Соломко Наталья. Пожарный кран No 1

   - Ступу верните!
   В ответ из оркестровки донесся рыдающий стон: музыканты хохотали, побросав инструменты.
   Само собой, весело было всем, кроме горемыки Балабанчика. Он был зол и ругал себя последними словами.
   "Трус и негодяй! - обзывал себя Балабанчик. - Ты что делаешь?! А ну, возьми себя в руки, балда рыжая! Ты актер или ты просто так?"
   Надо сказать, что еще никто и никогда не отваживался разговаривать с Васькой Балабанчиком так решительно и дерзко - это было опасно, Васька был драчун и задира. И вот, услышав такое впервые в жизни, он почувствовал себя настолько оскорбленным, что весь его страх пропал.
   Михаил Павлович сидел в последнем ряду и с интересом наблюдал, как Балабанчик превращается в Аню Елькину: вот уже нет походки вразвалочку легко, летяще, ну просто Анька Анькой, носится по сцене Балабанчик. И голос у него - звонкий, Анькин.
   "Артист!" - одобрительно усмехается Михаил Павлович.
   ОБРАЗЦОВО-ПОКАЗАТЕЛЬНЫЙ РЕБЕНОК
   А в это время Слава Зайцев бродил по коридорам, искал Аньку Елькину. Вообще-то он Елькину не любил: она была грубая, недисциплинированная. Но ведь Мотя велел ее искать - вот прилежный Зайцев и искал... На нем были валенки и набедренная повязка, он брел по коридорам и время от времени кричал:
   - Елькина, выходи!
   Но Анька не выходила, и в конце концов Слава о ней позабыл. Ему и своих забот хватало: он думал о старшей сестре Юле и ее знаменитом муже Павлике.
   Вот уже две недели Юля плачет, с тех самых пор, как по телевизору начали показывать "Трех мушкетеров" - десять серий. Остальные-то зрители сидели у телевизоров, раскрыв рот от восхищения, и переживали за д'Артаньяна. Они и знать не знали, что это в кино он - храбрец и верный друг, это в кино он - "Один за всех, все за одного!". А на самом деле он совсем не такой!
   "Я тебя люблю! - говорил он Юле. - Я без тебя не могу!"
   Слава своими собственными ушами это слышал. А как позвали Павлика сниматься в кино, он все бросил и уехал, хоть и знал, что Юле одной будет трудно, потому что у нее скоро должен родиться ребенок... Все позабыл Павлик ради кино: и Юлю, и своего сына (тоже, между прочим, Павлика). Два года о нем ни слуху ни духу, а вчера - здрасьте! - приехал! И лицо у него было такое веселое и довольное, будто его тут ждали - дождаться не могли.
   - А раньше где ты был?! - сердито бормочет Слава Зайцев, бредя по коридору. - Когда мы с Юлей Пашкины пеленки стирали! Когда вчетвером на мамину зарплату жили! Когда Пашка болел, плакал, и мы его день и ночь на руках носили по очереди?
   Вчера Слава сразу сказал: "Ты к нам не ходи! Юля тебя видеть не хочет".
   Вежливо очень сказал. Ведь все-таки Павлик взрослый, а со взрослыми надо разговаривать вежливо.
   А Юля все плакала, плакала... Честно говоря, совершенно непонятно, из-за чего! Ведь очевидно, что Павлик - плохой, а плохих надо гнать в шею. Так нет, Юле плохого Павлика было жалко.
   - Юля, это глупо! - сказал ей Славик, а Юля ответила:
   - Ничего ты не понимаешь! - и залилась пуще прежнего.
   В общем, Славик догадался, что надо быть начеку, а то Юля с плохим Павликом помирится. Девочки, они такие глупые, даже когда вырастут! Но Славик знает: если человек поступил плохо, его надо наказать, иначе будет несправедливо.
   Слава Зайцев знает, что делать: он напишет на Павлика жалобу! Пусть его разберут на работе и объявят выговор! И премии лишат, вот! Слава не маленький, он понимает, что к чему! Все взрослые боятся, когда на них пишут жалобу.
   И ни за что, ни за что Слава Зайцев не допустит, чтоб Юля помирилась с плохим Павликом!
