Страница:
Редкое народонаселение повсюду, огромные дремучие леса давали большие удобства разбойникам, которые много вредили сельским жителям, много вредили торговле. Даже в самой столице разбои были сильны; на масленице воры, всяких чинов люди, большими толпами ездили и ходили с оружием, били и грабили встречных.
Особность Московского государства, частые сношения с азиатцами, постоянная враждебность соседних европейских держав дали иностранным сношениям московского двора характер азиатский. В сношениях этих господствовала подозрительность, далеко переходившая пределы приличной и необходимой осторожности. Особенно этот характер в дипломатических сношениях начал господствовать со времен Иоанна Грозного, когда были открыты вредные для государства сношения литовского посла с некоторыми вельможами. На посла смотрели как на человека, приехавшего с враждебными намерениями, приехавшего проведывать, и потому держали его взаперти, не позволяли ни с кем сноситься, хватали тех, кто приближался к посольскому двору.
Чиновник, приставленный к послу, должен был превозносить пред ним могущество и благоденствие Московского государства; если же посол затрагивал какой-нибудь важный или неприятный вопрос, то пристав должен был отговариваться незнанием.
Во время проезда послов через города по улицам, чрез которые они проезжали, приказывалось толпиться народу, одетому в лучшее свое платье, чтоб иностранцы видели везде только людность и богатство. При сношениях и переговорах прежде всего хлопотали о том, чтобы иностранцы не уменьшили и не исказили как-нибудь титул великого государя; это называлось обереганием чести государевой и считалось главным делом. Быть в посланниках не считалось большим почетом, и потому обыкновенно отправлялись сановники второстепенные. Редко, только в случаях особенной важности, преимущественно к польскому двору, назначались великими полномочными послами бояре. В XVII веке появление иностранных резидентов в Москве и московских - при соседних иностранных дворах предвещало уже перемену в характере дипломатических сношений.
Много темных сторон находили в Московском государстве иностранцы; свои, русские известия нисколько не скрывают этих темных сторон; громко вопиют против них и Церковь и государство, требуя исправления. Но иностранцы не могли не отдать справедливости способностям русского народа. "Необразованность сковывает этот народ,- говорили они,- как же будет он могуществен и страшен, когда приобретет образование!" Действительно, нельзя не признать нравственной силы народа, который при самых неблагоприятных исторических условиях, в соседстве и в беспрестанной борьбе и сношениях с азиатскими варварами, раскинутый на громадных пространствах, в стране суровой, вдали от моря, вдали от тех европейских народов, которые благодаря стечению разных счастливых условий преимущественно потрудились для гражданственности, успел сохранить свой европейско-христианский образ; трудясь тяжело и скромно при средствах самых скудных, населил громадные необитаемые пространства Восточной Европы и Северной Азии, положил здесь начало европейско-христианской гражданственности; один изо всех славянских народов умел составить могущественное государство; в беспрерывной борьбе с неблагоприятными обстоятельствами, среди трудной и бедной жизни своей не закоснел нравственно, не утратил способности движения к лучшему.
Окончив с торжеством борьбу с Востоком, успокоиваясь от смут внутренних, бывших в начале XVII века. Московское государство в то же самое время начало все более и более сближаться с Западом, заимствовать от него плоды его цивилизации, хотя отрывочно, односторонне, с колебанием, как обыкновенно бывает в начале дела; а между тем вместе с внутренним усилением потребности сближаться с Западом ослабевали внешние препятствия к этому сближению, ослабевало Польское государство вследствие событий, ознаменовавших царствование Алексея Михайловича; оставалась одна Швеция, которая загораживала Европу от Москвы, которая держала у себя заветные прибалтийские берега. Сломить эту последнюю преграду и удовлетворить так ясно обнаружившейся потребности Московского государства - сблизиться с Западною Европою - суждено было младшему сыну царя Алексея Михайловича.
ГЛАВА XXXVIII ДВОЕВЛАСТИЕ
I. Избрание в цари Петра Алексеевича. Закона о престолонаследии не было; царь Феодор Алексеевич не сделал никакого распоряжения о своем наследнике; старший по нем царевич Иоанн Алексеевич был слаб физически и умственно, и потому здравый смысл требовал, чтоб, минуя его, возвести на престол младшего царевича, Петра, хотя десятилетнего, но одаренного крепостию телесною и большими способностями. Патриарх Иоаким и большинство вельмож были согласны в том, что необходимо провозгласить Петра царем; патриарх велел народу собраться на площади и спросил, кому из двоих царевичей быть на царстве. Раздались крики: "Петру Алексеевичу!" - и патриарх благословил Петра на царство.
2. Царица Наталья и царевна Софья. Но смута не замедлила, потому что были люди, которым была выгодна смута. Новый царь был от второй жены Алексея Михайловича, которая в царствование пасынка Феодора испытала горькую долю, жила в удалении, второй отец ее, воспитатель Матвеев, был сослан; все это сделано было происками родственников первой жены царя Алексея и друзьями их. Но теперь наступило время царицы Натальи: по господствующему обычаю, ей принадлежала опека над малолетним сыном и вместе управление государством; первым ее делом было вызвать Матвеева из Луха в Москву для занятия того места, какое имел он при царе Алексее. Понятно, чего должны были ждать Милославские и друзья их; и вот начали они хлопотать всеми силами, чтоб сын Милославской, царевич Иоанн, не был лишен прав своих и чтоб мачеха его не была правительницею. Но кто же мог действовать тут на первом плане?
Иоанн не мог действовать сам за себя, и главную роль взяла сестра его, царевна Софья Алексеевна, которая в женском теле имела мужескую душу. В царствование Алексея Михайловича, как мы видели, новые обычаи проникли во дворец, вследствие чего должен был измениться и взгляд на образ жизни царевен; на них уже перестали смотреть как на обреченных самому строгому затворничеству. Этою переменою, этою небывалою прежде свободою воспользовалась самая способная и энергичная из них, Софья, поспешила выйти в свет, приобрела образование чтением, разговорами с лучшими людьми, сблизилась с одним из самых умных и образованных вельмож, князем Василием Васильевичем Голицыным, приобрела влияние. Тем тяжелее было для нее отказаться от всего этого по смерти Феодора, когда правление переходило к раздраженной мачехе и еще более раздраженному Матвееву; при этой перемене, кроме тяжелого затворничества, из которого она вырвалась было, не представлялось ей ничего впереди; и вот Софья начала искать средств, как бы выйти из беды. Законных средств не было; было одно незаконное: воспользоваться неудовольствием и волнением вооруженной массы стрельцов.
