Софья Прокофьева. Приключения желтого чемоданчика (сборник)

   – Э, да что с ней связываться! – махнул рукой капитан. – Глупа как пробка, ничего не понимает.
   Капитан и солдаты протопали мимо.
   Лоскутик перевела дух. Посмотрела на Облако. Облако лежало грустное, присмиревшее.
   – Ты кто? – недоверчиво спросило Облако, глядя на девочку туманным взглядом.
   – Как это кто? – удивилась Лоскутик.
   – А, помню, ты была такая зеленая, развесистая и росла на опушке… – пробормотало Облако.
   – Да ты что? – уже с испугом сказала Лоскутик.
   – Ага, ты ловила комаров на болоте…
   – Да нет же!
   – А… Ты говорила «тик-так!» и показывала время на городской башне.
   – Какое «время»? Что с тобой?
   – Я тебя не знаю, – печально сказало Облако. – Я все забыло. Ну, я полетело! Пока.
   – Постой! Я дала тебе напиться… – робко напомнила Лоскутик.
   – Что-то такое было, – задумчиво протянуло Облако. – Напиться… напиться… Видишь ли, у меня в голове вода, а я ее всю вылило. Я выплакало всю свою память. Все, что помнило. Ну, прощай!
   – Да подожди! – с отчаянием воскликнула Лоскутик. – Еще у меня сегодня день рождения. А ты говорило: дождь-рождение.
   – Да, да, припоминаю, что-то такое было… – Облако немного посветлело.
   – А потом ты превратилось в двенадцать собак.
   – Да, да, это я помню…
   – И мы пошли…
   – Стой! Молчи! Вспомнило! Мы пошли в лавку к Мельхиору…
   – Да!
   – Ты – Лоскутик!
   – А, вот ты где! Попалась, голубушка!
   По улице шла Барбацуца. Из ее единственного глаза от ярости просто сыпались искры. Она только что побывала во дворце и узнала, что король вовсе и не хочет манной каши, а главный повар и не думал посылать за ней голубей.
   Облако тут же свернулось клубком, шмыгнуло Лоскутику под локоть и там затаилось.
   Барбацуца приближалась медленно, не спеша, и это было страшнее всего. Тень упала на девочку. Лоскутик прижалась спиной к забору.
   – Где была? Признавайся, – спросила Барбацуца тихо и сипло.
   – Платье покупала! – подсказало Облако, слабо шевельнувшись под мышкой.
   – Платье покупала… – помертвев, повторила Лоскутик.
   – Врешь! Если ты покупала платье, то у тебя должно быть платье! Где оно? Покажи!
   Барбацуца занесла над головой Лоскутика сжатые кулаки. Лоскутик невольно вытянула вперед руки, чтобы защитить голову от удара, и вдруг на ее руках, легко развернувшись, повисло белоснежное кружевное платье.
   Ветер раздул кружевной подол, зашевелил бантами и оборками. Кружево было такое тонкое, что, казалось, вот-вот растает на глазах. Даю голову на отсечение, что ни одна принцесса на свете не отказалась бы от такого платья!
   – Ты купила себе это платье? Нищенка! Кружевное? Замарашка! С бантами? Побирушка! Белое? Самое непрактичное! – Барбацуца от возмущения с трудом находила слова. Она уже протянула руки, чтобы схватить платье, но кто-то опередил ее.
   Ее опередила маленькая, жалкая дворняжка. Что это была за ничтожная тварь! Во-первых, у нее было всего лишь три ноги, да и то больше похожие на кривые паучьи лапки. Хвоста и ушей не было и в помине. Она была так худа, что все ребра, проткнув кожу, вылезли наружу. Но все это не помешало собачонке быть очень проворной.
   Она высоко подпрыгнула и ловко цапнула за подол прекрасное кружевное платье. Затем, часто перебирая своими тремя лапками, бросилась наутек.