   ВОВА ГУСЕВ ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ЕЛКУ
   Да, пора, пожалуй, вспомнить о бедном наказанном Вовке!
   Мама заперла его на ключ, а одежду унесла к соседям. Думала - это сына остановит.
   Между прочим, зря она так плохо о нем думала: не такой Вовка человек, чтоб подвести своих товарищей.
   Вообще-то сегодня не Вовкина очередь играть Змея Горыныча. Но у того Змея, чья сегодня очередь, на час талончик к зубному врачу, вот Вовка и обещал его выручить, сыграть за него вторую елку. Поэтому теперь он с решительным лицом стоит на подоконнике и собирается с духом...
   На Вовке - папин тулуп, папины валенки с калошами и огромный рыжий треух. В этой одежде папа ходит на рыбалку.
   Вовка смотрит вниз и думает: "Хорошо, что я живу на втором этаже, а не, допустим, на пятом!"
   С этим надо согласиться: ведь все-таки с пятого этажа спускаться по водосточной трубе немножко страшно. Да, честно говоря, и со второго тоже. А труба гладкая, скользкая...
   "Ничего, - успокаивает себя Вовка. - Внизу вон какой сугроб..."
   Дома вечером, конечно, будет скандал, нечего и сомневаться. А что делать? Не может Вовка не явиться на спектакль! И если некоторые этого не понимают, запирают на ключ и одежду прячут, то пусть им будет хуже! Ну, пора. Раз! Два...
   - Мальчик! Ты что там делаешь?! - раздалось с улицы. - А ну прекрати хулиганить!
   - Ды-ды-дышу свежим во-оздухом! - сердито ответил Вовка.
   Беда с этими взрослыми, вечно они вмешиваются не в свое дело. Пришлось пережидать, пока бдительный прохожий скроется. А потом Вовка сосчитал до трех и храбро шагнул к трубе...
   Он висел над улицей, обхватив холодное железо руками и коленками. Самое страшное осталось позади, теперь надо было только съехать вниз.
   Но съехать Вовке не удалось: труба не выдержала его тяжести и грохнулась в сугроб...
   Сугроб был толстый, мягкий - она совсем не пострадала при падении... К сожалению, Вовке повезло меньше: он-то грохнулся не в мягкий сугроб, а на железную трубу - и пребольно ударился коленом...
   ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
   - Живо спрячься где-нибудь! - велел Мотя Балабанчику. - Чтоб Михаил Павлович тебя в таком виде не застукал!
   Балабанчик ушел в дальние коридоры, где был свален старый реквизит и декорации от давних спектаклей. Он забрался в бутафорскую беседку, увитую плющом, - тоже бутафорским. Там было сумрачно, тихо, пыльные заросли бумажного плюща надежно скрывали Ваську от всего мира. Он сидел и размышлял, куда могла подеваться Анька, и вдруг в коридоре раздались шаги, а потом и голоса. Балабанчик затаился.
   Голосов было два, причем один из них Балабанчик просто терпеть не мог, а от другого у него замирало сердце.
   - А завтра? - умоляюще спросил голос, который Балабанчик терпеть не мог. - Ну, после елок... Тоже не можешь?
   А голос, от которого у Балабанчика замирало сердце, ответил:
   - Завтра? Могу. Только я еще не знаю, захочется ли мне идти с тобой на каток...
   Балабанчик сидел в свой беседке тихо-тихо, только сердце в груди у него грохотало на весь Дом пионеров. Но те, двое, так были заняты своим разговором, что не слышали Балабанчикова сердца.
   - А что будет, если...
   - Что если?
   - Если... если я тебя сейчас поцелую? - отважился голос, который Балабанчик терпеть не мог.
   - Не знаю, - едва слышно отозвался голос, от которого у Балабанчика замирало сердце.
   И вот внутри у Васьки Балабанова стало вдруг холодно, пусто и абсолютно тихо. Сердце смолкло. Балабанчик догадался, что сейчас умрет, и выскочил из укрытия. Длинный Вадик Березин из балета и самая красивая девочка в Доме пионеров испуганно уставились на него.
   - Только попробуй ее поцеловать! - закричал Балабанчик и изо всех сил треснул влюбленного танцора по уху.
