связанная с отказом от сохранения на большинстве военных предприятий мощностей
для производства вооружений на случай мобилизации, была упущена еще в начале
90-х годов. В США и Других странах Запада ВПК не столь узко специализирован,
так как создавался не в административно-командных, а в рыночных условиях
и не столь изолирован географически и экономически от остальной промышленности.
Поэтому конверсию там проводить гораздо легче. Вообще же вводимое в этой
статье понятие "мнимости", "мнимой стоимости" по отношению к советской
экономике имеет гораздо более широкое применение для характеристики социалистического
наследия в целом. Во многом мнимой оказалась и победа в Великой Отечественной
войне, хотя для тех, кто эту победу добыл собственной кровью, она навсегда
осталась истинной и святой. А вот картина войны, которую десятилетия рисовала
советская историография, с полным основанием должна быть признана мнимой.
Подлинную историю советско-германской войны еще только предстоит создать.
Статьи нашего сборника, безусловно, не могут заменить подобный фундаментальный
труд. Они призваны только обозначить наиболее важные и болезненные проблемы
изучения минувшей войны и указать на возможные варианты их решения. Автор
хорошо понимает необходимость дальнейших исследований. Так, в частности,
предположение о фальсификации данных советского военного производства требует
подтверждения как на материале первичной статистики отдельных предприятий,
так и путем сравнения технологии производства вооружений и техники в СССР
и Германии с учетом точного количества алюминия, бронестали и других видов
сырья и материалов, потребляемых на один танк и самолет разных конструкций
в двух странах во время войны.
В качестве приложения публикуется также статья, посвященная советским
коллаборационистам. По условиям газетной публикации она была разделена
на две части, но изначально задумывалась как единое целое. В момент публикации
этой работы сама тема коллаборационизма только-только перестала быть запретной
в нашей стране. С точки зрения западного читателя наша статья не содержала
ничего принципиально нового, но для читателя советского и постсоветского
(первая часть публикации появилась в последние месяцы существования СССР,
вторая - уже после его краха) здесь многое могло звучать открытием. Например,
почему-то никто не задавался вопросом, можно ли считать предателями сотрудничавших
с немцами жителей Прибалтики или Украины и Белоруссии, чьи земли были оккупированы
советскими войсками в 1939-1940 гг. Кого они предавали? Тех, кто помимо
воли народов аннексировал их страны? Кстати сказать, для коренного населения
Прибалтики жизнь в условиях немецкой оккупации была даже лучше, чем после
вторичного "освобождения" их Красной Армией. А белорусы под германским
господством имели такие возможности для развития национального языка и
культуры, каких не имели при советской власти вплоть до конца 80-начала
90-х гг. В то же время в этих же странах очень значительные группы населения,
прежде всего евреи и цыгане, были почти полностью обречены на гибель в
рамках проводимого нацистами геноцида. Трагедия коллаборационистов заключалась
в том, что против одного преступного режима они вынуждены были бороться
в союзе с другим, не менее преступным, и неизбежно оказывались в той или
иной степени причастны к преступлениям нацистов, включая истребление евреев.
Хотя надо помнить, что далеко не все солдаты прибалтийских и славянских
дивизий СС или бойцы местных охранных батальонов на практике участвовали
в осуществлении геноцида.
Споры же о русских коллаборационистах ведутся как в России, так
и среди русской эмиграции по сей день. Внимание привлекает фигура генерала
А. А. Власова, которого нередко считают идейным борцом с большевизмом и
чуть ли не основоположником русского освободительного движения. Между тем
все имеющиеся факты свидетельствуют, что будущий глава РОА в жизни был
озабочен только проблемой своей военной карьеры, ради которой проявлял
и смекалку, и героизм. Если бы Власов действительно собирался бороться
против Сталина с помощью Гитлера, что мешало ему сдаться в плен хотя бы
осенью 1941 г. в Киевском котле? Однако он несколько недель лесами выходил
к своим, как и позднее пытался вместе с остатками штаба 2-й ударной армии
перейти линию фронта и лишь вследствие случайности оказался в немецком
плену. Тогда, летом 1942 г., вермахт был на вершине успеха, победа Германии
казалась, если не неизбежной, то весьма вероятной. Власов же прекрасно
понимал, что в Красной Армии его карьера в сущности закончилась. В случае
освобождения из плена после войны генерал-лейтенант при самом благоприятном
исходе мог рассчитывать только на отставку или на назначение на малозначительную
должность. Такова и была в действительности судьба тех освобожденных из
плена советских генералов, которым посчастливилось избежать смертной казни
или лагерей. У немцев же Власов стал по сути потенциальным главой русского
правительства и армии - на случай победы Германии. Еще в декабре 1940 г.
