— Не знаю. Мы зондировали в Транспортном главке — никому ничего не известно. Но… — Первый зам сделал паузу. — Дыма без огня не бывает. Тебе лучше знать. Срочно собери личный состав. Все подчисти!
— А кто летит? Кто он? Откуда?
— Могу сказать только фамилию. Омельчук. Мы позвонили в аэропорт, в Кострому…
Игумнов не задал задержанному ни одного вопроса. Это было бесполезно.
Говорили Качан и Цуканов.
— Кто этот парень, ты шел по составу вместе с ним… Потом вы шли вместе по платформе…
— Никого я не видел.
— Откуда он? Где познакомились?
— Не понял!
Симферопольский шулер — мешковатый, с гипертрофированными животом и тазом — все больше заводил Игумнова.
— Ничего не знаю. Я был один. Сколько повторять?!
Пробиться к его совести было невозможно. В обществе существовал явный перекос! Преступник мог уходить от ответственности внаглую.
— Не видел! Не знаю!..
Только суд присяжных, не связанный формальной оценкой доказательств, мог, наверное, трезво судить на этот счет, основываясь на здравом смысле и опыте.
— Эти новые купюры…
— Мать дала! Что — не имела права?!
«Права нарушителей закона — выше прав законопослушных граждан!»
— Какого черта меня тут держат?! Я могу позвонить в Симферополь, отцу?! Пусть прилетит — полюбуется, как столичная милиция работает…
Игумнов достал свои бесполезные в данный момент заметы, бросил назад в стол.
«Полная бессмыслица. Хочешь служить — укрывай грабежи, кражи. Давай процент раскрываемости. Заботься о том, чтобы у преступника — упаси Бог — в заднице косточка не застряла! Социалистическая законность! Показуха!»
Игумнов поймал брошенный украдкой взгляд зама.
«Хочешь не хочешь — надо отпускать! Закон на его стороне!»
Цуканов кафтан свой давно прожег, еле уговорил Скубилина оставить до пенсии.
Игумнов едва не заскрипел громко, по-блатному, зубами.
«И ведь отпустишь! Поездной его приятель будет красть в поездах. А нам ничего не останется, как прятать преступления, пока в конце концов нас не возьмут с поличным и не посадят…»
Страшная эта мысль приходила все чаще, становилась постоянным бзиком!
Транспортная прокуратура — правдолюбцы, которые, конечно же, не знают о том, что указание о высоком проценте раскрываемости пришло с самого-самого верха, — явится однажды на рассвете в пятикомнатную квартиру, где жил когда-то покойный министр и член ЦК, не предполагавший при жизни, что в его добропорядочный дом в качестве зятя войдет мент-разыскник.
«…Из соседних квартир пригласят понятых — персональных пенсионеров и вдов бывших секретарей ЦК КПСС, кому не надо с утра на работу… То-то будет праздник в цековском доме!»
Катала не чувствовал ментов.
— Три часа прошло! Чего я тут сижу? Отпускай, начальник!
Игумнов снял трубку, вызвал дежурного.
— Машина есть?
— Пока нет. Ты один хочешь ехать?
— Нас трое тут. Цуканов останется.
Задержанный прислушался.
— Далеко? — спросил Егерь.
— Проветриться. Тут близко.
Егерь не понял, сказал все же:
— Как вернется, я позвоню.
Цуканов и Качан замолчали. Задержанный заволновался. Он почувствовал угрозу.
— Куда вы хотите меня везти?
— Ты же слышал! — Впервые старший мент поглядел в его сторону. — Проветриться. — Он не был расположен шутить.
— И далеко отсюда мы будем «проветриваться»?
— Я сказал: близко! В лесопосадке!
Игумнов почувствовал, как дернулось вдруг колено и что-то произошло с глазом. Так уже бывало: непрозрачное маленькое серое облачко…
— Никуда я с вами не поеду!
— Посадим силой!
Он почувствовал сам, что становится опасен. И Качан, и в первую очередь Цуканов тоже это поняли. Позвонил Егерь. Они словно не разговаривали несколько минут назад. Разговор шел в присутствии посторонних.
— Тут к вам приехали, товарищ капитан!.. Комиссия! По внедрению передового опыта… Понимаете? Из Управления кадров… — закончил он одним махом. — Хотят произвести хронометраж!
— Не понял!
Это звучало как издевательство.
— Хотят хронометрировать работу по раскрытию особо опасного преступника… — Егерь уже взял себя в руки. — Сколько времени тратится непосредственно на дознание… На беседы, подготовку к допросам… Короче: как добиваетесь высокого процента раскрываемости… Сейчас они подойдут!
Это было уже слишком!
— В связи с подготовкой к международному симпозиуму по борьбе с преступностью в Гааге. Понимаете? Едет правительственная делегация!
«Чтобы все, как у людей! Раскрываемость. А теперь и хронометраж. Игра в карты по-научному…»
Игумнову было не до их приколов.
— Я уезжаю. Как с машиной?
— Пока не подошла!
Игумнов бросил трубку.
Цуканов воспользовался моментом. Новый человек в отделе, он и сам перетрусил. Подсел к задержанному.
— Давай по-хорошему! — Формула, миллионы раз употребленная и все же при полной неопределенности сохранявшая убедительность.
— Ты нам раз хорошо, мы тебе — сто! Как ты его знаешь? Откуда он? Симферопольский?
Вопросы повисали в воздухе, но в позициях явно ощущался сдвиг.
— Как вы с ним договорились? Ты будешь звонить? Или условное место?
Игумнов закурил. Такие расколы могли превратить его — здорового мента — в инвалида.
— Да нигде мы не договаривались! — буркнул шулер.
Лед тронулся.
— Курить будешь? — Цуканов — старая школа розыска — подчеркнуто льстил. — Вот… Прикуривай! — Он зажег зажигалку, сам поднес.
Лед шел трещинами.
— Деньги эти… Тысяча… Ты у старухи взял?
— Он мне дал!
— Почему?
— Он же знал: я без денег! — Катала затянулся.
— Знакомы давно?
— В вагоне и познакомились!
— А как отдавать?
— В Симферополе меня любой покажет…
— Денег у него много?
— Он проиграл их… Каталам! В поезде!
— Сколько?
— Банк, по-моему, был сто тысяч.
Цуканов спешил с вопросами. Ментовское унижение было корыстным.
— А те каталы откуда были?
— Я их не знаю. Сборная. Один — коренастый, в ковбойке. Второй очкарик.
— А он, который с тобой… как был одет?
— Костюм джинсовый…
Лимит на вопросы подходил к концу.
— Ты его проводил? На чем он уехал с вокзала? В такси?
