Страница:
Нет, не вернутся, как не вернутся русские и в Чечню, теперь уже вполне моноэтническую республику. Зато как бы не увидеть нам новых беженцев, из других кавказских республик. Не слишком спокойно, например, в Адыгее, где не гремят почти ежедневно, как в Дагестане и Ингушетии, взрывы и выстрелы, но где растёт напряжённость и где меньше года назад на VI съезде Союза славян Адыгеи была выдвинута инициатива обращения к президенту РФ с просьбой о возвращении республики в состав Краснодарского края, как то и было до 1991 года. “Главное, — заявила лидер Союза Нина Коновалова, — чтобы славяне, проживающие в республике, на деле получили равные права с адыгами, а этого равенства как раз и нет”.
Приведённые ею цифры убедительно подтверждают такой вывод. И уж, во всяком случае, говорят о том, что проблема существует, а стало быть, требует непредвзятого рассмотрения. Однако воз и ныне там. Против проекта возвращения Адыгеи в Краснодарский край бурно выступила тотчас же отмобилизовавшаяся адыгская общественность. Причём мобилизация эта сразу вышла за пределы РФ. В движение протеста включились черкесские диаспоры Турции, Сирии, Иордании, Германии, США, Израиля, чьи телеграммы поддержки зачитывались на митингах. Разумеется, никакой ответной и хоть сколько-нибудь сравнимой по масштабам русской мобилизации не произошло (её не было и в ситуациях куда как более трагических), и вопрос тихо увял. Что не означает, конечно, исчезновения проблемы, с которой всё чаще сталкиваются русские теперь уже не только в национальных республиках РФ и от вызова которой всё ещё пытаются уклониться.
Словом, ко многим размышлениям и сопоставлениям побудил меня французско-алжирский сюжет, и по возвращении я поделилась ими со своей коллегой, известной журналисткой, в своё время тоже работавшей в “горячих точках” и немало повидавшей. Реакция оказалась неожиданной: “Всякие аналогии неуместны! У меня много знакомых среди “черноногих”, я знаю, как это было, весь этот ужас…” “А здесь — не ужас? — попыталась возразить я. — И ведь Франция всё-таки не так принимала своих беженцев, как Россия — своих, там это было делом и долгом всей нации”.
— Никаких сравнений, — вновь прозвучал твёрдый ответ.
Что ж, каждый видит мир по-своему. Мне же как раз после этого разговора особенно захотелось сравнить, тем более что тема не чужда мне лично: я родилась в Приднестровье, на днестровской границе погиб мой отец, с этой землёй связаны мои детские и, стало быть, глубже всех вошедшие в плоть и кровь воспоминания, там дорогие мне могилы. И мысль, что когда-нибудь граница здесь может оказаться прочерченной по евроатлантическому лекалу “нового соседства”, то есть оказаться закрытой для граждан России, как закрылись уже границы Прибалтики, — для меня одна из тех, которые преследуют в ночных кошмарах и от которых просыпаются в холодном поту. А ведь для какого множества людей, в одночасье лишившихся и хлеба, и крова, эти кошмары уже стали реальностью!
Нет, стоит всё-таки сравнить, тем более что у нас в последнее время вдруг объявилось множество людей, встревоженных судьбами “белой Европы”. Особенно же — Франции, будто бы уже стенающей под сарацинским игом. Кому-то видится Собор Парижской Богоматери, превращённый в супермечеть, так что угнетённым, но гордым французам не остаётся ничего иного, кроме как взорвать свою национальную святыню.
Вот и протоиерей Всеволод Чаплин в своих “Лоскутках”, опубликованных на страницах “Православной Москвы” (N 13, июль 2006 г.), сокрушается: “Западная Европа, похоже, утратила смысл жизни и идентитет. Если это действительно так, если проснуться не заставит даже вызов ислама, то европейцам не помогут ни армия, ни полиция, ни деньги, ни паспорта с чипами. Европа останется за скобками истории. Мы (!) подарим её мусульманам”.
Странным образом — и хочется думать, невольно — протоиерей оказывается солидарен здесь с американско-израильской пропагандой относительно всемирной опасности ислама. Но он, по крайней мере, ещё мягко пеняет Европе за то, что она утратила “идентитет” (само собой, мы его сохранили), и, конечно же, не предлагает двинуть русские когорты. Хотя, право, и задумаешься: как же мы умудримся не “подарить мусульманам” эту заблудшую овцу, раз уж она сама докатилась до такого?
Зато другие, усматривая некую апокалиптическую угрозу, нависшую над “белой расой” (которая, конечно же, не спасётся без поддержки мощной русской руки), прямо взывают к действию.
Когда спросишь кого-нибудь из таких ревнителей “белой расы”: “А в чём, собственно, причина вашего рвения? Мало ли Россия натерпелась от той же Европы, которую спасала столько раз? И что вы скажете о белых эстонцах и латышах, устроивших режим апартеида для русских? Или о финнах, в годы войны загонявших в Карелии едва ли не всех русских, от грудных младенцев до глубоких стариков, за колючую проволоку, где смертность была даже выше, чем в немецких концлагерях? А о плане “Ост” вы ничего не слыхали?” — внятного ответа не дождёшься. Всё это мелочи, всё это вздор, вперёд — с “Верой Христовой. Верой Белого человека в Белого Богочеловека. Истинной последней надеждой Белой Европы” (Б ы ч к о в Р. “Святая Европа”. Опричное Братство Святого Преподобного Иосифа Волоцкого. М., 2005, с. 25).
В общем, Европа томится и ждёт. А вы уверены, что ждёт? Что она сама неспособна дать ответ на вызовы времени? Причём ответ столь жёсткий, а главное — эффективный, который и не снился нашим любителям разговоров о “цветной нелюди” (“Святая Европа”) и кровавой уличной поножовщины с маячащей за ней тенью, более всего губительной как раз для русских, провокации? И что она, наконец, способна взглянуть на наши беды пусть не сочувственным, но хотя бы не холодно-враждебным взглядом? Мои “уроки французского” привели меня к существенно иным выводам.
* * *
Но сначала — об “уроке русского”, который я получила, едва ступив на родную землю.
