Страница:
администрации, ни -- по социальной структуре еврейского общества,
перестроить которое извне было задачей непосильной.
И в этом, как во многом прежде, мы видим императора Александра I в
ненастоятельности порывов и недостатке последовательной воли (как и в его
бездействии к зреющим тайным обществам, готовящим свержение трона). Но никак
не надо приписывать его решения недостатку благожелательности к евреям.
Напротив, он искренно был прислушлив к нуждам их, даже в войну 1812-1814 при
главной квартире армии держал еврейских депутатов -- Зунделя Зонненберга и
Лейзера Диллона, которые и "предстательствовали за евреев". (Диллон,
впрочем, вскоре был привлечен к суду за присвоение четверти миллиона рублей
казенных денег и вымогательство у помещиков. А Зонненберг, напротив, долго
сохранял близость к Государю.) В Петербурге ряд лет по повелению Александра
(1814) действовала постоянная еврейская депутация, для которой производился
среди евреев сбор денег, ибо "предстояли большие секретные расходы в
правительственных учреждениях". Депутаты ходатайствовали дозволить евреям
повсеместно по России "торговлю, откуп и курение вина", "даровать льготу в
податях", "простить недоимки", снять ограничения в числе евреев-членов
магистратов, -- Государь выслушивал благосклонно и обещал -- однако это не
было проведено68.
В 1817 от лондонского миссионерского общества приезжал в Россию адвокат
Льюис Вей, поборник равноправия евреев, со специальной целью ознакомиться с
положением евреев в России, имел беседу с Александром I, представил ему
записку. "Проникнутый убеждением, что евреи представляют собою царственную
нацию, Вей говорил, что все христианские народы, как получившие спасение
через евреев, должны оказывать им величайшие почести и благодеяния". --
Такая аргументация была весьма внятна Александру I в его последний период
жизни, с мистическим настроением. Он и его правительство испытывали опасение
"прикоснуться неосторожной рукой к религиозным предписаниям" евреев.
Александр весьма уважал древний народ Ветхого Завета, его религию,
сочувствовал его нынешнему положению. Но отсюда утопически искал: как этот
народ мирно перевести в Новый Завет. -- Для того при участии императора в
1817 же году было учреждено "Общество израильских христиан", то есть евреев,
обратившихся в христианство (не обязательно в православие); они получали ряд
весомых преимуществ: могли повсюду в России свободно "торговать и заниматься
ремеслами, не записываясь в гильдии и цехи; освобождались со всем потомством
навсегда от гражданской и военной службы". -- Однако "Общество" это не
испытало притока обращенных евреев и провалилось69.
При благожелательности Александра I к евреям -- он с тем большей
уверенностью останавливал возникавшие обвинения против них в ритуальных
убийствах. (Обвинения эти вообще не были известны никогда в России до
раздела Польши, передались оттуда. В самой Польше они возникли с XVI века --
и тоже передались туда из Европы, где впервые возникли в Англии, в 1144,
затем повторялись в XII-XIII веках в Испании, Франции, Англии, Германии. С
ними боролись и папы, и короли, но обвинения не прекращались и в XIV-XV вв.)
Первый такой процесс в России был в Сенно, под Витебском, в 1799, и
обвиняемые были освобождены за недостаточностью улик. Гродненский же (1816)
был не только прекращен "по высочайшему повелению", но побудил министра
духовных дел Голицына разослать всем губернским властям приказ: впредь не
обвинять евреев "в умерщвлении христианских детей "без всяких улик, по
единому предрассудку""70. -- в 1822-23 возникло еще одно такое дело в
Велиже, тоже Витебской губернии. Но витебский суд в 1824 постановил: евреев,
"на коих вообще показанием многого числа христиан гадателъно возводилось
подозрение в убийстве сего мальчика, будто для достания крови его, оставить
без всякого подозрения"71.
Однако, процарствовав четверть века, Александр I так никогда и не
сосредоточился найти и осуществить последовательное и целебное для всех
сторон решение еврейского вопроса в России.
Как же быть, что делать с этим обособленным, все еще не приращенным к
России и все растущим численно народом? -- задумывался и оппонент императора
декабрист Пестель, ища решения для будущей России, которую намеревался
возглавлять. И в "Русской Правде" он предложил два выхода. Либо -- реально
слить евреев с христианским населением России: "Паче же всего надлежит иметь
целью устранение вредного для христиан влияния тесной связи, евреями между
собою содержимой или противу христиан направленной и от всех прочих граждан
их совершенно отделяющей... Ученейших раввинов и умнейших евреев созвать,
выслушать их представления и потом мероприятия распорядить... Ежели Россия
не выгоняет евреев, то тем более не должны они ставить себя в неприязненное
отношение к христианам". Второй же выход "состоит в содействии евреям к
учреждению особенного отдельного государства в какой-либо части Малой Азии.
Для сего нужно назначить сборный пункт для еврейского народа и дать
несколько войск им в подкрепление". (Очень недалеко до будущей сионистской
идеи?) Все русские и польские евреи вместе составят свыше двух миллионов.
"Таковому числу людей, ищущих отечество, не трудно будет преодолеть все
препоны, какие турки могут им противопоставить, и, пройдя всю Европейскую
Турцию, перейти в Азиатскую и там, заняв достаточные места и земли, устроить
особенное еврейское государство". Однако, трезво оговаривается Пестель: "Сие
исполинское предприятие требует особенных обстоятельств и истинно гениальной
предприимчивости"72.
Другой декабрист, Никита Муравьев, в своем проекте конституции
оговаривал, что "евреи могут пользоваться правами граждан в местах, ныне ими
заселенных, но свобода им селиться в других местах будет зависеть от особых
постановлений Верховного народного веча"73.
Между тем внутренняя кагальная организация еврейского населения в
России многими способами и усилиями сопротивлялась вторжению государственной
власти и всяких внешних веяний. И -- как на это взглянуть. С точки зрения
ортодоксально-религиозной, как объясняют некоторые еврейские авторы:
пребывание в рассеяньи есть историческое наказание Израиля за прошлые грехи.
И надо пережить это рассеянье так, чтобы заслужить от Господа прощение и
возврат в Палестину. А для этого -- надо неукоснительно жить по Закону и
никак не смешиваться с окружающими народами, в этом и испытание.