   "ЧЕСТНОЕ СЛОВО" БЕЗ КРЕСТИКОВ
   - Безобразие! - охнул директор Дома пионеров, возникая на месте побоища как бы из ничего. Он имел скверную привычку появляться именно там, где его меньше всего хотели бы видеть. - Елькина и Березин! Немедленно прекратите!
   Увы, его услышала только Верочка и, конечно, сразу убежала, а Баба Яга продолжала яростно тузить Вадика.
   - Обалдела?! - растерянно кричал Вадик, закрываясь руками. Он был человек воспитанный и, конечно, не мог себе позволить драться с женщиной.
   - Елькина, я кому говорю! - повысил голос директор.
   Баба Яга вздрогнула, будто просыпаясь.
   - Ненормальная! - пробурчал Вадик. - Жалко, ты девчонка...
   - Сам ты! - огрызнулась Баба Яга и, показав Вадику кулак, понеслась вдаль по коридору.
   - Елькина, вернитесь! - приказал Сергей Борисович, да где там!
   И не успел он выяснить, кто виноват, как из-за поворота вышли Мотя и маленький Овечкин. Они шагали к Сергею Борисовичу с лицами решительными и серьезными.
   - Сергей Борисович, - произнес дежурный режиссер. - Нам надо с вами поговорить!
   - По секрету! - значительно добавил Овечкин.
   Надо напомнить, что в Доме пионеров еще никто никогда не хотел поговорить с директором по секрету. То есть обитатели Дома вообще старались избегать разговоров с Сергеем Борисовичем. Скучно им было с ним разговаривать, неинтересно.
   - По секрету? - потрясенно переспросил директор. - Со мной?
   - С вами! Только дайте слово, что ничего не скажете Михаилу Павловичу!
   - Честное слово, - директор неуверенно кивнул.
   - И без крестиков! - уточнил Валера.
   - Хорошо, и без крестиков, - согласился Сергей Борисович, с испугом глядя первокласснику в глаза. Он уже догадался, что случилось что-то скверное.
   - Пропала Анька Елькина... - Мотя вздохнул виновато. - Мы ее уже полтора часа ищем, а ее нет!
   - Глупости! - отозвался Сергей Борисович. - Я видел ее только что...
   Мотя и Валера переглянулись.
   - А что она делала? - поинтересовались они хором.
   - То, что она делает всегда: безобразничала! Дралась с Березиным, а потом сбежала.
   - Куда? - грустно спросил Мотя.
   Директор махнул рукой в сторону соседнего коридора.
   - Эй! - сердито закричал дежурный режиссер. - А ну иди сюда!
   Из-за поворота выглянула Баба Яга.
   - Ну чего? - сказала она и нехотя побрела на зов.
   Мотя содрал с нее нос и парик.
   - Балабанов?! - не поверил своим глазам директор.
   - Кто ж еще... - уныло подтвердил Мотя. - А Анька еще перед елкой пропала...
   - Найдите ее, пожалуйста! - умоляюще попросил Овечкин. - Вы ведь мечтали в детстве следователем быть!
   Сергей Борисович грустно взглянул на малыша и покачал головой:
   - Мало ли кто о чем мечтал в детстве... Это никогда не сбывается!
   Но ему никто не поверил, и каждый подумал: "А у меня обязательно сбудется!"
   - Мы вас очень просим! - не отстал Валерик.
   - Вся надежда на вас! - вздохнул Мотя. - Надо ее найти, а то, если Михаил Павлович узнает... Ему же волноваться нельзя!
   - Вся надежда на меня? - растерянно повторил Сергей Борисович. С ним еще ни разу в жизни такого не было...
   - На вас! - кивнули Мотя и Валерик. А Балабанчик и Вадик молчали и пепелили друг друга взглядами.
   - Ну, ты у меня получишь сегодня! - шепотом пообещал Балабанчику Вадик.
   - Ты у меня тоже!
   - Хорошо, - сосредоточенно сказал директор. - Я найду ее! Рассказывайте, как это случилось...
   МИХАИЛ ПАВЛОВИЧ НАЧИНАЕТ ВОЛНОВАТЬСЯ
   Ах, Кузя, Кузя... Там, в прекрасном, заснеженном лесу, позабыв обо всем, мчишься ты по лыжне рядом с девочкой Катей и знать не знаешь, что дед твой покоя себе не находит...
