Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Александр Смирнов
Раб и Царь
Часть 1 – Раб
Пролог
В родительскую субботу самым посещаемым местом, несомненно, являются кладбища. Как маленькие ручейки, идущие со всех сторон, люди соединяются в огромную реку и втекают на последние пристанища своих родных и знакомых, чтобы вспомнить о них, помянуть или пообщаться с ними. Ведь никто не знает, что там, за последней чертой. Может быть, они, их знакомые или родные ждут их и смотрят на них? Может быть, они вовсе не канули в Лету, а просто находятся в другом состоянии и продолжают то, что начали здесь, на земле? Этого наверняка не знает никто. И поэтому, наверное, многие из этого людского потока, независимо от того, верят они в Бога или нет, заходят в храм, который есть на каждом кладбище, чтобы поставить свечку и помолиться за упокой своих близких.
Немолодой уже мужчина с дочкой с общим потоком вошли в церковь, купили свечки, поставили их у распятья и стали слушать священника, который не то пел, не то говорил свои молитвы. Выйдя из храма, они свернули на дорожку и отделились от общего потока.
– Папа, а почему в церкви всех называют рабами? – спросила девушка. – Сами священники говорят, что Бог создал человека свободным. Только он может принять решение – верить ему или нет. А они всё раб божий, да раб…
– Честно говоря, мне и самому это не нравится, но, если задуматься, по большому счёту, они, наверное, правы.
– Вот тебе и на! Это почему же правы? Разве я не свободный человек?
– Теоретически, да.
– Почему только теоретически? Я свободна! Хочу – иду с тобой на кладбище, хочу – не иду.
– Почему же ты не пошла вчера?
– Просто сегодня родительская суббота.
– Вот видишь, у тебя есть обстоятельства, с которыми ты вынуждена считаться, следовательно, ты уже не свободна.
– Но мы все вынуждены считаться с обстоятельствами. По-твоему, все люди рабы?
– Нет, я так не сказал. Считаться с обстоятельствами – это не значит быть рабом. Раб – тот, кто полностью попадает в их зависимость. Этих обстоятельств много. Можно быть рабом денег, можно рабом власти, можно – рабом собственных заблуждений, одним словом, этих обстоятельств достаточно. Но, по большому счёту, все обстоятельства сводятся к двум: добро и зло.
– Значит, как ни крути, всё равно раб?
– Абсолютной свободы не бывает. Человек свободен только в одном. Он свободно делает выбор, чьим рабом быть: Христа или Антихриста.
– Интересная у тебя логика.
– Я тебе уже говорил, что, по большому счёту, церковь права, а жить надо только по большому счёту.
– Всё равно мне непонятно…
– Это естественно. Для того, чтобы разобраться в этих вопросах, дана целая жизнь и, увы, выбор не всегда в пользу Христа.
– Папа, а ты разобрался?
Мужчина остановился и тяжело вздохнул.
– Моя жизнь ещё не закончена, – сказал мужчина, тяжело вздыхая. – Ну и жара! А ещё топать и топать, да ещё ты со своими рабами.
– Папа, давай в тенёчке посидим, смотри, вон скамеечка, – девушка показала на скамейку, стоящую возле могилы в тени дерева.
Мужчина с девушкой подошли к могиле и сели на скамейку.
– Смотри, папа, какая странная могила.
Девушка показала на надгробную плиту. Плита была расколота надвое. Отломанная часть отсутствовала, а на оставшейся большими буквами было написано слово – Раб.
– Наверное, дерево упало, – предположила девушка. – Интересно, какая у него была в действительности фамилия? Рабановский, Рабинский, Рабушин, – начала она гадать.
– Рабов Владимир Николаевич, – сказал мужчина.
– Ты что, знал его?
– Да.
– Нехорошо, был человек, была фамилия, а теперь как будто здесь раб лежит.
– А здесь раб и лежит. Никакой ошибки нет.
– Раб? – удивилась девушка. – Папа, расскажи, почему раб?
Немолодой уже мужчина с дочкой с общим потоком вошли в церковь, купили свечки, поставили их у распятья и стали слушать священника, который не то пел, не то говорил свои молитвы. Выйдя из храма, они свернули на дорожку и отделились от общего потока.
– Папа, а почему в церкви всех называют рабами? – спросила девушка. – Сами священники говорят, что Бог создал человека свободным. Только он может принять решение – верить ему или нет. А они всё раб божий, да раб…
– Честно говоря, мне и самому это не нравится, но, если задуматься, по большому счёту, они, наверное, правы.
– Вот тебе и на! Это почему же правы? Разве я не свободный человек?
– Теоретически, да.
– Почему только теоретически? Я свободна! Хочу – иду с тобой на кладбище, хочу – не иду.
– Почему же ты не пошла вчера?
– Просто сегодня родительская суббота.
– Вот видишь, у тебя есть обстоятельства, с которыми ты вынуждена считаться, следовательно, ты уже не свободна.
– Но мы все вынуждены считаться с обстоятельствами. По-твоему, все люди рабы?
– Нет, я так не сказал. Считаться с обстоятельствами – это не значит быть рабом. Раб – тот, кто полностью попадает в их зависимость. Этих обстоятельств много. Можно быть рабом денег, можно рабом власти, можно – рабом собственных заблуждений, одним словом, этих обстоятельств достаточно. Но, по большому счёту, все обстоятельства сводятся к двум: добро и зло.
– Значит, как ни крути, всё равно раб?
– Абсолютной свободы не бывает. Человек свободен только в одном. Он свободно делает выбор, чьим рабом быть: Христа или Антихриста.
– Интересная у тебя логика.
– Я тебе уже говорил, что, по большому счёту, церковь права, а жить надо только по большому счёту.
– Всё равно мне непонятно…
– Это естественно. Для того, чтобы разобраться в этих вопросах, дана целая жизнь и, увы, выбор не всегда в пользу Христа.
– Папа, а ты разобрался?
Мужчина остановился и тяжело вздохнул.
– Моя жизнь ещё не закончена, – сказал мужчина, тяжело вздыхая. – Ну и жара! А ещё топать и топать, да ещё ты со своими рабами.
– Папа, давай в тенёчке посидим, смотри, вон скамеечка, – девушка показала на скамейку, стоящую возле могилы в тени дерева.
Мужчина с девушкой подошли к могиле и сели на скамейку.
– Смотри, папа, какая странная могила.
Девушка показала на надгробную плиту. Плита была расколота надвое. Отломанная часть отсутствовала, а на оставшейся большими буквами было написано слово – Раб.