   Кружевное платье волочилось по пыльной дороге.
   – Ах, проклятая! – крикнула Барбацуца и бросилась за мерзкой собачонкой.
   Казалось, она вот-вот ухватит платье за рукав. Но собачонка отчаянно тявкнула, поддала ходу, перемахнула через канаву, пролезла в щель под забором и скрылась.

Глава 10
Удивительное происшествие на закате

   «Ни за что не проснусь, – подумал художник Вермильон и тут же понял, что больше он не заснет. – Ну, хорошо, пусть я не засну. Но уж глаза открыть меня никто не заставит».
   Он знал, что он увидит. Битые стекла на полу, сломанные рамы, разодранные в клочья портреты.
   Прежде художник Вермильон жил припеваючи. Придворные щеголи и богачи с утра до вечера толклись в его мастерской и охотно заказывали ему свои портреты.
   Но шли годы, и художнику открывались глубокие тайны мастерства. Он научился смотреть на мир особым взглядом. Видеть красоту самых простых вещей: камня и грубого глиняного кувшина. Сам того не желая, он стал рисовать людей такими, какие они были на самом деле, и совсем не такими, какими они хотели казаться.
   Самое удивительное, что художник даже не думал об этом. Это получалось у него как бы само собой. Но трусы на его портретах были трусами, как бы они ни пыжились, стараясь изобразить себя смельчаками. Льстецы – льстецами. А обманщик, даже если ему удалось убедить всех, что честнее его не сыщешь человека во всем королевстве, все равно на портрете выглядел обманщиком.
   Надо ли говорить, в какую ярость приходили все эти люди, увидав свои портреты?
   И все-таки художник Вермильон еще как-то сводил концы с концами. Но вот наступил этот несчастный день, и все рухнуло. Теперь художник был окончательно разорен, а мастерская его разгромлена.
   «Как же это случилось?» – спросите вы меня.
   Весь этот день неудачи преследовали художника. С утра к нему заявился главный королевский пирожник и заказал свой портрет. На вид пирожник был очень добрый и симпатичный. У него были толстые, мягкие щеки и сладкая улыбка. Но так как на самом деле он был человеком жадным и жестоким, то и на портрете он получился именно таким.
   – Это клевета, а не портрет! – разозлился главный пирожник.
   Он подтащил художника к большому зеркалу, висевшему на стене.
   – Ах ты, негодяй! Посмотри, какие у меня добродушные щеки, честный нос и славные, располагающие к себе уши! Посмотри, какой я славный парень! Этакий миляга и симпатяга! А ты меня каким изобразил? Это клевета, а не портрет!
   Главный пирожник ушел, хлопнув дверью, не заплатив художнику ни гроша. А Вермильон, чувствуя себя очень усталым, решил немного прогуляться. Он перешел мост Бывшей Реки и вышел на площадь Забытых Фонтанов.
   Солнце, похожее на докрасна раскаленную сковороду, уходило за сверкающие кровли дворца. Художник глянул на него один раз и опустил голову.
   «Как это печально и пусто – солнце на голом небе, – подумал он. – Закат делают прекрасным облака. Как жаль, что люди в нашем городе никогда не видели красивого заката. Наверно, поэтому они такие скучные и злые…»
   Художник глянул на небо еще раз и тихо ахнул. Все изменилось. Над городом плыло облако. Казалось, небо запело. Облако было все кружевное и нежное. Лучи солнца охватили его снизу, наполнили золотом.
   «Оно похоже на лебедя или на корабль под парусами, – подумал художник. – Нет, больше всего оно похоже на кружевное платье. Да, да! На платье из тончайшего кружева. А вот из-за него выплыло еще одно облако. Это похоже на какого-то зверька. Пожалуй, больше всего на трехногую собачонку».
   Художник оглянулся. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь еще увидел это чудо. Но, как назло, на площади не было ни души.
