Состоялась также беседа директора “ИГ Фарбениндустри” Фрица Меера с Пятсом. Последний позже вспоминал: “В частном разговоре со мной директор не скрывал, что Германия и после заключения договора с Советским Союзом продолжает старую политику по отношению к СССР. В Германии, по его словам, все больше и больше распространяется убеждение, что природные богатства Советского Союза должны быть доступны только ей. В Германии прекрасно понимают, что Россия их добровольно не уступит и придется бороться. Без борьбы не обойтись, и надо ждать и придется бороться. Все руководящие круги Германии это понимают и уже продолжительное время готовятся к борьбе”.
Как утверждал в своих воспоминаниях X. Р. Лессер, бывший адъютант главнокомандующего эстонской армии генерала Лайдонера, в своем письме Пятсу Гитлер заявил, что Германия не будет возражать, если в Эстонии будут размещены советские войска. В то же время Гитлер просил эстонское правительство “потерпеть” до осени 1940 года. Это письмо во многом объясняло последующее поведение Пятса и его окружения. В эти дни Лайдонер заявил: “Если бы была надежда, что откуда-нибудь придет помощь… то мы бы воевали”.
Однако не только отказ Германии, не желавшей в это время идти на ухудшение отношений с СССР, но и широкая оппозиция такому союзу в Эстонии препятствовали подобному повороту. Признавая непопулярность проектов эстонско-советской войны, Лайдонер говорил: “Нетрудно предсказать, каково было бы влияние коммунистической пропаганды в случае развязывания этой войны… Кроме всего прочего, трудно начать войну, когда тебе предлагают договор об оказании помощи”. Эстонский государственный деятель Пийп констатировал: “Народ сейчас не в таком состоянии, чтобы с ним не считаться”. Консультации, которые правительство Пятса провело с правительством Финляндии, окончательно убедили его в необходимости принять советское предложение.
28 сентября 1939 года, в тот же день, когда был подписан советско-германский договор о дружбе и границе, Эстония и СССР подписали договор о взаимной помощи. Как подчеркивал Риббентроп в телеграмме Гитлеру, направленной в тот же день из Москвы, договор не означал “упразднения эстонской системы правления”. Однако на следующий же день Гитлер отдал приказ о перемещении в Германию 86 тысяч немцев, проживавших в Эстонии и Латвии.
Хотя эстонское правительство знало, что уже не может рассчитывать на поддержку Германии, министр иностранных дел Эстонии К. Сельтер в ходе переговоров в Москве старался свести к минимуму усиление влияния СССР на свою страну, а потому отверг советское предложение о размещении в Эстонии 35 тысяч красноармейцев и соглашался лишь на 15 тысяч. Тогда участвовавший в переговорах Сталин предложил ограничиться 25 тысячами, заметив при этом: “Не должно быть слишком мало войск — а то вы их окружите и уничтожите”.
В соответствии с пактом о взаимопомощи СССР и Эстония обязывались “оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае возникновения прямого нападения или угрозы нападения со стороны любой великой европейской державы по отношению морских границ Договаривающихся Сторон в Балтийском море или сухопутных их границ через территорию Латвийской Республики, а равно и указанных в статье III баз”.
Третья статья определила право Советского Союза “иметь на эстонских островах Сааремаа (Эзель), Хийумаа (Даго) и в городе Палдиски (Балтийский Порт) базы военно-морского флота и несколько аэродромов для авиации на правах аренды по сходной цене”. Договор закреплял за СССР право держать на участках, отведенных под базы и аэродромы, “ограниченное количество советских наземных и воздушных вооруженных сил, максимальная численность которых определяется особым соглашением”.
Участники договора обязывались не участвовать в союзах или коалициях, направленных против другой стороны. СССР обязывался “оказывать эстонской армии помощь на льготных условиях вооружением и прочими военными материалами”. В договоре подчеркивалось: “Проведение в жизнь настоящего пакта ни в какой мере не должно затрагивать суверенных прав Договаривающихся Сторон, в частности, их экономической системы и государственного устройства”.
Договор, подписанный в Москве, соответствовал всем нормам международного права и был зарегистрирован в Лиге Наций 13 октября 1939 года в Официальном регистре договоров Секретариата в соответствии со статьей 18 Устава этой организации. И хотя советско-эстонский договор не посягал на суверенитет страны, К. Н. Никитин так характеризовал реакцию верхов Эстонии: “Правящая буржуазная эстонская верхушка, промышленная буржуазия заключала пакт о взаимопомощи с большим недоверием и неохотой. В приходе Красной Армии видели подрыв своего господства, видели начало своего конца”. Особенно негативной была реакция эстонских военных. “В правительстве при обсуждении вопроса о заключении эстоно-советского пакта выступали ярыми противниками заключения этого пакта генерал Лайдонер и бывший премьер-министр Энпалу… Эстонское высшее офицерство настроено было все время против СССР, шло всецело за Лайдонером и не сочувствовало пакту. В особенности враждебно настроен кайцелит”.
В то же время политический уход Германии из Эстонии и выезд десятков тысяч немцев из страны вызвал позитивную реакцию в широких народных массах. Как отмечал К. Н. Никитин, “эстонцы выражают чувство удовлетворения по поводу отъезда немцев из Эстонии. Своё удовлетворение их отъездом они обосновывают тем, что немцы всегда в Прибалтике вели себя как завоеватели и поработители. Вместе с экономическим угнетением они несли с собой и национальное угнетение, они стремились уничтожить национальную культуру и т. п …Фашизм, который упорно прививали немцы в Эстонии и который был по нутру правящей эстонской буржуазии, взятый вместе с воспоминаниями о немцах как завоевателях, родил в эстонских широких кругах чувство ненависти. Хозяйничанье немцев и их заносчивость по отношению к эстонскому населению, угроза полным порабощением, если придет Гитлер, еще больше разжигали у эстонцев чувство ненависти к немцам”.
