Страница:
Эта почтенная женщина ходила за мной очень заботливо и внимательно, а когда силы начали возвращаться ко мне, пожелала узнать все подробности постигшего меня бедствия.
Я не мог не уважить просьбы той, что спасла мне жизнь, а потому и поведал ей обо всех моих приключениях, ничего не преувеличивая и ни о чем не умалчивая. Она была, казалось, удивлена перенесенными мною ударами судьбы и на основании моих страданий сделала благоприятное предсказание касательно моего будущего; затем с таким жаром и с такой рассудительностью стала восхвалять превратности жизни, что показала себя в моих глазах особой, знававшей лучшие дни, и я возгорелся желанием услышать ее историю. Она догадалась об этом по нескольким сорвавшимся у меня словам и с улыбкой сказала, что в жизни ее не было ничего занимательного или необычайного; однако она готова рассказать мне о ней в благодарность за оказанное мною доверие.
- Незачем называть имена моих родителей, - начала она, - которые умерли много лет назад; достаточно будет поведать вам, что они были богаты и не имели других детей, кроме меня. Поэтому я почиталась наследницей большого состояния, вследствие чего мне надоедали искатели моей руки. Среди моих многочисленных поклонников был один молодой джентльмен, не обладавший никакими средствами и полагавшийся только на свои успехи по службе в армии, где он имел в ту пору чин лейтенанта. Во мне зародилось нежное чувство к этому обходительному офицеру, которое в короткое время разгорелось в пылкую страсть; не останавливаясь на мелких подробностях, скажу только, что я тайно связала себя с ним узами брака. Мы недолго наслаждались обществом друг друга, встречаясь украдкой, как вдруг он получил приказ отправиться со своим полком во Фландрию; но перед его отъездом мы договорились, что он в письме объявит моему отцу о нашем браке и будет молить его о прощении за содеянное нами без его одобрения. Он написал отцу, когда я гостила у друзей, а в то время, как я собиралась вернуться домой, пришло письмо от отца, извещавшего меня, что раз я поступила, как непочтительная и недостойная дочь, выйдя замуж за нищего без его ведома и согласия, и тем самым навлекла позор на его семью и обманула его надежды, - он от меня отрекается, предоставляя меня уготованной мне жалкой участи и запрещает впредь переступать порог его дома. Этот суровый приговор был скреплен моей матерью, которая сообщала, что вполне разделяет чувства моего отца и предлагает мне избавить себя от труда прибегать к мольбам, ибо ее решение непреклонно. Пораженная, как громом, своим несчастьем, я послала за каретой и поехала к моему мужу, которого застала ожидающим результатов своего письма. Хотя он легко мог угадать по моему лицу, к чему привела его декларация, он с большим спокойствием прочитал полученное мною послание и с нежной улыбкой, которой мне никогда не забыть, обнял меня, сказав: "Мне кажется, что достойная леди, ваша матушка, могла бы избавить себя от труда делать эту приписку. Ну, что ж, милая моя Бетти, придется вам отложить всякое помышление о собственной карете, пока я не получу командования полком!" Такое хладнокровие не только помогло мне перенести перемену фортуны, но в то же время усилило мою любовь к нему, убедив меня в том, что он женился на мне, не преследуя никаких корыстных целей. На следующий день я поселилась с женой другого офицера, давнишнего друга и конфидента моего мужа, в деревне неподалеку от Лондона, где онитрогательно распрощались с нами, уехали во Фландрию и были там убиты друг возле друга. Зачем докучать вам описанием нашей неизъяснимой скорби при роковом известии об этом событии, при воспоминании о котором старческие мои глаза и ныне увлажняются слезой! Когда наша печаль немного утихла мой рассудок пришел на помощь, мы убедились, что всеми покинуты и нам грозит опасность погибнуть от нищеты; тогда мы подали прошение о пенсии и были занесены в списки. Поклявшись в вечной дружбе, мы продали наши драгоценности и лишние платья, удалились в это местечко, находящееся в графстве Сассекс, и купили этот домик, где и прожили много лет в уединении, предаваясь нашей скорби, пока небу не угодно было отозвать два года назад мою подругу. С той поры я влачу жалкое существование в ожидании скорого освобождения, которое, как я надеюсь, принесет мне вечную награду за все мои страдания.
А теперь, - продолжала она, - я должна поведать вам, какая молва ходит обо мне среди моих соседей. Речи мои, непохожие на разговоры обитателей этой деревни, уединенный образ жизни, уменье излечивать болезни, приобретенное благодаря чтению книг с тех пор, как я поселилась здесь, и, наконец, мой преклонный возраст - все это побудило простой народ смотреть на меня, как на какое-то сверхъестественное существо, и теперь меня считают колдуньей. Приходский священник, с которым я не слишком старалась поддерживать знакомство, был обижен моим, неуважительным по его мнению, отношением и немало способствовал укреплению такого суждения, распространяя мне во вред разные слухи среди простолюдинов, возмущенных также и тем, что я держу у себя эту бедную тигровую кошку с ошейником, любимицу моей покойной подруги. Столько было простодушия, невинности, рассудительности и доброты в речах и поведении этой почтенной особы, что я исполнился к ней сыновнего уважения и попросил у нее совета, как держать мне себя в будущем, когда я получу возможность действовать. Она отговорила меня от задуманного мною плана ехать в Лондон, где я надеялся получить обратно свои пожитки и жалованье, вернувшись на корабль, который, как прочитал я в газете, благополучно достиг к тому времени Темзы.
- Вам грозит опасность, - сказала она, - что с вами поступят не только, как с дезертиром, покинувшим судно, но и как с мятежником, покусившимся на жизнь своего командира, и вы еще меньше будете защищены от его злобной мстительности.
Затем она обещала рекомендовать меня в качестве слуги одной из своих знакомых, незамужней леди, которая жила в этом краю вместе со своим племянником, весьма богатым молодым любителем охоты на лисиц, где я буду жить в полном благополучии, если свыкнусь с нравом и привычками моей хозяйки, склонной к причудам и странностям. Но прежде всего она советовала мне скрыть мою историю, разоблачение коей может в значительной мере отравить мое существование, ибо большинство знатных людей придерживается правила не принимать в семью в качестве домашнего слуги джентльмена, впавшего в нужду, из опасения, как бы он не оказался гордым, ленивым и дерзким.
