Смит Уилбур. Божество реки

   Хотя дни наши были полны забот, ночью мы также не находили покоя, поскольку военные и государственные советы продолжались далеко за полночь. Едва успевали справиться с одной бедой, как другая напасть грозила нам. С каждым днем гиксосы становились все сильнее и Тану было труднее удерживать реку.
   Мало-помалу нами овладевали отчаяние и чувство обреченности. Мужчины редко улыбались и почти не смеялись. Даже играющие дети вели себя тихо. Стоило посмотреть на противоположный берег реки, и мы видели, как враг собирается с силами и становится опаснее с каждым днем.
   Через семьдесят дней завершился обряд мумификации фараона. Мои усилия по сохранению тела царя оказались очень успешными, и глава гильдии бальзамировщиков похвалил меня в присутствии моей госпожи. Он не обнаружил ни малейшего признака разложения, когда вынул тело из кувшина, и даже царская печень, орган, быстрее всех подверженный гниению, хорошо сохранилась.
   Тело царя положили на плиту диорита в погребальной молельне, и глава гильдии бальзамировщиков, вставив в ноздрю заостренную ложку, вычистил содержимое черепа, которое под воздействием рассола стало твердым, как сыр. Затем, пока фараон находился в позе зародыша, его положили в ванну с селитрой, только голову оставив над поверхностью раствора. Когда же вынули из ванны через тридцать дней, все слои жира растворились, а верхние слои кожи отстали от мяса по всему телу, кроме головы.
   После этого его снова положили на изрытую желобками каменную плиту и распрямили тело. Затем протерли и высушили, пустую брюшную полость заполнили полотняными тампонами, смоченными в смоле и воске, а потом зашили. Тем временем внутренние органы были обезвожены и помещены в молочного цвета алебастровые канопы, где их и запечатали.
   Остальные сорок дней тело царя сохло в зале. Двери в молельне были расположены таким образом, чтобы в помещении гулял сквозняк, и теплый сухой ветер постоянно дул над каменной плитой. По окончании ритуального периода в семьдесят дней тело фараона стало сухим, как полено.
   Ногти, удаленные с пальцев перед тем, как его посадили в ванну с селитрой, снова закрепили на своих местах тонкими золотыми проволочками. Затем первый слой чистейших белых полотняных бинтов наложили на тело, оставив непокрытыми лишь голову и шею. Бинты укладывали тонким, изящным, перекрещивающимся узором. Под бинтами заворачивали амулеты из золота и драгоценных камней. Затем повязку пропитали лаком и смолой, и она застыла, как камень.
   Теперь наступило время церемонии открытия рта, которую по традиции должен совершать ближайший родственник покойного фараона. Мемнон был еще слишком мал для этого, поэтому правительница выполнила обряд вместо царевича.
   Моя госпожа и я вошли в молельню в предрассветном сумраке, и на наших глазах полотняная простыня, покрывавшая царя, была снята. Голова фараона сохранилась чудесным образом. Глаза были закрыты, а лицо — спокойно. Бальзамировщики нарумянили и побелили его, и в смерти фараон выглядел лучше, чем в жизни.
   Пока верховный жрец Амона-Ра и глава гильдии бальзамировщиков готовили инструменты для церемонии, все присутствующие пели заклинания против второй смерти.

 
Зеркало он, а не отражение.
Музыка он, а не лира.
Камень он, а не резец,
Что вырубает статую.
Да будет он жить вечно!
Да не умрет он второй раз!
 

   Затем верховный жрец вручил госпоже золотую ложечку и подвел ее за руку к погребальному камню, на котором лежала мумия царя.
   Лостра наклонилась над телом фараона и положила ложку на разрисованные губы.

 
Я открываю губы твои, чтобы ты заговорил снова.
Я открываю ноздри твои, чтобы ты задышал.
 

   Она пропела эти слова, а затем коснулась ложкой век.

 
Я открываю глаза твои, чтобы узрели они
Славу этого мири и мира богов
По ту сторону смерти, где ты
Жить будешь отныне.
 

   Она коснулась ложкой его завязанной груди.

 
Я подгоняю сердце твое, чтоб вечно билось оно.
Ты не умрешь во второй раз.
Ты будешь жить вечно!
 