— В такси или на машине, иномарке… — В ответах иногда мелькали неожиданные подробности. — Машины стояли в переулке. Там и кенты его были. Я не подходил. Человека четыре…
— Какими деньгами он расплачивался, когда проигрался?
— С каталами? Сотнями! По десять штук в пачке. Девять и десятой обернуто…
— Новые купюры?
— Такие, как эти.
Можно было задать еще два-три вопроса. Каждый следующий ответ должен был принести очко. Никакая игра уже не могла ничего сделать. Повторить эффект было невозможно. Игумнов все-таки задал свои вопросы:
— Что за иномарка его встречала?
— Японская. «Тойота»-пикап…
Качок вдруг обернулся к Игумнову:
— Что бы ты сделал со мной в лесопосадке, начальник? Если бы мы поехали… Повесил бы на суку?
От простого этого вопроса всем стало не по себе.
«Опасно играем!»
Игумнов не ответил. Он уже знал: Голубоглазый не имеет отношения к кражам, поездной вор другой — в джинсовом костюме, с лицом, которое чуть блестело, словно смазанное кремом…
— Он сказал, куда едет?
— Сегодня? Под Тулу. Ненадолго. Сейчас уже, наверно, возвращается. Все, начальник! — задержанный закрутил головой. — Больше не спрашивай — не знаю!
— Как его кличка? Сейчас ты мне скажешь и уедешь…
— Кличка? Пай-Пай!
2.
— А кто летит? Кто он? Откуда?
— Могу сказать только фамилию. Омельчук. Мы позвонили в аэропорт, в Кострому…
Игумнов не задал задержанному ни одного вопроса. Это было бесполезно.
Говорили Качан и Цуканов.
— Кто этот парень, ты шел по составу вместе с ним… Потом вы шли вместе по платформе…
— Никого я не видел.
— Откуда он? Где познакомились?
— Не понял!
Симферопольский шулер — мешковатый, с гипертрофированными животом и тазом — все больше заводил Игумнова.
— Ничего не знаю. Я был один. Сколько повторять?!
Пробиться к его совести было невозможно. В обществе существовал явный перекос! Преступник мог уходить от ответственности внаглую.
— Не видел! Не знаю!..
Только суд присяжных, не связанный формальной оценкой доказательств, мог, наверное, трезво судить на этот счет, основываясь на здравом смысле и опыте.
— Эти новые купюры…
— Мать дала! Что — не имела права?!
«Права нарушителей закона — выше прав законопослушных граждан!»
— Какого черта меня тут держат?! Я могу позвонить в Симферополь, отцу?! Пусть прилетит — полюбуется, как столичная милиция работает…
Игумнов достал свои бесполезные в данный момент заметы, бросил назад в стол.
«Полная бессмыслица. Хочешь служить — укрывай грабежи, кражи. Давай процент раскрываемости. Заботься о том, чтобы у преступника — упаси Бог — в заднице косточка не застряла! Социалистическая законность! Показуха!»
Игумнов поймал брошенный украдкой взгляд зама.
«Хочешь не хочешь — надо отпускать! Закон на его стороне!»
Цуканов кафтан свой давно прожег, еле уговорил Скубилина оставить до пенсии.
Игумнов едва не заскрипел громко, по-блатному, зубами.
«И ведь отпустишь! Поездной его приятель будет красть в поездах. А нам ничего не останется, как прятать преступления, пока в конце концов нас не возьмут с поличным и не посадят…»
Страшная эта мысль приходила все чаще, становилась постоянным бзиком!
Транспортная прокуратура — правдолюбцы, которые, конечно же, не знают о том, что указание о высоком проценте раскрываемости пришло с самого-самого верха, — явится однажды на рассвете в пятикомнатную квартиру, где жил когда-то покойный министр и член ЦК, не предполагавший при жизни, что в его добропорядочный дом в качестве зятя войдет мент-разыскник.
«…Из соседних квартир пригласят понятых — персональных пенсионеров и вдов бывших секретарей ЦК КПСС, кому не надо с утра на работу… То-то будет праздник в цековском доме!»
Катала не чувствовал ментов.
— Три часа прошло! Чего я тут сижу? Отпускай, начальник!
Игумнов снял трубку, вызвал дежурного.
— Машина есть?
— Пока нет. Ты один хочешь ехать?
— Нас трое тут. Цуканов останется.
Задержанный прислушался.
— Далеко? — спросил Егерь.
— Проветриться. Тут близко.
Егерь не понял, сказал все же:
— Как вернется, я позвоню.
Цуканов и Качан замолчали. Задержанный заволновался. Он почувствовал угрозу.
— Куда вы хотите меня везти?
— Ты же слышал! — Впервые старший мент поглядел в его сторону. — Проветриться. — Он не был расположен шутить.
— И далеко отсюда мы будем «проветриваться»?
— Я сказал: близко! В лесопосадке!
Игумнов почувствовал, как дернулось вдруг колено и что-то произошло с глазом. Так уже бывало: непрозрачное маленькое серое облачко…
— Никуда я с вами не поеду!
— Посадим силой!
Он почувствовал сам, что становится опасен. И Качан, и в первую очередь Цуканов тоже это поняли. Позвонил Егерь. Они словно не разговаривали несколько минут назад. Разговор шел в присутствии посторонних.
— Тут к вам приехали, товарищ капитан!.. Комиссия! По внедрению передового опыта… Понимаете? Из Управления кадров… — закончил он одним махом. — Хотят произвести хронометраж!
— Не понял!
Это звучало как издевательство.
— Хотят хронометрировать работу по раскрытию особо опасного преступника… — Егерь уже взял себя в руки. — Сколько времени тратится непосредственно на дознание… На беседы, подготовку к допросам… Короче: как добиваетесь высокого процента раскрываемости… Сейчас они подойдут!
Это было уже слишком!
— В связи с подготовкой к международному симпозиуму по борьбе с преступностью в Гааге. Понимаете? Едет правительственная делегация!
«Чтобы все, как у людей! Раскрываемость. А теперь и хронометраж. Игра в карты по-научному…»
Игумнову было не до их приколов.
— Я уезжаю. Как с машиной?
— Пока не подошла!
Игумнов бросил трубку.
Цуканов воспользовался моментом. Новый человек в отделе, он и сам перетрусил. Подсел к задержанному.
— Давай по-хорошему! — Формула, миллионы раз употребленная и все же при полной неопределенности сохранявшая убедительность.
— Ты нам раз хорошо, мы тебе — сто! Как ты его знаешь? Откуда он? Симферопольский?
Вопросы повисали в воздухе, но в позициях явно ощущался сдвиг.
— Как вы с ним договорились? Ты будешь звонить? Или условное место?
Игумнов закурил. Такие расколы могли превратить его — здорового мента — в инвалида.