на совещании высшего комсостава Красной Армии он, едва ли не единственный,
прямо говорил о превосходстве вермахта в уровне дисциплины и боевой подготовки:
"Мы живем на границе (99-я дивизия, которой тогда командовал Власов, дислоцировалась
в районе Перемышля, у самой границы с оккупированной немцами Польшей. -
Б. С.), каждый день видим немцев. Куда бы ни шел немецкий взвод, они идут
исключительно четко, одеты все однообразно. Я указывал своим бойцам: "Вот
- капиталистическая армия, а мы должны добиться результатов в 10 раз больше".
И бойцы обращали внимание. Ведь за 100 м мы хорошо видим друг друга и,
наблюдая немецкие взводы, наши взводы стали крепко подтягиваться. Таким
образом, строевая подготовка является исключительно дисциплинирующей, и
мы обращаем на нее большое внимание. Были случаи, когда немецкий офицер
нас четко приветствовал, а наши - не приветствовали. Тогда мы говорили,
что дружественную сторону нужно приветствовать и теперь стали неплохо приветствовать".{4}
Возможно, память об армии "дружественной стороны" явилась одним из побудительных
мотивов сотрудничества Власова с немцами, но необходимым условием для такого
сотрудничества было пленение генерала. В коллаборационизме Власова и многих
других сильны были именно шкурнические интересы, стремление выжить любой
ценой. У Власова как генерала шансов уцелеть в плену было достаточно много
и без предательства. У миллионов рядовых советских военнопленных их было
гораздо меньше. Здесь выбор часто стоял очень жестко - или сотрудничество
в той или иной форме с противником, или голодная смерть. Такой же выбор
был и у многих жителей оккупированных территорий, которым приходилось работать
на предприятиях, транспорте или в открытых оккупантами школах, чтобы получить
паек и прокормить себя и семью. Впоследствии многие из них были осуждены
как "пособники".
Бывший власовец Л. А. Самутин, в 1946 г. благополучно выданный
англичанами Советам, а до этого в 1941 г. познавший прелести немецкого
лагеря для советских пленных, писал в мемуарах: "С британскими понятиями
о чести никак не вязалось, чтобы военнослужащий мог надеть вражескую форму
и оказаться в одних рядах со своими бывшими противниками. Это благородное
негодование тем более легко в себе разжигать, когда ни разу в жизни не
только самому не пришлось испытать ни настоящего голода, ни даже видеть
людей, доведенных голодом и лишениями до потери человеческого лица.
Э, господа, господа, одно только можно сказать: "Не судите, да
не судимы будете!" Англичане в немецком плену были лишены только одного
- свободы, но ни голода, ни холода, ни унижений с бытом, ни потери связи
с родиной и семьями не испытывали. И немцы относились к ним иначе, чем
к нам, и Красный Крест в отношении них исполнял свой долг. Так вам ли судить,
господа, людей, уцелевших по воле случая и судьбы в условиях, обрекавших
нас всех на поголовную и мучительную гибель?"{5}.
Те же слова можно с равным основанием адресовать советским и российским
критикам коллаборационистов. Ведь подавляющее большинство этих критиков
ни тогда, в годы войны, ни позднее не стояло перед необходимостью делать
выбор между почти неминуемой смертью и предательством. И вполне вероятно,
что многие или даже большинство из них поступили бы как тот примерно миллион
бывших советских военнопленных, служивших немцам. "Не судите, да не судимы
будете!" - эти слова звучат наиболее здраво через полвека после окончания
войны. Хотя осуждение коллаборационистов было неизбежным действием любой
власти, тоталитарной или демократической, ибо нарушение присяги и отказ
от верности своим прежним государственным институтам не прощает своим подданным
или гражданам ни одна власть в мире.