   Мы подождали, пока бальзамировщики завязывали фараону голову бинтами и смачивали их смолой. Затем они придали повязке, смоченной смолой, форму лица царя. Наконец, возложили на слепое, обернутое бинтами лицо первую из четырех погребальных масок.
   Это была та самая погребальная маска, которую на наших глазах изготовили из чистого золота. Пока фараон был жив, он позировал для скульптора, и маска получилась поразительно живой. Глаза, выполненные из горного хрусталя и обсидиана, казалось, смотрели живым человеческим взглядом, как частенько смотрело лицо, скрытое теперь под маской. Царственно и таинственно поднималась над его благородным лбом голова кобры.
   Затем завернутую в бинты мумию поместили во внутренний золотой гроб, который был запечатан и вложен во второй золотой гроб, на крышке которого была выбита еще одна посмертная маска. Половина сокровищ из запасов вельможи Интефа пошла на изготовление этих тяжелейших саркофагов из драгоценного металла и камней.
   Всего же гробов было семь, включая тяжелый каменный саркофаг, установленный на золоченой волокуше, которая уже ожидала тело фараона, чтобы отвезти его по насыпи к усыпальнице в высоких холмах. Однако моя госпожа отказалась дать приказ хоронить мужа.
   — Я дала священный обет. Я не могу поместить тело мужа в гробницу, которая скоро может быть разграблена варварами. Фараон будет лежать здесь до тех пор, пока я не смогу выполнить свое обещание. Я найду для него безопасную гробницу, где он будет покоиться вечно. Я дала свое слово, что никто не нарушит его покоя.
 