— Да нигде мы не договаривались! — буркнул шулер.
Лед тронулся.
— Курить будешь? — Цуканов — старая школа розыска — подчеркнуто льстил. — Вот… Прикуривай! — Он зажег зажигалку, сам поднес.
Лед шел трещинами.
— Деньги эти… Тысяча… Ты у старухи взял?
— Он мне дал!
— Почему?
— Он же знал: я без денег! — Катала затянулся.
— Знакомы давно?
— В вагоне и познакомились!
— А как отдавать?
— В Симферополе меня любой покажет…
— Денег у него много?
— Он проиграл их… Каталам! В поезде!
— Сколько?
— Банк, по-моему, был сто тысяч.
Цуканов спешил с вопросами. Ментовское унижение было корыстным.
— А те каталы откуда были?
— Я их не знаю. Сборная. Один — коренастый, в ковбойке. Второй очкарик.
— А он, который с тобой… как был одет?
— Костюм джинсовый…
Лимит на вопросы подходил к концу.
— Ты его проводил? На чем он уехал с вокзала? В такси?
— В такси или на машине, иномарке… — В ответах иногда мелькали неожиданные подробности. — Машины стояли в переулке. Там и кенты его были. Я не подходил. Человека четыре…
— Какими деньгами он расплачивался, когда проигрался?
— С каталами? Сотнями! По десять штук в пачке. Девять и десятой обернуто…
— Новые купюры?
— Такие, как эти.
Можно было задать еще два-три вопроса. Каждый следующий ответ должен был принести очко. Никакая игра уже не могла ничего сделать. Повторить эффект было невозможно. Игумнов все-таки задал свои вопросы:
— Что за иномарка его встречала?
— Японская. «Тойота»-пикап…
Качок вдруг обернулся к Игумнову:
— Что бы ты сделал со мной в лесопосадке, начальник? Если бы мы поехали… Повесил бы на суку?
От простого этого вопроса всем стало не по себе.
«Опасно играем!»
Игумнов не ответил. Он уже знал: Голубоглазый не имеет отношения к кражам, поездной вор другой — в джинсовом костюме, с лицом, которое чуть блестело, словно смазанное кремом…
— Он сказал, куда едет?
— Сегодня? Под Тулу. Ненадолго. Сейчас уже, наверно, возвращается. Все, начальник! — задержанный закрутил головой. — Больше не спрашивай — не знаю!
— Как его кличка? Сейчас ты мне скажешь и уедешь…
— Кличка? Пай-Пай!
2.
Пай-Пай проснулся внезапно, как от толчка.
С ним уже бывало такое. В мгновенье оценил обстановку.
«Контора…»
В ту же секунду в купе застучали металлическим.
— Откройте!
До Москвы оставалась еще ночь. Фирменный Новосибирск — Москва шел, казалось, без остановок. В купе с Пай-Паем ехали еще двое мужчин и женщина. Пока приходили в себя, дверь отперли снаружи. На пороге стояла целая делегация: железнодорожные менты, проводницы. Своя и чужая.
— Минутку…
Не извинились. Включили свет. Своя — похожая на водяную крысу — объяснила ментам:
— Все едут с конечного пункта. До Москвы…
Пай-Пай зевал.
Милиция в данный момент не представляла для него угрозы.
«Деньги старухи проиграны…»
Незнакомый шулер — коренастый, в ковбойке, бойкий на язык, с «золотыми по локоть» руками — вместе с напарником-студентом обчистил его в несколько минут сразу за Шарьей…
«Все эти книжечки, карточки вместе с бумажниками выброшены…»
Про авторучки, взятые в вагоне «СВ», Пай-Пай не вспомнил.
«Пусть ищут! Ничего нет: пустые карманы…»
Искать не стали.
Чужая проводница обыскала купе глазами:
— Нет его! Тот — черный… Узбек или казах. А глаза голубые. Я говорю: в Шарье ушел!
Так же, не извинившись, не выключив свет, ушли.
Сосед с нижней полки высказал предположение:
— Кто-то сбежал! Тут кругом колонии…
— Давай спать!
В купе было душно. Ехали со спущенной шторой, с запахом несвежего белья и дорожной снеди.
Пай-Пай словно сутки не спал — уснул с ходу.
В Ярославле транспортная милиция появилась еще раз. В городе размещалось Управление внутренних дел Северной дороги. Пассажиров подняли снова. Сосед больше не сомневался:
— Кто-то сбежал!
В Ярославле с ментами пришли двое штатских. Переписали данные с паспортов. Контору сопровождали все те же проводницы.
«Хоть бы придумали чего поновее…»
Пай-Пай больше не смотрел в их сторону. Страшное желание сна накатилось необоримо. Не дождавшись, пока менты уйдут, подсунул выше сиротскую, на рыбьем меху, подушку. Выспаться в поезде так и не удалось. Прибывали рано. Еще раньше, примерно часа за два, пассажиры начали умываться, сносить в служебку белье. Копошиться с вещами. Похожая на крысу проводница не очень-то себя затрудняла. Из каждого купе потопали в служебку транзитные — брать билеты. Пай-Пай заснул снова — в Москве проводница едва его добудилась:
— Мне же белье сдавать!
— Да ладно…
Пай-Пай спрыгнул с полки, сдернул с вешалки куртку. С кейсом в руке вышел в коридор. Пассажиров в вагоне уже не было: открытые купе, поднятые полки.
— …Город пяти морей… — задушевно хрипело радио. — Крупнейший в стране центр транспортного машиностроения и тонкой химической технологии…
Дверь в соседний вагон оказалась открытой. Пай-Пай привычно все замечал. Проводники, как правило, старались перекрывать тамбуры, не допускать хождения по составу на конечных пунктах. Пассажиры — особенно с большим количеством вещей — выносили часть сумок и чемоданов на перрон, часть оставляли в вагоне…
«Нашему вору — все впору…»
Он двинул прямиком по составу, но ничего интересного для себя не обнаружил.
«Пустота! Проводники успели все осмотреть!»
Перед штабным вагоном его догнал катала из симферопольской бригады — они познакомились с вечера. В схватке с конкурентами крымчан рассеяли, едва не вышибли дух, теперь картежники добирались разными поездами — кто как мог.
— Привет, — сказал катала.
Дальше идти по составу не имело смысла, Пай-Пай свернул в тамбур. На платформу вышли вместе. И неудачно. Бригадир поезда — аккуратный, с комсомольским значком, с зеленой повязкой на рукаве — подозрительно-запоминающе глянул в их сторону. Пай-Пай вспомнил, что видел его ночью, во время ментовских хождений.
«Пора свалить по-хорошему…»
На платформе симферопольский катала не отставал; положение его было краховое — без друзей, без денег! Пай-Пай достал две последние, оставшиеся от старухи-пассажирки пачки сотенных, поделил пополам.
