Страница:
– Ладно, – решил Младший следователь, направляясь бодрой трусцой к просвету между деревьями, – мне бы только в усадьбу попасть. Быстренько опрошу свидетеля – и назад, в управление.
В усадьбу попасть удалось только с третьей попытки. Первая провалилась, так как центральные ворота были заперты на огромный амбарный замок. Невооруженным глазом было видно, что его не тревожили уже многие-многие годы.
– «Мы пойдем другим путем!» – процитировал Забойный проглоченных как-то по ошибке классиков марксизма и огляделся вокруг. Наметанный глаз полицейской ищейки сразу обнаружил вытоптанную в буйных зарослях полыни тропинку. Увы! Она заканчивалась на берегу громаднейшей лужи, преодолеть которую без подручных плавсредств не представлялось возможным. Где-то на недосягаемом противоположном берегу маячила вожделенная калитка в ограде, за которой, по всей вероятности, пряталась дверь в усадьбу, где, в свою очередь, скрывался до сих пор не допрошенный Александр Сергеевич Пушкин. Энтузиазма у лейтенанта поубавилось. С каждой минутой командировка становилась всё обременительней. Тяжело вздохнув, Младший следователь поплелся в обратном направлении, надеясь подобраться к усадьбе с другой стороны.
К своему изумлению, вскоре он обнаружил, что, преодолев всего пару-тройку внушительных мусорных куч, можно достичь приветливой дыры в заборе, нырнув в которую, сразу окажешься на хозяйственном дворе усадьбы. Окрыленный успехом, Забойный решительно нарушил покой дремавших на солнышке гусей и уток. Под возмущенное кряканье и гоготанье Младший следователь проник в господский дом с заднего крыльца. Одернул жилет, расправил фалды фрака, скроенного в полном соответствии с древней иллюстрацией к «Евгению Онегину», выданной компьютером костюмерной ИИИ в качестве образца местной одежды, предназначенной для официальных визитов, и надвинул высокий цилиндр поглубже на лоб. Затем, сверившись с планом, предусмотрительно захваченным из хранилища вспомогательных технических средств, лейтенант Забойный молнией взлетел на второй этаж – и замер, услышав грозный оклик:
– Куууда?! Никого пущать не велено!
Строгого вида старушенция стояла у кабинета свидетеля с явным намерением воспрепятствовать допросу,
– Бабуль, ты кто? – попытался перехватить инициативу Младший следователь. Однако бабка сдаваться не собиралась:
– Я-то, ясное дело, Арина Родионовна. А вот ты кто? И за какой надобностью сюда пожаловал?
Впервые оказавшись в роли допрашиваемого, лейтенант Забойный несколько растерялся:
– Я это, ммм, я по делу, эээ, к гражданину Пушкину. В смысле, поговорить бы.
– Нет уж, батюшка, иди себе с богом, не до разговоров ему. Александр Сергеич нынче не принимают.
Настойчиво подталкиваемый в спину, Младший следователь покорно начал спускаться по ступенькам.
– А что приключилось-то? Заболел ваш гений? – рискнул всё же спросить он. Тяжко вздохнув, старушка произнесла нараспев:
– Му-зы-ка…
– Чего? Какая еще музыка? Он что, теперь симфонии сочинять начал вместо стихов? – окончательно запутался следователь.
– Господь с тобой, – замахала руками бабка. – Я говорю, музыка к нему не приходит, ну, покинула она его. Как с Натальей Николаевной поругался третьего дня, да она в сердцах в столицу укатила, так ни строчки написать не может. «Не посещает, – говорит, – вдохновение, музыка моя меня покинула».
– А, муза! – догадался Забойный.
– Вот я и говорю: она не посещает, ну, и другим не велено, чтобы место зазря не занимали. Авось она и соизволит когда-нибудь заглянуть. – Старушка принялась энергично подталкивать полицейского к выходу. Не успел он оглянуться, как вновь оказался на хозяйственном дворе в компании домашней птицы. Ситуация выходила из-под контроля.
– Нужно выиграть время, – решил Младший следователь и, украдкой оглядевшись, метнулся в низенький сарайчик, подальше от любопытных глаз.
Место для аналитической оценки событий было выбрано не очень удачно, сарайчик оказался свинарником, причем большая часть его обитателей, несмотря на хорошую погоду, находилась дома. Со всеми бьющими в нос последствиями. Однако Младший следователь уже смирился с растущими, как снежный ком, неприятностями. Подобрав полы фрака, он принялся размышлять, не обращая внимания на доносящееся со всех сторон мерное похрюкивание. Итог размышлений был таков:
A) Лейтенант Забойный попасть к Пушкину не может из-за бдительной старушки Арины Родионовны.
Б) Бдительная старушка убеждена, что охраняемый ею объект должна посетить некая муза.
B) Муза будет беспрепятственно допущена к Пушкину.
Из первых трех пунктов логично вытекал следующий:
C) Лейтенант Забойный может попасть к Пушкину под видом музы.
А значит, нужно позаботиться о соответствующей экипировке и продумать новый сценарий допроса. В женском обличье, по-видимому, его следовало вести несколько иначе. Полный служебного рвения, Младший следователь покинул свое временное убежище. Вновь воспользовавшись картой-планом, он без труда отыскал гардеробную Натальи Николаевны и, затратив немалое количество времени, преобразился во вполне приличного вида музу. По крайней мере, именно так хотелось думать лейтенанту Забойному, абсолютно не готовому к борьбе с многочисленными туалетными принадлежностями 19 века. Чудом ничего не порвав и, по мере сил, застегнув и зашнуровав всё, что застегивалось и зашнуровывалось, Младший следователь отправился испытывать свой новый имидж, для дополнительной гарантии надвинув на самые глаза легкомысленную шляпку. Цилиндр, в комплекте с фраком, пришлось оставить в гардеробной Натальи Николаевны.
Грозная Арина Родионовна сидела у окна, близоруко щурясь над пяльцами, и тихонько напевала:
– Ой, люли, гусельки, тоненькие струнушки…
Вежливо остановившись на пороге, Младший следователь пропищал:
– Доложите Александру Сергеевичу, к нему Муза Алоллоновна пожаловала.
Старушка озадаченно посмотрела на посетительницу, затем засуетилась, распахнула дверь и пробурчала:
– Ох, говорила я Наталье Николаевне, не дело это – мужчину дома одного оставлять. Особливо поэта. Ну, да господам видней.
Лейтенант Забойный вежливо поклонился и шагнул за порог.
