Страница:
Глава 38
Допоздна друзья сидели у костра, пили нежданно-негаданно захваченное у печенегов вино — не иначе, те незадолго до битвы ограбили какой-нибудь купеческий обоз. Сперва Руслан рассказывал о своих приключениях на дне морском, а сам все никак не мог поверить в реальность происходящего.
— Я же сам видел, как ты пал, пронзенный ножом в сердце! — воскликнул богатырь, обращаясь к Рыбьему Сыну.
— На самом деле, ему просто сказочно повезло. — сказал, смеясь, Молчан. — Соль в том, что у нашего друга все наоборот, не как у прочих людей. Сердце справа, печень слева, и так далее. Почему так — кто знает? Каприз богов… Так что, будь у него сердце на месте, никакие травы не помогли бы! А я, как в себя пришел… вернее, меня обалдуи наши растормошили, пошел к морю, — оно уже почти стихло к тому времени, — ополоснулся, и от холодной воды совсем очухался. Посмотрел, сколько мы трупов наворотили, и аж сам испугался. Если интересно: на нас напало двести тридцать четыре человека, и ни один не ушел живым! Это те, кого я сосчитал, а близнецы клянутся, что никого не упустили. Вот, и пошел я его искать. — он указал кивком на словенина. — И нашел. Смотрю, гора тел шевелится. Разгреб — вот он, наш сердечный друг. Хоть и поврежденный сильно, но живой, выбраться пытается. Ничегошеньки не соображает, только опять бормочет, как тогда, в саду, помнишь? А на мне самом тоже ни вершка небитого тела не осталось, так что лечились мы, считай, вместе. Тебя словом добрым поминали. Клялись отомстить, и Черноморду, и чуть ли не всей степи. И на исходе третьей седмицы, то бишь сегодня, когда я уже совсем здоров, а Рыбьему Сыну осталось еще пару дней подлечиться, ты и вышел из воды, живой, здоровый, и в обновке. Хоть на сей раз подольше здрав будь, друже! А то лечить тебя мне уже порядком надоело! — Молчан счастливо засмеялся. Они в несчетный раз обнялись, выпили терпкое вино.
— Почти три седмицы. — тихо произнес Руслан. — А у меня там — всего несколько часов… Как же Мила без меня?
— И Фатима… — добавил Рыбий Сын так же тихо.
— Ну, и что я вижу? — насмешливо сказал Молчан. — Два сильномогучих богатыря, кажется, приготовились распустить сопли? И вам не стыдно? Очнитесь, мы снова все вместе, живы, и даже при конях. После битвы нам целый табун достался, можно выгодно продать и вволю попировать по завершении похода…
— А ты и впрямь сильно изменился, Молчан. — серьезно произнес Руслан. — Если продолжишь в том же духе, к зиме князь сам тебя в дружину позовет…
— А зачем мне это? — удивился волхв. — Это я так, вам по дружбе помогаю. К тому же всякий опыт — не обуза, когда-нибудь, да пригодится. Сам Белоян не всегда в волхвах ходил, если знаешь. А что до меня… Вот поймаем Черноморда, спасем всех девиц, погуляем по этому поводу, и я вернусь на свой путь, путь поиска Истины и законов Мира. Может, снова в лес уйду, может, среди людей останусь, я пока не решил.
— А законы тебе на кой сдались?
— Если точно знать, на чем мир держится, чем спаян, можно его улучшить! Сделать так, что злу просто не станет места в мире!
— Так не бывает. — печально покачал головой Рыбий Сын. — Но объяснять это бесполезно; пока сам не поймешь… А, давайте лучше спать.
— Давай. — согласился Руслан. — я только что вспомнил, что почти три седмицы глаз не смыкал.
— Вот и правильно, я всегда говорил, что утро вечера мудренее! — обрадовался Молчан, вытягиваясь во весь рост.
— Э, а сторожить кто будет? — спросил тоже уже было прилегший Руслан. — Остолопы, что ли?!
— А кони посторожат. — махнул рукой волхв. — Из твоего Шмеля сторож получился — лучше не придумаешь. Он так серьезно относится к этому делу… Намедни поднял меня средь ночи: «Молчан, — шепчет, — там что-то шуршит! Может, враги ползут?». Я напрягся, долго искал, кто бы это мог там шуршать, но кроме толстенной мыши никого не нашел… Вот так-то. Доброй ночи! Завтра в путь, уж коли мы снова в сборе, так что спите спокойно, набирайтесь сил. Они нам всем скоро понадобятся.
Давненько Руслан не видел столь прекрасного утра! В безоблачном небе ярко сияло солнце, но было еще не жарко. Легкий ветерок приятно обдувал, настроение было приподнятое. Рядом тихо шелестел морской прибой. Богатырь потянулся, встал. У кромки воды в излюбленной своей расслабленной позе замер Рыбий Сын. Руслан, стараясь ступать как можно тише, подошел к нему. Словенин никак не отреагировал на его появление, продолжая неподвижно сидеть, уставившись на виднокрай. Губы го шевелились, воин что-то шептал. Казалось, он с кем-то говорит. Руслан довольно долго стоял рядом, ожидая, когда друг очнется. Не дождавшись, недоуменно пожал плечами, разделся, вошел в море, лег на воду. Теплая вода расслабляла все члены, он блаженно зажмурился, покачиваясь на мелких волнах…
— Я давно за тобой наблюдаю, — раздался рядом знакомый голос, — и хочу спросить: если ты собрался вправь до Черноморда добраться, почему нас не позвал и оружие не взял?
— А, Рыбий Сын, ты, наконец-то, проснулся… — пробормотал Руслан, не открывая глаз. — Никуда я не собрался, дружище, просто купаюсь.
— Да? Ну, ладно, тогда я поплыл на берег. Накупаешься, подгребай туда же. А то Молчан давно уже по песку бегает, кричит, руками машет, не слышно, правда, совсем ничего… Наверное, завтрак готов…
— Как это не слышно?! В десяти-то саженях от берега?! — встрепенулся богатырь, и открыл глаза. Земля темнела где-то вдали узкой полоской. До нее было никак не меньше двух верст. — Боги… — выдохнул Руслан. — Как же меня сюда занесло?! — тело сковал страх, он судорожно замолотил руками по воде, дыхание стало порывистым.
— Главное, это спокойствие. — посерьезнел Рыбий Сын. — Успокойся, на сей раз я тебе не дам утонуть. Помни, что я рядом. Я спокойно могу дотащить тебя до берега, но хотел бы, чтобы ты попробовал сделать это сам. Успокоился? Вот и отлично. Старайся не смотреть на берег, еще лучше — закрой глаза. Так. А теперь загребай руками, будто всю жизнь мечтал дорваться до Черномордовых закромов, и вот вдруг удалось… знаю, что не нужны тебе его закрома, но все же представь… посильнее молоти ногами, и вперед! Я подскажу, если с пути собьешься. Вперед, поплыли! И помни, что я рядом!