— Держи! В Крыму рассчитаешься… — В Симферополь, как когда-то в Рим, сходились все дороги.
Катала обрадовался:
— Спасибо. А может, поработаем в Москве? Я, вообще-то, свободен…
Пай-Пай ухе протягивал руку, прощался.
— Меня ждут в Туле…
— Ты — тульский?
— Да нет! — Пай-Пай улыбнулся. — К вечеру вернусь.
— А я еще похожу здесь. Может, кого-то встречу!
— Давай.
Простившись, Пай-Пай сразу забыл о нем. У выхода с вокзала стояло несколько сверкающих лаком новеньких машин: кого-то встречали.
«Сейчас застревать здесь никак нельзя!»
Площадь трех вокзалов держала новая подмосковная группировка — Пай-Пай в нее не входил. Здешняя контора могла оказаться весьма опасной для чужака. Он шел не оглядываясь. Район был неприютный, безучастный: громадные дома, каменные лабиринты. Лейтенант с Командой должны были встретить на пустыре за домами. Пай-Пай знал район. В конце квартала, сбоку, открылся переулок; Пай-Пай с ходу нырнул в него, проход сквозь арку вел в следующий — короткий, выглядевший тупиком. С домами, предназначенными на слом.
«Все на месте…»
Еще издалека в глаза бросились припаркованные у тротуара машины, люди. Пай-Пая уже ждали. Перламутрового цвета японская «Тойота»-пикап с правосторонним рулевым управлением, такси — Команда. Лейтенант сделал несколько шагов навстречу. Они обнялись.
— Сейчас отгоним такси… — Командой руководил Лейтенант, Пай-Пай только примыкал к нему, предпочитал самостоятельность. — И можно выезжать!
Цель поездки намечена была заранее: магазинчик на окраине Тулы — представительство теневика из группировки Белой чайханы. Магазинчик был не из особо посещаемых. В небольшом торговом зальчике предлагали трикотаж — дешевую выработку подпольных промышленных цехов. Это был фасад. Основные дела, связанные с Белой чайханой и ее деятелями, вершили в директорском кабинете, в глубине всегда полупустого заведения. Когда они появились, покупателей в зальчике не было. Две овцы — бесцветные, средних лет — о чем-то болтали, не останавливаясь, как заведенные.
Пай-Пай шел первым — он уже бывал здесь. За ним следовал Лейтенант — высокий, пластичный, с тонким умным лицом. Лейтенант любил приодеться — на нем был модный костюм; из верхнего кармана пиджака высовывался чистый платок.
— Иван Ефимович у себя? — спросил Пай-Пай. Заказ этот добыл он сам, как и другой, по которому ему пришлось выезжать в Новосибирск. — Он один?
Из торгового зала вглубь вела стандартная дверь. Там помещался кабинет директора и подсобка. Вторая такая же дверь была со двора. За заборчиком под окнами парковался грязноватый «Москвич» теневика.
— А зачем он вам? — вторая овца, старшая, наконец взглянула в их сторону.
— У нас личный вопрос.
— Идите. Никого с ним нет.
Овцы продолжили болтовню. Пай-Пай провел Лейтенанта в небольшой коридорчик — с печкой, с пустым стулом в углу. На нем обычно сидел хмурый неразговорчивый телохранитель, лицо кавказской национальности. Как и обещали Пай-Паю, кавказца на месте не было — он был заранее записан к зубному врачу.
— Сюда!
Лейтенант уже открывал дверь.
— Могу?
Директор от неожиданности дрогнул: он никого не ждал. Тем более посторонних. Деятельность подпольной структуры тщательно укрывалась от чужих глаз.
— Как удачно, что я вас застал, Иван Ефимович…
Лейтенант, в отличие от Пай-Пая, держал себя непринужденно: в другой своей жизни, прежде чем попасть к хозяину, Лейтенант дважды поступал на факультет журналистики, проходил творческий конкурс. Мать его была художницей.
— Мне просто повезло!
У директора заскулило на сердце.
— Слушаю вас…
Лейтенант и Пай-Пай, не спрашивая, придвинули себе стулья.
— Не удивляйтесь этому визиту, — искренне обратился Лейтенант. — Просто оказались в ваших краях, и вдруг я вспомнил: меня же просил переговорить с вами мой шурин… Собственно, какой он мне теперь шурин… — при необходимости Лейтенант изъяснялся красноречиво и многословно.
Пай-Пай смотрел в сторону и не особо прислушивался, но директор время от времени с опаской поглядывал на него. Он был человек опытный — знал: злой рок мог иногда принять и обличье молодого, но видавшего виды вора, попутно подрабатывающего на мокром.
— Шурин? Кто же это?
— Вы его знаете! Он из Бутова. Сейчас в глупейшем положении. Ревизия, то-сё… Недостача! В трехдневный срок надо внести деньги…
Директор начал догадываться о цели визита: это был ничем не спровоцированный шантаж. Классический грубый рэкет. Примитивное вымогательство. Он покосился на дверь, за которой на стуле обычно находился бык — охранник.
«Всегда так! Месяцами сидел без дела. А когда припекло — нет его! — Но тут же подумалось: — Не случайность, конечно! Знали, что отпросился! Потому и пришли!» Выводы надлежало делать потом, сначала как-то выходить из затруднительного положения.
Лейтенант тем временем все быстро запутывал — на случай, если Ефимыч включил на запись спрятанный в столе портативный диктофон.
— …Опять же ревизия! У вас-то, я знаю, ревизии не было уже года три… — Он выражался туманно. Те, кому предстояло бы анализировать диктофонную запись, должны были запутаться, а самому директору следовало трижды подумать, прежде чем тащить запись в контору.
— А я-то при чем к твоему шурину? — Хозяин кабинета грубовато отстранил витиеватое плетение Лейтенанта. — Растратил — пускай вносит! — С директором магазина в Бутове, под Москвой, его абсолютно ничего не связывало, он даже никогда не слыхал о нем.
— Конечно, надо вносить! — подхватил Лейтенант. — Мы так и советуем: «Вноси!»
— Вот и все дела!
Директору на миг показалось, что его опасения ошибочны. Краешком глаза он даже взглянул машинально в лежавшую перед ним пачку накладных.
— Тут я с вами полностью согласен… — Лейтенант был — само миролюбие.
— В чем же дело?
— Сейчас вы поймете! Шурин не молод… Ему, как вам, пятьдесят шесть. И тоже, как вы, долго жил в Казахстане. В Джалагаше… Почти рядом с Кзыл-Ордой!
