лба и с горечью огляделся. — Не умеем мы правильно на земле жить! — сделал он вывод.
— Это точно, — согласился Килил. — Спасибо, что рассказали.
— Не за что. С другой стороны, если будете все лето здесь жить, купить можно. Учитывая, что в другом месте такие дачи стоят денег, а тут даром практически!
Килилу рассказ старика очень понравился. Он понял, что мечта его может сбыться проще, чем казалось. Главное, жить тихо, не обращать на себя внимание. Всем говорить, если кто спросит, что его отец, отставной военный, купил тут дачу. Вот и все.
Остаток дня Килил занимался тем, что ревизовал окрестные дачи. Те, которые выглядели жилыми, ухоженными, он не трогал, залезал лишь на брошенные участки. И вскоре в его доме появились кастрюльки, тарелки, чашки, ложки, два тюбика зубной пасты, три куска мыла: одно в упаковке, второе начатое, третье хозяйственное, большой кусок. Принес он также две лопаты, грабли, ржавый топор, кусок точильного камня, два больших столовых ножа, кривые ножницы — наверно, для обрезки сучьев, догадался Килил, колоду карт, бутылку растительного масла, банку белой краски — и многое, многое другое, включая различную одежду. Натаскал целую стопу старых журналов и книг.
Потом он сходил с двумя ведрами на пруд, принес воды, одно ведро поставил кипятиться, второе использовал для уборки: предварительно все подмел, а потом вымыл начисто. Когда занимался этим, обнаружил в полу веранды люк с кольцом, поднял: там был маленький погреб, обложенный кирпичом, по грудь взрослому человеку, по шею Килилу; Килил спрыгнул, ощупал: кирпичи были влажные и холодные. Значит, есть где хранить продукты.
После этого сходил в поселок, купил кое-каких продуктов (хорошо, что рубли еще остались), вернулся, приготовил себе ужин. В магазине были различные игры и игрушки, но дорогие, Килил побоялся вызывать подозрение, покупая их.
Поэтому он взялся за журналы и книги. Журналы были: «Работница», «Огонек», «Вокруг света», «Плейбой», который Килил наскоро просмотрел и отложил на ночь. Книги: детективы в бумажных обложках, учебник по физике для шестого класса выпуска 1977 года, толстый том «Ваш сад и огород» с красивыми фотографиями фруктов и овощей, два сборника анекдотов, обгоревшая с угла книга «Анна Каренина» и прочая чепуха.
Килил выбрал «Вокруг света» и начал читать статью про африканское племя масаев, у которых не только нет телевизора, но они даже и не знают, что такое телевизор. Килил мысленно их одобрил: ничего в этом телевизоре нет интересного, если подумать.
Часть III
1
Уже не надеясь на чудо, Юрий Иванович начал наконец хождения по инстанциям с подготовленными на подпись документами, упрекая себя за то, что только зря потерял время. Он встряхнулся, он стал прежним, он входил в кабинеты бодрым и уверенным, помня о первой заповеди делового человека: пусть все видят, что у тебя всё в порядке, а если и есть неприятности, то они временные или даже вообще запланированы.
Правда, он помнил о том, что эти заповеди, эти штучки наивного Дейла Карнеги не всегда действенны в российских пространствах и закоулках. У нас часто вид человека, у которого все в порядке, вызывает в партнере и собеседнике не чувство доверия и уважения, а, напротив, подозрительность, а то и вовсе раздражение: не с чего, мол, веселиться — и с какой стати вообще у тебя все хорошо, если у меня все плохо?
Но и эти нюансы Юрий Иванович прекрасно знал и умел вести себя по ситуации, по человеку, по его настроению и расположению.
И дело пошло, за неполный день он подписал бумаги аж в трех местах — и фактически беспрепятственно. Конечно, при этом выбрал что полегче, в этом товарищ Карнеги прав: чтобы не сбить психологический настрой, реши сначала то, что наверняка решаемо. Возникает необходимое ощущение, что решится и все остальное.
