Солей Наталья. Рублевский Казанова, или Кастинг для наследниц

   В чем-то она права. Чем больше Вольнов узнавал женщин, тем больше убеждался, что нельзя их сравнивать и говорить даже самому себе, что одна лучше или хуже другой. Он давно уже не проводил параллели не только в общении со своими возлюбленными, но и в своих мыслях. На своем собственном опыте понял, что ни одна любовь не проходит, а навсегда остается с ним и в нем, а каждая женщина, которую познал мужчина, – незаменима и незабываема. И Алла в том числе.
   Правда, в конце концов ей надоело делить его с другими. Появление Матильды переполнило чашу ее терпения. Она как бы в шутку, но все же поставила вопрос ребром:
   – Вольнов, ты болен, но болезнь эта излечима. Прецеденты были.
   – О чем ты? – вполне серьезно спросил супруг, перед глазами которого возник мрачный плакат, оптимистично сообщавший, что СПИД касается каждого.
   – О твоем донжуанизме.
   – О чем? – переспросил окончательно сбитый с толку Вольнов.
   – Я выяснила. Это болезнь. Как алкоголизм. Донжуанизмом называется. Ею страдают многие. Майкл Дуглас, например, тоже страдал, но потом лечился, и очень успешно.
   – Я думаю, в его случае годы взяли свое, – скептически предположил Вольнов.
   – Ну конечно, куда там какому-то Дугласу до твоей вечной молодости, – поняв, что разговор не получится шутейным, заворковала Алла. – Я на днях пообщалась с одним очень известным психоаналитиком, и он дал мне почитать специальную литературу. Я была потрясена. Думала, понимаю что-то в жизни, но оказывается, это не так.
   – Надо же, как полезно общаться со специалистами. И что же ты узнала нового?
   – Что верность в браке зависит не от желания, а от воли, – осторожно стала сообщать о своих открытиях супруга. – Порядочные мужчины не изменяют не потому, что не хотят других женщин, а потому, что уважение, любовь и страх потерять дорогие отношения удерживают их от измены. Они так глубоко прячут от самих себя вожделение к другим женщинам, что ужасаются, когда чувствуют его проблески.
   – Все-таки чувствуют даже порядочные?
   – Но они от этого бегут, смотрят на вожделение как на зверя в клетке своей воли.
   – Ты хочешь посадить меня в клетку?
   – Не я, ты сам должен посадить туда свое вожделение. Это и будет результатом лечения.
   – Я считаю себя абсолютно здоровым, – резко и даже с некоторой агрессией заявил Андрей.
   – Но в последнее время у тебя стали появляться увлечения, а сейчас… – растерянно проговорила Алла, уже сто раз пожалевшая, что завела такой рискованный разговор.
   – Да, появляются.
   – Но раньше этого не было. А Елене ты вообще никогда не изменял, – тихо проговорила супруга.
   – Если бы я не изменял Елене, то мы не были бы женаты. Именно поэтому я полагал, ты понимаешь, что мне, как творческому человеку, необходимы музы. Я не могу от этого отказаться.
   – Ты разве меня уже не любишь? – неожиданно для самой себя задала она роковой вопрос.
   – Конечно, люблю. Но ты ведь не о любви сейчас говоришь. Ты вспоминаешь о страсти, которая была когда-то, которая дала тебе возможность увести меня от Лены. Тогда тебя мой донжуанизм вполне устраивал. Ты всегда добивалась того, чего хотела. Хотела законного брака и добилась. Но, как это ни прискорбно, страсть короче любви. Ты же сама, кажется, где-то вычитала мысль и мне еще цитировала, что брачное ложе – колыбель страсти, которая превращается в ее могилу. Зачем кричать на кладбище? Надо принимать потерю как естественное явление. Все проходит, и мы не властны над этим. Я думал, ты это понимаешь, меня всегда восхищала твоя мудрость.
   – Насчет колыбели страсти я ничего тебе не цитировала.