А для либерального еврейского историка начала XX века:
"Господствовавший класс, не способный на созидательную работу, чуждый духу
эпохи, направил свою энергию на то, чтобы оградить окаменелую
религиозно-национальную жизнь от ударов времени -- извне и извнутри". Кагал
сурово подавлял даже самые слабые голоса протеста.
"Культурно-просветительная реформа, намеченная Положением 1804 года,
сводилась к тому, чтобы внешне несколько сгладить религиозно-национальную
отчужденность евреев, не прибегая к принуждению и даже "щадя самые
предрассудки" их"; "эти постановления сильно встревожили кагал... в них
гнездилась угроза для его господства над народом", а особенно чувствительным
для кагала изо всех пунктов Положения было "запрещение предавать ослушников
херему"; да строже того: "чтобы держать народ в рабском подчинении веками
сложившемуся общественному укладу, нельзя было допустить даже перемены
одежды"74. Но нельзя отрицать, что кагалы имели и разумные для еврейской
жизни регулирующие права, как например правило казаки -- дозволять или
запрещать отдельным членам общины брать данную аренду, избирать данное
занятие, чем пресекалась чрезмерная внутриеврейская конкуренция75. "Не
нарушай межи ближнего твоего" (Втор. 19-14).
В 1808 неизвестный еврей анонимно (опасаясь расправы от кагала) передал
министру внутренних дел записку "Некоторые замечания касательно
благоустройства евреев". В ней он писал: "Многие не почитают священными
бесчисленные обряды и правила... отвлекающие внимание от всего полезного,
отдающие народ в рабство предрассудкам, отнимающие по своей многочисленности
большую часть времени, лишающие евреев "удобности быть хорошими
гражданами"". Он указывал, что "раввины, в своих интересах, опутали жизнь
сетью постановлений", в их руках сосредоточились и духовная, и
законодательная, и полицейская власти, и вот "именно изучение Талмуда и
исполнение обрядов, как единственное средство отличиться и приобрести
благосостояние, стали "главнейшей мечтою стремлений евреев""; и хотя
Положением "правительство и ограничило права раввинов и кагалов, но "дух в
народе остался прежний"". Автор записки считал "раввинов и кагал виновниками
народного невежества и нищеты"76.
Другой еврейский общественный деятель, Гиллер Маркевич, выходец из
Пруссии, писал, что члены виленского кагала при содействии местной
администрации подвергали суровым преследованиям каждого, кто раскрывал их
противозаконные действия; лишенные теперь права херема, они своих
разоблачителей держали ""долгое время в тюрьме... Буде же кто... находил
способ из тюрьмы... писать вышнему правительству, того уже посредством
служителей отправляли без дальних околичностей на тот свет"; когда ж
подобные преступления обнаруживались, члены кагала тратили крупные денежные
суммы, чтобы затушить дело". И Ю. И. Гессен считает, что это сообщение "не
голословное, справедливо в той или иной степени и по отношению к другим
кагалам"77. Примеры прямых убийств по велению кагала мы находим и у других,
еврейских историков.
А оттого что кагалы, в противостоянии мерам правительства, более всего
опирались на религиозный смысл своих действий, "кагально-раввинский союз,
стремясь удержать в своих руках власть над массой, заверял правительство...
будто всякое деяние еврея подчинено тому или иному религиозному требованию;
роль религии преувеличивалась", -- от этого "в бюрократических кругах
господствовал взгляд на евреев не как на членов различных социальных групп,
а как на крепко спаянную... единицу", отчего и пороки и проступки отдельных
евреев объяснялись не частными в каждом случае причинами, а "якобы
противонравственною основою еврейского вероучения"78.
"Кагально-раввинский союз не хотел ничего ни видеть, ни слышать.
Тяжелою завесою распростер он над массою свою власть... Власть кагала
расширилась, несмотря на то, что права кагальных старшин и раввинов были
урезаны" Положением 1804. "Утрата была компенсирована тем, что кагал
приобрел, -- правда, только в известной мере, -- ту роль представительного
учреждения, которою он пользовался в Польше. Усилением своего значения кагал
был обязан институту депутатов". Такая депутация от еврейских общин западных
губерний и для постоянного обсуждения с правительством вопросов еврейской
жизни была избрана в 1807 и периодически действовала 18 лет. Депутаты прежде
всего старались вернуть раввинам право херема; они "заявили, что лишение
раввинов права карать ослушников противно тому "духовному уважению", которое
евреи "по закону обязаны иметь к раввинам"". Депутатам удалось внушить
членам Комитета (сенатора Попова, 1809), что власть раввинов и есть опора
российской правительственной власти. "Члены Комитета не устояли перед
угрозой, что, выйдя из повиновения раввинам, евреи впадут в "разврат"", и
Комитет "готов был сохранить в неприкосновенности весь этот архаический
строй, лишь бы избегнуть ужасных последствий, о которых говорили депутаты...
Комитет не уяснил себе, кого депутаты считали "преступниками духовного
закона"; не подозревал, что таковыми являлись и те, кто стремился к
образованию"; "депутаты направили усилия к тому, чтобы укрепить власть
кагала, остановить в самом начале культурное движение"79. Добились депутаты
и отмены введенных ранее ограничений и мер против традиционной еврейской
средневековой одежды, так резко отграничивавшей евреев от всего окружающего
мира. Даже и в Риге "закон о употреблении евреями немецкого платья нигде не
исполня[л]ся", -- и закон был отложен самим Государем -- до будущего нового
законодательства80.
Но далеко не все ходатайства депутатов удовлетворялись. Нужны были
деньги, и, "чтобы добиться денег, депутаты застращивали [свои] общества,
сообщая им в мрачных красках о намерениях правительства и передавая им в
преувеличенном виде столичные слухи". Маркевич в 1820 и обличал депутатов "в
преднамеренном распространении неверных сведений... дабы таким путем
заставить население вносить в кагал требуемые суммы"81.
В 1825 институт еврейских депутатов -- был упразднен.