   Вот шагает он по Дому пионеров, ищет Аньку и Балабанчика, чтобы задать им головомойку за самоуправство, а сам думает, думает о тебе... Тревожно ему за тебя...
   "Я берег тебя, мальчик, - думает Михаил Павлович. - Мне хотелось, чтоб жил ты радостно... Я скрывал от тебя печали, никогда ничего тебе не говорил о них, о твоих родителях, потому что ты был маленький. Но вот ты вырос... Почему ты сам ни о чем меня не спрашиваешь? Или ты просто забыл их? А Машенька... Ты помнишь нашу Машеньку? Или забыл и ее? Когда ты научился усмехаться так спокойно и равнодушно? Почему ты никогда не плачешь - ни от боли, ни от обиды, ни от жалости? Помнишь, я спросил тебя об этом, а ты усмехнулся: "А зачем? Слезами горю не поможешь". И глаза у тебя были холодные, чужие. Что случилось с тобой, Кузя? Почему ты презираешь людей и любишь свою Машину?.. И что мне делать, как объяснить тебе?.."
   Вот что думает Михаил Павлович, разыскивая Аньку и Балабанчика.
   А их нет как нет...
   "Попрятались, - догадывается Михаил Павлович. - Понимают, что попадет!"
   Он подходит к своему кабинету, пытается открыть дверь, но ключ никак не может попасть в замочную скважину. Потому что в замочную скважину кто-то сунул свернутую в трубочку бумажку. Похоже, это записка.
   Михаил Павлович лезет в карман за очками, читает.
   "Михаил Павлович, простите меня! Я ужасно виновата, что не пришла и елка чуть не сорвалась. Но я не виновата, потому что так надо. Со мной ничего не случилось, все хорошо. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, просто я срочно уехала в другой город. Я вам потом все расскажу, если вернусь. Не сердитесь на меня, потому что я по-другому не могла. Я решила, что теперь все пополам, чтоб вы не волновались. Анька".
   На другой стороне бумажки уже совсем торопливо и неразборчиво написано было: "Никого не ругайте, никто ничего не зна..." А сквозь летящие Анькины буквы проглядывалась странная надпись, сделанная четким почерком директора Дома пионеров: "РОВЕРЕНО ЖАРНЫЙ КРА No 1 5 СЕНТЯ..."
   Что еще за "жарный кра"? И как же Михаилу Павловичу не волноваться, если Анька ни с того ни с сего срочно уехала куда-то и даже не знает, вернется она оттуда или нет?..
   Михаил Павлович заглянул в раздевалку: Анькины пальто, шапка и шарфик висели на вешалке...
   Что ж, она неодетая уехала?!
   ОБОЙДЕМСЯ БЕЗ МИЛИЦИИ!
   - Значит, так! - произнес директор Дома пионеров, сосредоточенно глядя вдаль, словно видел сквозь стены. - Пусть каждый вспомнит все, что он знает о Елькиной. Когда и где видели ее в последний раз? Что она говорила? Какое у нее было настроение? Были у нее враги? И вообще, что она за человек?
   Юные актеры, выслушав эти вопросы, переглянулись.
   - Это что? - изумленно спросила Верочка. - Мы свидетельские показания давать будем?
   Сергей Борисович кивнул и достал записную книжку. Выражение лица у него было странное, незнакомое, что все сразу заметили. Да и как же не заметить? Ведь лицо директора Дома пионеров обыкновенно выражало сердитую скуку и неудовольствие, будто он наперед знал, что ничего хорошего ждать от жизни не приходится... А теперь - никакой такой скуки, губы твердо сжаты, глаза серьезны и внимательны... В общем, в эту минуту директор Дома пионеров был похож не на директора Дома пионеров, а на отважного и проницательного сыщика Шерлока Холмса...
   - Может, все-таки лучше милицию с собакой вызвать? - сказала Верочка, но "Шерлок Холмс" отвечал твердо:
   - Обойдемся без милиции! Слушайте меня внимательно: в этом деле мелочей нет! И если даже вам и кажется что-то ерундой, мол, к делу не относится, вы все равно расскажите. Вполне возможно, что это-то и есть самое важное, ключ к делу! Все меня поняли? Рассказывайте.