   – Значит, это я сам вычитал или кто-то другой цитировал.
   – Скорее другая.
   – Не исключено. Знаешь, мне кажется, уж если у нас стали возникать такие темы, нам имеет смысл некоторое время пожить отдельно, – выдержав небольшую паузу, сделал вдруг вывод Вольнов. – В разлуке все видится по-другому. Сейчас ты перевозбуждена, слезы на глазах. Я не люблю, когда женщины плачут. Чувствую себя извергом. Тебе надо отдохнуть от меня. А потом я вернусь, и мы спокойно поговорим.
   – Я уже успокоилась.
   – Отлично. И все же мне надо подумать. Некоторое время побыть одному…
   И он ушел. Благо недавно купил квартиру недалеко от офиса, чтобы иногда иметь возможность «побыть одному», а точнее, в компании с очередной претенденткой на роль музы. Недостатка в таковых он пока не испытывал и часто повторял, что ищет свою единственную, находится в поиске большой настоящей любви.
   Конечно, с его стороны это было очередное лукавство. Он придерживался позиции, что любовь порабощает мужчину, внушая страх перед возможной потерей возлюбленной. Этот страх неизбежно проявляется в поведении мужчины, и женщина чувствует его очень остро. Только безразличие к женщине дает непринужденность и свободу. Не страшно потерять то, чем не дорожишь. Женщина, как это ни странно, уважает в мужчине такую свободу и подчиняется ей, как силе. Короче: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Видя в мужчине готовность к разлуке, женщина слабеет перед ним, а значит, влюбляется в него. Когда женщин много, то безразличие сохраняется само собой при потере одной из них.
   В свете подобных рассуждений тайная надежда Аллы на то, что Вольнов пожалеет о своем решении расстаться с ней, естественно, не оправдалась. Если честно, она вообще не рассчитывала, что он действительно уйдет. Она думала, что Андрей не захочет лишиться привычного уклада жизни. На деле же дала ему долгожданный повод к расставанию, и он мгновенно им воспользовался.
   Официально они остались законными супругами, но пожилой ветреник и не думал возвращаться к прежнему образу жизни. Девушки в его жизни сменялись с калейдоскопической скоростью, при этом контингент новобранцев год от года все молодел и молодел, а сам Вольнов чувствовал себя мальчишкой. Такое ощущение дорогого стоит, особенно если ты разменял седьмой десяток.
   Он, конечно, понимал, что смена фавориток лихорадит компанию, но ему казалось, что на этот раз им принято просто соломоново решение. Его новую музу никто и не увидит. Пока где-то там будут идти съемки сериала, она никого не будет раздражать, и все останутся спокойны. Ведь ничье место она занимать не будет, все ведущие останутся в компании. И почему Алла так разнервничалась? Хотя ясно, если речь идет о новом проекте, значит, появилась новая пассия. По сей день она не может привыкнуть к этому и спокойно реагировать на подобные новости. У нее явно испортилось настроение, она была жутко напряжена, и, конечно, искать у бывшей жены поддержки, расспрашивать о настроении и психологическом климате в компании было по меньшей мере глупо.
   «Да, совсем нюх потерял. Спрашивать совета у обиженной женщины. Надо было придумать такое! Ей же не объяснишь, что как женщину я давно ее не воспринимаю. Сама она этого понять не в состоянии. А я даже и не задумывался над этим. Считал, что мы друзья. Хорошо еще не стал советоваться, что делать с Матильдой и как мне от нее побыстрее избавиться, хотя, возможно, этот вопрос поднял бы ей настроение. Надо было бы ей все же сообщить об отставке Матильды…»
   В этот момент Вольнов заметил на дороге стройную фигурку девушки под прозрачным розовым зонтиком, тщетно пытающуюся остановить какую-нибудь из проезжающих машин.
   «Интересно посмотреть на нее поближе», – подумал Андрей Константинович и притормозил машину.