Директора неприятно кольнула эта подробность: выходило, что его биография не была для гостей тайной — им предварительно интересовались. Возможно, они знали даже, что в Кзыл-Орде он отсидел несколько суток в качестве подозреваемого, пока областной прокурор не дал отбой.
— Шурина тоже тогда прихватили. Вы, наверное, помните следователя… Он, кстати, из Кзыл-Орды…
«Все разнюхали…» — директор мысленно чертыхнулся.
— Следователь сейчас на пенсии. А все дела, приостановленные за нерозыском, у его коллеги! По всему Союзу бедолага ищет обвиняемых и не может найти!
Ивану Ефимовичу давно уже следовало сказать: «Короче! Говори, что тебе надо конкретно…», но все не хватало духа. Лейтенант и сам подошел к финалу:
— Шурин сказал: «Поговори с Иваном Ефимовичем! Конечно, неудобно напоминать. Но он должен одному человеку энную сумму… — Лейтенант назвал имя клиента. — А тот человек должен мне. Если Иван Ефимович внесет быстро, за пару дней, я как-то выкручусь…»
Директор почувствовал твердь под ногами. В вопросе о возврате долга у него был заступник — известный вор в законе Афанасий. Он как раз находился в Туле.
— Так ты вон о ком печешься! Не о шурине! Так бы и сказал. Ничего у тебя не получится. Человек этот знает: мне надо еще полгода, максимум год…
— Да человек этот — Бог с ним! Шурин-то не может ждать! — Лейтенант снова был сама предупредительность. — Три дня у него срок! Я как рассуждал? Жизнь есть жизнь! С каждым все может случиться!
— Со мной не случится! — Иван Ефимович поднялся.
Лейтенант и Пай-Пай продолжали сидеть.
— Разговор окончен. Все!
Рэкетиры тоже поднялись.
— И я так думаю… — Лейтенант пожал плечами. — Но уж на что машины — и те не выдерживают! А люди?
— Вон моя развалюга… — директор кивнул на старый «Москвич» под окнами. — Еле жива, а бегает? Хочешь — подарю твоему клиенту!
— Зачем же? Вам еще, может, самому пригодится…
Наступила очередь Пай-Пая сказать несколько слов.
— В среду мы ждем у Кольцевой. — Пай-Пай был прямолинеен, как железнодорожный рельс. — Где дальнобойщики с овощами… Там побеседуем!
Иван Ефимович отверг предложение:
— И не думай! Дед под завязку!
— Как знаешь…
В поселке Лейтенанта и Пай-Пая уже ждали.
Из гаража вывели находившийся там серый, с тульскими номерами «жигуль» — на его место все тот же таксист, Константин, бывалый уже, с залысиной, в грязноватых спортивных штанах, загнал перламутровую «Тойоту»-пикап, на которой они прибыли.
Трое тульских крутых присоединились к приехавшим. Обнялись, поцеловались дважды, согласно новым обычаям. Присели в кружок на корточках вместе с Лейтенантом и Пай-Паем. Уголовное братство соблюдало протокол.
Правая рука Лейтенанта — Кабан, борец-классик, чемпион России среди юниоров — вместе с Константином отошли в сторону. Не та масть!
— У вас готово? — спросил Лейтенант.
Один из крутых кивнул помощнику. Тот достал из сумки небольшое устройство, представлявшее в своей основе что-то вроде противопехотной мины.
— Держи!
Лейтенант был удовлетворен.
— Вот и порядок… Он у меня еще поездит на развалюхе не один день… Новая его лайба все там?
— У овощебазы… У них там свои рефрижераторы: яблоки, лимоны…
В противоположной части города, рядом с овощебазой, охранявшейся Белой чайханой, уже несколько недель находилась новенькая иномарка, личная собственность Ивана Ефимовича.
— Главное, чтоб на месте оказалась!
— За это не волнуйся!
— Хорошо… Тогда мы погнали!
По городу ехали небыстро — чтобы осмотреться. К овощебазе приехали на двух машинах. Первая — с местным водителем и Пай-Паем — обогнула площадь, остановилась в ее дальнем углу. Пай-Пай должен был наблюдать за тем, что происходит, и в Москве доложить обо всем Лейтенанту. Он возвращался в столицу своим ходом. Вторая машина — тоже с тульским номером и шофером — вначале отстала, сделала несколько ложных ходов, чтобы уйти от возможной слежки. Вместе с водилой в ней находились Лейтенант и Кабан. Взрывное устройство было у Кабана — на втором сиденье, рядом с дверцей. Все было предусмотрено. Костя-таксист остался у гаража — в последний момент он должен был вывести отгуда «Тойоту». Местные крутые бойцы расползлись по знакомым, по присутственным местам — там должны были официально засвидетельствовать их алиби.
— Поворачиваем к овощебазе, — Лейтенант оценил обстановку и принял решение.
Водила — в прошлом спортсмен-автогонщик — чувствовал себя спокойно: пол-лица его закрывали огромные черные очки, в куртке лежал гонорар за работу — сумма, равная его заработку за год безупречной тренерской деятельности.
— Разворачиваемся…
Мотор работал как часы.
Народу на улицах было мало — до обеда еще далеко. Сбоку, у маленького магазинчика, стояли покупатели — мужчина и женщина. Водителя они не волновали: номера машины были все равно чужие, давно аннулированные.
Главное же; можно было давать, голову на заклад — Иван Ефимович никогда не рискнет обратиться со своей бедой в милицию. Это и являлось самым притягательным в рэкете. Полная безнаказанность со стороны силовых структур! Они вышли на последнюю прямую.
Красавица машина, иностранка, удивительная бабочка, залетевшая из далеком страны, навороченная, с дополнительными проблесковыми маяками, молдингами, противоугонными и прочими штучками, стояла манящая, недоступная.
До нее оставалось сто… Пятьдесят… Двадцать пять… Двадцать метров…
Кабан приоткрыл дверцу и без размаха, легко бросил свою игрушку под чужую машину.
Они уже удалялись.
Позади рвануло — куски металла, дверцу словно подкинуло упругой воздушной волной. От овощебазы пошел черный дым. Его сначала несло по площади низко, но налетевший ветер поднял черный шлейф вверх. Теперь он был выше электропроводов, поднимался к. крышам высоких блочных домов.
Лейтенант оглянулся. У основания черных клубов виднелся огненный факел.
— Привет, Иван Ефимович!
Туляк-водила отлично знал топографию города. Они появились в поселке совсем с другой стороны. Перламутровая «Тойота» и водитель Константин их уже ждали. Водила загнал «жигуль» в гараж. На нем сразу начали менять номера.
Лейтенант и Кабан пересели в иномарку.
— Пока! — Лейтенант махнул рукой из кабины.
Костя уже крутил баранку — катил к скоростняку Тула — Москва.