Что Власов был не идейным, а вынужденным изменником, доказывает
и его поведение на следствии и суде, в исходе которого он не мог питать
никаких сомнений. В последнем слове бывший глава РОА так и заявил: "...Я
не только полностью раскаялся, правда, поздно, но на суде и следствии старался
как можно яснее выявить всю шайку. Ожидаю жесточайшую кару".{6} Также ни
один из соратников Власова не пытался защищать идеалы русского освободительного
движения от коммунистической тирании, а только каялся и просил о снисхождении.
Совсем иначе вели себя коллаборационисты из числа бывших белых генералов
- П. Н. Краснов, А. Г. Шкуро и другие, предательски выданные теми же англичанами
на расправу. На суде перед лицом неминуемой казни они не высказывали ни
тени раскаяния и обличали советскую власть. Выдача генералов-эмигрантов
была противозаконна и не предусматривалась даже Ялтинскими соглашениями.
Как вспоминает один из руководителей советской разведки видный террорист
генерал П. А. Судоплатов - Краснова, Шкуро и прочих фактически обменяли
по секретному соглашению с советской стороной на бывшего главкома германского
военно-морского флота гросс-адмирала Редера и группу высокопоставленных
немецких офицеров, оказавшихся в советской зоне оккупации. Если бы не этот
обмен, Редер вполне мог избежать Нюрнбергского трибунала, поскольку в СССР
рассчитывали использовать в своих целях обширные связи бывшего адмирала
и информацию, которой Редер обладал.{7}
Сам суд над нацистскими военными преступниками в Нюрнберге оказалось
возможным провести только с очень большими правовыми натяжками. Союзникам
пришлось "не заметить" многие советские художества. Они закрыли глаза и
на Катынь, и на секретные советско-германские протоколы, и на агрессию
против Финляндии, хотя уже тогда мало сомневались в ответственности за
все это Сталина и его окружения. О том же, что порядки в советском ГУЛАГе
мало чем отличаются от тех, что открылись всему миру после освобождения
нацистских концлагерей и "лагерей смерти", тогда еще догадывались на Западе
немногие, да и то очень смутно. Чтобы осудить по всей справедливости творцов
геноцида и агрессоров, потребовалось закрыть глаза на точно такие же действия,
хотя и в несколько меньших масштабах, одного из победителей. Правда, то,
что проделывал Советский Союз, скорее надо назвать не геноцид, а стратацид
- уничтожение наиболее состоятельных и образованных классов населения.
Расстрел польских офицеров в Катыни и других местах как раз и есть проявление
подобной политики. В России стратацид был произведен в годы гражданской
войны с помощью красного террора, в Восточной Германии и других странах
"народной демократии" - после второй мировой войны (в частности, сотни
тысяч умерли в лагерях для интернированных). Правда, здесь террор уже был
не тот, что в России, поскольку осуществлялся в условиях начинавшегося
противостояния с Западом в виде "холодной войны", когда на государства
Восточной Европы смотрели как на союзников в этом противостоянии.
Часто говорят, что Сталин и Гитлер совершили бездну ошибок, что
если бы не это, могло бы не быть ни террора, ни геноцида, ни второй мировой
войны, а советский и германский народы жили бы мирно и счастливо, что Гитлеру
не надо было начинать мировую войну, истреблять евреев, подавлять демократию,
нападать на СССР, что Сталину не надо было истреблять кулаков и проводить
насильственную коллективизацию, уничтожать партийные и военные кадры в
1937-1938 гг., нападать на Финляндию, расстреливать польских офицеров,
что ему надо было покаяться после войны перед народом за свои ошибки, приведшие
к поражениям 1941-1942 гг., и за ослабившие армию массовые репрессии. Словом,
к двум диктаторам пытаются подойти с мерками, применяемыми к демократическим
правителям. Ничего, кроме наивности или стремления к яркому пропагандистскому
образу, здесь нет. С точки зрения своей собственной логики и логики развития
созданных или усовершенствованных ими тоталитарных государственных систем
и Сталин, и Гитлер, и другие руководители СССР и Германии действовали в
целом правильно и никак не могли действовать иначе. Соотношение сил в мире
сложилось так, что победил не германский фюрер, а советский генеральный
секретарь, а при другой комбинации могло выйти и наоборот. Исход войны
определило действие факторов, которые находились за пределами эффективного
влияния двух диктаторов, что, разумеется, не снимает с них ответственности
за происшедшее по их воле.