Путешествие в Коньково

   Вернувшись с Бали, Люси не сидела сложа руки, дожидаясь, пока Вольнов вернется в Москву. Не зря она придумала проект о баловнях новой России, плотно заселяющих Рублевку. Ее новоявленный папаша вполне вписывался в рамки задуманного – успешный, преуспевающий, из грязи в князи, а на Рублево-Успенском шоссе он уже приобрел статус аборигена.
   Ее задумка открывала ей многие двери, и сейчас она решила постучаться в дверь своих свежеиспеченных московских родственников. Отсутствие Вольнова было очень кстати. Все логично. Она придет, обо всем расспросит, все увидит своими глазами. Интересно, какие они? Это же совершенно непривычный ей круг людей. По собранной информации, новые дедушка с бабушкой были людьми из рабочей среды. Впрочем, сейчас они на пенсии, есть еще тетка, у нее муж и сын, то есть ее двоюродный брат, у которого уже тоже есть дочь. Кто она Люси? Видимо, двоюродная племянница.
   Все многочисленное семейство так и обитало на Юго-Западе Москвы, неподалеку от метро «Коньково», правда, не в той маленькой квартирке, где вырос Андрей Константинович, а в двух четырехкомнатных квартирах на одной лестничной клетке. Еще в советские времена Андрей посодействовал в решении извечного квартирного вопроса, чтобы он не испортил его сородичей.
   Предварительно позвонив, Люси долго объясняла, кто она такая и с какой целью ей необходимо побывать дома у родственников Вольнова. Надо подготовиться к съемке, обговорить вопросы, посмотреть обстановку, просто познакомиться.
   Разговаривать пришлось с мужем сестры Андрея Константиновича. Тот был не очень рад всей этой кутерьме, нехотя согласился, а потом долго и нудно объяснял, как к ним проехать и как пользоваться домофоном. Наконец, договоренность была достигнута. Люси облегченно вздохнула, положив трубку, – самый трудный этап пройден.
   «Сложный контингент», – подумала она, представляя себе всю компанию. Насколько она была в курсе дела, сестра Андрея пошла по стопам родителей – работала на том же производстве, что и они. Там же познакомилась со своим будущим мужем. Продолжил семейную традицию и сын. А его дочка пока только оканчивает школу, никаких особых пристрастий не имеет. Впрочем, кажется, ведет весьма свободный образ жизни. В двоюродного дедушку пошла.
   Люси была совершенно не в состоянии постигнуть, что вся эта толпа народа – ее самые настоящие кровные родственники. Своих бабушек и дедушек она знала только по фотографиям. Они уже умерли, но родители подробно рассказывали ей о каждом, и у Люси было впечатление, что она их знала, во всяком случае, понимала, откуда она, какие у нее корни, а тут, оказывается, корни совсем другие. Хорошо, что только наполовину.
   Впечатление от недружелюбного настроя московских родственников, создавшееся после телефонного разговора, при личной встрече не развеялось. Конечно, ее встретили вполне радушно, но между собой они общались не то что неуважительно, это само собой, но не по-доброму, с еле сдерживаемым раздражением.
   Ее проводили в большую комнату, где посередине стоял обеденный круглый стол, накрытый к чаю, с электрическим самоваром. Люси помнила такой с детства, кто-то из родительских друзей привозил в подарок из Москвы, когда она была еще совсем маленькая.
   Вся обстановка тоже, видимо, сохранилась с давних времен. Ковер над диваном, стенка темного дерева, в углу два кресла и журнальный столик. Главным украшением комнаты была хрустальная люстра над столом.