Еще то вызывало напряжение между властями и кагалами, что кагалы,
единственно уполномоченные собирать подушную подать с еврейского населения,
"скрывали "души" при ревизиях", утаивая их в большом размере. "Правительство
хотело знать точную численность еврейского населения, чтобы взыскивать
соответствующую податную сумму", большая забота была узнать эту
численность82. Например в Бердичеве "незаписанное еврейско[е] населени[е]...
всегда было около половины всего числа действительных еврейских его
обывателей"83. (По официальным данным, какие правительство могло установить
к 1818, -- евреев было 677 тысяч, это уже возросшая цифра: например, в
сравнении с 1812 число мужчин вдруг удвоилось, -- но все еще цифра сильно
заниженная, и к ней еще же следует присоединить около 400 тысяч евреев в
Царстве Польском.) Однако и при этих докладываемых кагалами уменьшенных
цифрах имели место каждый год недоборы податей и не только не покрывались,
но нарастали год от году. Недовольство столь несомненной утайкой и
недоимками (вместе еще с контрабандным промыслом) высказывал еврейским
представителям сам Александр I. В 1817 был издан указ о снятии наросших
штрафов, пеней и всех прежних недоимок, прощены все, подвергнутые взысканиям
за неверную прописку душ, -- но с тем условием, что отныне кагалы будут
подавать все честно84. Однако и это "не принесло никакого облегчения. В 1820
г. министр финансов заявил, что все меры, направленные к экономическому
оздоровлению еврейского народа, остаются безрезультатными... Многие из
евреев скитаются без документов; новая перепись установила такое число душ,
которое вдвое, втрое и даже более превысило цифры, раньше указывавшиеся
еврейскими обществами"85.
А еврейское население -- продолжало и продолжало крупно возрастать.
Едва ль не главной причиной того многие исследователи считают утвержденные в
то время среди евреев ранние браки: мальчиков с 13 лет, девочек с 12. В
упомянутом анонимном докладе 1808 года тот неизвестный еврей писал, что этот
обычай ранних браков "есть корень бесчисленных зол" и мешает евреям
отвлечься "от тех закоренелых обычаев и дел, коими они навлекают на себя
общее негодование и бывают вредны себе и другим". Установилось так, что
"неженившиеся в ранние годы презираемы среди евреев" и "даже беднейшие
напрягают последние усилия к тому, чтобы возможно раньше женить детей, хотя
этих новобрачных ожидают муки, нищенского существования. Ранние браки были
введены раввинами, извлекавшими из этого доходы. Кто ревностно изучает
Талмуд и строго исполняет обряды, тот скорее найдет выгодное супружество...
Люди, рано женившиеся, занимаются лишь изучением Талмуда, и когда наступает
наконец время самостоятельного существования, эти отцы семейств, совершенно
не подготовленные к труду, вовсе не знающие жизни, обращаются к винным
промыслам и мелкой торговле". Так же и в ремесле: "женившись,
пятнадцатилетний ученик уже не обучается своему ремеслу, но делается сам
хозяином и "портит только работу""86. (В середине 20-х годов "в Гродненской
и Виленской губерниях распространился слух, что будет запрещено вступать в
брак до зрелого возраста, и потому поспешно стали заключаться браки между
детьми даже девятилетнего возраста"87.)
Ранние браки -- обессиливали народную жизнь евреев. При такой роевой
жизни, при таком сгущении населенности и конкуренции в однообразных занятиях
-- как было не возникнуть и нищете? Политика кагалов сама способствовала
"ухудшению их [евреев] материального положения"88.
Менаше Илиер, выдающийся талмудист, но и поборник просвещения, в 1807
напечатал и разослал раввинам свою книгу (вскоре изъятую раввинатом из
обращения, а следующая его книга подвержена массовому сожжению), в которой
"отмечал темные стороны еврейской жизни. Нищета, -- говорил он, --
необычайно велика, но может ли быть иначе, когда у евреев ртов более, нежели
рабочих рук? Надо внушить массе, что средства к жизни следует добывать
собственным трудом... Молодые люди, не имеющие никаких заработков, вступают
в брак, надеясь на милосердие Божие и на кошелек тестя, а когда эта
поддержка рушится, они, обремененные уже семьями, бросаются на первое
попавшееся занятие, хотя бы и не честное. Толпами берутся за торговлю, но
она не может всех прокормить, а потому прибегают к обману. Вот почему
желательно, чтобы евреи обратились к земледелию. Армия бездельников, под
личиною "ученых", живет на средства благотворительности и за счет общины.
Некому заботиться о народе: богачи заняты мыслями о наживе, а раввины --
распрей между хасидами и митнагдами" (ортодоксальными иудеями), и
единственная забота еврейских деятелей -- предотвращать "несчастье в виде
правительственных распоряжений, хотя бы они несли с собою благо для
народа"89. И вот, "источником существования значительнейшей части еврейского
населения служила мелкая торгово-промышленная и посредническая
деятельность", "евреи чрезмерно наполнили города факторством и мелочной
торговлей"90. И как же могла быть здоровой -- экономика еврейского народа в
таких обстоятельствах?
Впрочем, более поздний еврейский автор, уже середины XX в., пишет о том
времени: "Правда, еврейская масса жила в тесноте и бедности. Но еврейский
коллектив в целом не был нищ"91.
И тут небезынтересны придутся свидетельства с неожиданной стороны: как
увидели жизнь евреев западных губерний участники наполеоновской армии 1812
года, как раз и проходившей через эти места. Под Докшицами евреи "богаты и
зажиточны, они ведут крупную торговлю со всей русской Польшей и посещают
даже Лейпцигскую ярмарку". В Глубоком "евреи имели право гнать спирт и
изготовлять водку и мед", они были "арендаторами или владельцами
расположенных на больших дорогах кабаков, корчем и заезжих дворов". -- Евреи
Могилева "зажиточны и вели обширную торговлю" (хотя "наряду с ними была
ужасающая беднота"). "Почти все местные евреи имели патенты на торговлю
спиртом. Сильно развиты среди них были денежные операции". Еще от одного
стороннего свидетеля: "В Киеве... бесчисленное количество евреев". -- Общая
черта еврейской жизни -- довольство, хотя и не всеобщее92.