   В этот час все богатые люди ложились спать. «Больше спишь – меньше пьешь!» – была их любимая поговорка.
   Вдруг все жители окрестных домов разом вздрогнули, скатились с постелей, вскочили со стульев. В каждом доме что-нибудь упало или покатилось по полу.
   Главный повар уронил склянку с успокоительными каплями на и без того совершенно спокойный коврик около своей кровати.
   «Бом – вставайте! Бум – очнитесь! Бам – проснитесь!» – гудел большой колокол на колокольне.
   «Бегом! Бегом! Бегом!» – вторили маленькие колокола.
   Не трудно догадаться, что виновником всей этой суматохи был художник Вермильон. Он забрался на колокольню и поднял этот немыслимый трезвон.
   На площади быстро собралась толпа. Все улицы, идущие к площади, были усеяны ночными колпаками и домашними туфлями. Люди спрашивали друг друга:
   – Что случилось?
   – Пожар?
   – Землетрясение?
   – Эй, почему ты звонишь во все колокола? – крикнул художнику начальник королевской стражи, который второпях выбежал из дома с подушкой в руках и теперь прижимал ее к животу.
   – Посмотрите, какой закат! – закричал с колокольни художник. – Облако! Облако! Посмотрите, какое облако! Да глядите же! Оно тает! Оно уплывает!
   Начальник королевской стражи попросил главного тюремщика немного подержать его подушку, взобрался на колокольню и за шиворот стащил художника.
   – Уж я-то знаю, что сделать с этим сумасшедшим! – прошипел главный тюремщик и звякнул большой связкой ключей.
   – И я знаю! – воскликнул торговец крысиным ядом, встряхивая мешок со своим товаром.
   – И я знаю! – прохрипел продавец пеньковых веревок, проводя рукой вокруг своей длинной, жилистой шеи.
   А художник стоял молча, совершенно оглохший от звона колоколов, и тихо улыбался.
   – Я уже давно понял, какой это негодяй! Ведь он нарочно изобразил меня трусом! – со злобой сказал начальник королевской стражи.
   – А меня – обманщиком! – с оскорбленным видом добавил продавец лекарства от плохого настроения.
   – А глядя на мой портрет, можно подумать, что я круглый невежда! – воскликнул воспитатель богатых детей, который на самом деле думал, что дважды два будет пять.
   Все они толпой отправились к дому художника. Лестница была крутая и узкая. Произошла давка. С головы начальника стражи свалился шлем и с грохотом покатился по ступенькам.
   – Осторожно, мой живот! Не давите на мой чудесный толстый живот! – стонал королевский пирожник.
   Наконец все они ворвались в мастерскую художника Вермильона. Они срывали портреты со стен. Рвали в клочья картины и рисунки, топтали их ногами.
   Мало того, они сломали мольберт художника, раскидали его краски и кисти, выбили в окнах все стекла.
   – Уф, кажется, дело сделано на славу, – отдуваясь сказал начальник королевской стражи. – Больше нечего крушить и громить!
   – Мы неплохо потрудились, – согласился с ним продавец пеньковых веревок.
   – Приятно сознавать, что сделал доброе дело, – вытирая пот, добавил королевский пирожник. – Надо было как следует проучить этого негодяя!..
   «Нет, нет, ни за что не открою глаза», – снова подумал художник Вермильон.
   Он крепко зажмурился, но почему-то перед его глазами появился кувшин. Глиняный запотевший кувшин, полный воды. От него так и тянуло холодком.
   Художник застонал и замотал головой. Но проклятый кувшин и не думал исчезать. Он наклонился. Струя воды упала и разбилась о дно стакана.
   Художник вцепился зубами в подушку.
   Буль-буль-буль!.. – дразнил его кувшин.
   «Все ясно, – сам себе сказал художник, – я просто очень хочу пить. Вот и все. Но когда мне теперь удастся напиться, совершенно неизвестно. Ведь в кармане у меня нет и ломаного гроша».