Когда Руслан выходил на берег, ноги предательски дрожали, зубы выбивали отчаянную дробь. Ему вовсе не было холодно, сказывалось страшное, сильнее, чем в горячке боя, перенапряжение. Смурной Молчан ждал их у костра.
— Вы что, решили в дружину морского царя наняться? — раздраженно спросил он. — Я вас тут третий час жду! Еда остыла давно, да и солнце уже высоко. Нам пора идти, всего-то пара сотен верст с небольшим гаком осталась, а вы все плещетесь…
Руслан оставил его брюзжание без ответа, схватил кусок жареной рыбы в полсажени, жадно впился зубами. Чем больше насыщался, тем быстрее отпускала его холодная дрожь. Расправившись с едой, он вновь почувствовал себя хорошо. Оглянулся на море, и вдруг расхохотался.
— Ты это чего? — с подозрением спросил Молчан.
— Я ж только что две версты проплыл! Сам! Понимаешь?!
— Ну, и что с того? Зато надолго накупался… Теперь когда еще придется…
— Я ж почти не умел плавать!
— Ну, хоть теперь научился. — пожал плечами волхв. Ребята, вы готовы? Тогда пошли, а то опостылел мне уже этот берег до рези в глазах. — он не глядя затушил костер и направился к своему коню.
Стоило вскочить в седло, как улетучились последние остатки страха, тревоги. Впереди — простор, воля! И где-то там, совсем недалеко ехать осталось, проклятый Черноморд и томящаяся у него в плену Мила. «Ух, что я с ним сделаю!» — кулаки до боли сжимались, предвкушение расплаты приятно щекотало нервы. Раньше поход на Черноморда был делом чести, теперь же появилась еще одна цель, личная, и Руслан был готов на крыльях лететь вперед. Эх, были бы крылья…
— Коня загонишь! — озабоченно прокричал догнавший его Рыбий Сын. Руслан, одумавшись, сбавил темп. Словенин, конечно, прав. Хоть Шмель и проявляет порой такой же капризный норов, что и предыдущий конь, Руслан уже давно привык к нему; да и не дело это, загонять верного товарища, не бросившего богатыря даже тогда, когда его, почти мертвого, близнецы-задиры упрятали в свой ящик; даже когда все считали его погибшим в пучине морской.
Почти весь день шли на рысях, изредка переходя на галоп. Трофейный табун послушно скакал следом. Ближе к вечеру миновали небольшое степное становище — дюжину юрт, у которых резвились ребятишки да копошилось несколько женщин. Мужчин не было. «Уф, хоть здесь без драки обошлось!» — подумал Руслан. Теперь ему уже не хотелось драться с кем попало. Сначала — Черноморд, а остальное — лишь досадные задержки на пути к нему. «Вот разберусь с бородатым татем, а там поглядим, кто следующий»…
Ехали долго, до самой глубокой темноты. Незадолго до полуночи, наспех поужинав, легли спать. Перед сном Молчан долго смотрел на звезды, на луну, снова что-то шептал, не снимая руки с оберегов. Наконец, с самым задумчивым видом, он изрек:
— Вот что, други. Постарайтесь-ка вы запомнить, что вам нынче ночью сниться будет. А поутру расскажете. Если верить звездам, — а что бы им и не поверить? Раньше, вроде бы, не обманывали, — то, что приснится этой ночью, непременно сбудется. Ну, доброй ночи.
— Главное, чтобы кошмаров не было! — в притворном ужасе прикрыл лицо руками Рыбий Сын. — А то наяву опять придется сражаться со всякой дрянью, навроде кокодрылов с дом размером…
Друзья сухо посмеялись, и вскоре все спали.
Рыбий Сын проснулся под утро, и с удивлением признался себе, что так и не увидел ни одного сна. Он очень ответственно отнесся к сообщению Молчана, и ему непременно хотелось увидеть во сне что-то очень хорошее, чтобы оно поскорее сбылось. Добро необходимо, конечно, защищать, отстаивать и постоянно множащегося зла, без помощи людей само никогда ничего не происходит, ведь под лежачий камень вода не течет… Но как же хочется, чтобы иногда добрые чудеса происходили сами собой, без посторонней помощи! Он тихонько поднялся, потянулся, выпил воды, посидел с полчасика у костра. Потом снова улегся. На сей раз сон не заставил себя долго ждать.
Во сне была осень, и деревья окрасились во все оттенки золота и багрянца. Ждан (в глубине души он все еще называл себя тем именем, которое получил при рождении), медленно шел по большому городу. Смутно вспомнилось, что это вроде бы Киев. На холме стояло несколько высоких столбов-идолов, у их подножия чадили костры. Ждан медленно шел по улицам этого города, тщательно впитывая в себя городскую жизнь: и площадную брань дородных хранительниц чьих-то семейных очагов, и звон молотов в кузнице, и нестройное пение, доносящееся из недавно подлатанной после очередной крепкой драки корчмы… Ему нравился этот город, в нем не было необустроенности и пустой суеты степных становищ, гораздо больше уюта. Но и здесь почти каждый стремился собственноручно взять от жизни то, что полагал своим, и ребятишки закалялись в уличных драках, случавшихся ежечасно по малейшему поводу. Сам весь этот таинственный город иногда казался Ждану огромной кузницей гордого народа, несмотря на то, что многие его обитатели, казалось, находятся в вечной спячке или хмельном забытьи… Народа, который он забыл, предал, и к которому лишь теперь, почти пятнадцать лет спустя, вернулся. Вот, мужичок, например, стоит, стену подпирает. Сам грязнее свиньи, одежда драная, борода всклокочена, взор отсутствующий. Это сейчас. А придет степняк под стены — и выльет этот мужичок пару ушатов ледяной воды на свою головушку, отыщет за печкой секиру, али меч, — и бегом в ополчение. И не дрогнет до последнего. А уж после победы, если, конечно, жив останется, — тут сами боги велели повеселиться! И пошло-поехало, чарка за чаркой…
Пока он обдумывал все это, улицы помаленьку сошли на нет, и Ждан с удивлением обнаружил себя на пороге новенького дома, пока что крайнего, самого дальнего на улице. А навстречу ему вышла улыбающаяся Фатима, и за подол ее застенчиво цеплялись две ладненькие девчушки, похожие друг на друга, как две капли воды. И, поняв, что это его дочери, Ждан настолько разволновался, что проснулся. И снова удивился, теперь уже наяву: солнце уже ярко светило, Руслан пытался состряпать что-нибудь на завтрак, а чуть левее с наслаждением потягивался только что проснувшийся волхв.
— Ну, кому что приснилось? — Молчан старался говорить бодро, но в голосе его почему-то ощущалось легкое смущение. Рыбий Сын, тоже слегка смущаясь от того, что хотел узреть во сне счастье для всех, а увидел лишь толику собственного, рассказал о своем сне. Оба, и волхв, и богатырь, слушали его очень внимательно.
— Слушай, а река возле города была? — Спросил Руслан.
— Была… Большая такая.
— Ага. А, когда по городу шел, большой такой терем, в несколько поверхов видал? Возле него должно быть много народу: воины, холопы…
— Видал… — совсем растерялся Рыбий Сын. — А это ты к чему?
— Тогда можешь больше не сомневаться, тебе и впрямь Киев приснился.
— Значит…
— Ничего не значит. — перебил его Руслан. — Но ты ведь и так собирался в Киев, правда?
— Правда… А что видел ты?
— А я видел такое, что… В общем, слушайте. Приснилось мне, что мы с вами втроем едем по лесной дороге. Только я во сне знаю, что происходит это не сейчас, а гораздо позже, мы старше стали, у Молчана борода отросла, не хуже, чем у Черноморда… Все, пошутил! Ну говорю ж, что пошутил! Не дуйся! Вот, и встречается нам по пути дедушка такой плюгавенький, весьма замшелый. И стоит он на полянке, аккурат на развилке трех дорог. Ну, Молчан ему и говорит: «Здрав будь, дедушка! Что ты тут делаешь, совсем один да в такой глуши?». А старик ему и отвечает: «И вы будете в добром здравии… Ежели верной дорогой поедете, хе-хе. Потому как я вам не дедушка, а камень придорожный. И сойти мне с этого места никак не можно. А вид такой дурацкий имею лишь потому, что наложил на меня три дюжины заклятий Кощей Бессмертный. Во времена молодости он был не дурак пошутить на хмельную голову… Так что, ребята, слушайте: кто налево пойдет — тот жену обретет. Кто направо пойдет — ничего не найдет. А кто прямо пойдет — неожиданной смертью помрет. Ну, так куда направите вы копыта своих коней?». Остановились мы тогда посоветоваться. «Налево мне идти совсем не хочется, да и вам не советую — Молчан говорит. — Жены у нас у всех уже есть, а кое у кого так и дети ожидаются. Как насчет пойти направо?» — «Нет, — Рыбий Сын говорит, — нет чести в том, чтобы идти в никуда». «Как это в никуда?» — «А вот так. Где еще, по-твоему, ничего не найдешь?». Тут вздыхаю я, и говорю: «Что ж, други, пойдем-ка прямо. Во-первых, хоть какая-то, но определенность. А во-вторых, — мало кто ждал свою смерть, она всегда некстати». И едем мы прямо. Долго ли, коротко ли, но несется нам навстречу огромное войско. Да не простые степняки, как у нас уже бывало, а княжья дружина. А впереди, на белом коне — сам князь… И так меня это потрясло, скажу я вам, что тут же проснулся и более уж не мог заснуть. — печально закончил Руслан.
— Какой князь-то? — с надеждой вы голосе спросил Молчан. — знакомый, аль так, не очень?
— Очень даже знакомый, — вздохнул Руслан. — Владимир его имя.
— Да… — Молчан совсем расстроился. А Рыбий Сын, напротив, был весел:
— Да ладно вам, ишь, пригорюнились… Не вещий то был сон, говорю вам! Ну, скажите, где это вы видели женатого Молчана? Он же от каждой юбки шарахается!
— А и впрямь… — расцвел Руслан, но тут Молчан снова вздохнул горестно.
— Рано радуетесь. Я еще свой сон не рассказал. Мне девка снилась.
— Врешь, небось? — не поверил Руслан.
— Ага, делать мне больше нечего… Мне взаправду приснилась девка, и какая! Явно не наша, по виду, я бы сказал, что гречанка.
— И что? — теперь в голосе богатыря слышался неприкрытый интерес.
— Что-что… — Молчан вконец смутился. — влюбился я в нее по уши…
— Во сне? — уточнил Рыбий Сын.
— А какая разница? Сон-то вещим был!
После обмена сновидениям и разговор как-то не клеился. Рыбий Сын втайне продолжил мечтания о новеньком домике в конце киевской улицы, Молчан украдкой вздыхал по заморской красавице, а Руслан никак не мог понять, почему он в грядущем должен принять неожиданную смерть от руки князя, коему служит и верой, и правдой?! Собрались, поехали дальше. Вскочив в седло, Руслан бесшабашно тряхнул головой:
— Чепуха это все! И вещие сны, и гадания, и прочие пророчества! Я и сам с усам, и судьбу свою творю я тоже сам!
— Я же сам видел, как ты пал, пронзенный ножом в сердце! — воскликнул богатырь, обращаясь к Рыбьему Сыну.
— На самом деле, ему просто сказочно повезло. — сказал, смеясь, Молчан. — Соль в том, что у нашего друга все наоборот, не как у прочих людей. Сердце справа, печень слева, и так далее. Почему так — кто знает? Каприз богов… Так что, будь у него сердце на месте, никакие травы не помогли бы! А я, как в себя пришел… вернее, меня обалдуи наши растормошили, пошел к морю, — оно уже почти стихло к тому времени, — ополоснулся, и от холодной воды совсем очухался. Посмотрел, сколько мы трупов наворотили, и аж сам испугался. Если интересно: на нас напало двести тридцать четыре человека, и ни один не ушел живым! Это те, кого я сосчитал, а близнецы клянутся, что никого не упустили. Вот, и пошел я его искать. — он указал кивком на словенина. — И нашел. Смотрю, гора тел шевелится. Разгреб — вот он, наш сердечный друг. Хоть и поврежденный сильно, но живой, выбраться пытается. Ничегошеньки не соображает, только опять бормочет, как тогда, в саду, помнишь? А на мне самом тоже ни вершка небитого тела не осталось, так что лечились мы, считай, вместе. Тебя словом добрым поминали. Клялись отомстить, и Черноморду, и чуть ли не всей степи. И на исходе третьей седмицы, то бишь сегодня, когда я уже совсем здоров, а Рыбьему Сыну осталось еще пару дней подлечиться, ты и вышел из воды, живой, здоровый, и в обновке. Хоть на сей раз подольше здрав будь, друже! А то лечить тебя мне уже порядком надоело! — Молчан счастливо засмеялся. Они в несчетный раз обнялись, выпили терпкое вино.
— Почти три седмицы. — тихо произнес Руслан. — А у меня там — всего несколько часов… Как же Мила без меня?
— И Фатима… — добавил Рыбий Сын так же тихо.
— Ну, и что я вижу? — насмешливо сказал Молчан. — Два сильномогучих богатыря, кажется, приготовились распустить сопли? И вам не стыдно? Очнитесь, мы снова все вместе, живы, и даже при конях. После битвы нам целый табун достался, можно выгодно продать и вволю попировать по завершении похода…
— А ты и впрямь сильно изменился, Молчан. — серьезно произнес Руслан. — Если продолжишь в том же духе, к зиме князь сам тебя в дружину позовет…
— А зачем мне это? — удивился волхв. — Это я так, вам по дружбе помогаю. К тому же всякий опыт — не обуза, когда-нибудь, да пригодится. Сам Белоян не всегда в волхвах ходил, если знаешь. А что до меня… Вот поймаем Черноморда, спасем всех девиц, погуляем по этому поводу, и я вернусь на свой путь, путь поиска Истины и законов Мира. Может, снова в лес уйду, может, среди людей останусь, я пока не решил.
— А законы тебе на кой сдались?
— Если точно знать, на чем мир держится, чем спаян, можно его улучшить! Сделать так, что злу просто не станет места в мире!
— Так не бывает. — печально покачал головой Рыбий Сын. — Но объяснять это бесполезно; пока сам не поймешь… А, давайте лучше спать.
— Давай. — согласился Руслан. — я только что вспомнил, что почти три седмицы глаз не смыкал.
— Вот и правильно, я всегда говорил, что утро вечера мудренее! — обрадовался Молчан, вытягиваясь во весь рост.
— Э, а сторожить кто будет? — спросил тоже уже было прилегший Руслан. — Остолопы, что ли?!
— А кони посторожат. — махнул рукой волхв. — Из твоего Шмеля сторож получился — лучше не придумаешь. Он так серьезно относится к этому делу… Намедни поднял меня средь ночи: «Молчан, — шепчет, — там что-то шуршит! Может, враги ползут?». Я напрягся, долго искал, кто бы это мог там шуршать, но кроме толстенной мыши никого не нашел… Вот так-то. Доброй ночи! Завтра в путь, уж коли мы снова в сборе, так что спите спокойно, набирайтесь сил. Они нам всем скоро понадобятся.
Давненько Руслан не видел столь прекрасного утра! В безоблачном небе ярко сияло солнце, но было еще не жарко. Легкий ветерок приятно обдувал, настроение было приподнятое. Рядом тихо шелестел морской прибой. Богатырь потянулся, встал. У кромки воды в излюбленной своей расслабленной позе замер Рыбий Сын. Руслан, стараясь ступать как можно тише, подошел к нему. Словенин никак не отреагировал на его появление, продолжая неподвижно сидеть, уставившись на виднокрай. Губы го шевелились, воин что-то шептал. Казалось, он с кем-то говорит. Руслан довольно долго стоял рядом, ожидая, когда друг очнется. Не дождавшись, недоуменно пожал плечами, разделся, вошел в море, лег на воду. Теплая вода расслабляла все члены, он блаженно зажмурился, покачиваясь на мелких волнах…
— Я давно за тобой наблюдаю, — раздался рядом знакомый голос, — и хочу спросить: если ты собрался вправь до Черноморда добраться, почему нас не позвал и оружие не взял?
— А, Рыбий Сын, ты, наконец-то, проснулся… — пробормотал Руслан, не открывая глаз. — Никуда я не собрался, дружище, просто купаюсь.
— Да? Ну, ладно, тогда я поплыл на берег. Накупаешься, подгребай туда же. А то Молчан давно уже по песку бегает, кричит, руками машет, не слышно, правда, совсем ничего… Наверное, завтрак готов…
— Как это не слышно?! В десяти-то саженях от берега?! — встрепенулся богатырь, и открыл глаза. Земля темнела где-то вдали узкой полоской. До нее было никак не меньше двух верст. — Боги… — выдохнул Руслан. — Как же меня сюда занесло?! — тело сковал страх, он судорожно замолотил руками по воде, дыхание стало порывистым.
— Главное, это спокойствие. — посерьезнел Рыбий Сын. — Успокойся, на сей раз я тебе не дам утонуть. Помни, что я рядом. Я спокойно могу дотащить тебя до берега, но хотел бы, чтобы ты попробовал сделать это сам. Успокоился? Вот и отлично. Старайся не смотреть на берег, еще лучше — закрой глаза. Так. А теперь загребай руками, будто всю жизнь мечтал дорваться до Черномордовых закромов, и вот вдруг удалось… знаю, что не нужны тебе его закрома, но все же представь… посильнее молоти ногами, и вперед! Я подскажу, если с пути собьешься. Вперед, поплыли! И помни, что я рядом!
Когда Руслан выходил на берег, ноги предательски дрожали, зубы выбивали отчаянную дробь. Ему вовсе не было холодно, сказывалось страшное, сильнее, чем в горячке боя, перенапряжение. Смурной Молчан ждал их у костра.
— Вы что, решили в дружину морского царя наняться? — раздраженно спросил он. — Я вас тут третий час жду! Еда остыла давно, да и солнце уже высоко. Нам пора идти, всего-то пара сотен верст с небольшим гаком осталась, а вы все плещетесь…
Руслан оставил его брюзжание без ответа, схватил кусок жареной рыбы в полсажени, жадно впился зубами. Чем больше насыщался, тем быстрее отпускала его холодная дрожь. Расправившись с едой, он вновь почувствовал себя хорошо. Оглянулся на море, и вдруг расхохотался.
— Ты это чего? — с подозрением спросил Молчан.
— Я ж только что две версты проплыл! Сам! Понимаешь?!
— Ну, и что с того? Зато надолго накупался… Теперь когда еще придется…
— Я ж почти не умел плавать!
— Ну, хоть теперь научился. — пожал плечами волхв. Ребята, вы готовы? Тогда пошли, а то опостылел мне уже этот берег до рези в глазах. — он не глядя затушил костер и направился к своему коню.
Стоило вскочить в седло, как улетучились последние остатки страха, тревоги. Впереди — простор, воля! И где-то там, совсем недалеко ехать осталось, проклятый Черноморд и томящаяся у него в плену Мила. «Ух, что я с ним сделаю!» — кулаки до боли сжимались, предвкушение расплаты приятно щекотало нервы. Раньше поход на Черноморда был делом чести, теперь же появилась еще одна цель, личная, и Руслан был готов на крыльях лететь вперед. Эх, были бы крылья…
— Коня загонишь! — озабоченно прокричал догнавший его Рыбий Сын. Руслан, одумавшись, сбавил темп. Словенин, конечно, прав. Хоть Шмель и проявляет порой такой же капризный норов, что и предыдущий конь, Руслан уже давно привык к нему; да и не дело это, загонять верного товарища, не бросившего богатыря даже тогда, когда его, почти мертвого, близнецы-задиры упрятали в свой ящик; даже когда все считали его погибшим в пучине морской.
Почти весь день шли на рысях, изредка переходя на галоп. Трофейный табун послушно скакал следом. Ближе к вечеру миновали небольшое степное становище — дюжину юрт, у которых резвились ребятишки да копошилось несколько женщин. Мужчин не было. «Уф, хоть здесь без драки обошлось!» — подумал Руслан. Теперь ему уже не хотелось драться с кем попало. Сначала — Черноморд, а остальное — лишь досадные задержки на пути к нему. «Вот разберусь с бородатым татем, а там поглядим, кто следующий»…
Ехали долго, до самой глубокой темноты. Незадолго до полуночи, наспех поужинав, легли спать. Перед сном Молчан долго смотрел на звезды, на луну, снова что-то шептал, не снимая руки с оберегов. Наконец, с самым задумчивым видом, он изрек:
— Вот что, други. Постарайтесь-ка вы запомнить, что вам нынче ночью сниться будет. А поутру расскажете. Если верить звездам, — а что бы им и не поверить? Раньше, вроде бы, не обманывали, — то, что приснится этой ночью, непременно сбудется. Ну, доброй ночи.
— Главное, чтобы кошмаров не было! — в притворном ужасе прикрыл лицо руками Рыбий Сын. — А то наяву опять придется сражаться со всякой дрянью, навроде кокодрылов с дом размером…
Друзья сухо посмеялись, и вскоре все спали.
Рыбий Сын проснулся под утро, и с удивлением признался себе, что так и не увидел ни одного сна. Он очень ответственно отнесся к сообщению Молчана, и ему непременно хотелось увидеть во сне что-то очень хорошее, чтобы оно поскорее сбылось. Добро необходимо, конечно, защищать, отстаивать и постоянно множащегося зла, без помощи людей само никогда ничего не происходит, ведь под лежачий камень вода не течет… Но как же хочется, чтобы иногда добрые чудеса происходили сами собой, без посторонней помощи! Он тихонько поднялся, потянулся, выпил воды, посидел с полчасика у костра. Потом снова улегся. На сей раз сон не заставил себя долго ждать.
Во сне была осень, и деревья окрасились во все оттенки золота и багрянца. Ждан (в глубине души он все еще называл себя тем именем, которое получил при рождении), медленно шел по большому городу. Смутно вспомнилось, что это вроде бы Киев. На холме стояло несколько высоких столбов-идолов, у их подножия чадили костры. Ждан медленно шел по улицам этого города, тщательно впитывая в себя городскую жизнь: и площадную брань дородных хранительниц чьих-то семейных очагов, и звон молотов в кузнице, и нестройное пение, доносящееся из недавно подлатанной после очередной крепкой драки корчмы… Ему нравился этот город, в нем не было необустроенности и пустой суеты степных становищ, гораздо больше уюта. Но и здесь почти каждый стремился собственноручно взять от жизни то, что полагал своим, и ребятишки закалялись в уличных драках, случавшихся ежечасно по малейшему поводу. Сам весь этот таинственный город иногда казался Ждану огромной кузницей гордого народа, несмотря на то, что многие его обитатели, казалось, находятся в вечной спячке или хмельном забытьи… Народа, который он забыл, предал, и к которому лишь теперь, почти пятнадцать лет спустя, вернулся. Вот, мужичок, например, стоит, стену подпирает. Сам грязнее свиньи, одежда драная, борода всклокочена, взор отсутствующий. Это сейчас. А придет степняк под стены — и выльет этот мужичок пару ушатов ледяной воды на свою головушку, отыщет за печкой секиру, али меч, — и бегом в ополчение. И не дрогнет до последнего. А уж после победы, если, конечно, жив останется, — тут сами боги велели повеселиться! И пошло-поехало, чарка за чаркой…
Пока он обдумывал все это, улицы помаленьку сошли на нет, и Ждан с удивлением обнаружил себя на пороге новенького дома, пока что крайнего, самого дальнего на улице. А навстречу ему вышла улыбающаяся Фатима, и за подол ее застенчиво цеплялись две ладненькие девчушки, похожие друг на друга, как две капли воды. И, поняв, что это его дочери, Ждан настолько разволновался, что проснулся. И снова удивился, теперь уже наяву: солнце уже ярко светило, Руслан пытался состряпать что-нибудь на завтрак, а чуть левее с наслаждением потягивался только что проснувшийся волхв.
— Ну, кому что приснилось? — Молчан старался говорить бодро, но в голосе его почему-то ощущалось легкое смущение. Рыбий Сын, тоже слегка смущаясь от того, что хотел узреть во сне счастье для всех, а увидел лишь толику собственного, рассказал о своем сне. Оба, и волхв, и богатырь, слушали его очень внимательно.
— Слушай, а река возле города была? — Спросил Руслан.
— Была… Большая такая.
— Ага. А, когда по городу шел, большой такой терем, в несколько поверхов видал? Возле него должно быть много народу: воины, холопы…
— Видал… — совсем растерялся Рыбий Сын. — А это ты к чему?
— Тогда можешь больше не сомневаться, тебе и впрямь Киев приснился.
— Значит…
— Ничего не значит. — перебил его Руслан. — Но ты ведь и так собирался в Киев, правда?
— Правда… А что видел ты?
— А я видел такое, что… В общем, слушайте. Приснилось мне, что мы с вами втроем едем по лесной дороге. Только я во сне знаю, что происходит это не сейчас, а гораздо позже, мы старше стали, у Молчана борода отросла, не хуже, чем у Черноморда… Все, пошутил! Ну говорю ж, что пошутил! Не дуйся! Вот, и встречается нам по пути дедушка такой плюгавенький, весьма замшелый. И стоит он на полянке, аккурат на развилке трех дорог. Ну, Молчан ему и говорит: «Здрав будь, дедушка! Что ты тут делаешь, совсем один да в такой глуши?». А старик ему и отвечает: «И вы будете в добром здравии… Ежели верной дорогой поедете, хе-хе. Потому как я вам не дедушка, а камень придорожный. И сойти мне с этого места никак не можно. А вид такой дурацкий имею лишь потому, что наложил на меня три дюжины заклятий Кощей Бессмертный. Во времена молодости он был не дурак пошутить на хмельную голову… Так что, ребята, слушайте: кто налево пойдет — тот жену обретет. Кто направо пойдет — ничего не найдет. А кто прямо пойдет — неожиданной смертью помрет. Ну, так куда направите вы копыта своих коней?». Остановились мы тогда посоветоваться. «Налево мне идти совсем не хочется, да и вам не советую — Молчан говорит. — Жены у нас у всех уже есть, а кое у кого так и дети ожидаются. Как насчет пойти направо?» — «Нет, — Рыбий Сын говорит, — нет чести в том, чтобы идти в никуда». «Как это в никуда?» — «А вот так. Где еще, по-твоему, ничего не найдешь?». Тут вздыхаю я, и говорю: «Что ж, други, пойдем-ка прямо. Во-первых, хоть какая-то, но определенность. А во-вторых, — мало кто ждал свою смерть, она всегда некстати». И едем мы прямо. Долго ли, коротко ли, но несется нам навстречу огромное войско. Да не простые степняки, как у нас уже бывало, а княжья дружина. А впереди, на белом коне — сам князь… И так меня это потрясло, скажу я вам, что тут же проснулся и более уж не мог заснуть. — печально закончил Руслан.
— Какой князь-то? — с надеждой вы голосе спросил Молчан. — знакомый, аль так, не очень?
— Очень даже знакомый, — вздохнул Руслан. — Владимир его имя.
— Да… — Молчан совсем расстроился. А Рыбий Сын, напротив, был весел:
— Да ладно вам, ишь, пригорюнились… Не вещий то был сон, говорю вам! Ну, скажите, где это вы видели женатого Молчана? Он же от каждой юбки шарахается!
— А и впрямь… — расцвел Руслан, но тут Молчан снова вздохнул горестно.
— Рано радуетесь. Я еще свой сон не рассказал. Мне девка снилась.
— Врешь, небось? — не поверил Руслан.
— Ага, делать мне больше нечего… Мне взаправду приснилась девка, и какая! Явно не наша, по виду, я бы сказал, что гречанка.
— И что? — теперь в голосе богатыря слышался неприкрытый интерес.
— Что-что… — Молчан вконец смутился. — влюбился я в нее по уши…
— Во сне? — уточнил Рыбий Сын.
— А какая разница? Сон-то вещим был!
После обмена сновидениям и разговор как-то не клеился. Рыбий Сын втайне продолжил мечтания о новеньком домике в конце киевской улицы, Молчан украдкой вздыхал по заморской красавице, а Руслан никак не мог понять, почему он в грядущем должен принять неожиданную смерть от руки князя, коему служит и верой, и правдой?! Собрались, поехали дальше. Вскочив в седло, Руслан бесшабашно тряхнул головой:
— Чепуха это все! И вещие сны, и гадания, и прочие пророчества! Я и сам с усам, и судьбу свою творю я тоже сам!
Глава 39
— Еще несколько дней вы будете наслаждаться жизнью, как делаете это сейчас. — вещал Черноморд, паря под потолком. — потом я брошу вас в темницу, всех троих, и буду держать на цепи среди крыс и гадов ползучих. Давать вам будут только хлеб и воду. А знаете, что самое ужасное в моей темнице? Там светло, и кругом — зеркала: на стенах, на полу и даже на потолке. И вы будете смотреть, как день за днем увядает ваша красота, как вы превращаетесь в тощих высохших старух! И так будет до тех пор, пока вы не броситесь в мои объятия с мольбами о прощении. И тогда, может быть, я вам его дарую. И, кстати, кроме меня никто не сможет вернуть вам утраченную красу! Так что подумайте, подумайте! У вас есть еще несколько дней. А пока — наслаждайтесь! Бани и бассейны с ароматными солями, изысканнейшие яства — отъедайтесь, строптивые мои, лишний жирок вам очень скоро пригодится! Вкуснейшие из вин и райский сад — все это по-прежнему в вашем полном распоряжении! Датма, Тандза, Нарана! Ну, идите, идите ко мне, милые мои крошки! — он спустился почти до пола. — Пойдем, я расскажу и покажу вам волшебную сказку! А с этими упрямыми ослицами не водитесь, не стоят они вас! Придет время, и они вам станут пятки лизать, я обещаю! Пойдем!
Двери закрылись. Три девушки переглянулись, кивнули. Старательно изображая понурый вид, вышли в сад. Сад все так же цвел, как и вчера, и много дней назад. Чужие птицы горланили свои слащавые песни, а огромные павлины, которым петь лучше не стоит, чтобы не напугать кого ненароком, щеголяли своими роскошными хвостами. Черные и белые лебеди неторопливо плавали в небольшом пруду, и все это вместе с ажурным дворцом создавало обманчивую картину полнейшей безмятежности.
— Ну, что делать будем? — спросила Фатима. — Дожидаться, пока он нас на цепь посадит?
— Нет. — покачала головой Мила. — Мы будем пару дней старательно делать вид, что покорно ждем своей участи и торопимся получить все удовольствия, возможные здесь.
— А на самом деле? — пытливо спросила Лидия, успевшая изучить решительную и хитроумную подругу.
— А на самом деле… Мы будем усиленно готовиться. Потому что как раз на третий день мы и убежим!
— Я все же предлагаю убраться отсюда по-тихому. — упрямо тряхнула головкой Фатима. Было видно, что спор этот затянулся меж подругами не на один день.
— А я за то, чтобы уйти по-громкому! — гнула свое княжна. — Чтоб на всю оставшуюся жизнь запомнил, страхолюд!
— Впредь будет семь раз думать, прежде чем девушек красть! — поддержала ее Лидия.
— Нет, не будет. — усмехнулась Мила. — Если уж наши добры молодцы до него доберутся, то в ближайшее время колдуну не до того будет…
— Ну, да поможет нам Аллах… — вздохнула Фатима, и тут же быстро добавила: — и ваши боги-демоны тоже! — видя, как снова рассмеялись подруги, Фатима совсем смутилась. Все-таки очень трудно воспитать в себе терпимость к чужой вере, когда с детства знаешь, что нет бога, кроме Аллаха… — Уж если будем, как вы говорите, по-громкому, тогда… Пойдем, что покажу!
Мила и Лидия, заинтересованные, поспешили за своей маленькой подружкой. Та шла легко и бесшумно, словно не касаясь земли. Миновав две аллеи, Фатима углубилась в какие-то кусты. Девушки, конечно же, не отставали. Придя в какое-то одной ей по приметам известное место, Фатима зашарила в густом кустарнике.
— Вот! — наконец, она гордо распрямилась. В руке, чуть подрагивающей от тяжести, она держала кривую печенежскую саблю.
— Вот это да! — вырвался у Милы восхищенный возглас. — Дай подержать! — Фатима с радостью рассталась с опасной игрушкой.
— Там еще одна есть! — сияя, сообщила она.
— И давно ты их нашла? — поинтересовалась Лидия.
— Два дня назад…
— И ты молчала?!
— Я надеялась, что мы сбежим, не поднимая шума…
— Запомни. — голос Милы стал холодным и тяжелым, видать, заговорила в ней кровь князей, людей решительных и, как правило, суровых. — По-тихому ли, по-громкому — а оружие лишним не бывает! Воспряньте! Теперь мы этого старого бородатого сластолюбца в капусту порубим!
— Ты… Ты что, это серьезно? — глаза Фатимы совсем округлились от ужаса и удивления. — Мы ведь женщины!
— Ну и что? По-твоему, мы должны смиренно стоять, потупив глазки, и терпеть, пока нас грабят, насилуют, убивают?!
— А мужчины нам тогда на что?
— Согласна, и для этого тоже. Когда рядом со мной Руслан, я чувствую себя такой беззащитной, такой слабой… — она на мгновение мечтательно улыбнулась. — Но наши мужчины еще в пути, и одни боги ведают, сколь долгим этот путь может оказаться. Поэтому предлагаю рассчитывать только на себя. И потом, я хочу доказать ему, что женщины не только вышивать да детей рожать могут! Значит, так. Берем эти сабли, подстерегаем Черноморда, и кидаемся на него с трех сторон одновременно…
— Подожди! — почти крикнула Фатима. — поспешные решения далеко не всегда самые верные.
— А что тут еще думать?! — окрысилась Мила. — вот она, наша возможность! — она помахала саблей, отчего девушки невольно попятились.