   МУДРОСТЬ решения царицы Лостры отложить похороны стала очевидна через три ночи. Гиксосы сделали решительную попытку переправиться на неохраняемом участке реки в двух милях к северу от Эсны. Табун лошадей переправился вплавь, а за ним на маленьких лодках, которые по суше тайно перевезли из Фив, поплыли воины. Им удалось закрепиться на западном берегу, прежде чем ладьи Тана подоспели на место переправы. Однако он подошел раньше, чем гиксосы выгрузили колесницы и запрягли в них лошадей. Тан разрушил лодки с колесницами на борту, и почти три тысячи гиксосов оказались в окружении на берегу реки. Их лошади разбежались, когда войска Тана пошли в атаку.
   Без колесниц гиксосам пришлось сражаться с нашими воинами на равных, но бежать было некуда, поэтому дрались они с мрачной решимостью. В количественном отношении силы сторон были почти одинаковы, так как Тан смог подтянуть только один полный отряд. Остальное его войско было растянуто вдоль всего западного берега Нила. Кровопролитное сражение началось в ночном мраке, освещенном лишь пламенем горящих лодок на берегу реки.
   По какому-то невероятному совпадению, а может, и по воле богов мы с Гуи привели наших новичков колесничих на учения в те края. По правде говоря, мы намеренно отправились за двадцать миль от Фив, чтобы оказаться подальше от Тана и избежать его вмешательства в наши дела.
   Мы встали лагерем в небольшой рощице священных тамарисков у храма Гора в Эсне. Я был утомлен днем скачек и отработки построений на колесницах. Когда мы вернулись в лагерь, Гуи где-то раздобыл кувшин весьма приличного вина, и я несколько увлекся снятием пробы. Я спал как убитый, когда Гуи, шатаясь, пришел в мою палатку и начал трясти меня.
   — Вниз по течению на берегу что-то горит, — сказал он, — а когда ветер дует с той стороны, слышен боевой клич. Некоторое время назад мне показалось, что я слышу боевой гимн синих. По-моему, там идет бой.
   Я так же плохо держался на ногах, как и он, но пьяная бравада ударила мне в голову, и я завопил, чтобы он поднимал колесничих и они запрягали лошадей. Мы были совсем новичками, и, пока ловили лошадей и запрягали их, уже почти рассвело. С реки плыл холодный туман, от утренней прохлады по коже бегали мурашки, когда мы наконец вышли на северную дорогу колонной по двое. Я управлял передовой колесницей, а Гуи командовал арьергардом. После вчерашних учений из пятидесяти колесниц осталось только тридцать, потому что мне так и не удалось усовершенствовать колесо со спицами. Они проявляли опасную склонность разлетаться на куски на большой скорости, поэтому почти половина моего отряда вышла из строя.
   Порыв холодного ветра ударил в мою обнаженную грудь. Меня передернуло, и пьяная храбрость несколько поутихла. Я уже понадеялся, что Гуи ошибся, когда внезапно прямо перед собой услышал яростные вопли битвы, звон бронзы по бронзе, который трудно с чем-нибудь спутать. Если вы хоть раз слышали шум сражения, вряд ли сможете забыть его. Грубая крестьянская дорога, по которой мы двигались вдоль берега, повернула налево. Мы тоже свернули и скоро выехали на широкое поле.
   Солнце едва поднялось над горизонтом, и в его лучах поверхность реки сверкала, как лист кованой меди, так что на нее больно было смотреть. Лодки Тана стояли у самого берега, чтобы лучникам легче было достать гиксосов и отрезать им путь к реке.
   Окруженный отряд дрался в центре поля, стоя по колено в зеленой пшенице. Гиксосы встали кругом плечом к плечу, сомкнули щиты и выставили вперед копья. Когда мы выехали на поле, они только что отбили атаку отряда Тана.
   Египтяне отступали, чтобы перегруппироваться, оставляя убитых и раненых.
   Я не воин, хотя и написал несколько свитков по ведению войны. С глубочайшей неохотой я принял звание командующего царской конницей, возложенное на меня госпожой. Мне хотелось только усовершенствовать колесницу, обучить первый отряд, а потом передать все это Гуи или комунибудь еще, кто больше подходит для таких воинственных занятий.
   Мне было холодно, и хмель у меня еще не совсем выветрился, как вдруг я услышал, как мой собственный голос выкрикивает приказ построиться клином. За день до этого на учениях мы отрабатывали такое построение, и колесницы, следовавшие за мной, довольно умело развернулись по обе стороны от меня. С какой-то особой остротой я слышал гулкие удары копыт по мягкой земле, поскрипывание упряжи, визг колес на окованных бронзой осях, легкий стук дротиков, которые колесничие вытаскивали из колчанов. Я поглядел налево и направо, осматривая свой маленький отряд, клином выстроившийся по обе стороны от моей колесницы. Строй я позаимствовал у гиксосов. Затем набрал в грудь воздуха.
   — Отряд, вперед! — завопил я и с перепугу взял слишком высокую ноту. — Галопом!
   Стоило мне отпустить левую руку, в которой я держал вожжи, как Терпение и Клинок рванулись вперед. Меня чуть не выбросило назад с колесницы, но я вовремя схватился за передок свободной рукой, и мы понеслись прямо на круг гиксосов.
   Колесница подо мной прыгала из стороны в сторону по комьям вспаханного поля. Я посмотрел вперед и за прыгающим задом лошади увидел щиты гиксосов, которые непроницаемой стеной блестели в утренних лучах солнца, приближаясь с каждым прыжком лошадей.
   По обеим сторонам от меня колесничие выли и орали, чтобы скрыть собственный ужас, и я выл вместе с ними, как бездомная собака на луну. Лошади фыркали и ржали, и вдруг Терпение подняла длинный хвост и начала пукать в такт своему шагу. Мне это показалось невероятно смешным. Вопли мои сменились раскатами смеха. Шлем, который я одолжил у Гуи, был, мягко выражаясь, великоват. Он соскочил с моей головы, и волосы мои стали развеваться на ветру за моей спиной.
   Терпение и Клинок были самой стремительной упряжкой нашего отряда, и моя колесница начала отрываться от строя. Я попытался замедлить ход, натянув вожжи, но Терпение не желала слушаться. Ее охватил восторг, атака развеселила ее, как и остальных лошадей, и она бежала вперед что есть мочи, вытянув шею.
   Мы понеслись через ряды отступающей египетской пехоты, возвращающейся после атаки на гиксосов, и они стали разбегаться с нашего пути, изумленно глядя на нас.
   — Эй! Давай за мной! — орал я. — Мы покажем вам дорогу!
   Воины поворачивали и бежали следом за нами на врага. Я услышал, как за моей спиной трубачи протрубили атаку, и рев рогов, казалось, только подгонял наших лошадей. Справа я увидел боевой вымпел Тана и узнал его самого по высокому шлему с перьями.
   — Ну, что ты теперь думаешь о проклятых тварях? — крикнул я, проносясь мимо. Терпение опять запукала, и я нервно загоготал.
   Колесница слева почти поравнялась со мной, а потом ее правое колесо не выдержало и разлетелось на куски. Она полетела кувырком, выбросив колесничего и повалив ревущих лошадей. Остальные колесницы безудержно неслись на врага.
   Первый ряд гиксосов был уже настолько близко, что я видел их глаза над краем щитов. Стрелы свистели вокруг моей головы. Я ясно видел изображения чудовищ и демонов, выбитые на высоких металлических шлемах, и бусинки пота на бородах, заплетенных в косы с красными ленточками. Я услышал мелодичный боевой клич, а потом наши колесницы обрушились на них.
   Мои лошади одновременно грудью ударили по барьеру щитов, и он разлетелся в стороны. Я видел, как человека подбросило на высоту его роста, и кости затрещали, как прутья в огне. Копейщик за моей спиной искусно сеял смерть. Я выбрал его, потому что он был лучшим среди моих добровольцев, и теперь он оправдал мое доверие. Крепко стоя на ногах, он метал дротики во врагов.
   Одна за другой колесницы ворвались в брешь, пробитую в рядах, и почти без задержки пронеслись сквозь строй гиксосов, вырвавшись с противоположной стороны, а затем развернулись по трое и снова ринулись в бой.
   Тан воспользовался представившейся возможностью и бросил пехоту в образовавшуюся брешь. Строй гиксосов развалился на небольшие группки сражающихся воинов. Группки эти, в свою очередь, разваливались на части, гиксосов охватила паника, и они побежали к реке. И как только оказались на расстоянии полета стрелы, лучники выпустили с палуб ладей тучу стрел.
   Впереди я увидел довольно большую группу гиксосов, которые стояли кругом плечом к плечу и не подпускали к своим рядам наших воинов. Я развернул колесницу и понесся на них полным галопом. Не успел я домчаться до них, как правое колесо у меня разлетелось, и легкий корпус колесницы перевернулся в воздухе. Я полетел вверх и вперед, а затем с ужасающей силой рухнул на землю. Я падал головой вперед, и от удара в глазах у меня загорелись звезды и полетели метеоры. Потом наступила полная темнота.
   Очнулся я под навесом на палубе флагманской ладьи Тана. Увидел, что лежу на овчине, а Тан наклонился надо мной. Как только он понял, что я пришел в сознание, попытался скрыть свое беспокойство.
   — Эх ты, сумасшедший, — натянуто улыбнулся он. — Скажи мне, ради Гора, над чем это ты так смеялся?
   Я попытался сесть, но адская боль вдруг сковала мою голову, и я застонал. Потом схватил его за руку, когда вспомнил, что произошло.
   — Тан, вражеские лошади… те, что переправились прошлой ночью… они мне нужны.
   — Не мучай свою битую голову. Я уже послал Гуи собрать их, — заверил он меня. — Если я хочу снарядить пятьсот твоих штуковин для своего нового отряда, мне понадобится тысяча проклятых тварей. Эти твои новые колеса стоят целого отряда гиксосов. Но я не сяду с тобой в колесницу, пока ты не исправишь их.
   Смысл сказанного не сразу проник в мою ушибленную голову, а потом я понял, в чем дело. Тан переступил через оскорбленную гордость и сдался. Мой сиротливый отряд колесниц станет наконец частью действующего войска. Он даст мне людей и золота на постройку пятисот колесниц. Он даже прокатится со мной, если я сделаю надежные колеса.
   Но больше всего меня обрадовало то, что Тан простил меня, и мы снова стали друзьями.
 