А тут звонок из мэрии — и от людей намного выше, чем те, с которыми он недавно беседовал. Дошло-таки до них! Просили приехать, когда сможет. Естественно, Юрий Иванович смог тотчас же.
Высокие люди приняли его почти ласково. Вернее, был один высокий человек невысокого, к слову сказать, роста, а вокруг него молчаливые консультанты и помощники. Высокий человек известен своим простонародным нравом и умением наорать с порога, но вот не наорал, пригласил не к своему большому столу, а в уютный угол, где стол поменьше, чайный, с креслами по бокам. Спросил:
— Не кажется ли вам, Юрий Иванович, что кому-то очень хочется, чтобы наш замечательный комплекс не был сдан вовремя?
Карчин напрягся. Он знал, что высокий человек прямой информацией почти никогда не обладает, все знает через своих помощников и консультантов. А у каждого помощника и консультанта свои интересы. К примеру, консультант X. дружит со строительной фирмой "А", а «Стар-трек» строит фирма "Б", и строит, к сожалению, успешно. Но жизнь не сегодняшним днем кончается, завтра возникнет вопрос о новых подрядах, поэтому фирму "Б" неплохо бы опорочить, используя ее временные трудности. Что X. и делает. От Карчина теперь требуется подтверждение или опровержение сомнительной репутации фирмы "Б". И лучше бы, конечно, угадать тот ответ, которого ждет высокий человек. А угадать трудно, Карчин в последние дни оказался вне оперативной информации. Поэтому он ответил осторожно:
— Чтобы кто-то нарочно тормозил процесс — не замечал.
— Не замечали? — переспросил высокий человек с каким-то нехорошим сочувствием.
— Не замечал.
— Конечно, самого себя со стороны трудно увидеть!
— Извините?
— Да посудите сами! — интонация высокого человека была еще добродушной, но чувствовалось, что он сдерживается: — Все шло нормально, тут начинаются предложения по изменению проекта. Которые вы выдвинули, между прочим.
— Это не так. Это проектировщики...
— Ваша идея была, Юрий Иванович, проектировщики об этом прямо говорят. Вы, возможно, мимоходом сказали, но они же вас уважают, они приняли как руководство к действию. А строители тем более рады: денег больше, следовательно, извините за откровенность, можно и сэкономить. А говоря проще — украсть!
Голос высокого человека зазвенел. Вот оно в чем дело. Кто-то решил представить дело так, будто Карчин в сговоре с проектировщиками и строителями, да еще в сговоре корыстном. От этого обвинения отбиться легко. Некоторый откат, конечно, имел место, как всегда, но был произведен так сокровенно и грамотно, что никто не подкопается.
— Денег больше не намного, — спокойно ответил Карчин. — Но вы же сами хотите, чтобы Москва была красивым городом. Не шифером же крыши крыть!
— Он не понимает! — обратился высокий человек к помощникам, становясь все более гневным. — Да не в деньгах дело! Зарабатывайте, хрен с вами, на то оно и строительство, чтобы зарабатывать! Сроки — вот в чем вопрос! Из-за ваших выдумок сроки сдвигаются!
Ага, дело еще проще, с облечением подумал Карчин, обвиняют не в намерении прикарманить какие-то суммы, обижаются, что комплекс не будет введен ко Дню города. На эти претензии ответить еще легче.
— В этом и дело, — сказал он, — что изменения в проекте ускоряют процесс. Потому что...
— Не уверен! — бесцеремонно оборвал высокий человек. — Больше того, уверен, что кто-то хочет мне свинью подложить, да еще с вашей помощью. Вопрос, сознательная ли это помощь или нет?
Тут Карчин растерялся. Он не понял. Высокий человек пояснил:
— Те же документы. Уж в очень удобный момент они пропадают. Именно тогда, когда они позарез нужны!
— Вы же знаете, их украли.
— Слышал. История, конечно, интересная: важные документы крадут среди бела дня на улице. Чуть ли не мальчишка какой-то пробегал и схватил. За дурачков, что ли, вы нас держите, Юрий Иванович?