— И все-таки, ты неправа. — продолжала настаивать Фатима. Лидия погрузилась в раздумья и пока не принимала участия в споре. — Я думаю, тебе неведома плачевная судьба Фатеха ибн Хакоба, и потому ты позволяешь себе такую горячность и необдуманность в суждениях…
— А это еще кто? — буркнула Мила. Она сама понимала, что неправа, но так соблазнительно одним махом решить все: и вырваться на волю, и с колдуном расправиться, оказав Руслану неоценимую услугу и доказав ему, что она не сопливая девчонка, а…
— Сейчас узнаешь. — пообещала Фатима с мягкой улыбкой.
— Расскажи! — Лидия тоже улыбалась. За время их знакомства она успела полюбить странные сказки, которые рассказывала Фатима, столь не похожие на предания ее родины. Девушки спрятали саблю обратно в куст, отошли чуть в сторону, и Фатима, улыбаясь немного смущенно, начала:
— Дошло до меня, о прекрасные пери, почтившие меня своею дружбой, что во времена не столь от нас отдаленные, как можно было бы подумать, в городе Гургандже проживал почтенный торговец Касим ибн Сулейман. Аллах был бесконечно благосклонен к этому человеку, и еще при жизни Касим ибн Сулейман достиг почти что райского блаженства: сундуки его ломились от золота, драгоценных камней и прочих воистину бесценных вещей, огромному богато обставленному дому завидовал сам эмир Хорезма, да почтит Аллах своей милостью его потомков; и четыре прекрасные жены, красотою своей равные райским гуриям украшали собою этот дом. Мир и покой царил бы в душе этого почтенного человека, если бы не одно «но»: Касим ибн Сулейман очень много путешествовал, ибо привык сам заключать сделки, не шибко доверяя приказчикам, справедливо считая, что когда в этом мире родится честный приказчик, наступит конец света. И очень волновал сего достойного мужа вопрос, верны ли ему прекрасные его жены, если он отсутствует дома по полгода, а то и больше? Подозрения эти червем грызли его душу, и долго купец ломал голову, как выйти из положения. Наконец, он принял решение: одну из четырех жен брать с собой в путешествие, а на остальных наложить чары особого рода. В то время, — а было это дюжины три лет тому назад, — в Хорезме еще можно было отыскать черных колдунов, последователей Магрибской школы, и Касим ибн Сулейман так и поступил. В безлунную ночь накануне отъезда он избрал жену, которая будет сопровождать его в поездке, и под каким-то предлогом отослал ее с женской половины дома. После этого в дом вошел колдун, усыпил всех женщин, и заколдовал оставшихся жен Касима ибн Сулеймана.
Утром готовый к отъезду купец вошел на половину своих жен, и, собрав их всех четверых, рек следующее: «Вот, драгоценные жены мои, я снова уезжаю. Эта женщина — он указал на избранную им, — будет сопровождать меня. Я не знаю, как долго продлятся наши странствия, но я позаботился о том, чтобы греховные помыслы не тревожили ваши души. Знайте же, что в ту ночь, когда некий муж решится на свидание с любой из вас, он лишится самого дорогого, что имеет, и позор вечный будет и на нем, и на вас». Сказав так, он покинул дом.
Прошло несколько месяцев, купец все не возвращался, и оставленные им жены уже томились и тяготились его длительным отсутствием. В то время молодой бродяга Фатех ибн Хакоб странствовал на ишаке по всему свету, зарабатывая себе на хлеб разными трюками, песнями и танцами, коим научился у дервишей. Придя в Гургандж, он пошел на базар и принялся забавлять людей своими выходками и рассказывать, что в мире нового. В тот день три жены Касима ибн Сулеймана как раз пошли на базар. Не за покупками — на то существовало множество слуг, а просто так, прогуляться. Увидев потешающего народ бродягу, они остановились рядом, залюбовались. Очень уж хорош собой оказался юноша! Наметанный взор бродяги тоже сразу выделил трех красавиц из толпы собравшихся; то, что все трое сказочно красивы, он сумел разглядеть даже сквозь чадры, скрывающие их лица. Закончив представление, Фатех ибн Хакоб пошел вслед девушкам, и таким образом он узнал, что проживают они в огромном дворце. «Откажись от своих грез, безумный! — говорили ему люди. — И сам погибнешь, и их погубишь»! По городу давно ползали слухи о том, что жены Касима ибн Сулеймана заколдованы; купец сам эти слухи и распустил. Тем не менее юноша весь день крутился на площади перед дворцом, показывая фокусы, распевая сладкие песни Йемена и показывая древние танцы, происхождение коих затеряно во тьме веков. С каждым часом страсть его распалялась все больше, тем паче, что какая-нибудь из красавиц то и дело мелькала то в окне, то на балконе; и, когда стемнело, Фатех ибн Хакоб с горячностью, свойственной всем юным, по стене влез в дом, разыскал покои трех красавиц…
Двери закрылись. Три девушки переглянулись, кивнули. Старательно изображая понурый вид, вышли в сад. Сад все так же цвел, как и вчера, и много дней назад. Чужие птицы горланили свои слащавые песни, а огромные павлины, которым петь лучше не стоит, чтобы не напугать кого ненароком, щеголяли своими роскошными хвостами. Черные и белые лебеди неторопливо плавали в небольшом пруду, и все это вместе с ажурным дворцом создавало обманчивую картину полнейшей безмятежности.
— Ну, что делать будем? — спросила Фатима. — Дожидаться, пока он нас на цепь посадит?
— Нет. — покачала головой Мила. — Мы будем пару дней старательно делать вид, что покорно ждем своей участи и торопимся получить все удовольствия, возможные здесь.
— А на самом деле? — пытливо спросила Лидия, успевшая изучить решительную и хитроумную подругу.
— А на самом деле… Мы будем усиленно готовиться. Потому что как раз на третий день мы и убежим!
— Я все же предлагаю убраться отсюда по-тихому. — упрямо тряхнула головкой Фатима. Было видно, что спор этот затянулся меж подругами не на один день.
— А я за то, чтобы уйти по-громкому! — гнула свое княжна. — Чтоб на всю оставшуюся жизнь запомнил, страхолюд!
— Впредь будет семь раз думать, прежде чем девушек красть! — поддержала ее Лидия.
— Нет, не будет. — усмехнулась Мила. — Если уж наши добры молодцы до него доберутся, то в ближайшее время колдуну не до того будет…
— Ну, да поможет нам Аллах… — вздохнула Фатима, и тут же быстро добавила: — и ваши боги-демоны тоже! — видя, как снова рассмеялись подруги, Фатима совсем смутилась. Все-таки очень трудно воспитать в себе терпимость к чужой вере, когда с детства знаешь, что нет бога, кроме Аллаха… — Уж если будем, как вы говорите, по-громкому, тогда… Пойдем, что покажу!