Утром 27 мая, как сообщала официальная хроника, с трёхдневным визитом в Ригу по приглашению президента Латвии Вайры Вике-Фрейберги прибыл Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. И это было первое за всю историю латвийского Православия посещение предстоятелем Русской Православной Церкви пределов Латвии — так, по крайней мере, сообщает всё та же “Православная Москва” (N 11, июнь 2006 года). Не знаю, правда, когда бы такое посещение могло состояться раньше: патриаршество на Руси, как известно, было упразднено Петром I и восстановлено лишь в 1917 году. Однако Латвия отделилась от России, и посещение её московским патриархом в этот период вряд ли было возможно. Притом — по причинам не только положения Церкви в СССР, но и резкой враждебности полуфашистского режима самой Латвии к нашей стране. Говорить же о “пределах Латвии” в бытность её одной из республик СССР как-то странно: эта формула обычно употребляется в отношении иностранных государств.
Оттенок, но он как-то неприятно бросился мне в глаза и, возможно, в некоторой мере проливает свет на то, что произошло в ходе этого визита и что превратило его в визит не просто пастырский, каковой я, конечно, не позволила бы себе обсуждать. Произошло же следующее: президент Вайра Вике-Фрейберга получила из рук московского патриарха орден Святой равноапостольной княгини Ольги I степени, притом на ленте, что особенно почётно. И, таким образом, стала первым главой государства, удостоенным столь высокой награды. Естественно, возникает вопрос: за что же? “За вклад в духовное возрождение общества и поддержку, которую президент Латвии оказывает Латвийской Православной Церкви”, — отвечает “Православная Москва”.
Не буду касаться второй части — это действительно дела церковные. Но вот что до “духовного возрождения общества”*, то своим правом и даже гражданским долгом считаю нужным поинтересоваться: а в чём же оно выразилось?
В бесконечных оскорблениях, наносимых нашим ветеранам, которым даже запрещено носить их боевые награды?** В эсэсовских маршах по улицам Риги? В раздавленном движении протеста русских школьников, отстаивавших своё право учиться на родном языке? В намёках на возможную войну с Россией, прозвучавших не далее как за год до исторического патриаршего визита в Ригу?*** В бесконечно муссируемой теме выплаты Россией компенсаций за “оккупацию”?
Печально, что в русском обществе так и не прозвучали все эти вопросы. Не задала их и православная паства — а ведь в этом не было бы никакой дерзости, никакого посягательства на достоинство и права Церкви: вопрос-то общественно-политический. Или уж действительно поставлен знак равенства между православностью и “не должно сметь своё суждение иметь”?
Если это и есть тот самый наш “идентитет”, тайной сбережения которого мы готовы поделиться с будто бы потерявшей себя Францией, то не стоит трудиться. В таких уроках она не нуждается, а вот на оскорбления, даже на видимость оскорбления её национального достоинства реагирует стремительно и жёстко. Яркое подтверждение тому — скандал, разразившийся в связи с телевизионным выступлением президента Алжира Абделазиза Бутефлики, в котором он резко обвинил Францию в “геноциде алжирской идентичности”****. Прозвучали эти слова (и ещё многие другие, не менее резкие) 17 апреля, в ходе его поездки по своей стране, а уже на следующий день, 18 апреля, заговорили пушки французской прессы. Значит, порох держали сухим и, видимо, помнили, как ещё в августе минувшего года Бутефлика потребовал, чтобы Франция признала свои “преступления в Алжире” и то, что она “пытала, убивала, истребляла” алжирцев во всё время своего пребывания здесь, то есть с 1830 по 1962 гг.
Но скорость реакции, но её тон! Причём вовсе не обязательно со стороны крайне правых, как непременно сказали бы у нас — “ультранационалистов”. Вот, например, в моей папке (которую условно называю своим “французским дневником”) вырезки из вполне респектабельной газеты “La Provence” (18 апреля 2006 г.). Свою статью с подробным изложением обвинений, предъявленных Франции алжирским президентом, она сопроводила фотографией последнего — одним из шедевров того рода репортёрского искусства, которое способно любого политика представить в образе Гитлера, охваченного острым приступом паранойи. А автор передовицы Жорж Латиль, внешне как будто и удержавшийся в рамках пресловутой политкорректности, тем не менее под конец наносит нокаутирующий удар.
“Выдвинуто тяжкое обвинение. Оно ранит и даже оскорбит всех тех, кто трудился в этой стране с верой, убеждённостью и любовью. В Алжире, сколько нам помнится, были не только богатые колонисты. Там также жили скромные люди, влюблённые в эту землю, которую они, по праву или нет, сделали своей. Сделали своей второй родиной”.
Браво, французы! Нет, наиболее вменяемые из них (а таких большинство) не отрицают, что была кровь, было насилие — правда, не забудут добавить, что всё это было с двух сторон.
Не отрицают даже, что, возможно, они были не совсем правы, считая эту землю своей. Но они любили её, обустраивали её, орошали своим трудовым потом — вот на что переносится центр тяжести. А это всё — священно, такие чувства и такую память непозволительно оскорблять, а потому — и вот тут-то и наносится главный удар: не думайте, г-н Бутефлика, что мы неспособны разглядеть задний план вашего выступления, мы знаем, что Париж вытесняется из Магриба Пекином и — особенно! — Вашингтоном.
“Но сделайте милость, больше не просите нас обучать ваши элиты, чтобы затем использовать в своих целях все вытекающие отсюда преимущества. И не прибегайте, пожалуйста, к нашей помощи при первом же тревожном сигнале. Нельзя, с одной стороны, безнаказанно обвинять, а с другой — использовать”. Каково: “безнаказанно”! Нет, право же, есть чему поучиться. А поскольку в тексте употреблено слово “soin”, которое обозначает также и медицинскую помощь, то далее ситуация приобрела бесподобную сценическую выразительность.
Вскоре после своего наделавшего столько шуму выступления президент Бутефлика, в связи с обострением хронического заболевания, оказался во французском госпитале. И вот респектабельная печать, так склонная потоптаться на теме “русского империализма и национализма”, дала себе волю. Так, например, “Le Figaro” (21 апреля 2006 г.), напомнив, что уже после прошлогоднего выступления Бутефлики затормозилось подписание франко-алжирского договора о дружбе, а теперь оно и вовсе будет отложено в долгий ящик, закончила статью весьма оригинально: процитировав почитающегося в иное время одиозным Ле Пена. Ле Пен же, не мудрствуя лукаво, резал правду-матку: “Я нахожу поистине скандальным, что господин Бутефлика позволяет себе публично заявлять такие вещи, а на следующий день — просить медицинской помощи у омерзительных колонизаторов, каковыми он нас считает”.