3. Стрелецкий бунт. Эти неудовольствия и волнения стрельцов происходили от беззаконных поступков с ними полковников, которые недоплачивали им царского жалованья, заставляли их работать на себя и т. п. Волнение началось еще при царе Феодоре Алексеевиче; по восшествии на престол Петра стрельцы подали челобитную новому правительству, которое обнаружило слабость: без исследования дела признало полковников виновными, отставило их, подвергло наказаниям; стрельцы разнуздались и начали самовольствовать, составлять казацкие круги, или веча, и по общему приговору свергать с каланчей нелюбимых пятисотенных и сотников. Позволив себе такую разнузданность, стрельцы, однако, не могли не чувствовать, что поступают беззаконно, что правительство, окрепнув, не позволит им долго вести себя таким образом и строго накажет своевольников.
Но вот из дворца им дают знать, что семейство царское ждет от них услуги, за которую они не только получат прощение за прошедшее, но и приобретут право на богатые награды: Софья с соумышленниками своими, боярином Иваном Михайловичем Милославским и двоими братьями Толстыми, постаралась расрустить между стрельцами слух, что царевич Иоанн отстранен незаконно, что Нарышкины покушаются даже на его жизнь, что стрельцы должны спасти царевича, отметить его изменникам, что бояре уже сбирались усмирять их, стрельцов; слухи эти произвели желанное действие между стрельцами, и они получили списки имен главных изменников, которых должно истребить. 15 мая 1682 года утром соумышленники Софьи проскакали по стрелецким полкам с вестью, что Нарышкины задушили царевича Иоанна.
Стрельцы взволновались и под звуки набата и барабанов двинулись в Кремль, крича, что идут выводить изменников и губителей царского дома. Подошедши ко дворцу, они стали требовать головы Нарышкиных, погубивших царевича; тогда царица Наталья вывела на крыльцо обоих братьев, Иоанна и Петра, чтоб убедить толпу в их целости и невредимости, причем царевич Иоанн объявил, что никто его не изводит. Смятение начало утихать; Матвеев с патриархом сошел к стрельцам, умными увещаниями успел окончательно их обезоружить и пошел назад во дворец, чтоб успокоить царицу, но тут начальник Стрелецкого приказа князь Михаиле Долгорукий вздумал прикрикнуть на стрельцов и грозно приказал им разойтись. Стрельцы снова рассвирепели, бросились на крыльцо, схватили Долгорукого и сбросили его вниз на копья, другие бросились за Матвеевым, который имел ту же участь; придворные в ужасе разбежались и предали дворец и Кремль во власть мятежников. С криком:
"Пора нам разбирать, кто нам надобен!" - возвратились стрельцы во дворец и стали везде обыскивать, даже в церквах под престолами, не спрятаны ли где Нарышкины и другие поименованные в их списках лица; если находили, сбрасывали вниз на копья, ошибались, принимали одного за другого и растерзывали.
Брат царицы Иван Кириллович Нарышкин успел скрыться, и стрельцы не могли отыскать его на первый день; за ним приходили они на другой день, опять не нашли, пришли на третий, и царица принуждена была выдать им брата, которого пытали и потом подняли на копья. "Теперь мы довольны,кричали стрельцы,- дай Бог здоровья царю государю! Пусть он управится с остальными, а мы рады умереть за него".
Стрельцы не думали о перемене в правлении, но об этом думала Софья, которая одна действовала в это время всеобщего ужаса и безначалия. По ее внушениям стрельцы прислали выборных во дворец с требованием, чтоб царствовали оба брата вместе - Иоанн и Петр Алексеевичи; созван был собор из всяких чинов людей (разумеется, московских) и согласился на двоевластие 23 мая; 29-го стрельцы явились с новым требованием, чтоб за молодостию царя правление было вручено сестре их, царевне Софии. Согласились и на это.
4. Раскольничье движение. Софья достигла своей цели: верховная власть в ее руках; Матвеев, деятельнейшие из Нарышкиных истреблены, мачеха отстранена от правления. Но цель была достигнута средством незаконным и опасным; предстояли хлопоты удержать это средство постоянно в своих руках, ибо другие также хотели воспользоваться им для достижения своих целей.
Хотели воспользоваться им раскольники, хотел воспользоваться им новый начальник стрельцов, назначенный Софьею, князь Иван Андреевич Хованский. Усмирение соловецкого мятежа, заточение и казни самых ревностных защитников старой веры, т. е. старых книг, не истребили раскола при царях Алексее и Феодоре, и теперь раскольники, находившиеся в стрелецких полках, вздумали воспользоваться стрелецким торжеством, чтоб потребовать от архиереев ответа: "Зачем они старые книги возненавидели, веру старую, истинную, отвергли и возлюбили новую, латано-римскую?"
Явились на сцену старые раскольники, расстриженный за раскол священник Никита прозвищем Пустосвят, монахи снеслись с Хованским, и тот объявил им, что он сам за старую веру, и обещал свое содействие. Большинство стрельцов было не за раскол. "Это дело не наше, а патриаршее",- говорили они. Но Никита с товарищами не унывали, надеясь на покровительство Хованского; раскольники явно, на площадях и торгах проповедовали свое учение, волновали народ, и 5 июля Никита Пустосвят с огромною толпою явился в Кремль, чтоб вызвать патриарха на Лобное место для торжественного спора. Но патриарх не хотел идти на площадь один, без особ царского дома, боясь насилия от толпы, а раскольники не шли во дворец, боясь, что там их перехватают; наконец Софья настояла, чтоб спор был во дворце, в Грановитой палате, в присутствии ее, царицы Натальи и двух других царевен. Раскольники вошли с шумом в палату и стали читать свою челобитную о старой вере, оскорбительную для царей Алексея и Феодора; тщетно Софья унимала их, особенно Никиту, наконец, плача от досады, обратилась к выборным стрелецким и сказала: "Чего вы смотрите!