Игумнов вместе с Цукановым и двумя гаишниками встречал их у поста ГАИ на въезде в Москву. Симферопольский катала не обманул — это была машина, о которой он рассказал, и люди, с которыми связан был поездник.
Самого Пай-Пая, однако, с ними не было.
— Прошу выйти!
— Пожалуйста.
Все трое вышли.
Был самый солнцепек.
С молодым, стройным, в модном костюме, с платочком в верхнем кармашке, ехавшим на переднем сиденье, рядом с водителем, разбирался Цуканов.
— Документы, пожалуйста…
— Сначала — вы!
— Прошу!
— «Линейное отделение милиции… Станция… — прочитал вслух молодой. — Замнач отделения Цуканов Владимир Васильевич…»
Он пожал плечами:
— Я уже забыл даже, когда ездил поездом…
Пока гаишники разбирались с водителем, Игумнов просмотрел паспорта пассажиров. Оба жили на территории сорок девятого отделения. «Тойота» принадлежала хорошо одетому, с платочком, он отрекомендовался тренером спорткомплекса; внешность второго — не менее центнера дикого мяса, гипертрофированные мускулы — говорила сама за себя.
Цуканов тем временем задал необходимые вопросы: «Откуда?», «Куда?» Постарался не пережать.
С ним уже бывало такое. В мгновенье оценил обстановку.
«Контора…»
В ту же секунду в купе застучали металлическим.
— Откройте!
До Москвы оставалась еще ночь. Фирменный Новосибирск — Москва шел, казалось, без остановок. В купе с Пай-Паем ехали еще двое мужчин и женщина. Пока приходили в себя, дверь отперли снаружи. На пороге стояла целая делегация: железнодорожные менты, проводницы. Своя и чужая.
— Минутку…
Не извинились. Включили свет. Своя — похожая на водяную крысу — объяснила ментам:
— Все едут с конечного пункта. До Москвы…
Пай-Пай зевал.
Милиция в данный момент не представляла для него угрозы.
«Деньги старухи проиграны…»
Незнакомый шулер — коренастый, в ковбойке, бойкий на язык, с «золотыми по локоть» руками — вместе с напарником-студентом обчистил его в несколько минут сразу за Шарьей…
«Все эти книжечки, карточки вместе с бумажниками выброшены…»
Про авторучки, взятые в вагоне «СВ», Пай-Пай не вспомнил.
«Пусть ищут! Ничего нет: пустые карманы…»
Искать не стали.
Чужая проводница обыскала купе глазами:
— Нет его! Тот — черный… Узбек или казах. А глаза голубые. Я говорю: в Шарье ушел!
Так же, не извинившись, не выключив свет, ушли.
Сосед с нижней полки высказал предположение:
— Кто-то сбежал! Тут кругом колонии…
— Давай спать!
В купе было душно. Ехали со спущенной шторой, с запахом несвежего белья и дорожной снеди.
Пай-Пай словно сутки не спал — уснул с ходу.
В Ярославле транспортная милиция появилась еще раз. В городе размещалось Управление внутренних дел Северной дороги. Пассажиров подняли снова. Сосед больше не сомневался:
— Кто-то сбежал!
В Ярославле с ментами пришли двое штатских. Переписали данные с паспортов. Контору сопровождали все те же проводницы.
«Хоть бы придумали чего поновее…»
Пай-Пай больше не смотрел в их сторону. Страшное желание сна накатилось необоримо. Не дождавшись, пока менты уйдут, подсунул выше сиротскую, на рыбьем меху, подушку. Выспаться в поезде так и не удалось. Прибывали рано. Еще раньше, примерно часа за два, пассажиры начали умываться, сносить в служебку белье. Копошиться с вещами. Похожая на крысу проводница не очень-то себя затрудняла. Из каждого купе потопали в служебку транзитные — брать билеты. Пай-Пай заснул снова — в Москве проводница едва его добудилась:
— Мне же белье сдавать!
— Да ладно…
Пай-Пай спрыгнул с полки, сдернул с вешалки куртку. С кейсом в руке вышел в коридор. Пассажиров в вагоне уже не было: открытые купе, поднятые полки.
— …Город пяти морей… — задушевно хрипело радио. — Крупнейший в стране центр транспортного машиностроения и тонкой химической технологии…
Дверь в соседний вагон оказалась открытой. Пай-Пай привычно все замечал. Проводники, как правило, старались перекрывать тамбуры, не допускать хождения по составу на конечных пунктах. Пассажиры — особенно с большим количеством вещей — выносили часть сумок и чемоданов на перрон, часть оставляли в вагоне…
«Нашему вору — все впору…»
Он двинул прямиком по составу, но ничего интересного для себя не обнаружил.
«Пустота! Проводники успели все осмотреть!»
Перед штабным вагоном его догнал катала из симферопольской бригады — они познакомились с вечера. В схватке с конкурентами крымчан рассеяли, едва не вышибли дух, теперь картежники добирались разными поездами — кто как мог.
— Привет, — сказал катала.
Дальше идти по составу не имело смысла, Пай-Пай свернул в тамбур. На платформу вышли вместе. И неудачно. Бригадир поезда — аккуратный, с комсомольским значком, с зеленой повязкой на рукаве — подозрительно-запоминающе глянул в их сторону. Пай-Пай вспомнил, что видел его ночью, во время ментовских хождений.
«Пора свалить по-хорошему…»
На платформе симферопольский катала не отставал; положение его было краховое — без друзей, без денег! Пай-Пай достал две последние, оставшиеся от старухи-пассажирки пачки сотенных, поделил пополам.
— Держи! В Крыму рассчитаешься… — В Симферополь, как когда-то в Рим, сходились все дороги.
Катала обрадовался:
— Спасибо. А может, поработаем в Москве? Я, вообще-то, свободен…
Пай-Пай ухе протягивал руку, прощался.
— Меня ждут в Туле…
— Ты — тульский?
— Да нет! — Пай-Пай улыбнулся. — К вечеру вернусь.
— А я еще похожу здесь. Может, кого-то встречу!
— Давай.
Простившись, Пай-Пай сразу забыл о нем. У выхода с вокзала стояло несколько сверкающих лаком новеньких машин: кого-то встречали.
«Сейчас застревать здесь никак нельзя!»
Площадь трех вокзалов держала новая подмосковная группировка — Пай-Пай в нее не входил. Здешняя контора могла оказаться весьма опасной для чужака. Он шел не оглядываясь. Район был неприютный, безучастный: громадные дома, каменные лабиринты. Лейтенант с Командой должны были встретить на пустыре за домами. Пай-Пай знал район. В конце квартала, сбоку, открылся переулок; Пай-Пай с ходу нырнул в него, проход сквозь арку вел в следующий — короткий, выглядевший тупиком. С домами, предназначенными на слом.