Советско-эстонский договор породил в Эстонии надежды на перемены в стране. К. Н. Никитин записывал в дневнике, что в советско-эстонском договоре “рабочие круги, крестьянство и интеллигенция видели… предпосылку и удобный момент для борьбы с реакционным правительством за свои права. Эстонско-советский пакт и вступление советских войск на территорию Эстонии расценили по аналогии с Западной Белоруссией и Украиной. Отсюда различного рода делегации рабочих союзов: текстильщиков, деревообделочников и т. д. с просьбами о смычке с советскими профсоюзами, с жалобами на притеснение профсоюзов эстонским правительством, с жалобами на аресты и усиление режима Пятса — Лайдонера”.
Вскоре после подписания договора с Эстонией, 2 октября, в Москве начались советско-латвийские переговоры, в которых принял участие И. В. Сталин. По словам латвийского министра иностранных дел В. Мунтерса, И. В. Сталин заявил: “Прошло двадцать лет; мы окрепли, и вы окрепли. Мы хотим с вами поговорить об аэродромах и обороне. Мы не навязываем вам нашу Конституцию, органы управления, министерства, внешнюю политику, финансовую политику или экономическую систему. Наши требования диктуются войной между Германией, Францией и Великобританией. Если мы договоримся, появятся очень благоприятные условия для коммерческих договоров. Австрия, Чехословакия и Польша как государства уже исчезли с карты. Другие тоже могут исчезнуть. Договоры, заключенные в 1920 году, не могут существовать вечно”. Как и в ходе советско-эстонских переговоров, СССР требовал размещения своих Вооруженных Сил на территории Латвии. Мунтерс добился сокращения советских войск с 40 до 30 тысяч.
Как вспоминал Мунтерс, Сталин “показал удивившие нас познания в военной области и свое искусство оперировать цифрами”. Так, Сталин заметил, что “через Ирбентский пролив легко могут пройти 1500-тонные подводные лодки и обстрелять Ригу из четырехдюймовых орудий”, и ещё сказал: “…батареи у пролива должны находиться под одним командованием, иначе не смогут действовать… Аэродромов требуется четыре: в Лиепае, Вентспилсе, у Ирбентского пролива и на литовской границе. Вам нечего бояться. Содержите 100 000 человек. Ваши стрелки хороши, а ваша армия лучше, чем эстонская”.
В соответствии с советско-латвийским договором о взаимной помощи, подписанным 5 октября, Латвия предоставила СССР право создать военно-морские базы в Лиепае и Вентспилсе, базу береговой артиллерии между Вентспилсом и Питрагсом, а также несколько аэродромов. 10 октября правительство Латвии утвердило этот договор на своем заседании. Несколько позже было заключено и советско-латвийское торговое соглашение.
3 октября 1939 года в Москве начались переговоры с министром иностранных дел Литвы Ю. Урбшисом, в которых также принял участие И. В. Сталин, а 10 октября был подписан литовско-советский договор о взаимной помощи. СССР получил право разместить гарнизоны Красной Армии в городах Вилейке, Алитус, Приенай и “пользоваться восемью посадочными площадками для авиации”. В Литву был введен 20-тысячный контингент советских войск. И, наконец, следует особо сказать о поистине царском подарке Сталина Литовской республике. В соответствии с договором СССР передал Литве город Вильнюс (Вильно) и Вильнюсскую (Виленскую) область, занятую Красной Армией после вступления на территорию Польши.
Законность трех договоров, заключенных в Москве с 28 сентября по 10 октября, не подвергалась сомнению. Заявления же о том, что после подписания советско-германского договора о ненападении и договоров с Эстонией, Латвией и Литвой Прибалтика превратилась в советский протекторат, искажают правду. Как бы ни усиливались возможности для давления у державы, имеющей военные базы на территории другой страны, это не означает установления протектората над ней. Никто же не объявляет Японию, Испанию, Англию, Италию, Турцию, Германию и другие страны, где имеются базы США, американскими протекторатами.
Вскоре после ратификации договоров Советский Союз и страны Прибалтики приступили к их реализации. 18-19 октября советские войска в составе 21347 человек, 78 орудий, 283 танков, 255 самолетов вошли на территорию Эстонии.
Комментируя ввод советских войск в Прибалтику в своей беседе с руководителем Коминтерна Георгием Димитровым 25 октября, Сталин подчеркнул: “Мы думаем, что в пактах о взаимопомощи (Эстония, Латвия и Литва) мы нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран. Но для этого нам надо выдержать — строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают”.
Ввод советских войск воспринимался многими в Эстонии, Латвии и Литве как средство уберечь народы Прибалтики от участи Польши и возможность сохранить свой нейтралитет. По сообщениям советских полпредств, в октябре в Таллине, Риге, Каунасе и других городах “происходили многотысячные демонстрации трудящихся, приветствовавших заключение договоров с СССР. Такие же демонстрации состоялись при вступлении советских войск в Эстонию, Латвию и Литву”.
21 октября 1939 года Никитин сообщал в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) СССР о нескольких инициативах со стороны как правительственных, так и общественных организаций, направленных на демонстрацию улучшения эстонско-советских отношений. Министр иностранных дел Пийп сообщал Никитину об организации “концерт-акта”, на котором должны были выступить министр и советский полпред (на что Никитин дал согласие). Полпред просил указаний НКИДа в связи с просьбой эстонского профсоюза строительных рабочих организовать прием в рабочем доме для команд кораблей, заходящих в Таллин, и ответно посетить советские корабли на таллинском рейде. Он просил также рассмотреть просьбу эстонского профсоюза текстильщиков принять делегацию на октябрьские торжества.
Однако НКИД оценивал скромные просьбы эстонских профсоюзов в контексте событий в Европе, вызывавших растущее беспокойство советского руководства. “Странная война” продолжалась, а боевые действия и политические акции Англии и Франции приобретали все более странный характер. В конце сентября возобновилось посредничество шведского предпринимателя Далериуса между Лондоном и Берлином. Гитлер заявлял шведскому бизнесмену: “Если англичане хотят мира, они могут его получить за две недели, не потеряв при этом лица”. О возможности заключения мира активно писали в германских газетах и говорили по германскому радио.