С точки же психологически-бытовой наблюдатели находили "характерны[е]
особенности" русского еврейства: "постоянная настороженность... к своей
судьбе и своеобразие... путей в его борьбе и самозащите". Многое держал
уклад -- наличие "властной и авторитетной общественной формы [для]
сохранения... своеобразного быта"; "приспособление народа к новым условиям
было в значительной мере коллективным приспособлением", а не
индивидуальным93.
И надо по достоинству оценить органическую слитость и единство, которые
в первой половине XIX в. "придали русскому еврейству характер своеобразного
мира. Мир этот был тесен, ограничен, подвержен притеснениям, связан со
страданиями, лишениями, но все же это был целый мир. Человек в нем не
задыхался. Можно было в этом мире чувствовать и радость жизни, можно было
найти в нем... и материальную, и духовную пищу, и можно было построить в нем
жизнь на свой вкус и лад... Значение тут имел и тот факт, что духовный облик
коллектива был связан с традиционной ученостью и еврейским языком"94. Хотя
другой автор того же сборника о русском еврействе отмечает и: что
"бесправие, материальная нужда и социальная приниженность мешали росту
самоуважения в народе"95.
Как почти каждый вопрос, связанный с еврейством, сложна и
представленная здесь картина тех лет. Надо во всем движении и впредь не
упускать этой сложности, все время иметь ее в виду, не смущаясь кажущимися
противоречиями между разными авторами.
"Некогда, до изгнания из Испании, шествовавшее впереди других народов
по пути прогресса, еврейство [восточно-европейское] дошло теперь [к первой
половине XVIII в.] до полного культурного оскудения. Бесправное и
изолированное от окружающего мира, оно замкнулось в самое себя. Мимо, не
затрагивая его, прошла эпоха Возрождения, миновало его также умственное
движение XVIII в. в Европе. Но это еврейство было крепко внутри себя.
Скованный бесчисленными религиозными предписаниями и запретами, еврей не
только не тяготился ими, но и видел в них источник бесконечных радостей. Ум
его находил удовлетворение в тонкой диалектике Талмуда, чувство же в
мистицизме Каббалы. Даже изучение Библии отошло на задний план, и знание
грамматики считалось чуть ли не преступлением"96.
Сильное движение евреев к современному просвещению началось со 2-й
половины XVIII в. в Пруссии и получило название Гаскала (Просвещение). Это
было движение умственного пробуждения, стремление усвоить европейское
образование, поднять престиж еврейства, униженного в глазах других народов.
Вместе с критическим исследованием исторического прошлого евреев, деятели
Гаскалы -- "маскилим" ("прозревшие, просвещенные") хотели гармонически
сочетать с еврейской культурой европейское знание97. Первоначально они
намеревались остаться в традиционном иудаизме, но, увлекшись, стали
жертвовать иудейской традицией и склоняться к ассимиляции, при том выказывая
"презрительнее отношение... к народному языку"98 (т. е. идишу). В Пруссии
это движение длилось всего одно поколение, но быстро перебросилось на
славянские провинции Австрийской империи -- Богемию, Галицию. В Галиции
поборники Гаскалы, с еще большим ассимиляционным уклоном, уже готовы были и
насильно внедрить просвещение в еврейскую массу, и даже "нередко прибегали к
помощи властей" для этого99. -- Граница же Галиции с западными губерниями
России довольно легко просачивалась и людьми и влияниями. Так, с опозданием
почти на столетие, это движение проникло и в Россию.
В России уже с начала XIX в. правительство как раз и "стремил[о]сь
побороть... еврейскую "обособленность" за пределами религии и культа", --
эвфемистически выражается еврейский автор100, тем не менее подтвердив, что
правительство ни в чем не нарушало религию евреев и их религиозную жизнь. --
Мы уже видели, что Положение 1804 распахивало, без ограничения и без
оговорок, всем еврейским детям дорогу в училища, гимназии и университеты.
Но! -- "в зародыше погубить намеченную культурно-просветительную реформу --
к этому направились старания господствовавшего еврейского класса"101, "кагал
напрягал усилия, чтобы погасить малейшие проблески просвещения"102. Чтобы
"сохранить в неприкосновенности исстари сложившийся религиозно-общественный
быт... раввинизм и хасидизм в одинаковой мере силились в корне затоптать
молодые побеги светского образования"103.
И вот, "широкие массы "черты" взирали "с ужасом и подозрением" на
русскую школу, не желая и слышать о ней"104. -- в 1817, затем в 1821
отмечены случаи в разных губерниях, когда кагалы не допускали еврейских
детей до обучения русскому языку и в каких-либо общих училищах. Еврейские
депутаты в Петербурге настаивали, что "не считают за нужное учреждение
[таких] еврейских школ", где преподавались бы какие-либо языки, кроме
еврейского105. Они признавали только хедер (начальную школу на еврейском
языке) и ешибот (повышенную, для углубления знаний по Талмуду); существовал
свой ешибот "почти в каждой крупной общине"106. Еврейская масса в России
находилась как бы в состоянии заколоженном, из которого не могла выйти сама.
Но вот из ее среды выступали и первые просветители, однако бессильные
что-либо сдвинуть без поддержки российских властей. Это, во-первых,
Исаак-Бер Левинзон, ученый, поживший и в Галиции, в соприкосновении там с
деятелями Гаскалы, считавший не только раввинат, но и хасидов виновниками
многих народных бед. Опираясь на Талмуд же и раввинскую литературу, он
доказывал в своей книге "Поучение Израилю", что никак не запрещено еврею
знать иноплеменные языки, а особенно государственный где живут, столь
необходимый в личной и общественной жизни; что знакомство со светскими
науками тоже не угрожает опасностью религиозно-национальному чувству; и что
преобладание торговых занятий противоречит и Торе, и разуму, а необходимо
развивать производительный труд. -- Но для издания этой книги Левинзону
пришлось использовать субсидию от министерства просвещения, да он и убежден
был, что культурная реформа в еврействе не может осуществиться без поддержки
высших властей107. Это, затем, варшавский учитель Гезеановский, который в
докладной записке властям, наоборот, не опирался на Талмуд, а решительно
выступил против него, приписывая кагалу и раввинату тот "духовн[ый]
засто[й], в котором народ словно окаменел"; что только умалением их власти
может быть введена светская школа; меламедов (учителей в хедерах) проверять
перестроить которое извне было задачей непосильной.
