Страница:
Как ей заставить их передумать? Это будет очень трудно, но она должна попытаться, и сегодня она уже предприняла первую попытку.
Лорна еще не спала, когда закончился званый обед, она лежала в постели, слушая, как ее родители поднимаются по лестнице, принимают ванну и отправляются в спальню. Выскользнув из постели, она набросила на себя накидку и направилась в их комнату.
После ее стука в дверь в комнате родителей наступила полная тишина, потом раздался голос отца:
— Кто там?
— Это я, Лорна, папа. Можно войти?
Он сам открыл ей дверь, одетый в брюки и летнюю сорочку с короткими рукавами, но подтяжки были спущены. Лорна заметила, что Лавиния уже лежит в постели. В комнате стоял сильный запах сигарного дыма.
— Мне надо поговорить с вами обоими. Став взрослой, Лорна очень редко заходила в эту комнату. И до этого момента она не понимала почему. Лавиния натянула на грудь одеяло, хотя и там до самых ушей была закутана в белый хлопок ночной рубашки.
Лорна закрыла за собой дверь и прислонилась спиной к дверной ручке, ухватившись за нее рукой.
— Прошу прощения, что не пришла на обед, а еще прошу прощения за то, что соврала. Я не больна. Просто не хотела находиться рядом с Тейлором.
Ей ответил Гидеон:
— Твоя мать рассказала мне о твоих абсурдных заявлениях по поводу того, что ты не хочешь выходить замуж за Тейлора. Девочка, да что за блажь пришла тебе в голову?
— Я не люблю его, папа.
Гидеон с презрительной насмешкой посмотрел на дочь, глаза его сузились до щелочек. Затем он фыркнул и отвернулся.
— Это определенно самое глупое заявление, которое мне приходилось слышать.
— Но почему?
— Почему! — Он снова повернулся к дочери. — Девочка, должен сказать тебе, что ты еще глупее, чем я думал! Я полностью согласен с твоей матерью. Да Тейлор Дюваль благословляет землю, по которой ты ходишь. Он честолюбив, умен, его уже к тридцати годам ждет блестящее будущее, как это было с его отцом. Он из нашего круга, а его родители рады тому, что вы поженитесь. Так что вопрос решен: ты выйдешь за него в июне, все будет так, как запланировала твоя мать!
Лорна беспомощно уставилась на отца, ее всю трясло от злости.
— Папа, прошу тебя, не…
— Я же сказал, что вопрос решен!
Лорна плотно сжала губы. На глаза навернулись слезы. Они хлынули из ее глаз. Повернувшись, она резко распахнула дверь и, уходя, так сильно хлопнула ею, что в пепельнице разлетелся пепел от сигары Гидеона. Все в доме услышали громкий стук ее шагов по коридору, потом хлопнула дверь ее спальни. Лорна рванулась к кровати и рухнула на нее лицом вниз, безутешно рыдая.
Спустя десять минут она еще всхлипывала, и в этот момент в ее комнату тихонько пробралась Дженни и подкралась к кровати. Лорна даже не подозревала о ее присутствии, лона Джении ласково не погладила ее по волосам.
— Лорна?.. Лорна, что случилось?
— Ох, Дженни-и-и… — простонала сквозь слезы Лорна.
Дженни забралась на кровать, и Лорна свернулась калачиком в объятиях сестры.
— Они заставляют меня выйти замуж за Тейлора, а я не хочу.
— Но Тейлор такой симпатичный. И хороший.
— Я знаю. Ох, Дженни, я бы хотела обожать его так же, как ты. Но я люблю другого.
— Другого? — прошептала Дженни, потрясенная этой новостью больше, чем хлопаньем дверей и плачем Лорны. — Вот те на!
— Того, кто им не понравится.
— Но кого?
— Я не могу тебе этого сказать, и ты меня не спрашивай. Они еще об этом не знают. Понимаю, что струсила и не выложила им все как есть, но уж больно они властные. Они все время приказывают мне и… и говорят, что я должна делать. Ты знаешь, какими они могут быть. Но я не хочу этого больше терпеть.
Дженни продолжала гладить Лорну по волосам. В жизни Лорны не было еще такого, чтобы младшая сестра приходила ей на помощь. Сначала Серон, а теперь вот Дженни. Они пришли, почувствовав, что нужны ей, и Лорну глубоко тронула их забота. И в этот момент из темноты шепотом прозвучал еще один голос:
— Дженни? Что случилось с Лорной? Дафна материализовалась из темноты словно призрак, направляясь от двери к кровати.
— Она поругалась с мамой и папой. Возвращайся в свою постель, Дафна!
— Но она плачет.