В этой обстановке советское руководство стремилось не давать никому повода для обвинений в нарушении договоров, подписанных со странами Прибалтики, и в попытках укрепить советское влияние в этом регионе. В ответ на письмо Никитина в НКИД 23 октября из Москвы пришла резкая по тону телеграмма В. М. Молотова следующего содержания: “Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли… Видно, что Вас ветром понесло по линии настроений советизации Эстонии, что в корне противоречит нашей политике. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет советизации Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам. Вы таким неправильным поведением сбиваете с толку и эстонцев вроде Пийпа, который думает, видимо, что ему теперь необходимо говорить просоветские речи 7 ноября. Вы должны заботиться только о том, чтобы наши люди, и в том числе наши военные в Эстонии, в точности и добросовестно выполняли пакт взаимопомощи и принцип невмешательства в дела Эстонии, и обеспечить такое же отношение к пакту со стороны Эстонии”.
Не менее категоричными были и указания наркома обороны К. Е. Ворошилова, который в своем приказе от 25 октября 1939 года предписывал “принять все необходимые меры для того, чтобы весь личный состав наших частей, находящихся в Эстонии, от рядового красноармейца до высшего начсостава, точно и добросовестно выполнял каждый пункт пакта о взаимопомощи и ни в коем случае не вмешивался бы во внутренние дела Эстонской республики”. В приказе утверждалось, что “различные антисоветские провокаторы будут пытаться и уже пытаются изобразить вступление наших частей в Эстонию как начало ее советизации”.
В этой связи нарком приказывал: “Настроения и разговоры о “советизации”, если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом, ибо они на руку только врагам Советского Союза и Эстонии… Всякие попытки военнослужащего, независимо от его положения, прикинуться “архилевым” и вести коммунистическую пропаганду, хотя бы среди отдельных лиц эстонского населения, будут рассматриваться как антисоветский акт, направленный на дискредитацию договора о взаимопомощи с Эстонией. Всех лиц, мнящих себя левыми и сверхлевыми и пытающихся в какой-либо форме вмешиваться во внутренние дела Эстонской республики, рассматривать как играющих на руку антисоветским провокаторам и злейшим врагам социализма и строжайше наказывать”.
Советские войска строго соблюдали всевозможные правила, регламентирующие их отношения с местным населением. Об этом свидетельствует эпизод из воспоминаний Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова: “Как командующий Ленинградским округом я отвечал за безопасность баз в Эстонии. В одном месте срочно требовалось обеспечить неприкосновенность участка. Я вступил в контакт с правительством Эстонии, взял у него необходимое разрешение, затем получил согласие эстонского помещика, собственника данного земельного участка, и приказал построить укрепления.
И вот на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) во время моего доклада о положении на новых базах Молотов упрекнул меня за “неуместную инициативу”. Я пытался возражать, но он не слушал. Мне было не по себе, однако тут взял слово Сталин и, посмеиваясь, заметил Молотову: “А почему твой Наркомат опаздывает? Армия не может ждать, пока твои люди расшевелятся. А с Мерецковым уже ничего не поделаешь. Не срывать же готовые укрепления”. На этом вопрос был исчерпан”.
Советские войска, которые без соответствующих международных соглашений не имели права даже договориться с местным помещиком о строительстве насыпи для артбатареи, не предпринимали ничего для вмешательства во внутренние дела этих стран. Введение войск не нарушило их экономической жизни. Авторитарные режимы сохранялись в неприкосновенности. Коммунистические партии и ряд других организаций были по-прежнему запрещены.
Строгое выполнение советской стороной обязательств договора заставило правящие круги Эстонии по-новому оценить сложившуюся обстановку. “Сейчас, — подчеркивал Никитин, — ни у правительства, ни у буржуазных кругов нет никаких сомнений в том, что мы пакт выполним именно согласно духу и букве, или, как здесь теперь установился термин, “по-джентльменски”. Бывший министр иностранных дел Эстонии Сельтер, подписавший договор, в беседе с полпредом 17 ноября говорил: “Нам при заключении пакта нужно было иметь очень много решимости и смелости, чтобы согласиться на такой огромной важности шаг, как впуск Красной Армии в сердце страны, на который мы решились, теперь lt;онgt; все больше и больше оправдывается, и нам не приходится нисколько сожалеть об этом шаге”.
Увидев, что советские войска, оказавшиеся в Эстонии, строго придерживаются буквы и духа договора от 28 сентября и не вмешиваются в дела страны, правительство Пятса — Лайдонера развернуло репрессии против тех сил, которые рассчитывали на скорые перемены в обществе после прихода Красной Армии. Государственная дума продлила на год положение “усиленной охраны” в стране. Были резко увеличены ассигнования на содержание полиции. Усилили нажим на профсоюзы. Руководство профсоюза текстильщиков, проявившее желание “дружить с СССР”, было арестовано. Произведены были аресты и среди других “неблагонадежных лиц”.
Главнокомандующий эстонской армией Лайдонер издал приказ, запрещавший населению “беспокоить Красную Армию и морской флот ненужными приставаниями и расспросами”. Как отмечал Никитин, штрафам и высылке из мест расположения Красной Армии и флота подвергали “всякого эстонского гражданина, вздумавшего задать краснофлотцу или красноармейцу любой, хотя бы и самый пустячный вопрос. Равным образом это лишало возможности работников Красной Армии и флота, в свою очередь, обратиться к любому прохожему в городе с вопросом о том: “Как пройти на такую-то улицу?” или, увидев что-либо непонятное, спросить: “Что это такое?”, ибо в ответ получали: “С вами запрещено разговаривать”. Вместо чувства дружбы и дружественного отношения воспитывали чувство недовольства, так как получалось: “Вот, мол, относились к вам хорошо, а теперь за это расплачивайся”.
Стремлению властей создать барьер между местным населением и советскими войсками помогла советско-финляндская война. Признаки военной слабости СССР, проявившиеся в ходе войны с Финляндией 1939-1940 годов, содействовали активизации антисоветской ориентации прибалтийских правительств. С началом войны эстонский генеральный штаб организовал передачу Финляндии разведывательных сведений о Советском Союзе. В Эстонии даже возникли перебои с полотном, которое огромными партиями посылали в Финляндию для маскхалатов. Из Эстонии и Латвии были посланы в Финляндию “добровольцы”, принявшие участие в военных действиях. Обсуждался вопрос и о вступлении этих государств в войну против СССР на стороне Финляндии.