Мила и Лидия, заинтересованные, поспешили за своей маленькой подружкой. Та шла легко и бесшумно, словно не касаясь земли. Миновав две аллеи, Фатима углубилась в какие-то кусты. Девушки, конечно же, не отставали. Придя в какое-то одной ей по приметам известное место, Фатима зашарила в густом кустарнике.
— Вот! — наконец, она гордо распрямилась. В руке, чуть подрагивающей от тяжести, она держала кривую печенежскую саблю.
— Вот это да! — вырвался у Милы восхищенный возглас. — Дай подержать! — Фатима с радостью рассталась с опасной игрушкой.
— Там еще одна есть! — сияя, сообщила она.
— И давно ты их нашла? — поинтересовалась Лидия.
— Два дня назад…
— И ты молчала?!
— Я надеялась, что мы сбежим, не поднимая шума…
— Запомни. — голос Милы стал холодным и тяжелым, видать, заговорила в ней кровь князей, людей решительных и, как правило, суровых. — По-тихому ли, по-громкому — а оружие лишним не бывает! Воспряньте! Теперь мы этого старого бородатого сластолюбца в капусту порубим!
— Ты… Ты что, это серьезно? — глаза Фатимы совсем округлились от ужаса и удивления. — Мы ведь женщины!
— Ну и что? По-твоему, мы должны смиренно стоять, потупив глазки, и терпеть, пока нас грабят, насилуют, убивают?!
— А мужчины нам тогда на что?
— Согласна, и для этого тоже. Когда рядом со мной Руслан, я чувствую себя такой беззащитной, такой слабой… — она на мгновение мечтательно улыбнулась. — Но наши мужчины еще в пути, и одни боги ведают, сколь долгим этот путь может оказаться. Поэтому предлагаю рассчитывать только на себя. И потом, я хочу доказать ему, что женщины не только вышивать да детей рожать могут! Значит, так. Берем эти сабли, подстерегаем Черноморда, и кидаемся на него с трех сторон одновременно…
— Подожди! — почти крикнула Фатима. — поспешные решения далеко не всегда самые верные.
— А что тут еще думать?! — окрысилась Мила. — вот она, наша возможность! — она помахала саблей, отчего девушки невольно попятились.
— И все-таки, ты неправа. — продолжала настаивать Фатима. Лидия погрузилась в раздумья и пока не принимала участия в споре. — Я думаю, тебе неведома плачевная судьба Фатеха ибн Хакоба, и потому ты позволяешь себе такую горячность и необдуманность в суждениях…
— А это еще кто? — буркнула Мила. Она сама понимала, что неправа, но так соблазнительно одним махом решить все: и вырваться на волю, и с колдуном расправиться, оказав Руслану неоценимую услугу и доказав ему, что она не сопливая девчонка, а…
— Сейчас узнаешь. — пообещала Фатима с мягкой улыбкой.
— Расскажи! — Лидия тоже улыбалась. За время их знакомства она успела полюбить странные сказки, которые рассказывала Фатима, столь не похожие на предания ее родины. Девушки спрятали саблю обратно в куст, отошли чуть в сторону, и Фатима, улыбаясь немного смущенно, начала:
— Дошло до меня, о прекрасные пери, почтившие меня своею дружбой, что во времена не столь от нас отдаленные, как можно было бы подумать, в городе Гургандже проживал почтенный торговец Касим ибн Сулейман. Аллах был бесконечно благосклонен к этому человеку, и еще при жизни Касим ибн Сулейман достиг почти что райского блаженства: сундуки его ломились от золота, драгоценных камней и прочих воистину бесценных вещей, огромному богато обставленному дому завидовал сам эмир Хорезма, да почтит Аллах своей милостью его потомков; и четыре прекрасные жены, красотою своей равные райским гуриям украшали собою этот дом. Мир и покой царил бы в душе этого почтенного человека, если бы не одно «но»: Касим ибн Сулейман очень много путешествовал, ибо привык сам заключать сделки, не шибко доверяя приказчикам, справедливо считая, что когда в этом мире родится честный приказчик, наступит конец света. И очень волновал сего достойного мужа вопрос, верны ли ему прекрасные его жены, если он отсутствует дома по полгода, а то и больше? Подозрения эти червем грызли его душу, и долго купец ломал голову, как выйти из положения. Наконец, он принял решение: одну из четырех жен брать с собой в путешествие, а на остальных наложить чары особого рода. В то время, — а было это дюжины три лет тому назад, — в Хорезме еще можно было отыскать черных колдунов, последователей Магрибской школы, и Касим ибн Сулейман так и поступил. В безлунную ночь накануне отъезда он избрал жену, которая будет сопровождать его в поездке, и под каким-то предлогом отослал ее с женской половины дома. После этого в дом вошел колдун, усыпил всех женщин, и заколдовал оставшихся жен Касима ибн Сулеймана.
Утром готовый к отъезду купец вошел на половину своих жен, и, собрав их всех четверых, рек следующее: «Вот, драгоценные жены мои, я снова уезжаю. Эта женщина — он указал на избранную им, — будет сопровождать меня. Я не знаю, как долго продлятся наши странствия, но я позаботился о том, чтобы греховные помыслы не тревожили ваши души. Знайте же, что в ту ночь, когда некий муж решится на свидание с любой из вас, он лишится самого дорогого, что имеет, и позор вечный будет и на нем, и на вас». Сказав так, он покинул дом.
Прошло несколько месяцев, купец все не возвращался, и оставленные им жены уже томились и тяготились его длительным отсутствием. В то время молодой бродяга Фатех ибн Хакоб странствовал на ишаке по всему свету, зарабатывая себе на хлеб разными трюками, песнями и танцами, коим научился у дервишей. Придя в Гургандж, он пошел на базар и принялся забавлять людей своими выходками и рассказывать, что в мире нового. В тот день три жены Касима ибн Сулеймана как раз пошли на базар. Не за покупками — на то существовало множество слуг, а просто так, прогуляться. Увидев потешающего народ бродягу, они остановились рядом, залюбовались. Очень уж хорош собой оказался юноша! Наметанный взор бродяги тоже сразу выделил трех красавиц из толпы собравшихся; то, что все трое сказочно красивы, он сумел разглядеть даже сквозь чадры, скрывающие их лица. Закончив представление, Фатех ибн Хакоб пошел вслед девушкам, и таким образом он узнал, что проживают они в огромном дворце. «Откажись от своих грез, безумный! — говорили ему люди. — И сам погибнешь, и их погубишь»! По городу давно ползали слухи о том, что жены Касима ибн Сулеймана заколдованы; купец сам эти слухи и распустил. Тем не менее юноша весь день крутился на площади перед дворцом, показывая фокусы, распевая сладкие песни Йемена и показывая древние танцы, происхождение коих затеряно во тьме веков. С каждым часом страсть его распалялась все больше, тем паче, что какая-нибудь из красавиц то и дело мелькала то в окне, то на балконе; и, когда стемнело, Фатех ибн Хакоб с горячностью, свойственной всем юным, по стене влез в дом, разыскал покои трех красавиц…