Курскую битву более объективно, поскольку официальная мифология войны утверждает,
что только поворотный пункт - Сталинград - как и победа под Москвой, были
достигнуты без советского превосходства в людях и вооружении. В 1943 г.
преимущество, полученное немцами от внезапности нападения в 1941 г., практически
сошло на нет, а советская промышленность достигла своей максимальной производительности
после спада в первый год войны. Эти факты оказались очень полезны для создания
нового мифа - о триумфе советской политической системы и советского народа
в Курской битве, третьей великой битве войны после Москвы и Сталинграда,
в которой участвовало людей, танков и самолетов больше, чем в каком-либо
другом сражении на Восточном фронте. Но для такого мифа очень важно не
прояснять вопрос о стратегических намерениях и результатах.
И. В. Сталин в приказе от 23 февраля 1943 г. поздравил Красную
Армию со сталинградской победой, но предупредил: глупо думать, что единственная
задача Красной Армии - преследовать немцев до западных границ и что "немцы
покинут без боя хотя бы километр нашей земли".{3} Также и в приказе от
1 мая 1943 г. Сталин повторил, что "немецки-итальянский фашистский лагерь
переживает тяжелый кризис и стоит перед своей катастрофой", но "это еще
не значит, что катастрофа гитлеровской Германии уже наступила... Гитлеровская
Германия и ее армия потрясены и переживают кризис, но они еще не разбиты.
Было бы наивно думать, что катастрофа придет сама, в порядке самотека.
Нужны еще два-три таких мощных удара с запада и востока, какой был нанесен
гитлеровской армии последние 5-6 месяцев, для того, чтобы катастрофа гитлеровской
Германии стала фактом".{4}
Сталин был довольно-таки осторожен в своих прогнозах. В мае 1942
г. он был куда более оптимистичен и призывал "добиться того, чтобы 1942
г. стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения
советской земли от гитлеровских мерзавцев".{5} Но крупные поражения Красной
Армии в Крыму и под Харьковом и ее отступление до Сталинграда и Кавказа
заставили его быть осторожным в предсказаниях. Действительный ход событий
доказал, что не два или три, а более дюжины ударов, включая десять так
называемых сталинских ударов 1944 г., потребовалось для германской капитуляции.
Первой работой, посвященной Курской битве, в советской историографии
стала статья Н. Таленского "Орловская операция". Ее автор подчеркнул, что
немецкое летнее наступление 1943 г. началось очень поздно, 5 июля. Это
было необычно для практики двух мировых войн.{6} Он цитировал заявление
немецкого генерала К. Дитмара, что против принципов военной стратегии более
выгодно уступить инициативу противнику и дождаться благоприятной возможности
для удара. Кстати сказать, такова и была советская стратегия в Курской
битве. Но в своей статье Таленский утверждал, что германское командование,
вопреки мнению Дитмара, было заинтересовано в как можно более раннем начале
своих наступательных операций, до того как начнется наступление союзников
в Западной Европе. Задержку немецкого наступления на Курск он связывал
с тяжелым поражением германской армии в Сталинградской битве. Таленский
также полагал, что поражение немецких войск в Курской битве доказывает,
что "военная мощь гитлеровской Германии ослаблена в такой мере, что 2-3
таких удара с востока и запада достаточно для ее разгрома".{7} Здесь он
фактически повторил сталинские слова. В этой же статье сам Сталин был назван
основным архитектором советской победы в Курской битве.{8} Данный тезис
был повторен И. В. Паротькиным, автором второй большой статьи о сражении
на Курской дуге.{9} Он считал, что Сталинградская и Курская битвы сами
по себе создали перелом в Великой Отечественной войне. Паротькин, как и
Таленский, утверждал, что в ходе Курской битвы Красная Армия показала,
что "правильно организованная и проводимая оборона при наличии стойкости
и высокого морального духа войск является непреодолимой для противника,
как бы силен он ни был". Паротькин также заявил, что победа в Курской битве
стала результатом блестящего взаимодействия пяти советских фронтов и что
"в оборонительном сражении под Курском была истощена наступательная мощь
двух основных немецких группировок и вновь созданы условия для перехода
Красной Армии в общее наступление". Он полагал, что "в ходе наступательных
операций под Орлом и Харьковом, Красная Армия показала высокую оперативную
подготовку своего командного состава, умение его в сложных условиях успешно
выполнять замыслы верховного главнокомандования". Паротькин утверждал,
что в Курском сражении советские войска окружили и уничтожили несколько
группировок противника.{10} Очевидно, что это заявление не соответствует
истине.