Обычно завершающая цитата приводится для подкрепления собственной позиции, это нечто вроде последнего мазка на полотне. В противном случае требуется комментарий. Но комментария не последовало.
А ведь, положа руку на сердце, следует признать, что всё, сказанное алжирским президентом, — комариные укусы по сравнению с тем, что пришлось и до сих пор приходится выслушивать России. Несмотря на её бесконечно повторяемые покаянные поклоны. Взять, например, извинения за события 1956 года в Венгрии. Россия уже приносила их при Ельцине, но Путин в ходе своего недавнего визита в Будапешт счёл нужным покаяться снова. Причём ни тот, ни другой не вспомнили о венгерских частях, воевавших в составе гитлеровской армии и отличавшихся беспримерной жестокостью. За их действия Венгрия не приносила нам извинений, зато в Воронежской области, где они особо отличались, родилась идея установить памятник “павшим героям”. Ну и, разумеется, никто не вспомнил ни о весьма мрачных подвалах самого восстания, ни о двусмысленной фигуре Имре Надя — впрочем, это уже другая тема, к которой, возможно, имеет смысл когда-нибудь вернуться.
Главное в другом: ответной общественной реакции на всю эту оргию неприглядных покаяний (а список можно продолжать и продолжать) не последовало. Так уместно ли с таким-то вот, неразличимым даже в самый сильный микроскоп потенциалом собственного национального достоинства рваться на помощь угнетённой Марианне? Она, как видим, не вовсе беспомощна и хлыстом своего красноречия, даром которого не обделил её Бог, хлещет обидчика — ну да, фигурально выражаясь, до крови. То есть отшвырнув в сторону не только модную политкорректность, но и традиционные этические нормы: всё-таки попрекать человека оказанной ему медицинской помощью… от этого становится как-то не по себе. К тому же ведь не всё, сказанное президентом Бутефликой, неправда. Это признают и сами французы — многие, если не большинство. Признают — но не любят, чтобы об этом им говорили другие. Признают — но считают недопустимой хотя бы тень оскорбления Франции и французов, пусть они и были колонизаторами.
Мне в этом почудился отзвук старинного, восходящего ещё к эпохе священного права королей представления о “lиse majestй” — “оскорблении величества”. Возможно ли, чтобы Республика, отсекшая на гильотине венценосную голову Людовика XVI, перенесла эту идею неприкосновенности на саму Францию и её суверенный народ? А почему бы и нет? Ведь и французских королей (об этом пишут братья Гонкуры) было принято именовать “La France” (“Франция”), а само слово “суверенный” восходит к “souverain” — “монарх, государь”.
Как бы то ни было, отнеслась я к такой национальной щепетильности с должным уважением, с грустью думая, что вот этого терпкого вещества, обострённого чувства чести сегодня недостаёт в русской крови. Вот только ответного понимания и сочувствия нам ожидать не приходится. Говорю это без обиды, что было бы просто глупо. Но знаю, что у медали есть оборотная сторона, и помнить нужно о них обеих.
* * *
Вот передо мной католическая газета “La Croix” (“Крест”), накануне выступления Бутефлики поместившая на своих страницах яркую и поэтическую серию очерков Бруно Фраппа “Камни Алжира”. И с первых же строк — главное сказано: “Сердцем мы все алжирцы. Всем своим нутром, памятью, ностальгией, чувством истории, пусть и запятнанной кровью и заблуждениями, преступлениями, вызванными любовью и её симметричной противоположностью, ненавистью. Франция — Алжир, немыслимая и в то же время навеки нераздельная чета, которую разъединяет и соединяет море… Алжир священного мифа дремлет в душах миллионов французов”.
Среди этих миллионов не забыты и ветераны алжирской войны — ведь они тоже сражались, а иные и погибли “за Францию”.
Буквально — “умерли за Францию”, как гласит ритуальная формула воинских мемориалов, надгробий и даже индивидуальных табличек, установленных на местах расстрела партизан, например. “Умерли за Францию” — это священно. Не потому ли и выделяет Фраппа ветеранов Алжира отдельной строкой, чтобы Франция помнила и о них тоже. Да и не он один. На привокзальной площади в Тарасконе я сразу же увидела общий памятник: “Французам, умершим за Францию: 1914-1918, 1939-1945, война в Алжире.
Французам из заморских департаментов, умершим за Францию”.
Это вам не победители фашизма, лишённые права носить свои заслуженные награды. Что, как видим, даже и предстоятель Русской Православной Церкви не считает помехой “духовному возрождению”.
А что же до “камней Алжира”, навеки вросших не только в землю Магриба, но и в память французов, — это так нам внятно. Ведь миллионы русских ещё в школе учили “Чуден Днепр…”, повторяли “На холмах Грузии…”. Наверное, иные до сих пор помнят строки Тютчева о “нам завещанном море” — Чёрном море и о Севастополе. Тоже орошали те земли своим трудовым потом и погибали за них.
Словом, мы, наверное, в чём-то могли бы понять друг друга — “колонизаторы” и “империалисты”. Но не тут-то было! За неделю до того, как были так проникновенно воспеты “камни Алжира”, та же “La Croix” поместила статью о Приднестровье. По понятным причинам она привлекла моё особое внимание. И просто поразила — не только враждебной предвзятостью, но и пренебрежением к общеизвестным историческим фактам, а порою элементарным незнанием их. К слову сказать, такое невежество вообще отличает публикации на “русские” темы даже в самой солидной французской прессе. В этом, по-моему, есть даже какая-то нарочитость: рядом ведь помещаются материалы по Ближнему Востоку, например, — и они основательны, насыщены фактами, многосторонни. Но применительно к России и её истории — минувшей и текущей — всё это считается совершенно излишним. И потому из статьи в “La Croix” можно было узнать, например, что Приднестровье (упорно именуемое Транснистрией, словно автору неизвестно, что так оно именовалось только в период румынско-фашистской оккупации) — это “заповедное поле охоты” нынешней, по-прежнему снедаемой “имперскими амбициями” России. Что депутаты, поддерживающие его — это, разумеется, “русские ультранационалисты”. Что войну 1992 года развязала “транснистрийская гвардия”, атаковавшая беззащитную молдавскую полицию, и что война эта обернулась тысячами жертв. Ни слова — о бомбёжке Бендер, где убитых хоронили во дворах, ни, главное, о том, как же распределились жертвы среди гражданского населения. А ведь достоверно известно (данные опубликованы неоднократно, и никто даже не пытался опровергнуть их), что именно эти жертвы почти исключительно приходятся на Приднестровье. Но зачем об этом говорить, когда таким образом будет сломана удобная и универсальная схема! Она для французской печати, похоже, нечто вроде отмычки, мгновенно открывающей тайны российской истории всех эпох — царской, советской, нынешней.