Пригоже ли таким мужикам к нам с бунтом приходить? Нам здесь больше жить нельзя, пойдем в другие города объявлять народу о таком непослушании и разорении". Выборные отвечали, что по стечению и волнению народа решительных мер против раскольников принять вдруг нельзя, а надобно переждать день.
Споры продолжались до вечера; под предлогом позднего времени раскольников отпустили, сказав, что государи завтра учинят им свой указ, и те с торжеством вышли из дворца, крича: "Победили!" Но торжество это было непродолжительно; они были в сильном меньшинстве; Софья распорядилась так ловко, что через неделю предводи тели раскольничьи были перехватаны, Никите отрубили голову, других заточили, и последователи их разбежались в разные страны.
5. Гибель Хованского. Освободились от раскольников, но оставалось дело более трудное - освободиться от Хованского, который успел привлечь к себе стрельцов потаковничеством всем их желаниям, а стрельцы в благодарность не иначе называли его как отцом и готовы были исполнить все его требования.
Видя эту привязанность к себе могущественных стрельцов, Хованский забылся:
оскорблял правительницу своим самовольством, вельмож гордостью, унижением их службы, хвастовством своим. Хованский волновал стрельцов; волновал их всякий, кто хотел чего-нибудь добиться; они чувствовали свою вину, знали, что бояре и все лучшие люди ненавидят их, и потому легко верили всяким слухам о мерах, которые будто бы против них предпринимались. Наконец 2 сентября, когда царское семейство было в Коломенском, явился донос на Хованского, будто бы он с помощью стрельцов хочет истребить царское семейство, перебить бояр, посредством раскола замутить землю, поднять простой народ на власти и помещиков и провозгласить себя царем.
Современники говорят, что донос этот был выдуман боярином Милославским для скорейшего погубления Хованского. Как бы то ни было, Софья решилась привести в исполнение то, чем грозила во время раскольничьего возмущения:
оставить Москву и поднять против стрельцов дворян и детей боярских. Под видом богомолья она выехала из Коломенского в Саввин Сторожевский монастырь, откуда поехала к Троицкому монастырю и остановилась недалеко от него, в селе Воздвиженском, разослав грамоты по городам, призывая служилых людей для усмирения бунтующих стрельцов и Хованского. Хованский вместе с сыном был схвачен на дороге из Москвы к Троице, куда ехал по приглашению Софьи, и привезен в село Воздвиженское.
Тщетно обвиненные требовали суда: обоим, отцу и сыну, отсекли головы.
Стрельцы, узнав о гибели своего любимого начальника, сначала взволновались было, но потом, опомнившись, увидали свое бессилие, слышали, что к Троице собралось большое войско, и стали умолять патриарха, чтоб вступился за них; наконец, отправили к Троице выборных умолять царей о пощаде. Пощада была дана с условием не думать вперед ни о какой смуте, своевольстве и дерзости. Управление Стрелецким приказом Софья поручала человеку деятельному, вполне ей преданному и неопасному по незнатности своей - думному дьяку Шакловитому, который был крестьянского происхождения и из подьячих дослужился до думного дьячества.
6. Внутренние распоряжения Софьи. Правление Софьи, несмотря на кратковременность свою и смутное состояние государства. представляет замечательные узаконения и распоряжения.
Существовал обычай, что должников-неплательщиков отдавали заимодавцам в зажив, пока не отработают занятых денег; теперь озаботились, чтоб при этой отдаче не разлучали жен от мужей, определили, какой сумме должен равняться год работы; заимодавцев ведено обязывать записями, чтоб они не позволяли себе жестокостей с этими работниками. Не ведено было взыскивать со вдов и детей долгов, если после умерших мужей и отцов их никакого имения не оставалось. Запрещено закапывать в землю жен за убийство мужей, вместо того ведено преступницам отсекать головы. За произнесение возмутительных слов запрещено было казнить смертию: после наказания кнутом преступников ссылали. В этих мерах нельзя не видеть большей правды и мягкости против прежнего.
Но мы не найдем этой мягкости в борьбе с раскольниками, против которых поддерживали прежние строгие меры: событие 5 июля, разумеется, не могло содействовать смягчению этих мер. В это время раскольники, освободившись от власти церковной, перестали ограничиваться одним старообрядством; начали появляться среди них разные еретические толки, явились даже изуверы, которые начали побуждать к очистительному, по их словам, подвигу самосожжения и нашли последователей; нераскаянных еретиков жгли, старообрядцев били кнутом.
Тогда преследуемые устремились за шведский и польский рубежи, также в степи, на Дон и Куму. Кроме борьбы с раскольниками шла борьба с католическими мнениями; возник сильный спор о том, в какое время совершается пресуществление даров - в время ли призывания Св. Духа или во время произнесения слов Христовых:
приимите ядите и проч. Второе мнение, по свидетельству патриарха Иоакима, принесено было в Москву молодыми людьми, которые ездили в Польшу учиться по-латыни; это же мнение поддерживал сначала знаменитый Симеон Полоцкий, потом ученик и друг его подьячий Семен (в монашестве Сильвестр)
Медведев, оставивший нам любопытные записки о современных событиях. Медведев, человек "великого ума и остроты ученой", по отзывам современников, сделанный строителем Заиконоспасского монастыря, был другом Шакловитого и сильным приверженцем Софьи. Эти связи давали ему возможность распространять свои мнения, против которых ратовали братья Лихуды, Иоанникий и Софроний,- греки, выписанные в учителя для новой московской академии. Спор Медведева с Лихудами сильно занимал общество: не только духовные, но и светские, даже женщины сходились спорить о времени пресуществления; противники Медведева называли его мнение хлебопоклонною ересию.
7. Мир с Польшею. Из дел внешних в правление Софьи самым важным был вечный мир и союз с Польшею, следствием которых была воина с Турциею.