Карчин оторопел. Всего он ждал — но не этого! Обвинить в ошибке, в нерасторопности, в материальных интересах, в лоббировании намерений проектировщиков и строителей, это понятно. Но в такой глупости! За кого они его принимают?
— Вы что же, считаете, что я их нарочно потерял, эти документы?
— Не знаю! Не знаю! — сказал высокий человек так, как говорят, когда уверены в проступке (и даже в преступлении), не хватает лишь доказательств. Впрочем, для высокого человека его уверенность в вине другого человека и есть главное доказательство этой вины.
Карчин чуть ли не в первый раз за последние десять, а то и пятнадцать лет потерял лицо, начал глупо и многословно оправдываться, бормотать что-то вроде: «если вы так считаете, то скажите, что я должен сделать, чтобы заслужить доверие» — и т. п.
Кончился разговор катастрофически. Карчин собирался уже поклясться, что за три дня разобьется в лепешку, но подпишет документы, однако высокий человек сказал:
— Вы, я знаю, в отпуск собирались?
— Я собирался после того, как комплекс...
— Не обязательно. Отдыхайте. Документы Юшаков подпишет. Ему помогут.
— Значит ли это, — спросил Карчин, еле удерживая голос в ровной тональности, — что я уволен?
— Да бог с тобой, работай! И я не твой начальник вообще-то, я тебя уволить не имею права!
— Но хотели бы?
— Слушай, ты не нарывайся! Отдыхай, говорю же! На море слетай, а лучше, мой тебе совет, в Карелию. Там сейчас в это время — рай!
— Спасибо.
Выйдя из здания, Карчин шел к машине, заново переживая весь разговор. Но что-то, происходящее во внешнем мире, его отвлекало. В поле зрения делалось что-то несуразное, глупое, но он не сразу обратил на это внимание, мало ли в Москве случается всяческой ерунды? Потом пригляделся: что за чушь — чья-то машина вся обсыпана огромным количеством клочков бумаги. Нет, не клочки, это самолетики. Они устилают асфальт вокруг машины, грудами лежат на капоте, на крыше и багажнике. А мимо машины продолжают идти какие-то люди и бросают самолетики. На них смотрят, смеются, удивляются, но никто даже не пробует прекратить безобразие: ко всему привыкли. Карчин и сам, пожалуй, прошел бы мимо, не до этого, если бы не понял, что это его машина. Он бросился к ней. Смел самолетики, разбросал их ногами, кинулся поймать хоть одного вредителя, но никого не было. Ни одного человека с самолетиком. Обычные люди вокруг. Карчин сел в машину и уехал, не оглядываясь.
Он пообещал себе не пытаться разгадать, что это было, зачем и почему: если думать обо всех нелепостях, которые с тобой случаются в жизни, можно сойти с ума. А ум еще пригодится. Здоровье вообще важнее всего. Карчин ухватился за эту успокоительную мысль. Надо беречь себя, надо во всем искать позитив. Что произошло, в самом деле, какая трагедия? Ну, пусть даже уволят. Он что, пропадет со своей квалификацией, своим авторитетом, своими связями? Да никогда! Если захочет, конечно. Потому что есть ведь и другой вариант. Средств накоплено достаточно, чтобы дожить до глубокой старости, не отказывая себе в еде и одежде. Так что можно вообще удалиться от дел. Или заняться чем-то спокойным, связанным с небольшим постоянным доходом. Лиля, если любит, поймет, а не любит — пусть проваливает к черту. Женщины умеют устраиваться: вон у Юли, оказывается, вполне обеспеченный покровитель — и пусть, и замечательно.
Правда, он помнил о том, что эти заповеди, эти штучки наивного Дейла Карнеги не всегда действенны в российских пространствах и закоулках. У нас часто вид человека, у которого все в порядке, вызывает в партнере и собеседнике не чувство доверия и уважения, а, напротив, подозрительность, а то и вовсе раздражение: не с чего, мол, веселиться — и с какой стати вообще у тебя все хорошо, если у меня все плохо?