   Свидетельские показания Славы Зайцева: "Да ничего с ней не случилось. Сидит где-нибудь и радуется, что все из-за нее переживают. Она невоспитанная, не слушается старших и дерется. А еще девочка! А если некоторые люди не любят драться, потому что понимают, что кулаками справедливость наводить нельзя, то про таких она думает, что они трусы, и дразнится. Мне такие люди не нравятся. Какое у нее утром было настроение, я не знаю. Я вообще стараюсь не обращать на нее внимания".
   Свидетельские показания Балабанчика: "Честное слово, я не знаю, где она, она мне ничего не говорила. Утром она была задумчивая, я сразу заметил, но не спрашивал почему. Она все равно бы не сказала, потому что скрытная. Она - настоящий друг, всегда придет на помощь. Она смелая, ничего не боится. И вообще, ей не повезло, потому что она хотела бы родиться мальчишкой".
   Свидетельские показания первоклассника Овечкина: "Аня хорошая, за всех заступается. Она никогда просто так не дерется, а всегда по справедливости! Врагов у нее нету, а лицо утром было печальное".
   Свидетельские показания Моти: "В последний раз я ее видел, когда дал ей графин. Она странная: то смеется, а то вдруг замолчит и ни с кем не разговаривает. С ней надо по-хорошему, потому что Анька - ужасно упрямая, любит вредничать. Но на самом деле она добрая".
   Свидетельские показания Верочки: "Настроение у нее утром было обыкновенное. Она глупая, ведет себя как мальчишка, а девочек презирает, говорит про них, что они все дуры и что у них в голове одна любовь. Это она потому, что сама - некрасивая и мальчики не обращают на нее внимания. Кто в нее, в такую, влюбится!"
   Свидетельские показания Вадика Березина: "Когда я уже переоделся и шел в гримировочную, то увидел, как Елькина бежит изо всех сил... Ну, будто за ней кто-то гонится. Только никакого графина у нее в руках не было..."
   НЕЗНАКОМЕЦ В ЧЕРНЫХ ОЧКАХ
   Вовка Гусев, в папиных валенках и тулупе, наконец дохромал до Дома пионеров.
   На ступеньках, сунув руки в карманы, мрачно стоял высокий усатый человек, одетый не по-нашему. На нем была огромная, словно надутая, черно-оранжевая куртка, черные кожаные джинсы, заправленные в черно-оранжевые сапоги-луноходы. Лицо этого человека скрывали черные очки.
   Мрачный этот человек выглядел загадочно, как космонавт, не хватало только гермошлема...
   "Иностранец, наверно", - решил Вовка, проходя мимо.
   - Эй, пацан, ты в Дом пионеров идешь? - спросил вдруг незнакомец на чистейшем русском языке.
   Голос его отчего-то показался Вовке ужасно знакомым.
   Вовка кивнул, а человек в черных очках обрадовался, наклонился к Вовкиному уху и прошептал:
   - Окно на третьем этаже у пожарной лестницы знаешь?
   Вовка, разумеется, знал.
   - Слушай, пацан, открой его, а? А я тебе за это... - Незнакомец торопливо полез в карман и вынул пластик жевательной резинки в желто-зеленой обертке, явно заграничной.
   "Все-таки иностранец, - подумал Вовка. - Сразу жвачку сует, привык, что у них там ничего бесплатно не делается... Интересно, где это он так говорить по-нашему насобачился? Может, шпион?.."
   Вовка пристально посмотрел иностранцу в глаза, да только разве их разглядишь за темными стеклами... И вот что странно: все-таки лицо этого человека показалось Вовке Гусеву знакомым... Даже, можно сказать, родным! Такое симпатичное, смелое, усатое лицо. Хотя Вовка мог поклясться, что никогда в жизни с этим человеком не встречался... И в общем, сразу стало ясно, что человек с таким открытым, отважным лицом быть шпионом никак не может. Только непонятно, почему ему надо лезть через окно. Впрочем, мало ли что... Наверно, тут какая-то тайна...