   УСПЕХ моих колесниц в Эсне и чувство уверенности, которое он породил, продержались недолго. В глубине души я с ужасом ожидал следующего хода врага. Логически это было единственным разумным шагом, и Салит с вельможей Интефом должны были сделать его гораздо раньше. Мы знали: когда Салит пронесся по Нижнему царству, то захватил большую часть флота красного самозванца, и теперь брошенные корабли стояли у пристаней Мемфиса и Таниса в дельте. Там наверняка остались целые толпы изменников, служивших во флоте узурпатора, а если бы Салиту не удалось нанять их, он нашел бы наемников среди сирийских моряков в Газе и Яффе или в каком-нибудь другом порту на восточном побережье великого моря и снарядил сотни боевых ладей и транспортных барок.
   Я понимал, что это должно случиться, но предпочитал не беспокоить Тана и мою госпожу возможностью такого развития событий, так как не хотел усиливать чувство обреченности и страха в нашем народе. В глубине души я искал способа противодействовать такому шагу Салита и вельможи Интефа, но ничего не мог придумать. Если нечем смягчить страхи, лучше держать их при себе.
   Когда же наконец это произошло и наши шпионы на противоположном берегу реки у Асюта сообщили о приближении флота со стороны дельты, Тан поспешил со всеми своими ладьями на север, чтобы дать бой. Его флот во всех отношениях был сильнее, но сражение длилось почти неделю, прежде чем Тану удалось разбить врага и отогнать в дельту.
   Однако Салит привел транспортные барки под прикрытием боевых ладей. Пока на реке бушевало сражение, ему удалось погрузить на них и перевезти почти два полных отряда колесниц с лошадьми. Наши боевые ладьи не смогли помешать.
   Эти отряды насчитывали почти триста боевых колесниц из лучших войск Салита, и он сам возглавил их. Ему наконец удалось обойти нас с фланга. Теперь ничто не могло остановить его продвижение, и колесницы гиксосов покатились на юг по нашей стороне реки. Наши ладьи едва могли угнаться за тучей пыли, поднимаемой колесницами, спешившими к погребальному храму Мамоса и сокровищам.
 