— Со мной все в порядке, Даф. — Убрав руну с теплых колен Дженни, Лорна протянула ее Дафне. Та взяла ее и склонилась над кроватью. — Правда, все в порядке.
— Но ты же никогда не плачешь, Лорна. Ты слишком взрослая.
— Человек не бывает слишком взрослым для того чтобы не плакать, запомни это, Дафна. И сейчас я чувствую себя гораздо лучше, потому что вы с Дженни и Серон навестили меня.
— И Серон здесь?
— Он заходил перед сном. Принес мне подзорную трубу.
— Свою подзорную трубу… вот это да… — Дженни даже задохнулась от удивления — Тебе сейчас лучше, Лорна?
— Да… спасибо вам обеим… А теперь, я думаю, вам лучше вернуться в свои постели, пока вам тоже не досталось от мамы.
Дженни взбила подушку Лорны, а Дафна быстро поцеловала ее в губы.
— Я могу завтра поиграть с тобой в теннис, Лорна, — предложила она.
— Да и я тоже, — поддакнула Дженни.
— Очень хорошо. Спасибо. Вы обе самые лучшие сестры.
— Ты уверена, что больше не будешь плакать, Дорна?
— Со мной все будет в порядке.
Они шмыгнули в темноту, не совсем уверенные в том, стоит ли оставлять сестру одну, но потом вышли на цыпочках, словно Лорна была дитя, которое они только что уложили спать.
В их отсутствие Лорну снова охватил страх. Любовь, продемонстрированная сестрами и братом, родила в душе глубокие и трогательные чувства, но они окрасились необъяснимой печалью, совсем не такой, какую она испытывала раньше. Это была печаль человека, страдающего от безнадежной любви, находящего утешение в слезах, когда его разлучают с любимым.
Йенс… Йенс… только ты можешь сделать меня счастливой. Только с тобой я хочу быть вместе, вместе смеяться, плакать, любить.
Лорна услышала донесшийся снизу бой старинных часов «Честерфилд». Все в доме спали.
Часы пробили четверть часа.
Потом полчаса. Половину второго? Или половину третьего?
Затем часы пробили три четверти часа… глубокая ночь.
Никто не услышит…
Никто не узнает.
Она лежала на спине, крепко сжав руки на гру-ди сердце стучало тревожно. Йенс… Йенс… ты спишь надо мной в своей тесной чердачной комнате.
Никто не услышит.
Никто не узнает.
Кровать Лорны была высокой. Казалось, прошло много времени, пока ее ноги коснулись пола. Лорна не стала надевать ни накидку, ни тапочки, а прямо босиком пересекла комнату, шагнула в коридор, прошла по нему и стала подниматься по лестнице для слуг. Лестница была узкой, с высокими ступеньками, пропахшая запахами кухни. Лорна бывала здесь несколько раз и знала расположение трех комнат справа и трех слева, все они приютились под крышей, словно волосы под колпаком шута. Комната Пенса была посередине слева.
Лорна открыла ее без стука, прошмыгнула внутрь и осторожно закрыла за собой дверь, стараясь не шуметь. Она стояла не шевелясь, сердце колотилось, Лорна прислушивалась к дыханию Йенса, доносившемуся со стороны смутно белевшего пятна кровати. Кровать стояла слева от нее возле стены, над кроватью было небольшое окно. В комнате было очень жарко и пахло спящим человеком — теплым дыханием, теплой кожей и немного одеждой. Одежда Йенса висела на крючках слева от кровати, рубашка и брюки, в которых он работал сегодня, выглядели темными полосами на светлой стене.
Кровать Йенса была односпальной. Он лежал на боку, свесив левую руку с кровати, слегка посапывал, и этот звук напоминал шелест оконной занавески на ветру. Может, он видит во сне яхты? Или распаренное дерево? А может, ее, Лорну?
Лорна подошла к кровати и остановилась рядом с его вытянутой рукой.
— Йенс? — прошептала она.
Он спал. Лорна никогда в своей жизни не подходила к спящему мужчине. Плечи и грудь Йенса были голыми, а ниже пояса его прикрывала простыня. Его свесившаяся с кровати рука казалась бледной и беспомощной. Лорна робко и нежно погладила ее кончиками пальцев, ощутив крепкие мускулы.
— Йенс?
— Гм? — Голова Йенса приподнялась и замерла, тело проснулось быстрее, чем мысли. — Ччто… — прошептал он, ничего не понимая. — Что это?
— Йенс, это я, Лорна.
— Лорна! — Он рывком сел на кровати. — Что ты тут делаешь?
— Я пришла к тебе… поговорить… у меня ужасные новости.