   У каждого человека есть своя тайна, Вовка это недавно понял. Может, это и не очень заметно, но если приглядеться, то обязательно поймешь: тайна есть у каждого. С некоторых пор Вовка этим и занимался: приглядывался к людям и открыл для себя много нового. Но Вовка был молчун и никому об этом не сказал. Ведь не всякий обрадуется, поняв, что ты кое о чем догадываешься.
   - Ну, о'кэй? - спросил незнакомец на иностранном языке.
   То есть просто окончательно запутал Вовку: иностранец он или нет?
   На всякий случай Вовка ему тоже ответил по-иностранному:
   - О-о-ол райт!
   - Только никому ни слова! - попросил человек в черных очках.
   Но этого он мог и не говорить.
   МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
   - Вы, конечно, уже все убрали на сцене? - вздохнул Сергей Борисович.
   - Не успел еще... - виновато отозвался Мотя. - Я сейчас мигом!
   - Ни в коем случае! - всполошился директор. - Вы с ума сошли прибирать место преступления! Это же замечательно, что вы еще там ничего не трогали!
   На месте преступления было пусто, только в кулисах кто-то выстукивал одним пальцем на рояле: чи-жик-пы-жик-где-ты-был... Но директор даже не сделал безобразнику замечания - некогда, некогда, делом надо заниматься...
   Он тщательно исследовал место преступления. Там по-прежнему поблескивали осколки графина: мелкие, покрупнее, а горлышко осталось целым и лежало прямо в центре сцены.
   "Это как же надо было грохнуть, чтоб оно туда отлетело... - покачал Сергей Борисович головой. - Явно, явно тут происходила борьба..."
   - Сергей Борисович, - позвал Мотя из кулис, - глядите, что тут!..
   Чуть в стороне от места преступления лежала пуговица средних размеров, светлая... Вырванная, что называется, "с мясом".
   Сергей Борисович поднял ее, оглядел и вздохнул: в светлом костюме ходил только один человек в Доме пионеров - режиссер Еремушкин. А подозревать режиссера Еремушкина, согласитесь, просто нелепо!
   А кого подозревать?
   В том-то все и дело, что подозревать вообще некого!
   Вот и разбирайся, Сергей Борисович: подозревать некого, а человек пропал!
   ДИРЕКТОР ПОЕТ ПЕСНЮ
   Бывает же такое: живешь-живешь да вдруг и вспомнится тебе ни с того ни с сего что-нибудь из давних, позабытых лет... Например, как мама сидит у окна, подперев щеку ладонью, и смотрит на улицу. То ли ждет кого-то, то ли просто задумалась... Когда это было? Когда-то... Давно-давно... И ничего не вспоминается больше, а только тихое, светлое мамино лицо...
   А Сергею Борисовичу вспомнилась песня, которую он пел в детстве.
   Коричневая пуговка валялась на дороге,
   Никто не замечал ее в коричневой пыли...
   Очень она тогда ему нравилась, там было про то, как один мальчик проявил бдительность и помог задержать шпиона...
   "Как там дальше?" - стал припоминать директор.
   Но мимо по дороге прошли босые ноги,
   Босые, загорелые, протопали, прошли!
   "Смотри-ка... Ведь помню! - удивился он. - А ведь, в сущности, совершенно дурацкая песня, и чего я ее пел?.."
   И он тихонько запел дальше:
   Ребята шли купаться веселою гурьбою,
   Последним шел Алешка и больше всех пылил.
   Нечаянно ль, нарочно ль - и сам не зная точно,
   На пуговку Алешка ногою наступил.
   Сергей Борисович оглянулся: не видит ли кто, как он вышагивает по коридору, отчаянно размахивая руками в такт песне... Слава богу, никого!
   Он поднял эту пуговку и взял ее с собою,
   Но вдруг увидел буквы нерусские на ней...
   К начальнику заставы ребята всей гурьбою
   Бегут, бегут дорогою - скорей, скорей, скорей!
   "Просто ерунда какая-то!" - нахмурился директор, но остановиться уже не мог и допел до конца: про то, как встревожился начальник заставы и велел седлать коней, как враг был пойман, а шпионская пуговка с тех пор хранилась в Алешкиной коллекции: "Ему за эту пуговку всегда большой почет!.."