Другой, более сложный, вопрос - об ответственности народов за
деяния их лидеров. Согласимся, что подавляющее большинство населения Германии
и СССР не знало, что эти страны во второй мировой войне выступали в качестве
агрессоров (СССР - в войне с Финляндией, а также как единственный и весьма
активный пособник Германии в агрессии против Польши, не говоря уже об оккупации
Прибалтики и других территорий). Не знали о геноциде и политическом терроре
или, по крайней мере, об их истинном размахе. Конечно, миллионы немецких
и советских граждан непосредственно участвовали и соучаствовали в преступлениях,
хотя к ответственности была привлечена лишь меньшая часть. Однако коллективная
вина возлагается на десятки миллионов невиновных, что никак не сообразуется
с принципами христианской морали. Несомненно, каждый народ имеет то правительство,
которое заслуживает. Однако вряд ли можно всерьез говорить о том, что немцы
в 1933 г., а русские и другие народы Российской империи в 1917 г. в массе
своей имели верное представление о том, кто такие в действительности национал-социалисты
и большевики, и обладали реальными возможностями предотвратить их приход
к власти, тем более, что Гитлер вообще стал канцлером вполне демократически,
а Ленин в момент переворота не отвергал еще скорый созыв демократически
избранного Учредительного собрания.
Сегодня, полвека спустя, народам стоило бы последовать примеру
Германии и Чехии, забывших старые обиды и официально принявших декларацию
о взаимных извинениях за преступления времен оккупации и депортацию судетских
немцев. Нашей стране тоже есть от кого принимать извинения и кому их приносить.
От Германии - за преступления, за агрессию, за десятки миллионов погибших
и бесчисленные разрушения. Но и перед немцами стоит извиниться за преступления
советских солдат на немецкой земле, за депортацию миллионов немцев с восточных
земель, за перемещенные культурные ценности (которые надо вернуть хозяевам
безотносительно к тому, сколько ценностей смогут вернуть нам). А еще стоит
извиниться перед Финляндией, Польшей, Румынией, Молдовой, государствами
Прибалтики за агрессию и оккупацию. Однако нынешнее российское руководство
с извинениями явно не спешит. Наоборот, всячески противясь вступлению восточных
соседей в НАTO, похоже, оно не исключает, что при определенных обстоятельствах
ограниченный контингент российских войск вновь войдет в Белоруссию и Украину,
Прибалтику и Закавказье, а то и в Польшу и Словакию. Между тем не забвение
былых обид, только их прощение и исчерпание способны навсегда подвести
черту под самой разрушительной из всех войн - второй мировой. Статьи, составившие
настоящий сборник, писались в разное время и по разным поводам. Поэтому
многие факты и аргументы в них повторяются, одновременно создавая и своеобразную
перекличку. Автор не счел возможным что-либо кардинально здесь менять.
Исправлены только явные ошибки и сделаны некоторые добавления на основе
новых источников, подтверждающие первоначально развитые тезисы. Особенно
хочется поблагодарить нашего друга Давида М. Глэнца, редактора "Джорнэл
оф Слэвик Милитэри Стадиз". Без его содействия не могли быть опубликованы
многие из статей, вошедших в книгу.
Примечания:
{1} См.: Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах,
боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. - Под
ред. Г. Ф. Кри-вошеева. М.: Воениздат, 1993; Независимая газета, 1993,
8 мая. С. 1, 6.
{2} См.: Frieser K.-H. Schlagen aus der Nachhand - Schlagen
aus der Vorhand. Die Schlachten von Char'kov und Kursk. - Gezeitenwechsel
im Zweiten Weltkrieg? Krsg. von R. G. Foerster, Hamburg-Berlin-Bonn: Verlag
E. S., Mittler Sohn-MGFA, 1996.
{2а} Муранов А. И., Звягинцев В. E. Досье на маршала. Из истории
закрытых судебных процессов. М.: Андреевский флаг, 1996. С. 180.