Вот, например, солидное издательство выпускает сборник очерков и воспоминаний французов, в то или иное время посетивших Россию. Среди них встречаются и вовсе не враждебные по отношению к ней, наоборот. Скажем, Теофиль Готье кое-что описывает с неподдельным восхищением — как ни странно покажется многим русским, железные дороги, например. Но предваряется сборник картой Восточной и Центральной Европы конца XVIII века; и на этой карте, притом с кучей хронологических ошибок, все вошедшие в состав России территории скопом именуются аннексированными. Похоже на камертон, задающий правильную ноту.
А вот “Le Monde”, один из столпов классической, серьёзной прессы, в конце марта пишет об Украине и Белоруссии. О, тут есть где развернуться; а упомянутая схема, не то что не отмеченная “острым галльским смыслом”, но “простая, как мычание”, являет себя в полной обнажённости. Подумать только: две, по европейским меркам, больших, сравнимых с самой Францией страны, каждая со своей историей и особенностями, — непростая работа для аналитика, который хочет всё-таки что-то объяснить, пусть даже и с чуждых для нас позиций. Но нет: ни следов высшей математики, ни даже алгебры на уровне средней школы — всё просто, как дважды два.
Украина, едва освободившаяся от “советского ига” (понятно, больше нас ничто не связывает — это вам не “камни Алжира”), устремилась на Запад — умница, молодец, правильной дорогой шагает. Не без затруднений, конечно, ну так тут долг Запада помочь перспективной неофитке освободиться от остатков влияния “русской империи”.
С Белоруссией же дело обстоит много хуже: она “отвергла демократическую эволюцию, которой ожидали от неё европейцы” и “предпочла остаться тесно связанной с Россией”. Ну посудите сами: можно ли совершить более страшное преступление, нежели обмануть ожидания европейцев? Виноват же во всём “режим (!) президента Александра Лукашенко”*, который “поставил своей целью вывести Белоруссию из-под западного влияния во имя славянского национализма, более близкого русской культуре, чем западные ценности”. (Курсив мой. — К. М.)
Что ж, дважды два, как видим, на поверку не так просто. Нелегитимными, обладающими сомнительным правом на существование предстают каждая страна, каждый лидер и каждый народ, которые не признают априорной приоритетности западных ценностей. Подозрительна, при всём её блеске, и русская культура, отмеченная, как видим, родовым пороком “славянского национализма”. А вот это уже серьёзно и выводит нас на тему, возраст которой — по меньшей мере тысяча лет, роковое значение которой видели такие разные в остальном Пушкин и Мицкевич, которую исследовал Данилевский и не обошёл вниманием Достоевский.
Впрочем, перечислять славные имена можно долго, но главное всё-таки не они, а реальная история взаимоотношений славян и Европы. История трагическая, жестокая и кровавая. Но я не стала бы касаться здесь темы столь сложной*, если бы она не соотносилась напрямую с тем соблазном “белого легионерства”, оно же “паладинство”, который уже не одного парня привёл прямиком на тюремные нары. И кабы за правое дело, во имя защиты своего народа, как, может быть, полагают иные из тех, кто выходит на улицы “мочить чёрных”.
Но именно своему народу они наносят чудовищный вред, подыгрывая прячущемуся за ширмой кукольнику. Он (а может быть, и они — думаю, “имя им легион”), наверняка потирает руки, наслаждаясь своей хорошо проделанной работой. Ещё бы! Требовалось доказать, что русский фашизм существует — и вот, пожалуйста, на лотке с патриотической литературой сочиненьице, где даже само это слово почтительно написано с заглавной буквы. Где оплакивается гибель в Берлине в 1945 году великой идеи и “христомученика” Адольфа Гитлера. Где доходчиво объясняется, что никогда “Святая Европа”, и тем более Германия, не чинила славянам никакого зла, а если что и было, так это отдельные эксцессы. О них следует как можно скорее забыть во имя великого общего дела противостояния той самой “цветной нелюди”.
Написано ярко, живо, с намёками на какую-то “катакомбную”, “тайную” Европу, которая ждёт избавителя. С отсылками к авторам, имена которых ничего не говорят подростку из “бетонных джунглей” спальных районов, но от речей которых может закружиться голова. А когда ты не понаслышке знаешь жестокость жизни в этих джунглях, знаешь, что такое “с прибоем рынка поединок” и что такое беспощадная этническая конкуренция…
И вот дудочка крысолова играет, поёт с завлекательными переливами. А на другом берегу (вот только вправду ли другом?) уже сгрудились либеральные журналисты, телеведущие, политологи и прочая, и прочая, готовые — и надо сказать, умеющие — любую, даже сугубо криминальную разборку представить как выброс страшного русского фашизма. Берегись, “цивилизованный мир”! И порочный круг замыкается.
Не знаю, многие ли обратили внимание на статью П. Иванченко “Кто заказывает”, опубликованную в конце (20 декабря) прошлого года в “Дуэли”. Жаль, если не заметили — материал, как мне кажется, может помочь открыть глаза на адскую игру, в которую втягивается молодёжь. Особенно заинтересовал меня комментарий Сергея Пучковского, представленного газетой как сотрудник правозащитной организации “Порядок и Право”.
“Когда, — рассказывает он, — в соответствии с указаниями руководства мы начали активно собирать информацию обо всех националистических организациях и их лидерах, то обнаружили много интересного. Так, целый ряд “фашистских” партий — наиболее “раскрученные” и провозглашавшие самые экстремистские лозунги — получали финансирование из-за рубежа. Примечательно, что и практически все неправительственные организации, так сказать, “антифашистской” направленности, а также некоторые политики, учёные и журналисты, работающие по этой тематике, получают гранты из тех же самых рук. Исходя из этого мы пришли к выводу, что вполне конкретные силы за рубежом заинтересованы в том, чтобы Россия воспринималась во всём мире как страна, населённая фашистами и ксенофобами”. Звучит убедительно: и впрямь, слишком много политических трофеев позволяет добыть ударная кампания по борьбе с “русской ксенофобией”.