   Он открыл глаза, приподнялся на локте и просто оцепенел от изумления.
   Действительно, было чему изумиться. Весь пол в мастерской был залит водой. В воде, тихо покачиваясь, плавали клочки рисунков. На одном клочке была половина носа торговца оружием, на другом – хитрый глаз продавца придворных калош, на третьем – ухо главного тюремщика.
   Вода была повсюду, где только она могла быть: в чашках, в блюдцах, в ложках, в ведре, в тазу и даже в наперстке, который забыла у него в мастерской его невеста, бедная портниха.
   Но самое удивительное было не это.
   В глубоком кресле, небрежно закинув одну ногу на другую, сидел он сам, художник Вермильон, собственной персоной. Правда, он был совершенно белый, да к тому же еще немного прозрачный. Но все же это был он, несомненно он! Художник узнал свои волосы, свое лицо, свою широкую блузу и даже свой задумчивый взгляд. Ошибиться было невозможно – это был он!
   – Как вы понимаете, я пришел к вам не просто так, а по важному делу, – устало сказал белый человек в кресле.
   – Все ясно, – сам себе, но довольно громко и внятно сказал художник Вермильон, – не нужно впадать в панику, не нужно лишних волнений. Все просто, как дважды два: я сошел с ума.
   – Какая тоска, – вздохнул белый человек, поднимая глаза к потолку, – каждый раз начинать все сначала. Объяснять, рассказывать, растолковывать. Не сомневаюсь: сейчас он меня спросит, кто я.
   – Кто вы? – прошептал художник.
   – Облако я. Ну просто Облако, – скучным голосом сказал белый человек.
   – Дело окончательно проясняется, – снова сам себе сказал художник. – Отдых, витамины, никаких волнений, свежий воздух, и мне станет легче.
   – Я так и знал! – уже с раздражением проговорил белый человек, ерзая в кресле. – Насколько проще с детьми. Всему верят. Понимают с полуслова. Вот что! Потрудитесь-ка спуститься вниз. Там у дверей кое-кто стоит. В общем, обыкновенная девчонка. Когда-то я ей все это уже объяснял, теперь пусть она объяснит вам. К тому же вы ей скорей поверите, чем мне.
   Художник опрометью бросился вниз.
   Поднимался он удивительно долго. Слышался то его голос, то голос Лоскутика. Потом раздался шум падения и стук, как будто кто-то щелкал на огромных счетах, – это художник споткнулся посреди лестницы и полетел вниз. Потом он снова начал свое восхождение вверх с первой ступеньки. Когда он вошел в мастерскую, вид у него был самый невероятный. На лбу вздулась шишка, волосы всклокочены, но он улыбался счастливейшей улыбкой.
   Он не спускал глаз с Облака и чуть не растянулся на полу, зацепившись за ножку стула. За ним робко вошла Лоскутик.
   – Это такая честь для меня, – тихо сказал художник.
   – Ну, это еще ничего, – пробормотало Облако. – Художники… для них еще возможно невозможное…
   – Дорогое Облако, – сказал художник, – все, что у меня есть, все принадлежит вам!
   – О нет, – остановило его Облако, – это уже слишком. Вы мне просто должны помочь в одном небольшом дельце. Прежде всего, не можете ли вы мне сказать, как одеваются богатые путешественники?
   – Путешественники?.. К тому же богатые… – задумался художник. – Ну, тогда, конечно, башмаки с пряжками, камзол из тонкого сукна, шляпа с перьями, потом непременно плащ… Да, да, именно так.
   Облако слегка подпрыгнуло, и в тот же миг у него на ногах появились башмаки с огромными пряжками.
   – Шляпа с перьями… – вздохнуло Облако и водрузило себе на голову неизвестно откуда взявшуюся широкополую шляпу с роскошными страусовыми перьями.