Как прежде столь долго помехою вечному миру между Москвою и Польшею был Смоленск, так теперь помехою был Киев. По Андрусовскому перемирию Польша уступила Киев Москве только на время, но Москва никак не соглашалась возвратить этого дорогого для России города; с своей стороны Польша только в крайности могла подтвердить навеки Андрусовские уступки. В такой крайности она действительно находилась в описываемое время, когда король ее, знаменитый Ян Собеский, несмотря на свои подвиги, не мог с одними своими силами бороться с Турциею и обратился к московским царям с просьбою о помощи и союзе; в Москве соглашались на союз только с условием вечного мира, который бы закрепил за Россиею Киев и все андрусовские приобретения. В 1686 году заключен был такой мир, при подтверждении которого слезы навернулись на глазах Собеского: так тяжел был этот мир для Польши и так выгоден, следовательно, для Москвы!
8. Крымские походы. Но за этот выгодный мир надобно было заплатить войною с Турциею: войною, выгодною в союзе с Польшею, империею и Венециею и необходимою, потому что безрассудно было допускать сильную Турцию торжествовать над слабою Польшею. Положено было, что русские войска походом на Крым отвлекут хана от подания помощи туркам. Таким образом, Москва впервые с большим войском решилась искать заклятого врага своего в его жилищах. Но поход на Крым чрез степи был до крайности труден для большого войска.
Любимец Софьи князь Василий Васильевич Голицын выступил в поход весною 1687 года с 100000-ным войском, к которому присоединился еще гетман Самойлович с 50000 казаков. Русское войско не встречало татар на пути своем, но встретило врага более опасного - степной пожар: лошади от устали и бескормицы на выжженных степях стали падать, люди ослабели от июльского зноя и страшной копоти, которая препятствовала различать предметы. Голицын собрал военный совет, на котором решено было возвратиться. Этою неудачею воспользовались войсковые старшины малороссийские, враждебные гетману Самойловичу, вооружившему всех против себя непомерною гордостью и корыстолюбием; они подали донос Голицыну, что гетман враждебен московскому правительству, и оканчивали донос так: если государи не согласятся на смену гетмана, то войско сменит его само. Софья отвечала, что цари сменяют Самойловича, если он неугоден старшинам и всему войску. Вследствие этого Самойлович был свергнут, причем Голицын едва успел спасти его от озлобленных казаков. Старого гетмана сослали в Сибирь, а на его место был избран Иван Мазепа.
Весною 1689 года Голицын предпринял второй поход в степи с таким большим войском и с новым гетманом Мазепою. На этот раз степи были пройдены благополучно:
хан со всеми своими силами не мог помешать русским дойти до Перекопи; не видя никакой выгоды во взятии этой крепости и не видя возможности оставаться здесь далее по недостатку воды, травы и леса, Голицын возвратился назад.
9. Нерчинский договор. Так неблистательно окончилась при Софии турецкая или, лучше, крымская война. В том же 1689 году заключен был Нерчинский договор с Китаем: русский уполномоченный Головин, имея мало точных сведений о такой отдаленной местности, как Восточная Сибирь, согласился уступить китайцам оба берега Амура, вследствие чего крепость Албазин, с таким мужеством защищаемая казаками против китайцев, была разорена.
10. Детство и воспитание царя Петра. Но в то время как внутри и вне государства Московского привыкли уже видеть Софью в челе управления, во всем к ней относиться, власть ее приближалась к концу. Не опасен ей был старший брат Иоанн, не вступавшийся ни во что, но опасность для правительницы возрастала вместе с возрастанием младшего брата ее Петра. Мы видели печальную судьбу этого ребенка по смерти отца, в царствование Феодора Алексеевича.
По смерти Феодора десятилетний Петр недолго был окружен блеском царского величия: за этот мгновенный блеск он с матерью поплатился дорого, и участь царицы Натальи после Стрелецкого бунта не была лучше участи ее при царе Феодоре, несмотря на то что Петр назывался царем и был венчан вместе с братом.
Петр, сын мачехи, был братом нелюбимым всемогущей правительницы, царем опальным, так сказать; о воспитании его не заботились. Еще в царствование Феодора стали учить его грамоте, для чего приставили к нему раболепного дьяка Зотова, который ни в умственном, ни в нравственном отношении не мог приобрести влияния над ребенком, рожденным со способностями гениальными.
Уроками Зотова воспитание кончилось, и Петр был предоставлен самому себе; самому себе был предоставлен ребенок, который был весь огонь, сгорал ненасыти-мою жаждою деятельности, обладал пытливостию необычайною: увидит какой-нибудь новый предмет - остановится, немедленно потребует объяснения, не успокоится до тех пор, пока не получит его, мало того, сейчас же сам примется за работу, чтоб приложить узнанное к делу. Петр не ходил, а бегал, говорят современники, и тем всего лучше объясняют нам эту огненную натуру, эту неслыханную в истории деятельность.
Удовлетворения этой деятельности и пытливости Петр не мог найти в пустом, опальном дворце своей печальной матери; там не было человека, подобного Симеону Полоцкому, который мог бы привязать Петра к дому, стараясь сообщить ему в некотором научном порядке собираемые отовсюду разнообразные сведения, который бы приучил его хотя сколько-нибудь к правильному поступанию от одного предмета к другому, умерил несколько его пыл, приучил бы его к более спокойному созерцанию и нравственным влиянием своим умел обуздать кипучие страсти юноши. Такого человека не находил Петр во дворце своей матери, и никто не заботился сыскать для него такого человека. Скучно, тяжело было Петру во дворце, и он бросился на улицу. Здесь по призыву молодого царя окружила его дружина живых, бойких молодых людей, здесь начались военные потехи, и, разумеется, Петр играл не в стрельцы, а в солдаты; потехи эти принимали все более и более обширные размеры вместе с летами Петра; сформировались два солдатских полка Преображенский и Семеновский, для наполнения которых кликнули клич по охочих людях; охотников явилось много, явились придворные конюхи и люди разного звания; принимались без разбора, места давались по уменью и ловкости; бросив дворец, молодой царь отказался от старых преданий, от всей обычной дворцовой обстановки; юный и свежий, он отказался от воспоминаний и влияний прошедшего и тем свободнее приготовлялся к деятельности преобразования.
Но одни потехи воинские не могли исключительно занимать Петра, его мучила жажда знания. Игра в солдаты, образование солдатских полков уже показывали стремление к искусству в деле ратном, к новому европейскому строю, а представители этого искусства, этого строя были подле: в Москве целая слобода, так называемая Немецкая, была наполнена иностранными наемными офицерами. Сюда-то естественно и необходимо должен был обратиться молодой Петр за искусством, за знанием, здесь открылся для него новый мир, который приковал его к себе навсегда.