Следует сказать, что Сталин оценивал исход Курской битвы как доказательство
способности Красной Армии наступать и зимой, и летом и выделял Сталинградскую
и Курскую битвы как поворотные пункты войны. Он считал, что эти поражения
поставили гитлеровскую Германию перед катастрофой.{11} Нетрудно заметить,
что авторы первых статей о Курской битве просто повторяли сталинские формулы.{12}
Следует подчеркнуть, однако, что в советской мифологии войны Курская
битва в первые годы часто заменялась битвой за Днепр. Так, только 180 солдат
и офицеров получили звания Героев Советского Союза за сражение на Курской
дуге, в то время как 2438 удостоились золотых звезд Героя за форсирование
Днепра в октябре 1943 г.{13} Это породило в войсках особое выражение "днепровский
герой", что означало героя второго сорта. Также в одной из первых статей,
посвященных победе в Великой Отечественной войне, среди великих сражений
была названа не Курская битва, а битва за Днепр (наряду с Московской, Сталинградской,
обороной Ленинграда и взятием Берлина).{14} Возможно, это было вызвано
очень тяжелыми потерями, которые понесла во время Курской битвы советская
сторона, а также тем обстоятельством, что в ходе этого сражения так и не
удалось ни одно окружение группировки противника.
В первой советской официальной истории Великой Отечественной войны,
изданной в 6 томах, отдельная глава была посвящена Курской битве. Там утверждалось,
что в апреле 1943 г. Ставка, получив доклады командования Центрального
и Воронежского фронтов, решила встретить ожидаемое немецкое наступление
на Курский выступ хорошо подготовленной обороной и только после отражения
германского удара начать советское наступление. План советского летнего
наступления основывался на предложениях командования фронтов и Генерального
штаба. Он предусматривал достижение линии Смоленск-р. Сож-нижнее и среднее
течение Днепра. Главный удар планировался на юго-западном направлении для
освобождения Восточной (Левобережной) Украины и Донецкого бассейна. Было
решено, что Красная Армия, хотя и имеет достаточно сил для наступления,
будет защищать Курский выступ от ожидаемого в скором будущем немецкого
наступления, измотает силы противника и затем начнет свое собственное наступление.{15}
В этом труде нет никаких цифр, характеризующих силы и средства Красной
Армии во время Курской битвы. Авторы преувеличили роль Н. С. Хрущева в
этом сражении. В главе, посвященной Курской битве, его имя упоминается
10 раз, в отличие от единственного упоминания Сталина и троекратного -
Г. К. Жукова. Авторы книги также нарисовали весьма идеализированную картину
действий Красной Армии в этой битве, ни разу не подвергнув критике принципиальные
решения высшего командования.
Генерал С. М. Штеменко в своих мемуарах писал по поводу стратегических
намерений советской Ставки, что командование Воронежского фронта предлагало
сконцентрировать усилия к югу от Курска в направлении Харькова и Днепропетровска,
а затем Кременчуга и Херсона. При благоприятных условиях войска могли бы
достичь меридиана Черкассы-Николаев, создать угрозу границам балканских
сателлитов Германии и разгромить группу армий "Юг". Но Ставка для будущего
наступления предпочла центральное направление - на Харьков, Полтаву и Киев.
В этом случае советское наступление могло нарушить взаимодействие между
группами армий "Центр" и "Юг" и освободить Киев - важный политический и
экономический центр.{16} Следует подчеркнуть, однако, что этот план, принятый
Ставкой, в действительности не мог привести к окружению и уничтожению сильнейшей
немецкой группы армий "Юг". Основное направление наступления в этом случае
было слишком далеко от румынских нефтяных полей, критически важных для
военных усилий Германии. План наступления, одобренный Сталиным, приближал
советские войска к германским границам, но в то же время расстояние до
германской территории было гораздо больше, чем до Плоешти. Как кажется,
причиной, почему Сталин предпочел центральный вариант наступления южному,
было политическое значение Киева, который он по соображениям престижа пытался
до последнего удержать в 1941 г., даже ценой гибели целого фронта.