В комнате царил полумрак. На полу в художественном беспорядке валялись исписанные и скомканные листы бумаги вперемешку с гусиными перьями. За столом сидел невысокий худощавый мужчина. Не поворачивая головы, он сосредоточенно переливал содержимое чернильницы в стакан и обратно. На столе монументально возвышался наполовину пустой графин. Забойный нервно прокашлялся и произнес на высокой ноте:
– Александр Сергеевич, я ваша давняя поклонница. Проходила неподалеку и решила заглянуть, так сказать, на огонек.
Пушкин медленно оглянулся, открыл рот и невежливо вытаращил глаза. Невнятно помахав в воздухе рукой, как будто отгоняя какое-то видение, он помотал головой и наконец произнес:
– Сударыня…
После чего внезапно вскочил с места и подбежал к Забойному:
– Позвольте вашу ручку. Весьма польщен визитом. – Он чмокнул жилистую лапищу Младшего следователя, чем немало его смутил, и повлек в глубь комнаты.
– Присаживайтесь. Чем обязан такому счастью? – Он галантно придвинул «Музе» покосившийся стульчик.
– Да вот, хотелось побеседовать с вами о творческих планах, обсудить новинки…
– О, это я всегда пожалуйста, – живо откликнулся Пушкин.
Втайне радуясь легковерию литературных гениев, Забойный присел на краешек предложенного стула.
– Меня, главным образом, интересуют сказки. Особенно вот эта, помните: «Три девицы под окном…» – Младший следователь выдержал многозначительную паузу.
– Продолжайте, продолжайте, очень интересно, – добродушно предложил Пушкин.
– «Пряли поздно вечерком», – немного растерявшись, процитировал Забойный.
– Прекрасно! – восторженно отозвался Александр Сергеевич. – И что же было дальше?
– Ну… Кабы я была царица… – опять затянул следователь.
– Да-да? – поощрил его Пушкин.
– Молвит первая девица, – машинально закончил Забойный, ужасаясь мысли, что у свидетеля налицо все признаки амнезии. Подумать только, ни строчки из написанного не помнит! Нет, здесь что-то не так…
– Вы, Александр Сергеевич, ваньку не валяйте, – ринулся в наступление Младший следователь. – Люди мы с вами занятые, тема для разговора у нас серьезная, так что давайте-ка ближе к сути. Почему, скажите на милость, во всём этом произведении ни разу не дается развернутый портрет главного героя, именуемого Гвидоном? Фас, профиль, особые приметы…
– Вы правы, форменное безобразие! – посуровел Пушкин. – А чье это произведение?
– Так… ваше… – Младший следователь постарался взять себя в руки. – Не увиливайте от ответственности. Давайте лучше набросаем по-быстрому фоторобот.
– Что? – удивился поэт.
– Ну, портрет.
– А, это я могу, – оживился Пушкин, поднял с пола перо и, макнув в чернильницу, быстро завозил им по полям тетради. – Годится?
– Несколько схематично, – поморщился Забойный, – но, учитывая отсутствие у вас профессионального опыта, можно принять как рабочий материал. Позвольте?
Он оперативно выдрал клок из пушкинской тетради.
– Ах! – подскочил поэт и нервно зашелестел страницами. – Ладно, шут с тобой, здесь ничего ценного не было.
– Итак, переходим ко второму вопросу, – объявил следователь, почувствовавший наконец под ногами твердую почву. – Когда именно Гвидонов прибыл на Буян?
– Сейчас сообразим, – задумался Пушкин, демонстрируя полную готовность к сотрудничеству с полицией. – Думаю, на рассвете.
– Почему на рассвете? – удивился следователь, ожидавший услышать какую-либо дату.
– Красиво, – вздохнул Пушкин. – Свежо. Природа просыпается. А кто такой этот ваш Гвидонов?
Забойный вздрогнул. Да, тяжело быть гением. Работа нервная, на здоровье сказывается. Вон какие у человека провалы в памяти!
– По вашей версии, Гвидонов, он же Гвидон – это сын царицы, которая прибыла на Буян в деревянной бочке, – терпеливо, как ребенку, пояснил он Александру Сергеевичу. Собственно, относительно появления Гвидонова на Буяне у Младшего следователя имелась своя версия: по всей вероятности, этот хитрый тип выловил, из воды бочку с царицей и ее отпрыском, увидел, что младенчик не пережил тяжелого путешествия и решил занять его место, вступив в преступный сговор с гонимой мамашей. Этаким самозванцем он явился к местной царевне, фиктивно женился и, получив доступ к сокровищнице, обобрал доверчивую супругу до нитки. От Александра Сергеевича требовалось лишь прояснить несколько вопросов, подтвердить версию следствия и заверить протокол личной подписью. Однако несознательный гений вновь попытался увести разговор в сторону:
– А как же это царицу угораздило в бочку залезть? – с неподдельным изумлением поинтересовался он.
– Бояре поспособствовали. За то, что родила богатыря. То есть не богатыря, а мышонка. То есть не мышонка, не лягушку…
– Так кого же она всё-таки родила?! – не выдержал Пушкин.
Лейтенант Забойный заскрипел зубами.
– Не важно. Главное, что Ткачиха с Поварихой и еще некто баба Бабариха устроили политическую диверсию с подменой важных государственных документов и засмолили царицу в бочке. И новорожденного туда же втиснули…
– Этого мышонка?
– Не мышонка!!! И не лягушку!!! – потерял самообладание Младший следователь. – Ладно, оставим пока что пункт второй. Расскажите, почему вы утаили от широкой общественности факт хищения чудес с острова Буяна?
– А там были чудеса? – наивно уточнил Пушкин. Забойный извлек из рукава инвентарный список:
– Номер первый: Белка…
– Неужто белку стырили? – восхитился Пушкин. – И тоже в бочку? Прямо какой-то Ноев ковчег получается!
– Белку в бочку не сажали!!! – заорал следователь. – Она пела песенки и грызла изумруды…
– Какая бесхозяйственность, – фыркнул Пушкин. – Наверно, владельцы изумрудов ее и порешили.
Следователь тихо застонал.
– Хорошо, оставим чудеса. Скажите, младенчика-то высокородного не Гвидонов убил, а? Он своей смертью в бочке помер?
– Ну, убийство младенцев – это совсем из другой оперы, – возмутился Пушкин. – «И мальчики кровавые в глазах…» Это ж про Бориску Годунова! Не путайте меня, батенька.