   Гостью усадили за стол, за ним сидели почти все члены семьи, которых ей представили. Мама Андрея Константиновича – Ксения Петровна, о таких женщинах принято говорить, что на них дом держится. Несомненно, ее голос здесь был решающим. Довольно подтянутая невысокая женщина. Гладко зачесанные волосы, собранные сзади в небольшой тугой пучок, подчеркивали не утраченную с годами яркость голубых глаз и правильно очерченные черты лица. Люси отметила, что Вольнов удивительно походит на мать. Впрочем, все, сидящие за столом были людьми одной породы, это бросалось в глаза. Все русоволосые, голубоглазые. Только женщины, кроме Ксении Петровны, излишне полные, а вот мужчины – напротив, довольно худосочные. Старшая сестра Вольнова, Анна Константиновна, хотя на первый взгляд и напоминала мать прической, но черты лица из-за полноты казались смазанными и неопределенными, а главное, ее манера общения была лишена спокойной величавости главы рода. Анна казалась женщиной бойкой и даже резкой. Такая за словом в карман не полезет. Судя по всему, ее тихий и невзрачный муж, Виталий Николаевич, был у нее под каблуком. Их сын Сергей коренастый, крепкий и такой же грубоватый, как мать. Очевидно, природа выбрала из всех Вольновых только одного Андрея и тщательно над ним поработала. Остальных слепила так, на скорую руку.
   Представив жену своего внука Лиду, крепко сбитую розовощекую матрешку с мелкими светлыми кудряшками и огромными, подведенными черным карандашом глазами, Ксения Петровна стала сокрушаться:
   – Вот только правнучки моей нет, Маруси, но она будет попозже. Обещала. Выпускной класс в школе. Занятий много.
   – Конечно, именно в школе она сейчас и занимается, – с плохо сдерживаемой агрессией буркнул Сергей.
   – Не начинай, – одернула его супруга.
   – Вот ведь я дожила, про Андрюшу моего для Америки фильм снимают, – взяла инициативу в свои руки Ксения Петровна. – Жаль, Костя не дожил до этого дня. Он всегда сыном гордился. Есть чем. В такие люди вышел. Вот посмотрите, я тут фотографии приготовила.
   Она открыла большой альбом и, отодвинув чашку, положила его перед гостьей. Люси стала листать, а ни о чем не подозревающая бабушка комментировала негласной внучке семейные фотографии:
   – Это мы с Костей после свадьбы сфотографировались. Хотя свадьбы-то и не было никакой. Война же была. Он в госпитале лежал с сильной контузией, а я его выхаживала. Медсестрой, как только семнадцать лет исполнилось, на фронт пошла, в госпитале работала. Вот там мы и встретились. В сорок втором. У него небольшое ранение было в руку. Он потом на фронт опять уехал, писал каждый день. И я ему тоже. А в сорок третьем у нас Анечка родилась. А его с тех пор Бог берег, в таких боях участвовал, а пули обходили. Один раз в плечо ранили. Не было бы счастья, так несчастье помогло. Приехал в отпуск. Мы в ЗАГС сходили и вот сфотографировались. А в самом конце сорок четвертого, под самый Новый год, родился Андрюша. Вот он наш красавец с барабаном.
   – Смешной карапуз, – в тон хозяйке дома улыбнулась Люси, продолжая листать альбом.
   – А это он первого сентября, в первый класс пошел, это в пионерлагере, это уже на выпускном. А это Анечкина свадьба. Мы все рано замуж выходим. Она тоже в восемнадцать родила. Это вот с институтскими друзьями…
   – А кто это? – не удержалась от вопроса Люси, увидев фотографию, на которой узнала свою маму.
   – Это? – Ксения Петровна задумалась. – Сейчас не вспомню. Однокурсница, мне кажется. Всех не упомнишь.
   – Да уж, всех упомнить невозможно. У него большая жизнь, много людей встречалось, – согласилась Люси.
   – И то верно. Он у нас всегда умел расположить к себе людей. Они к нему тянутся.
   – Это залог успеха, – дипломатично согласилась Люси.