Зимой 1939/40 года активизировала свою деятельность Балтийская Антанта. Созданная на основе “Договора о понимании и сотрудничестве между Латвией, Литвой и Эстонией от 12 сентября 1934 года”, эта организация использовалась то Германией, то Англией и Францией, с тем чтобы упрочить свое влияние в Прибалтике. В декабре 1939 года в Таллине состоялась 10-я конференция министров иностранных дел стран Балтийской Антанты.
Развивалось военное сотрудничество трёх стран. В ноябре-декабре 1939 года состоялся обмен визитами начальников штабов Литвы и Латвии. В декабре 1939 года литовские генералы ездили в Эстонию и Латвию.
Через три месяца, в марте 1940 года, в Риге состоялась 11-я конференция министров иностранных дел Балтийской Антанты. Министры вновь подтвердили верность позиции, которую Балтийские страны “заняли по отношению к нынешнему международному положению и современным проблемам”, считая, что это “вполне отвечает их твердой решимости остаться вне вооруженных конфликтов и обеспечивает их независимость и безопасность”.
С одной стороны, правительства Прибалтийских стран прекрасно понимали значение развившихся хозяйственных контактов с СССР. Экономическое соглашение между Эстонией и СССР, заключенное одновременно с пактом о взаимопомощи, открывало путь для выхода этой прибалтийской страны из кризисной ситуации, возникшей после 1 сентября 1939 года, когда оказались прерванными связи с Англией. Как свидетельствует справка комиссии АН ЭССР 1989 года по оценке событий, имевших место в Эстонии в 1940 году, “нехватку сырья удалось в известной степени преодолеть благодаря торговому договору, заключенному с Советским Союзом… К весне 1940 года занятость (в крупной и средней промышленности было 66 200 работников) достигла самого высокого уровня за всю историю Эстонской республики. В 1939-1940 годах реальная заработная плата по сравнению с 1927-1931 годами поднялась на 23 процента”.
С другой стороны, литовский министр иностранных дел Урбшис сообщил журналистам: “Политика нейтралитета, мира и пактов взаимопомощи предохранила от вовлечения нас в войну и от оккупации чужой властью, но политика не означает, что мир и спокойная жизнь являются нашей единственной целью, что мы хотим их сохранить любой ценой. Проводимая до сих пор наша мирная политика годится только настолько, насколько она помогает нам сохранить свою самостоятельность и независимость, но если над нашими странами накопятся угрозы, то каждый из нас (без колебаний) отдаст на борьбу все свои силы, чтобы сохранить свободы страны и народа”.
Источником этой “угрозы” по-прежнему виделся СССР. В информационном письме полпредства СССР в Латвии в НКИД от 23 марта 1940 года говорилось, что заключение пактов о взаимопомощи рассматривалось министрами лишь “как вынужденная политика на время войны”. По сведениям полпредства, не прекращались “постоянные намёки руководителей этих стран на угрозу их свободе и независимости со стороны СССР”, целенаправленно осуществлялось “проведение разнузданной антисоветской агитации среди населения, армии, айзсаргов и в школах”.
Характеризуя антисоветскую направленность внешней политики прибалтийских правительств, американские историки прибалтийского происхождения Р. Мисиунас и Р. Таагепера в своем исследовании, изданном в США, писали: “Вероятно, руководящие круги в Риге и Каунасе разделяли убеждение эстонского президента Пятса в неизбежности германо-советского столкновения к концу 1940 года. Такое мышление убеждало в правильности упрямства по отношению к СССР. Это также требовало усилий, направленных на постепенное усиление германской ставки в этом регионе в качестве противовеса. Такая политика отражалась в росте торговли с рейхом… Между декабрем 1939 года и апрелем 1940 года все три государства заключили торговые соглашения, в соответствии с которыми Германия должна была закупать около 70 процентов всего балтийского экспорта”.
Воспользовавшись этой политической ситуацией, Германия стала вновь укреплять свои позиции в Прибалтике. На секретном совещании начальников генеральных штабов армий Прибалтийских государств, на котором обсуждались вопросы боеспособности Красной Армии и общей политики в отношении советских войск в Прибалтике, присутствовал германский военный атташе в Эстонии.
В мае 1940 года в Эстонию в очередной раз прибыл доктор Клее, имевший инструкции от Кейтеля. Он встретился с министром внутренних дел Эстонии Юримаа. По словам присутствовавшего на этой встрече начальника политической полиции Эстонии Соомана, “Клее заявил, что Германия скоро начнет войну с Советским Союзом, о чем Гитлер неоднократно заявляет в партийных и военных кругах”.
Немецкая разведка развернула активную работу против СССР. Объектами ее разработки стали советские военные части, размещённые в Прибалтике. Осуществлялась засылка из Прибалтики немецких шпионско-диверсионных групп на советскую территорию.
Тем временем правящие круги прибалтийских стран стали обсуждать вопрос об организационном оформлении антисоветского военного сотрудничества. Эстонская газета “Пяевалехт” писала: “Возникает вопрос, не следует ли уже теперь приступить к дополнению договора о сотрудничестве прибалтийских государств статьями о военной помощи, с тем чтобы зафиксировать уже фактически сложившееся положение”. Хотя СССР предлагал оружие странам Прибалтики на льготных условиях, военная техника и снаряжение закупались в Германии. Правительства прибалтийских стран стали на путь саботажа договоров с СССР. Обсуждая эстонско-советский договор, председатель Государственной думы Эстонии Улуотс заявил: “Мы должны сделать его возможно более жидким”.
В республиках усиливалась антисоветская пропаганда. В феврале 1940 года в Таллине стал издаваться печатный орган Балтийской Антанты — журнал “Ревю Балтик” на английском, французском и немецком языках. В первом же его номере премьер-министр Латвии подчеркнул, что в настоящее время отпали все политические препятствия для полного сотрудничества трех прибалтийских государств. Это свидетельствовало о подготовке создания военного союза трех стран. В это время в Прибалтике происходили похищения советских военнослужащих в попытке выведать военные секреты. Производились также многочисленные аресты граждан, обслуживавших советские войска.
Как утверждал в своих воспоминаниях X. Р. Лессер, бывший адъютант главнокомандующего эстонской армии генерала Лайдонера, в своем письме Пятсу Гитлер заявил, что Германия не будет возражать, если в Эстонии будут размещены советские войска. В то же время Гитлер просил эстонское правительство “потерпеть” до осени 1940 года. Это письмо во многом объясняло последующее поведение Пятса и его окружения. В эти дни Лайдонер заявил: “Если бы была надежда, что откуда-нибудь придет помощь… то мы бы воевали”.
Однако не только отказ Германии, не желавшей в это время идти на ухудшение отношений с СССР, но и широкая оппозиция такому союзу в Эстонии препятствовали подобному повороту. Признавая непопулярность проектов эстонско-советской войны, Лайдонер говорил: “Нетрудно предсказать, каково было бы влияние коммунистической пропаганды в случае развязывания этой войны… Кроме всего прочего, трудно начать войну, когда тебе предлагают договор об оказании помощи”. Эстонский государственный деятель Пийп констатировал: “Народ сейчас не в таком состоянии, чтобы с ним не считаться”. Консультации, которые правительство Пятса провело с правительством Финляндии, окончательно убедили его в необходимости принять советское предложение.
28 сентября 1939 года, в тот же день, когда был подписан советско-германский договор о дружбе и границе, Эстония и СССР подписали договор о взаимной помощи. Как подчеркивал Риббентроп в телеграмме Гитлеру, направленной в тот же день из Москвы, договор не означал “упразднения эстонской системы правления”. Однако на следующий же день Гитлер отдал приказ о перемещении в Германию 86 тысяч немцев, проживавших в Эстонии и Латвии.
Хотя эстонское правительство знало, что уже не может рассчитывать на поддержку Германии, министр иностранных дел Эстонии К. Сельтер в ходе переговоров в Москве старался свести к минимуму усиление влияния СССР на свою страну, а потому отверг советское предложение о размещении в Эстонии 35 тысяч красноармейцев и соглашался лишь на 15 тысяч. Тогда участвовавший в переговорах Сталин предложил ограничиться 25 тысячами, заметив при этом: “Не должно быть слишком мало войск — а то вы их окружите и уничтожите”.
В соответствии с пактом о взаимопомощи СССР и Эстония обязывались “оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае возникновения прямого нападения или угрозы нападения со стороны любой великой европейской державы по отношению морских границ Договаривающихся Сторон в Балтийском море или сухопутных их границ через территорию Латвийской Республики, а равно и указанных в статье III баз”.
Третья статья определила право Советского Союза “иметь на эстонских островах Сааремаа (Эзель), Хийумаа (Даго) и в городе Палдиски (Балтийский Порт) базы военно-морского флота и несколько аэродромов для авиации на правах аренды по сходной цене”. Договор закреплял за СССР право держать на участках, отведенных под базы и аэродромы, “ограниченное количество советских наземных и воздушных вооруженных сил, максимальная численность которых определяется особым соглашением”.
Участники договора обязывались не участвовать в союзах или коалициях, направленных против другой стороны. СССР обязывался “оказывать эстонской армии помощь на льготных условиях вооружением и прочими военными материалами”. В договоре подчеркивалось: “Проведение в жизнь настоящего пакта ни в какой мере не должно затрагивать суверенных прав Договаривающихся Сторон, в частности, их экономической системы и государственного устройства”.
Договор, подписанный в Москве, соответствовал всем нормам международного права и был зарегистрирован в Лиге Наций 13 октября 1939 года в Официальном регистре договоров Секретариата в соответствии со статьей 18 Устава этой организации. И хотя советско-эстонский договор не посягал на суверенитет страны, К. Н. Никитин так характеризовал реакцию верхов Эстонии: “Правящая буржуазная эстонская верхушка, промышленная буржуазия заключала пакт о взаимопомощи с большим недоверием и неохотой. В приходе Красной Армии видели подрыв своего господства, видели начало своего конца”. Особенно негативной была реакция эстонских военных. “В правительстве при обсуждении вопроса о заключении эстоно-советского пакта выступали ярыми противниками заключения этого пакта генерал Лайдонер и бывший премьер-министр Энпалу… Эстонское высшее офицерство настроено было все время против СССР, шло всецело за Лайдонером и не сочувствовало пакту. В особенности враждебно настроен кайцелит”.
В то же время политический уход Германии из Эстонии и выезд десятков тысяч немцев из страны вызвал позитивную реакцию в широких народных массах. Как отмечал К. Н. Никитин, “эстонцы выражают чувство удовлетворения по поводу отъезда немцев из Эстонии. Своё удовлетворение их отъездом они обосновывают тем, что немцы всегда в Прибалтике вели себя как завоеватели и поработители. Вместе с экономическим угнетением они несли с собой и национальное угнетение, они стремились уничтожить национальную культуру и т. п …Фашизм, который упорно прививали немцы в Эстонии и который был по нутру правящей эстонской буржуазии, взятый вместе с воспоминаниями о немцах как завоевателях, родил в эстонских широких кругах чувство ненависти. Хозяйничанье немцев и их заносчивость по отношению к эстонскому населению, угроза полным порабощением, если придет Гитлер, еще больше разжигали у эстонцев чувство ненависти к немцам”.
Советско-эстонский договор породил в Эстонии надежды на перемены в стране. К. Н. Никитин записывал в дневнике, что в советско-эстонском договоре “рабочие круги, крестьянство и интеллигенция видели… предпосылку и удобный момент для борьбы с реакционным правительством за свои права. Эстонско-советский пакт и вступление советских войск на территорию Эстонии расценили по аналогии с Западной Белоруссией и Украиной. Отсюда различного рода делегации рабочих союзов: текстильщиков, деревообделочников и т. д. с просьбами о смычке с советскими профсоюзами, с жалобами на притеснение профсоюзов эстонским правительством, с жалобами на аресты и усиление режима Пятса — Лайдонера”.