И в этом, как во многом прежде, мы видим императора Александра I в
ненастоятельности порывов и недостатке последовательной воли (как и в его
бездействии к зреющим тайным обществам, готовящим свержение трона). Но никак
не надо приписывать его решения недостатку благожелательности к евреям.
Напротив, он искренно был прислушлив к нуждам их, даже в войну 1812-1814 при
главной квартире армии держал еврейских депутатов -- Зунделя Зонненберга и
Лейзера Диллона, которые и "предстательствовали за евреев". (Диллон,
впрочем, вскоре был привлечен к суду за присвоение четверти миллиона рублей
казенных денег и вымогательство у помещиков. А Зонненберг, напротив, долго
сохранял близость к Государю.) В Петербурге ряд лет по повелению Александра
(1814) действовала постоянная еврейская депутация, для которой производился
среди евреев сбор денег, ибо "предстояли большие секретные расходы в
правительственных учреждениях". Депутаты ходатайствовали дозволить евреям
повсеместно по России "торговлю, откуп и курение вина", "даровать льготу в
податях", "простить недоимки", снять ограничения в числе евреев-членов
магистратов, -- Государь выслушивал благосклонно и обещал -- однако это не
было проведено68.
В 1817 от лондонского миссионерского общества приезжал в Россию адвокат
Льюис Вей, поборник равноправия евреев, со специальной целью ознакомиться с
положением евреев в России, имел беседу с Александром I, представил ему
записку. "Проникнутый убеждением, что евреи представляют собою царственную
нацию, Вей говорил, что все христианские народы, как получившие спасение
через евреев, должны оказывать им величайшие почести и благодеяния". --
Такая аргументация была весьма внятна Александру I в его последний период
жизни, с мистическим настроением. Он и его правительство испытывали опасение
"прикоснуться неосторожной рукой к религиозным предписаниям" евреев.
Александр весьма уважал древний народ Ветхого Завета, его религию,
сочувствовал его нынешнему положению. Но отсюда утопически искал: как этот
народ мирно перевести в Новый Завет. -- Для того при участии императора в
1817 же году было учреждено "Общество израильских христиан", то есть евреев,
обратившихся в христианство (не обязательно в православие); они получали ряд
весомых преимуществ: могли повсюду в России свободно "торговать и заниматься
ремеслами, не записываясь в гильдии и цехи; освобождались со всем потомством
навсегда от гражданской и военной службы". -- Однако "Общество" это не
испытало притока обращенных евреев и провалилось69.
При благожелательности Александра I к евреям -- он с тем большей
уверенностью останавливал возникавшие обвинения против них в ритуальных
убийствах. (Обвинения эти вообще не были известны никогда в России до
раздела Польши, передались оттуда. В самой Польше они возникли с XVI века --
и тоже передались туда из Европы, где впервые возникли в Англии, в 1144,
затем повторялись в XII-XIII веках в Испании, Франции, Англии, Германии. С
ними боролись и папы, и короли, но обвинения не прекращались и в XIV-XV вв.)
Первый такой процесс в России был в Сенно, под Витебском, в 1799, и
обвиняемые были освобождены за недостаточностью улик. Гродненский же (1816)
был не только прекращен "по высочайшему повелению", но побудил министра
духовных дел Голицына разослать всем губернским властям приказ: впредь не
обвинять евреев "в умерщвлении христианских детей "без всяких улик, по
единому предрассудку""70. -- в 1822-23 возникло еще одно такое дело в
Велиже, тоже Витебской губернии. Но витебский суд в 1824 постановил: евреев,
"на коих вообще показанием многого числа христиан гадателъно возводилось
подозрение в убийстве сего мальчика, будто для достания крови его, оставить
без всякого подозрения"71.
Однако, процарствовав четверть века, Александр I так никогда и не
сосредоточился найти и осуществить последовательное и целебное для всех
сторон решение еврейского вопроса в России.
Как же быть, что делать с этим обособленным, все еще не приращенным к
России и все растущим численно народом? -- задумывался и оппонент императора
декабрист Пестель, ища решения для будущей России, которую намеревался
возглавлять. И в "Русской Правде" он предложил два выхода. Либо -- реально
слить евреев с христианским населением России: "Паче же всего надлежит иметь
целью устранение вредного для христиан влияния тесной связи, евреями между
собою содержимой или противу христиан направленной и от всех прочих граждан
их совершенно отделяющей... Ученейших раввинов и умнейших евреев созвать,
выслушать их представления и потом мероприятия распорядить... Ежели Россия
не выгоняет евреев, то тем более не должны они ставить себя в неприязненное
отношение к христианам". Второй же выход "состоит в содействии евреям к
учреждению особенного отдельного государства в какой-либо части Малой Азии.
Для сего нужно назначить сборный пункт для еврейского народа и дать
несколько войск им в подкрепление". (Очень недалеко до будущей сионистской
идеи?) Все русские и польские евреи вместе составят свыше двух миллионов.
"Таковому числу людей, ищущих отечество, не трудно будет преодолеть все
препоны, какие турки могут им противопоставить, и, пройдя всю Европейскую
Турцию, перейти в Азиатскую и там, заняв достаточные места и земли, устроить
особенное еврейское государство". Однако, трезво оговаривается Пестель: "Сие
исполинское предприятие требует особенных обстоятельств и истинно гениальной
предприимчивости"72.
Другой декабрист, Никита Муравьев, в своем проекте конституции
оговаривал, что "евреи могут пользоваться правами граждан в местах, ныне ими
заселенных, но свобода им селиться в других местах будет зависеть от особых
постановлений Верховного народного веча"73.
Между тем внутренняя кагальная организация еврейского населения в
России многими способами и усилиями сопротивлялась вторжению государственной
власти и всяких внешних веяний. И -- как на это взглянуть. С точки зрения
ортодоксально-религиозной, как объясняют некоторые еврейские авторы:
пребывание в рассеяньи есть историческое наказание Израиля за прошлые грехи.
И надо пережить это рассеянье так, чтобы заслужить от Господа прощение и
возврат в Палестину. А для этого -- надо неукоснительно жить по Закону и
никак не смешиваться с окружающими народами, в этом и испытание.
А для либерального еврейского историка начала XX века:
"Господствовавший класс, не способный на созидательную работу, чуждый духу
эпохи, направил свою энергию на то, чтобы оградить окаменелую
религиозно-национальную жизнь от ударов времени -- извне и извнутри". Кагал
сурово подавлял даже самые слабые голоса протеста.
"Культурно-просветительная реформа, намеченная Положением 1804 года,
сводилась к тому, чтобы внешне несколько сгладить религиозно-национальную
отчужденность евреев, не прибегая к принуждению и даже "щадя самые
предрассудки" их"; "эти постановления сильно встревожили кагал... в них
гнездилась угроза для его господства над народом", а особенно чувствительным
для кагала изо всех пунктов Положения было "запрещение предавать ослушников
херему"; да строже того: "чтобы держать народ в рабском подчинении веками
сложившемуся общественному укладу, нельзя было допустить даже перемены
одежды"74. Но нельзя отрицать, что кагалы имели и разумные для еврейской
жизни регулирующие права, как например правило казаки -- дозволять или
запрещать отдельным членам общины брать данную аренду, избирать данное
занятие, чем пресекалась чрезмерная внутриеврейская конкуренция75. "Не
нарушай межи ближнего твоего" (Втор. 19-14).
В 1808 неизвестный еврей анонимно (опасаясь расправы от кагала) передал
министру внутренних дел записку "Некоторые замечания касательно
благоустройства евреев". В ней он писал: "Многие не почитают священными
бесчисленные обряды и правила... отвлекающие внимание от всего полезного,
отдающие народ в рабство предрассудкам, отнимающие по своей многочисленности
большую часть времени, лишающие евреев "удобности быть хорошими
гражданами"". Он указывал, что "раввины, в своих интересах, опутали жизнь
сетью постановлений", в их руках сосредоточились и духовная, и
законодательная, и полицейская власти, и вот "именно изучение Талмуда и
исполнение обрядов, как единственное средство отличиться и приобрести
благосостояние, стали "главнейшей мечтою стремлений евреев""; и хотя
Положением "правительство и ограничило права раввинов и кагалов, но "дух в
народе остался прежний"". Автор записки считал "раввинов и кагал виновниками
народного невежества и нищеты"76.
Другой еврейский общественный деятель, Гиллер Маркевич, выходец из
Пруссии, писал, что члены виленского кагала при содействии местной
администрации подвергали суровым преследованиям каждого, кто раскрывал их
противозаконные действия; лишенные теперь права херема, они своих
разоблачителей держали ""долгое время в тюрьме... Буде же кто... находил
способ из тюрьмы... писать вышнему правительству, того уже посредством
служителей отправляли без дальних околичностей на тот свет"; когда ж
подобные преступления обнаруживались, члены кагала тратили крупные денежные
суммы, чтобы затушить дело". И Ю. И. Гессен считает, что это сообщение "не
голословное, справедливо в той или иной степени и по отношению к другим
кагалам"77. Примеры прямых убийств по велению кагала мы находим и у других,
еврейских историков.
А оттого что кагалы, в противостоянии мерам правительства, более всего
опирались на религиозный смысл своих действий, "кагально-раввинский союз,
стремясь удержать в своих руках власть над массой, заверял правительство...
будто всякое деяние еврея подчинено тому или иному религиозному требованию;
роль религии преувеличивалась", -- от этого "в бюрократических кругах
господствовал взгляд на евреев не как на членов различных социальных групп,
а как на крепко спаянную... единицу", отчего и пороки и проступки отдельных
евреев объяснялись не частными в каждом случае причинами, а "якобы
противонравственною основою еврейского вероучения"78.
"Кагально-раввинский союз не хотел ничего ни видеть, ни слышать.
Тяжелою завесою распростер он над массою свою власть... Власть кагала
расширилась, несмотря на то, что права кагальных старшин и раввинов были
урезаны" Положением 1804. "Утрата была компенсирована тем, что кагал
приобрел, -- правда, только в известной мере, -- ту роль представительного
учреждения, которою он пользовался в Польше. Усилением своего значения кагал
был обязан институту депутатов". Такая депутация от еврейских общин западных
губерний и для постоянного обсуждения с правительством вопросов еврейской
жизни была избрана в 1807 и периодически действовала 18 лет. Депутаты прежде
всего старались вернуть раввинам право херема; они "заявили, что лишение
раввинов права карать ослушников противно тому "духовному уважению", которое
евреи "по закону обязаны иметь к раввинам"". Депутатам удалось внушить
членам Комитета (сенатора Попова, 1809), что власть раввинов и есть опора
российской правительственной власти. "Члены Комитета не устояли перед
угрозой, что, выйдя из повиновения раввинам, евреи впадут в "разврат"", и
Комитет "готов был сохранить в неприкосновенности весь этот архаический
строй, лишь бы избегнуть ужасных последствий, о которых говорили депутаты...
Комитет не уяснил себе, кого депутаты считали "преступниками духовного
закона"; не подозревал, что таковыми являлись и те, кто стремился к
образованию"; "депутаты направили усилия к тому, чтобы укрепить власть
кагала, остановить в самом начале культурное движение"79. Добились депутаты
и отмены введенных ранее ограничений и мер против традиционной еврейской
средневековой одежды, так резко отграничивавшей евреев от всего окружающего
мира. Даже и в Риге "закон о употреблении евреями немецкого платья нигде не
исполня[л]ся", -- и закон был отложен самим Государем -- до будущего нового
законодательства80.
Но далеко не все ходатайства депутатов удовлетворялись. Нужны были
деньги, и, "чтобы добиться денег, депутаты застращивали [свои] общества,
сообщая им в мрачных красках о намерениях правительства и передавая им в
преувеличенном виде столичные слухи". Маркевич в 1820 и обличал депутатов "в
преднамеренном распространении неверных сведений... дабы таким путем
заставить население вносить в кагал требуемые суммы"81.
В 1825 институт еврейских депутатов -- был упразднен.