{3} О том, что показатели советской военной экономики умышленно фальсифицируются,
еще в 1942 г. сделали вывод немецкие экономисты-аналитики, работавшие на
VI управление Главного управления имперской безопасности, возглавлявшееся
В. Шелленбергом. См.: Schellenberg W. The Labyrinth. N. Y. Harper
Brothers, 1956. P. 273-274.
{3а} Гриф секретности снят. С. 350.
{4} Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12 (1). М.: Терра, 1993.
С. 68.
{5} Самутин Л. А. В норе // Родина. 1991. No 6-7. С. 98.
{6} Колесник А. Н. РОА - власовская армия. Судебное дело А.
А. Власова. Харьков: Простор, 1990. С. 76.
{7} Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного
свидетеля. М.: Гея, 1996. С. 201.
Пиррова победа
(Новое о войне с Финляндией)
(Опубликовано: Историки отвечают на вопросы. Вып. 2. Сост. А.В.Поликарпов.
М.: Московский рабочий, 1990. Печатается с дополнениями.)
Что мы знаем о финской войне? Что началась она 30 ноября 1939 г., а
завершилась 12 марта 1940 г., что в результате ее была отодвинута граница
от Ленинграда и улучшилось стратегическое положение нашей страны накануне
"вероломного" гитлеровского нападения. Да еще, пожалуй, что эта война выявила
существенные недостатки в боевой подготовке Красной Армии, что повлекло
за собой замену К. E. Ворошилова на посту наркома обороны С. К. Тимошенко
и снятие лозунга "Воевать малой кровью и на чужой территории"... До сих
пор в СССР не издано ни одного монографического исследования о советско-финляндской
войне. Есть лишь посвященные ей очерки в 6-томной "Истории Великой Отечественной
войны", в 12-томной "Истории второй мировой войны", в 5-томной "Истории
дипломатии". Из видных советских военачальников только Н. Н. Воронов и
К. А. Мерецков посвятили финской кампании отдельные главы в своих воспоминаниях.
Но есть возможности несколько шире осветить эти трагические страницы нашей
истории.
Обратимся к предыстории конфликта. В начале марта 1939 г. Советское
правительство запросило у Финляндии согласия на аренду острова Сурсари
(Гог-ланд), Лавансари, Сейскари (Сескар) и Тиуринсари для создания там
военных баз. Эти острова в Финском заливе играли важную роль в обеспечении
безопасности Ленинграда. 8 марта 1939 г. финский посланник в Москве А.
С. Ирие-Коскинен заявил наркому иностранных дел СССР М. М. Литвинову, что
финское правительство не находит возможным принять к рассмотрению предложение
об аренде островов. Литвинов выразил надежду, что этот ответ не является
последним словом финского правительства и что оно готово будет пересмотреть
свое отношение к нашему предложению. "Мне лично кажется, - сказал он, -
что можно было бы даже перевести переговоры в плоскость обмена территорий.
Для Финляндии, например, могла бы представить больший интерес уступка ей
соответственной части нашей территории вдоль Карельской границы, чем бесплодные
острова". Литвинов официально предложил обменять острова на вдвое большую
территорию Советской Карелии. Но начавшиеся переговоры в апреле 1939 г.
закончились безрезультатно".{1}
Вот что вспоминает К. А. Мерецков, в то время командующий войсками
Ленинградского военного округа:
"В конце июня 1939 г. меня вызвал И. В. Сталин. У него в кабинете
я застал видного работника Коминтерна, известного деятеля ВКП(б) и мирового
коммунистического движения О. В. Куусинена... Меня детально ввели в Курс
общей политической обстановки и рассказали об опасениях, которые возникали
у нашего руководства в связи с антисоветской линией финляндского правительства.
Сталин сказал, что в дальнейшем при необходимости я могу обращаться к Куусинену
за консультацией по вопросам, связанным с Финляндией. Позднее, в Период
финской кампании, когда Отто Вильгельмович находился в Петрозаводске, я
не раз советовался с ним по ряду проблем, вытекающих из хода военных действий.
После ухода Куусинена Сталин еще раз вернулся к вопросу о Ленинграде.