– Ба… – Следователь внезапно задохнулся и побледнел. – Я не батенька, я Муза!
– Музон ты, а не муза! – фыркнул поэт. – Какая ж муза нижнюю юбку поверх бального платья напялит? Не пойму только, кто же меня так разыграть решил?
Лейтенант Забойный почувствовал непреодолимое желание провалиться сквозь землю, а еще лучше – сквозь время, и оказаться в своем уютном кабинете, подальше от литературных гениев, поближе к заурядным и таким родным нарушителям общественного порядка. Провал! Полный провал! Его раскололи, обвели вокруг пальца, надсмеялись и надру… нет, до этого, к счастью, не дошло.
– Как звать-то тебя, чудушко?
– Лейте… Вася. Вася Забойный.
– Ну что ж, драгоценный мой Музон Забойный, сказывай, кто тебя ко мне подослал.
Младший следователь покачнулся. Дело принимало скверный оборот. Вспомнив лицо Начальника управления, он решил уйти в несознанку.
– Ничего не знаю. Мимо проходил. Заглянуть решил. Поэзию люблю. Сказки люблю. Друзей не выдаю.
– Вот это ты молодец, – хлопнул его по коленке Пушкин. – Друзей выдавать нельзя. Собственно, я про своих друзей и без тебя всё знаю, те еще затейники. За это и выпьем, – неожиданно заключил поэт, уверенным движением разливая содержимое графина по стаканам.
С невероятным облегчением Забойный подхватил эту замечательную – да что там, гениальную! – идею. После третьего стакана он почувствовал, что его отношение к литературе вообще и поэзии в частности становится всё более трепетным.
– Поэзия – это вещь! – кричал Забойный, размахивая графином.
– Поэзия – это жизнь! – сверкая глазами, вторил ему Пушкин. – Слышь, Музон, а презанятную историю ты мне тут излагал. Сам придумал?
– Сам, сам, – согласился следователь, не желая портить настроение момента очередными дебатами.
– Хорошая сказка может получиться. Три девицы под окном, это надо же… Ты обязательно запиши этот сюжет.
– А хочешь, тебе подарю? – расщедрился лейтенант.
– Да ты что, сам напиши. У тебя такой талант к сочинительству. Не зарывай его в землю, послушай Пушкина, я ведь не последний человек в литературе.
– Да что уж там, – растрогался Забойный, – мне не жалко. Пиши, брат!
– Слушай, а давай работать вместе? Ты да я. Вот силища-то будет!
В душе Младшего следователя закопошились смутные сомнения.
– Да у меня, видишь ли, уже есть работа.
– А ты ее брось!
Очевидная простота решения приятно поразила захмелевшего полицейского. А что, если и впрямь начать стишки пописывать? На пару с гением. «Мы с тобою – что паровоз с трубою…»
Перед внутренним взором размечтавшегося лейтенанта неожиданно возникло лицо Начальника управления. «Лучше бы ты рапорт написал, дубина!» – презрительно произнес Начальник и изобразил неприличный жест, означающий, что не видать Забойному отпуска в ближайшие десять лет. Лейтенант с трудом прогнал неприятное видение.
– Нет, Сань, мне домой надо. Искать будут.
– Ну, надо так надо. Заходи почаще, не каждый день удается так душу отвести. – Пушкин крепко обнял полицейского. – Удачи тебе, Музон! И не забудь юбчонку-то снять, а то люди не поймут.
Пошатываясь и поправляя сползающую на нос шляпку, Младший следователь отворил дверь и вышел на лестницу. Кое-как преодолев ступени, которые из вредности стали гораздо круче, чем прежде, он выбрался на свежий воздух. Гуси и утки приветствовали его как старого знакомого. Отдав им честь, лейтенант в целях экономии времени побрел напрямки через лужу. Путешествие не улучшило его внешний вид, но подействовало ободряюще (вода в луже оказалась дюже холодная), так что вскоре ему удалось вполне благополучно выбраться к заветному пню с замаскированной в нем машиной времени.
Меж тем Александр Сергеевич сидел над пустым графином с пылающим взором и о чем-то сосредоточенно размышлял. В дверь тихонько постучали, и на пороге робко нарисовалась Арина Родионовна.
– Ну что, милок, твоя Муза? Сказала чего путное, али как?
– Ох, нянюшка, много она любопытного наговорила, да только не всё я понял. Про остров Буян да про царицу с младенцем, в бочку заточенную…
– Тоже мне, новости! – скривилась Арина Родионовна. – Да я эту историю и без всяких Музов знаю. Бабка моя сказывала, а ей – ее бабка, а той…
– Ну, и что там у них случилось-то, на Буяне? Не томи душу, голубушка!
Нянька критически глянула на своего воспитанника.
– Экий ты нетерпеливый. Да ладно уж, слушай…
ГЛАВА 9
В усадьбу попасть удалось только с третьей попытки. Первая провалилась, так как центральные ворота были заперты на огромный амбарный замок. Невооруженным глазом было видно, что его не тревожили уже многие-многие годы.
– «Мы пойдем другим путем!» – процитировал Забойный проглоченных как-то по ошибке классиков марксизма и огляделся вокруг. Наметанный глаз полицейской ищейки сразу обнаружил вытоптанную в буйных зарослях полыни тропинку. Увы! Она заканчивалась на берегу громаднейшей лужи, преодолеть которую без подручных плавсредств не представлялось возможным. Где-то на недосягаемом противоположном берегу маячила вожделенная калитка в ограде, за которой, по всей вероятности, пряталась дверь в усадьбу, где, в свою очередь, скрывался до сих пор не допрошенный Александр Сергеевич Пушкин. Энтузиазма у лейтенанта поубавилось. С каждой минутой командировка становилась всё обременительней. Тяжело вздохнув, Младший следователь поплелся в обратном направлении, надеясь подобраться к усадьбе с другой стороны.
К своему изумлению, вскоре он обнаружил, что, преодолев всего пару-тройку внушительных мусорных куч, можно достичь приветливой дыры в заборе, нырнув в которую, сразу окажешься на хозяйственном дворе усадьбы. Окрыленный успехом, Забойный решительно нарушил покой дремавших на солнышке гусей и уток. Под возмущенное кряканье и гоготанье Младший следователь проник в господский дом с заднего крыльца. Одернул жилет, расправил фалды фрака, скроенного в полном соответствии с древней иллюстрацией к «Евгению Онегину», выданной компьютером костюмерной ИИИ в качестве образца местной одежды, предназначенной для официальных визитов, и надвинул высокий цилиндр поглубже на лоб. Затем, сверившись с планом, предусмотрительно захваченным из хранилища вспомогательных технических средств, лейтенант Забойный молнией взлетел на второй этаж – и замер, услышав грозный оклик:
– Куууда?! Никого пущать не велено!