   – А вот эти фотографии со свадьбы Андрюши с Леночкой. О! Какая была свадьба! На правительственной даче. Гостей много. Из Политбюро все пришли. Подарки какие дарили. Ну вообще, конечно, жаль, что они расстались с Леночкой. Очень я ее любила. Сколько нам хорошего сделали. Мы же жили в двухкомнатной малогабаритке. Даже когда Андрюша женился, нас там пятеро оставалось. Он уже своей жизнью зажил, а про нас не забыл. Когда двадцать пять лет Победы праздновали, нас с отцом пригласил дедушка Леночки, Виктор Антонович, поздравил и говорит, что узнал о нашей жилищной проблеме. Не дело это, кавалеру ордена Боевого Красного Знамени жить в такой тесноте. Дети взрослые, им надо тоже отдельное жилье. Оказывается, за ордена, медали, боевые заслуги, инвалидность метры прибавлялись. Вот у нас и получилось аж две четырехкомнатные, хотя если бы не Виктор Антонович, то ничего бы этого, конечно, не было. Так бы и прожили всю жизнь в двух крошечных комнатках под Боевым Красным Знаменем…
   – Что ж он ушел из такой хорошей семьи? – не удержалась от вопроса Люси.
   – А бес в ребро. Отец всегда ему говорил: «Андрюха, погубят тебя бабы».
   – Так ведь не погубили. Какую карьеру сделал.
   – А счастья нет, – рассудительно сказала Ксения Петровна. – Было бы счастье, не метался бы от одной к другой. Уж не мальчик, а все хвост трубой. Жен полно, и дети есть, а семьи нет, очага нет, обогреться негде.
   – Ой, бабуля, есть у него очаг, и не один. Всю жизнь прожил на Рублевке. Ему везде тепло, – ухмыльнулся Сергей. – Что тебе наша семья маленькая?
   – Костя мечтал, что все дети Ани и Андрюши будут собираться за большим столом.
   – Может быть, еще и соберутся? – спросила Люси.
   – Да, конечно, какой там. Один сын отца знать не хочет, сын от другой жены тоже обижен: отец сказал, что денег ему никаких не оставит, и вообще не хочет в Москву возвращаться. В Англии он учится, хочет там остаться.
   – Уже наследство делят, – с пониманием заключила Люси.
   – Вот именно, – грустно подтвердила Ксения Петровна. – Что это за семья, когда все ждут твоей смерти, чтобы получить кусок побольше. Андрюша мой вот ничего никогда не ждал. Все сам заработал. И проживет еще лет тридцать. Мы все долгожители. Костя, правда, из-за всех своих ранений только до восьмидесяти дожил, а если бы не война…
   – Так получается, что Андрею Константиновичу только шестьдесят три года?
   – Конечно, если родился в сорок четвертом, – подтвердила мама Вольнова.
   – Он вообще-то выглядит моложе, хоть все и говорят, что ему под семьдесят.
   – Так торопятся наследники. Ни о чем, кроме денег, думать не могут. А невдомек, что сами состарятся, пока своего дождутся, а может, и не дождутся. Мне вот восемьдесят три, а я на тот свет не тороплюсь.
   – Да, при его общительности претендентов на наследство, надо думать, немало, – участливо сделала еще один вывод Люси.
   – И не говори, – доверительно вздохнула Ксения Петровна. Эта американская журналистка нравилась ей все больше и больше. Все понимает, ведет себя уважительно. Есть в ней какая-то теплота. «Своя какая-то. Даже странно», – мысленно удивлялась хозяйка дома.
   – А он вам помогает? Вам, наверное, нелегко с такой большой семьей? – почувствовав, что можно задавать уже любые вопросы, спросила Люси.
   – От него дождешься, – зло буркнул Сергей.
   – Ты соображаешь, что говоришь? – накинулась на него Анна Константиновна.
   – Я же не перед камерой. В камеру я скажу как надо.
   – Зачем? Говорите, как чувствуете, – запротестовала Люси.
   – Да он только зависть и чувствует, – тяжело вздохнул до этого молчавший Виталий Николаевич. – Можно подумать, кто-то виноват, что вырос сорокалетний оболтус, ничего не умеющий. Еще один претендент на наследство. Тоже мечтает отхватить кусок. Какое ты отношение к нему имеешь?