Вскоре после подписания договора с Эстонией, 2 октября, в Москве начались советско-латвийские переговоры, в которых принял участие И. В. Сталин. По словам латвийского министра иностранных дел В. Мунтерса, И. В. Сталин заявил: “Прошло двадцать лет; мы окрепли, и вы окрепли. Мы хотим с вами поговорить об аэродромах и обороне. Мы не навязываем вам нашу Конституцию, органы управления, министерства, внешнюю политику, финансовую политику или экономическую систему. Наши требования диктуются войной между Германией, Францией и Великобританией. Если мы договоримся, появятся очень благоприятные условия для коммерческих договоров. Австрия, Чехословакия и Польша как государства уже исчезли с карты. Другие тоже могут исчезнуть. Договоры, заключенные в 1920 году, не могут существовать вечно”. Как и в ходе советско-эстонских переговоров, СССР требовал размещения своих Вооруженных Сил на территории Латвии. Мунтерс добился сокращения советских войск с 40 до 30 тысяч.
Как вспоминал Мунтерс, Сталин “показал удивившие нас познания в военной области и свое искусство оперировать цифрами”. Так, Сталин заметил, что “через Ирбентский пролив легко могут пройти 1500-тонные подводные лодки и обстрелять Ригу из четырехдюймовых орудий”, и ещё сказал: “…батареи у пролива должны находиться под одним командованием, иначе не смогут действовать… Аэродромов требуется четыре: в Лиепае, Вентспилсе, у Ирбентского пролива и на литовской границе. Вам нечего бояться. Содержите 100 000 человек. Ваши стрелки хороши, а ваша армия лучше, чем эстонская”.
В соответствии с советско-латвийским договором о взаимной помощи, подписанным 5 октября, Латвия предоставила СССР право создать военно-морские базы в Лиепае и Вентспилсе, базу береговой артиллерии между Вентспилсом и Питрагсом, а также несколько аэродромов. 10 октября правительство Латвии утвердило этот договор на своем заседании. Несколько позже было заключено и советско-латвийское торговое соглашение.
3 октября 1939 года в Москве начались переговоры с министром иностранных дел Литвы Ю. Урбшисом, в которых также принял участие И. В. Сталин, а 10 октября был подписан литовско-советский договор о взаимной помощи. СССР получил право разместить гарнизоны Красной Армии в городах Вилейке, Алитус, Приенай и “пользоваться восемью посадочными площадками для авиации”. В Литву был введен 20-тысячный контингент советских войск. И, наконец, следует особо сказать о поистине царском подарке Сталина Литовской республике. В соответствии с договором СССР передал Литве город Вильнюс (Вильно) и Вильнюсскую (Виленскую) область, занятую Красной Армией после вступления на территорию Польши.
Законность трех договоров, заключенных в Москве с 28 сентября по 10 октября, не подвергалась сомнению. Заявления же о том, что после подписания советско-германского договора о ненападении и договоров с Эстонией, Латвией и Литвой Прибалтика превратилась в советский протекторат, искажают правду. Как бы ни усиливались возможности для давления у державы, имеющей военные базы на территории другой страны, это не означает установления протектората над ней. Никто же не объявляет Японию, Испанию, Англию, Италию, Турцию, Германию и другие страны, где имеются базы США, американскими протекторатами.
Вскоре после ратификации договоров Советский Союз и страны Прибалтики приступили к их реализации. 18-19 октября советские войска в составе 21347 человек, 78 орудий, 283 танков, 255 самолетов вошли на территорию Эстонии.
Комментируя ввод советских войск в Прибалтику в своей беседе с руководителем Коминтерна Георгием Димитровым 25 октября, Сталин подчеркнул: “Мы думаем, что в пактах о взаимопомощи (Эстония, Латвия и Литва) мы нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран. Но для этого нам надо выдержать — строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают”.
Ввод советских войск воспринимался многими в Эстонии, Латвии и Литве как средство уберечь народы Прибалтики от участи Польши и возможность сохранить свой нейтралитет. По сообщениям советских полпредств, в октябре в Таллине, Риге, Каунасе и других городах “происходили многотысячные демонстрации трудящихся, приветствовавших заключение договоров с СССР. Такие же демонстрации состоялись при вступлении советских войск в Эстонию, Латвию и Литву”.
21 октября 1939 года Никитин сообщал в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) СССР о нескольких инициативах со стороны как правительственных, так и общественных организаций, направленных на демонстрацию улучшения эстонско-советских отношений. Министр иностранных дел Пийп сообщал Никитину об организации “концерт-акта”, на котором должны были выступить министр и советский полпред (на что Никитин дал согласие). Полпред просил указаний НКИДа в связи с просьбой эстонского профсоюза строительных рабочих организовать прием в рабочем доме для команд кораблей, заходящих в Таллин, и ответно посетить советские корабли на таллинском рейде. Он просил также рассмотреть просьбу эстонского профсоюза текстильщиков принять делегацию на октябрьские торжества.
Однако НКИД оценивал скромные просьбы эстонских профсоюзов в контексте событий в Европе, вызывавших растущее беспокойство советского руководства. “Странная война” продолжалась, а боевые действия и политические акции Англии и Франции приобретали все более странный характер. В конце сентября возобновилось посредничество шведского предпринимателя Далериуса между Лондоном и Берлином. Гитлер заявлял шведскому бизнесмену: “Если англичане хотят мира, они могут его получить за две недели, не потеряв при этом лица”. О возможности заключения мира активно писали в германских газетах и говорили по германскому радио.
