Соломко Наталья. Пожарный кран No 1

   Катя внимательно слушает Кузю.
   - Так вот! - строго говорит Кузя. - Моя Машина таких ошибок просто не допустит! Она все быстренько сосчитает и выдаст ответ: "Саша и Наташа! Вы друг другу не подходите. Выбросьте все эти глупости про любовь из головы, быстренько разойдитесь в стороны, и чтоб я вас больше вместе не видала!" Понимаешь, как все будет справедливо и хорошо? - спросил Кузя, а Катя вдруг засмеялась, взъерошила длинному Кузе волосы:
   - Какой ты, оказывается, еще ребенок...
   МЯТЕЖНЫЙ ЗАЙЦЕВ
   Бедный Вовка! Он поссорился с Анькой. Навсегда. Прощай, Анька, ты оказалась предательницей! Прощай, дом на берегу моря... Плохо Вовке Гусеву, тоскливо, а тут еще Мотя пристал - тащит Вовку к аптечке. При чем тут коленки, когда у Вовки душа болит. Разве йод поможет?
   Мотя, между прочим, тоже бедный... С минуты на минуту может явиться в Дом пионеров классная, уж она наговорит Михаилу Павловичу!..
   Надо что-то придумать, отвести от Еремушкина беду. А что придумать?
   Мотя ведет Вовку в репетиционную, там аптечка. Вовка молча упирается. Мотя молча тянет. Каждый думает о своем, и вдруг...
   - Да отцепись ты от меня! - сказал сердитый взрослый голос в соседнем коридоре. - Что ты лезешь не в свое дело!
   Ужасно, между прочим, знакомый голос... Где-то они его слышали, и Мотя, и Вовка.
   А невзрослый вежливый голос Славы Зайцева ему отвечал:
   - Уходи отсюда, пожалуйста. Все равно я тебя туда не пущу.
   - Я тебя и спрашивать не буду!
   - Ты туда не пойдешь!
   - Пойду!
   - Не пойдешь!
   Странный это был разговор. И шел, видно, давно.
   - С кем это он? - подивился Мотя, устремляясь к месту действия. Вовка поплелся за ним.
   В соседнем коридоре, спиной к ним, стоял давешний Вовкин незнакомец, то ли иностранец, то ли еще кто.
   "Я ж окно-то так и не открыл, - вспомнил Вовка. - Как же он сюда попал?"
   Незнакомец стоял сунув руки в карманы, и даже так, со спины, он казался Вовке ужасно знакомым.
   "Где же я его видел?" - попробовал припомнить Вовка Гусев.
   - Тебе ясно говорят: уходи! - Голос у Славика Зайцева был напряженный, отчаянный.
   - Знаешь что! - разозлился странный незнакомец. - Надоел ты мне!
   Он шагнул вперед и, легко отодвинув Славика, пошел по коридору.
   Зайцев некоторое время стоял и смотрел ему в спину.
   - Стой! - вдруг крикнул он. - Обернись!
   Голос Зайцева зазвенел от незнакомой и пугающей решимости.
   Незнакомец с досадой оглянулся. Ах, какое знакомое у него было лицо: усы чуть закручены, орлиный нос... Вот только глаз не видно из-за черных очков.
   "Где же я его ви..." - только и успел подумать Вовка, а больше он ничего не успел. Потому что тут образцово-показательный ребенок Слава Зайцев подлетел к усатому и дал ему в глаз...
   Усатый был высок - Зайцеву пришлось подпрыгнуть... Очки слетели, мужественное усатое лицо дрогнуло...
   И в этот миг Вовка Гусев его узнал!
   - Д'Артаньян! - ахнул он, будто наяву увидав: над Парижем поднимается солнце, а в город въезжает отважный мушкетер на костлявом коне...
   И вот теперь любимый герой, на которого десять дней подряд Вовка любовался, затаив дыхание у телевизора, стоял посреди коридора, а под левым глазом у него медленно начинал светиться "фонарь"...
   - Отлично! - радостно крикнул Мотя. - Вы - Павлик! Я вас сразу узнал.
   Павлик стоял и держался за глаз, а мятежный Зайцев глядел исподлобья на дело рук своих... Слава и сам от себя такого не ожидал, но что было делать? Ведь жалоба пока дойдет...