Строгого вида старушенция стояла у кабинета свидетеля с явным намерением воспрепятствовать допросу,
– Бабуль, ты кто? – попытался перехватить инициативу Младший следователь. Однако бабка сдаваться не собиралась:
– Я-то, ясное дело, Арина Родионовна. А вот ты кто? И за какой надобностью сюда пожаловал?
Впервые оказавшись в роли допрашиваемого, лейтенант Забойный несколько растерялся:
– Я это, ммм, я по делу, эээ, к гражданину Пушкину. В смысле, поговорить бы.
– Нет уж, батюшка, иди себе с богом, не до разговоров ему. Александр Сергеич нынче не принимают.
Настойчиво подталкиваемый в спину, Младший следователь покорно начал спускаться по ступенькам.
– А что приключилось-то? Заболел ваш гений? – рискнул всё же спросить он. Тяжко вздохнув, старушка произнесла нараспев:
– Му-зы-ка…
– Чего? Какая еще музыка? Он что, теперь симфонии сочинять начал вместо стихов? – окончательно запутался следователь.
– Господь с тобой, – замахала руками бабка. – Я говорю, музыка к нему не приходит, ну, покинула она его. Как с Натальей Николаевной поругался третьего дня, да она в сердцах в столицу укатила, так ни строчки написать не может. «Не посещает, – говорит, – вдохновение, музыка моя меня покинула».
– А, муза! – догадался Забойный.
– Вот я и говорю: она не посещает, ну, и другим не велено, чтобы место зазря не занимали. Авось она и соизволит когда-нибудь заглянуть. – Старушка принялась энергично подталкивать полицейского к выходу. Не успел он оглянуться, как вновь оказался на хозяйственном дворе в компании домашней птицы. Ситуация выходила из-под контроля.
– Нужно выиграть время, – решил Младший следователь и, украдкой оглядевшись, метнулся в низенький сарайчик, подальше от любопытных глаз.
Место для аналитической оценки событий было выбрано не очень удачно, сарайчик оказался свинарником, причем большая часть его обитателей, несмотря на хорошую погоду, находилась дома. Со всеми бьющими в нос последствиями. Однако Младший следователь уже смирился с растущими, как снежный ком, неприятностями. Подобрав полы фрака, он принялся размышлять, не обращая внимания на доносящееся со всех сторон мерное похрюкивание. Итог размышлений был таков:
A) Лейтенант Забойный попасть к Пушкину не может из-за бдительной старушки Арины Родионовны.
Б) Бдительная старушка убеждена, что охраняемый ею объект должна посетить некая муза.
B) Муза будет беспрепятственно допущена к Пушкину.
Из первых трех пунктов логично вытекал следующий:
C) Лейтенант Забойный может попасть к Пушкину под видом музы.
А значит, нужно позаботиться о соответствующей экипировке и продумать новый сценарий допроса. В женском обличье, по-видимому, его следовало вести несколько иначе. Полный служебного рвения, Младший следователь покинул свое временное убежище. Вновь воспользовавшись картой-планом, он без труда отыскал гардеробную Натальи Николаевны и, затратив немалое количество времени, преобразился во вполне приличного вида музу. По крайней мере, именно так хотелось думать лейтенанту Забойному, абсолютно не готовому к борьбе с многочисленными туалетными принадлежностями 19 века. Чудом ничего не порвав и, по мере сил, застегнув и зашнуровав всё, что застегивалось и зашнуровывалось, Младший следователь отправился испытывать свой новый имидж, для дополнительной гарантии надвинув на самые глаза легкомысленную шляпку. Цилиндр, в комплекте с фраком, пришлось оставить в гардеробной Натальи Николаевны.
Грозная Арина Родионовна сидела у окна, близоруко щурясь над пяльцами, и тихонько напевала:
– Ой, люли, гусельки, тоненькие струнушки…
Вежливо остановившись на пороге, Младший следователь пропищал:
– Доложите Александру Сергеевичу, к нему Муза Алоллоновна пожаловала.
Старушка озадаченно посмотрела на посетительницу, затем засуетилась, распахнула дверь и пробурчала:
– Ох, говорила я Наталье Николаевне, не дело это – мужчину дома одного оставлять. Особливо поэта. Ну, да господам видней.
Лейтенант Забойный вежливо поклонился и шагнул за порог.
В комнате царил полумрак. На полу в художественном беспорядке валялись исписанные и скомканные листы бумаги вперемешку с гусиными перьями. За столом сидел невысокий худощавый мужчина. Не поворачивая головы, он сосредоточенно переливал содержимое чернильницы в стакан и обратно. На столе монументально возвышался наполовину пустой графин. Забойный нервно прокашлялся и произнес на высокой ноте:
– Александр Сергеевич, я ваша давняя поклонница. Проходила неподалеку и решила заглянуть, так сказать, на огонек.
Пушкин медленно оглянулся, открыл рот и невежливо вытаращил глаза. Невнятно помахав в воздухе рукой, как будто отгоняя какое-то видение, он помотал головой и наконец произнес:
– Сударыня…
После чего внезапно вскочил с места и подбежал к Забойному:
– Позвольте вашу ручку. Весьма польщен визитом. – Он чмокнул жилистую лапищу Младшего следователя, чем немало его смутил, и повлек в глубь комнаты.
– Присаживайтесь. Чем обязан такому счастью? – Он галантно придвинул «Музе» покосившийся стульчик.
– Да вот, хотелось побеседовать с вами о творческих планах, обсудить новинки…
– О, это я всегда пожалуйста, – живо откликнулся Пушкин.
Втайне радуясь легковерию литературных гениев, Забойный присел на краешек предложенного стула.
– Меня, главным образом, интересуют сказки. Особенно вот эта, помните: «Три девицы под окном…» – Младший следователь выдержал многозначительную паузу.
– Продолжайте, продолжайте, очень интересно, – добродушно предложил Пушкин.
– «Пряли поздно вечерком», – немного растерявшись, процитировал Забойный.
– Прекрасно! – восторженно отозвался Александр Сергеевич. – И что же было дальше?
– Ну… Кабы я была царица… – опять затянул следователь.
– Да-да? – поощрил его Пушкин.