   Полы кафтана у него оттопырились. На жилете одна за другой вскочили десять блестящих пуговиц.
   Лоскутик смотрела на все это довольно хладнокровно – она еще и не такое видела, – а художник чуть не задохнулся от изумления. Он только взмахивал руками и хватал воздух широко открытым ртом.
   – Не добавить ли солидности? – задумчиво спросило Облако и вытянуло у себя из-под носа довольно длинные усы. – Может быть, еще немного усталости? Нет, нет, я устаю только от сидения на одном месте. – Облако поглядело на себя в зеркало. – Пожалуй, возраст совсем не тот, – сказало оно. – Путешественник, который объездил все страны, не должен быть особенно юным.
   Лицо Облака тут же прорезали глубокие морщины, нос выгнулся крючком.
   – Потрясающе… – только и мог выговорить художник.
   – Да, неплохо, – согласилось Облако. – Но видите ли, тут есть одна небольшая, но существенная подробность. Ни один путешественник на свете не бывает совершенно белым.
   – Так я могу вас раскра!.. – с азартом воскликнул художник, но не договорил, испугавшись, что Облако может обидеться.
   – Именно об этом я и хотел вас попросить! – улыбнулся белый путешественник. – Дело в том, что у нас были краски, но они погибли.
   Через несколько минут в мастерской закипела работа. Никогда художник Вермильон не трудился с таким вдохновением. Он стонал, что-то бормотал сквозь зубы, умолял Облако не шевелиться и хоть минутку постоять спокойно.
   Тронув Облако кисточкой, он отскакивал назад и, наклонив голову, издали придирчиво глядел на свою работу. Своими лучшими акварельными красками он осторожно раскрасил щеки Облака, сделав их удивительно розовыми. Затем, встав на колени, он покрыл башмаки Облака зеленой краской.
   Высунув кончик языка, он нарисовал на его чулках тонкие черные полоски. Всю синюю краску, которая только у него была, он потратил на камзол Облака, а всю красную – на подкладку плаща.
   Он выскреб все остатки золотой краски и покрасил ею пуговицы на жилете и пряжки на башмаках.
   – Никогда не видел никого, кто больше был бы похож на знатного и богатого путешественника! – сказал Вермильон, любуясь своей работой.
   Облако с довольным видом поправило пышный шарф на шее. На его пальцах одно за другим появились кольца с крупными бриллиантами, сверкающими, как капли чистейшей воды.
   – Самое главное для меня в данном случае – все время держать себя в руках, – весело сказало Облако. – Вы понимаете, вода во мне не переставая циркулирует. И если я разволнуюсь, могут случиться большие неприятности. Но вы не беспокойтесь, я ни на минуту об этом не забуду. Я все время буду внимательно за собой следить. Не понимаю, почему это некоторые считают меня беспечным и легкомысленным? Ведь я совсем не такое! Нет, вы увидите, все будет просто прекрасно!

Глава 11
Кресло, улетевшее в окно

   О дворце короля Фонтаниуса I ходили самые невероятные слухи. Что ж, пожалуй, это был действительно необыкновенный дворец.
   Я нисколько не ошибусь, если скажу тебе, мой читатель, что это был самый мокрый дворец на свете. Самый влажный, самый отсыревший, даже, смею утверждать, самый заплесневевший. Слуги каждое утро соскребали мох с широких лестниц и плесень с мраморного пола, колонн и даже дверных ручек.
   Король, конечно, был богаче всех людей в королевстве. Говорили, что его слуги каждое утро выливают на пол тысячу ведер воды. Что ж, приходится этому верить! Ведь все полы во дворце были залиты водой. Да, да, водой! Настоящей водой!
   Поэтому, пожалуйста, не удивляйся, мой читатель, что все придворные во дворце постоянно ходили в калошах. Разумеется, это были совершенно особые калоши. Они радовали глаз своим нежным цветом: розовым, голубым, фиолетовым. К тому же подошвы у них были тонкие, как лепестки розы. Один раз потанцуешь на балу – и на пятке дыра.