В 12-томной "Истории второй мировой войны, 1939-1945" советские
историки повторили данное Штеменко описание двух стратегических планов,
между которыми советское Верховное главнокомандование должно было сделать
выбор весной 1943 г., не высказав никаких критических замечаний по адресу
принятого варианта наступления на Киев.{17} Они также одобрили преднамеренный
переход к обороне, принятый советской Ставкой. Он был назван свидетельством
"творческого подхода советского Верховного Главнокомандования к решению
стратегических задач войны". Авторы "Истории второй мировой войны" утверждали,
что "переход в контрнаступление после того, как противник будет измотан
в ходе бесплодных атак, позволял рассчитывать на гораздо большие успехи
с меньшими потерями. Развитие событий подтвердило абсолютную правильность
планов советского командования".{18}
Результаты Курской битвы также традиционно оценивались как очень
благоприятные для советской стороны. В "Краткой истории Великой Отечественной
войны" утверждается, что в ходе Курской битвы "советские войска разгромили
30 вражеских дивизий, вермахт потерял около 500 тыс. солдат и офицеров,
1,5 тыс. танков, более 3,7 тыс. самолетов... Хребет немецко-фашистской
армии был сломлен. Весь мир убедился в превосходстве Красной Армии над
вермахтом в боевом мастерстве, вооружении, стратегическом руководстве.
Стратегическая инициатива прочно закрепилась за Вооруженными Силами СССР".{19}
Один из основных советских военачальников, бывший заместитель
Верховного Главнокомандующего маршал Г. К. Жуков считал, что принятое Ставкой
решение отказаться от идеи советского упреждающего наступления было совершенно
правильным. Но он критиковал решение фронтально атаковать Орловский выступ,
не пытаясь окружить противника. Жуков полагал впоследствии, что советское
наступление на Орел началось слишком рано, без надлежащей подготовки.{20}
Бывший начальник советского Генерального штаба маршал А. М. Василевский
также высказал мнение, что "разработка оперативно-стратегических задач
была осуществлена удачно" и что в Курской битве советское военное искусство
превзошло германское.{21} Генерал Н. Ф. Ватутин, командовавший в 1943 г.
Воронежским фронтом, был сторонником превентивного советского наступления.
Он опасался, что Красная Армия упустит летнее время, благоприятное для
наступательных действий.{22} Бывший командующий Степным (Резервным) фронтом
маршал И. С. Конев критиковал использование двух армий своего фронта в
оборонительной операции. Он считал, что было бы лучше использовать весь
Степной фронт для большого наступления.{23}
Стратегические планы германского верховного командования критически
анализировались в советской историографии. Наиболее объективное описание
их дано В. И. Дашичевым в составленном им сборнике немецких документов
второй мировой войны. Он подчеркивает, что основной целью операции "Цитадель"
было истощить силу советского летнего наступления и захватить стратегическую
инициативу. В то же время маневренная оборона германских войск на Востоке,
предложенная фельдмаршалом Э. фон Манштейном, была отвергнута как из-за
противодействия Гитлера оставлению территории Донецкого бассейна, так и
из-за недостатка горючего и боеприпасов.{24}
Советские источники признают некоторые ошибки советского Верховного
командования во время Курской битвы. Например, маршал К. К. Рокоссовский,
бывший командующий Центральным фронтом, в своих мемуарах критиковал планирование
и проведение операции против Орловского выступа, когда советские войска
действовали разрозненно. Он считал, что лучше было бы нанести только два
удара на Брянск с севера и юга с соответствующей перегруппировкой Западного
и Центрального фронтов. Но операция началась чересчур поспешно, и немецкие
войска были только вытеснены из Орловского выступа, но не разгромлены.
Кроме того. Ставка не приняла во внимание, что немецкие войска, оборонявшие
Орловский выступ, были усилены дивизиями, участвовавшими в "Цитадели".{25}
Но ни один из советских генералов и историков никогда не критиковал
саму мысль о том, что результаты Курской битвы были очень благоприятны
для советской стороны, а решение уступить инициативу наступления вермахту
- правильным. Тем не менее, объективный анализ показывает, что решение
обороняться вместо того, чтобы наступать на Курской дуге, было ошибкой
советской Ставки и командующих фронтами. Во-первых, соотношение сил и средств
на Курском выступе было в пользу советской стороны уже 10 апреля 1943 г.