«Все на месте…»
Еще издалека в глаза бросились припаркованные у тротуара машины, люди. Пай-Пая уже ждали. Перламутрового цвета японская «Тойота»-пикап с правосторонним рулевым управлением, такси — Команда. Лейтенант сделал несколько шагов навстречу. Они обнялись.
— Сейчас отгоним такси… — Командой руководил Лейтенант, Пай-Пай только примыкал к нему, предпочитал самостоятельность. — И можно выезжать!
Цель поездки намечена была заранее: магазинчик на окраине Тулы — представительство теневика из группировки Белой чайханы. Магазинчик был не из особо посещаемых. В небольшом торговом зальчике предлагали трикотаж — дешевую выработку подпольных промышленных цехов. Это был фасад. Основные дела, связанные с Белой чайханой и ее деятелями, вершили в директорском кабинете, в глубине всегда полупустого заведения. Когда они появились, покупателей в зальчике не было. Две овцы — бесцветные, средних лет — о чем-то болтали, не останавливаясь, как заведенные.
Пай-Пай шел первым — он уже бывал здесь. За ним следовал Лейтенант — высокий, пластичный, с тонким умным лицом. Лейтенант любил приодеться — на нем был модный костюм; из верхнего кармана пиджака высовывался чистый платок.
— Иван Ефимович у себя? — спросил Пай-Пай. Заказ этот добыл он сам, как и другой, по которому ему пришлось выезжать в Новосибирск. — Он один?
Из торгового зала вглубь вела стандартная дверь. Там помещался кабинет директора и подсобка. Вторая такая же дверь была со двора. За заборчиком под окнами парковался грязноватый «Москвич» теневика.
— А зачем он вам? — вторая овца, старшая, наконец взглянула в их сторону.
— У нас личный вопрос.
— Идите. Никого с ним нет.
Овцы продолжили болтовню. Пай-Пай провел Лейтенанта в небольшой коридорчик — с печкой, с пустым стулом в углу. На нем обычно сидел хмурый неразговорчивый телохранитель, лицо кавказской национальности. Как и обещали Пай-Паю, кавказца на месте не было — он был заранее записан к зубному врачу.
— Сюда!
Лейтенант уже открывал дверь.
— Могу?
Директор от неожиданности дрогнул: он никого не ждал. Тем более посторонних. Деятельность подпольной структуры тщательно укрывалась от чужих глаз.
— Как удачно, что я вас застал, Иван Ефимович…
Лейтенант, в отличие от Пай-Пая, держал себя непринужденно: в другой своей жизни, прежде чем попасть к хозяину, Лейтенант дважды поступал на факультет журналистики, проходил творческий конкурс. Мать его была художницей.
— Мне просто повезло!
У директора заскулило на сердце.
— Слушаю вас…
Лейтенант и Пай-Пай, не спрашивая, придвинули себе стулья.
— Не удивляйтесь этому визиту, — искренне обратился Лейтенант. — Просто оказались в ваших краях, и вдруг я вспомнил: меня же просил переговорить с вами мой шурин… Собственно, какой он мне теперь шурин… — при необходимости Лейтенант изъяснялся красноречиво и многословно.
Пай-Пай смотрел в сторону и не особо прислушивался, но директор время от времени с опаской поглядывал на него. Он был человек опытный — знал: злой рок мог иногда принять и обличье молодого, но видавшего виды вора, попутно подрабатывающего на мокром.
— Шурин? Кто же это?
— Вы его знаете! Он из Бутова. Сейчас в глупейшем положении. Ревизия, то-сё… Недостача! В трехдневный срок надо внести деньги…
Директор начал догадываться о цели визита: это был ничем не спровоцированный шантаж. Классический грубый рэкет. Примитивное вымогательство. Он покосился на дверь, за которой на стуле обычно находился бык — охранник.
«Всегда так! Месяцами сидел без дела. А когда припекло — нет его! — Но тут же подумалось: — Не случайность, конечно! Знали, что отпросился! Потому и пришли!» Выводы надлежало делать потом, сначала как-то выходить из затруднительного положения.
Лейтенант тем временем все быстро запутывал — на случай, если Ефимыч включил на запись спрятанный в столе портативный диктофон.
— …Опять же ревизия! У вас-то, я знаю, ревизии не было уже года три… — Он выражался туманно. Те, кому предстояло бы анализировать диктофонную запись, должны были запутаться, а самому директору следовало трижды подумать, прежде чем тащить запись в контору.
— А я-то при чем к твоему шурину? — Хозяин кабинета грубовато отстранил витиеватое плетение Лейтенанта. — Растратил — пускай вносит! — С директором магазина в Бутове, под Москвой, его абсолютно ничего не связывало, он даже никогда не слыхал о нем.
— Конечно, надо вносить! — подхватил Лейтенант. — Мы так и советуем: «Вноси!»
— Вот и все дела!
Директору на миг показалось, что его опасения ошибочны. Краешком глаза он даже взглянул машинально в лежавшую перед ним пачку накладных.
— Тут я с вами полностью согласен… — Лейтенант был — само миролюбие.
— В чем же дело?
— Сейчас вы поймете! Шурин не молод… Ему, как вам, пятьдесят шесть. И тоже, как вы, долго жил в Казахстане. В Джалагаше… Почти рядом с Кзыл-Ордой!
Директора неприятно кольнула эта подробность: выходило, что его биография не была для гостей тайной — им предварительно интересовались. Возможно, они знали даже, что в Кзыл-Орде он отсидел несколько суток в качестве подозреваемого, пока областной прокурор не дал отбой.
— Шурина тоже тогда прихватили. Вы, наверное, помните следователя… Он, кстати, из Кзыл-Орды…
«Все разнюхали…» — директор мысленно чертыхнулся.
— Следователь сейчас на пенсии. А все дела, приостановленные за нерозыском, у его коллеги! По всему Союзу бедолага ищет обвиняемых и не может найти!
Ивану Ефимовичу давно уже следовало сказать: «Короче! Говори, что тебе надо конкретно…», но все не хватало духа. Лейтенант и сам подошел к финалу:
— Шурин сказал: «Поговори с Иваном Ефимовичем! Конечно, неудобно напоминать. Но он должен одному человеку энную сумму… — Лейтенант назвал имя клиента. — А тот человек должен мне. Если Иван Ефимович внесет быстро, за пару дней, я как-то выкручусь…»
Директор почувствовал твердь под ногами. В вопросе о возврате долга у него был заступник — известный вор в законе Афанасий. Он как раз находился в Туле.