– Молвит первая девица, – машинально закончил Забойный, ужасаясь мысли, что у свидетеля налицо все признаки амнезии. Подумать только, ни строчки из написанного не помнит! Нет, здесь что-то не так…
– Вы, Александр Сергеевич, ваньку не валяйте, – ринулся в наступление Младший следователь. – Люди мы с вами занятые, тема для разговора у нас серьезная, так что давайте-ка ближе к сути. Почему, скажите на милость, во всём этом произведении ни разу не дается развернутый портрет главного героя, именуемого Гвидоном? Фас, профиль, особые приметы…
– Вы правы, форменное безобразие! – посуровел Пушкин. – А чье это произведение?
– Так… ваше… – Младший следователь постарался взять себя в руки. – Не увиливайте от ответственности. Давайте лучше набросаем по-быстрому фоторобот.
– Что? – удивился поэт.
– Ну, портрет.
– А, это я могу, – оживился Пушкин, поднял с пола перо и, макнув в чернильницу, быстро завозил им по полям тетради. – Годится?
– Несколько схематично, – поморщился Забойный, – но, учитывая отсутствие у вас профессионального опыта, можно принять как рабочий материал. Позвольте?
Он оперативно выдрал клок из пушкинской тетради.
– Ах! – подскочил поэт и нервно зашелестел страницами. – Ладно, шут с тобой, здесь ничего ценного не было.
– Итак, переходим ко второму вопросу, – объявил следователь, почувствовавший наконец под ногами твердую почву. – Когда именно Гвидонов прибыл на Буян?
– Сейчас сообразим, – задумался Пушкин, демонстрируя полную готовность к сотрудничеству с полицией. – Думаю, на рассвете.
– Почему на рассвете? – удивился следователь, ожидавший услышать какую-либо дату.
– Красиво, – вздохнул Пушкин. – Свежо. Природа просыпается. А кто такой этот ваш Гвидонов?
Забойный вздрогнул. Да, тяжело быть гением. Работа нервная, на здоровье сказывается. Вон какие у человека провалы в памяти!
– По вашей версии, Гвидонов, он же Гвидон – это сын царицы, которая прибыла на Буян в деревянной бочке, – терпеливо, как ребенку, пояснил он Александру Сергеевичу. Собственно, относительно появления Гвидонова на Буяне у Младшего следователя имелась своя версия: по всей вероятности, этот хитрый тип выловил, из воды бочку с царицей и ее отпрыском, увидел, что младенчик не пережил тяжелого путешествия и решил занять его место, вступив в преступный сговор с гонимой мамашей. Этаким самозванцем он явился к местной царевне, фиктивно женился и, получив доступ к сокровищнице, обобрал доверчивую супругу до нитки. От Александра Сергеевича требовалось лишь прояснить несколько вопросов, подтвердить версию следствия и заверить протокол личной подписью. Однако несознательный гений вновь попытался увести разговор в сторону:
– А как же это царицу угораздило в бочку залезть? – с неподдельным изумлением поинтересовался он.
– Бояре поспособствовали. За то, что родила богатыря. То есть не богатыря, а мышонка. То есть не мышонка, не лягушку…
– Так кого же она всё-таки родила?! – не выдержал Пушкин.
Лейтенант Забойный заскрипел зубами.
– Не важно. Главное, что Ткачиха с Поварихой и еще некто баба Бабариха устроили политическую диверсию с подменой важных государственных документов и засмолили царицу в бочке. И новорожденного туда же втиснули…
– Этого мышонка?
– Не мышонка!!! И не лягушку!!! – потерял самообладание Младший следователь. – Ладно, оставим пока что пункт второй. Расскажите, почему вы утаили от широкой общественности факт хищения чудес с острова Буяна?
– А там были чудеса? – наивно уточнил Пушкин. Забойный извлек из рукава инвентарный список:
– Номер первый: Белка…
– Неужто белку стырили? – восхитился Пушкин. – И тоже в бочку? Прямо какой-то Ноев ковчег получается!
– Белку в бочку не сажали!!! – заорал следователь. – Она пела песенки и грызла изумруды…
– Какая бесхозяйственность, – фыркнул Пушкин. – Наверно, владельцы изумрудов ее и порешили.
Следователь тихо застонал.
– Хорошо, оставим чудеса. Скажите, младенчика-то высокородного не Гвидонов убил, а? Он своей смертью в бочке помер?
– Ну, убийство младенцев – это совсем из другой оперы, – возмутился Пушкин. – «И мальчики кровавые в глазах…» Это ж про Бориску Годунова! Не путайте меня, батенька.
– Ба… – Следователь внезапно задохнулся и побледнел. – Я не батенька, я Муза!
– Музон ты, а не муза! – фыркнул поэт. – Какая ж муза нижнюю юбку поверх бального платья напялит? Не пойму только, кто же меня так разыграть решил?
Лейтенант Забойный почувствовал непреодолимое желание провалиться сквозь землю, а еще лучше – сквозь время, и оказаться в своем уютном кабинете, подальше от литературных гениев, поближе к заурядным и таким родным нарушителям общественного порядка. Провал! Полный провал! Его раскололи, обвели вокруг пальца, надсмеялись и надру… нет, до этого, к счастью, не дошло.
– Как звать-то тебя, чудушко?
– Лейте… Вася. Вася Забойный.
– Ну что ж, драгоценный мой Музон Забойный, сказывай, кто тебя ко мне подослал.
Младший следователь покачнулся. Дело принимало скверный оборот. Вспомнив лицо Начальника управления, он решил уйти в несознанку.
– Ничего не знаю. Мимо проходил. Заглянуть решил. Поэзию люблю. Сказки люблю. Друзей не выдаю.
– Вот это ты молодец, – хлопнул его по коленке Пушкин. – Друзей выдавать нельзя. Собственно, я про своих друзей и без тебя всё знаю, те еще затейники. За это и выпьем, – неожиданно заключил поэт, уверенным движением разливая содержимое графина по стаканам.
С невероятным облегчением Забойный подхватил эту замечательную – да что там, гениальную! – идею. После третьего стакана он почувствовал, что его отношение к литературе вообще и поэзии в частности становится всё более трепетным.
– Поэзия – это вещь! – кричал Забойный, размахивая графином.
– Поэзия – это жизнь! – сверкая глазами, вторил ему Пушкин. – Слышь, Музон, а презанятную историю ты мне тут излагал. Сам придумал?
– Сам, сам, – согласился следователь, не желая портить настроение момента очередными дебатами.