   "Вот какие глупые песни пел я в детстве... - покачал директор головой, да вдруг и вспомнилось, как зелено, как солнечно и счастливо там было, там, там, давным-давно, в детстве, когда он мечтал поскорее вырасти и ловить опасных преступников, чтоб не мешали жить хорошим людям. - Куда же все девалось? Почему я вырос такой несчастный?.. За что? Я учился хорошо, меня хвалили, мне грамоты давали... Почему, ну почему же, когда я вырос, все стало так плохо? Почему мне так скучно жить?.."
   ЧЬЯ ЭТО ПУГОВИЦА?
   Сергей Борисович стоял посреди коридора, сжимал в кулаке пуговицу от Михал-Палычева пиджака, и было ему так себя жалко, что хоть плачь!
   Пожалуй, не появись Михаил Павлович, он бы и заплакал, потому что это только дети думают, что взрослые не плачут. На самом деле это не совсем так.
   - А я вас ищу, голубчик, - сказал Михаил Павлович. - Где у нас висит... Такое, знаете ли... Не помню, как оно называется. Ну, картинка такая, на которой стрелочками показано, кто куда бежит, если загоримся...
   - Это называется "План эвакуации детей и сотрудников в случае пожарной опасности", - уточнил Сергей Борисович и подумал с горечью: "Ну, конечно, разве можно со мной разговаривать о чем-нибудь таком... человеческом! Только о "Плане эвакуации"! И сказал: - А висит он на каждом этаже. Ближайший - в библиотеке.
   - Большое спасибо! - поблагодарил Михаил Павлович. - А местоположение пожарных кранов на нем указано?
   - Разумеется, - кивнул директор, удивленно взглянув на Михаила Павловича. - А вам зачем?
   - Просто так, - беззаботно отвечал тот. - Исключительно на случай пожара...
   Он пошел, а директор стоял и смотрел ему вслед, да вдруг и вспомнил про пуговицу.
   - Товарищ Еремушкин! - крикнул он. - Вы пуговицу потеряли!
   - Какую пуговицу? - оглянулся Михаил Павлович, и только тут директор заметил, что все три пуговицы Михал-Палычева пиджака на месте...
   - Извините... - растерянно сказал он. - Значит, это не ваша...
   - Не моя! - подтвердил Михаил Павлович.
   А чья?!
   Кто затаился на пустой, темной сцене?
   Кто заманил туда Елькину Аню?
   И зачем?
   Что там произошло?
   И где она теперь?
   Ответа не было. И все запутывалось тем, что никакие посторонние взрослые проникнуть в Дом пионеров не могли, ведь у входа на посту стоял грозный вахтер Мадамыч!
   ПОЧЕМУ ОН СТАЛ ТАКИМ?
   "План эвакуации" был большой, цветной. А под планом сидела и безутешно плакала Юля.
   - Ну, будет, будет... - уговаривал ее Михаил Павлович. - Видишь, вернулся же.
   - Не хочу его видеть... - плакала Юля.
   - Ничего... - вздохнул Михаил Павлович. - Может, еще не поздно, может, поймет еще...
   - Ну почему он стал таким, Михаил Павлович?.. - сквозь слезы спросила Юля. - Он же раньше другой был...
   Юля и Павлик дружили с детства. Они вместе прибегали на репетиции, вместе уходили. Павлик писал Юле записки, если у них репетиции были в разное время. Куда он их прятал, уже известно... И был тогда Павлик веселый, добрый, мечтал стать актером...
   Ах, как они гуляли допоздна по своей улице, заросшей липами, и мечтали о той поре, когда вырастут и всю жизнь будут вместе. Вместе жить. Вместе работать в театре.
   Они кончили школу, поженились. Павлик поступил в театральное училище. А Юля пошла работать в библиотеку. Потому что стипендия у студентов маленькая, трудно на нее прожить. Вот Юля и решила, что, пока Павлик учится, она поработает. И Павлик согласился. Он поцеловал Юлю и сказал:
   "Это только пока. Вот кончу училище, начну работать, тогда ты тоже поступишь!"
   Но когда Павлик кончил училище, его пригласили сниматься в кино. Он поцеловал Юлю и сказал: