Страница:
— Иди сюда, драка уже кончилась!
— Не могу, хозяин! Я тут немного занят!
— И чем же таким неотложным занят мой боевой друг? Жрешь, небось, опять?
— Обижаешь, хозяин! Я тут разбойника поймал!
— Да ну?! Эй, Вакула! Мой конь тут одного живьем, говорит, взял!
Поляне набежали сразу, обступили Шмеля. Руслан с Милой и войт Вакула подошли одновременно, протолкались к коню. Тот, и впрямь, правым копытом удерживал в лежачем положении невзрачного мужичонку. Разбойник хрипел и пытался вырваться, но Шмель лишь сильнее давил ему на грудь.
— Это же Степан!
— Тот, что в прошлом годе в болоте сгинул!
— Никак, за Светланой приходил…
— А вот уйдет ли… — переговаривались местные.
— Шмель, можешь отпускать. — негромко проговорил Руслан. Конь мгновенно повиновался. Вокруг послышался испуганный ропот: «С конем разговаривает! Волхв, али колдун, не иначе!». Вперед выступил Вакула.
— Поднимите его. — двое мужиков, в плечах не уже войта, вышли из общего круга и легко подняли плененного. Тот, увидев войта, обмяк и освободиться более не пытался, только озирался затравленно. — Как же это понимать, Степан? — спросил Вакула. — В прошлом лете ты ушел на охоту в лес и не вернулся. Не иначе, в болоте сгинул; и кушак твой там нашли. Мы, как положено, богам за тебя воздали, и что теперь? Теперь ты приходишь в ночи вместе с татями, что сжигают наши дома, убивают наших жен и крадут дочерей? — Мужики вокруг глухо заворчали, войт одним движением руки велел им замолчать, другим отослал женщин и детей. — И на что ты надеешься сейчас, Степан? Закон наш ты знаешь. К тому же для всех нас ты давно уже мертв. — Вакула отвел руку в сторону и чуть назад, кто-то вложил в нее нож. — Мы, поляне, люди тихие и незлобивые. От веку так повелось. Но если нас тронуть, то так вскинемся, не удержишь! А и дурак же ты, Степан… Гореть тебе в пекле! — с этими словами войт мощным ударом вскрыл Степану грудь, вырвал сердце, швырнул себе под ноги. — Нехай собаки твоими братьями будут, если не побрезгуют!
Мила спрятала лицо на груди у Руслана, ее трясло, и богатырь унес ее подальше от места казни.
— Хозяин, а как же я? — донесся вслед вопль Шмеля. — Меня сейчас стошнит!
— Иди сюда. Сейчас Вакула умоется и определит тебя на постой.
С огромным трудом Руслану удалось убедить Милу лечь в хате с женой Вакулы. Сам богатырь от удобств отказался и залез на сеновал. Заснул он сразу и ничего больше ему не снилось.
Глава 23
Глава 24
— Не могу, хозяин! Я тут немного занят!
— И чем же таким неотложным занят мой боевой друг? Жрешь, небось, опять?
— Обижаешь, хозяин! Я тут разбойника поймал!
— Да ну?! Эй, Вакула! Мой конь тут одного живьем, говорит, взял!
Поляне набежали сразу, обступили Шмеля. Руслан с Милой и войт Вакула подошли одновременно, протолкались к коню. Тот, и впрямь, правым копытом удерживал в лежачем положении невзрачного мужичонку. Разбойник хрипел и пытался вырваться, но Шмель лишь сильнее давил ему на грудь.
— Это же Степан!
— Тот, что в прошлом годе в болоте сгинул!
— Никак, за Светланой приходил…
— А вот уйдет ли… — переговаривались местные.
— Шмель, можешь отпускать. — негромко проговорил Руслан. Конь мгновенно повиновался. Вокруг послышался испуганный ропот: «С конем разговаривает! Волхв, али колдун, не иначе!». Вперед выступил Вакула.
— Поднимите его. — двое мужиков, в плечах не уже войта, вышли из общего круга и легко подняли плененного. Тот, увидев войта, обмяк и освободиться более не пытался, только озирался затравленно. — Как же это понимать, Степан? — спросил Вакула. — В прошлом лете ты ушел на охоту в лес и не вернулся. Не иначе, в болоте сгинул; и кушак твой там нашли. Мы, как положено, богам за тебя воздали, и что теперь? Теперь ты приходишь в ночи вместе с татями, что сжигают наши дома, убивают наших жен и крадут дочерей? — Мужики вокруг глухо заворчали, войт одним движением руки велел им замолчать, другим отослал женщин и детей. — И на что ты надеешься сейчас, Степан? Закон наш ты знаешь. К тому же для всех нас ты давно уже мертв. — Вакула отвел руку в сторону и чуть назад, кто-то вложил в нее нож. — Мы, поляне, люди тихие и незлобивые. От веку так повелось. Но если нас тронуть, то так вскинемся, не удержишь! А и дурак же ты, Степан… Гореть тебе в пекле! — с этими словами войт мощным ударом вскрыл Степану грудь, вырвал сердце, швырнул себе под ноги. — Нехай собаки твоими братьями будут, если не побрезгуют!
Мила спрятала лицо на груди у Руслана, ее трясло, и богатырь унес ее подальше от места казни.
— Хозяин, а как же я? — донесся вслед вопль Шмеля. — Меня сейчас стошнит!
— Иди сюда. Сейчас Вакула умоется и определит тебя на постой.
С огромным трудом Руслану удалось убедить Милу лечь в хате с женой Вакулы. Сам богатырь от удобств отказался и залез на сеновал. Заснул он сразу и ничего больше ему не снилось.
Глава 23
Поутру тело ныло и просило дальнейшего отдыха, но Руслан, стиснув зубы, заставил себя выйти во двор и хорошенько размяться с мечом. Разминался он до тех пор, пока в глазах не потемнело, а раны не закровоточили. Витязь доковылял до колодца, достал ведро воды, мимоходом отметив, что руки дрожат, вылил на себя. Доплелся до завалинки, едва чувствуя ноги, сел, долго тяжело дышал. Сидел, задумавшись о жизни своей. Вот лето уже жарит вовсю, подходит сенокосная пора, а Черноморд, как совершенно справедливо заметил в давешнем сне Рыбий Сын, как воровал девок, так и продолжает заниматься этим недобрым делом. И чего достиг он, Руслан-богатырь, за полгода, что скитается по всей Руси и даже за ее пределами? Ну, всяких разбойников поучил уму-разуму. Ну, в одиночку с вятичей дань взял. Вот намедни с древлянами сцепился, помог полянским пахарям. Друзей обрел, возлюбленную. И в то же время был часто бит, хотя всегда и выходил победителем. В ураган попадал, на змее катался, — чуть не спалил, ящерица летучая! — один раз был даже убит. Русалок видел, с лешим разговаривал, со жряками дрался, а с бабой-ягой за здорово живешь за одним столом сиживал, ел-пил — и ничего, жив остался. И черноморд этот тоже пока еще жив. Какой-то шибко извилистый путь получается до этого колдуна. Зимой казалось: все так просто, пойди да возьми того колдуна за бороду. А вышло как? Да неплохо, в общем-то вышло.
Мила вышла из избы, села рядом, обняла.
— Что, плохо тебе? — спросила участливо.
— Нет, все нормально. Не волнуйся, все будет хорошо. — вымученно улыбнулся Руслан.
— Пойдем, там хозяйка еды сготовила.
— Пойдем. — еле сдерживая рвущийся из груди стон, Руслан поднялся, опираясь на меч, пошатываясь, побрел вслед за Милой.
После завтрака Вакула привел какого-то сморщенного старичка, тот оказался местным лекарем-травником. Мила долго спорила с ним по поводу того, какими травами следует исцелять раненного в злой сече богатыря, ссылаясь на свой опыт врачевания Руслановых ран, дед усмехался в длинную белую бороду, но твердо стоял на своем. Наконец, Мила сдалась, и знахарь приступил к лечению.
Руслан сидел на завалинке в полудреме после стариковых отваров. К ранам его были приложены различные травы, весь торс, руки, ноги туго перетянуты чистыми тряпицами. Мила вышла, глянула на него, рассмеялась:
— Ты совсем как ряженый! Вот потеха-то! Кто б тебя сейчас видел, герой ты мой!
— Кому потеха, а кому не до смеха. — пробурчал Руслан.
С дальнего конца деревни послышался шум, гомон, радостные крики. Этот шум все приближался, приближался, пока перед изумленным богатырем не предстала странная процессия: хорошо знакомый воин невысокого роста и, на первый взгляд, вполне скромного телосложения, и за ним — толпа смутно знакомых девок. Глаза и Руслана, и вновь прибывшего витязя округлились одновременно.
— Вот так встреча! — произнесли богатыри хором. Руслан неуклюже встал, Лешак Попович подошел к нему, обнял.
— Тише, тише, задавишь, ведмедь! — поморщился от боли Руслан.
— Ты как здесь очутился, Лазоревич? — спросил Лешак. На лице его огромными резами было начертано неподдельное удивление. — Когда я твоих орлов в степи повстречал, они мне сказали, что оставили тебя у Черноморда во дворце, хозяина поджидать. И вдруг я тебя встречаю уже на Руси! Как это ты так быстро ездишь? Ну, что, побил колдуна?
— Нет, не побил пока. Вот опять еду в Таврику, не закончен еще наш с Черномордом разговор. А ты действительно моих другов повстречал?
— А то как же, понарошку, что ли? Девок не узнаешь, тобою освобожденных? А хлопцы у тебя боевые, то, что надо. Этот твой Рыбий Сын вообще меня чуть не зарубил. Представляешь? Приставил саблю к горлу и спрашивает: кто ты, мол, таков? Ну, я, понятно, представляюсь ему вежественно. А он мне не верит! Пока с волхвом не посоветовался, не хотел отпускать. Зато ночью, во тьме непроглядной, быка завалил! Да еще и из моего лука, представляешь? На звук, считай, что не глядя… Ну, в общем, взял я у них всех наших русских красавиц и повел до дому. А сегодня здесь, неподалеку, наткнулся на две телеги трупов. «Что, — спрашиваю, — моровое поветрие у вас, что ли, приключилось?». «Нет, — отвечает мне мужичок какой-то, — надысь в ночи древляне налетели, да их всех до единого заезжий добрый молодец и упокоил». Ну, тут уж мне любопытно сталось: кто ж это такой две дюжины ворогов за един присест нашинковал? Неужто Добрыня из греков воротился так скоро? Ну, поспешаю сюда — и встречаю тебя. Сильно тебе досталось? — Лешак враз посерьезнел.
— До свадьбы заживет… — усмехнулся было Руслан, и тут же на мгновение смущенно зарделся, кинув взгляд на Милу. Княжна скромно опустила глазки. Лешак раздвинул губы в усмешке.
— Эх, дела потом, все потом, а сегодня гулять будем! Есть-пить, веселиться! Только красавиц моих надобно как-нито устроить…
— Это мы сейчас сделаем, надоть только войта кликнуть… — сказал Руслан и заорал: — Эй, Вакула! Выходи, дело есть!
Из избы вылез войт, за ним семенил знахарь. Увидел Руслана на ногах, и аж затрясся:
— Никак тебе нельзя ходить, Руслан-богатырь! Я же рек: лежать не менее двух дней! Раны твои обширны, потребно их долго целить-заживлять…
— А, не переживай, отец, на мне все заживает, как на собаке…
— Ага, а с кем я не одну седмицу промучилась в корчме? — с напускной строгостью уперла руки в боки Мила.
— Зато Молчан меня на ноги за день-два ставил…
— Руслан, ваши знахарские проблемы потом решите. — напомнил о своем существовании Лешак. — Надо бы девок пристроить.
— Ах, да… — спохватился Руслан. — Вакула, вот доблестнейший богатырь земли Русской, Лешак, поповский сын. Он ведет на Русь девок из лихого полона. Надо бы на постой их определить.
Вакула, слегка обалдевший от нашествия столь могучих богатырей — Руслана он видел в деле, а о Лешаке вся земля слухами полнилась, — не нашелся, чего сказать, только коротко кивнул и пошел все устраивать.
После полудня справили тризну по погибшим родичам, и, чтобы долго не горевать, тут же закатили пир горой в честь богатырей, княжьей дочки и освобожденных полонянок. Стол ломился от снеди, произносились бесчисленные здравицы. Руслан, сознающий слабость своего тела, на мед-пиво особо не налегал, уделяя больше внимания жареным гусям да поросятам с хреном, но к вечеру от количества съеденного слегка осоловел. Лешак же ел-пил так, будто голодал по меньшей мере седмицу, при этом аппетит его не убывал и не пьянел богатырь совершенно. Девки раскраснелись, словно только что осознали свою свободу делать все, что душе угодно, некоторые смущенно заулыбались, а иные во всю строили глазки местным парням.
Близилась теплая, душистая короткая летняя ночь. Длинный стол уже наполовину опустел — блюд осталось четверть против того, что было сначала, а многие пировавшие расползлись спать по домам. Лешак с Русланом наперебой рассказывали друг другу свои приключения за последние полгода, не забывая где надо приврать для красного словца. Мила слушала обоих с широко раскрытыми глазами: как, оказывается, много всего произошло с ее возлюбленным после их последней встречи! Еще она отметила, что и Руслан, и Лешак привирают как-то по-странному: Руслан явно сочинял описания всяких чудес, происходивших вокруг него, навроде говорящей козы в горах Таврики, или трехголового змея, на котором они с Молчаном улетели с гор от землетряски. Лешак же явно преуменьшал собственные заслуги: «иду я как-то Корсуньским трактом, глядь: трое печенегов купчишку забижают…» и так далее в том же роде. Хотя ясно было, что попович рубился с гораздо большим числом врагов — где это видано, чтобы печенеги по трое нападали? Они обычно меньше, чем десятком на разбой не ходят. И хотя хорош и пригож собою весьма был Лешак, несмотря на возраст (ему было едва ли не в два раза больше лет, чем Руслану), не было для Милы во всем мире человека краше и доблестнее, чем Руслан.
К полуночи собрались было расходиться на отдых, но тут снова произошло непредвиденное: земля заходила ходуном, послышался приближающийся громоподобный конский топот. Остававшиеся за столом переглянулись, Лешак побледнел.
— Ва… Ва-ва… Ва-ва-ку-кулла — дрожащим голосом позвал он. — Спрячь меня скорее, ради всех богов! И вообще, меня тут нету и не было никогда!
Руслан посмотрел на старшего товарища с неподдельным удивлением:
— Лешак, ты чего? Перепил с отвычки, что ли? Сейчас мечи возьмем, встретим ночного гостя честь по чести…
Попович посмотрел на него, как на умалишенного.
— Ты спятил?! Это же Муромец! Узрит, что я не на заставе, сначала морду набьет, потом только разбираться станет…
— Авось не набьет… Да и прятаться тебе уже поздно: вот он, Илья, уже въезжает.
— Тебе-то что…
Сам огромный, на черном, как уголь битюге, Илья Жидовин по прозвищу Муромец влетел в весь. Осадил конем перед столом, огляделся. Хмыкнул, спешился.
— Исполать, люди добрые. — буркнул неприветливо.
— Исполать и тебе, славный богатырь. — первым отозвался войт Вакула. — Добро пожаловать, просим за стол, откушай, чем богаты. Я — Вакула, войт здешний.
— Благодарень. — ответствовал Муромец, садясь за стол рядом с бледным, как смерть, Лешаком, и придвигая к себе блюдо с четвертью теленка. Некоторое время Илья просто молча ел, не обращая ни малейшего внимания на замогильную тишину, повисшую над столом. Умяв достаточное, по его разумению, количество мяса, Илья выхлебал ковш пива, в который не менее половины ведра вошло, и обратился к Лешаку:
— Уж не болен ли ты, Лешак?
— Нет, нет, Илюша, что ты, здоров, аки бык.
— Нда? А чой-то ты бледный такой? И молчишь все время? Даже странно.
— Да… не спал давно, как раз почивать собирался, а тут вдруг и ты приехал.
— А скажи-ка ты мне, Лешак, — задушевно начал Илья, придвигая к себе заботливо наполненный кем-то ковш, — а что это ты тут, в дне пути от Киева, делаешь? Что не на заставе? — привыкший к долгому бессонному пути Илья «днем» величал время от рассвета до рассвета, либо от заката до заката.
Лешак уже вполне пришел в себя. Видя, что старшой, не отличающийся, в общем-то, кротким нравом, сразу морду бить не стал, а выясняет, что да как, он приободрился. Уговорить Муромца он всегда умел, грозный богатырь не поспевал за быстрой мыслью Лешака.
— Так вот, Илья, докладаю: на заставе я был, тебя с Добрыней поджидал, а тако же и ворогов всяких. Когда ни вы, ни вороги ко мне по неясным причинам не явились, пошел я искать подвигов на свою голову да земле нашей на славу. И пришел я тогда в степи печенежские…
— Рехнулся совсем, что ли? Жить надоело?! Один — к печенегам?
— Не перебивай. Я ж не напролом, а тихонько, осторожненько, еду так. Посматриваю, чего полезного свершить бы. Ну, и на восьмой день отыскал я в тех степях…
— Кучу печенегов. — уверенно закончил Муромец. — Одного не пойму, как же это ты жив остался?
Лешак, собиравшийся было рассказать правду, обиделся и принялся врать.
— Нет, не печенегов я там отыскал, Илюша. А нашел я там змия о семи головах, злобного не менее печенежской полутысячи. Долго бился я с ним, почитай, три дня и три ночи прошло к тому моменту, когда последняя голова этого чудища скатилась в сухой овраг. Утомился я сильно! Еще три дня и три ночи отсыпался после такого. А пробудился от того, что трясли меня немилосердно, да слезами горючими поливали. Открываю глаза, смотрю — мать честная! Девки!
Муромец недоверчиво хмыкнул:
— Врешь, небось, как обычно?
— Да ящер меня пронеси, коли вру! — выпучив глаза, с жаром воскликнул Попович. — Оказывается, змей тот до девок вельми охоч был, и натаскал он их к себе в пещеру много. Тут девки, значит, видят, что чудище домой не вертается, вылазят на свет божий — глядь, змей без голов кверху лапами валяется, а поодаль удалой молодец, — чуть поклонился Лешак, — без движения лежит. И давай они тогда меня оплакивать, слезы проливать. Ну а когда уж я проснулся, то-то радости было! И повел я их тогда по домам, пока в этой веси, где мы ночевать собрались, тебя не повстречали.
— Все наврал. — проворчал Илья. — Пещеру какую-то в степи отыскал со змеем многоголовым…Ну, и где они, эти твои девки?
— Да вот же они сидят! — пожав плечами, показал Лешак на левую сторону стола. — Только поболее их, вообще-то. Наверное, половина спать разбежалась.
Илья покачал головой, потом кивнул, крякнул, поднялся. Заметил, наконец, Руслана. Молодой богатырь за все это время не проронил ни слова. Теперь поклонился.
— Здрав будь, Илья-богатырь.
— И тебе не хворать. — буркнул Муромец. — Из младшей, что ль, дружины? Как звать?
— Руслан.
— Руслан, Руслан… Где-то слышал. А! Не за тебя ли Владимир наш князь дочку свою просватал?
Руслан потупил взор, но тут вмешалась Мила.
— За него, за него. А я та самая дочка и есть. Милой меня кличут.
Муромец посмотрел на нее внимательно и медленно сел на место. Осушил еще один ковш, помотал головой.
— Ничего не понимаю! А ты-то, княжна, как здесь оказалась?
— Про то долго сказывать, — пожала плечами Мила, а ты, поди, устал с дороги…
— И то верно. — Муромец вновь поднялся. — Эй, как тебя… Вакула! Кажи, где тут сеновал…
Остальные тоже вскорости разошлись почивать. Руслан договорился с Лешаком, чтобы тот проводил Милу до Киева и сдал на руки отцу.
— А сам как? — спросил Лешак.
— А так. Пока Черноморда не поймаю — не бывать мне в Киеве! — ответил Руслан.
Мила вышла из избы, села рядом, обняла.
— Что, плохо тебе? — спросила участливо.
— Нет, все нормально. Не волнуйся, все будет хорошо. — вымученно улыбнулся Руслан.
— Пойдем, там хозяйка еды сготовила.
— Пойдем. — еле сдерживая рвущийся из груди стон, Руслан поднялся, опираясь на меч, пошатываясь, побрел вслед за Милой.
После завтрака Вакула привел какого-то сморщенного старичка, тот оказался местным лекарем-травником. Мила долго спорила с ним по поводу того, какими травами следует исцелять раненного в злой сече богатыря, ссылаясь на свой опыт врачевания Руслановых ран, дед усмехался в длинную белую бороду, но твердо стоял на своем. Наконец, Мила сдалась, и знахарь приступил к лечению.
Руслан сидел на завалинке в полудреме после стариковых отваров. К ранам его были приложены различные травы, весь торс, руки, ноги туго перетянуты чистыми тряпицами. Мила вышла, глянула на него, рассмеялась:
— Ты совсем как ряженый! Вот потеха-то! Кто б тебя сейчас видел, герой ты мой!
— Кому потеха, а кому не до смеха. — пробурчал Руслан.
С дальнего конца деревни послышался шум, гомон, радостные крики. Этот шум все приближался, приближался, пока перед изумленным богатырем не предстала странная процессия: хорошо знакомый воин невысокого роста и, на первый взгляд, вполне скромного телосложения, и за ним — толпа смутно знакомых девок. Глаза и Руслана, и вновь прибывшего витязя округлились одновременно.
— Вот так встреча! — произнесли богатыри хором. Руслан неуклюже встал, Лешак Попович подошел к нему, обнял.
— Тише, тише, задавишь, ведмедь! — поморщился от боли Руслан.
— Ты как здесь очутился, Лазоревич? — спросил Лешак. На лице его огромными резами было начертано неподдельное удивление. — Когда я твоих орлов в степи повстречал, они мне сказали, что оставили тебя у Черноморда во дворце, хозяина поджидать. И вдруг я тебя встречаю уже на Руси! Как это ты так быстро ездишь? Ну, что, побил колдуна?
— Нет, не побил пока. Вот опять еду в Таврику, не закончен еще наш с Черномордом разговор. А ты действительно моих другов повстречал?
— А то как же, понарошку, что ли? Девок не узнаешь, тобою освобожденных? А хлопцы у тебя боевые, то, что надо. Этот твой Рыбий Сын вообще меня чуть не зарубил. Представляешь? Приставил саблю к горлу и спрашивает: кто ты, мол, таков? Ну, я, понятно, представляюсь ему вежественно. А он мне не верит! Пока с волхвом не посоветовался, не хотел отпускать. Зато ночью, во тьме непроглядной, быка завалил! Да еще и из моего лука, представляешь? На звук, считай, что не глядя… Ну, в общем, взял я у них всех наших русских красавиц и повел до дому. А сегодня здесь, неподалеку, наткнулся на две телеги трупов. «Что, — спрашиваю, — моровое поветрие у вас, что ли, приключилось?». «Нет, — отвечает мне мужичок какой-то, — надысь в ночи древляне налетели, да их всех до единого заезжий добрый молодец и упокоил». Ну, тут уж мне любопытно сталось: кто ж это такой две дюжины ворогов за един присест нашинковал? Неужто Добрыня из греков воротился так скоро? Ну, поспешаю сюда — и встречаю тебя. Сильно тебе досталось? — Лешак враз посерьезнел.
— До свадьбы заживет… — усмехнулся было Руслан, и тут же на мгновение смущенно зарделся, кинув взгляд на Милу. Княжна скромно опустила глазки. Лешак раздвинул губы в усмешке.
— Эх, дела потом, все потом, а сегодня гулять будем! Есть-пить, веселиться! Только красавиц моих надобно как-нито устроить…
— Это мы сейчас сделаем, надоть только войта кликнуть… — сказал Руслан и заорал: — Эй, Вакула! Выходи, дело есть!
Из избы вылез войт, за ним семенил знахарь. Увидел Руслана на ногах, и аж затрясся:
— Никак тебе нельзя ходить, Руслан-богатырь! Я же рек: лежать не менее двух дней! Раны твои обширны, потребно их долго целить-заживлять…
— А, не переживай, отец, на мне все заживает, как на собаке…
— Ага, а с кем я не одну седмицу промучилась в корчме? — с напускной строгостью уперла руки в боки Мила.
— Зато Молчан меня на ноги за день-два ставил…
— Руслан, ваши знахарские проблемы потом решите. — напомнил о своем существовании Лешак. — Надо бы девок пристроить.
— Ах, да… — спохватился Руслан. — Вакула, вот доблестнейший богатырь земли Русской, Лешак, поповский сын. Он ведет на Русь девок из лихого полона. Надо бы на постой их определить.
Вакула, слегка обалдевший от нашествия столь могучих богатырей — Руслана он видел в деле, а о Лешаке вся земля слухами полнилась, — не нашелся, чего сказать, только коротко кивнул и пошел все устраивать.
После полудня справили тризну по погибшим родичам, и, чтобы долго не горевать, тут же закатили пир горой в честь богатырей, княжьей дочки и освобожденных полонянок. Стол ломился от снеди, произносились бесчисленные здравицы. Руслан, сознающий слабость своего тела, на мед-пиво особо не налегал, уделяя больше внимания жареным гусям да поросятам с хреном, но к вечеру от количества съеденного слегка осоловел. Лешак же ел-пил так, будто голодал по меньшей мере седмицу, при этом аппетит его не убывал и не пьянел богатырь совершенно. Девки раскраснелись, словно только что осознали свою свободу делать все, что душе угодно, некоторые смущенно заулыбались, а иные во всю строили глазки местным парням.
Близилась теплая, душистая короткая летняя ночь. Длинный стол уже наполовину опустел — блюд осталось четверть против того, что было сначала, а многие пировавшие расползлись спать по домам. Лешак с Русланом наперебой рассказывали друг другу свои приключения за последние полгода, не забывая где надо приврать для красного словца. Мила слушала обоих с широко раскрытыми глазами: как, оказывается, много всего произошло с ее возлюбленным после их последней встречи! Еще она отметила, что и Руслан, и Лешак привирают как-то по-странному: Руслан явно сочинял описания всяких чудес, происходивших вокруг него, навроде говорящей козы в горах Таврики, или трехголового змея, на котором они с Молчаном улетели с гор от землетряски. Лешак же явно преуменьшал собственные заслуги: «иду я как-то Корсуньским трактом, глядь: трое печенегов купчишку забижают…» и так далее в том же роде. Хотя ясно было, что попович рубился с гораздо большим числом врагов — где это видано, чтобы печенеги по трое нападали? Они обычно меньше, чем десятком на разбой не ходят. И хотя хорош и пригож собою весьма был Лешак, несмотря на возраст (ему было едва ли не в два раза больше лет, чем Руслану), не было для Милы во всем мире человека краше и доблестнее, чем Руслан.
К полуночи собрались было расходиться на отдых, но тут снова произошло непредвиденное: земля заходила ходуном, послышался приближающийся громоподобный конский топот. Остававшиеся за столом переглянулись, Лешак побледнел.
— Ва… Ва-ва… Ва-ва-ку-кулла — дрожащим голосом позвал он. — Спрячь меня скорее, ради всех богов! И вообще, меня тут нету и не было никогда!
Руслан посмотрел на старшего товарища с неподдельным удивлением:
— Лешак, ты чего? Перепил с отвычки, что ли? Сейчас мечи возьмем, встретим ночного гостя честь по чести…
Попович посмотрел на него, как на умалишенного.
— Ты спятил?! Это же Муромец! Узрит, что я не на заставе, сначала морду набьет, потом только разбираться станет…
— Авось не набьет… Да и прятаться тебе уже поздно: вот он, Илья, уже въезжает.
— Тебе-то что…
Сам огромный, на черном, как уголь битюге, Илья Жидовин по прозвищу Муромец влетел в весь. Осадил конем перед столом, огляделся. Хмыкнул, спешился.
— Исполать, люди добрые. — буркнул неприветливо.
— Исполать и тебе, славный богатырь. — первым отозвался войт Вакула. — Добро пожаловать, просим за стол, откушай, чем богаты. Я — Вакула, войт здешний.
— Благодарень. — ответствовал Муромец, садясь за стол рядом с бледным, как смерть, Лешаком, и придвигая к себе блюдо с четвертью теленка. Некоторое время Илья просто молча ел, не обращая ни малейшего внимания на замогильную тишину, повисшую над столом. Умяв достаточное, по его разумению, количество мяса, Илья выхлебал ковш пива, в который не менее половины ведра вошло, и обратился к Лешаку:
— Уж не болен ли ты, Лешак?
— Нет, нет, Илюша, что ты, здоров, аки бык.
— Нда? А чой-то ты бледный такой? И молчишь все время? Даже странно.
— Да… не спал давно, как раз почивать собирался, а тут вдруг и ты приехал.
— А скажи-ка ты мне, Лешак, — задушевно начал Илья, придвигая к себе заботливо наполненный кем-то ковш, — а что это ты тут, в дне пути от Киева, делаешь? Что не на заставе? — привыкший к долгому бессонному пути Илья «днем» величал время от рассвета до рассвета, либо от заката до заката.
Лешак уже вполне пришел в себя. Видя, что старшой, не отличающийся, в общем-то, кротким нравом, сразу морду бить не стал, а выясняет, что да как, он приободрился. Уговорить Муромца он всегда умел, грозный богатырь не поспевал за быстрой мыслью Лешака.
— Так вот, Илья, докладаю: на заставе я был, тебя с Добрыней поджидал, а тако же и ворогов всяких. Когда ни вы, ни вороги ко мне по неясным причинам не явились, пошел я искать подвигов на свою голову да земле нашей на славу. И пришел я тогда в степи печенежские…
— Рехнулся совсем, что ли? Жить надоело?! Один — к печенегам?
— Не перебивай. Я ж не напролом, а тихонько, осторожненько, еду так. Посматриваю, чего полезного свершить бы. Ну, и на восьмой день отыскал я в тех степях…
— Кучу печенегов. — уверенно закончил Муромец. — Одного не пойму, как же это ты жив остался?
Лешак, собиравшийся было рассказать правду, обиделся и принялся врать.
— Нет, не печенегов я там отыскал, Илюша. А нашел я там змия о семи головах, злобного не менее печенежской полутысячи. Долго бился я с ним, почитай, три дня и три ночи прошло к тому моменту, когда последняя голова этого чудища скатилась в сухой овраг. Утомился я сильно! Еще три дня и три ночи отсыпался после такого. А пробудился от того, что трясли меня немилосердно, да слезами горючими поливали. Открываю глаза, смотрю — мать честная! Девки!
Муромец недоверчиво хмыкнул:
— Врешь, небось, как обычно?
— Да ящер меня пронеси, коли вру! — выпучив глаза, с жаром воскликнул Попович. — Оказывается, змей тот до девок вельми охоч был, и натаскал он их к себе в пещеру много. Тут девки, значит, видят, что чудище домой не вертается, вылазят на свет божий — глядь, змей без голов кверху лапами валяется, а поодаль удалой молодец, — чуть поклонился Лешак, — без движения лежит. И давай они тогда меня оплакивать, слезы проливать. Ну а когда уж я проснулся, то-то радости было! И повел я их тогда по домам, пока в этой веси, где мы ночевать собрались, тебя не повстречали.
— Все наврал. — проворчал Илья. — Пещеру какую-то в степи отыскал со змеем многоголовым…Ну, и где они, эти твои девки?
— Да вот же они сидят! — пожав плечами, показал Лешак на левую сторону стола. — Только поболее их, вообще-то. Наверное, половина спать разбежалась.
Илья покачал головой, потом кивнул, крякнул, поднялся. Заметил, наконец, Руслана. Молодой богатырь за все это время не проронил ни слова. Теперь поклонился.
— Здрав будь, Илья-богатырь.
— И тебе не хворать. — буркнул Муромец. — Из младшей, что ль, дружины? Как звать?
— Руслан.
— Руслан, Руслан… Где-то слышал. А! Не за тебя ли Владимир наш князь дочку свою просватал?
Руслан потупил взор, но тут вмешалась Мила.
— За него, за него. А я та самая дочка и есть. Милой меня кличут.
Муромец посмотрел на нее внимательно и медленно сел на место. Осушил еще один ковш, помотал головой.
— Ничего не понимаю! А ты-то, княжна, как здесь оказалась?
— Про то долго сказывать, — пожала плечами Мила, а ты, поди, устал с дороги…
— И то верно. — Муромец вновь поднялся. — Эй, как тебя… Вакула! Кажи, где тут сеновал…
Остальные тоже вскорости разошлись почивать. Руслан договорился с Лешаком, чтобы тот проводил Милу до Киева и сдал на руки отцу.
— А сам как? — спросил Лешак.
— А так. Пока Черноморда не поймаю — не бывать мне в Киеве! — ответил Руслан.
Глава 24
— Провалиться мне на этом месте!!! Сколько же можно?! — бесновался Рыбий Сын, глядя на бесчувственное девичье тело. На сей раз жертва была задушена. В запальчивости он рванул меч из ножен, глаза его налились кровью.
— Нет!!! — рванулась к нему Фатима, но Молчан жестом остановил ее
— Буду в час по девке убивать, пока эта тварь, что по ночам злодействует, не сознается! — заорал Рыбий Сын.
— Ты это чего? — угрюмо спросил его Молчан. В голосе волхва послышались угрожающие нотки. — Решил по-быстрому за убийцей работу доделать?! И чем ты тогда лучше? — в руках его появился посох. — Так отделаю, не посмотрю, что друг!
— Может, ты предложишь лучший выход? Тогда предлагай побыстрее, а то все равно не пройдет и месяца, как нам некого станет провожать.
— Колдовство это, злое колдовство, и как его побороть — это еще придумать надобно. Все это мы сейчас обмозгуем. Предлагаю не двигаться с места, пока убивца не найдем. Заодно и бабы отдохнут, загоняли мы их совсем по этим степям. То ли дело было с Русланом путешествовать — то ураганом подхватит, то на змее… Легко и быстро…
— И как это мы будем искать злодея?
— Это будет непросто. Мне нужно подготовиться. Вели пока девкам пожрать чего сготовить, а я делом займусь.
Молчан достал из мешка прихваченную у Черноморда книгу, отошел с ней в сторонку, стал внимательно просматривать, бережно переворачивая страницы. Потом нашел нужное место, принялся читать. Читал он все утро, отвлекшись только на завтрак, когда Фатима робко позвала его к костру. Да и ел он как-то рассеянно, все мысли его были там, в книге. Наконец, Молчан закрыл огромный том, бережно спрятал в мешок и подошел к другу.
— Рыбий Сын, дружище, будь так добр, дай мне твой нож. — произнес волхв ровным голосом. Он был собран, сосредоточен, лицо его не выражало ничего.
— Зачем? — удивился Рыбий Сын. — Ты почитал книгу, понял, что ничего не получится, и от такого позора решил зарезаться, чтоб не долго мучиться?
— Дай мне нож. Сейчас не время для шуток.
Рыбий Сын пожал плечами, но нож дал. Молчан принял его, взял деревянную плошку, подошел к убитой девушке. Сделал надрез под левой грудью несчастной, собрал в плошку кровь, залепил порез каким-то листом. Затем снова отошел в сторону, движением руки зажег свой неугасимый огонь. Сел рядом, долго смотрел на пламя, шепча какие-то слова и держа плошку с кровью перед собой. Потом пропел несколько стихов на наречии, которое Рыбий Сын совершенно не понял, несмотря на то, что крутил в свое время «птичий клюв» Русланова оберега. Волхв побормотал еще что-то, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Рыбий Сын пристально глядел на него, полонянки с плачем готовили свою подругу в последний путь. Наконец, с резким гортанным вскриком Молчан выплеснул кровь в огонь и закрыл глаза.
Он ожидал увидеть злобного колдуна навроде того же Черноморда, что подобно шакалу крадется за ними по пятам, забирая по человеческой жизни каждую ночь. Но совершенно для себя неожиданно увидел он то, что происходило у него за спиной: вот сидит Рыбий Сын, вот хлопочут девки… Стоп. И словенин, и девки, включая убитую, как бы отливают зеленовато-голубым сиянием. Но одна из них светилась кроваво-красным цветом. Она и была убийцей. Молчан медленно открыл глаза, встал, едва ощущая свое тело — волшба высосала из него немало сил, поднял обличающий перст и, пошатываясь, сделал шаг, другой, третий… Рыбий Сын на всякий случай тоже встал, пошел рядом с другом. Молчан подошел к той, что в колдовском видении светилась красным, указал на нее и прохрипел:
— Это она. Она убила всех. — после чего силы оставили его окончательно и он упал.
Под лиловым солнцем росли оранжевые березы с синей листвой. Белые олени грациозно перелетали с ветки на ветку, золоточешуйчатые птицы весело плескались в зеленом ручье, а красно-черные рыбы шуршали в высокой голубой траве. Воздух же нестерпимо пах уксусом…
Молчан с усилием открыл глаза. Первым его открытием стало то, что небо по-прежнему голубое. Вторым — то, что некто без лица держит у него под носом тряпицу, смоченную в уксусе. Потом он узнал странную девушку с занавешенным лицом, которая в последние дни всеми правдами и неправдами старалась держаться поближе к Рыбьему Сыну.
— О, Аллах услышал мою молитву! — воскликнула она. — Ты очнулся, почтенный суфий!
— Воды… — попросил волхв. Девушка тут же поднесла к его губам бурдюк с водой. Молчан сделал пять долгих жадных глотков, попытался подняться. — Состояние такое, будто на мне седмицу подряд воду возили. — проворчал он, стиснул зубы и рывком вскочил на ноги. Мир завертелся перед глазами, и, если бы не все та же девушка, он снова упал бы. Попытался сделать хоть один шаг, получилось плоховато. — Нет, все же лучше я пока посижу. — покачал головой он. — А ты… как тебя зовут?
— Фатима, господин.
— Фатима, позови сюда Рыбьего Сына.
— Слушаю и повинуюсь, господин. — поклонилась девушка и убежала. «Откуда в них такая покорность и забитость? — подумал рассеянно Молчан. — Нашей бабе поди скажи вот так, мол, поди быстро сюда, да принеси мне того-то и сего-то. Если ты не боярин, а она не холопка, сильно рискуешь ухватом схлопотать промеж ушей…».
— Ну что, проснулся? — лицо воина еще несколько расплывалось, но Молчан видел окружающее все отчетливее и отчетливее.
— Да. Она не убежала?
— Попробовала бы она… — недобро ухмыльнулся Рыбий Сын. — Ничего не говорит, все молчит. Я пока особо ее не допрашивал, тебя ждал.
— Добро. Дай мне мой мешок. Так, теперь помоги добраться до костра и принеси потом котел, в котором девки похлебку варят.
— С водой?
— Да.
Когда вода закипела, волхв начал кидать в котел травы, что-то шепча при этом. Фатима, повинуясь указаниям Рыбьего Сына, не отходила от него ни на шаг. Вскоре целебный отвар был готов. Молчан подождал, пока он чуть остынет, затем вздохнул и залпом выпил содержимое.
— Вот так-то оно бывает, когда с утра пораньше слишком много колдуешь! — сказал Молчан Фатиме, не произнесшей за все это время более ни слова. Затем без посторонней помощи волхв поднялся на ноги и, все еще пошатываясь и опираясь на посох, пошел туда, где полонянки тесно обступили убийцу трех их подруг. С каждым шагом он все сильнее ощущал, как вливается в него сила, и, подойдя к грозно ворчавшим девкам, Молчан чувствовал себя так, словно только что пробудился после дюжины часов спокойного сна.
— Вот теперь поговорим. — произнес он, в упор глядя на убийцу. Девушка затравленно озиралась.
— В молчанку играет. — прокомментировал Рыбий Сын.
— А пусть ее. Сейчас я дурман-травы заварю, она нам все расскажет! — спокойно произнес Молчан, глядя на убийцу.
Неизвестно, что сподвигло преступницу заговорить — страх, расчет на милосердие или какая другая причина, но она заговорила.
— Мне совершенно неважно, что вы обо мне думаете, потому что я давно уже мертва. Иногда мне жаль этих девочек, что я убила, иногда — плевать. Чаще — плевать, потому что о чем может сожалеть та, кто вручила свою жизнь богине? Все в руках богов, а в моем случае — в руках одной-единственной богини.
Пяти лет от роду мои нищие родители продали меня в храм. Выросла я, не помышляя ни о чем, кроме как о Служении Великой Матери. Ни к чему вам, мнящим себя великими радетелями за счастье людское, знать где, кому, и как я служила. Как-то, уже после того, как мне исполнилось семнадцать лет, пошла я поутру к колодцу за водой. Вдруг из колодца выпрыгнул ужасный бородатый карлик, и, не успела я сообразить, что происходит, как оказалась уже под облаками. Между небом и землей было очень холодно, а летели мы долго, так что к тому времени, когда достигли мы обиталища этого чернорожего демона, я порядком замерзла… Потом… Неважно, что было потом. Но в какой-то момент терпение мое лопнуло, и я решила убить моего мучителя. Но он был могущественным колдуном, и я поняла, что своими силами мне его не одолеть. Тогда я обратилась к своей богине, и умоляла помочь мне. Она согласилась, но в обмен на мою жизнь. Я согласилась, не раздумывая: что может быть лучше, чем вручить свою жизнь в мудрые руки Вечной?! Богиня велела мне готовиться к священному акту убийства: сам карлик тоже должен был быть принесен в жертву моей покровительнице. Двенадцать дней и ночей выполняла я ритуалы, готовясь исполнить волю богини. Но на тринадцатый день, вечером которого этот ничтожный колдун, возомнивший себя властелином мира и вершителем человеческих судеб, должен был умереть, во дворец ворвалась орда диких варваров. Во что превратился дворец, вы видели. Сам же колдун улетел сразу же после побоища. Убивать мне стало некого, и тогда я дерзнула вновь воззвать к своей богине. Гнев ее был страшен! Я не надеялась пережить те страшные боли, которые она на меня наслала. Но вдруг она сменила ярость на милость, и велела мне принести ей в жертву десять девушек, моих товарок, в срок до окончания лета. После этого Богиня обещала снова вернуть мне свободу, а до тех пор я — это она во плоти! — тут прежде бесцветный голос равнодушной ко всему бывшей жрицы неведомой богини вдруг наполнился силой, в нем зазвенела сталь, и никто не успел ничего предпринять, как глаза пленницы полыхнули нестерпимым синим светом. Страшная сила подняла в воздух всех, кто стоял рядом, и швырнула на два-три десятка шагов.
— Во дела! — опешил Молчан, утирая разбитый нос и глядя на воплощение неведомо кого круглыми от удивления глазами.
— Зря мы трепались столько, — сказал, вставая, Рыбий Сын. В деснице он уже сжимал позаимствованный у Черноморда меч. — Надо было сразу голову долой…
— Нет!!! — рванулась к нему Фатима, но Молчан жестом остановил ее
— Буду в час по девке убивать, пока эта тварь, что по ночам злодействует, не сознается! — заорал Рыбий Сын.
— Ты это чего? — угрюмо спросил его Молчан. В голосе волхва послышались угрожающие нотки. — Решил по-быстрому за убийцей работу доделать?! И чем ты тогда лучше? — в руках его появился посох. — Так отделаю, не посмотрю, что друг!
— Может, ты предложишь лучший выход? Тогда предлагай побыстрее, а то все равно не пройдет и месяца, как нам некого станет провожать.
— Колдовство это, злое колдовство, и как его побороть — это еще придумать надобно. Все это мы сейчас обмозгуем. Предлагаю не двигаться с места, пока убивца не найдем. Заодно и бабы отдохнут, загоняли мы их совсем по этим степям. То ли дело было с Русланом путешествовать — то ураганом подхватит, то на змее… Легко и быстро…
— И как это мы будем искать злодея?
— Это будет непросто. Мне нужно подготовиться. Вели пока девкам пожрать чего сготовить, а я делом займусь.
Молчан достал из мешка прихваченную у Черноморда книгу, отошел с ней в сторонку, стал внимательно просматривать, бережно переворачивая страницы. Потом нашел нужное место, принялся читать. Читал он все утро, отвлекшись только на завтрак, когда Фатима робко позвала его к костру. Да и ел он как-то рассеянно, все мысли его были там, в книге. Наконец, Молчан закрыл огромный том, бережно спрятал в мешок и подошел к другу.
— Рыбий Сын, дружище, будь так добр, дай мне твой нож. — произнес волхв ровным голосом. Он был собран, сосредоточен, лицо его не выражало ничего.
— Зачем? — удивился Рыбий Сын. — Ты почитал книгу, понял, что ничего не получится, и от такого позора решил зарезаться, чтоб не долго мучиться?
— Дай мне нож. Сейчас не время для шуток.
Рыбий Сын пожал плечами, но нож дал. Молчан принял его, взял деревянную плошку, подошел к убитой девушке. Сделал надрез под левой грудью несчастной, собрал в плошку кровь, залепил порез каким-то листом. Затем снова отошел в сторону, движением руки зажег свой неугасимый огонь. Сел рядом, долго смотрел на пламя, шепча какие-то слова и держа плошку с кровью перед собой. Потом пропел несколько стихов на наречии, которое Рыбий Сын совершенно не понял, несмотря на то, что крутил в свое время «птичий клюв» Русланова оберега. Волхв побормотал еще что-то, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Рыбий Сын пристально глядел на него, полонянки с плачем готовили свою подругу в последний путь. Наконец, с резким гортанным вскриком Молчан выплеснул кровь в огонь и закрыл глаза.
Он ожидал увидеть злобного колдуна навроде того же Черноморда, что подобно шакалу крадется за ними по пятам, забирая по человеческой жизни каждую ночь. Но совершенно для себя неожиданно увидел он то, что происходило у него за спиной: вот сидит Рыбий Сын, вот хлопочут девки… Стоп. И словенин, и девки, включая убитую, как бы отливают зеленовато-голубым сиянием. Но одна из них светилась кроваво-красным цветом. Она и была убийцей. Молчан медленно открыл глаза, встал, едва ощущая свое тело — волшба высосала из него немало сил, поднял обличающий перст и, пошатываясь, сделал шаг, другой, третий… Рыбий Сын на всякий случай тоже встал, пошел рядом с другом. Молчан подошел к той, что в колдовском видении светилась красным, указал на нее и прохрипел:
— Это она. Она убила всех. — после чего силы оставили его окончательно и он упал.
Под лиловым солнцем росли оранжевые березы с синей листвой. Белые олени грациозно перелетали с ветки на ветку, золоточешуйчатые птицы весело плескались в зеленом ручье, а красно-черные рыбы шуршали в высокой голубой траве. Воздух же нестерпимо пах уксусом…
Молчан с усилием открыл глаза. Первым его открытием стало то, что небо по-прежнему голубое. Вторым — то, что некто без лица держит у него под носом тряпицу, смоченную в уксусе. Потом он узнал странную девушку с занавешенным лицом, которая в последние дни всеми правдами и неправдами старалась держаться поближе к Рыбьему Сыну.
— О, Аллах услышал мою молитву! — воскликнула она. — Ты очнулся, почтенный суфий!
— Воды… — попросил волхв. Девушка тут же поднесла к его губам бурдюк с водой. Молчан сделал пять долгих жадных глотков, попытался подняться. — Состояние такое, будто на мне седмицу подряд воду возили. — проворчал он, стиснул зубы и рывком вскочил на ноги. Мир завертелся перед глазами, и, если бы не все та же девушка, он снова упал бы. Попытался сделать хоть один шаг, получилось плоховато. — Нет, все же лучше я пока посижу. — покачал головой он. — А ты… как тебя зовут?
— Фатима, господин.
— Фатима, позови сюда Рыбьего Сына.
— Слушаю и повинуюсь, господин. — поклонилась девушка и убежала. «Откуда в них такая покорность и забитость? — подумал рассеянно Молчан. — Нашей бабе поди скажи вот так, мол, поди быстро сюда, да принеси мне того-то и сего-то. Если ты не боярин, а она не холопка, сильно рискуешь ухватом схлопотать промеж ушей…».
— Ну что, проснулся? — лицо воина еще несколько расплывалось, но Молчан видел окружающее все отчетливее и отчетливее.
— Да. Она не убежала?
— Попробовала бы она… — недобро ухмыльнулся Рыбий Сын. — Ничего не говорит, все молчит. Я пока особо ее не допрашивал, тебя ждал.
— Добро. Дай мне мой мешок. Так, теперь помоги добраться до костра и принеси потом котел, в котором девки похлебку варят.
— С водой?
— Да.
Когда вода закипела, волхв начал кидать в котел травы, что-то шепча при этом. Фатима, повинуясь указаниям Рыбьего Сына, не отходила от него ни на шаг. Вскоре целебный отвар был готов. Молчан подождал, пока он чуть остынет, затем вздохнул и залпом выпил содержимое.
— Вот так-то оно бывает, когда с утра пораньше слишком много колдуешь! — сказал Молчан Фатиме, не произнесшей за все это время более ни слова. Затем без посторонней помощи волхв поднялся на ноги и, все еще пошатываясь и опираясь на посох, пошел туда, где полонянки тесно обступили убийцу трех их подруг. С каждым шагом он все сильнее ощущал, как вливается в него сила, и, подойдя к грозно ворчавшим девкам, Молчан чувствовал себя так, словно только что пробудился после дюжины часов спокойного сна.
— Вот теперь поговорим. — произнес он, в упор глядя на убийцу. Девушка затравленно озиралась.
— В молчанку играет. — прокомментировал Рыбий Сын.
— А пусть ее. Сейчас я дурман-травы заварю, она нам все расскажет! — спокойно произнес Молчан, глядя на убийцу.
Неизвестно, что сподвигло преступницу заговорить — страх, расчет на милосердие или какая другая причина, но она заговорила.
— Мне совершенно неважно, что вы обо мне думаете, потому что я давно уже мертва. Иногда мне жаль этих девочек, что я убила, иногда — плевать. Чаще — плевать, потому что о чем может сожалеть та, кто вручила свою жизнь богине? Все в руках богов, а в моем случае — в руках одной-единственной богини.
Пяти лет от роду мои нищие родители продали меня в храм. Выросла я, не помышляя ни о чем, кроме как о Служении Великой Матери. Ни к чему вам, мнящим себя великими радетелями за счастье людское, знать где, кому, и как я служила. Как-то, уже после того, как мне исполнилось семнадцать лет, пошла я поутру к колодцу за водой. Вдруг из колодца выпрыгнул ужасный бородатый карлик, и, не успела я сообразить, что происходит, как оказалась уже под облаками. Между небом и землей было очень холодно, а летели мы долго, так что к тому времени, когда достигли мы обиталища этого чернорожего демона, я порядком замерзла… Потом… Неважно, что было потом. Но в какой-то момент терпение мое лопнуло, и я решила убить моего мучителя. Но он был могущественным колдуном, и я поняла, что своими силами мне его не одолеть. Тогда я обратилась к своей богине, и умоляла помочь мне. Она согласилась, но в обмен на мою жизнь. Я согласилась, не раздумывая: что может быть лучше, чем вручить свою жизнь в мудрые руки Вечной?! Богиня велела мне готовиться к священному акту убийства: сам карлик тоже должен был быть принесен в жертву моей покровительнице. Двенадцать дней и ночей выполняла я ритуалы, готовясь исполнить волю богини. Но на тринадцатый день, вечером которого этот ничтожный колдун, возомнивший себя властелином мира и вершителем человеческих судеб, должен был умереть, во дворец ворвалась орда диких варваров. Во что превратился дворец, вы видели. Сам же колдун улетел сразу же после побоища. Убивать мне стало некого, и тогда я дерзнула вновь воззвать к своей богине. Гнев ее был страшен! Я не надеялась пережить те страшные боли, которые она на меня наслала. Но вдруг она сменила ярость на милость, и велела мне принести ей в жертву десять девушек, моих товарок, в срок до окончания лета. После этого Богиня обещала снова вернуть мне свободу, а до тех пор я — это она во плоти! — тут прежде бесцветный голос равнодушной ко всему бывшей жрицы неведомой богини вдруг наполнился силой, в нем зазвенела сталь, и никто не успел ничего предпринять, как глаза пленницы полыхнули нестерпимым синим светом. Страшная сила подняла в воздух всех, кто стоял рядом, и швырнула на два-три десятка шагов.
— Во дела! — опешил Молчан, утирая разбитый нос и глядя на воплощение неведомо кого круглыми от удивления глазами.
— Зря мы трепались столько, — сказал, вставая, Рыбий Сын. В деснице он уже сжимал позаимствованный у Черноморда меч. — Надо было сразу голову долой…