   – Я родственник. Ты вот благодаря ему квартиру получил, а я чем хуже?
   – И на том спасибо. Мы благодаря этой квартире в перестроечные годы все выжили, когда завод закрылся и без работы остались. Так мы уже с ярмарки, а ты вот все на халяву рассчитываешь. Еле на работу тебя выгнали. Опять же, если бы не Андрей, кто бы тебя взял?
   – Так вы у Вольнова работаете? – чувствуя, что о ее присутствии начинают забывать, спросила Люси.
   – Да, – насупившись, односложно ответил Сергей.
   – А кем? – не сдавалась гостья.
   – Водителем. Кем еще можно устроиться без образования? – ответил за него отец. – Впрочем, мы сами виноваты. Легкие деньги портят людей. Сдавали квартиру. Не работали. Он школу закончил, пошел в армию, вернулся, а работать не спешил. Денег хватало. Учиться не захотел. Когда опомнился, все поезда ушли, разленился, надрываться неохота.
   – Да, у нас такую ситуацию называют отсутствием мотивации, – чтобы как-то разрядить нагнетающуюся атмосферу, проговорила Люси не очень понятную фразу.
   – Не знаю, как это у вас там называется, а у нас это называется раз… Ладно, при женщинах не буду здесь все называть своими именами, – окончательно выговорился Виталий Николаевич.
   – Вот так, и там не семья, и здесь – сумасшедший дом, – грустно проговорила Ксения Петровна. – Что за жизнь?
   – Нормальная жизнь, – деликатно заговорила Люси. – В семье всякое бывает. Все живые люди.
   – И то верно, – спохватилась Ксения Петровна. – Вы тут хотели поговорить об Андрее, а мы вам ничего толком-то и рассказать не можем.
   – Да что вы, – искренне воскликнула Люси, – все прекрасно! У вас такая биография. Отец Андрея Константиновича прошел всю войну, вы работали на заводе, жили трудно. Это – извините за некоторый цинизм, но ничего не поделаешь – прекрасный старт для рассказа о большой карьере.
   – Да какой цинизм. Родственники Леночки тоже говорили, как это замечательно для карьеры, что он из такой простой семьи. И в Советском Союзе так было, и в Америке тоже, значит, так же?
   – Конечно. А теперь и в новой России. Это один из рецептов. Их немного, и все они проверены поколениями.
   – Мудрая девушка. Уважительная, – растроганно проговорила Ксения Петровна. Что-то было родное в этой заокеанской и, казалось бы, такой далекой американке, хорошо говорящей по-русски. – А сама-то давно в Америке живешь?
   – Давно. – Люси нравилось, что Ксения Петровна уже давно незаметно стала обращаться к ней на «ты». – Родители уехали из Москвы, когда мне было десять лет. Я там выросла. Замуж вышла за американца.
   – Значит, сюда уже не вернешься, – как-то грустно констатировала Ксения Петровна.
   – У меня здесь только работа. Семья там.
   – Семья – это самое главное, – философски согласилась хозяйка дома.
   – Вот мы и будем снимать фильм о семье. Я вам позвоню накануне съемок, приеду с оператором. Как только составим наш график, будет известен день. Вот тогда и позвоню заранее.
   – Так мы все только разговариваем, а чайку-то так и не попила? – спохватилась хозяйка дома.
   – Да еще успеем во время съемок, а сейчас мне уже пора, – заторопилась Люси.
   – Что ж, будем ждать…
   Провожали Люси всем семейством. Извинялись, обещали, что во время съемок не подведут, улыбались и в конце концов даже расцеловались на прощание.
   Они еще стояли в коридоре, когда входная дверь отворилась и вошла Маруся, вылитая мать, только слегка уменьшенная копия. Она виновато улыбнулась и поздоровалась.
   – На часы не смотришь? – грозно начал Сергей.