В то время Красная Армия, согласно советским подсчетам, имела здесь 958
тыс. человек личного состава, 11 965 орудий и минометов, 1220 танков и
самоходных орудий и 1130 боевых самолетов по сравнению с примерно 700 тыс.
человек личного состава, 6000 орудий и минометов, 1000 танков и штурмовых
орудий и 1500 боевых самолетов с германской стороны. Кроме того, советские
войска резервного фронта (Степного военного округа) неподалеку от Курской
дуги насчитывали 269 000 солдат и офицеров, 7406 орудий и минометов, 120
танков и самоходных орудий и 177 боевых самолетов. В то же время все советские
резервы на советско-германском фронте исчислялись в 469 000 солдат и офицеров,
8360 орудий и минометов, 900 танков и самоходных орудий и 587 боевых самолетов,
по сравнению с немецкими резервами в 60 000 солдат и офицеров, 600 орудий
и минометов, 200 танков и штурмовых орудий (боевых самолетов не было вовсе).
Численность германских резервов практически не изменилась вплоть до начала
Курской битвы.{26}
Реальное соотношение на Курской дуге перед 10 апреля 1943 г. было
1,8:1 по личному составу, 3,2:1 по артиллерии, 1,3:1 по танкам и самоходным
орудиям (во всех случаях в пользу советской стороны). В авиации немцы формально
имели превосходство в соотношении 1,1:1, но, принимая во внимание более
400 боевых самолетов в советских резервах помимо резервного фронта, а также
авиацию дальнего действия и ПВО страны, которые впоследствии были использованы
в Курской битве, советская авиация в районе Курского выступа в действительности
могла рассчитывать на численное превосходство над люфтваффе.
В начале июля немецкие войска, развернутые для осуществления "Цитадели",
насчитывали 900 000 солдат и офицеров, 10 000 орудий и минометов, 2700
танков и штурмовых орудий и 2050 боевых самолетов по сравнению с 1 910
000 солдат и офицеров, 30 880 орудий и минометов, 5130 танков и самоходных
орудий и 3200 боевых самолетов Воронежского, Степного и Центрального фронтов.
Кроме того, советская сторона располагала авиацией дальнего действия и
ПВО страны, которая практически вся была использована в Курской битве.
Соотношение сил было практически таким же, как и в апреле: 2,1:1 по личному
составу, 3,1:1 по артиллерии, 1,9:1 по танкам и самоходным орудиям и 1,5:1
по боевым самолетам.{27} Советское количественное превосходство по танкам
и самолетам даже возросло. Но в апреле советская сторона имела также качественное
превосходство, поскольку советские Т-34 и KB технически превосходили немецкие
танки прежних образцов: Т-III, T-IV и др. Только в июле вермахт получил
новые "тигры" и "пантеры", которые превосходили советские танки. Также
новые немецкие самолеты "ФВ-190А" и "Хеншель-129" обеспечили качественное
превосходство в авиации.
Общеизвестно, что Гитлер откладывал "Цитадель", поскольку хотел
располагать значительным числом новых танков и самолетов перед началом
наступления. Он не был уверен в успехе. Г. Гудериан свидетельствовал, что
на совещании 10 мая он пробовал убедить Гитлера отказаться от плана наступления
на Курск из-за больших трудностей его осуществления. Гудериан отверг мнение
В. Кейтеля, что немцам следует атаковать по политическим соображениям,
и заметил, что "миру совершенно безразлично, находится ли Курск в наших
руках или нет". Гитлер ответил, что, когда он думает об этом наступлении,
то испытывает сильную боль в животе.{28} Быть может, Гитлер не слишком
верил в успех "Цитадели" и откладывал ее проведение столько, сколько мог,
поскольку таким образом он отдалял и неизбежное советское наступление,
которое было практически невозможно отразить. Кстати сказать, германская
разведка еще в конце апреля сделала правильный прогноз возможного развития
событий:
"Руководство красных сумело так провести ясно выраженную подготовку
крупной наступательной операции против северного фланга группы армий "Юг"
в направлении Днепра.., что оно до ее начала свободно в своих решениях
и путем сохранения достаточных оперативных резервов может не принимать
окончательного решения о проведении этой операции до последней минуты точного
определения срока немецкой атаки... После того как поступят новые... сведения,
не исключено, что противник разгадает подготовку к наступлению... сперва
выждет и будет все время усиливать свою готовность к обороне, имея в виду
достижение своих наступательных целей при помощи ответного удара... Нужно
считаться со все увеличивающимися силами противника и с тем, что противник
достиг уже высокой готовности против возможных атак немцев".{29}
Тем не менее советское наступление на Орел и Харьков не было успешным.