   КОГДА ВЕСТЬ о переправе гиксосов достигла дворца Мемнона, царица Лостра созвала военный совет. Первый вопрос она задала Тану:
   — Теперь, когда варвары переправились на нашу сторону, можешь ли ты остановить их?
   — Мне, пожалуй, удастся задержать их наступление, — откровенно признался Тан. — Мы многое узнали о них за это время. Мы можем укрыться от атаки колесниц за каменными стенами или за рядами заостренных кольев, которыми снабдил нас Таита. Но Салиту нет нужды давать нам сражение. Его колесницы настолько быстры, что он может обойти нас, как и произошло при Асюте. Нет, я не могу остановить его.
   Царица Лостра посмотрела на меня:
   — Таита, а твои колесницы? Могут ли они дать бой гиксосам?
   — Ваше величество, я могу послать навстречу врагу сорок колесниц. У него же три сотни экипажей. Мои колесницы быстрее, но колесничие мои не могут сравниться с гиксосами в ловкости и умении обращаться с новым оружием. А кроме того, у нас беда с колесами. Я еще не успел исправить их. Салит без труда разобьет мой отряд. Если бы у меня было время и материал, я смог бы построить новые, лучшие колесницы с колесами, которые не разлетаются на куски от удара о камень, но я не могу заменить лошадей. Мы не можем рисковать лошадьми. Они — наша единственная надежда на окончательную победу.
   Пока мы совещались, прибыл другой гонец, на этот раз с юга. Он плыл по течению и при попутном ветре, поэтому сведения его относились ко вчерашнему дню. Тан приказал привести гонца на совет, и он, войдя, упал на колени перед царицей Лострой.
   — Говори, — приказал ему Тан. — Что ты хочешь сообщить нам?
   Гонец заикался от страха за свою жизнь.
   — Ваше божественное величество, пока наш флот сражался при Асюте, варвар переправился через Нил у Эсны. Лошадей они, как и раньше, переправили вплавь. У нас не было боевых ладей, чтобы остановить их. Два отряда гиксосов на нашем берегу, их колесницы запряжены, и они приближаются сюда в клубах пыли со скоростью летящей ласточки. Они будут здесь через три дня.
   Никто не произнес ни слова, пока Тан не отослал гонца, приказав своим людям позаботиться о нем и накормить его. Гонец, который ожидал смерти за такую весть, целовал царице Лостре сандалии.
   Когда мы остались одни, Тан тихо сказал:
   — У Салита на нашем берегу четыре отряда. Это шестьсот колесниц. Все кончено.
   — Нет! — Голос моей госпожи дрожал от ярости. — Боги не могут оставить Египет. Наша цивилизация не должна погибнуть. Мы слишком многое можем дать миру.
   — Я, конечно, буду сражаться, — тихо произнес Тан, — но конец будет тот же. Мы не сможем устоять перед их колесницами.
   Госпожа повернулась ко мне:
   — Таита, я не просила тебя раньше, потому что знала, как дорого тебе приходится платить за это, но сейчас, перед принятием окончательного решения, я должна просить тебя. Я должна просить тебя обратиться к лабиринтам Амона-Ра. Мне нужно знать желания богов.
   Я покорно склонил голову и прошептал:
   — Я только принесу мой сундучок.
 