Особность Московского государства, частые сношения с азиатцами, постоянная враждебность соседних европейских держав дали иностранным сношениям московского двора характер азиатский. В сношениях этих господствовала подозрительность, далеко переходившая пределы приличной и необходимой осторожности. Особенно этот характер в дипломатических сношениях начал господствовать со времен Иоанна Грозного, когда были открыты вредные для государства сношения литовского посла с некоторыми вельможами. На посла смотрели как на человека, приехавшего с враждебными намерениями, приехавшего проведывать, и потому держали его взаперти, не позволяли ни с кем сноситься, хватали тех, кто приближался к посольскому двору.
Чиновник, приставленный к послу, должен был превозносить пред ним могущество и благоденствие Московского государства; если же посол затрагивал какой-нибудь важный или неприятный вопрос, то пристав должен был отговариваться незнанием.
Во время проезда послов через города по улицам, чрез которые они проезжали, приказывалось толпиться народу, одетому в лучшее свое платье, чтоб иностранцы видели везде только людность и богатство. При сношениях и переговорах прежде всего хлопотали о том, чтобы иностранцы не уменьшили и не исказили как-нибудь титул великого государя; это называлось обереганием чести государевой и считалось главным делом. Быть в посланниках не считалось большим почетом, и потому обыкновенно отправлялись сановники второстепенные. Редко, только в случаях особенной важности, преимущественно к польскому двору, назначались великими полномочными послами бояре. В XVII веке появление иностранных резидентов в Москве и московских - при соседних иностранных дворах предвещало уже перемену в характере дипломатических сношений.
Много темных сторон находили в Московском государстве иностранцы; свои, русские известия нисколько не скрывают этих темных сторон; громко вопиют против них и Церковь и государство, требуя исправления. Но иностранцы не могли не отдать справедливости способностям русского народа. "Необразованность сковывает этот народ,- говорили они,- как же будет он могуществен и страшен, когда приобретет образование!" Действительно, нельзя не признать нравственной силы народа, который при самых неблагоприятных исторических условиях, в соседстве и в беспрестанной борьбе и сношениях с азиатскими варварами, раскинутый на громадных пространствах, в стране суровой, вдали от моря, вдали от тех европейских народов, которые благодаря стечению разных счастливых условий преимущественно потрудились для гражданственности, успел сохранить свой европейско-христианский образ; трудясь тяжело и скромно при средствах самых скудных, населил громадные необитаемые пространства Восточной Европы и Северной Азии, положил здесь начало европейско-христианской гражданственности; один изо всех славянских народов умел составить могущественное государство; в беспрерывной борьбе с неблагоприятными обстоятельствами, среди трудной и бедной жизни своей не закоснел нравственно, не утратил способности движения к лучшему.
Окончив с торжеством борьбу с Востоком, успокоиваясь от смут внутренних, бывших в начале XVII века. Московское государство в то же самое время начало все более и более сближаться с Западом, заимствовать от него плоды его цивилизации, хотя отрывочно, односторонне, с колебанием, как обыкновенно бывает в начале дела; а между тем вместе с внутренним усилением потребности сближаться с Западом ослабевали внешние препятствия к этому сближению, ослабевало Польское государство вследствие событий, ознаменовавших царствование Алексея Михайловича; оставалась одна Швеция, которая загораживала Европу от Москвы, которая держала у себя заветные прибалтийские берега. Сломить эту последнюю преграду и удовлетворить так ясно обнаружившейся потребности Московского государства - сблизиться с Западною Европою - суждено было младшему сыну царя Алексея Михайловича.
ГЛАВА XXXVIII ДВОЕВЛАСТИЕ
I. Избрание в цари Петра Алексеевича. Закона о престолонаследии не было; царь Феодор Алексеевич не сделал никакого распоряжения о своем наследнике; старший по нем царевич Иоанн Алексеевич был слаб физически и умственно, и потому здравый смысл требовал, чтоб, минуя его, возвести на престол младшего царевича, Петра, хотя десятилетнего, но одаренного крепостию телесною и большими способностями. Патриарх Иоаким и большинство вельмож были согласны в том, что необходимо провозгласить Петра царем; патриарх велел народу собраться на площади и спросил, кому из двоих царевичей быть на царстве. Раздались крики: "Петру Алексеевичу!" - и патриарх благословил Петра на царство.
2. Царица Наталья и царевна Софья. Но смута не замедлила, потому что были люди, которым была выгодна смута. Новый царь был от второй жены Алексея Михайловича, которая в царствование пасынка Феодора испытала горькую долю, жила в удалении, второй отец ее, воспитатель Матвеев, был сослан; все это сделано было происками родственников первой жены царя Алексея и друзьями их. Но теперь наступило время царицы Натальи: по господствующему обычаю, ей принадлежала опека над малолетним сыном и вместе управление государством; первым ее делом было вызвать Матвеева из Луха в Москву для занятия того места, какое имел он при царе Алексее. Понятно, чего должны были ждать Милославские и друзья их; и вот начали они хлопотать всеми силами, чтоб сын Милославской, царевич Иоанн, не был лишен прав своих и чтоб мачеха его не была правительницею. Но кто же мог действовать тут на первом плане?
Иоанн не мог действовать сам за себя, и главную роль взяла сестра его, царевна Софья Алексеевна, которая в женском теле имела мужескую душу. В царствование Алексея Михайловича, как мы видели, новые обычаи проникли во дворец, вследствие чего должен был измениться и взгляд на образ жизни царевен; на них уже перестали смотреть как на обреченных самому строгому затворничеству. Этою переменою, этою небывалою прежде свободою воспользовалась самая способная и энергичная из них, Софья, поспешила выйти в свет, приобрела образование чтением, разговорами с лучшими людьми, сблизилась с одним из самых умных и образованных вельмож, князем Василием Васильевичем Голицыным, приобрела влияние. Тем тяжелее было для нее отказаться от всего этого по смерти Феодора, когда правление переходило к раздраженной мачехе и еще более раздраженному Матвееву; при этой перемене, кроме тяжелого затворничества, из которого она вырвалась было, не представлялось ей ничего впереди; и вот Софья начала искать средств, как бы выйти из беды. Законных средств не было; было одно незаконное: воспользоваться неудовольствием и волнением вооруженной массы стрельцов.