Йенс взглянул на окно и потер руками лицо, приводя в порядок мысли.
— Прости… я еще плохо соображаю. Что случилось?
— Они собираются выдать меня замуж за Тейлора. А мама хочет назначить дату свадьбы… в следующем июне. Я выбросила часы Тейлора в озеро, я просила родителей, сказала им, что не люблю Тейлора, но они только ужасно разозлились на меня. Заявили, что я буду его женой, хочу я этого или нет. Ох, Йенс, что же мне делать?
— Который сейчас час?
— Я точно не знаю. Около двух, а может, трех.
— Если тебя застанут здесь, то они убьют тебя… и меня тоже.
— Я знаю, но меня не застанут. Они только что легли спать, примерно час назад. Йенс, прошу тебя, скажи, что нам делать? После того, что было между нами, я не могу выйти замуж за Тейлора, но я боюсь объяснить им настоящую причину своего отказа.
— Да, конечно, ты не можешь этого сделать. — Он откинул назад волосы, натянул повыше простыню, пытаясь в своих туманных ночных мыслях найти верное решение. Но у него, как и у Лорны, не было ответа. — Иди, — он протянул к ней руку, — иди сюда.
Лорна присела на край кровати, глядя в лицо Йенса, а он крепко обнял ее за руки сквозь рукава хлопчатобумажной ночной рубашки.
— Я не знаю, что мы будем делать, но дело не в этом. Мы не можем подвергать тебя риску, встречаясь здесь, ведь об этом может любой узнать. Так что возвращайся к себе в комнату, а днем мы поговорим.
— Йенс, а ты женился бы на мне прямо сейчас? — жалобно спросила Лорна.
Он отвел руки от ее теплого упругого тела, стараясь не думать о том, что вот оно, под тонкой рубашкой.
— Я не могу сейчас жениться на тебе. На что мы будем жить? Где? Всех, кого я знаю, знает и твой отец. Он наверняка сделает так, что меня никто не возьмет на работу, а мы ведь решили с тобой, что я больше не буду прислуживать на кухне. Я буду строить яхты, но только после того, как закончу «Лорну Д».
— Я знаю, — прошептала Лорна, виновато склонив голову.
Йенс кончиком пальца приподнял ее голову.
— Так что сейчас пока нет никакой опасности. Они же не говорят, что ты выйдешь за него замуж завтра.
Лорна спокойно все ему рассказала:
— Сегодня у нас был званый обед, предполагалось, что я буду сидеть рядом с ним. А ты знаешь, что такое сидеть рядом с человеком, который думает, что нравится тебе, в то время как ты любишь совсем другого? Я была в такой ситуации почти все лето, но больше не могу. Это нечестно. Нечестно по отношению к Тейлору, к тебе и ко мне. А я слишком люблю тебя, Йенс, чтобы продолжать притворяться.
Они сидели молча, разделенные только простыней, зажатой между их бедрами, удрученные своей любовью и ее неотъемлемой сердечной болью, жалея в этот момент о том, что вообще встретились. И думали о том, как поговорить с ее родителями, открыть им правду. Оба понимали безрассудство подобного разговора, и, хотя у них было право любить друг друга и стремиться к счастливой жизни, разговор сейчас с ее родителями, безусловно, был обречен на провал.
— А ты никогда не задумывалась, насколько проще складывались бы наши жизни, если бы ты в тот вечер не пришла на кухню? — спросил Йенс.
— Задумывалась много раз.
— А потом чувствовала себя виноватой, казнила себя за подобные мысли.
— Да, — прошептала Дорна.
— Я тоже.
Они немного помолчали. Йенс сидел, опираясь одной рукой позади себя на матрас, вторая его рука скользнула вдоль бедра и нашла руку Лорны.
— Если все будет хорошо и у нас с тобой будут дети, мы никогда не будем указывать им, кого любить.
Большие пальцы их рук несмело и даже как-то печально гладили друг друга. Минуты шли, желание постепенно начало вытеснять печаль, несмотря на слова Йенса. Они любили друг друга и, находясь в этой чердачной комнате, почти обнаженные, они вспоминали о минутах своей первой близости. Так они и сидели, сцепив пальцы рук, а самые интимные образы всплывали в их памяти. Опустив головы, Йенс и Лорна смотрели на свои сцепленные руки, едва различимые в темной комнате, большие пальцы гладили друг друга… гладили…
Потом замерли.
Йенс первым поднял голову. Он посмотрел на ее лицо, или скорее в то место., где оно склонилось в темноте. Словно откликнувшись на его молчаливый призыв, Лорна тоже подняла голову. Они сидели беспомощные, несчастные, мучаясь от безжалостного соблазна, охватившего их тела. Как стучали их сердца, как их влекло друг к другу!