Мне поневоле пришлось принять это незавидное предложение, так как положение мое было отчаянное, и через несколько дней я поступил в услужение к этой леди в качестве ее лакея. Моя хозяйка представила меня как молодого человека, против своей воли посланного родственниками на морскую службу и потерпевшего кораблекрушение, которое столь усилило его отвращение к такому образу жизни, что он предпочитает служить на суше, только бы не итти на какой бы то ни было корабль. Прежде чем я поступил на новое мое место, она вкратце описала характер моей госпожи, чтобы мне легче было приноровиться к ней.
- Эта леди, - сказала она, - старая дева лет сорока, примечательная не столько своею красотой, сколько ученостью и изящным вкусом, прославившими ее по всей округе. Она знаток искусств и столь рьяно занимается наукой, что пренебрегает своею внешностью, доходя даже до неряшливости; это пренебрежение, а также ее презрение к мужскому полу нимало не беспокоит ее племянника, так как ему, благодаря этому, должно быть, удастся сохранить в семье ее значительное состояние. Вот почему он разрешает ей жить по ее желанию, надо сказать своеобычно, и исполняет все ее сумасбродные причуды. У нее отдельная половина дома, состоящая из столовой, спальни и кабинета. Она держит особую кухарку, горничную и лакея и редко садится за стол или встречается с кем-либо из членов семейства, за - исключением племянницы, очаровательной девушки, которая частенько потакает своей тетке во вред собственному здоровью, просиживая с ней ночи напролет, так как ваша хозяйка слишком большой философ, чтобы признавать обычаи света, и никогда не спит и не ест, как все прочие люди. Не говоря о других странных ее понятиях, она исповедывает учение розенкрейцеров * и верит, что земля, воздух и море населены невидимыми существами, с которыми род человеческий может вступать в общение и близкие сношения, при одном простом условии - соблюдать целомудрие. Надеясь и сама завязать когда-нибудь такого рода знакомство, она, едва услыхав обо мне и моей кошке, посетила меня с целью, как призналась она впоследствии, познакомиться с моим злым духом, и была очень огорчена, разочаровавшись в своих ожиданиях. Такой фантастический склад ума как бы отрезал ее от мира, она не может обращать внимание на повседневные явления и потому частенько бывает так рассеянна, что совершает весьма странные промахи и несуразные поступки, которые вам надлежит исправлять и заглаживать, как вам подскажет ваше собственное разумение.
ГЛАВА XXXIX
Прием, оказанный мне этой леди - Я влюбляюсь в Нарциссу - Сообщаю подробности моих последних злоключений - Завоевываю расположение моей хозяйки - Описание молодого сквайра - Я узнаю новые подробности о положении Нарциссы - Загораюсь смертельной ненавистью к сэру Тимоти - Знакомлюсь с библиотекой и сочинениями миледи. - Ее сумасбродное поведение.
Набравшись этих полезных сведений, я отправился в дом, где она проживала, и был введен горничной к миледи, которая до сей поры меня еще не видела. Она сидела в своем кабинете, опустив одну ногу на пол, а другую положив на высокий табурет, стоявший на некотором расстоянии от ее стула; рыжеватые пряди волос свисали в беспорядке, которого не назовешь красивым, с головы, не прикрытой чепчиком, чтобы удобнее было почесывать ее одной рукой в то время, как в другой она держала огрызок пера. Лоб у нее был высокий иморщинистый; глаза большие, серые и выпуклые; нос длинный, острый, орлиный; весьма вместительный рот, лицо худое и веснущатое, а подбородок заострен, как сапожный нож; на верхней губе помещалось изрядное количество дешевого испанского табака, который, то и дело ссыпаясь, украшал ее шею, от природы не очень белую, а также и платье, висевшее на ней свободно, c небрежностью поистине поэтической, не скрывая белья, очень тонкого, но, по-видимому, не стиранного ни в какой воде, разве что в Кастальских струях *. Вокруг нее лежали груды книг, глобусы, квадранты, телескопы и другие научные приборы. Табакерка находилась справа от нее, слева лежал носовой платок, достаточно долгое время бывший в употреблении, а по обе стороны кресла стояли плевательницы.
Когда мы вошли, она пребывала в раздумье, и горничная не почла возможным ее тревожить, так что мы ждали несколько минут, оставаясь незамеченными, а она тем временем покусывала гусиное перо, меняла позу, корчила всевозможные гримасы и, наконец, с торжествующим видом продекламировала вслух:
"И боги отступают предо мной".
Запечатлев свое достижение на бумаге, она повернулась к двери и, увидев нас, воскликнула:
- Что такое?
- Вот этот молодой человек, - отвечала моя проводница, - которого миссис Сэджли рекомендовала вашему лордству в лакеи.
Услыхав такой ответ, она долго всматривалась в мое лицо, а затем осведомилась о моем имени, которое я нашел нужным скрыть, назвавшись Джоном Брауном. Окинув меня любопытным взглядом, она изрекла следующее:
- О! Да, припоминаю, ты потерпел кораблекрушение. Как ты добрался до берега - на спине кита или на спине дельфина?
На это я ответил, что добрался вплавь без всякой посторонней помощи. Тогда она пожелала узнать, бывал ли я когда-нибудь в Геллеспонте и плавал ли между Сестосом и Абидосом *. Я ответил отрицательно. Затем она приказала служанке заказать для меня новую ливрею и дать наставления касательно моей службы. При этом она плюнула в табакерку и вытерла нос вместо носового платка лежавшим на столе чепчиком.
Мы вернулись в кухню, где меня по-королевски угостили служанки, которые как будто соперничали друг с другом, оказывая мне знаки внимания, и от них я узнал, что обязанности мои заключаются в том, чтобы чистить ножи и вилки, накрывать на стол, прислуживать за столом, исполнять поручения и сопровождать миледи, когда она выезжает. В доме оказалась очень хорошая ливрея, принадлежавшая моему умершему предшественнику и пришедшаяся мне как раз впору, так что не было нужды прибегать к портному. Когда я облачился в новое платье, зазвонил колокольчик миледи, после чего я побежал наверх и застал ее важно прохаживающейся по комнате в одной рубашке и нижней юбке. Я, как и подобало, хотел немедленно удалиться, но она приказала мне войти и проветрить для нее чистую рубашку; когда я, без большой охоты исполнил это, она надела рубашку при мне, без всяких церемонии, и, право же, думаю я, пребывала все это время в неведении относительно моего пола, будучи целиком погружена в размышления.