3. Стрелецкий бунт. Эти неудовольствия и волнения стрельцов происходили от беззаконных поступков с ними полковников, которые недоплачивали им царского жалованья, заставляли их работать на себя и т. п. Волнение началось еще при царе Феодоре Алексеевиче; по восшествии на престол Петра стрельцы подали челобитную новому правительству, которое обнаружило слабость: без исследования дела признало полковников виновными, отставило их, подвергло наказаниям; стрельцы разнуздались и начали самовольствовать, составлять казацкие круги, или веча, и по общему приговору свергать с каланчей нелюбимых пятисотенных и сотников. Позволив себе такую разнузданность, стрельцы, однако, не могли не чувствовать, что поступают беззаконно, что правительство, окрепнув, не позволит им долго вести себя таким образом и строго накажет своевольников.
Но вот из дворца им дают знать, что семейство царское ждет от них услуги, за которую они не только получат прощение за прошедшее, но и приобретут право на богатые награды: Софья с соумышленниками своими, боярином Иваном Михайловичем Милославским и двоими братьями Толстыми, постаралась расрустить между стрельцами слух, что царевич Иоанн отстранен незаконно, что Нарышкины покушаются даже на его жизнь, что стрельцы должны спасти царевича, отметить его изменникам, что бояре уже сбирались усмирять их, стрельцов; слухи эти произвели желанное действие между стрельцами, и они получили списки имен главных изменников, которых должно истребить. 15 мая 1682 года утром соумышленники Софьи проскакали по стрелецким полкам с вестью, что Нарышкины задушили царевича Иоанна.
Стрельцы взволновались и под звуки набата и барабанов двинулись в Кремль, крича, что идут выводить изменников и губителей царского дома. Подошедши ко дворцу, они стали требовать головы Нарышкиных, погубивших царевича; тогда царица Наталья вывела на крыльцо обоих братьев, Иоанна и Петра, чтоб убедить толпу в их целости и невредимости, причем царевич Иоанн объявил, что никто его не изводит. Смятение начало утихать; Матвеев с патриархом сошел к стрельцам, умными увещаниями успел окончательно их обезоружить и пошел назад во дворец, чтоб успокоить царицу, но тут начальник Стрелецкого приказа князь Михаиле Долгорукий вздумал прикрикнуть на стрельцов и грозно приказал им разойтись. Стрельцы снова рассвирепели, бросились на крыльцо, схватили Долгорукого и сбросили его вниз на копья, другие бросились за Матвеевым, который имел ту же участь; придворные в ужасе разбежались и предали дворец и Кремль во власть мятежников. С криком:
"Пора нам разбирать, кто нам надобен!" - возвратились стрельцы во дворец и стали везде обыскивать, даже в церквах под престолами, не спрятаны ли где Нарышкины и другие поименованные в их списках лица; если находили, сбрасывали вниз на копья, ошибались, принимали одного за другого и растерзывали.
Брат царицы Иван Кириллович Нарышкин успел скрыться, и стрельцы не могли отыскать его на первый день; за ним приходили они на другой день, опять не нашли, пришли на третий, и царица принуждена была выдать им брата, которого пытали и потом подняли на копья. "Теперь мы довольны,кричали стрельцы,- дай Бог здоровья царю государю! Пусть он управится с остальными, а мы рады умереть за него".
Стрельцы не думали о перемене в правлении, но об этом думала Софья, которая одна действовала в это время всеобщего ужаса и безначалия. По ее внушениям стрельцы прислали выборных во дворец с требованием, чтоб царствовали оба брата вместе - Иоанн и Петр Алексеевичи; созван был собор из всяких чинов людей (разумеется, московских) и согласился на двоевластие 23 мая; 29-го стрельцы явились с новым требованием, чтоб за молодостию царя правление было вручено сестре их, царевне Софии. Согласились и на это.
4. Раскольничье движение. Софья достигла своей цели: верховная власть в ее руках; Матвеев, деятельнейшие из Нарышкиных истреблены, мачеха отстранена от правления. Но цель была достигнута средством незаконным и опасным; предстояли хлопоты удержать это средство постоянно в своих руках, ибо другие также хотели воспользоваться им для достижения своих целей.
Хотели воспользоваться им раскольники, хотел воспользоваться им новый начальник стрельцов, назначенный Софьею, князь Иван Андреевич Хованский. Усмирение соловецкого мятежа, заточение и казни самых ревностных защитников старой веры, т. е. старых книг, не истребили раскола при царях Алексее и Феодоре, и теперь раскольники, находившиеся в стрелецких полках, вздумали воспользоваться стрелецким торжеством, чтоб потребовать от архиереев ответа: "Зачем они старые книги возненавидели, веру старую, истинную, отвергли и возлюбили новую, латано-римскую?"
Явились на сцену старые раскольники, расстриженный за раскол священник Никита прозвищем Пустосвят, монахи снеслись с Хованским, и тот объявил им, что он сам за старую веру, и обещал свое содействие. Большинство стрельцов было не за раскол. "Это дело не наше, а патриаршее",- говорили они. Но Никита с товарищами не унывали, надеясь на покровительство Хованского; раскольники явно, на площадях и торгах проповедовали свое учение, волновали народ, и 5 июля Никита Пустосвят с огромною толпою явился в Кремль, чтоб вызвать патриарха на Лобное место для торжественного спора. Но патриарх не хотел идти на площадь один, без особ царского дома, боясь насилия от толпы, а раскольники не шли во дворец, боясь, что там их перехватают; наконец Софья настояла, чтоб спор был во дворце, в Грановитой палате, в присутствии ее, царицы Натальи и двух других царевен. Раскольники вошли с шумом в палату и стали читать свою челобитную о старой вере, оскорбительную для царей Алексея и Феодора; тщетно Софья унимала их, особенно Никиту, наконец, плача от досады, обратилась к выборным стрелецким и сказала: "Чего вы смотрите!