Положение на финляндской границе тревожное. Ленинград находится под угрозой
обстрела. Переговоры о заключении военного союза с Англией и Францией пока
не приносят успеха. Германия готова ринуться на своих соседей в любую сторону,
в том числе на Польшу и СССР. Финляндия легко может стать плацдармом антисоветских
действий для каждой из двух главных буржуазно-империалистических группировок
- немецкой и англо-франко-американской. Не исключено, что они вообще начнут
сговариваться о совместном выступлении против СССР. А Финляндия может оказаться
здесь разменной монетой в чужой игре, превратившись в науськиваемого на
нас застрельщика большой войны.
Разведка сообщает, что ускоренное строительство укреплений и дорог
на финляндской стороне границы продолжается. Имеются различные варианты
наших ответных действий в случае удара Финляндии по Мурманску и Ленинграду.
В этой связи на меня возлагается обязанность подготовить... план прикрытия
границы от агрессии и контрудара по вооруженным силам Финляндии в случае
военной провокации с их стороны.
И. В. Сталин подчеркнул, что еще этим летом можно ждать серьезных
акций со стороны Германии. Какими бы они ни были, это неизбежно затронет
либо прямо, либо косвенно и нас и Финляндию. Поэтому следует торопиться.
Через две-три недели я должен был доложить свой план в Москве. Независимо
от этого попутно на всякий случай форсировать подготовку войск в условиях,
приближенных к боевым. Ускорить и развернувшееся в ЛВО военное строительство.
Все приготовления держать в тайне, чтобы не сеять паники среди населения.
Жданова держать в курсе дела. Мероприятия маскировать, осуществлять по
частям и проводить как обычные учения, никак не подчеркивая, что мы вот-вот
можем быть втянуты в большую войну".{2}
Как видим, подготовка к боевым действиям против Финляндии началась
за пять месяцев до войны. Много интересного в этой беседе, вернее монологе,
Сталина. Почему-то именно он сообщает Мерецкову данные разведки о военных
приготовлениях финнов, хотя, по-видимому, если бы такие приготовления действительно
имели место, первым о них как раз должен был узнать сам командующий приграничным
Ленинградским военным округом. Далее Сталин говорит о возможном ударе Финляндии
по Ленинграду и Мурманску, но тут же вдруг поручает Мерецкову подготовить
контрудар просто на случай провокации с финской стороны. А ведь провокация
едва ли не то же, что нападение с целью захвата крупных городских центров
(какого рода "провокация" послужила эскалации конфликта в конце ноября,
мы расскажем ниже). Эти несообразности противоречат и официальной версии
времени написания мемуаров (конец 60-х годов) о финской ответственности
за конфликт и неоднократным утверждениям Мерецкова в других местах, что
войну спровоцировали финны. Это наводит на мысль, что речь Сталина автор
мемуаров тридцать лет спустя по памяти излагает довольно точно. Традиционна,
не нова и сталинская попытка представить будущий удар по Финляндии в качестве
превентивного. По злой иронии судьбы и германский план нападения на СССР
"Барбаросса" в 1941 г. преподносился, а кое-кем из западногерманских историков
преподносится и по сей день, в качестве превентивной меры.
В августе 1939 г., когда в Москве проходили безуспешные англо-франко-советские
военные переговоры, финское правительство отвергло советские предложения
о военной помощи в случае агрессии. По всей видимости, в Финляндии не остались
незамеченными военные приготовления войск ЛВО, а это усилило подозрения
в отношении намерений СССР.
Вскоре последовала акция со стороны Германии, действительно самым
непосредственным образом затронувшая и СССР и Финляндию. 23 августа 1939
г. срочно прибывший в Москву рейхсминистр иностранных дел И. фон Риббентроп
подписал вместе с В. М. Молотовым, еще в мае сменившим М. М. Литвинова
на посту наркома иностранных дел, советско-германский пакт о ненападении.
В приложении к пакту - секретном протоколе, в котором линия раздела советских
и германских интересов в Польше была проведена по рекам Нарев-Висла-Сан,
также говорилось: "В случае территориальных и политических преобразований
в областях, принадлежащих Прибалтийским государствам - Финляндии, Эстонии,
Латвии, Литве, - северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей
сферы влияния Германии и СССР". 28 сентября 1939 г. в связи с завершением
боевых действий в Польше был заключен советско-германский договор о дружбе
и границе. В одном из дополнительных секретных протоколов к этому договору
линия разграничения в Польше была проведена примерно по линии фактического