– Наверное, дерево упало, – предположила девушка. – Интересно, какая у него была в действительности фамилия? Рабановский, Рабинский, Рабушин, – начала она гадать.
– Рабов Владимир Николаевич, – сказал мужчина.
– Ты что, знал его?
– Да.
– Нехорошо, был человек, была фамилия, а теперь как будто здесь раб лежит.
– А здесь раб и лежит. Никакой ошибки нет.
– Раб? – удивилась девушка. – Папа, расскажи, почему раб?
Глава 1
Это было первого сентября, я тогда в третьем классе был. Встретившись после летних каникул, мы с ребятами наперебой делились своими впечатлениями. Каждому хотелось рассказать свою историю, и каждый старался перекричать друг друга. В классе стоял такой шум, что никто не заметил, как прозвенел звонок, и в класс вошла учительница. Она держала за руку незнакомого мальчика. Остановившись у двери, она молча стояла с незнакомцем и ждала, когда класс успокоится. Наконец мы заметили её, и шум стал стихать. Школьники заняли свои места и замолчали. Я тоже занял своё место и стал разглядывать нового ученика. «Наверное, ко мне посадят», – подумал я. У меня, единственного в классе, не было соседа по парте. Вот и отлично! А то я всю прошлую четверть один просидел! Даже поговорить не с кем.
– Ребята! Это ваш новый товарищ, Володя Рабов. Он будет учиться в нашем классе, – сказала учительница.
– Кто, кто? – не расслышал Мишка, который сидел на последней парте. – Рябов?
– Не Рябов, а Рабов, – поправил его новенький. – От слова Раб.
– Значит, Раб, – засмеялся Мишка.
Новенького, действительно посадили за мою парту. Он сел за неё, достал тетрадку и, дождавшись, когда учительница отошла, спросил:
– Привет! Тебя как зовут?
– Саня, – ответил я. – Ты на Мишку не обижайся, он у нас всем прозвища даёт.
– А я и не обижаюсь. У меня фамилия такая. В прошлой школе меня тоже Рабом звали.
Урок промчался быстро. На перемене мы выбежали в коридор и Раба окружили ребята.
– Ты откуда к нам пришёл? – спросил его Мишка.
– Нас с Вологды перевели. Мой папа – военный. Теперь мы здесь жить будем.
– А где? – не унимался Мишка.
– Пока в офицерском общежитии, а потом нам квартиру дадут.
– Ну да, размечтался! Мой папа тоже офицер, но ему никто никакой квартиры не даёт.
– А моему дадут, потому что если мой папа чего-то захочет, то он всегда это получит.
– Это почему же твоему дадут, а моему нет?
– Потому что мой главный, а твой нет.
– А почему ты думаешь, что твой главный, а мой нет? Может быть, мой папа тоже главный.
– Двух главных не бывает. Если мой папа главный, значит твой главным быть не может.
Неизвестно, чем бы закончился этот спор, если бы не звонок. Ребята с шумом и криком побежали на физкультуру. Мы с Рабом, взявшись за руки, тоже последовали их примеру.
В раздевалке я заметил на ногах у новенького длинные полосы синяков.
– Что это у тебя? Ты упал где-то?
– Нет, это отец.
– За что он так тебя?
– Да ни за что. Чтобы служба мёдом не казалась.
– Это как это?
– Ну, понимаешь, все и всегда должны помнить, кто главный. Мой папа всегда и везде главный.
– А бить-то зачем?
– Он главный, и если он это делает, значит, так надо. Разве не понятно?
– Нет, – удивлённо ответил я. – Меня никто и никогда не бил.
– Поэтому ты никогда не будешь главным, – серьёзно ответил Раб.
– А ты будешь?
– Я буду, – твёрдо ответил он.
– А как же твой папа?
– Это он сейчас главный, а когда я вырасту, то главным буду я.
– И ты его тоже ремнём будешь бить?
– Взрослых ремнём не бьют. Они и так знают, что главным надо подчиняться.
Непонятно как, но Раб за короткое время стал главным в классе. Я не помню ни одного мероприятия, где бы он отсутствовал. Во всех играх и проказах Раб был лидером, и все беспрекословно подчинялись ему. Хотя с одноклассниками он не водил особой дружбы. На переменках он часто бегал к старшим классам и там пропадал до самого звонка. Одноклассникам не нравилась его дружба со старшеклассниками но, привыкнув, они перестали обращать на это внимание. Он был той тёмной лошадкой, которая, обладая огромным авторитетом, умудрялась всегда быть наглухо закрытой для окружающих. Вероятно, и для меня он был бы закрыт, если бы не сидел со мной за одной партой. Здесь у него шансов не оставалось. Сидя со мной рядом в течение целого дня, он, вольно или невольно, вынужден был общаться со мной и высказывать своё мнение.
– А почему ты всё время убегаешь куда-то? – как-то спросил я его. – Неужели тебе с нами неинтересно?
– А разве тебе самому интересно? Что ты нового можешь узнать у них? – Он пренебрежительно посмотрел в сторону класса.
– А ты? Что ты нового узнал у них?
– Ты знаешь, например, как дети появляются? – Я от удивления раскрыл рот. – А я знаю.
– Но им-то с тобой разве интересно? От тебя-то они нового ничего не узнают.
– Это неважно. Зато я им нужен. Они, когда в туалете курят, меня на стрёму ставят.
– Куда, куда? – не понял я.
– На стрёму. Смотреть, чтобы учитель не поймал их.
– И что, тебе это интересно – у туалета стоять?
– У туалета стоять неинтересно, но они там главные, и я обязан выполнять всё, что они скажут.
– Нет, с нашими играть лучше. Не надо у туалета стоять. И главных у нас нет. У нас все равны.
– Нет, – ответил он резко. – У нас тоже есть главный. Это я. И если кто-то забыл, то я могу напомнить.
От его слов у меня мурашки побежали по спине.
После уроков у нас был классный час. Мы должны были выбрать старосту класса. Учительница предложила нам выдвигать кандидатуры и села за свой стол, не мешая познавать первые уроки демократии. Моментально в классе поднялся крик. Каждый хотел предложить на эту должность своего приятеля или подругу. При этом, каждый старался отвести под любым предлогом кандидатуру товарища и приукрасить свою. Учительница сидела за столом и только улыбалась. Видимо, она намеренно решила не вмешиваться в выбор учеников, для того, чтобы взять инициативу в свои руки только после того, как класс зайдёт в тупик.