Пригоже ли таким мужикам к нам с бунтом приходить? Нам здесь больше жить нельзя, пойдем в другие города объявлять народу о таком непослушании и разорении". Выборные отвечали, что по стечению и волнению народа решительных мер против раскольников принять вдруг нельзя, а надобно переждать день.
Споры продолжались до вечера; под предлогом позднего времени раскольников отпустили, сказав, что государи завтра учинят им свой указ, и те с торжеством вышли из дворца, крича: "Победили!" Но торжество это было непродолжительно; они были в сильном меньшинстве; Софья распорядилась так ловко, что через неделю предводи тели раскольничьи были перехватаны, Никите отрубили голову, других заточили, и последователи их разбежались в разные страны.
5. Гибель Хованского. Освободились от раскольников, но оставалось дело более трудное - освободиться от Хованского, который успел привлечь к себе стрельцов потаковничеством всем их желаниям, а стрельцы в благодарность не иначе называли его как отцом и готовы были исполнить все его требования.
Видя эту привязанность к себе могущественных стрельцов, Хованский забылся:
оскорблял правительницу своим самовольством, вельмож гордостью, унижением их службы, хвастовством своим. Хованский волновал стрельцов; волновал их всякий, кто хотел чего-нибудь добиться; они чувствовали свою вину, знали, что бояре и все лучшие люди ненавидят их, и потому легко верили всяким слухам о мерах, которые будто бы против них предпринимались. Наконец 2 сентября, когда царское семейство было в Коломенском, явился донос на Хованского, будто бы он с помощью стрельцов хочет истребить царское семейство, перебить бояр, посредством раскола замутить землю, поднять простой народ на власти и помещиков и провозгласить себя царем.
Современники говорят, что донос этот был выдуман боярином Милославским для скорейшего погубления Хованского. Как бы то ни было, Софья решилась привести в исполнение то, чем грозила во время раскольничьего возмущения:
оставить Москву и поднять против стрельцов дворян и детей боярских. Под видом богомолья она выехала из Коломенского в Саввин Сторожевский монастырь, откуда поехала к Троицкому монастырю и остановилась недалеко от него, в селе Воздвиженском, разослав грамоты по городам, призывая служилых людей для усмирения бунтующих стрельцов и Хованского. Хованский вместе с сыном был схвачен на дороге из Москвы к Троице, куда ехал по приглашению Софьи, и привезен в село Воздвиженское.
Тщетно обвиненные требовали суда: обоим, отцу и сыну, отсекли головы.
Стрельцы, узнав о гибели своего любимого начальника, сначала взволновались было, но потом, опомнившись, увидали свое бессилие, слышали, что к Троице собралось большое войско, и стали умолять патриарха, чтоб вступился за них; наконец, отправили к Троице выборных умолять царей о пощаде. Пощада была дана с условием не думать вперед ни о какой смуте, своевольстве и дерзости. Управление Стрелецким приказом Софья поручала человеку деятельному, вполне ей преданному и неопасному по незнатности своей - думному дьяку Шакловитому, который был крестьянского происхождения и из подьячих дослужился до думного дьячества.
6. Внутренние распоряжения Софьи. Правление Софьи, несмотря на кратковременность свою и смутное состояние государства. представляет замечательные узаконения и распоряжения.
Существовал обычай, что должников-неплательщиков отдавали заимодавцам в зажив, пока не отработают занятых денег; теперь озаботились, чтоб при этой отдаче не разлучали жен от мужей, определили, какой сумме должен равняться год работы; заимодавцев ведено обязывать записями, чтоб они не позволяли себе жестокостей с этими работниками. Не ведено было взыскивать со вдов и детей долгов, если после умерших мужей и отцов их никакого имения не оставалось. Запрещено закапывать в землю жен за убийство мужей, вместо того ведено преступницам отсекать головы. За произнесение возмутительных слов запрещено было казнить смертию: после наказания кнутом преступников ссылали. В этих мерах нельзя не видеть большей правды и мягкости против прежнего.
Но мы не найдем этой мягкости в борьбе с раскольниками, против которых поддерживали прежние строгие меры: событие 5 июля, разумеется, не могло содействовать смягчению этих мер. В это время раскольники, освободившись от власти церковной, перестали ограничиваться одним старообрядством; начали появляться среди них разные еретические толки, явились даже изуверы, которые начали побуждать к очистительному, по их словам, подвигу самосожжения и нашли последователей; нераскаянных еретиков жгли, старообрядцев били кнутом.
Тогда преследуемые устремились за шведский и польский рубежи, также в степи, на Дон и Куму. Кроме борьбы с раскольниками шла борьба с католическими мнениями; возник сильный спор о том, в какое время совершается пресуществление даров - в время ли призывания Св. Духа или во время произнесения слов Христовых:
приимите ядите и проч. Второе мнение, по свидетельству патриарха Иоакима, принесено было в Москву молодыми людьми, которые ездили в Польшу учиться по-латыни; это же мнение поддерживал сначала знаменитый Симеон Полоцкий, потом ученик и друг его подьячий Семен (в монашестве Сильвестр)
Медведев, оставивший нам любопытные записки о современных событиях. Медведев, человек "великого ума и остроты ученой", по отзывам современников, сделанный строителем Заиконоспасского монастыря, был другом Шакловитого и сильным приверженцем Софьи. Эти связи давали ему возможность распространять свои мнения, против которых ратовали братья Лихуды, Иоанникий и Софроний,- греки, выписанные в учителя для новой московской академии. Спор Медведева с Лихудами сильно занимал общество: не только духовные, но и светские, даже женщины сходились спорить о времени пресуществления; противники Медведева называли его мнение хлебопоклонною ересию.
7. Мир с Польшею. Из дел внешних в правление Софьи самым важным был вечный мир и союз с Польшею, следствием которых была воина с Турциею.
Как прежде столь долго помехою вечному миру между Москвою и Польшею был Смоленск, так теперь помехою был Киев. По Андрусовскому перемирию Польша уступила Киев Москве только на время, но Москва никак не соглашалась возвратить этого дорогого для России города; с своей стороны Польша только в крайности могла подтвердить навеки Андрусовские уступки. В такой крайности она действительно находилась в описываемое время, когда король ее, знаменитый Ян Собеский, несмотря на свои подвиги, не мог с одними своими силами бороться с Турциею и обратился к московским царям с просьбою о помощи и союзе; в Москве соглашались на союз только с условием вечного мира, который бы закрепил за Россиею Киев и все андрусовские приобретения. В 1686 году заключен был такой мир, при подтверждении которого слезы навернулись на глазах Собеского: так тяжел был этот мир для Польши и так выгоден, следовательно, для Москвы!