   Я ВЫБРАЛ для обряда ясновидения святилище Гора в незавершенном дворце Мемнона. Оно еще не было посвящено Богу, и статуи Гора там еще не было, но я уверен, что Гор уже простер свои крылья над всем зданием.
   Госпожа села передо мной рядом с Таном и смотрела на меня как зачарованная, пока я пил колдовское зелье, чтобы открыть глаза моей души, моего Ка, маленького птицеподобного существа, живущего в сердце каждого из нас, нашего второго я.
   Разложив перед ними лабиринты — кружки из слоновой кости, — я попросил царицу Лостру с Таном погладить и потереть их, чтобы оживить своим духом и духом народа, который они представляют, духом Египта. Пока смотрел, как они раскладывают на две стопки кружки слоновой кости, я почувствовал, как зелье начало действовать, распространяясь в моей крови, биение моего сердца замедлилось и малое подобие смерти овладело мной.
   Я взял два оставшихся кружка лабиринтов и прижал их к груди. Они жгли кожу, и инстинктивно мне хотелось отстраниться от них и от надвигающейся темноты. Вместо этого я отдался этой темноте и позволил ей унести меня.
   Голос моей госпожи донесся будто с огромного расстояния:
   — Что случится с двойной короной? Сможем ли мы противостоять варварам?
   Видения начали вставать перед моими глазами. Я перенесся в те дни, которые еще не пришли, и увидел события, которые должны будут произойти в свое время.
   Лучи утреннего солнца падали на алтарь Гора через отверстие в крыше, когда я возвратился из далекого путешествия по лабиринтам. Я был истощен. Меня подташнивало от остатков зелья, которое вызвало видения. Все плыло и дрожало перед глазами, а в памяти жили странные картины, увиденные мной.
   Моя госпожа и Тан оставались со мной всю эту ночь. Первое, что я увидел по возвращении из лабиринтов, были их встревоженные лица. Очертания расплывались, и я сначала решил, что они часть моего видения.
   — Таита, с тобой все в порядке? Говори. Скажи, что ты видел!
   В голосе моей госпожи слышалась тревога. Она не могла скрыть чувства вины передо мной за то, что заставила меня снова отправиться в лабиринты Амона-Ра.
   — Я видел змею. — Голос мой гулким эхом раздавался в моей голове, будто я стоял в стороне и слушал себя. — Огромная зеленая змея ползла по пустыне.
   Я видел по их лицам, как они озадачены, но еще не успел обдумать смысл видения и не мог им помочь.
   — Я хочу пить, — прошептал я. — У меня пересохло в горле, а язык мой, как камень, покрытый мхом.
   Тан принес кувшин вина и налил мне полную чашу; я жадно выпил ее.
   — Расскажи нам о змее, — потребовала госпожа, как только я опустил чашу.
   — Ее извивающемуся телу не было конца, и она мерцала зеленым светом в солнечных лучах. Она ползла по чудесной стране, где живут обнаженные черные люди и странные, удивительные животные.
   — Видел ли ты голову или хвост змеи? — спросила госпожа, и я покачал головой. — Где был ты? Где ты стоял? — настойчиво спрашивала она.
   Я уже успел забыть, как подробно она разбирала мои видения и с каким удовольствием толковала их.
   — Я ехал на спине змеи, — ответил я. — Но я был не один.
   — Кто был с тобой?
   — Ты была со мной, госпожа, и Мемнон тоже был с нами. Тан стоял с другой стороны, и змея несла нас всех.
   — Это Нил! Змея — наша река! — торжественно воскликнула Лостра. — Ты подглядел путешествие, которое мы совершим по реке.
   — Но куда? — спросил Тан. Он увлекся так же, как и Лостра. — Куда текла река?
   Я с усилием стал припоминать подробности.
   — Я видел, как солнце вставало слева от меня.
   — На юг, — воскликнул он.
   — Вглубь Африки, — сказала моя госпожа.
   — Потом наконец я увидел впереди голову змеи. Тело ее раздвоилось, и на каждой его части было по голове.
   — Разве у Нила два истока? — вслух подумала госпожа. — Или у этого видения есть более глубокий смысл?
   — Давай дослушаем до конца рассказ Таиты, — остановил ее Тан. — Продолжай, старина.
   — Потом я увидел богиню, — продолжил я. — Она сидела на высокой горе. Обе головы змеи склонились перед ней.
   Госпожа не удержалась:
   — Какую богиню ты видел? Говори быстрее, кто это был!
   — У нее бородатая голова мужчины, а груди и промежность женщины. Из ее влагалища два мощных потока извергались в открытые пасти двухголовой змеи.
   — Это богиня Хапи, богиня реки, — прошептала царица Лостра. — Она рождает реку внутри своего тела и пускает ее течь по миру.
   — Что еще показало тебе видение? — спросил Тан.