Германские войска не были разгромлены, а советские потери как во время
наступательных, так и оборонительной операции были гораздо больше немецких.
Сравнение потерь обеих сторон помогает нам оценить результаты сражения.
Официальные цифры советских людских потерь и потерь в танках и
самолетах в период Курской битвы были опубликованы только в 1993 г.{30}
Германские же потери были преувеличены советскими историками в несколько
раз задолго до того. По их оценке, немецкие потери составили около 500
тыс. солдат и офицеров, 1500 танков и штурмовых орудий и более 3700 самолетов.{31}
Эти цифры очень далеки от действительности. Немецкие потери в живой силе
на всем Восточном фронте, согласно информации, предоставленной верховному
командованию вермахта (ОКВ), в июле и августе 1943 г. составили 68 800
убитыми, 34 800 пропавшими без вести и 434 000 ранеными и больными.{32}
Немецкие потери на Курской дуге можно оценить в 2/3 от потерь на Восточном
фронте, поскольку в этот период ожесточенные бои происходили также в Донецком
бассейне, в районе Смоленска и на северном участке фронта (в районе Мги).
Таким образом, германские людские потери в Курской битве можно оценить
примерно в 360 000 убитых, пропавших без вести, раненых и больных, но никак
не в 500 000. Потери люфтваффе тоже были гораздо ниже. В июле и августе
1943 г., согласно данным источников из Германского военного архива во Фрайбурге,
потери на Востоке составили только 1030 самолетов, и даже на всех театрах
общие потери достигали не более чем 3213 боевых машин.{33} Таким образом,
советская версия в 3700 самолетов противника, уничтоженных в Курской битве,
совершенно абсурдна. Эта цифра основывается на донесениях советских авиационных
командиров военного времени,{34} где потери противника преувеличивались
в несколько раз.
Первые, основанные на документах публикации, содержащие официальные
цифры советских военных потерь в живой силе и боевой технике, появились
только через 48 лет после окончания второй мировой войны. Авторы книги
"Гриф секретности снят" утверждают, что советские потери в ходе Курской
оборонительной операции составили 70 330 убитыми и пропавшими без вести,
и 107 517 ранеными и больными. Потери в Орловской наступательной операции
они определяют в 112 529 убитых и пропавших без вести и 317 361 раненых
и больных. В Белгородско-Харьковской наступательной операции советские
войска также потеряли 71 611 человек убитыми и пропавшими без вести и 183
955 - ранеными и больными.{35} Но все эти цифры, очевидно, неверны. Например,
все потери Центрального фронта в период Курской оборонительной операции
с 5 по 11 июля составили будто бы 33 897 солдат и офицеров. К 5 июля этот
фронт насчитывал 738 000 человек личного состава. Учитывая цифру общих
потерь, 12 июля Центральный фронт должен был насчитывать около 704 000
солдат и офицеров, тогда как в действительности численность его войск на
это число составила лишь 645 300 человек. За этот период времени состав
фронта изменился очень незначительно: убыли две стрелковые бригады и прибыла
одна танковая бригада.{36} За счет этого численность войск Центрального
фронта могла сократиться не более чем на 5-7 тыс. человек. К тому же очень
вероятно, что за время Курской оборонительной операции фронт получил маршевые
пополнения.{37} С учетом всех этих обстоятельств, общие потери войск Центрального
фронта в период с 5 по 12 июля можно оценить примерно в 90 000 офицеров
и солдат, но никак не в 33 897 человек.
Также и потери Воронежского фронта приуменьшены в 2,5-3 раза.