— Так ты вон о ком печешься! Не о шурине! Так бы и сказал. Ничего у тебя не получится. Человек этот знает: мне надо еще полгода, максимум год…
— Да человек этот — Бог с ним! Шурин-то не может ждать! — Лейтенант снова был сама предупредительность. — Три дня у него срок! Я как рассуждал? Жизнь есть жизнь! С каждым все может случиться!
— Со мной не случится! — Иван Ефимович поднялся.
Лейтенант и Пай-Пай продолжали сидеть.
— Разговор окончен. Все!
Рэкетиры тоже поднялись.
— И я так думаю… — Лейтенант пожал плечами. — Но уж на что машины — и те не выдерживают! А люди?
— Вон моя развалюга… — директор кивнул на старый «Москвич» под окнами. — Еле жива, а бегает? Хочешь — подарю твоему клиенту!
— Зачем же? Вам еще, может, самому пригодится…
Наступила очередь Пай-Пая сказать несколько слов.
— В среду мы ждем у Кольцевой. — Пай-Пай был прямолинеен, как железнодорожный рельс. — Где дальнобойщики с овощами… Там побеседуем!
Иван Ефимович отверг предложение:
— И не думай! Дед под завязку!
— Как знаешь…
В поселке Лейтенанта и Пай-Пая уже ждали.
Из гаража вывели находившийся там серый, с тульскими номерами «жигуль» — на его место все тот же таксист, Константин, бывалый уже, с залысиной, в грязноватых спортивных штанах, загнал перламутровую «Тойоту»-пикап, на которой они прибыли.
Трое тульских крутых присоединились к приехавшим. Обнялись, поцеловались дважды, согласно новым обычаям. Присели в кружок на корточках вместе с Лейтенантом и Пай-Паем. Уголовное братство соблюдало протокол.
Правая рука Лейтенанта — Кабан, борец-классик, чемпион России среди юниоров — вместе с Константином отошли в сторону. Не та масть!
— У вас готово? — спросил Лейтенант.
Один из крутых кивнул помощнику. Тот достал из сумки небольшое устройство, представлявшее в своей основе что-то вроде противопехотной мины.
— Держи!
Лейтенант был удовлетворен.
— Вот и порядок… Он у меня еще поездит на развалюхе не один день… Новая его лайба все там?
— У овощебазы… У них там свои рефрижераторы: яблоки, лимоны…
В противоположной части города, рядом с овощебазой, охранявшейся Белой чайханой, уже несколько недель находилась новенькая иномарка, личная собственность Ивана Ефимовича.
— Главное, чтоб на месте оказалась!
— За это не волнуйся!
— Хорошо… Тогда мы погнали!
По городу ехали небыстро — чтобы осмотреться. К овощебазе приехали на двух машинах. Первая — с местным водителем и Пай-Паем — обогнула площадь, остановилась в ее дальнем углу. Пай-Пай должен был наблюдать за тем, что происходит, и в Москве доложить обо всем Лейтенанту. Он возвращался в столицу своим ходом. Вторая машина — тоже с тульским номером и шофером — вначале отстала, сделала несколько ложных ходов, чтобы уйти от возможной слежки. Вместе с водилой в ней находились Лейтенант и Кабан. Взрывное устройство было у Кабана — на втором сиденье, рядом с дверцей. Все было предусмотрено. Костя-таксист остался у гаража — в последний момент он должен был вывести отгуда «Тойоту». Местные крутые бойцы расползлись по знакомым, по присутственным местам — там должны были официально засвидетельствовать их алиби.
— Поворачиваем к овощебазе, — Лейтенант оценил обстановку и принял решение.
Водила — в прошлом спортсмен-автогонщик — чувствовал себя спокойно: пол-лица его закрывали огромные черные очки, в куртке лежал гонорар за работу — сумма, равная его заработку за год безупречной тренерской деятельности.
— Разворачиваемся…
Мотор работал как часы.
Народу на улицах было мало — до обеда еще далеко. Сбоку, у маленького магазинчика, стояли покупатели — мужчина и женщина. Водителя они не волновали: номера машины были все равно чужие, давно аннулированные.
Главное же; можно было давать, голову на заклад — Иван Ефимович никогда не рискнет обратиться со своей бедой в милицию. Это и являлось самым притягательным в рэкете. Полная безнаказанность со стороны силовых структур! Они вышли на последнюю прямую.
Красавица машина, иностранка, удивительная бабочка, залетевшая из далеком страны, навороченная, с дополнительными проблесковыми маяками, молдингами, противоугонными и прочими штучками, стояла манящая, недоступная.
До нее оставалось сто… Пятьдесят… Двадцать пять… Двадцать метров…
Кабан приоткрыл дверцу и без размаха, легко бросил свою игрушку под чужую машину.
Они уже удалялись.
Позади рвануло — куски металла, дверцу словно подкинуло упругой воздушной волной. От овощебазы пошел черный дым. Его сначала несло по площади низко, но налетевший ветер поднял черный шлейф вверх. Теперь он был выше электропроводов, поднимался к. крышам высоких блочных домов.
Лейтенант оглянулся. У основания черных клубов виднелся огненный факел.
— Привет, Иван Ефимович!
Туляк-водила отлично знал топографию города. Они появились в поселке совсем с другой стороны. Перламутровая «Тойота» и водитель Константин их уже ждали. Водила загнал «жигуль» в гараж. На нем сразу начали менять номера.
Лейтенант и Кабан пересели в иномарку.
— Пока! — Лейтенант махнул рукой из кабины.
Костя уже крутил баранку — катил к скоростняку Тула — Москва.
Игумнов вместе с Цукановым и двумя гаишниками встречал их у поста ГАИ на въезде в Москву. Симферопольский катала не обманул — это была машина, о которой он рассказал, и люди, с которыми связан был поездник.
Самого Пай-Пая, однако, с ними не было.
— Прошу выйти!
— Пожалуйста.
Все трое вышли.
Был самый солнцепек.
С молодым, стройным, в модном костюме, с платочком в верхнем кармашке, ехавшим на переднем сиденье, рядом с водителем, разбирался Цуканов.
— Документы, пожалуйста…
— Сначала — вы!
— Прошу!
— «Линейное отделение милиции… Станция… — прочитал вслух молодой. — Замнач отделения Цуканов Владимир Васильевич…»
Он пожал плечами:
— Я уже забыл даже, когда ездил поездом…
Пока гаишники разбирались с водителем, Игумнов просмотрел паспорта пассажиров. Оба жили на территории сорок девятого отделения. «Тойота» принадлежала хорошо одетому, с платочком, он отрекомендовался тренером спорткомплекса; внешность второго — не менее центнера дикого мяса, гипертрофированные мускулы — говорила сама за себя.
Цуканов тем временем задал необходимые вопросы: «Откуда?», «Куда?» Постарался не пережать.