Еще то вызывало напряжение между властями и кагалами, что кагалы,
единственно уполномоченные собирать подушную подать с еврейского населения,
"скрывали "души" при ревизиях", утаивая их в большом размере. "Правительство
хотело знать точную численность еврейского населения, чтобы взыскивать
соответствующую податную сумму", большая забота была узнать эту
численность82. Например в Бердичеве "незаписанное еврейско[е] населени[е]...
всегда было около половины всего числа действительных еврейских его
обывателей"83. (По официальным данным, какие правительство могло установить
к 1818, -- евреев было 677 тысяч, это уже возросшая цифра: например, в
сравнении с 1812 число мужчин вдруг удвоилось, -- но все еще цифра сильно
заниженная, и к ней еще же следует присоединить около 400 тысяч евреев в
Царстве Польском.) Однако и при этих докладываемых кагалами уменьшенных
цифрах имели место каждый год недоборы податей и не только не покрывались,
но нарастали год от году. Недовольство столь несомненной утайкой и
недоимками (вместе еще с контрабандным промыслом) высказывал еврейским
представителям сам Александр I. В 1817 был издан указ о снятии наросших
штрафов, пеней и всех прежних недоимок, прощены все, подвергнутые взысканиям
за неверную прописку душ, -- но с тем условием, что отныне кагалы будут
подавать все честно84. Однако и это "не принесло никакого облегчения. В 1820
г. министр финансов заявил, что все меры, направленные к экономическому
оздоровлению еврейского народа, остаются безрезультатными... Многие из
евреев скитаются без документов; новая перепись установила такое число душ,
которое вдвое, втрое и даже более превысило цифры, раньше указывавшиеся
еврейскими обществами"85.
А еврейское население -- продолжало и продолжало крупно возрастать.
Едва ль не главной причиной того многие исследователи считают утвержденные в
то время среди евреев ранние браки: мальчиков с 13 лет, девочек с 12. В
упомянутом анонимном докладе 1808 года тот неизвестный еврей писал, что этот
обычай ранних браков "есть корень бесчисленных зол" и мешает евреям
отвлечься "от тех закоренелых обычаев и дел, коими они навлекают на себя
общее негодование и бывают вредны себе и другим". Установилось так, что
"неженившиеся в ранние годы презираемы среди евреев" и "даже беднейшие
напрягают последние усилия к тому, чтобы возможно раньше женить детей, хотя
этих новобрачных ожидают муки, нищенского существования. Ранние браки были
введены раввинами, извлекавшими из этого доходы. Кто ревностно изучает
Талмуд и строго исполняет обряды, тот скорее найдет выгодное супружество...
Люди, рано женившиеся, занимаются лишь изучением Талмуда, и когда наступает
наконец время самостоятельного существования, эти отцы семейств, совершенно
не подготовленные к труду, вовсе не знающие жизни, обращаются к винным
промыслам и мелкой торговле". Так же и в ремесле: "женившись,
пятнадцатилетний ученик уже не обучается своему ремеслу, но делается сам
хозяином и "портит только работу""86. (В середине 20-х годов "в Гродненской
и Виленской губерниях распространился слух, что будет запрещено вступать в
брак до зрелого возраста, и потому поспешно стали заключаться браки между
детьми даже девятилетнего возраста"87.)
Ранние браки -- обессиливали народную жизнь евреев. При такой роевой
жизни, при таком сгущении населенности и конкуренции в однообразных занятиях
-- как было не возникнуть и нищете? Политика кагалов сама способствовала
"ухудшению их [евреев] материального положения"88.
Менаше Илиер, выдающийся талмудист, но и поборник просвещения, в 1807
напечатал и разослал раввинам свою книгу (вскоре изъятую раввинатом из
обращения, а следующая его книга подвержена массовому сожжению), в которой
"отмечал темные стороны еврейской жизни. Нищета, -- говорил он, --
необычайно велика, но может ли быть иначе, когда у евреев ртов более, нежели
рабочих рук? Надо внушить массе, что средства к жизни следует добывать
собственным трудом... Молодые люди, не имеющие никаких заработков, вступают
в брак, надеясь на милосердие Божие и на кошелек тестя, а когда эта
поддержка рушится, они, обремененные уже семьями, бросаются на первое
попавшееся занятие, хотя бы и не честное. Толпами берутся за торговлю, но
она не может всех прокормить, а потому прибегают к обману. Вот почему
желательно, чтобы евреи обратились к земледелию. Армия бездельников, под
личиною "ученых", живет на средства благотворительности и за счет общины.
Некому заботиться о народе: богачи заняты мыслями о наживе, а раввины --
распрей между хасидами и митнагдами" (ортодоксальными иудеями), и
единственная забота еврейских деятелей -- предотвращать "несчастье в виде
правительственных распоряжений, хотя бы они несли с собою благо для
народа"89. И вот, "источником существования значительнейшей части еврейского
населения служила мелкая торгово-промышленная и посредническая
деятельность", "евреи чрезмерно наполнили города факторством и мелочной
торговлей"90. И как же могла быть здоровой -- экономика еврейского народа в
таких обстоятельствах?
Впрочем, более поздний еврейский автор, уже середины XX в., пишет о том
времени: "Правда, еврейская масса жила в тесноте и бедности. Но еврейский
коллектив в целом не был нищ"91.
И тут небезынтересны придутся свидетельства с неожиданной стороны: как
увидели жизнь евреев западных губерний участники наполеоновской армии 1812
года, как раз и проходившей через эти места. Под Докшицами евреи "богаты и
зажиточны, они ведут крупную торговлю со всей русской Польшей и посещают
даже Лейпцигскую ярмарку". В Глубоком "евреи имели право гнать спирт и
изготовлять водку и мед", они были "арендаторами или владельцами
расположенных на больших дорогах кабаков, корчем и заезжих дворов". -- Евреи
Могилева "зажиточны и вели обширную торговлю" (хотя "наряду с ними была
ужасающая беднота"). "Почти все местные евреи имели патенты на торговлю
спиртом. Сильно развиты среди них были денежные операции". Еще от одного
стороннего свидетеля: "В Киеве... бесчисленное количество евреев". -- Общая
черта еврейской жизни -- довольство, хотя и не всеобщее92.