Мало-помалу шум стал стихать, и среди детских голосов всё чаще и чаще стало звучать имя Никиты Петрова. Учительница уже собралась вмешаться в ход собрания, как неожиданно встал Раб.
– А я считаю, что Никита не может быть старостой, – неожиданно заявил он.
Шум в классе сразу прекратился.
– И почему же ты так считаешь? – поинтересовалась учительница.
– Потому, что он учится неважно. У него по математике тройка, а ещё потому, что он трус, – ответил Раб.
– Во-первых, мы здесь не математика выбираем, а старосту, а во-вторых, почему ты считаешь его трусом?
– Командир должен быть всегда лучше своих подчинённых, значит, и учиться он должен лучше всех.
– Ну, а что ты скажешь насчёт труса? Такие слова нельзя так просто говорить. Надеюсь, ты понимаешь это?
– Он сам не выдвигал себя на эту должность, значит, он боится.
– Он не боится, а стесняется, – выкрикнул Мишка. – Себя предлагать неприлично.
– Боится или стесняется, это одно и то же, – тут же ответил Раб. – Какой же он командир, если он застенчивый, как девица.
– А ты сам кого предлагал? – уже не говорил, а кричал Мишка. – Я что-то твоего голоса вообще не слышал.
– Я себя предлагаю, – спокойно ответил Раб.
В классе воцарилось гробовое молчание.
– Во-первых, я учусь лучше Никиты, а во-вторых, в классе все уважают меня.
– Тебя не уважают, а боятся, потому что ты к старшеклассникам бегаешь.
– Это ты так говоришь, потому что завидуешь мне. Тебя-то никто не предлагал. А себя назвать у тебя смелости не хватило.
Учительница, видя, что собрание может выйти из-под контроля, тут же вмешалась.
– Итак, выдвинуты две кандидатуры, – подытожила она. – Никита Петров и Володя Рабов. Ещё будут предложения?
Класс как будто онемел. Раб стоял за своей партой и обводил всех таким взглядом, от которого становилось жутко.
– Тогда давайте голосовать. Кто за Никиту, прошу поднять руку, – скомандовала учительница.
Раб продолжал сверлить всех своими глазами. Из всего класса поднялась всего одна Мишкина рука.
– Кто против? – спросила учительница.
Класс не реагировал на её слова.
– Кто за Володю Рабова?
Раб поднял свою руку вверх. По мере того, как он обводил взглядом класс, руки учеников послушно поднимались вверх. Только одна Мишкина рука не послушалась Раба и осталась лежать на парте.
– Кто против? – продолжала учительница.
Мишкина рука молнией взметнулась вверх.
– Нельзя ему старостой, – кричал он. – Он же злой, разве вы этого не видите?
Однако изменить уже было ничего невозможно. Решение было принято подавляющим числом голосов. Раб даже не обернулся на Мишкин выкрик. Он сидел рядом со мной совершенно спокойно. Только перед самым концом классного часа он повернулся ко мне и сказал:
– А ты говорил, что у нас нет главных. Запомни, главный должен быть везде, и в нашем классе главный – я.
На следующий день Мишка не пришёл в школу. Не было его и всю следующую неделю.
– Надо бы навестить Мишку, – как-то предложил Никита.
– Вот ты и навести его сегодня, – сказал ему Раб.
– Я не могу, у меня бассейн сегодня. Может быть, кого-нибудь другого попросим?
– Никого просить не надо, – возразил Раб. – Это не просьба, а приказ. Ничего с твоим бассейном не случится. Сходишь сегодня к Мишке, а завтра доложишь. Потом купайся в своём бассейне, сколько тебе хочется.
Утром Никита вошёл в класс, когда все ребята сидели за своими партами. Учительницы ещё не было. Проходя мимо Раба, он остановился.
– У него сотрясение мозга. Его избили, когда он в школу шёл.
– Кто избил? – спросил Раб.
– Он не знает. На него сзади напали. Его мама в милицию ходила, но они никого не нашли. Мишка ничего им рассказать не может.
– Что же он им может рассказать, – спокойно ответил Раб, – если ему по голове настучали.
– Что же теперь делать? – спросил Никита.
– Ничего, ты всё уже сделал. Иди в свой бассейн.
Ни у кого не было ни малейшего сомнения, что избили Мишку старшеклассники по просьбе Раба. Но никто ничего вслух не говорил. Все сидели молча и ждали, когда в класс придёт учитель.
Мишка больше в класс не вернулся. Родители перевели его в другую школу. Один раз приходил милиционер. Он вызывал в учительскую всех по одному и долго разговаривал с каждым. И, хотя все в случившемся подозревали Раба, милиционеру никто ничего не сказал. Мишкино место освободилось. Я пересел к Никите, а Раб оставался сидеть один.
Наш класс был лучшим в школе. Все мероприятия, которые проводились, выполнялись безукоризненно. Если какой-то ученик получал неуд, это было «ЧП». Староста тут же записывал что-то в свою тетрадочку, а потом подходил к ученику и говорил:
– Тебе надо исправить оценку. Ты понял?
Ученик робко кивал головой, и оценка немедленно исправлялась.
Так продолжалось до пятого класса. Раб оказался прав. Его отец получил квартиру, и староста был переведён в другую школу.
Может быть, я и забыл бы об его существовании, но жизнь сложилась так, что мне не один раз ещё приходилось сталкиваться с Рабом или слышать о нём.
Окончив школу, я успешно поступил в институт. Отыскав свою фамилию в списках, я как на крыльях полетел домой, чтобы обрадовать своих родителей. Я даже не обратил внимания, что за моей фамилией стояла фамилия Рабов. Когда первого сентября я входил в аудиторию, то в дверях столкнулся с Рабом.
– Раб! Это ты? Вот уж не ожидал тебя увидеть!
– Саня?! Вот так встреча! Недаром говорится: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся».
– Слушай, надо бы нам отметить нашу встречу! Кстати, ты извини, что я тебя школьным прозвищем назвал. А то ещё услышит кто-то и опять прилипнет к тебе.
– Ты знаешь, я на это уже внимания не обращаю. Услышит кто-нибудь или нет, всё равно меня им окрестят. Вот уж подложил мне свинью папенька. Хоть фамилию меняй.
– Кстати, насчёт папеньки? Он у тебя ещё служит, или в отставку ушёл?
– Не ушёл. Это его ушли. Пришли молодые, здоровые, умные. Пришлось освобождать место. “Се ля ви” – всему когда-нибудь приходит конец.