   Это было, конечно, очень на руку продавцу придворных калош. Он сколотил на калошах целое состояние. У него на окнах стояло двенадцать горшков с цветами, что, как ты понимаешь, говорит о немалом богатстве.
   Придворные вечно ходили с мокрыми ногами, страдали хроническим насморком, в каждом углу кто-то звонко чихал или сдавленно кашлял. И только главный королевский советник по имени Слыш не обращал ни на кого внимания, ходил в глубоких черных калошах на толстенной подошве.
   Слыш всегда говорил шепотом, но зато слышал все, что говорилось в любой комнате дворца. Он слышал даже, о чем шепчутся поварята на кухне.
   Придворных приводил в ужас один вид его черных калош, но король Фонтаниус I очень любил своего главного советника.
   Больше всего воды было на полу в тронном зале. Вода омывала ножки массивного королевского трона. Сдвинуть его с места не могли бы и двадцать силачей. На спинке трона сверкал королевский герб – золотое ведро с надписью: «Вода принадлежит королю».
   Перед троном стояла огромная мраморная чаша. И представьте себе только: она была до краев наполнена чистейшей прозрачной водой. В этой чаше важно плавали золотые рыбы с красными выпученными глазами и хвостами, похожими на балетные юбочки.
   Придворные часами толпились около чаши, с изумлением рассматривая их. Ведь рыбы в этом королевстве были самой большой редкостью.
   Король Фонтаниус I имел вид поистине королевский. Он давно уже перестал расти вверх, но продолжал расти в ширину. Живот у него сползал на колени, а щеки и подбородок съезжали на грудь.
   – Увы! Наш король слишком много пьет! – озабоченно качали головами придворные врачи, угощая друг друга новейшими таблетками от простуды.
   – Стоит мне только подумать, что мои подданные хотят пить, как от жалости меня начинает мучить жажда! – вздыхал король. – Я пью так много потому, что я слишком добрый.
   Советники короля, министры и придворные страдали той же болезнью.
   Ежедневно они опустошали такое количество кубков и бокалов воды, что с трудом переставляли ноги.
   Только главный советник Слыш, тот самый, который ходил в черных калошах, пил воду наперстками и был худ как щепка.
   В этот вечер во дворце все были как-то особенно взволнованы. Придворные, забыв о мокрых ногах, собирались кучками и перешептывались.
   – Вы не знаете, когда он явится во дворец?
   – Ровно в десять.
   – Я слышал, он приехал на трех верблюдах.
   – Подумаешь, слышал! Я их видел, вот как вас вижу. Три белых как снег верблюда.
   – Но почему на верблюдах?
   – Очень разумно. Чему вы удивляетесь? Ведь верблюды могут не пить по нескольку недель.
   – Но почему на белых?
   – Слуги у него с ног до головы закутаны в белые покрывала.
   – А он богат, этот путешественник?
   – Говорят, несметные богатства!
   – Он остановился в самой дорогой гостинице!
   – Я сам видел: огромные белые сундуки.
   – Но почему все белое?
   – А почему бы не быть всему белому?
   В разгар этих споров дворцовые часы, подумав, пробили девять раз. Это были самые умные и самые грустные часы на свете. Их сделал Великий Часовщик. Он работал над ними много лет.
   Когда король увидел эти часы, они ему так понравились, что он тут же попросил Великого Часовщика подарить ему эту безделицу. Эти часы никогда не отставали и никогда не спешили. Но всякий раз, перед тем как начать бить, они на мгновение задумывались.
   Чтобы предохранить их от сырости, часы накрыли большим стеклянным колпаком.
   С первым ударом часов все придворные повернули головы к высоким дверям. А с девятым ударом двери распахнулись, и в зал вошел знатный путешественник.