   "Конечно, драться нехорошо, - успокаивал себя примерный ученик, круглый отличник, гордость школы. - Но может быть, с нехорошими людьми драться все-таки можно?.."
   Вопрос этот пока остался нерешенным. Потому что дежурный режиссер показал Славику свой большой кулак и сказал:
   - Не тронь его, Зайцев! Он мне нужен живой...
   ВАСИЛИЙ БАЛАБАНОВ В РОЛИ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
   Недаром, ох, недаром ходил перед самой елкой за Генкой Овсянниковым танцор Вадик Березин и предлагал свой японский фонарик:
   - Давай меняться!
   Генке фонарик понравился, но когда он услышал, на что...
   - Обалдел?! - только и спросил он у Вадика. И ушел, крутя пальцем у виска, переодеваться.
   Натянул кольчугу и шлем, взял меч-кладенец и пошел за кулисы...
   А когда вторая елка уже подходила к концу и назревал смертный бой Доброго Молодца со Змеем Горынычем, Мотя, пробегая мимо электрораспределительного щита, услышал оттуда глухое неистовое мычание...
   "Анька!" - сразу подумал он и распахнул дверцы.
   Но то была не Анька. То был Добрый Молодец Генка Овсянников... В трусах. Надежно связанный. С собственной майкой во рту.
   - Ты чего тут делаешь? - обалдело поинтересовался Мотя.
   Генка не отвечал, только дико вращал глазами.
   Мотя сообразил наконец вынуть майку у него изо рта, и уж тут Генка заговорил... Точнее, закричал:
   - Ну, он у меня узнает! Он поплачет у меня!
   - Кто?
   - Огнем спалю! - донесся со сцены жуткий рев Змея Горыныча.
   Это означало, что бой Добра и Зла начался.
   - Погоди... - сообразил вдруг Мотя. - Если ты - тут, то кто тогда там?
   И дежурный режиссер уставился на сцену, где бились не на жизнь, а на смерть Горыныч и Добрый Молодец.
   На глазах у Генки появились злые слезы.
   - А ну, развязывай меня, живо! - завопил он. Но было уже поздно...
   Надо сразу сказать: Добро и Зло бились на славу! Хвост у Горыныча был уже оторван. Меч у Доброго Молодца был уже сломан. Но ни того, ни другого подобные мелочи не останавливали - они сошлись врукопашную!
   Поначалу зрителям это понравилось, но потом они заметили с недоумением: Горыныч, кажется, побеждает...
   - Дай ему, Добрый Молодец! - надрывался зал.
   Но Змей уже сидел верхом на противнике.
   - Так не бывает! - бушевали юные зрители. - Неправильно!
   И уже выбирались из рядов добровольцы: разве можно допускать, чтоб в сказке победило зло?
   Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не прозвучал из последнего ряда тяжелый рокочущий бас, вмиг перекрывший шум в зале:
   - Горыныч, ты что творишь, пропади ты пропадом!
   Большой седой человек стоял там и грозил чудищу кулаком. Видно, это был добрый волшебник: голос его произвел на победителя-змея ужаснейшее впечатление - трехголовый злодей втянул все свои головы в плечи, съежился и опрометью кинулся вон со сцены...
   ИЗГНАННИКИ
   За кулисами ни смеха, ни беготни. Все замерло, как перед большой июньской грозой, когда синяя грозная туча медленно встает над горизонтом. И всем хочется спрятаться, затаиться...
   Хоть бы гроза прошла мимо!
   Но нет, вон она, надвигается: это, копя в глазах молнию, решительно шагает за кулисы Михаил Павлович.
   Гремит раскат грома:
   - Балабанов, Гусев, Овсянников, вы больше в елках не играете. Можете гулять!
   Ослепительная ветвистая молния бьет Вовку, Балабанчика и безвинного Генку Овсянникова в самое сердце.
   - А меня-то за что? - тоскливо спрашивает Генка. - Меня ж связали...
   Михаил Павлович смотрит из-под насупленных бровей, строгий и безжалостный:
   - Коли ты позволил себя связать и не сберег оружие, ты не Добрый Молодец, а мокрая курица. Отправляйтесь с глаз долой, и чтоб до конца каникул я вас здесь не видел.