Часа в четыре мне было приказано накрыть стол и доставить два прибора, предназначавшиеся, как я узнал, для моей хозяйки и ее племянницы, которой я еще не видел. Хотя я не очень искусно исполнял эту работу, но справился с нею неплохо для новичка, а когда обед был подан, я увидел хозяйку, приближающуюся в сопровождении молодой леди, которую буду пока называть Нарциссой.
Столько прелести было в лице и походке этого миловидного создания, что сердце мое пленилось с первого взгляда, и, пока продолжался обед, я не спускал с нее глаз. Ей было на вид лет семнадцать, рост высокий, фигура превосходная; волосы, ниспадающие локонами ее шею, словно выточенную из слоновой кости, черны, как смоль; изогнутые брови того же цвета; глаза проницательные, но ласковые; губы, сочностью и окраской напоминающие вишню; цвет лица чистый, нежный и здоровый; осанка благородная, естественная и изящная, и весь ее облик столь восхитителен, что ни один человек, наделенный чувствительностью, не мог созерцать ее, не восторгаясь, а восторгаясь, не полюбить до безумия! Я начал проклинать свое рабское положение, делавшее меня столь недостойным внимания этого обожаемого мной кумира! И тем не менее я благословлял судьбу, которая давала мне возможность ежедневно лицезреть такое совершенство! Когда она говорила, я внимал с радостью; когда же она обратилась ко мне, душа моя затрепетала от бурного восторга! Мне даже посчастливилось быть предметом их разговора: ибо Нарцисса, заметив меня, сказала своей тетке: - Вижу, что пришел ваш новый лакей. Затем, обратившись ко мне, спросила с неизъяснимым спокойствием, тот ли самый я человек, с которым столь жестоко обошлись грабители. Когда я ответил утвердительно на ее вопрос, она выразила желание узнать подробности моих приключений до кораблекрушения и Вслед за ним. После сего (по совету миссис Сэджли) я сообщил ей, что был отдан в ученье шкиперу судна против моего желания, и это судно пошло ко дну; что я и еще четверо, случайно находившиеся на палубе, кое-как добрались вплавь до берега, где мои товарищи, одолев меня, ограбили до нитки и покинули, почитая умершим от ран, нанесенных мне, пока я оборонялся. Затем я рассказал о том, как меня нашли в амбаре и как бесчеловечно обошлись со мной поселяне и священник; это описание, как заметил я, увлажнило слезой глаза прелестного создания! Когда я закончил свое повествование, моя хозяйка сказала:
- Ma foi! Le garcon est bien fait! {Ей-богу, он недурен! (франц.)}
С этим мнением Нарцисса согласилась, присовокупив на том же языке похвалу моей понятливости, что весьма польстило моему тщеславию.
Разговор, коснувшись других предметов, перешел на молодого сквайра, о котором осведомилась миледи, именуя его дикарем, и узнала от своей племянницы, что он еще спит, отдыхая от утомительного кутежа прошлой ночи и набираясь сил и бодрости для предстоящей охоты на лисиц, назначенной на следующее утро в обществе сэра Тимоти Тикета, сквайра Бампера и многих других джентльменов такого же склада, вследствие чего на рассвете во всем доме будет шум и гам. Это была крайне неприятная новость для ученой леди, объявившей, что, ложась спать, она заткнет себе уши ватой и примет опиум с целью заснуть покрепче, чтобы эти "грубые люди" ее не потревожили и не расстроили.
По окончании их обеда я вместе с другими слугами уселся за наш обед в кухне, где узнал, что сэр Тимоти Тикет был богатым землевладельцем, жившим по соседству, которого брат Нарциссы прочил ей в мужья, обещая в то же время жениться на сестре сэра Тимоти, благодаря чему - ибо их состояние было примерно одинаково - молодые леди будут обеспечены, а братья их не станут от того беднее; но что обе леди не сочувствовали такому плану, так как они питали искреннее презрение к джентльменам, предназначенным благодаря такому соглашению им в мужья. Это сообщение вызвало во мне смертельную ненависть к сэру Тимоти, которого я почитал своим соперником и в глубине души проклинал за самонадеянность. Утром на рассвете, пробудившись от шума, поднятого охотниками и собаками, я встал с постели посмотреть на кавалькаду и увидел своего соперника, чьи достоинства, если исключить его богатство, показались мне недостаточно блестящими, чтобы вселить опасения касательно Нарциссы, которую, как льстил я себя надеждой, нельзя было покорить теми качествами, как внешними, так и душевными, которыми он располагал.
Мою хозяйку, несмотря на принятые ею меры предосторожности, столь обеспокоили гости ее племянника, что она не вставала до пяти часов дня, благодаря чему я имел возможность осмотреть на досуге ее библиотеку, а к такому осмотру меня упорно толкало любопытство. Здесь я нашел тысячу отрывков ее собственных стихов, состоявших из трех, четырех, десяти, двенадцати и двадцати строк на любые темы, начатых по вдохновению, но, за недостатком у нее и способностей и настойчивости, не принявших сколько-нибудь законченную форму. Самым же примечательным для поэтессы было отсутствие во всех ее произведениях малейшего упоминания о любви. Я нашел отрывки пяти трагедий, носивших заглавия: "Строгий философ", "Двойной убийца", "Святотатственный предатель", "Падение Люцифера" и "Последний день". Отсюда я заключил, что нрав у нее мрачный, а воображение пленяется ужасными образами.
В ее библиотеку входили произведения лучших английских историков, поэтов и философов, всех французских критиков и поэтов и несколько книг на итальянском языке, главным образом поэтических сочинений, возглавляемых Тассо и Ариосто, читанных ею неоднократно. Были здесь также классики в переводе на французский язык, но ни одной книги на латинском или греческом, и это обстоятельство указывало на ее незнание этих языков.
Внимательно обозрев ее собрание книг, я удалился и в обычный час хотел накрывать на стол, когда горничная сказала мне, что ее госпожа еще лежит в постели, так как утром ее крайне встревожил лай собак, вследствие чего ей чудится, будто она - заяц, окруженный охотниками, и на завтрак она попросила принести ей пожевать овощей. Когда я выразил удивление по поводу столь необъяснимой фантазии, горничная поведала мне, что миледи весьма склонна к подобным причудам: иной раз она начинает считать себя каким-нибудь животным, иногда - мебелью, и что во время таких воображаемых превращений весьма опасно приближаться к ней, в особенности когда она изображает зверя, так как недавно, разыгрывая роль кошки, она подскочила к горничной и ужасно расцарапала ей лицо; что несколько месяцев назад она предсказала великий пожар, который грозит вот-вот начаться и может быть потушен только ее мочой, которую она по этой причине так долго удерживала, что жизнь ее была в опасности, и ей пришлось бы умереть, если бы не придумали способа заставить ее помочиться: под окном ее спальни разложили костер и внушили ей, что дом объят пламенем, после чего она с величайшим спокойствием приказала принести все кадки и сосуды, какие только найдутся, чтобы наполнить их для спасения дома, и немедленно препроводила в один из них причину своей болезни. Узнал я также, что ничто так не споспешествует обретению ею рассудка, как музыка, к которой всегда в таких случаях прибегает Нарцисса, играющая на клавикордах, и к ней-то шла сейчас горничная, чтобы сообщить о болезненном состоянии ее тетки.
Как только она удалилась, звук колокольчика призвал меня в спальню миледи, где я застал ее сидящей прямо на полу, поджав ноги, совсем, как заяц, прислушивающийся к крикам преследователей. При моем появлении она в испуге вскочила и бросилась в другой конец комнаты, чтобы ускользнуть от меня, которого, несомненно, приняла за гончую, посягающую на ее жизнь. Видя ее крайнее смятение, я вышел и на лестнице встретил спускавшуюся вниз прелестную Нарциссу, которой и доложил о положении моей госпожи. Она не проронила ни слова, но с невыразимо чарующей улыбкой вошла в комнату своей тетки, и немного погодя мой слух был восхищен ее искусной игрой. Звукам инструмента сопутствовал ее голос, столь нежный и мелодический, что меня не удивила поразительная перемена, происшедшая в расположении духа моей хозяйки, которая вскоре обрела покой и рассудительность.
Примерно в семь часов вернулись охотники, а перед ними в качестве трофеев несли шкуры двух лисиц и одного барсука. Когда они уселись за обед или за ужин - сэр Тимоти Тикет пожелал, чтобы Нарцисса почтила их своим присутствием за столом. Но в этой просьбе, вопреки угрозам и мольбам брата, она отказала, якобы потому, что должна ухаживать за своей расхворавшейся теткой, и я имел удовольствие видеть унижение моего соперника. Однако это разочарование не произвело на него сильного впечатления, так как он утешился бутылкой, к которой вся компания прибегала с таким усердием, что после оглушительного шума, вызванного хохотом, песнями, руганью, пляской и дракой, их всех разнесли по кроватям в бессознательном состоянии.
Поскольку мои обязанности не имели никакого касательства к сквайру и его семье, я вел довольно спокойную и приятную жизнь, ежедневно услаждаясь пьянящим напитком любви к Нарциссе, прелести которой с каждым днем все больше и больше пленяли мои взоры. Сколь ни было низко мое положение, я перестал замечать свое собственное ничтожество и даже возымел надежду когда-нибудь насладиться этим милым созданьем, чья приветливость весьма поощряла мои самонадеянные мечты.
ГЛАВА XL
Моя хозяйка удивлена моей ученостью. - Читает мне свои произведения. Я знакомлю ее с некоторыми моими стихами. - Уязвлен ее холодной похвалой. Нарцисса одобряет мое поведение. - Я невольно одерживаю победу над кухаркой и молочницей. - Их взаимная вражда и столкновения. --Ревность их любовников.
В течение этого периода любви и спокойствия моя муза, так долго спавшая, пробудилась и произвела на свет несколько небольших произведений на тему моей любви. Но, поскольку я был весьма озабочен в сокрытии истинных моих чувств и моей личности, мне пришлось подавить свое желание услышать похвалу и ограничиться чтением их самому себе и своим собственным одобрением. Тем временем я стремился постепенно укрепляться в добром мнении обеих леди, и благодаря старательности, а также исполнительности преуспел в такой мере, что вскоре стал любимым слугой; весьма часто мне приходилось слышать упоминания обо мне на французском и итальянском языках, исходящие из уст предмета всех моих желаний, упоминания теплые и сделанные не без удивления, как о человеке столь похожем на джентльмена внешним видом и разговором, что она не может-де обходиться со мной, как с обыкновенным лакеем. Моя скромность и осторожность не могли долго сопротивляться таким восхитительным комплиментам.
Однажды, когда я прислуживал за обедом, мои госпожи заговорили о замысловатом отрывке из "Иерусалима" Тассо, поставившим в тупик их обеих; высказав немало неудовлетворительных догадок, моя хозяйка вытащила из кармана книгу, отыскала этот отрывок и несколько раз безуспешно его перечитала; отчаявшись, наконец, добраться до его смысла, она обратилась ко мне:
- Подойди-ка сюда, Бруно. Посмотрим, не придет ли фортуна нам на помощь. Я растолкую тебе то, что предшествует этому темному отрывку и что за ним следует, и объясню отдельные слова, чтобы ты мог сопоставить то и другое и добраться до смысла, который от нас ускользает.
Я был слишком тщеславен, чтобы упустить возможность выставить напоказ мои таланты, и, не колеблясь, прочел и объяснил затруднительное место к вящему удивлению их обеих. Лицо Нарциссы и прекрасная ее шейка порозовели, что я почел благоприятным предзнаменованием, а ее тетка, уставившись на меня с изумлением, воскликнула:
- Боже мой! Да кто же ты?
Я сказал, что слегка познакомился с итальянским языком во время моего путешествия через Пролив. Она покачала головой и заметила, что тот, кто слегка познакомился с языком, не сумел бы так читать. Затем она пожелала узнать, знаю ли я французский язык. На сей вопрос я ответил утвердительно. Она спросила, знаю ли я латынь и греческий. Я ответил:
- Немного.
- Ого! - продолжала она. - А философию и математику?
Я признался, что чуть-чуть и с ними знаком. Затем она продолжала допрос, не сводя с меня глаз. Я стал уже раскаиваться в своем тщеславии и, для того чтобы исправить свою ошибку, сказал, что нечего удивляться моему сносному образованию, ибо у меня на родине образование стоит так недорого, что у нас каждый крестьянин образован, но, надеюсь, мои познания мне не повредят в глазах ее милости. Ей угодно было ответить: "О, нет! Боже избави!" Но до конца обеда они обе держали себя крайне сдержанно.