Конечно, я уже и думать забыл про наши школьные годы. Шутка ли сказать – семь лет прошло! Да и кем мы тогда были? Глупыми детьми? Теперь передо мной стоял совершенно другой человек: высокий, умный, красивый. Да и я был уже другим. Изменилось абсолютно всё: и внешность, и мысли, и цели, которые перед нами стояли. Мы были старые знакомые и одновременно совершенно незнакомые люди. И, тем не менее, нам обоим требовалось общение. Не потому, что мы были дружны в школе, скорее всего, это было любопытство. Нам очень хотелось узнать, как мог измениться человек, которого знал столько лет.
К сожалению, нам не дали договорить. Прозвенел звонок, и студенты заняли места в ожидании преподавателя.
Как только закончились лекции, мы с Рабом пошли в кафе, чтобы закончить разговор, который начали, и заодно отметить нашу встречу.
За столиком мы с любопытством смотрели друг на друга.
– Ну что, надо за встречу выпить? – спросил Володя. Он налил в рюмки вина.
– Святое дело!
Рюмки звякнули, и приятная теплота разлилась по всему телу. Хмель немного ударил в голову, и мы уже разговаривали, как неразлучные друзья, будто бы и не было тех семи лет, которые изменили нас до неузнаваемости.
– Так ты про отца не дорассказал. Что с ним произошло?
– В принципе, ничего интересного. Стал жертвой очередной кампании.
– Какой ещё кампании?
– Понимаешь, в армии время от времени начинают бороться с дедовщиной, вот он под горячую руку и попался. Кто-то положил глаз на его место, пришли дяди в лампасах и стали рубить сук, на котором сидят.
– Какой сук?
– Я про дедовщину. Бороться с ней – это рубить сук, на котором сидишь.
– Значит, ты считаешь, что дедовщина – это тот сук, на котором держится вся армия?
– Почему только армия? На этом принципе всё в стране держится. Вспомни, как Советский союз стал сверхдержавой. Половина страны в лагерях сидела и работала, а вторая половина стучала друг на друга.
– Но это же рабский труд! В таком случае давай и Гитлера и Геббельса оправдаем. Они тоже для своей страны старались.
– Они побеждённые, поэтому никто оправдывать их не будет. На войне прав только победитель.
По мере того, как вино всё сильнее и сильнее ударяло нам в головы, голос наш становился всё громче и громче. Мы даже не заметили, как у нашего столика образовалась небольшая группа людей, которая с большим вниманием наблюдала за нашей дискуссией.
– Да чёрт с ним, с Гитлером, – перебил я Раба, – давай вернёмся к нашим баранам. Что у твоего бати случилось?
– Да, в принципе, ничего особенного. К ним в часть поступила партия новобранцев. Ну, как водится, ребятам дали «прописку». Одному по почкам немного попало. А он возьми ночью и обоссысь кровью. Представляешь, это во время работы этой комиссии.
– Кровью?! И ты так спокойно об этом говоришь? Я слышал, что эти «прописки» в тюрьмах делают. Что же, наша армия не по уставу, а по понятиям живёт? Так же только бандиты поступают.
– Ну, ты не передёргивай. Живёт армия по уставу. Только надо понимать, что есть законы писаные, а есть неписаные.
– Ты знаешь, все эти неписаные законы у Солженицына хорошо описаны.
– Тоже мне, нашёл авторитет! Солженицын. Он же сам бывший ЗЭК. Да ещё враг народа.
– И нобелевский лауреат, к тому же!
– А ты знаешь, почему он нобелевским лауреатом стал? Тогда холодная война была. Всё, что делалось против нашей страны, щедро оценивалось на Западе. Вот ему там и дали эту премию за то, что он собственную страну грязью обливал. Будь моя воля, я бы его снова на зону послал, пусть теперь там «В круге втором» напишет.
Резкий удар по столу заставил нас вздрогнуть. Пожилой мужчина, не сдержав эмоций, так ударил кулаком, что мы тут же замолчали.
– Правильно говоришь, парень! Давить таких писак надо!
Мужчина подвинул свой стул к нашему столику и, перенеся со своего стола водку и закуску, без всякого разрешения обосновался за нашим столом.
– Я хочу выпить за тебя! – Мужчина похлопал Раба по плечу. – Честно говоря, мне не очень-то нравится современная молодёжь. Но вижу, что я заблуждался. Нет, не все ещё продались.
Мужчина налил себе и нам водки и поднял свою стопку. Раб заулыбался и залпом выпил.
– А ты что не пьёшь? – спросил меня мужчина.
– Да мы вино пили… А водку с вином мешать…
– Экий ты нерусский! Вот у своего приятеля учись, – он с гордостью посмотрел на Раба. – Главное, градус понижать нельзя. А что касается водки, так это самый русский напиток.
Я залпом выпил водку.
– Неужели вы считаете, – спросил я нашего собеседника, – что рабский труд может быть плодотворным?
– А ты у своего Солженицына спроси. Где во время войны современная техника создавалась? В шарашках, – ответил сам на свой вопрос собеседник. – А полководцы откуда на фронт пришли? Опять-таки из зоны.
– Это вы так говорите, потому что у вас никто не сидел. Если бы из ваших кого-нибудь посадили, у вас бы другая точка зрения была.
– И опять ты ошибаешься, парень. У меня отец десять лет отсидел. А скажи ему что-нибудь про Сталина, так он тебе всю глотку перегрызёт.
– Ну, тогда я ничего не понимаю, – развёл я руками.
– То-то и оно. – Обнял меня собеседник по-отечески. – Что ты всё заладил, раб да раб… Это, понимаешь, смотря кому служить. Если великой державе, так я и рабом за честь сочту.
К столику подсел ещё один незнакомец.
– Пётр, – представился он. – Я про армию хочу сказать. Вот вы, демократы, – Пётр посмотрел на меня, – армию с грязью смешать готовы. А спроси вас, служили вы в ней? Так вот, мне кажется, что нет. А я служил. Старшиной был. Так вот, что я вам скажу, то, что вы рабством и дедовщиной обзываете, не что иное, как элементарный порядок называется. И то, что старослужащие командирам помогают порядок поддерживать, так разве это преступление?
– Я не про порядок говорю, – возразил я ему, – а про дедовщину. Вы отбивание почек порядком называете?
– Ну, если честно, то и почки тоже. Каждый присягу даёт, каждый клянётся переносить все тяготы и невзгоды воинской службы. Клятву-то он даёт, да только переносить никаких тягот не собирается. Каждый норовит улизнуть от службы. Я хочу спросить, а кто родине служить будет? До таких патриотов можно достучаться, только если им по почкам стучать.