   Балабанчик, Вовка и мокрая курица понуро переминаются с ноги на ногу. Конечно, они виноваты, но чтоб прогнали... Это уж слишком большое наказание. Как же так: все будут здесь, вместе, а они - там. Страшно даже думать об этом.
   - Михаил Павлович, мы больше так не будем! - испуганно обещают провинившиеся. - Честное слово!
   Но на сей раз Михаил Павлович и разговаривать не желает. Он глядит мимо, он их не видит в упор.
   Надо уходить.
   Изгнанники бредут в раздевалку.
   - Ну и ладно! - бормочет под нос Балабанчик. - Подумаешь! Да переживем... Правда, Вов?
   Вовка молчит, глядит в сторону.
   - Все из-за тебя, Балабанище! - сердито бурчит Генка, натягивая пальто.
   - Конечно! - огрызается Васька. - Вали все на рыжего.
   Но он и сам понимает, что кругом виноват.
   Балабанчик садится на подоконник, Вовка устраивается рядом.
   - Вы чего? - удивляется Генка. - Пошли лучше, а то еще больше влетит!
   А куда уж больше?
   Они сидят на подоконнике, болтают ногами и молчат.
   О чем говорить?
   Ясно, что Вовка пострадал из-за Балабанчика. И конечно, он может рассказать другу Ваське все, что он о нем думает. Но зачем? Балабанчик и так все понимает. И разве станет лучше, если Вовка поругается еще и с Балабанчиком?
   Дома попадет за то, что сбежал. Нога болит. С Анькой поссорился. И из театра выгнали... Черный день, невезучий.
   - Вов, - толкает Балабанчик плечом своего безутешного друга. - Вов, ну не злись... Пойдем Аньку поищем.
   Вовка Гусев мрачно мотает головой.
   - Сам ищи! Она под пожарным краном сидит. А я с ней больше не дружу.
   КАК ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?
   Это совершенно непонятно. А может, Кузя передумает, может, пожалеет Аньку?
   "Нет! - она закусывает губу. - Не надо мне его жалости!"
   Все-таки много в жизни непонятного и несправедливого: вот, оказывается, Анька Кузю любит, а он на нее Машину натравил.
   Уже ясно: Анька тут с голоду не помрет. Но что же - так и просидеть всю жизнь под пожарным краном?! Может, Айрапетян сумеет разобраться в этой Машине - говорят, он способный.
   А если Машина вперед разберется в Айрапетяне? Поймет, что ей грозит опасность, да как по нему бабахнет!
   "Нет уж! - решает Анька. - Ничего я ему не скажу".
   Анька сидит и думает о Кузе. Почему он любит свою Машину, а людей нет? Наверно, его кто-нибудь обидел? А может, у него нет друзей? Ему одиноко, печально, вот он и выдумал Машину, чтоб был друг, хотя бы железный?
   "Я сама во всем виновата! - сердится на себя Анька. - Ему было плохо, а я... Я даже этого и не заметила, только дразнила его и обзывала. Может, если бы я с ним по-хорошему, если бы он почувствовал, что я его... Ну, в общем, люблю... Может, тогда ему было бы легче?"
   А теперь вот получилось, что именно Анька - злейший Кузин враг. Выйти бы отсюда, разыскать Кузю и...
   Ну и что тогда?.. Что Анька ему скажет? "Я тебя люблю, Кузя..."
   Анька краснеет, у Аньки сверкают глаза. Никогда, ни за что она такого не скажет! Пусть девчонки говорят про это.
   "Буду сидеть тут! - решает Анька. - До старости! Так мне и надо!"
   Только обидно: все вырастут, у всех начнется замечательная взрослая жизнь: Айрапетян будет строить ракеты, Балабанчик станет капитаном, Вовка актером, а Анька? Так и пробездельничает здесь всю жизнь? Какая тоска и обида! Из-за этой Машины! Из-за этого Кузи!
   "Из-за самой себя!" - поправляется Анька. Нечего все на других сваливать - так ей всегда говорил папа.
   Не на бездельниках держится мир, а на тех, кто занят своим делом. На тех, кто работает. Даже если ему мешают. Это тоже папины слова, Анька все помнит.