– Хорошая сказка может получиться. Три девицы под окном, это надо же… Ты обязательно запиши этот сюжет.
– А хочешь, тебе подарю? – расщедрился лейтенант.
– Да ты что, сам напиши. У тебя такой талант к сочинительству. Не зарывай его в землю, послушай Пушкина, я ведь не последний человек в литературе.
– Да что уж там, – растрогался Забойный, – мне не жалко. Пиши, брат!
– Слушай, а давай работать вместе? Ты да я. Вот силища-то будет!
В душе Младшего следователя закопошились смутные сомнения.
– Да у меня, видишь ли, уже есть работа.
– А ты ее брось!
Очевидная простота решения приятно поразила захмелевшего полицейского. А что, если и впрямь начать стишки пописывать? На пару с гением. «Мы с тобою – что паровоз с трубою…»
Перед внутренним взором размечтавшегося лейтенанта неожиданно возникло лицо Начальника управления. «Лучше бы ты рапорт написал, дубина!» – презрительно произнес Начальник и изобразил неприличный жест, означающий, что не видать Забойному отпуска в ближайшие десять лет. Лейтенант с трудом прогнал неприятное видение.
– Нет, Сань, мне домой надо. Искать будут.
– Ну, надо так надо. Заходи почаще, не каждый день удается так душу отвести. – Пушкин крепко обнял полицейского. – Удачи тебе, Музон! И не забудь юбчонку-то снять, а то люди не поймут.
Пошатываясь и поправляя сползающую на нос шляпку, Младший следователь отворил дверь и вышел на лестницу. Кое-как преодолев ступени, которые из вредности стали гораздо круче, чем прежде, он выбрался на свежий воздух. Гуси и утки приветствовали его как старого знакомого. Отдав им честь, лейтенант в целях экономии времени побрел напрямки через лужу. Путешествие не улучшило его внешний вид, но подействовало ободряюще (вода в луже оказалась дюже холодная), так что вскоре ему удалось вполне благополучно выбраться к заветному пню с замаскированной в нем машиной времени.
Меж тем Александр Сергеевич сидел над пустым графином с пылающим взором и о чем-то сосредоточенно размышлял. В дверь тихонько постучали, и на пороге робко нарисовалась Арина Родионовна.
– Ну что, милок, твоя Муза? Сказала чего путное, али как?
– Ох, нянюшка, много она любопытного наговорила, да только не всё я понял. Про остров Буян да про царицу с младенцем, в бочку заточенную…
– Тоже мне, новости! – скривилась Арина Родионовна. – Да я эту историю и без всяких Музов знаю. Бабка моя сказывала, а ей – ее бабка, а той…
– Ну, и что там у них случилось-то, на Буяне? Не томи душу, голубушка!
Нянька критически глянула на своего воспитанника.
– Экий ты нетерпеливый. Да ладно уж, слушай…
ГЛАВА 9
Начальник полиции с изумлением воззрился на своего сотрудника, чьи очертания проступили в кабине машины времени, подле которой деловито суетились специалисты НИИ. По уши перемазанный вонючей жижей, одетый в женское платье сомнительного происхождения, пошатывающийся от пережитых потрясений, Младший следователь являл собой впечатляющее зрелище.
– Ну и ну, – крякнул сидящий рядом с начальством Старший следователь, мысленно пытаясь сформулировать, что сейчас скажет своему непосредственному подчиненному. Тот уже вполне материализовался в родном времени и распахнул прозрачную дверцу:
– Позвольте доложить: Музон Забойный с задания прибыл!
Он отдал честь, приложив руку к краю легкомысленной соломенной шляпки, покачнулся и вдруг радостно запел:
– Ой, люли, гусельки, тоненькие струнушки…
– Как это понимать? – севшим голосом выдавил из себя Начальник полиции.
– Он же сказал: забойный музон, – пожал плечами Олег, помогая прибывшему выбраться из кабины.
– Хватит ерничать, – начал накаляться Начальник. – Лейтенант, немедленно объяснитесь!
– Так точно! – вытянулся по струнке Младший следователь, прижимая руками пышные оборки. – Допрос гражданина Пушкина по факту исчезновения Егора Гвидонова и появления антикварного клада прошел конструктивно.
И лейтенант Забойный принялся излагать сведения про лебедей, гусей, свиней и белок, заточенных в бочках, клетках, сараях и грязных дворах, приплел Бориску Годунова и по ходу дополнительно отметил, что у означенного субъекта «мальчики кровавые в глазах».
– Подождите, подождите, какие еще мальчики? Кто такой Годунов?
– Вероятно, серийный убийца, – отмахнулся Младший следователь, которому гораздо больше хотелось обсудить с начальством поступившее от Александра Сергеевича деловое предложение. Однако повернуть разговор на перспективы творческого сотрудничества с гением не удалось – вмешался Старший следователь:
– Ах ты, пьянь подзаборная! Его отправили за информацией о сокровищах, а он нализался, как скотина, и излагает про свинарники! Да как ты посмел явиться из служебной командировки с пустыми руками?!
– А вот и не с пустыми, – оскорбился и впрямь нетрезвый лейтенант. Он порылся в складках юбки, затем оттянул плотный лиф и извлек на свет клок пушкинской тетради. – Вот вам фоторобот подозреваемого по кличке Гвидон. Фас… то есть, профиль.
Оживившиеся полицейские кинулись вырывать друг у друга раритетный обрывок.
– У Гвидонова волосы светлые, а этот весь черный…
– Да у Пушкина других чернил не было! Вы на кудри, на кудри посмотрите…
– Да как-то коротковаты. Гвидонов волосы до плеч отпустил.
– Разрешите? – скромно протиснулся Олег. Он взглянул на рисунок – и вдруг затрясся от беззвучного смеха:
– Хотите, я вам еще таких «фотороботов» из компьютера натаскаю для комплекта?
– Неужели утечка информации? – ужаснулся Начальник полиции.
– Что вы, – успокоил его историк, – просто Александр Сергеевич имел грешок украшать поля рукописей каракулями. В особенности – автопортретами.
– Вы хотите сказать, что это изображение самого Пушкина? – разочарованно протянул Старший следователь.
– Несомненно. И наш Институт будет очень признателен, если вы передадите его в музейную коллекцию.
– Ты что привез, болван? – повернулся разъяренный Начальник в сторону лейтенанта.