К столику стали подсаживаться ещё какие-то люди. Они громко о чём-то кричали и стучали кулаками. Каждый из них считал своим долгом обругать демократов и провозгласить тост. Не пить было нельзя. Они так смотрели, как будто ты Родину предаёшь. В голове всё завертелось. И, хотя она уже плохо соображала, я совершенно чётко осознавал, что в нашем споре с Рабом абсолютно все разделяли его позицию, и никто не поддержал меня.
Я зачем-то попытался встать, но ноги как-то разъехались, и я снова плюхнулся на стул.
– Ух, как развезло твоего друга, – услышал я чей-то голос.
– На воздух ему надо! – говорил другой.
Меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Уж не знаю, где и сколько меня выгуливали, но пришёл я в себя от того, что Раб водил бутылочкой с нашатырём у моего носа.
– Где это мы? – спросил я Раба.
– О! Очухался! В садике мы. Не домой же тебя вести в таком виде? Ты хоть помнишь что-нибудь?
– Помню, в кафе были, – начал вспоминать я. – Помню, мужики какие-то набежали. А потом ничего не помню.
– А потом ты этих мужиков рабами обзывал, а они тебе пытались доказать, что это не так.
– Ну и как, доказали?
– Наверняка доказали бы, да твоё счастье, что ты сломался.
– А то бы что?
– А то бы они тебе по почкам начали доказывать, что ты не прав, – засмеялся Раб.
Мы ещё час ходили по городу. Володя посмотрел на меня и тоном, не терпящим возражения, скомандовал.
– Теперь можно домой.
Он проводил меня до дверей квартиры, нажал на звонок и, услышав за дверью шаги, быстро ушёл.
Мысленно я уже представлял, как меня встретят родители. То, что головомойка мне обеспечена, я нисколько не сомневался.
Дверь открыл папа.
– Ой! Только два часа ночи, а ты уже дома? – пошутил он. – Ты великолепно выглядишь!
В коридор вышла мама.
– Да хватит тебе! – осадила она отца. – Ему сейчас выспаться надо. Завтра поговорите. Только не забудь и себя вспомнить. Помнишь, как ты набрался на первом курсе? Тогда я тебя еле домой доволокла.
Я добрался до кровати, разделся и рухнул на неё.
Утром, когда я проснулся, голова была свежая. Я сразу вспомнил, что было вчера. Но стоило мне встать на ноги, как снова всё закружилось и тело заныло.
– С пробуждением, Сашенька! Как головка? – встретил меня отец.
– Ох! – только и смог я выговорить.
– Пошли рассол пить. Сейчас лечиться будем.
Мы пошли с ним на кухню. Мама уже хлопотала у плиты. На столе стояла трёхлитровая банка с огурцами.
– Давай, лечись, – мама указала на банку. – Ты что пил-то вчера?
– Сначала вино, а потом водку.
– Ерша хватанул, – сказал отец. – Хорошо, что ещё с пивом не мешал. Запомни, Саня, вино с водкой никогда мешать нельзя.
– А мне сказали, что градус нельзя понижать.
– Это кто же тебя так просветил?
– Мужик какой-то.
Мама с папой расхохотались.
– Честно говоря, я думал, что вы меня ругать будете. А вы смеётесь.
– Кончилось время тебя ругать. Взрослым ты стал. А то, что ты силы свои не рассчитал, так это даже и к лучшему.
– Да чего же хорошего? Голова как помойное ведро.
– Вот в этом вся наука и есть, – сказала мама. – Ты сегодня себя целый день свиньёй чувствовать будешь. И норму свою на всю жизнь запомнишь. Не расстраивайся, через это все парни проходят. Было бы хуже, если бы ты сегодня встал, как огурчик.
– Хорошо, что сегодня в институт не надо, – пряча улыбку, сказал отец. – Представляешь, с какой физиономией ты бы сегодня показался там? Это вы что, всей группой так первое сентября отметили?
– Ребята! Это ваш новый товарищ, Володя Рабов. Он будет учиться в нашем классе, – сказала учительница.
– Кто, кто? – не расслышал Мишка, который сидел на последней парте. – Рябов?
– Не Рябов, а Рабов, – поправил его новенький. – От слова Раб.
– Значит, Раб, – засмеялся Мишка.
Новенького, действительно посадили за мою парту. Он сел за неё, достал тетрадку и, дождавшись, когда учительница отошла, спросил:
– Привет! Тебя как зовут?
– Саня, – ответил я. – Ты на Мишку не обижайся, он у нас всем прозвища даёт.
– А я и не обижаюсь. У меня фамилия такая. В прошлой школе меня тоже Рабом звали.
Урок промчался быстро. На перемене мы выбежали в коридор и Раба окружили ребята.
– Ты откуда к нам пришёл? – спросил его Мишка.
– Нас с Вологды перевели. Мой папа – военный. Теперь мы здесь жить будем.
– А где? – не унимался Мишка.
– Пока в офицерском общежитии, а потом нам квартиру дадут.
– Ну да, размечтался! Мой папа тоже офицер, но ему никто никакой квартиры не даёт.
– А моему дадут, потому что если мой папа чего-то захочет, то он всегда это получит.
– Это почему же твоему дадут, а моему нет?
– Потому что мой главный, а твой нет.
– А почему ты думаешь, что твой главный, а мой нет? Может быть, мой папа тоже главный.
– Двух главных не бывает. Если мой папа главный, значит твой главным быть не может.
Неизвестно, чем бы закончился этот спор, если бы не звонок. Ребята с шумом и криком побежали на физкультуру. Мы с Рабом, взявшись за руки, тоже последовали их примеру.
В раздевалке я заметил на ногах у новенького длинные полосы синяков.
– Что это у тебя? Ты упал где-то?
– Нет, это отец.
– За что он так тебя?
– Да ни за что. Чтобы служба мёдом не казалась.
– Это как это?
– Ну, понимаешь, все и всегда должны помнить, кто главный. Мой папа всегда и везде главный.
– А бить-то зачем?
– Он главный, и если он это делает, значит, так надо. Разве не понятно?
– Нет, – удивлённо ответил я. – Меня никто и никогда не бил.
– Поэтому ты никогда не будешь главным, – серьёзно ответил Раб.
– А ты будешь?
– Я буду, – твёрдо ответил он.
– А как же твой папа?
– Это он сейчас главный, а когда я вырасту, то главным буду я.
– И ты его тоже ремнём будешь бить?
– Взрослых ремнём не бьют. Они и так знают, что главным надо подчиняться.