Но и эти нюансы Юрий Иванович прекрасно знал и умел вести себя по ситуации, по человеку, по его настроению и расположению.
И дело пошло, за неполный день он подписал бумаги аж в трех местах — и фактически беспрепятственно. Конечно, при этом выбрал что полегче, в этом товарищ Карнеги прав: чтобы не сбить психологический настрой, реши сначала то, что наверняка решаемо. Возникает необходимое ощущение, что решится и все остальное.
А тут звонок из мэрии — и от людей намного выше, чем те, с которыми он недавно беседовал. Дошло-таки до них! Просили приехать, когда сможет. Естественно, Юрий Иванович смог тотчас же.
Высокие люди приняли его почти ласково. Вернее, был один высокий человек невысокого, к слову сказать, роста, а вокруг него молчаливые консультанты и помощники. Высокий человек известен своим простонародным нравом и умением наорать с порога, но вот не наорал, пригласил не к своему большому столу, а в уютный угол, где стол поменьше, чайный, с креслами по бокам. Спросил:
— Не кажется ли вам, Юрий Иванович, что кому-то очень хочется, чтобы наш замечательный комплекс не был сдан вовремя?
Карчин напрягся. Он знал, что высокий человек прямой информацией почти никогда не обладает, все знает через своих помощников и консультантов. А у каждого помощника и консультанта свои интересы. К примеру, консультант X. дружит со строительной фирмой "А", а «Стар-трек» строит фирма "Б", и строит, к сожалению, успешно. Но жизнь не сегодняшним днем кончается, завтра возникнет вопрос о новых подрядах, поэтому фирму "Б" неплохо бы опорочить, используя ее временные трудности. Что X. и делает. От Карчина теперь требуется подтверждение или опровержение сомнительной репутации фирмы "Б". И лучше бы, конечно, угадать тот ответ, которого ждет высокий человек. А угадать трудно, Карчин в последние дни оказался вне оперативной информации. Поэтому он ответил осторожно:
— Чтобы кто-то нарочно тормозил процесс — не замечал.
— Не замечали? — переспросил высокий человек с каким-то нехорошим сочувствием.
— Не замечал.
— Конечно, самого себя со стороны трудно увидеть!
— Извините?
— Да посудите сами! — интонация высокого человека была еще добродушной, но чувствовалось, что он сдерживается: — Все шло нормально, тут начинаются предложения по изменению проекта. Которые вы выдвинули, между прочим.
— Это не так. Это проектировщики...
— Ваша идея была, Юрий Иванович, проектировщики об этом прямо говорят. Вы, возможно, мимоходом сказали, но они же вас уважают, они приняли как руководство к действию. А строители тем более рады: денег больше, следовательно, извините за откровенность, можно и сэкономить. А говоря проще — украсть!
Голос высокого человека зазвенел. Вот оно в чем дело. Кто-то решил представить дело так, будто Карчин в сговоре с проектировщиками и строителями, да еще в сговоре корыстном. От этого обвинения отбиться легко. Некоторый откат, конечно, имел место, как всегда, но был произведен так сокровенно и грамотно, что никто не подкопается.
— Денег больше не намного, — спокойно ответил Карчин. — Но вы же сами хотите, чтобы Москва была красивым городом. Не шифером же крыши крыть!
— Он не понимает! — обратился высокий человек к помощникам, становясь все более гневным. — Да не в деньгах дело! Зарабатывайте, хрен с вами, на то оно и строительство, чтобы зарабатывать! Сроки — вот в чем вопрос! Из-за ваших выдумок сроки сдвигаются!
Ага, дело еще проще, с облечением подумал Карчин, обвиняют не в намерении прикарманить какие-то суммы, обижаются, что комплекс не будет введен ко Дню города. На эти претензии ответить еще легче.
— В этом и дело, — сказал он, — что изменения в проекте ускоряют процесс. Потому что...
— Не уверен! — бесцеремонно оборвал высокий человек. — Больше того, уверен, что кто-то хочет мне свинью подложить, да еще с вашей помощью. Вопрос, сознательная ли это помощь или нет?