– Я не болван, я талант, – с достоинством возразил Забойный. – Сам Пушкин сказал, а гениям, знаете ли, виднее. Мы с ним уже новую поэму сочинять начали. Вот послушайте: «Мы с тобою – что паровоз с трубою…»
– Хватит! – завопил Начальник, зажимая руками уши. – Отвезите эту жертву высокой поэзии в реабилитационный центр. И не привозите обратно, пока его глаза не начнут снова бодро таращиться в служебном рвении.
Птенчикова к следственному эксперименту не допустили. Мол, спасибо за помощь и оригинальность идеи, однако дилетантам не стоит путаться под ногами у профессионалов. Расстроенный суровой отповедью, переживающий за исход мероприятия учитель был вынужден отбыть в свою избушку и там, в тиши и одиночестве, ожидать известий от друзей.
Время издевательски замедлило бег. Стрелки настенных часов (со старинными гирями, маятником и кукушкой) цеплялись за каждую черточку на циферблате, не желая двигаться дальше. Возмущенный столь откровенным саботажем, Иван преодолел отвращение к технике и набрал код справочной, чтобы уточнить, сколько в действительности времени должны показывать его часы.
– Пятнадцать минут седьмого, – сообщил мелодичный голос.
– Ку-ку! – насмешливо выглянула со своего чердачка кукушка и звонко захлопнула дверцу. Иван недоверчиво уставился на циферблат: оказывается, часы его не обманывали.
В комнате было темно: пронизывающий ветер, дувший с самого утра, нагнал косматых туч, и казалось, что они придавили своей тяжестью макушки усталых деревьев. Птенчиков глянул в окно. Батюшки, да на улице снег!
Немного оживившись, он выскочил на крыльцо, Мелкая ледяная крупа сердито посыпала землю. Земля не сопротивлялась: снежинки опускались на пожухлую листву и оставались лежать, обещая в скором времени окрасить пейзаж в белый цвет.
– Хватит киснуть, – сказал себе Птенчиков. – Мои переживания на допрос Пушкина доблестными служителями закона никак не повлияют. А потому – не устроить ли себе праздник первого снега?
Когда наконец аэробот Аркадия и Олега приблизился к его дому, друзья увидели душераздирающую картину. Из пристройки выскочил совершенно голый мужик и начал кругами носится по поляне, высоко подкидывая колени и оставляя на снегу следы босых ног. От розового тела валил пар, на голове красовалась войлочная панама.
– Пожар! – в ужасе закричал Олег, закладывая крутой вираж и устремляясь на посадку.
– Не похоже, дыма не видно, – возразил Аркадий, потирая поясницу после жесткого соприкосновения аэробота с землей.
– Как не видно, вон как валит!
– Откуда?
– Из трубы.
– Так то не пожар, то печка.
Друзья резвой трусцой устремились к обнаженному человеку. Не замечая ничего вокруг, тот набирал полные пригоршни снега и растирал бока, приговаривая:
– Эх, хорошо!
– Иван, что ты делаешь? – окликнул Олег приятеля.
– Парюсь! – со счастливой улыбкой обернулся к нему Птенчиков. Историки переглянулись:
– Вот беда… Парень тронулся. Надо бы его тоже отправить в центр реабилитации, в компанию к Забойному, – прошептал Олег.
Аркадий попытался урезонить учителя:
– Сам-то хоть понял, что сказал? Как ты можешь париться, если снег холодный?
Иван расхохотался:
– Вот чудаки! А еще историки. Пойдемте скорее, я вам всё покажу.
Весьма обескураженные, друзья переступили вслед за Птенчиковым порог пристройки.
– Раздевайтесь, – велел хозяин.
– Вань, может, не стоит? – робко попытался возразить Олег.
– Стоит, стоит. Сегодня у нас праздник первого снега. Я вам покажу, что такое настоящая баня.
Он распахнул следующую дверь, и клубы ароматного пара дохнули в лица неуверенно переминающимся историкам.
– О, а тут не так плохо! – удивленно воскликнул Олег и первым стал стягивать с себя одежду.
– Прошу, – изобразил Птенчиков широкий жест в сторону деревянного полка. – Сейчас мы парку поддадим…
Взгромоздившиеся на горячую лавку историки с опаской наблюдали, как он черпает ковшом воду и выплескивает ее на раскаленные камни.
– Ох, что-то трудно дышать, – не выдержал тучный Аркадий.
– Погоди, сейчас я тебя березовым веничком…
К изумлению друзей, Птенчиков и впрямь схватился за пучок березовых веток и занес его над их голыми спинами.
– А-а-а!!! – заорали историки, выскакивая на улицу и пускаясь наутек по белому снежку.
– Куда вы? – кричал им вслед Птенчиков. – Еще рано. Вы лишаете себя удовольствия!
Дрожащие от холода историки прыгнули в аэробот и включили климат-контроль.
– Вызываем «скорую»? – стуча зубами, спросил Олег. Птенчиков меж тем приплясывал снаружи, призывно стуча в стекло.
– Ну и ну, – крякнул сидящий рядом с начальством Старший следователь, мысленно пытаясь сформулировать, что сейчас скажет своему непосредственному подчиненному. Тот уже вполне материализовался в родном времени и распахнул прозрачную дверцу:
– Позвольте доложить: Музон Забойный с задания прибыл!
Он отдал честь, приложив руку к краю легкомысленной соломенной шляпки, покачнулся и вдруг радостно запел:
– Ой, люли, гусельки, тоненькие струнушки…
– Как это понимать? – севшим голосом выдавил из себя Начальник полиции.
– Он же сказал: забойный музон, – пожал плечами Олег, помогая прибывшему выбраться из кабины.
– Хватит ерничать, – начал накаляться Начальник. – Лейтенант, немедленно объяснитесь!
– Так точно! – вытянулся по струнке Младший следователь, прижимая руками пышные оборки. – Допрос гражданина Пушкина по факту исчезновения Егора Гвидонова и появления антикварного клада прошел конструктивно.
И лейтенант Забойный принялся излагать сведения про лебедей, гусей, свиней и белок, заточенных в бочках, клетках, сараях и грязных дворах, приплел Бориску Годунова и по ходу дополнительно отметил, что у означенного субъекта «мальчики кровавые в глазах».
– Подождите, подождите, какие еще мальчики? Кто такой Годунов?
– Вероятно, серийный убийца, – отмахнулся Младший следователь, которому гораздо больше хотелось обсудить с начальством поступившее от Александра Сергеевича деловое предложение. Однако повернуть разговор на перспективы творческого сотрудничества с гением не удалось – вмешался Старший следователь:
– Ах ты, пьянь подзаборная! Его отправили за информацией о сокровищах, а он нализался, как скотина, и излагает про свинарники! Да как ты посмел явиться из служебной командировки с пустыми руками?!