   А однажды он рассказал Аньке про одного революционера. Как царь посадил его в тюрьму, в очень маленькую камеру, где даже окон не было. И книги запретил ему читать. Ну, то есть этому революционеру просто совершенно нечего было делать в узкой темной камере. Одно только и оставалось: лечь и помереть с тоски... Откровенно говоря, царь именно на это и рассчитывал.
   А революционер об этом догадался и решил: а вот ни за что! И стал жить так, будто он на свободе: сразу после завтрака отправлялся на прогулку, гулял по камере взад-вперед и считал шаги. Потому что гулять он решил не меньше десяти километров - каждый день! А десять километров - это двадцать тысяч шагов, вот он и считал.
   Он возвращался с прогулки как раз к обеду, а после обеда садился за работу: писал статьи против царя. Правда, у него не было ни карандаша, ни бумаги (что царь - дурак, что ли, знал же, про что революционер будет писать!). Но революционер "писал" и так, память у него была отличная.
   Так что царь просчитался: революционер не только не помер с тоски, а наоборот - отдохнул немного в тюрьме, а потом сбежал! Вот какой был человек!
   Только Аньке не сбежать. "Зато у меня есть окно, вон какое большое, все-таки не так тоскливо... И книги мне никто не запретит читать".
   Анька вздыхает: надо будет сказать Айрапетяну, чтоб он учебники принес, а то все школу кончат, а она?
   "У меня по геометрии тройка, - вспоминает Анька, - и по физике... Надо будет разобраться в этих науках. А то стыдно: мне ведь и делать-то больше нечего - только учиться. Значит, я все должна знать. Тем более, что никто над душой не стоит, не заставляет и двоек не ставит!"
   Анька во всем разберется, все будет знать! Нет, не удастся Машине сделать из Аньки бездельницу.
   Вот только Кузя... Кузю Аньке жалко: когда-нибудь он поймет, что натворил, и его будет мучать совесть. Наверно, это случится не очень скоро. Но все равно - это случится обязательно, ведь Кузя и сам - человек.
   ТОВАРИЩИ ПО НЕСЧАСТЬЮ
   Анька сидит тихая, задумчивая. Никогда еще Балабанчик ее такой не видал...
   Он подошел и присел на черный ящик, валявшийся рядом.
   - Слезь, - велела Анька. - Кто ее знает, что она сделает.
   - Кто? - удивился Балабанчик.
   Но Анька только махнула рукой. Не хотелось ей говорить про Машину. Да и не боялась уже Анька: что она может, мертвая железяка? Только лучше все-таки ее не трогать.
   - Ты чего тут делаешь? - с укором спросил Балабанчик.
   - Думаю. Иди, не мешай мне.
   Балабанчик обиженно засопел: пропала, сидит и думает, а с другом даже разговаривать не хочет!
   - Нет, ты расскажи! - потребовал он. - Чего вы с Вовкой поцапались? Я его спрашивал, спрашивал, а он молчит.
   Анька исподлобья взглянула на Балабанчика, подумала и сказала:
   - Ты, наверно, тоже в кого-нибудь влюблен...
   Балабанчик моргнул.
   - Чокнулась ты, да? - пробормотал он. - В кого это я...
   - Не знаю, - вздохнула Анька. - А я - в Кузю.
   - Че-го? - потрясенно переспрашивает Балабанчик. - У тебя что, температура?
   Анька не ответила. Они сидели и молчали, а за окном кончался зимний день. Не то чтобы там стемнело уже, но чувствовалось, что уже собирается темнеть.
   - А я в Верку, - вдруг сознался Балабанчик. - Я давно хотел сказать. Только боязно было, мы ж клялись.
   - Разве мы тогда знали? - печально спросила Анька. - Мы же маленькие были. А почему в Верку? Она воображала.
   Балабанчик засопел обиженно:
   - На себя погляди - в Кузю! Нашла в кого! Уж лучше бы в Айрапетяна втюрилась. Это хотя бы справедливо: он из-за тебя ракетостроение бросил.
   - Почему это - из-за меня?
   - Потому! Все знают, что он в тебя втрескался. Потому и к нам перешел!
   - Неправда!
   - Очень даже правда!
   Анька возмущенно сверкнула глазами:
   - Ну я ему надаю! Какое он имеет право! Спрашивал он у меня? Может, я не хочу!