   Он так низко поклонился королю, что перья его шляпы проехались по мокрому полу. Синий кафтан, сшитый из невиданно тонкого сукна, сидел на нем просто великолепно. Сверкали бриллианты на пальцах.
   Все невольно залюбовались его нежно-розовыми щеками. Впрочем, это никого особенно не удивило. Конечно, у кого же, как не у путешественников, должны быть розовые щеки? Ведь путешественники больше всех остальных людей бывают на свежем воздухе.
   – В каких странах вы побывали? – поинтересовался король.
   – О, в самых разных! – Голос путешественника был очень приятный. – Можно сказать, я облетел весь мир. Но нигде я не видел ничего подобного! Эти мокрые полы, ступени… Лужи повсюду! Нет, это бесподобно! Я восхищен!
   Было видно, что путешественник говорит все это совершенно искренне, от чистого сердца.
   Король торжественно надел золотые калоши и сам провел гостя по всему дворцу. Главный советник Слыш шел за ними и сверлил спину путешественника острым и подозрительным взглядом.
   Путешественник оказался человеком на редкость любознательным. Беззвучно скользя по мокрому полу в своих зеленых башмаках, он заглядывал во все углы, за занавески, рассматривал каждый вбитый в стену гвоздь, узоры на стенах и дверные ручки.
   Он стонал и вскрикивал от восхищения, но постепенно вид у него становился какой-то беспокойный и даже растерянный. Наконец он почти с отчаянием стал заглядывать под стулья и кресла. Казалось, он что-то ищет. Некоторые придворные даже подумали, не потерял ли знатный путешественник одно из своих колец с крупным бриллиантом.
   Наконец все вернулись в главный зал. Король снова уселся на трон и хлопнул в ладоши. Вошли слуги с золотыми подносами. На подносах стояли бокалы с водой.
   – Вода с сиропом! Не желаете ли?
   – Вода с лимоном!
   – Вода с солью, новый оригинальный напиток!
   – Вода со льдом!
   Льдинки поскрипывали в бокалах. Придворные осушали один бокал за другим и время от времени выходили в сад полюбоваться луной. Слуги с подносами, низко кланяясь, обступили знатного путешественника.
   Но он только скучным взглядом посмотрел на бокалы. Плавным шагом он подошел к мраморной чаше, наклонился и припал ртом прямо к воде. Щеки его раздулись и несколько побледнели.
   В зале стало удивительно тихо. Знатный путешественник с шумом втягивал в себя воду и изредка переводил дух. Воды в мраморной чаше заметно поубавилось.
   Пожилой слуга наклонил поднос. Бокалы один за другим упали на пол и разлетелись с оглушительным звоном. Знатный путешественник с видимым сожалением оторвался от воды, закрыл рот и оглянулся.
   Можно было подумать, что, пока он пил, все придворные и сам король превратились в статуи. Продавец придворных калош замер на одной ноге. Главный алхимик развернул носовой платок, но так и забыл высморкаться.
   – Хм… – досадливо сказал знатный путешественник и погладил свои усы, с которых побежала вода. – Кажется, я немного увлекся, а?
   Неизвестно, чем бы все это кончилось, но в этот момент в дверях появился начальник королевской стражи.
   Он отчаянно дрожал. Его ноги разъезжались на скользком полу, и он делал неимоверные усилия, чтобы как-нибудь собрать их вместе. Вид у него был самый жалкий.
   Он дергал носом точь-в-точь как заяц. Можно было даже подумать, что у него под высокой шапкой с кокардой спрятаны заячьи уши.
   – Виноват, ваше величество! Не углядел… Еще один откопали… – сказал он несчастным голосом.
   Придворные вмиг ожили:
   – Не может быть!
   – Неблагодарные!
   – Ведь только вчера ночью откопали колодец в конце Кривой улицы!
   – А стражников связали!
   – А сегодня опять!