Приведённые ею цифры убедительно подтверждают такой вывод. И уж, во всяком случае, говорят о том, что проблема существует, а стало быть, требует непредвзятого рассмотрения. Однако воз и ныне там. Против проекта возвращения Адыгеи в Краснодарский край бурно выступила тотчас же отмобилизовавшаяся адыгская общественность. Причём мобилизация эта сразу вышла за пределы РФ. В движение протеста включились черкесские диаспоры Турции, Сирии, Иордании, Германии, США, Израиля, чьи телеграммы поддержки зачитывались на митингах. Разумеется, никакой ответной и хоть сколько-нибудь сравнимой по масштабам русской мобилизации не произошло (её не было и в ситуациях куда как более трагических), и вопрос тихо увял. Что не означает, конечно, исчезновения проблемы, с которой всё чаще сталкиваются русские теперь уже не только в национальных республиках РФ и от вызова которой всё ещё пытаются уклониться.
Словом, ко многим размышлениям и сопоставлениям побудил меня французско-алжирский сюжет, и по возвращении я поделилась ими со своей коллегой, известной журналисткой, в своё время тоже работавшей в “горячих точках” и немало повидавшей. Реакция оказалась неожиданной: “Всякие аналогии неуместны! У меня много знакомых среди “черноногих”, я знаю, как это было, весь этот ужас…” “А здесь — не ужас? — попыталась возразить я. — И ведь Франция всё-таки не так принимала своих беженцев, как Россия — своих, там это было делом и долгом всей нации”.
— Никаких сравнений, — вновь прозвучал твёрдый ответ.
Что ж, каждый видит мир по-своему. Мне же как раз после этого разговора особенно захотелось сравнить, тем более что тема не чужда мне лично: я родилась в Приднестровье, на днестровской границе погиб мой отец, с этой землёй связаны мои детские и, стало быть, глубже всех вошедшие в плоть и кровь воспоминания, там дорогие мне могилы. И мысль, что когда-нибудь граница здесь может оказаться прочерченной по евроатлантическому лекалу “нового соседства”, то есть оказаться закрытой для граждан России, как закрылись уже границы Прибалтики, — для меня одна из тех, которые преследуют в ночных кошмарах и от которых просыпаются в холодном поту. А ведь для какого множества людей, в одночасье лишившихся и хлеба, и крова, эти кошмары уже стали реальностью!
Нет, стоит всё-таки сравнить, тем более что у нас в последнее время вдруг объявилось множество людей, встревоженных судьбами “белой Европы”. Особенно же — Франции, будто бы уже стенающей под сарацинским игом. Кому-то видится Собор Парижской Богоматери, превращённый в супермечеть, так что угнетённым, но гордым французам не остаётся ничего иного, кроме как взорвать свою национальную святыню.
Вот и протоиерей Всеволод Чаплин в своих “Лоскутках”, опубликованных на страницах “Православной Москвы” (N 13, июль 2006 г.), сокрушается: “Западная Европа, похоже, утратила смысл жизни и идентитет. Если это действительно так, если проснуться не заставит даже вызов ислама, то европейцам не помогут ни армия, ни полиция, ни деньги, ни паспорта с чипами. Европа останется за скобками истории. Мы (!) подарим её мусульманам”.
Странным образом — и хочется думать, невольно — протоиерей оказывается солидарен здесь с американско-израильской пропагандой относительно всемирной опасности ислама. Но он, по крайней мере, ещё мягко пеняет Европе за то, что она утратила “идентитет” (само собой, мы его сохранили), и, конечно же, не предлагает двинуть русские когорты. Хотя, право, и задумаешься: как же мы умудримся не “подарить мусульманам” эту заблудшую овцу, раз уж она сама докатилась до такого?
Зато другие, усматривая некую апокалиптическую угрозу, нависшую над “белой расой” (которая, конечно же, не спасётся без поддержки мощной русской руки), прямо взывают к действию.
Когда спросишь кого-нибудь из таких ревнителей “белой расы”: “А в чём, собственно, причина вашего рвения? Мало ли Россия натерпелась от той же Европы, которую спасала столько раз? И что вы скажете о белых эстонцах и латышах, устроивших режим апартеида для русских? Или о финнах, в годы войны загонявших в Карелии едва ли не всех русских, от грудных младенцев до глубоких стариков, за колючую проволоку, где смертность была даже выше, чем в немецких концлагерях? А о плане “Ост” вы ничего не слыхали?” — внятного ответа не дождёшься. Всё это мелочи, всё это вздор, вперёд — с “Верой Христовой. Верой Белого человека в Белого Богочеловека. Истинной последней надеждой Белой Европы” (Б ы ч к о в Р. “Святая Европа”. Опричное Братство Святого Преподобного Иосифа Волоцкого. М., 2005, с. 25).
В общем, Европа томится и ждёт. А вы уверены, что ждёт? Что она сама неспособна дать ответ на вызовы времени? Причём ответ столь жёсткий, а главное — эффективный, который и не снился нашим любителям разговоров о “цветной нелюди” (“Святая Европа”) и кровавой уличной поножовщины с маячащей за ней тенью, более всего губительной как раз для русских, провокации? И что она, наконец, способна взглянуть на наши беды пусть не сочувственным, но хотя бы не холодно-враждебным взглядом? Мои “уроки французского” привели меня к существенно иным выводам.
* * *
Но сначала — об “уроке русского”, который я получила, едва ступив на родную землю.
Утром 27 мая, как сообщала официальная хроника, с трёхдневным визитом в Ригу по приглашению президента Латвии Вайры Вике-Фрейберги прибыл Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. И это было первое за всю историю латвийского Православия посещение предстоятелем Русской Православной Церкви пределов Латвии — так, по крайней мере, сообщает всё та же “Православная Москва” (N 11, июнь 2006 года). Не знаю, правда, когда бы такое посещение могло состояться раньше: патриаршество на Руси, как известно, было упразднено Петром I и восстановлено лишь в 1917 году. Однако Латвия отделилась от России, и посещение её московским патриархом в этот период вряд ли было возможно. Притом — по причинам не только положения Церкви в СССР, но и резкой враждебности полуфашистского режима самой Латвии к нашей стране. Говорить же о “пределах Латвии” в бытность её одной из республик СССР как-то странно: эта формула обычно употребляется в отношении иностранных государств.