В этой обстановке советское руководство стремилось не давать никому повода для обвинений в нарушении договоров, подписанных со странами Прибалтики, и в попытках укрепить советское влияние в этом регионе. В ответ на письмо Никитина в НКИД 23 октября из Москвы пришла резкая по тону телеграмма В. М. Молотова следующего содержания: “Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли… Видно, что Вас ветром понесло по линии настроений советизации Эстонии, что в корне противоречит нашей политике. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет советизации Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам. Вы таким неправильным поведением сбиваете с толку и эстонцев вроде Пийпа, который думает, видимо, что ему теперь необходимо говорить просоветские речи 7 ноября. Вы должны заботиться только о том, чтобы наши люди, и в том числе наши военные в Эстонии, в точности и добросовестно выполняли пакт взаимопомощи и принцип невмешательства в дела Эстонии, и обеспечить такое же отношение к пакту со стороны Эстонии”.
Не менее категоричными были и указания наркома обороны К. Е. Ворошилова, который в своем приказе от 25 октября 1939 года предписывал “принять все необходимые меры для того, чтобы весь личный состав наших частей, находящихся в Эстонии, от рядового красноармейца до высшего начсостава, точно и добросовестно выполнял каждый пункт пакта о взаимопомощи и ни в коем случае не вмешивался бы во внутренние дела Эстонской республики”. В приказе утверждалось, что “различные антисоветские провокаторы будут пытаться и уже пытаются изобразить вступление наших частей в Эстонию как начало ее советизации”.
В этой связи нарком приказывал: “Настроения и разговоры о “советизации”, если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом, ибо они на руку только врагам Советского Союза и Эстонии… Всякие попытки военнослужащего, независимо от его положения, прикинуться “архилевым” и вести коммунистическую пропаганду, хотя бы среди отдельных лиц эстонского населения, будут рассматриваться как антисоветский акт, направленный на дискредитацию договора о взаимопомощи с Эстонией. Всех лиц, мнящих себя левыми и сверхлевыми и пытающихся в какой-либо форме вмешиваться во внутренние дела Эстонской республики, рассматривать как играющих на руку антисоветским провокаторам и злейшим врагам социализма и строжайше наказывать”.
Советские войска строго соблюдали всевозможные правила, регламентирующие их отношения с местным населением. Об этом свидетельствует эпизод из воспоминаний Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова: “Как командующий Ленинградским округом я отвечал за безопасность баз в Эстонии. В одном месте срочно требовалось обеспечить неприкосновенность участка. Я вступил в контакт с правительством Эстонии, взял у него необходимое разрешение, затем получил согласие эстонского помещика, собственника данного земельного участка, и приказал построить укрепления.
И вот на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) во время моего доклада о положении на новых базах Молотов упрекнул меня за “неуместную инициативу”. Я пытался возражать, но он не слушал. Мне было не по себе, однако тут взял слово Сталин и, посмеиваясь, заметил Молотову: “А почему твой Наркомат опаздывает? Армия не может ждать, пока твои люди расшевелятся. А с Мерецковым уже ничего не поделаешь. Не срывать же готовые укрепления”. На этом вопрос был исчерпан”.
Советские войска, которые без соответствующих международных соглашений не имели права даже договориться с местным помещиком о строительстве насыпи для артбатареи, не предпринимали ничего для вмешательства во внутренние дела этих стран. Введение войск не нарушило их экономической жизни. Авторитарные режимы сохранялись в неприкосновенности. Коммунистические партии и ряд других организаций были по-прежнему запрещены.
Строгое выполнение советской стороной обязательств договора заставило правящие круги Эстонии по-новому оценить сложившуюся обстановку. “Сейчас, — подчеркивал Никитин, — ни у правительства, ни у буржуазных кругов нет никаких сомнений в том, что мы пакт выполним именно согласно духу и букве, или, как здесь теперь установился термин, “по-джентльменски”. Бывший министр иностранных дел Эстонии Сельтер, подписавший договор, в беседе с полпредом 17 ноября говорил: “Нам при заключении пакта нужно было иметь очень много решимости и смелости, чтобы согласиться на такой огромной важности шаг, как впуск Красной Армии в сердце страны, на который мы решились, теперь lt;онgt; все больше и больше оправдывается, и нам не приходится нисколько сожалеть об этом шаге”.
Увидев, что советские войска, оказавшиеся в Эстонии, строго придерживаются буквы и духа договора от 28 сентября и не вмешиваются в дела страны, правительство Пятса — Лайдонера развернуло репрессии против тех сил, которые рассчитывали на скорые перемены в обществе после прихода Красной Армии. Государственная дума продлила на год положение “усиленной охраны” в стране. Были резко увеличены ассигнования на содержание полиции. Усилили нажим на профсоюзы. Руководство профсоюза текстильщиков, проявившее желание “дружить с СССР”, было арестовано. Произведены были аресты и среди других “неблагонадежных лиц”.
Главнокомандующий эстонской армией Лайдонер издал приказ, запрещавший населению “беспокоить Красную Армию и морской флот ненужными приставаниями и расспросами”. Как отмечал Никитин, штрафам и высылке из мест расположения Красной Армии и флота подвергали “всякого эстонского гражданина, вздумавшего задать краснофлотцу или красноармейцу любой, хотя бы и самый пустячный вопрос. Равным образом это лишало возможности работников Красной Армии и флота, в свою очередь, обратиться к любому прохожему в городе с вопросом о том: “Как пройти на такую-то улицу?” или, увидев что-либо непонятное, спросить: “Что это такое?”, ибо в ответ получали: “С вами запрещено разговаривать”. Вместо чувства дружбы и дружественного отношения воспитывали чувство недовольства, так как получалось: “Вот, мол, относились к вам хорошо, а теперь за это расплачивайся”.
Стремлению властей создать барьер между местным населением и советскими войсками помогла советско-финляндская война. Признаки военной слабости СССР, проявившиеся в ходе войны с Финляндией 1939-1940 годов, содействовали активизации антисоветской ориентации прибалтийских правительств. С началом войны эстонский генеральный штаб организовал передачу Финляндии разведывательных сведений о Советском Союзе. В Эстонии даже возникли перебои с полотном, которое огромными партиями посылали в Финляндию для маскхалатов. Из Эстонии и Латвии были посланы в Финляндию “добровольцы”, принявшие участие в военных действиях. Обсуждался вопрос и о вступлении этих государств в войну против СССР на стороне Финляндии.