   Балабанчик грустно покачал головой:
   - Наивная ты, Аньк! Кто ж об этом спрашивает. Все равно от тебя ничегошеньки не зависит, спрашивай не спрашивай... Думаешь, мне очень нравится, что Верка в Вадика влюблена?
   - Вот зараза! - гневно ахнула Анька. - А почему не в тебя?
   Балабанчик не ответил, он не знал, почему Верка Вадика любит, а его, Ваську, нет. Уж, видно, так несправедливо все устроено.
   Анька несправедливость не терпит. С несправедливостью надо бороться! Что это такое: он ее любит, а она его нет!
   - Безобразие, неправильно это! Надо, если ты кого любишь, чтоб и он тоже тебя любил, неужели неясно?
   - Тогда и тебе надо любить не Кузю, а Яшку, - вздохнул Балабанчик.
   Анька задумалась.
   - Нет! - наконец сообщила она. - У меня не получится.
   Все-таки мир устроен вовсе не так просто, как нам это поначалу кажется. Взять бы и навести в нем порядок, чтоб все было правильно и справедливо.
   Если ты хороший, то пусть тебе будет хорошо. А если плохой - пусть тебе будет плохо. А не так, чтоб, если ты добрый, так сердце болит. Не так, чтоб ты любишь, а тебя нет!
   Надо что-то придумать!
   И вдруг Анька замерла...
   Вот она, рядом, Великая Машина, изобретенная Кузей как раз для того, чтобы навести на всей земле порядок и заставить людей жить правильно!
   Черный ящик был по-прежнему недвижим и тих, только огонь горел недремлюще, но Аньке показалось, что Машина изо всех сил сдерживается, чтоб не засмеяться с торжествующим лязгом и скрежетом: ведь оказывается, вовсе не из-за чего Аньке с ней воевать! Ведь оказывается, и Анька хочет навести в жизни порядок! Железный. Чтоб раз и навсегда все стало справедливо и правильно.
   - Васька, - шепотом позвала Анька. - А если бы... Ну, если бы тебе можно было взять и разлюбить Верку. Ну, позабыть и не мучаться? Хочешь?
   - Ни за что! - помотал рыжей головой Балабанчик, и глаза у него стали упрямые. - Лучше буду мучаться.
   РЕЖИССЕР ЕРЕМУШКИН ПРИНИМАЕТ ПО ПЕДАГОГИЧЕСКИМ ВОПРОСАМ
   О Михаиле Павловиче Еремушкине Наталья Игоревна слышала много странного и, скажем прямо, настораживающего.
   - Ужасный человек! - жаловалась одна учительница. - Ничего не смыслит в педагогике. Я пришла к нему на Балабанова жаловаться, а он знаете что мне сказал?! "Детей надо любить, а если вы этого не можете, какой черт вас в учителя понес!" Грубиян!
   Наталья Игоревна понимала, что разговаривать с Еремушкиным будет сложно, и, признаться, нервничала. Но другого выхода у нее не было: Мотя Новиков катился по наклонной плоскости. Она не сомневалась, что, если Мотю немедленно не остановить, он погибнет!
   Можете себе представить: на полугодовой контрольной по алгебре Мотя Новиков написал одной девочке записку! И не просто записку, а объяснение в любви! Наталья Игоревна еще поняла бы, если бы Мотя просил у той девочки списать, но объясняться в любви на ответственнейшей контрольной! Позор и безобразие! О том ли Моте надо думать?! Был бы он отличником, тогда ладно. Но ведь троечник!
   Записку Моти Новикова Наталья Игоревна несла с собой: пусть режиссер Еремушкин полюбуется, чем занимается его питомец! Если в пятнадцать лет он пишет этакое, бессовестный, то что же дальше-то будет?
   Спасать, спасать надо было распоясавшегося ученика, и пусть только режиссер Еремушкин попробует не понять этого - Наталья Игоревна найдет на него управу! Она до директора Дома пионеров дойдет! Пусть принимают меры.
   Но напрасно она кипятилась, напрасно готовилась к бою: режиссер Еремушкин оказался милейшим человеком.
   - Здравствуйте, многоуважаемая Наталья Игоревна! - приятно улыбаясь, сказал он. - Верите ли, сам давно мечтал с вами познакомиться. В кабинете у меня, к сожалению, сейчас идет ремонт, пройдемте в нашу репетиционную.