Я не мог не уважить просьбы той, что спасла мне жизнь, а потому и поведал ей обо всех моих приключениях, ничего не преувеличивая и ни о чем не умалчивая. Она была, казалось, удивлена перенесенными мною ударами судьбы и на основании моих страданий сделала благоприятное предсказание касательно моего будущего; затем с таким жаром и с такой рассудительностью стала восхвалять превратности жизни, что показала себя в моих глазах особой, знававшей лучшие дни, и я возгорелся желанием услышать ее историю. Она догадалась об этом по нескольким сорвавшимся у меня словам и с улыбкой сказала, что в жизни ее не было ничего занимательного или необычайного; однако она готова рассказать мне о ней в благодарность за оказанное мною доверие.
- Незачем называть имена моих родителей, - начала она, - которые умерли много лет назад; достаточно будет поведать вам, что они были богаты и не имели других детей, кроме меня. Поэтому я почиталась наследницей большого состояния, вследствие чего мне надоедали искатели моей руки. Среди моих многочисленных поклонников был один молодой джентльмен, не обладавший никакими средствами и полагавшийся только на свои успехи по службе в армии, где он имел в ту пору чин лейтенанта. Во мне зародилось нежное чувство к этому обходительному офицеру, которое в короткое время разгорелось в пылкую страсть; не останавливаясь на мелких подробностях, скажу только, что я тайно связала себя с ним узами брака. Мы недолго наслаждались обществом друг друга, встречаясь украдкой, как вдруг он получил приказ отправиться со своим полком во Фландрию; но перед его отъездом мы договорились, что он в письме объявит моему отцу о нашем браке и будет молить его о прощении за содеянное нами без его одобрения. Он написал отцу, когда я гостила у друзей, а в то время, как я собиралась вернуться домой, пришло письмо от отца, извещавшего меня, что раз я поступила, как непочтительная и недостойная дочь, выйдя замуж за нищего без его ведома и согласия, и тем самым навлекла позор на его семью и обманула его надежды, - он от меня отрекается, предоставляя меня уготованной мне жалкой участи и запрещает впредь переступать порог его дома. Этот суровый приговор был скреплен моей матерью, которая сообщала, что вполне разделяет чувства моего отца и предлагает мне избавить себя от труда прибегать к мольбам, ибо ее решение непреклонно. Пораженная, как громом, своим несчастьем, я послала за каретой и поехала к моему мужу, которого застала ожидающим результатов своего письма. Хотя он легко мог угадать по моему лицу, к чему привела его декларация, он с большим спокойствием прочитал полученное мною послание и с нежной улыбкой, которой мне никогда не забыть, обнял меня, сказав: "Мне кажется, что достойная леди, ваша матушка, могла бы избавить себя от труда делать эту приписку. Ну, что ж, милая моя Бетти, придется вам отложить всякое помышление о собственной карете, пока я не получу командования полком!" Такое хладнокровие не только помогло мне перенести перемену фортуны, но в то же время усилило мою любовь к нему, убедив меня в том, что он женился на мне, не преследуя никаких корыстных целей. На следующий день я поселилась с женой другого офицера, давнишнего друга и конфидента моего мужа, в деревне неподалеку от Лондона, где онитрогательно распрощались с нами, уехали во Фландрию и были там убиты друг возле друга. Зачем докучать вам описанием нашей неизъяснимой скорби при роковом известии об этом событии, при воспоминании о котором старческие мои глаза и ныне увлажняются слезой! Когда наша печаль немного утихла мой рассудок пришел на помощь, мы убедились, что всеми покинуты и нам грозит опасность погибнуть от нищеты; тогда мы подали прошение о пенсии и были занесены в списки. Поклявшись в вечной дружбе, мы продали наши драгоценности и лишние платья, удалились в это местечко, находящееся в графстве Сассекс, и купили этот домик, где и прожили много лет в уединении, предаваясь нашей скорби, пока небу не угодно было отозвать два года назад мою подругу. С той поры я влачу жалкое существование в ожидании скорого освобождения, которое, как я надеюсь, принесет мне вечную награду за все мои страдания.
А теперь, - продолжала она, - я должна поведать вам, какая молва ходит обо мне среди моих соседей. Речи мои, непохожие на разговоры обитателей этой деревни, уединенный образ жизни, уменье излечивать болезни, приобретенное благодаря чтению книг с тех пор, как я поселилась здесь, и, наконец, мой преклонный возраст - все это побудило простой народ смотреть на меня, как на какое-то сверхъестественное существо, и теперь меня считают колдуньей. Приходский священник, с которым я не слишком старалась поддерживать знакомство, был обижен моим, неуважительным по его мнению, отношением и немало способствовал укреплению такого суждения, распространяя мне во вред разные слухи среди простолюдинов, возмущенных также и тем, что я держу у себя эту бедную тигровую кошку с ошейником, любимицу моей покойной подруги. Столько было простодушия, невинности, рассудительности и доброты в речах и поведении этой почтенной особы, что я исполнился к ней сыновнего уважения и попросил у нее совета, как держать мне себя в будущем, когда я получу возможность действовать. Она отговорила меня от задуманного мною плана ехать в Лондон, где я надеялся получить обратно свои пожитки и жалованье, вернувшись на корабль, который, как прочитал я в газете, благополучно достиг к тому времени Темзы.
- Вам грозит опасность, - сказала она, - что с вами поступят не только, как с дезертиром, покинувшим судно, но и как с мятежником, покусившимся на жизнь своего командира, и вы еще меньше будете защищены от его злобной мстительности.
Затем она обещала рекомендовать меня в качестве слуги одной из своих знакомых, незамужней леди, которая жила в этом краю вместе со своим племянником, весьма богатым молодым любителем охоты на лисиц, где я буду жить в полном благополучии, если свыкнусь с нравом и привычками моей хозяйки, склонной к причудам и странностям. Но прежде всего она советовала мне скрыть мою историю, разоблачение коей может в значительной мере отравить мое существование, ибо большинство знатных людей придерживается правила не принимать в семью в качестве домашнего слуги джентльмена, впавшего в нужду, из опасения, как бы он не оказался гордым, ленивым и дерзким.
Мне поневоле пришлось принять это незавидное предложение, так как положение мое было отчаянное, и через несколько дней я поступил в услужение к этой леди в качестве ее лакея. Моя хозяйка представила меня как молодого человека, против своей воли посланного родственниками на морскую службу и потерпевшего кораблекрушение, которое столь усилило его отвращение к такому образу жизни, что он предпочитает служить на суше, только бы не итти на какой бы то ни было корабль. Прежде чем я поступил на новое мое место, она вкратце описала характер моей госпожи, чтобы мне легче было приноровиться к ней.
- Эта леди, - сказала она, - старая дева лет сорока, примечательная не столько своею красотой, сколько ученостью и изящным вкусом, прославившими ее по всей округе. Она знаток искусств и столь рьяно занимается наукой, что пренебрегает своею внешностью, доходя даже до неряшливости; это пренебрежение, а также ее презрение к мужскому полу нимало не беспокоит ее племянника, так как ему, благодаря этому, должно быть, удастся сохранить в семье ее значительное состояние. Вот почему он разрешает ей жить по ее желанию, надо сказать своеобычно, и исполняет все ее сумасбродные причуды. У нее отдельная половина дома, состоящая из столовой, спальни и кабинета. Она держит особую кухарку, горничную и лакея и редко садится за стол или встречается с кем-либо из членов семейства, за - исключением племянницы, очаровательной девушки, которая частенько потакает своей тетке во вред собственному здоровью, просиживая с ней ночи напролет, так как ваша хозяйка слишком большой философ, чтобы признавать обычаи света, и никогда не спит и не ест, как все прочие люди. Не говоря о других странных ее понятиях, она исповедывает учение розенкрейцеров * и верит, что земля, воздух и море населены невидимыми существами, с которыми род человеческий может вступать в общение и близкие сношения, при одном простом условии - соблюдать целомудрие. Надеясь и сама завязать когда-нибудь такого рода знакомство, она, едва услыхав обо мне и моей кошке, посетила меня с целью, как призналась она впоследствии, познакомиться с моим злым духом, и была очень огорчена, разочаровавшись в своих ожиданиях. Такой фантастический склад ума как бы отрезал ее от мира, она не может обращать внимание на повседневные явления и потому частенько бывает так рассеянна, что совершает весьма странные промахи и несуразные поступки, которые вам надлежит исправлять и заглаживать, как вам подскажет ваше собственное разумение.
ГЛАВА XXXIX
Прием, оказанный мне этой леди - Я влюбляюсь в Нарциссу - Сообщаю подробности моих последних злоключений - Завоевываю расположение моей хозяйки - Описание молодого сквайра - Я узнаю новые подробности о положении Нарциссы - Загораюсь смертельной ненавистью к сэру Тимоти - Знакомлюсь с библиотекой и сочинениями миледи. - Ее сумасбродное поведение.
Набравшись этих полезных сведений, я отправился в дом, где она проживала, и был введен горничной к миледи, которая до сей поры меня еще не видела. Она сидела в своем кабинете, опустив одну ногу на пол, а другую положив на высокий табурет, стоявший на некотором расстоянии от ее стула; рыжеватые пряди волос свисали в беспорядке, которого не назовешь красивым, с головы, не прикрытой чепчиком, чтобы удобнее было почесывать ее одной рукой в то время, как в другой она держала огрызок пера. Лоб у нее был высокий иморщинистый; глаза большие, серые и выпуклые; нос длинный, острый, орлиный; весьма вместительный рот, лицо худое и веснущатое, а подбородок заострен, как сапожный нож; на верхней губе помещалось изрядное количество дешевого испанского табака, который, то и дело ссыпаясь, украшал ее шею, от природы не очень белую, а также и платье, висевшее на ней свободно, c небрежностью поистине поэтической, не скрывая белья, очень тонкого, но, по-видимому, не стиранного ни в какой воде, разве что в Кастальских струях *. Вокруг нее лежали груды книг, глобусы, квадранты, телескопы и другие научные приборы. Табакерка находилась справа от нее, слева лежал носовой платок, достаточно долгое время бывший в употреблении, а по обе стороны кресла стояли плевательницы.
Когда мы вошли, она пребывала в раздумье, и горничная не почла возможным ее тревожить, так что мы ждали несколько минут, оставаясь незамеченными, а она тем временем покусывала гусиное перо, меняла позу, корчила всевозможные гримасы и, наконец, с торжествующим видом продекламировала вслух:
"И боги отступают предо мной".
Запечатлев свое достижение на бумаге, она повернулась к двери и, увидев нас, воскликнула:
- Что такое?
- Вот этот молодой человек, - отвечала моя проводница, - которого миссис Сэджли рекомендовала вашему лордству в лакеи.
Услыхав такой ответ, она долго всматривалась в мое лицо, а затем осведомилась о моем имени, которое я нашел нужным скрыть, назвавшись Джоном Брауном. Окинув меня любопытным взглядом, она изрекла следующее:
- О! Да, припоминаю, ты потерпел кораблекрушение. Как ты добрался до берега - на спине кита или на спине дельфина?
На это я ответил, что добрался вплавь без всякой посторонней помощи. Тогда она пожелала узнать, бывал ли я когда-нибудь в Геллеспонте и плавал ли между Сестосом и Абидосом *. Я ответил отрицательно. Затем она приказала служанке заказать для меня новую ливрею и дать наставления касательно моей службы. При этом она плюнула в табакерку и вытерла нос вместо носового платка лежавшим на столе чепчиком.
Мы вернулись в кухню, где меня по-королевски угостили служанки, которые как будто соперничали друг с другом, оказывая мне знаки внимания, и от них я узнал, что обязанности мои заключаются в том, чтобы чистить ножи и вилки, накрывать на стол, прислуживать за столом, исполнять поручения и сопровождать миледи, когда она выезжает. В доме оказалась очень хорошая ливрея, принадлежавшая моему умершему предшественнику и пришедшаяся мне как раз впору, так что не было нужды прибегать к портному. Когда я облачился в новое платье, зазвонил колокольчик миледи, после чего я побежал наверх и застал ее важно прохаживающейся по комнате в одной рубашке и нижней юбке. Я, как и подобало, хотел немедленно удалиться, но она приказала мне войти и проветрить для нее чистую рубашку; когда я, без большой охоты исполнил это, она надела рубашку при мне, без всяких церемонии, и, право же, думаю я, пребывала все это время в неведении относительно моего пола, будучи целиком погружена в размышления.
Часа в четыре мне было приказано накрыть стол и доставить два прибора, предназначавшиеся, как я узнал, для моей хозяйки и ее племянницы, которой я еще не видел. Хотя я не очень искусно исполнял эту работу, но справился с нею неплохо для новичка, а когда обед был подан, я увидел хозяйку, приближающуюся в сопровождении молодой леди, которую буду пока называть Нарциссой.
Столько прелести было в лице и походке этого миловидного создания, что сердце мое пленилось с первого взгляда, и, пока продолжался обед, я не спускал с нее глаз. Ей было на вид лет семнадцать, рост высокий, фигура превосходная; волосы, ниспадающие локонами ее шею, словно выточенную из слоновой кости, черны, как смоль; изогнутые брови того же цвета; глаза проницательные, но ласковые; губы, сочностью и окраской напоминающие вишню; цвет лица чистый, нежный и здоровый; осанка благородная, естественная и изящная, и весь ее облик столь восхитителен, что ни один человек, наделенный чувствительностью, не мог созерцать ее, не восторгаясь, а восторгаясь, не полюбить до безумия! Я начал проклинать свое рабское положение, делавшее меня столь недостойным внимания этого обожаемого мной кумира! И тем не менее я благословлял судьбу, которая давала мне возможность ежедневно лицезреть такое совершенство! Когда она говорила, я внимал с радостью; когда же она обратилась ко мне, душа моя затрепетала от бурного восторга! Мне даже посчастливилось быть предметом их разговора: ибо Нарцисса, заметив меня, сказала своей тетке: - Вижу, что пришел ваш новый лакей. Затем, обратившись ко мне, спросила с неизъяснимым спокойствием, тот ли самый я человек, с которым столь жестоко обошлись грабители. Когда я ответил утвердительно на ее вопрос, она выразила желание узнать подробности моих приключений до кораблекрушения и Вслед за ним. После сего (по совету миссис Сэджли) я сообщил ей, что был отдан в ученье шкиперу судна против моего желания, и это судно пошло ко дну; что я и еще четверо, случайно находившиеся на палубе, кое-как добрались вплавь до берега, где мои товарищи, одолев меня, ограбили до нитки и покинули, почитая умершим от ран, нанесенных мне, пока я оборонялся. Затем я рассказал о том, как меня нашли в амбаре и как бесчеловечно обошлись со мной поселяне и священник; это описание, как заметил я, увлажнило слезой глаза прелестного создания! Когда я закончил свое повествование, моя хозяйка сказала:
- Ma foi! Le garcon est bien fait! {Ей-богу, он недурен! (франц.)}
С этим мнением Нарцисса согласилась, присовокупив на том же языке похвалу моей понятливости, что весьма польстило моему тщеславию.
Разговор, коснувшись других предметов, перешел на молодого сквайра, о котором осведомилась миледи, именуя его дикарем, и узнала от своей племянницы, что он еще спит, отдыхая от утомительного кутежа прошлой ночи и набираясь сил и бодрости для предстоящей охоты на лисиц, назначенной на следующее утро в обществе сэра Тимоти Тикета, сквайра Бампера и многих других джентльменов такого же склада, вследствие чего на рассвете во всем доме будет шум и гам. Это была крайне неприятная новость для ученой леди, объявившей, что, ложась спать, она заткнет себе уши ватой и примет опиум с целью заснуть покрепче, чтобы эти "грубые люди" ее не потревожили и не расстроили.
По окончании их обеда я вместе с другими слугами уселся за наш обед в кухне, где узнал, что сэр Тимоти Тикет был богатым землевладельцем, жившим по соседству, которого брат Нарциссы прочил ей в мужья, обещая в то же время жениться на сестре сэра Тимоти, благодаря чему - ибо их состояние было примерно одинаково - молодые леди будут обеспечены, а братья их не станут от того беднее; но что обе леди не сочувствовали такому плану, так как они питали искреннее презрение к джентльменам, предназначенным благодаря такому соглашению им в мужья. Это сообщение вызвало во мне смертельную ненависть к сэру Тимоти, которого я почитал своим соперником и в глубине души проклинал за самонадеянность. Утром на рассвете, пробудившись от шума, поднятого охотниками и собаками, я встал с постели посмотреть на кавалькаду и увидел своего соперника, чьи достоинства, если исключить его богатство, показались мне недостаточно блестящими, чтобы вселить опасения касательно Нарциссы, которую, как льстил я себя надеждой, нельзя было покорить теми качествами, как внешними, так и душевными, которыми он располагал.
Мою хозяйку, несмотря на принятые ею меры предосторожности, столь обеспокоили гости ее племянника, что она не вставала до пяти часов дня, благодаря чему я имел возможность осмотреть на досуге ее библиотеку, а к такому осмотру меня упорно толкало любопытство. Здесь я нашел тысячу отрывков ее собственных стихов, состоявших из трех, четырех, десяти, двенадцати и двадцати строк на любые темы, начатых по вдохновению, но, за недостатком у нее и способностей и настойчивости, не принявших сколько-нибудь законченную форму. Самым же примечательным для поэтессы было отсутствие во всех ее произведениях малейшего упоминания о любви. Я нашел отрывки пяти трагедий, носивших заглавия: "Строгий философ", "Двойной убийца", "Святотатственный предатель", "Падение Люцифера" и "Последний день". Отсюда я заключил, что нрав у нее мрачный, а воображение пленяется ужасными образами.
В ее библиотеку входили произведения лучших английских историков, поэтов и философов, всех французских критиков и поэтов и несколько книг на итальянском языке, главным образом поэтических сочинений, возглавляемых Тассо и Ариосто, читанных ею неоднократно. Были здесь также классики в переводе на французский язык, но ни одной книги на латинском или греческом, и это обстоятельство указывало на ее незнание этих языков.
Внимательно обозрев ее собрание книг, я удалился и в обычный час хотел накрывать на стол, когда горничная сказала мне, что ее госпожа еще лежит в постели, так как утром ее крайне встревожил лай собак, вследствие чего ей чудится, будто она - заяц, окруженный охотниками, и на завтрак она попросила принести ей пожевать овощей. Когда я выразил удивление по поводу столь необъяснимой фантазии, горничная поведала мне, что миледи весьма склонна к подобным причудам: иной раз она начинает считать себя каким-нибудь животным, иногда - мебелью, и что во время таких воображаемых превращений весьма опасно приближаться к ней, в особенности когда она изображает зверя, так как недавно, разыгрывая роль кошки, она подскочила к горничной и ужасно расцарапала ей лицо; что несколько месяцев назад она предсказала великий пожар, который грозит вот-вот начаться и может быть потушен только ее мочой, которую она по этой причине так долго удерживала, что жизнь ее была в опасности, и ей пришлось бы умереть, если бы не придумали способа заставить ее помочиться: под окном ее спальни разложили костер и внушили ей, что дом объят пламенем, после чего она с величайшим спокойствием приказала принести все кадки и сосуды, какие только найдутся, чтобы наполнить их для спасения дома, и немедленно препроводила в один из них причину своей болезни. Узнал я также, что ничто так не споспешествует обретению ею рассудка, как музыка, к которой всегда в таких случаях прибегает Нарцисса, играющая на клавикордах, и к ней-то шла сейчас горничная, чтобы сообщить о болезненном состоянии ее тетки.
Как только она удалилась, звук колокольчика призвал меня в спальню миледи, где я застал ее сидящей прямо на полу, поджав ноги, совсем, как заяц, прислушивающийся к крикам преследователей. При моем появлении она в испуге вскочила и бросилась в другой конец комнаты, чтобы ускользнуть от меня, которого, несомненно, приняла за гончую, посягающую на ее жизнь. Видя ее крайнее смятение, я вышел и на лестнице встретил спускавшуюся вниз прелестную Нарциссу, которой и доложил о положении моей госпожи. Она не проронила ни слова, но с невыразимо чарующей улыбкой вошла в комнату своей тетки, и немного погодя мой слух был восхищен ее искусной игрой. Звукам инструмента сопутствовал ее голос, столь нежный и мелодический, что меня не удивила поразительная перемена, происшедшая в расположении духа моей хозяйки, которая вскоре обрела покой и рассудительность.
Примерно в семь часов вернулись охотники, а перед ними в качестве трофеев несли шкуры двух лисиц и одного барсука. Когда они уселись за обед или за ужин - сэр Тимоти Тикет пожелал, чтобы Нарцисса почтила их своим присутствием за столом. Но в этой просьбе, вопреки угрозам и мольбам брата, она отказала, якобы потому, что должна ухаживать за своей расхворавшейся теткой, и я имел удовольствие видеть унижение моего соперника. Однако это разочарование не произвело на него сильного впечатления, так как он утешился бутылкой, к которой вся компания прибегала с таким усердием, что после оглушительного шума, вызванного хохотом, песнями, руганью, пляской и дракой, их всех разнесли по кроватям в бессознательном состоянии.
Поскольку мои обязанности не имели никакого касательства к сквайру и его семье, я вел довольно спокойную и приятную жизнь, ежедневно услаждаясь пьянящим напитком любви к Нарциссе, прелести которой с каждым днем все больше и больше пленяли мои взоры. Сколь ни было низко мое положение, я перестал замечать свое собственное ничтожество и даже возымел надежду когда-нибудь насладиться этим милым созданьем, чья приветливость весьма поощряла мои самонадеянные мечты.
ГЛАВА XL
Моя хозяйка удивлена моей ученостью. - Читает мне свои произведения. Я знакомлю ее с некоторыми моими стихами. - Уязвлен ее холодной похвалой. Нарцисса одобряет мое поведение. - Я невольно одерживаю победу над кухаркой и молочницей. - Их взаимная вражда и столкновения. --Ревность их любовников.
В течение этого периода любви и спокойствия моя муза, так долго спавшая, пробудилась и произвела на свет несколько небольших произведений на тему моей любви. Но, поскольку я был весьма озабочен в сокрытии истинных моих чувств и моей личности, мне пришлось подавить свое желание услышать похвалу и ограничиться чтением их самому себе и своим собственным одобрением. Тем временем я стремился постепенно укрепляться в добром мнении обеих леди, и благодаря старательности, а также исполнительности преуспел в такой мере, что вскоре стал любимым слугой; весьма часто мне приходилось слышать упоминания обо мне на французском и итальянском языках, исходящие из уст предмета всех моих желаний, упоминания теплые и сделанные не без удивления, как о человеке столь похожем на джентльмена внешним видом и разговором, что она не может-де обходиться со мной, как с обыкновенным лакеем. Моя скромность и осторожность не могли долго сопротивляться таким восхитительным комплиментам.
Однажды, когда я прислуживал за обедом, мои госпожи заговорили о замысловатом отрывке из "Иерусалима" Тассо, поставившим в тупик их обеих; высказав немало неудовлетворительных догадок, моя хозяйка вытащила из кармана книгу, отыскала этот отрывок и несколько раз безуспешно его перечитала; отчаявшись, наконец, добраться до его смысла, она обратилась ко мне:
- Подойди-ка сюда, Бруно. Посмотрим, не придет ли фортуна нам на помощь. Я растолкую тебе то, что предшествует этому темному отрывку и что за ним следует, и объясню отдельные слова, чтобы ты мог сопоставить то и другое и добраться до смысла, который от нас ускользает.
Я был слишком тщеславен, чтобы упустить возможность выставить напоказ мои таланты, и, не колеблясь, прочел и объяснил затруднительное место к вящему удивлению их обеих. Лицо Нарциссы и прекрасная ее шейка порозовели, что я почел благоприятным предзнаменованием, а ее тетка, уставившись на меня с изумлением, воскликнула:
- Боже мой! Да кто же ты?
Я сказал, что слегка познакомился с итальянским языком во время моего путешествия через Пролив. Она покачала головой и заметила, что тот, кто слегка познакомился с языком, не сумел бы так читать. Затем она пожелала узнать, знаю ли я французский язык. На сей вопрос я ответил утвердительно. Она спросила, знаю ли я латынь и греческий. Я ответил:
- Немного.
- Ого! - продолжала она. - А философию и математику?
Я признался, что чуть-чуть и с ними знаком. Затем она продолжала допрос, не сводя с меня глаз. Я стал уже раскаиваться в своем тщеславии и, для того чтобы исправить свою ошибку, сказал, что нечего удивляться моему сносному образованию, ибо у меня на родине образование стоит так недорого, что у нас каждый крестьянин образован, но, надеюсь, мои познания мне не повредят в глазах ее милости. Ей угодно было ответить: "О, нет! Боже избави!" Но до конца обеда они обе держали себя крайне сдержанно.