Е. И. Смирнов, бывший начальник Главного военно-санитарного управления
Красной Армии утверждал, что во время Курской оборонительной операции с
5 по 18 июля две армии Воронежского фронта, 6-я и 7-я гвардейские, только
ранеными потеряли 23 332 человека и что более одной трети всех раненых
поступило из этих двух армий. Он также пишет, что в такой же операции потери
Воронежского фронта больными составили более 13% от его суммарных потерь
ранеными и больными.{38} Учитывая это, потери всего Воронежского фронта
в период с 5 по 18 июля ранеными и больными можно оценить примерно в 83
000 человек. Однако авторы книги "Гриф секретности снят" утверждают, что
потери войск этого фронта даже за более длительный период с 5 по 23 июля
составили только 46 350 раненых и больных.{39} Я полагаю, что к 23 июля
потери Воронежского фронта ранеными и больными могли достичь 90 000 человек
и что официальные советские цифры в данном случае преуменьшены примерно
вдвое.{40} Приуменьшенными кажутся и безвозвратные потери Воронежского
и Степного фронтов в период с 5 по 23 июля, определенные в 54 994 убитых
и пропавших без вести. Э. фон Манштейн утверждает, что, согласно документам
группы армий "Юг", во время наступления на Курск с южного направления немцы
взяли 34 000 пленных.{41} Г. А. Колтунов и Б. Г. Соловьев пишут, что во
время оборонительной операции 6-я гвардейская армия потеряла около 30 000
убитых и раненых.{42} Если сопоставить эту цифру с данными Е. И. Смирнова
о 12 810 раненых в этой армии в период с 5 по 18 июля,{43} то число погибших
в ее составе можно оценить минимум в 15 000 человек без учета пропавших
без вести). Манштейн, основываясь на информации разведки и боевых донесений
немецких частей, оценивает советские потери на южном фасе Курского выступа
в период германского наступления в 34 000 пленных и, по меньшей мере, в
17 000 убитых и 34 000 раненых.{44 }В действительности он даже преуменьшает
потери Красной Армии. Мы предполагаем, что потери 6-й гвардейской армии
убитыми в ходе оборонительной операции составили примерно ту же часть в
потерях всего Воронежского фронта, что и ее потери ранеными по отношению
к потерям фронта, т. е. около одной шестой. Тогда потери убитыми всего
Воронежского фронта в период Курской оборонительной операции можно оценить
примерно в 45 000 солдат и офицеров. Известно, что одна только 5-я гвардейская
танковая армия Степного фронта во время оборонительного сражения потеряла
более 14 000 человек.{45} Потери 5-й гвардейской общевойсковой армии этого
же фронта, также участвовавшей в оборонительном сражении, наверняка были
еще большими (из-за большей численности личного состава). В этом случае
цифры потерь Степного фронта в Курской оборонительной операции, приведенные
в книге "Гриф секретности снят", - 27 452 убитых и пропавших без вести
и 42 606 раненых и больных, возможно, близки к истинным.{46} Мы предполагаем,
что около одной трети пленных, захваченных немцами на южном фасе Курской
дуги до 23 июля, были солдаты и офицеры Степного фронта. Потери всех советских
войск, оборонявших Курск с юга, можно оценить в 34 пленных, около 60 000
убитых и 133 000 раненых и больных (в том числе раненых - около 116 000).
Эти цифры представляются нам более близкими к истине, чем те, что фигурируют
в книге "Гриф секретности снят". Войска немецкой группы армий "Юг", возглавляемой
Манштейном, в наступлении против Курского выступа с 5 по 23 июля потеряли
около 3300 человек убитыми и без вести пропавшими и 17 420 - ранеными.{47}
Советские потери превысили германские в соотношении 7:1.
Потери Центрального фронта во время Курской оборонительной операции
могут быть оценены, как уже говорилось, примерно в 90 000 убитых, пленных,
раненых и больных. Потери немецкой 9-й армии, атаковавшей войска 9-го фронта,
к 13 июля составляли до 20 000 убитых, пропавших без вести и раненых, как
фельдмаршал Г. фон Клюге, командовавший группой армий "Центр", докладывал
на совещании, состоявшемся в тот день у Гитлера (этот доклад цитируется
Манштейном).{48 }В этом случае соотношение потерь составит больше, чем
4:1 в пользу вермахта.
Официальные советские цифры потерь во время Белгородско-Харьковской