Зимой 1939/40 года активизировала свою деятельность Балтийская Антанта. Созданная на основе “Договора о понимании и сотрудничестве между Латвией, Литвой и Эстонией от 12 сентября 1934 года”, эта организация использовалась то Германией, то Англией и Францией, с тем чтобы упрочить свое влияние в Прибалтике. В декабре 1939 года в Таллине состоялась 10-я конференция министров иностранных дел стран Балтийской Антанты.
Развивалось военное сотрудничество трёх стран. В ноябре-декабре 1939 года состоялся обмен визитами начальников штабов Литвы и Латвии. В декабре 1939 года литовские генералы ездили в Эстонию и Латвию.
Через три месяца, в марте 1940 года, в Риге состоялась 11-я конференция министров иностранных дел Балтийской Антанты. Министры вновь подтвердили верность позиции, которую Балтийские страны “заняли по отношению к нынешнему международному положению и современным проблемам”, считая, что это “вполне отвечает их твердой решимости остаться вне вооруженных конфликтов и обеспечивает их независимость и безопасность”.
С одной стороны, правительства Прибалтийских стран прекрасно понимали значение развившихся хозяйственных контактов с СССР. Экономическое соглашение между Эстонией и СССР, заключенное одновременно с пактом о взаимопомощи, открывало путь для выхода этой прибалтийской страны из кризисной ситуации, возникшей после 1 сентября 1939 года, когда оказались прерванными связи с Англией. Как свидетельствует справка комиссии АН ЭССР 1989 года по оценке событий, имевших место в Эстонии в 1940 году, “нехватку сырья удалось в известной степени преодолеть благодаря торговому договору, заключенному с Советским Союзом… К весне 1940 года занятость (в крупной и средней промышленности было 66 200 работников) достигла самого высокого уровня за всю историю Эстонской республики. В 1939-1940 годах реальная заработная плата по сравнению с 1927-1931 годами поднялась на 23 процента”.
С другой стороны, литовский министр иностранных дел Урбшис сообщил журналистам: “Политика нейтралитета, мира и пактов взаимопомощи предохранила от вовлечения нас в войну и от оккупации чужой властью, но политика не означает, что мир и спокойная жизнь являются нашей единственной целью, что мы хотим их сохранить любой ценой. Проводимая до сих пор наша мирная политика годится только настолько, насколько она помогает нам сохранить свою самостоятельность и независимость, но если над нашими странами накопятся угрозы, то каждый из нас (без колебаний) отдаст на борьбу все свои силы, чтобы сохранить свободы страны и народа”.
Источником этой “угрозы” по-прежнему виделся СССР. В информационном письме полпредства СССР в Латвии в НКИД от 23 марта 1940 года говорилось, что заключение пактов о взаимопомощи рассматривалось министрами лишь “как вынужденная политика на время войны”. По сведениям полпредства, не прекращались “постоянные намёки руководителей этих стран на угрозу их свободе и независимости со стороны СССР”, целенаправленно осуществлялось “проведение разнузданной антисоветской агитации среди населения, армии, айзсаргов и в школах”.
Характеризуя антисоветскую направленность внешней политики прибалтийских правительств, американские историки прибалтийского происхождения Р. Мисиунас и Р. Таагепера в своем исследовании, изданном в США, писали: “Вероятно, руководящие круги в Риге и Каунасе разделяли убеждение эстонского президента Пятса в неизбежности германо-советского столкновения к концу 1940 года. Такое мышление убеждало в правильности упрямства по отношению к СССР. Это также требовало усилий, направленных на постепенное усиление германской ставки в этом регионе в качестве противовеса. Такая политика отражалась в росте торговли с рейхом… Между декабрем 1939 года и апрелем 1940 года все три государства заключили торговые соглашения, в соответствии с которыми Германия должна была закупать около 70 процентов всего балтийского экспорта”.
Воспользовавшись этой политической ситуацией, Германия стала вновь укреплять свои позиции в Прибалтике. На секретном совещании начальников генеральных штабов армий Прибалтийских государств, на котором обсуждались вопросы боеспособности Красной Армии и общей политики в отношении советских войск в Прибалтике, присутствовал германский военный атташе в Эстонии.
В мае 1940 года в Эстонию в очередной раз прибыл доктор Клее, имевший инструкции от Кейтеля. Он встретился с министром внутренних дел Эстонии Юримаа. По словам присутствовавшего на этой встрече начальника политической полиции Эстонии Соомана, “Клее заявил, что Германия скоро начнет войну с Советским Союзом, о чем Гитлер неоднократно заявляет в партийных и военных кругах”.
Немецкая разведка развернула активную работу против СССР. Объектами ее разработки стали советские военные части, размещённые в Прибалтике. Осуществлялась засылка из Прибалтики немецких шпионско-диверсионных групп на советскую территорию.
Тем временем правящие круги прибалтийских стран стали обсуждать вопрос об организационном оформлении антисоветского военного сотрудничества. Эстонская газета “Пяевалехт” писала: “Возникает вопрос, не следует ли уже теперь приступить к дополнению договора о сотрудничестве прибалтийских государств статьями о военной помощи, с тем чтобы зафиксировать уже фактически сложившееся положение”. Хотя СССР предлагал оружие странам Прибалтики на льготных условиях, военная техника и снаряжение закупались в Германии. Правительства прибалтийских стран стали на путь саботажа договоров с СССР. Обсуждая эстонско-советский договор, председатель Государственной думы Эстонии Улуотс заявил: “Мы должны сделать его возможно более жидким”.
В республиках усиливалась антисоветская пропаганда. В феврале 1940 года в Таллине стал издаваться печатный орган Балтийской Антанты — журнал “Ревю Балтик” на английском, французском и немецком языках. В первом же его номере премьер-министр Латвии подчеркнул, что в настоящее время отпали все политические препятствия для полного сотрудничества трех прибалтийских государств. Это свидетельствовало о подготовке создания военного союза трех стран. В это время в Прибалтике происходили похищения советских военнослужащих в попытке выведать военные секреты. Производились также многочисленные аресты граждан, обслуживавших советские войска.