Непонятно как, но Раб за короткое время стал главным в классе. Я не помню ни одного мероприятия, где бы он отсутствовал. Во всех играх и проказах Раб был лидером, и все беспрекословно подчинялись ему. Хотя с одноклассниками он не водил особой дружбы. На переменках он часто бегал к старшим классам и там пропадал до самого звонка. Одноклассникам не нравилась его дружба со старшеклассниками но, привыкнув, они перестали обращать на это внимание. Он был той тёмной лошадкой, которая, обладая огромным авторитетом, умудрялась всегда быть наглухо закрытой для окружающих. Вероятно, и для меня он был бы закрыт, если бы не сидел со мной за одной партой. Здесь у него шансов не оставалось. Сидя со мной рядом в течение целого дня, он, вольно или невольно, вынужден был общаться со мной и высказывать своё мнение.
– А почему ты всё время убегаешь куда-то? – как-то спросил я его. – Неужели тебе с нами неинтересно?
– А разве тебе самому интересно? Что ты нового можешь узнать у них? – Он пренебрежительно посмотрел в сторону класса.
– А ты? Что ты нового узнал у них?
– Ты знаешь, например, как дети появляются? – Я от удивления раскрыл рот. – А я знаю.
– Но им-то с тобой разве интересно? От тебя-то они нового ничего не узнают.
– Это неважно. Зато я им нужен. Они, когда в туалете курят, меня на стрёму ставят.
– Куда, куда? – не понял я.
– На стрёму. Смотреть, чтобы учитель не поймал их.
– И что, тебе это интересно – у туалета стоять?
– У туалета стоять неинтересно, но они там главные, и я обязан выполнять всё, что они скажут.
– Нет, с нашими играть лучше. Не надо у туалета стоять. И главных у нас нет. У нас все равны.
– Нет, – ответил он резко. – У нас тоже есть главный. Это я. И если кто-то забыл, то я могу напомнить.
От его слов у меня мурашки побежали по спине.
После уроков у нас был классный час. Мы должны были выбрать старосту класса. Учительница предложила нам выдвигать кандидатуры и села за свой стол, не мешая познавать первые уроки демократии. Моментально в классе поднялся крик. Каждый хотел предложить на эту должность своего приятеля или подругу. При этом, каждый старался отвести под любым предлогом кандидатуру товарища и приукрасить свою. Учительница сидела за столом и только улыбалась. Видимо, она намеренно решила не вмешиваться в выбор учеников, для того, чтобы взять инициативу в свои руки только после того, как класс зайдёт в тупик.
Мало-помалу шум стал стихать, и среди детских голосов всё чаще и чаще стало звучать имя Никиты Петрова. Учительница уже собралась вмешаться в ход собрания, как неожиданно встал Раб.
– А я считаю, что Никита не может быть старостой, – неожиданно заявил он.
Шум в классе сразу прекратился.
– И почему же ты так считаешь? – поинтересовалась учительница.
– Потому, что он учится неважно. У него по математике тройка, а ещё потому, что он трус, – ответил Раб.
– Во-первых, мы здесь не математика выбираем, а старосту, а во-вторых, почему ты считаешь его трусом?
– Командир должен быть всегда лучше своих подчинённых, значит, и учиться он должен лучше всех.
– Ну, а что ты скажешь насчёт труса? Такие слова нельзя так просто говорить. Надеюсь, ты понимаешь это?
– Он сам не выдвигал себя на эту должность, значит, он боится.
– Он не боится, а стесняется, – выкрикнул Мишка. – Себя предлагать неприлично.
– Боится или стесняется, это одно и то же, – тут же ответил Раб. – Какой же он командир, если он застенчивый, как девица.
– А ты сам кого предлагал? – уже не говорил, а кричал Мишка. – Я что-то твоего голоса вообще не слышал.
– Я себя предлагаю, – спокойно ответил Раб.
В классе воцарилось гробовое молчание.
– Во-первых, я учусь лучше Никиты, а во-вторых, в классе все уважают меня.
– Тебя не уважают, а боятся, потому что ты к старшеклассникам бегаешь.
– Это ты так говоришь, потому что завидуешь мне. Тебя-то никто не предлагал. А себя назвать у тебя смелости не хватило.
Учительница, видя, что собрание может выйти из-под контроля, тут же вмешалась.
– Итак, выдвинуты две кандидатуры, – подытожила она. – Никита Петров и Володя Рабов. Ещё будут предложения?
Класс как будто онемел. Раб стоял за своей партой и обводил всех таким взглядом, от которого становилось жутко.
– Тогда давайте голосовать. Кто за Никиту, прошу поднять руку, – скомандовала учительница.
Раб продолжал сверлить всех своими глазами. Из всего класса поднялась всего одна Мишкина рука.
– Кто против? – спросила учительница.
Класс не реагировал на её слова.
– Кто за Володю Рабова?
Раб поднял свою руку вверх. По мере того, как он обводил взглядом класс, руки учеников послушно поднимались вверх. Только одна Мишкина рука не послушалась Раба и осталась лежать на парте.
– Кто против? – продолжала учительница.
Мишкина рука молнией взметнулась вверх.
– Нельзя ему старостой, – кричал он. – Он же злой, разве вы этого не видите?
Однако изменить уже было ничего невозможно. Решение было принято подавляющим числом голосов. Раб даже не обернулся на Мишкин выкрик. Он сидел рядом со мной совершенно спокойно. Только перед самым концом классного часа он повернулся ко мне и сказал:
– А ты говорил, что у нас нет главных. Запомни, главный должен быть везде, и в нашем классе главный – я.
На следующий день Мишка не пришёл в школу. Не было его и всю следующую неделю.
– Надо бы навестить Мишку, – как-то предложил Никита.
– Вот ты и навести его сегодня, – сказал ему Раб.
– Я не могу, у меня бассейн сегодня. Может быть, кого-нибудь другого попросим?
– Никого просить не надо, – возразил Раб. – Это не просьба, а приказ. Ничего с твоим бассейном не случится. Сходишь сегодня к Мишке, а завтра доложишь. Потом купайся в своём бассейне, сколько тебе хочется.
Утром Никита вошёл в класс, когда все ребята сидели за своими партами. Учительницы ещё не было. Проходя мимо Раба, он остановился.
– У него сотрясение мозга. Его избили, когда он в школу шёл.
– Кто избил? – спросил Раб.
– Он не знает. На него сзади напали. Его мама в милицию ходила, но они никого не нашли. Мишка ничего им рассказать не может.