8. Крымские походы. Но за этот выгодный мир надобно было заплатить войною с Турциею: войною, выгодною в союзе с Польшею, империею и Венециею и необходимою, потому что безрассудно было допускать сильную Турцию торжествовать над слабою Польшею. Положено было, что русские войска походом на Крым отвлекут хана от подания помощи туркам. Таким образом, Москва впервые с большим войском решилась искать заклятого врага своего в его жилищах. Но поход на Крым чрез степи был до крайности труден для большого войска.
Любимец Софьи князь Василий Васильевич Голицын выступил в поход весною 1687 года с 100000-ным войском, к которому присоединился еще гетман Самойлович с 50000 казаков. Русское войско не встречало татар на пути своем, но встретило врага более опасного - степной пожар: лошади от устали и бескормицы на выжженных степях стали падать, люди ослабели от июльского зноя и страшной копоти, которая препятствовала различать предметы. Голицын собрал военный совет, на котором решено было возвратиться. Этою неудачею воспользовались войсковые старшины малороссийские, враждебные гетману Самойловичу, вооружившему всех против себя непомерною гордостью и корыстолюбием; они подали донос Голицыну, что гетман враждебен московскому правительству, и оканчивали донос так: если государи не согласятся на смену гетмана, то войско сменит его само. Софья отвечала, что цари сменяют Самойловича, если он неугоден старшинам и всему войску. Вследствие этого Самойлович был свергнут, причем Голицын едва успел спасти его от озлобленных казаков. Старого гетмана сослали в Сибирь, а на его место был избран Иван Мазепа.
Весною 1689 года Голицын предпринял второй поход в степи с таким большим войском и с новым гетманом Мазепою. На этот раз степи были пройдены благополучно:
хан со всеми своими силами не мог помешать русским дойти до Перекопи; не видя никакой выгоды во взятии этой крепости и не видя возможности оставаться здесь далее по недостатку воды, травы и леса, Голицын возвратился назад.
9. Нерчинский договор. Так неблистательно окончилась при Софии турецкая или, лучше, крымская война. В том же 1689 году заключен был Нерчинский договор с Китаем: русский уполномоченный Головин, имея мало точных сведений о такой отдаленной местности, как Восточная Сибирь, согласился уступить китайцам оба берега Амура, вследствие чего крепость Албазин, с таким мужеством защищаемая казаками против китайцев, была разорена.
10. Детство и воспитание царя Петра. Но в то время как внутри и вне государства Московского привыкли уже видеть Софью в челе управления, во всем к ней относиться, власть ее приближалась к концу. Не опасен ей был старший брат Иоанн, не вступавшийся ни во что, но опасность для правительницы возрастала вместе с возрастанием младшего брата ее Петра. Мы видели печальную судьбу этого ребенка по смерти отца, в царствование Феодора Алексеевича.
По смерти Феодора десятилетний Петр недолго был окружен блеском царского величия: за этот мгновенный блеск он с матерью поплатился дорого, и участь царицы Натальи после Стрелецкого бунта не была лучше участи ее при царе Феодоре, несмотря на то что Петр назывался царем и был венчан вместе с братом.
Петр, сын мачехи, был братом нелюбимым всемогущей правительницы, царем опальным, так сказать; о воспитании его не заботились. Еще в царствование Феодора стали учить его грамоте, для чего приставили к нему раболепного дьяка Зотова, который ни в умственном, ни в нравственном отношении не мог приобрести влияния над ребенком, рожденным со способностями гениальными.
Уроками Зотова воспитание кончилось, и Петр был предоставлен самому себе; самому себе был предоставлен ребенок, который был весь огонь, сгорал ненасыти-мою жаждою деятельности, обладал пытливостию необычайною: увидит какой-нибудь новый предмет - остановится, немедленно потребует объяснения, не успокоится до тех пор, пока не получит его, мало того, сейчас же сам примется за работу, чтоб приложить узнанное к делу. Петр не ходил, а бегал, говорят современники, и тем всего лучше объясняют нам эту огненную натуру, эту неслыханную в истории деятельность.
Удовлетворения этой деятельности и пытливости Петр не мог найти в пустом, опальном дворце своей печальной матери; там не было человека, подобного Симеону Полоцкому, который мог бы привязать Петра к дому, стараясь сообщить ему в некотором научном порядке собираемые отовсюду разнообразные сведения, который бы приучил его хотя сколько-нибудь к правильному поступанию от одного предмета к другому, умерил несколько его пыл, приучил бы его к более спокойному созерцанию и нравственным влиянием своим умел обуздать кипучие страсти юноши. Такого человека не находил Петр во дворце своей матери, и никто не заботился сыскать для него такого человека. Скучно, тяжело было Петру во дворце, и он бросился на улицу. Здесь по призыву молодого царя окружила его дружина живых, бойких молодых людей, здесь начались военные потехи, и, разумеется, Петр играл не в стрельцы, а в солдаты; потехи эти принимали все более и более обширные размеры вместе с летами Петра; сформировались два солдатских полка Преображенский и Семеновский, для наполнения которых кликнули клич по охочих людях; охотников явилось много, явились придворные конюхи и люди разного звания; принимались без разбора, места давались по уменью и ловкости; бросив дворец, молодой царь отказался от старых преданий, от всей обычной дворцовой обстановки; юный и свежий, он отказался от воспоминаний и влияний прошедшего и тем свободнее приготовлялся к деятельности преобразования.
Но одни потехи воинские не могли исключительно занимать Петра, его мучила жажда знания. Игра в солдаты, образование солдатских полков уже показывали стремление к искусству в деле ратном, к новому европейскому строю, а представители этого искусства, этого строя были подле: в Москве целая слобода, так называемая Немецкая, была наполнена иностранными наемными офицерами. Сюда-то естественно и необходимо должен был обратиться молодой Петр за искусством, за знанием, здесь открылся для него новый мир, который приковал его к себе навсегда.