   И режиссер Еремушкин самым галантным образом распахнул перед Мотиной учительницей дверь. На двери висело писанное от руки объявление:
   Режиссер Еремушкин М. П.
   Принимает по педагогическим вопросам
   в среду и пятницу с 10 до 12 ч.
   Наталья Игоревна, признаться, прочитав такое, оробела.
   - Ничего-ничего... - подбодрил Еремушкин. - С вами я готов поговорить в любое время. Много, много о вас наслышан!
   Слова эти Наталью Игоревну приятно удивили, она перестала хмуриться.
   - Присаживайтесь! - кивнул Еремушкин. - Нам есть о чем поговорить, не так ли? Вы пришли ко мне, чтобы посоветоваться по ряду сложных вопросов, насколько я понимаю.
   - Да! - подтвердила Наталья Игоревна. - Я хочу...
   - Вы хотите, - опередил Еремушкин, - рассказать мне о возмутительном поведении Моти Новикова, я угадал?
   Наталья Игоревна молчала, пораженная его чудовищной наблюдательностью. А Еремушкин продолжал:
   - О, я вполне понимаю вашу озабоченность. Мы обязаны принять меры! Этого мальчика надо спасать, и никто, кроме нас с вами, этого не сделает!
   Несмотря на черные очки, скрывающие глаза режиссера Еремушкина, Наталья Игоревна почувствовала его строгий пронзительный взгляд.
   - Я велел его позвать, - предупредительно сказал он. - Сейчас этот оболтус явится. Умоляю вас - построже! Жалость в нашей работе неуместна, надеюсь, вы понимаете это.
   Наталья Игоревна благоговейно кивнула. Несмотря на то что Еремушкин был молод, Наталья Игоревна почувствовала к нему почтение: судьба Моти Новикова была в надежных руках, в этом не приходилось сомневаться!
   В дверь постучали, и на пороге возник Мотя. Весь вид его выражал испуг.
   "То-то! - удовлетворенно подумала Наталья Игоревна. - Боится!"
   - Михаил Павлович, вы меня вызывали? - пролепетал Мотя.
   - Вызывал! - грозно кивнул Еремушкин. - Зайди и закрой за собой дверь. Так что ты там натворил?! Отвечай!
   Мотя виновато опустил голову и молчал убито.
   - Тогда, может быть, вы, многоуважаемая Наталья Игоревна, расскажете мне?
   Наталья Игоревна с готовностью достала из сумки сложенный вчетверо листок из тетрадки в линеечку и зачитала:
   - "Таня! Ты мне сегодня приснилась. Мы с тобой шли по улице, и я держал тебя за руку. Когда я проснулся, то расстроился, что это только сон и он уже кончился. Мне хочется, чтоб ты всегда была рядом и чтоб я держал тебя за руку..."
   - Странные у тебя, Новиков, желания! - с осуждением покачал головой режиссер Еремушкин.
   - Не понимаю, чего тут странного! - раздалось с порога.
   НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
   На пороге, сунув руки в карманы, стоял высокий седой человек и с интересом разглядывал Еремушкина и Наталью Игоревну. При виде его режиссер Еремушкин и ученик Мотя Новиков отчего-то окаменели... При этом Мотя побелел как мел, а режиссер Еремушкин напротив принялся медленно краснеть.
   - По-моему, желание вполне возвышенное, - пожал пришелец плечами. Кстати, что означает это дурацкое объявление на двери?
   Никто ему не ответил.
   - Кроме того, интересно было бы узнать, каким образом эта записка попала к вам? - строго спросил незваный гость.
   - Я отняла ее у Новикова на уроке, - растерянно отозвалась Наталья Игоревна.
   - А по какому праву вы ее прочитали?
   - Ну, знаете! Я вас не понимаю!
   - Вот и я вас тоже... - печально вздохнул этот странный человек. Неужели вам никто никогда не говорил, что читать чужие письма непорядочно?
   Наталья Игоревна малиново покраснела, обернулась к режиссеру Еремушкину, ища защиты. Но он, еще минуту назад такой решительный и грозный, подавленно молчал.
   - Товарищ Еремушкин, я требую оградить меня от подобных грубостей.
   Еремушкин не шелохнулся.
   - У товарища Еремушкина столбняк, - усмехнулся пожилой грубиян. - И коль уж вышел такой конфуз, придется вам разговаривать со мной, а не с ним.