– Что же он им может рассказать, – спокойно ответил Раб, – если ему по голове настучали.
– Что же теперь делать? – спросил Никита.
– Ничего, ты всё уже сделал. Иди в свой бассейн.
Ни у кого не было ни малейшего сомнения, что избили Мишку старшеклассники по просьбе Раба. Но никто ничего вслух не говорил. Все сидели молча и ждали, когда в класс придёт учитель.
Мишка больше в класс не вернулся. Родители перевели его в другую школу. Один раз приходил милиционер. Он вызывал в учительскую всех по одному и долго разговаривал с каждым. И, хотя все в случившемся подозревали Раба, милиционеру никто ничего не сказал. Мишкино место освободилось. Я пересел к Никите, а Раб оставался сидеть один.
Наш класс был лучшим в школе. Все мероприятия, которые проводились, выполнялись безукоризненно. Если какой-то ученик получал неуд, это было «ЧП». Староста тут же записывал что-то в свою тетрадочку, а потом подходил к ученику и говорил:
– Тебе надо исправить оценку. Ты понял?
Ученик робко кивал головой, и оценка немедленно исправлялась.
Так продолжалось до пятого класса. Раб оказался прав. Его отец получил квартиру, и староста был переведён в другую школу.
Может быть, я и забыл бы об его существовании, но жизнь сложилась так, что мне не один раз ещё приходилось сталкиваться с Рабом или слышать о нём.
Окончив школу, я успешно поступил в институт. Отыскав свою фамилию в списках, я как на крыльях полетел домой, чтобы обрадовать своих родителей. Я даже не обратил внимания, что за моей фамилией стояла фамилия Рабов. Когда первого сентября я входил в аудиторию, то в дверях столкнулся с Рабом.
– Раб! Это ты? Вот уж не ожидал тебя увидеть!
– Саня?! Вот так встреча! Недаром говорится: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся».
– Слушай, надо бы нам отметить нашу встречу! Кстати, ты извини, что я тебя школьным прозвищем назвал. А то ещё услышит кто-то и опять прилипнет к тебе.
– Ты знаешь, я на это уже внимания не обращаю. Услышит кто-нибудь или нет, всё равно меня им окрестят. Вот уж подложил мне свинью папенька. Хоть фамилию меняй.
– Кстати, насчёт папеньки? Он у тебя ещё служит, или в отставку ушёл?
– Не ушёл. Это его ушли. Пришли молодые, здоровые, умные. Пришлось освобождать место. “Се ля ви” – всему когда-нибудь приходит конец.
Конечно, я уже и думать забыл про наши школьные годы. Шутка ли сказать – семь лет прошло! Да и кем мы тогда были? Глупыми детьми? Теперь передо мной стоял совершенно другой человек: высокий, умный, красивый. Да и я был уже другим. Изменилось абсолютно всё: и внешность, и мысли, и цели, которые перед нами стояли. Мы были старые знакомые и одновременно совершенно незнакомые люди. И, тем не менее, нам обоим требовалось общение. Не потому, что мы были дружны в школе, скорее всего, это было любопытство. Нам очень хотелось узнать, как мог измениться человек, которого знал столько лет.
К сожалению, нам не дали договорить. Прозвенел звонок, и студенты заняли места в ожидании преподавателя.
Как только закончились лекции, мы с Рабом пошли в кафе, чтобы закончить разговор, который начали, и заодно отметить нашу встречу.
За столиком мы с любопытством смотрели друг на друга.
– Ну что, надо за встречу выпить? – спросил Володя. Он налил в рюмки вина.
– Святое дело!
Рюмки звякнули, и приятная теплота разлилась по всему телу. Хмель немного ударил в голову, и мы уже разговаривали, как неразлучные друзья, будто бы и не было тех семи лет, которые изменили нас до неузнаваемости.
– Так ты про отца не дорассказал. Что с ним произошло?
– В принципе, ничего интересного. Стал жертвой очередной кампании.
– Какой ещё кампании?
– Понимаешь, в армии время от времени начинают бороться с дедовщиной, вот он под горячую руку и попался. Кто-то положил глаз на его место, пришли дяди в лампасах и стали рубить сук, на котором сидят.
– Какой сук?
– Я про дедовщину. Бороться с ней – это рубить сук, на котором сидишь.
– Значит, ты считаешь, что дедовщина – это тот сук, на котором держится вся армия?
– Почему только армия? На этом принципе всё в стране держится. Вспомни, как Советский союз стал сверхдержавой. Половина страны в лагерях сидела и работала, а вторая половина стучала друг на друга.
– Но это же рабский труд! В таком случае давай и Гитлера и Геббельса оправдаем. Они тоже для своей страны старались.
– Они побеждённые, поэтому никто оправдывать их не будет. На войне прав только победитель.
По мере того, как вино всё сильнее и сильнее ударяло нам в головы, голос наш становился всё громче и громче. Мы даже не заметили, как у нашего столика образовалась небольшая группа людей, которая с большим вниманием наблюдала за нашей дискуссией.
– Да чёрт с ним, с Гитлером, – перебил я Раба, – давай вернёмся к нашим баранам. Что у твоего бати случилось?
– Да, в принципе, ничего особенного. К ним в часть поступила партия новобранцев. Ну, как водится, ребятам дали «прописку». Одному по почкам немного попало. А он возьми ночью и обоссысь кровью. Представляешь, это во время работы этой комиссии.
– Кровью?! И ты так спокойно об этом говоришь? Я слышал, что эти «прописки» в тюрьмах делают. Что же, наша армия не по уставу, а по понятиям живёт? Так же только бандиты поступают.
– Ну, ты не передёргивай. Живёт армия по уставу. Только надо понимать, что есть законы писаные, а есть неписаные.
– Ты знаешь, все эти неписаные законы у Солженицына хорошо описаны.
– Тоже мне, нашёл авторитет! Солженицын. Он же сам бывший ЗЭК. Да ещё враг народа.
– И нобелевский лауреат, к тому же!
– А ты знаешь, почему он нобелевским лауреатом стал? Тогда холодная война была. Всё, что делалось против нашей страны, щедро оценивалось на Западе. Вот ему там и дали эту премию за то, что он собственную страну грязью обливал. Будь моя воля, я бы его снова на зону послал, пусть теперь там «В круге втором» напишет.
Резкий удар по столу заставил нас вздрогнуть. Пожилой мужчина, не сдержав эмоций, так ударил кулаком, что мы тут же замолчали.
– Правильно говоришь, парень! Давить таких писак надо!