– А вот и не с пустыми, – оскорбился и впрямь нетрезвый лейтенант. Он порылся в складках юбки, затем оттянул плотный лиф и извлек на свет клок пушкинской тетради. – Вот вам фоторобот подозреваемого по кличке Гвидон. Фас… то есть, профиль.
Оживившиеся полицейские кинулись вырывать друг у друга раритетный обрывок.
– У Гвидонова волосы светлые, а этот весь черный…
– Да у Пушкина других чернил не было! Вы на кудри, на кудри посмотрите…
– Да как-то коротковаты. Гвидонов волосы до плеч отпустил.
– Разрешите? – скромно протиснулся Олег. Он взглянул на рисунок – и вдруг затрясся от беззвучного смеха:
– Хотите, я вам еще таких «фотороботов» из компьютера натаскаю для комплекта?
– Неужели утечка информации? – ужаснулся Начальник полиции.
– Что вы, – успокоил его историк, – просто Александр Сергеевич имел грешок украшать поля рукописей каракулями. В особенности – автопортретами.
– Вы хотите сказать, что это изображение самого Пушкина? – разочарованно протянул Старший следователь.
– Несомненно. И наш Институт будет очень признателен, если вы передадите его в музейную коллекцию.
– Ты что привез, болван? – повернулся разъяренный Начальник в сторону лейтенанта.
– Я не болван, я талант, – с достоинством возразил Забойный. – Сам Пушкин сказал, а гениям, знаете ли, виднее. Мы с ним уже новую поэму сочинять начали. Вот послушайте: «Мы с тобою – что паровоз с трубою…»
– Хватит! – завопил Начальник, зажимая руками уши. – Отвезите эту жертву высокой поэзии в реабилитационный центр. И не привозите обратно, пока его глаза не начнут снова бодро таращиться в служебном рвении.
Птенчикова к следственному эксперименту не допустили. Мол, спасибо за помощь и оригинальность идеи, однако дилетантам не стоит путаться под ногами у профессионалов. Расстроенный суровой отповедью, переживающий за исход мероприятия учитель был вынужден отбыть в свою избушку и там, в тиши и одиночестве, ожидать известий от друзей.
Время издевательски замедлило бег. Стрелки настенных часов (со старинными гирями, маятником и кукушкой) цеплялись за каждую черточку на циферблате, не желая двигаться дальше. Возмущенный столь откровенным саботажем, Иван преодолел отвращение к технике и набрал код справочной, чтобы уточнить, сколько в действительности времени должны показывать его часы.
– Пятнадцать минут седьмого, – сообщил мелодичный голос.
– Ку-ку! – насмешливо выглянула со своего чердачка кукушка и звонко захлопнула дверцу. Иван недоверчиво уставился на циферблат: оказывается, часы его не обманывали.
В комнате было темно: пронизывающий ветер, дувший с самого утра, нагнал косматых туч, и казалось, что они придавили своей тяжестью макушки усталых деревьев. Птенчиков глянул в окно. Батюшки, да на улице снег!
Немного оживившись, он выскочил на крыльцо, Мелкая ледяная крупа сердито посыпала землю. Земля не сопротивлялась: снежинки опускались на пожухлую листву и оставались лежать, обещая в скором времени окрасить пейзаж в белый цвет.
– Хватит киснуть, – сказал себе Птенчиков. – Мои переживания на допрос Пушкина доблестными служителями закона никак не повлияют. А потому – не устроить ли себе праздник первого снега?
Когда наконец аэробот Аркадия и Олега приблизился к его дому, друзья увидели душераздирающую картину. Из пристройки выскочил совершенно голый мужик и начал кругами носится по поляне, высоко подкидывая колени и оставляя на снегу следы босых ног. От розового тела валил пар, на голове красовалась войлочная панама.
– Пожар! – в ужасе закричал Олег, закладывая крутой вираж и устремляясь на посадку.
– Не похоже, дыма не видно, – возразил Аркадий, потирая поясницу после жесткого соприкосновения аэробота с землей.
– Как не видно, вон как валит!
– Откуда?
– Из трубы.
– Так то не пожар, то печка.
Друзья резвой трусцой устремились к обнаженному человеку. Не замечая ничего вокруг, тот набирал полные пригоршни снега и растирал бока, приговаривая:
– Эх, хорошо!
– Иван, что ты делаешь? – окликнул Олег приятеля.
– Парюсь! – со счастливой улыбкой обернулся к нему Птенчиков. Историки переглянулись:
– Вот беда… Парень тронулся. Надо бы его тоже отправить в центр реабилитации, в компанию к Забойному, – прошептал Олег.
Аркадий попытался урезонить учителя:
– Сам-то хоть понял, что сказал? Как ты можешь париться, если снег холодный?
Иван расхохотался:
– Вот чудаки! А еще историки. Пойдемте скорее, я вам всё покажу.
Весьма обескураженные, друзья переступили вслед за Птенчиковым порог пристройки.
– Раздевайтесь, – велел хозяин.
– Вань, может, не стоит? – робко попытался возразить Олег.
– Стоит, стоит. Сегодня у нас праздник первого снега. Я вам покажу, что такое настоящая баня.
Он распахнул следующую дверь, и клубы ароматного пара дохнули в лица неуверенно переминающимся историкам.
– О, а тут не так плохо! – удивленно воскликнул Олег и первым стал стягивать с себя одежду.
– Прошу, – изобразил Птенчиков широкий жест в сторону деревянного полка. – Сейчас мы парку поддадим…
Взгромоздившиеся на горячую лавку историки с опаской наблюдали, как он черпает ковшом воду и выплескивает ее на раскаленные камни.
– Ох, что-то трудно дышать, – не выдержал тучный Аркадий.
– Погоди, сейчас я тебя березовым веничком…
К изумлению друзей, Птенчиков и впрямь схватился за пучок березовых веток и занес его над их голыми спинами.
– А-а-а!!! – заорали историки, выскакивая на улицу и пускаясь наутек по белому снежку.
– Куда вы? – кричал им вслед Птенчиков. – Еще рано. Вы лишаете себя удовольствия!
Дрожащие от холода историки прыгнули в аэробот и включили климат-контроль.
– Вызываем «скорую»? – стуча зубами, спросил Олег. Птенчиков меж тем приплясывал снаружи, призывно стуча в стекло.