Оттенок, но он как-то неприятно бросился мне в глаза и, возможно, в некоторой мере проливает свет на то, что произошло в ходе этого визита и что превратило его в визит не просто пастырский, каковой я, конечно, не позволила бы себе обсуждать. Произошло же следующее: президент Вайра Вике-Фрейберга получила из рук московского патриарха орден Святой равноапостольной княгини Ольги I степени, притом на ленте, что особенно почётно. И, таким образом, стала первым главой государства, удостоенным столь высокой награды. Естественно, возникает вопрос: за что же? “За вклад в духовное возрождение общества и поддержку, которую президент Латвии оказывает Латвийской Православной Церкви”, — отвечает “Православная Москва”.
Не буду касаться второй части — это действительно дела церковные. Но вот что до “духовного возрождения общества”*, то своим правом и даже гражданским долгом считаю нужным поинтересоваться: а в чём же оно выразилось?
В бесконечных оскорблениях, наносимых нашим ветеранам, которым даже запрещено носить их боевые награды?** В эсэсовских маршах по улицам Риги? В раздавленном движении протеста русских школьников, отстаивавших своё право учиться на родном языке? В намёках на возможную войну с Россией, прозвучавших не далее как за год до исторического патриаршего визита в Ригу?*** В бесконечно муссируемой теме выплаты Россией компенсаций за “оккупацию”?
Печально, что в русском обществе так и не прозвучали все эти вопросы. Не задала их и православная паства — а ведь в этом не было бы никакой дерзости, никакого посягательства на достоинство и права Церкви: вопрос-то общественно-политический. Или уж действительно поставлен знак равенства между православностью и “не должно сметь своё суждение иметь”?
Если это и есть тот самый наш “идентитет”, тайной сбережения которого мы готовы поделиться с будто бы потерявшей себя Францией, то не стоит трудиться. В таких уроках она не нуждается, а вот на оскорбления, даже на видимость оскорбления её национального достоинства реагирует стремительно и жёстко. Яркое подтверждение тому — скандал, разразившийся в связи с телевизионным выступлением президента Алжира Абделазиза Бутефлики, в котором он резко обвинил Францию в “геноциде алжирской идентичности”****. Прозвучали эти слова (и ещё многие другие, не менее резкие) 17 апреля, в ходе его поездки по своей стране, а уже на следующий день, 18 апреля, заговорили пушки французской прессы. Значит, порох держали сухим и, видимо, помнили, как ещё в августе минувшего года Бутефлика потребовал, чтобы Франция признала свои “преступления в Алжире” и то, что она “пытала, убивала, истребляла” алжирцев во всё время своего пребывания здесь, то есть с 1830 по 1962 гг.
Но скорость реакции, но её тон! Причём вовсе не обязательно со стороны крайне правых, как непременно сказали бы у нас — “ультранационалистов”. Вот, например, в моей папке (которую условно называю своим “французским дневником”) вырезки из вполне респектабельной газеты “La Provence” (18 апреля 2006 г.). Свою статью с подробным изложением обвинений, предъявленных Франции алжирским президентом, она сопроводила фотографией последнего — одним из шедевров того рода репортёрского искусства, которое способно любого политика представить в образе Гитлера, охваченного острым приступом паранойи. А автор передовицы Жорж Латиль, внешне как будто и удержавшийся в рамках пресловутой политкорректности, тем не менее под конец наносит нокаутирующий удар.
“Выдвинуто тяжкое обвинение. Оно ранит и даже оскорбит всех тех, кто трудился в этой стране с верой, убеждённостью и любовью. В Алжире, сколько нам помнится, были не только богатые колонисты. Там также жили скромные люди, влюблённые в эту землю, которую они, по праву или нет, сделали своей. Сделали своей второй родиной”.
Браво, французы! Нет, наиболее вменяемые из них (а таких большинство) не отрицают, что была кровь, было насилие — правда, не забудут добавить, что всё это было с двух сторон.
Не отрицают даже, что, возможно, они были не совсем правы, считая эту землю своей. Но они любили её, обустраивали её, орошали своим трудовым потом — вот на что переносится центр тяжести. А это всё — священно, такие чувства и такую память непозволительно оскорблять, а потому — и вот тут-то и наносится главный удар: не думайте, г-н Бутефлика, что мы неспособны разглядеть задний план вашего выступления, мы знаем, что Париж вытесняется из Магриба Пекином и — особенно! — Вашингтоном.
“Но сделайте милость, больше не просите нас обучать ваши элиты, чтобы затем использовать в своих целях все вытекающие отсюда преимущества. И не прибегайте, пожалуйста, к нашей помощи при первом же тревожном сигнале. Нельзя, с одной стороны, безнаказанно обвинять, а с другой — использовать”. Каково: “безнаказанно”! Нет, право же, есть чему поучиться. А поскольку в тексте употреблено слово “soin”, которое обозначает также и медицинскую помощь, то далее ситуация приобрела бесподобную сценическую выразительность.
Вскоре после своего наделавшего столько шуму выступления президент Бутефлика, в связи с обострением хронического заболевания, оказался во французском госпитале. И вот респектабельная печать, так склонная потоптаться на теме “русского империализма и национализма”, дала себе волю. Так, например, “Le Figaro” (21 апреля 2006 г.), напомнив, что уже после прошлогоднего выступления Бутефлики затормозилось подписание франко-алжирского договора о дружбе, а теперь оно и вовсе будет отложено в долгий ящик, закончила статью весьма оригинально: процитировав почитающегося в иное время одиозным Ле Пена. Ле Пен же, не мудрствуя лукаво, резал правду-матку: “Я нахожу поистине скандальным, что господин Бутефлика позволяет себе публично заявлять такие вещи, а на следующий день — просить медицинской помощи у омерзительных колонизаторов, каковыми он нас считает”.
Обычно завершающая цитата приводится для подкрепления собственной позиции, это нечто вроде последнего мазка на полотне. В противном случае требуется комментарий. Но комментария не последовало.
А ведь, положа руку на сердце, следует признать, что всё, сказанное алжирским президентом, — комариные укусы по сравнению с тем, что пришлось и до сих пор приходится выслушивать России. Несмотря на её бесконечно повторяемые покаянные поклоны. Взять, например, извинения за события 1956 года в Венгрии. Россия уже приносила их при Ельцине, но Путин в ходе своего недавнего визита в Будапешт счёл нужным покаяться снова. Причём ни тот, ни другой не вспомнили о венгерских частях, воевавших в составе гитлеровской армии и отличавшихся беспримерной жестокостью. За их действия Венгрия не приносила нам извинений, зато в Воронежской области, где они особо отличались, родилась идея установить памятник “павшим героям”. Ну и, разумеется, никто не вспомнил ни о весьма мрачных подвалах самого восстания, ни о двусмысленной фигуре Имре Надя — впрочем, это уже другая тема, к которой, возможно, имеет смысл когда-нибудь вернуться.
Главное в другом: ответной общественной реакции на всю эту оргию неприглядных покаяний (а список можно продолжать и продолжать) не последовало. Так уместно ли с таким-то вот, неразличимым даже в самый сильный микроскоп потенциалом собственного национального достоинства рваться на помощь угнетённой Марианне? Она, как видим, не вовсе беспомощна и хлыстом своего красноречия, даром которого не обделил её Бог, хлещет обидчика — ну да, фигурально выражаясь, до крови. То есть отшвырнув в сторону не только модную политкорректность, но и традиционные этические нормы: всё-таки попрекать человека оказанной ему медицинской помощью… от этого становится как-то не по себе. К тому же ведь не всё, сказанное президентом Бутефликой, неправда. Это признают и сами французы — многие, если не большинство. Признают — но не любят, чтобы об этом им говорили другие. Признают — но считают недопустимой хотя бы тень оскорбления Франции и французов, пусть они и были колонизаторами.
Мне в этом почудился отзвук старинного, восходящего ещё к эпохе священного права королей представления о “lиse majestй” — “оскорблении величества”. Возможно ли, чтобы Республика, отсекшая на гильотине венценосную голову Людовика XVI, перенесла эту идею неприкосновенности на саму Францию и её суверенный народ? А почему бы и нет? Ведь и французских королей (об этом пишут братья Гонкуры) было принято именовать “La France” (“Франция”), а само слово “суверенный” восходит к “souverain” — “монарх, государь”.
Как бы то ни было, отнеслась я к такой национальной щепетильности с должным уважением, с грустью думая, что вот этого терпкого вещества, обострённого чувства чести сегодня недостаёт в русской крови. Вот только ответного понимания и сочувствия нам ожидать не приходится. Говорю это без обиды, что было бы просто глупо. Но знаю, что у медали есть оборотная сторона, и помнить нужно о них обеих.
* * *
Вот передо мной католическая газета “La Croix” (“Крест”), накануне выступления Бутефлики поместившая на своих страницах яркую и поэтическую серию очерков Бруно Фраппа “Камни Алжира”. И с первых же строк — главное сказано: “Сердцем мы все алжирцы. Всем своим нутром, памятью, ностальгией, чувством истории, пусть и запятнанной кровью и заблуждениями, преступлениями, вызванными любовью и её симметричной противоположностью, ненавистью. Франция — Алжир, немыслимая и в то же время навеки нераздельная чета, которую разъединяет и соединяет море… Алжир священного мифа дремлет в душах миллионов французов”.
Среди этих миллионов не забыты и ветераны алжирской войны — ведь они тоже сражались, а иные и погибли “за Францию”.
Буквально — “умерли за Францию”, как гласит ритуальная формула воинских мемориалов, надгробий и даже индивидуальных табличек, установленных на местах расстрела партизан, например. “Умерли за Францию” — это священно. Не потому ли и выделяет Фраппа ветеранов Алжира отдельной строкой, чтобы Франция помнила и о них тоже. Да и не он один. На привокзальной площади в Тарасконе я сразу же увидела общий памятник: “Французам, умершим за Францию: 1914-1918, 1939-1945, война в Алжире.
Французам из заморских департаментов, умершим за Францию”.
Это вам не победители фашизма, лишённые права носить свои заслуженные награды. Что, как видим, даже и предстоятель Русской Православной Церкви не считает помехой “духовному возрождению”.
А что же до “камней Алжира”, навеки вросших не только в землю Магриба, но и в память французов, — это так нам внятно. Ведь миллионы русских ещё в школе учили “Чуден Днепр…”, повторяли “На холмах Грузии…”. Наверное, иные до сих пор помнят строки Тютчева о “нам завещанном море” — Чёрном море и о Севастополе. Тоже орошали те земли своим трудовым потом и погибали за них.
Словом, мы, наверное, в чём-то могли бы понять друг друга — “колонизаторы” и “империалисты”. Но не тут-то было! За неделю до того, как были так проникновенно воспеты “камни Алжира”, та же “La Croix” поместила статью о Приднестровье. По понятным причинам она привлекла моё особое внимание. И просто поразила — не только враждебной предвзятостью, но и пренебрежением к общеизвестным историческим фактам, а порою элементарным незнанием их. К слову сказать, такое невежество вообще отличает публикации на “русские” темы даже в самой солидной французской прессе. В этом, по-моему, есть даже какая-то нарочитость: рядом ведь помещаются материалы по Ближнему Востоку, например, — и они основательны, насыщены фактами, многосторонни. Но применительно к России и её истории — минувшей и текущей — всё это считается совершенно излишним. И потому из статьи в “La Croix” можно было узнать, например, что Приднестровье (упорно именуемое Транснистрией, словно автору неизвестно, что так оно именовалось только в период румынско-фашистской оккупации) — это “заповедное поле охоты” нынешней, по-прежнему снедаемой “имперскими амбициями” России. Что депутаты, поддерживающие его — это, разумеется, “русские ультранационалисты”. Что войну 1992 года развязала “транснистрийская гвардия”, атаковавшая беззащитную молдавскую полицию, и что война эта обернулась тысячами жертв. Ни слова — о бомбёжке Бендер, где убитых хоронили во дворах, ни, главное, о том, как же распределились жертвы среди гражданского населения. А ведь достоверно известно (данные опубликованы неоднократно, и никто даже не пытался опровергнуть их), что именно эти жертвы почти исключительно приходятся на Приднестровье. Но зачем об этом говорить, когда таким образом будет сломана удобная и универсальная схема! Она для французской печати, похоже, нечто вроде отмычки, мгновенно открывающей тайны российской истории всех эпох — царской, советской, нынешней.
Вот, например, солидное издательство выпускает сборник очерков и воспоминаний французов, в то или иное время посетивших Россию. Среди них встречаются и вовсе не враждебные по отношению к ней, наоборот. Скажем, Теофиль Готье кое-что описывает с неподдельным восхищением — как ни странно покажется многим русским, железные дороги, например. Но предваряется сборник картой Восточной и Центральной Европы конца XVIII века; и на этой карте, притом с кучей хронологических ошибок, все вошедшие в состав России территории скопом именуются аннексированными. Похоже на камертон, задающий правильную ноту.
А вот “Le Monde”, один из столпов классической, серьёзной прессы, в конце марта пишет об Украине и Белоруссии. О, тут есть где развернуться; а упомянутая схема, не то что не отмеченная “острым галльским смыслом”, но “простая, как мычание”, являет себя в полной обнажённости. Подумать только: две, по европейским меркам, больших, сравнимых с самой Францией страны, каждая со своей историей и особенностями, — непростая работа для аналитика, который хочет всё-таки что-то объяснить, пусть даже и с чуждых для нас позиций. Но нет: ни следов высшей математики, ни даже алгебры на уровне средней школы — всё просто, как дважды два.
Украина, едва освободившаяся от “советского ига” (понятно, больше нас ничто не связывает — это вам не “камни Алжира”), устремилась на Запад — умница, молодец, правильной дорогой шагает. Не без затруднений, конечно, ну так тут долг Запада помочь перспективной неофитке освободиться от остатков влияния “русской империи”.
С Белоруссией же дело обстоит много хуже: она “отвергла демократическую эволюцию, которой ожидали от неё европейцы” и “предпочла остаться тесно связанной с Россией”. Ну посудите сами: можно ли совершить более страшное преступление, нежели обмануть ожидания европейцев? Виноват же во всём “режим (!) президента Александра Лукашенко”*, который “поставил своей целью вывести Белоруссию из-под западного влияния во имя славянского национализма, более близкого русской культуре, чем западные ценности”. (Курсив мой. — К. М.)
Что ж, дважды два, как видим, на поверку не так просто. Нелегитимными, обладающими сомнительным правом на существование предстают каждая страна, каждый лидер и каждый народ, которые не признают априорной приоритетности западных ценностей. Подозрительна, при всём её блеске, и русская культура, отмеченная, как видим, родовым пороком “славянского национализма”. А вот это уже серьёзно и выводит нас на тему, возраст которой — по меньшей мере тысяча лет, роковое значение которой видели такие разные в остальном Пушкин и Мицкевич, которую исследовал Данилевский и не обошёл вниманием Достоевский.
Впрочем, перечислять славные имена можно долго, но главное всё-таки не они, а реальная история взаимоотношений славян и Европы. История трагическая, жестокая и кровавая. Но я не стала бы касаться здесь темы столь сложной*, если бы она не соотносилась напрямую с тем соблазном “белого легионерства”, оно же “паладинство”, который уже не одного парня привёл прямиком на тюремные нары. И кабы за правое дело, во имя защиты своего народа, как, может быть, полагают иные из тех, кто выходит на улицы “мочить чёрных”.
Но именно своему народу они наносят чудовищный вред, подыгрывая прячущемуся за ширмой кукольнику. Он (а может быть, и они — думаю, “имя им легион”), наверняка потирает руки, наслаждаясь своей хорошо проделанной работой. Ещё бы! Требовалось доказать, что русский фашизм существует — и вот, пожалуйста, на лотке с патриотической литературой сочиненьице, где даже само это слово почтительно написано с заглавной буквы. Где оплакивается гибель в Берлине в 1945 году великой идеи и “христомученика” Адольфа Гитлера. Где доходчиво объясняется, что никогда “Святая Европа”, и тем более Германия, не чинила славянам никакого зла, а если что и было, так это отдельные эксцессы. О них следует как можно скорее забыть во имя великого общего дела противостояния той самой “цветной нелюди”.
Написано ярко, живо, с намёками на какую-то “катакомбную”, “тайную” Европу, которая ждёт избавителя. С отсылками к авторам, имена которых ничего не говорят подростку из “бетонных джунглей” спальных районов, но от речей которых может закружиться голова. А когда ты не понаслышке знаешь жестокость жизни в этих джунглях, знаешь, что такое “с прибоем рынка поединок” и что такое беспощадная этническая конкуренция…
И вот дудочка крысолова играет, поёт с завлекательными переливами. А на другом берегу (вот только вправду ли другом?) уже сгрудились либеральные журналисты, телеведущие, политологи и прочая, и прочая, готовые — и надо сказать, умеющие — любую, даже сугубо криминальную разборку представить как выброс страшного русского фашизма. Берегись, “цивилизованный мир”! И порочный круг замыкается.
Не знаю, многие ли обратили внимание на статью П. Иванченко “Кто заказывает”, опубликованную в конце (20 декабря) прошлого года в “Дуэли”. Жаль, если не заметили — материал, как мне кажется, может помочь открыть глаза на адскую игру, в которую втягивается молодёжь. Особенно заинтересовал меня комментарий Сергея Пучковского, представленного газетой как сотрудник правозащитной организации “Порядок и Право”.
“Когда, — рассказывает он, — в соответствии с указаниями руководства мы начали активно собирать информацию обо всех националистических организациях и их лидерах, то обнаружили много интересного. Так, целый ряд “фашистских” партий — наиболее “раскрученные” и провозглашавшие самые экстремистские лозунги — получали финансирование из-за рубежа. Примечательно, что и практически все неправительственные организации, так сказать, “антифашистской” направленности, а также некоторые политики, учёные и журналисты, работающие по этой тематике, получают гранты из тех же самых рук. Исходя из этого мы пришли к выводу, что вполне конкретные силы за рубежом заинтересованы в том, чтобы Россия воспринималась во всём мире как страна, населённая фашистами и ксенофобами”. Звучит убедительно: и впрямь, слишком много политических трофеев позволяет добыть ударная кампания по борьбе с “русской ксенофобией”.