Тут Карчин растерялся. Он не понял. Высокий человек пояснил:
— Те же документы. Уж в очень удобный момент они пропадают. Именно тогда, когда они позарез нужны!
— Вы же знаете, их украли.
— Слышал. История, конечно, интересная: важные документы крадут среди бела дня на улице. Чуть ли не мальчишка какой-то пробегал и схватил. За дурачков, что ли, вы нас держите, Юрий Иванович?
Карчин оторопел. Всего он ждал — но не этого! Обвинить в ошибке, в нерасторопности, в материальных интересах, в лоббировании намерений проектировщиков и строителей, это понятно. Но в такой глупости! За кого они его принимают?
— Вы что же, считаете, что я их нарочно потерял, эти документы?
— Не знаю! Не знаю! — сказал высокий человек так, как говорят, когда уверены в проступке (и даже в преступлении), не хватает лишь доказательств. Впрочем, для высокого человека его уверенность в вине другого человека и есть главное доказательство этой вины.
Карчин чуть ли не в первый раз за последние десять, а то и пятнадцать лет потерял лицо, начал глупо и многословно оправдываться, бормотать что-то вроде: «если вы так считаете, то скажите, что я должен сделать, чтобы заслужить доверие» — и т. п.
Кончился разговор катастрофически. Карчин собирался уже поклясться, что за три дня разобьется в лепешку, но подпишет документы, однако высокий человек сказал:
— Вы, я знаю, в отпуск собирались?
— Я собирался после того, как комплекс...
— Не обязательно. Отдыхайте. Документы Юшаков подпишет. Ему помогут.
— Значит ли это, — спросил Карчин, еле удерживая голос в ровной тональности, — что я уволен?
— Да бог с тобой, работай! И я не твой начальник вообще-то, я тебя уволить не имею права!
— Но хотели бы?
— Слушай, ты не нарывайся! Отдыхай, говорю же! На море слетай, а лучше, мой тебе совет, в Карелию. Там сейчас в это время — рай!
— Спасибо.
Выйдя из здания, Карчин шел к машине, заново переживая весь разговор. Но что-то, происходящее во внешнем мире, его отвлекало. В поле зрения делалось что-то несуразное, глупое, но он не сразу обратил на это внимание, мало ли в Москве случается всяческой ерунды? Потом пригляделся: что за чушь — чья-то машина вся обсыпана огромным количеством клочков бумаги. Нет, не клочки, это самолетики. Они устилают асфальт вокруг машины, грудами лежат на капоте, на крыше и багажнике. А мимо машины продолжают идти какие-то люди и бросают самолетики. На них смотрят, смеются, удивляются, но никто даже не пробует прекратить безобразие: ко всему привыкли. Карчин и сам, пожалуй, прошел бы мимо, не до этого, если бы не понял, что это его машина. Он бросился к ней. Смел самолетики, разбросал их ногами, кинулся поймать хоть одного вредителя, но никого не было. Ни одного человека с самолетиком. Обычные люди вокруг. Карчин сел в машину и уехал, не оглядываясь.
Он пообещал себе не пытаться разгадать, что это было, зачем и почему: если думать обо всех нелепостях, которые с тобой случаются в жизни, можно сойти с ума. А ум еще пригодится. Здоровье вообще важнее всего. Карчин ухватился за эту успокоительную мысль. Надо беречь себя, надо во всем искать позитив. Что произошло, в самом деле, какая трагедия? Ну, пусть даже уволят. Он что, пропадет со своей квалификацией, своим авторитетом, своими связями? Да никогда! Если захочет, конечно. Потому что есть ведь и другой вариант. Средств накоплено достаточно, чтобы дожить до глубокой старости, не отказывая себе в еде и одежде. Так что можно вообще удалиться от дел. Или заняться чем-то спокойным, связанным с небольшим постоянным доходом. Лиля, если любит, поймет, а не любит — пусть проваливает к черту. Женщины умеют устраиваться: вон у Юли, оказывается, вполне обеспеченный покровитель — и пусть, и замечательно.