С точки же психологически-бытовой наблюдатели находили "характерны[е]
особенности" русского еврейства: "постоянная настороженность... к своей
судьбе и своеобразие... путей в его борьбе и самозащите". Многое держал
уклад -- наличие "властной и авторитетной общественной формы [для]
сохранения... своеобразного быта"; "приспособление народа к новым условиям
было в значительной мере коллективным приспособлением", а не
индивидуальным93.
И надо по достоинству оценить органическую слитость и единство, которые
в первой половине XIX в. "придали русскому еврейству характер своеобразного
мира. Мир этот был тесен, ограничен, подвержен притеснениям, связан со
страданиями, лишениями, но все же это был целый мир. Человек в нем не
задыхался. Можно было в этом мире чувствовать и радость жизни, можно было
найти в нем... и материальную, и духовную пищу, и можно было построить в нем
жизнь на свой вкус и лад... Значение тут имел и тот факт, что духовный облик
коллектива был связан с традиционной ученостью и еврейским языком"94. Хотя
другой автор того же сборника о русском еврействе отмечает и: что
"бесправие, материальная нужда и социальная приниженность мешали росту
самоуважения в народе"95.
Как почти каждый вопрос, связанный с еврейством, сложна и
представленная здесь картина тех лет. Надо во всем движении и впредь не
упускать этой сложности, все время иметь ее в виду, не смущаясь кажущимися
противоречиями между разными авторами.
"Некогда, до изгнания из Испании, шествовавшее впереди других народов
по пути прогресса, еврейство [восточно-европейское] дошло теперь [к первой
половине XVIII в.] до полного культурного оскудения. Бесправное и
изолированное от окружающего мира, оно замкнулось в самое себя. Мимо, не
затрагивая его, прошла эпоха Возрождения, миновало его также умственное
движение XVIII в. в Европе. Но это еврейство было крепко внутри себя.
Скованный бесчисленными религиозными предписаниями и запретами, еврей не
только не тяготился ими, но и видел в них источник бесконечных радостей. Ум
его находил удовлетворение в тонкой диалектике Талмуда, чувство же в
мистицизме Каббалы. Даже изучение Библии отошло на задний план, и знание
грамматики считалось чуть ли не преступлением"96.
Сильное движение евреев к современному просвещению началось со 2-й
половины XVIII в. в Пруссии и получило название Гаскала (Просвещение). Это
было движение умственного пробуждения, стремление усвоить европейское
образование, поднять престиж еврейства, униженного в глазах других народов.
Вместе с критическим исследованием исторического прошлого евреев, деятели
Гаскалы -- "маскилим" ("прозревшие, просвещенные") хотели гармонически
сочетать с еврейской культурой европейское знание97. Первоначально они
намеревались остаться в традиционном иудаизме, но, увлекшись, стали
жертвовать иудейской традицией и склоняться к ассимиляции, при том выказывая
"презрительнее отношение... к народному языку"98 (т. е. идишу). В Пруссии
это движение длилось всего одно поколение, но быстро перебросилось на
славянские провинции Австрийской империи -- Богемию, Галицию. В Галиции
поборники Гаскалы, с еще большим ассимиляционным уклоном, уже готовы были и
насильно внедрить просвещение в еврейскую массу, и даже "нередко прибегали к
помощи властей" для этого99. -- Граница же Галиции с западными губерниями
России довольно легко просачивалась и людьми и влияниями. Так, с опозданием
почти на столетие, это движение проникло и в Россию.
В России уже с начала XIX в. правительство как раз и "стремил[о]сь
побороть... еврейскую "обособленность" за пределами религии и культа", --
эвфемистически выражается еврейский автор100, тем не менее подтвердив, что
правительство ни в чем не нарушало религию евреев и их религиозную жизнь. --
Мы уже видели, что Положение 1804 распахивало, без ограничения и без
оговорок, всем еврейским детям дорогу в училища, гимназии и университеты.
Но! -- "в зародыше погубить намеченную культурно-просветительную реформу --
к этому направились старания господствовавшего еврейского класса"101, "кагал
напрягал усилия, чтобы погасить малейшие проблески просвещения"102. Чтобы
"сохранить в неприкосновенности исстари сложившийся религиозно-общественный
быт... раввинизм и хасидизм в одинаковой мере силились в корне затоптать
молодые побеги светского образования"103.
И вот, "широкие массы "черты" взирали "с ужасом и подозрением" на
русскую школу, не желая и слышать о ней"104. -- в 1817, затем в 1821
отмечены случаи в разных губерниях, когда кагалы не допускали еврейских
детей до обучения русскому языку и в каких-либо общих училищах. Еврейские
депутаты в Петербурге настаивали, что "не считают за нужное учреждение
[таких] еврейских школ", где преподавались бы какие-либо языки, кроме
еврейского105. Они признавали только хедер (начальную школу на еврейском
языке) и ешибот (повышенную, для углубления знаний по Талмуду); существовал
свой ешибот "почти в каждой крупной общине"106. Еврейская масса в России
находилась как бы в состоянии заколоженном, из которого не могла выйти сама.
Но вот из ее среды выступали и первые просветители, однако бессильные
что-либо сдвинуть без поддержки российских властей. Это, во-первых,
Исаак-Бер Левинзон, ученый, поживший и в Галиции, в соприкосновении там с
деятелями Гаскалы, считавший не только раввинат, но и хасидов виновниками
многих народных бед. Опираясь на Талмуд же и раввинскую литературу, он
доказывал в своей книге "Поучение Израилю", что никак не запрещено еврею
знать иноплеменные языки, а особенно государственный где живут, столь
необходимый в личной и общественной жизни; что знакомство со светскими
науками тоже не угрожает опасностью религиозно-национальному чувству; и что
преобладание торговых занятий противоречит и Торе, и разуму, а необходимо
развивать производительный труд. -- Но для издания этой книги Левинзону
пришлось использовать субсидию от министерства просвещения, да он и убежден
был, что культурная реформа в еврействе не может осуществиться без поддержки
высших властей107. Это, затем, варшавский учитель Гезеановский, который в
докладной записке властям, наоборот, не опирался на Талмуд, а решительно
выступил против него, приписывая кагалу и раввинату тот "духовн[ый]
засто[й], в котором народ словно окаменел"; что только умалением их власти
может быть введена светская школа; меламедов (учителей в хедерах) проверять