   – Потом разберетесь, – строго оборвала его Ксения Петровна.
   Они окончательно наконец распрощались, и Люси оказалась на лестничной клетке. Как только дверь за ней закрылась, по подъезду раскатом грома разнесся голос Сергея:
   – Уже девять часов. Ты где шляешься? Другая бы на твоем месте нос из дома не высовывала, а эта все гуляет. Нагуляла уже. Может, достаточно?
   – Оставь меня.
   – Что значит – оставь? Ты с кем так разговариваешь?
   – С тобой. Только я бы не назвала это разговором. Ты орешь, а я защищаюсь.
   – Защищаешься? Лучше бы ты предохранялась.
   – Сергей, да что ты тут устроил судилище? Вечно ты с накатом, с обвинениями, вот она и бежала от тебя куда глаза глядят, а теперь вот результат, – стала защищать дочь Лида.
   – Так это я во всем виноват? Потрясающе. Ну уж нет. Это твое воспитание, ты всегда ее защищала, все разрешала, прощала, попустительством занималась, и теперь вот, пожалуйста.
   – Так они любят друг друга. Собираются пожениться.
   – Только школу закончат и тогда поженятся. На что они жить будут?
   – А на что ты живешь?
   – Опять попреки? Опять я не такой, как мой великолепный дядя?
   – Да при чем тут это…
   Голоса стихли, видимо, супруги зашли доругиваться в комнату.
   «Да, ну и дела. Только я подумала, что все же они милые и приятные люди, а тут вон какие страсти. Впрочем, мне какое дело? По отношению ко мне они оказались милы и приятны. А бабушка так мне даже понравилась… Но все же спасибо судьбе, что у меня другая семья. Моя».

Гром среди ясного неба

   Утро следующего дня началось со скандала. Съемки программы «Судный час» оказались на грани срыва. Шеф-редактор Оля Злобина с утра была не в духе. Она долго цеплялась то к одному редактору, то к другому. Все было не так. Истцы и ответчики были подобраны вразрез с ее представлениями о том, как они должны выглядеть по сценарию. То слишком молодые, то слишком старые, то интеллект не тот, то одеты «как лохи», при том что призваны изображать конфликт между представителями зажиточной части населения.
   – Да где я найду ей бизнес-леди такую, какая она есть на самом деле? – бурчала редактор Катя, ответственная за подбор исполнителей. – К нам идут безработные, пенсионеры, домохозяйки и гастарбайтеры. Тех, кто выглядит на миллион, почему-то не прельщает перспектива за полторы тысячи рублей проторчать целый день на съемках. Нефиг писать сценарии о дележе яхт и домов на Рублевке. Стоишь тут на ушах, круглые сутки вкалываешь, а в ответ только хамство…
   Катя еще долго бубнила безадресно, себе под нос, на ходу раздавая притихшим истцам, ответчикам и свидетелям тексты, отвлекая их от крика в съемочном павильоне конкретными заданиями.
   – Значит, так, вы сейчас почитайте. Учить наизусть не надо. Говорите так, как вы разговариваете в жизни, чтобы было правдоподобно. Через десять минут начнем репетировать дело «Кролики на балконе».
   – Думаете, не отменят съемки? – робко спросила полная пожилая дама.
   – Конечно нет. За аренду павильона заплачено, – спокойно ответила Катя. – Это всего лишь технический перерыв на десять минут. Небольшая неувязка между автором и шеф-редактором. У нас такое бывает. Творческие люди всегда спорят. Такая у нас работа нервная, потому что очень творческая. Так что, господа артисты, не расслабляйтесь. Все шестнадцать запланированных сюжетов сегодня будут сняты. Никто никуда не расходится, интервью снимаем в самом конце, чтобы не задерживать Миловидова. Давайте включайтесь, читайте текст, через десять минут подойду, проверю готовность «Кроликов». За ними идут «Любители бани», потом «Брачный аферист». Остальные разбираются с текстом.