   Твердый, уверенный тон этого человека, а так же гробовое молчание режиссера Еремушкина насторожило Наталью Игоревну: судя по всему, вновь пришедший был начальником.
   - Простите, а вы кто? - спросила она.
   - Я-то? - несколько озадачился этот человек. - Ну, уж и не знаю. Директор Дома пионеров, допустим.
   Что-то не очень в это верилось, признаться, Наталье Игоревне, и он заметил это.
   - А вот товарищ Еремушкин подтвердит, - хмыкнул он.
   Режиссер Еремушкин вышел из столбняка и несколько раз утвердительно мотнул головой.
   "Директор Дома пионеров, а ведет себя... - с осуждением подумала Наталья Игоревна. - Как хулиган!"
   - Так что, собственно, вас возмутило в Мотином поведении?
   - Неужели вы не понимаете! - развела руками учительница. - В его ли возрасте об этом думать?!
   Директор Дома пионеров нахмурился, глянул исподлобья.
   - Милая моя, - сказал он, - придите в себя! Именно в его! И еще раньше. И всегда! Вы сами-то любили когда-нибудь?!
   Наталья Игоревна встала, щелкнула сумочкой.
   - Я на вас жаловаться буду! - предупредила она. И хлопнула дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
   - Артисты! - покачал головой лжедиректор.
   Лже-Еремушкин молчал, как нашкодивший школьник.
   - Матвей, живо за кулисы, - велел Михаил Павлович. - А с тобой, Павел, я после елок разберусь!
   УПРЯМЕЦ АЙРАПЕТЯН
   Анька - человек прямой, она не будет вокруг да около.
   - Айрапетян, это правда, что ты меня любишь?
   - Правда, - грустно кивнул Яша. - Я тебе булку с изюмом принес.
   - Давай. - Анька с сочувствием посмотрела на влюбленного Айрапетяна. - И как тебя угораздило...
   - Очень просто. Осенью, на спектакле. Ты там Маленькую разбойницу играла.
   - Ну и зря, Айрапетян. Там вон сколько еще девчонок было: и Принцесса, и Герда, и Снежная королева.
   - Ты была лучше всех! - упрямо сказал Айрапетян. - Я, как увидел тебя... Ну, в общем, сразу. Ты была в таких высоких сапогах со шпорами, за поясом у тебя был кинжал, в руке пистолет. Все тебя боялись, а я сразу понял: ты добрая!
   - Глупый ты! - рассердилась Анька. - Это ж роль. А на самом деле я совсем и не такая.
   - Нет, ты такая! - Айрапетян вздохнул. - Ты сама не знаешь, какая ты. Ты... Ты самая красивая!
   - А ты дурак! - Анька покраснела, отвернулась от Айрапетяна.
   - Ну и пусть, - согласно кивнул Яша. - А я все равно...
   - Может, ты меня разлюбишь, а, Айрапетян? - виновато предлагает Анька.
   Айрапетян не отвечает.
   - Ну правда! Что, на мне свет клином сошелся?
   Айрапетян вздохнул и кивнул.
   - Что же делать?
   - Не знаю... - горестно шепчет Яша. - А только я тебя буду любить всю мою жизнь.
   СПЕЦИАЛИСТКА ВЕРОЧКА
   - Айрапетян сказал, ты меня звала! - Голубые глаза Верочки просто светятся от любопытства. - А чего ты тут расселась? Мы волновались, думали, ты...
   - Я тебя не за тем звала! - сердито перебивает Анька. - Мне с тобой посоветоваться надо.
   Верочка, как известно, самая красивая девочка в Доме пионеров, в нее все влюблены. У кого же узнавать про любовь, как не у нее. Вот только как это сделать? Ведь Анька с Верочкой не дружит и вообще редко разговаривает.
   - Это, - бурчит. Анька, пристально разглядывая носок своего унта, понимаешь... Я...
   Ну никак у Аньки слова не выговариваются.
   - Влюбилась, что ли? - проницательно спрашивает Верочка.
   - Ну... А ты откуда знаешь?
   Верочка хохочет.
   - Так сразу видно! Дура ты, Анька, все-таки! Он же намного старше.
   - Кто? - потрясенно бормочет Анька.