Мужчина подвинул свой стул к нашему столику и, перенеся со своего стола водку и закуску, без всякого разрешения обосновался за нашим столом.
– Я хочу выпить за тебя! – Мужчина похлопал Раба по плечу. – Честно говоря, мне не очень-то нравится современная молодёжь. Но вижу, что я заблуждался. Нет, не все ещё продались.
Мужчина налил себе и нам водки и поднял свою стопку. Раб заулыбался и залпом выпил.
– А ты что не пьёшь? – спросил меня мужчина.
– Да мы вино пили… А водку с вином мешать…
– Экий ты нерусский! Вот у своего приятеля учись, – он с гордостью посмотрел на Раба. – Главное, градус понижать нельзя. А что касается водки, так это самый русский напиток.
Я залпом выпил водку.
– Неужели вы считаете, – спросил я нашего собеседника, – что рабский труд может быть плодотворным?
– А ты у своего Солженицына спроси. Где во время войны современная техника создавалась? В шарашках, – ответил сам на свой вопрос собеседник. – А полководцы откуда на фронт пришли? Опять-таки из зоны.
– Это вы так говорите, потому что у вас никто не сидел. Если бы из ваших кого-нибудь посадили, у вас бы другая точка зрения была.
– И опять ты ошибаешься, парень. У меня отец десять лет отсидел. А скажи ему что-нибудь про Сталина, так он тебе всю глотку перегрызёт.
– Ну, тогда я ничего не понимаю, – развёл я руками.
– То-то и оно. – Обнял меня собеседник по-отечески. – Что ты всё заладил, раб да раб… Это, понимаешь, смотря кому служить. Если великой державе, так я и рабом за честь сочту.
К столику подсел ещё один незнакомец.
– Пётр, – представился он. – Я про армию хочу сказать. Вот вы, демократы, – Пётр посмотрел на меня, – армию с грязью смешать готовы. А спроси вас, служили вы в ней? Так вот, мне кажется, что нет. А я служил. Старшиной был. Так вот, что я вам скажу, то, что вы рабством и дедовщиной обзываете, не что иное, как элементарный порядок называется. И то, что старослужащие командирам помогают порядок поддерживать, так разве это преступление?
– Я не про порядок говорю, – возразил я ему, – а про дедовщину. Вы отбивание почек порядком называете?
– Ну, если честно, то и почки тоже. Каждый присягу даёт, каждый клянётся переносить все тяготы и невзгоды воинской службы. Клятву-то он даёт, да только переносить никаких тягот не собирается. Каждый норовит улизнуть от службы. Я хочу спросить, а кто родине служить будет? До таких патриотов можно достучаться, только если им по почкам стучать.
К столику стали подсаживаться ещё какие-то люди. Они громко о чём-то кричали и стучали кулаками. Каждый из них считал своим долгом обругать демократов и провозгласить тост. Не пить было нельзя. Они так смотрели, как будто ты Родину предаёшь. В голове всё завертелось. И, хотя она уже плохо соображала, я совершенно чётко осознавал, что в нашем споре с Рабом абсолютно все разделяли его позицию, и никто не поддержал меня.
Я зачем-то попытался встать, но ноги как-то разъехались, и я снова плюхнулся на стул.
– Ух, как развезло твоего друга, – услышал я чей-то голос.
– На воздух ему надо! – говорил другой.
Меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Уж не знаю, где и сколько меня выгуливали, но пришёл я в себя от того, что Раб водил бутылочкой с нашатырём у моего носа.
– Где это мы? – спросил я Раба.
– О! Очухался! В садике мы. Не домой же тебя вести в таком виде? Ты хоть помнишь что-нибудь?
– Помню, в кафе были, – начал вспоминать я. – Помню, мужики какие-то набежали. А потом ничего не помню.
– А потом ты этих мужиков рабами обзывал, а они тебе пытались доказать, что это не так.
– Ну и как, доказали?
– Наверняка доказали бы, да твоё счастье, что ты сломался.
– А то бы что?
– А то бы они тебе по почкам начали доказывать, что ты не прав, – засмеялся Раб.
Мы ещё час ходили по городу. Володя посмотрел на меня и тоном, не терпящим возражения, скомандовал.
– Теперь можно домой.
Он проводил меня до дверей квартиры, нажал на звонок и, услышав за дверью шаги, быстро ушёл.
Мысленно я уже представлял, как меня встретят родители. То, что головомойка мне обеспечена, я нисколько не сомневался.
Дверь открыл папа.
– Ой! Только два часа ночи, а ты уже дома? – пошутил он. – Ты великолепно выглядишь!
В коридор вышла мама.
– Да хватит тебе! – осадила она отца. – Ему сейчас выспаться надо. Завтра поговорите. Только не забудь и себя вспомнить. Помнишь, как ты набрался на первом курсе? Тогда я тебя еле домой доволокла.
Я добрался до кровати, разделся и рухнул на неё.
Утром, когда я проснулся, голова была свежая. Я сразу вспомнил, что было вчера. Но стоило мне встать на ноги, как снова всё закружилось и тело заныло.
– С пробуждением, Сашенька! Как головка? – встретил меня отец.
– Ох! – только и смог я выговорить.
– Пошли рассол пить. Сейчас лечиться будем.
Мы пошли с ним на кухню. Мама уже хлопотала у плиты. На столе стояла трёхлитровая банка с огурцами.
– Давай, лечись, – мама указала на банку. – Ты что пил-то вчера?
– Сначала вино, а потом водку.
– Ерша хватанул, – сказал отец. – Хорошо, что ещё с пивом не мешал. Запомни, Саня, вино с водкой никогда мешать нельзя.
– А мне сказали, что градус нельзя понижать.
– Это кто же тебя так просветил?
– Мужик какой-то.
Мама с папой расхохотались.
– Честно говоря, я думал, что вы меня ругать будете. А вы смеётесь.
– Кончилось время тебя ругать. Взрослым ты стал. А то, что ты силы свои не рассчитал, так это даже и к лучшему.
– Да чего же хорошего? Голова как помойное ведро.
– Вот в этом вся наука и есть, – сказала мама. – Ты сегодня себя целый день свиньёй чувствовать будешь. И норму свою на всю жизнь запомнишь. Не расстраивайся, через это все парни проходят. Было бы хуже, если бы ты сегодня встал, как огурчик.
– Хорошо, что сегодня в институт не надо, – пряча улыбку, сказал отец. – Представляешь, с какой физиономией ты бы сегодня показался там? Это вы что, всей группой так первое сентября отметили?