И как прекрасно они понимали, что поступают неправильно и вместе с тем правильно, что рискуют.
Признание сорвалось с губ Йенса, вылившись в умоляющий шепот:
— Лорна…
И они забыли обо всем.
Лорна и Йенс прильнули друг к другу губами, грудью, они снова были вместе, страсть заглушила голос здравого смысла. Йенс схватил Лорну и с каким-то отчаянием повалил ее на кровать, чуть ли не силой заставив ее вытянуть ноги вдоль своих ног. Они поцеловались, потом перевернулсь, колени Лорны поднялись, а ноги разлетелись в стороны. Сейчас их тела разделяла только простыня и ночная рубашка.
— Моя прекрасная Лорна, — восторженно прошептал Йенс, гладя ее груди, потом бедра, задирая при этом мешающую ночную рубашку.
— Я пыталась заставить себя не приходить к тебе, — прошептала Лорна, изнывая от желания. — Я оставалась в комнате, пытаясь заснуть… не думать о тебе… не вставать с постели…
Он ласкал ее обнаженную кожу в самых желанных местах.
— Я тоже пытался… — Подушка смялась под головой Лорны, она выгнулась, сжав пятками бедра Йенса, вытянув губы и закрыв глаза. Схватив простыню, Йенс отшвырнул ее, а Лорна в этот момент смотрела на него и ласкала. Насладившись первой радостью прикосновения обнаженных тел, они дали своим телам полную волю, позволив мускулам и жилам ощутить этот праздник жизни. И в этом слиянии промелькнули все те долгие дни и часы лета, когда им приходилось скрывать свои чувства. Частью сегодняшней ночи стал и их первый сексуальный опыт в сарае, его приятным и осмысленным уроком предстояло теперь повториться еще в лучшем качестве.
— Ты… — простонал Йенс, переполненный чувствами, — день и ночь сводишь меня с ума. Почему ты не осталась у себя, дочь богатея?
— Попроси луну остановить приливы… А почему ты не прогнал меня, сын бедного корабела?
Вместо ответа Йенс лишь снова застонал, опять прильнул к ее телу, позволив Лорне обхватить его ногами.
Они замолчали, тела их изогнулись, и лишь учащенное дыхание прорывалось сквозь стиснутые зубы.
Эти минуты слияния прогоняли мрачные мысли и плохое настроение, открывали для них некоторые метины: первая вспышка страсти возникает быстро, но и быстро проходит; следующие за ней неторопливые, нежные ласки вновь наполняют тела жизненной силой; очень трудно шептать, когда хочется кричать, благословляя небеса; если даже намерения мужчины благородны, он не всегда может сдержать себя. И когда Йенс и Лорна задрожали, он закрыл ей рукой рот, чтобы удержать от крика, и попросил луну остановить приливы, но луна лишь улыбнулась, и Йенс остался в теле Лорны до последней судороги и последнего вздоха.
Глава 11
Лорна еще не спала, когда закончился званый обед, она лежала в постели, слушая, как ее родители поднимаются по лестнице, принимают ванну и отправляются в спальню. Выскользнув из постели, она набросила на себя накидку и направилась в их комнату.
После ее стука в дверь в комнате родителей наступила полная тишина, потом раздался голос отца:
— Кто там?
— Это я, Лорна, папа. Можно войти?
Он сам открыл ей дверь, одетый в брюки и летнюю сорочку с короткими рукавами, но подтяжки были спущены. Лорна заметила, что Лавиния уже лежит в постели. В комнате стоял сильный запах сигарного дыма.
— Мне надо поговорить с вами обоими. Став взрослой, Лорна очень редко заходила в эту комнату. И до этого момента она не понимала почему. Лавиния натянула на грудь одеяло, хотя и там до самых ушей была закутана в белый хлопок ночной рубашки.
Лорна закрыла за собой дверь и прислонилась спиной к дверной ручке, ухватившись за нее рукой.
— Прошу прощения, что не пришла на обед, а еще прошу прощения за то, что соврала. Я не больна. Просто не хотела находиться рядом с Тейлором.
Ей ответил Гидеон:
— Твоя мать рассказала мне о твоих абсурдных заявлениях по поводу того, что ты не хочешь выходить замуж за Тейлора. Девочка, да что за блажь пришла тебе в голову?
— Я не люблю его, папа.
Гидеон с презрительной насмешкой посмотрел на дочь, глаза его сузились до щелочек. Затем он фыркнул и отвернулся.
— Это определенно самое глупое заявление, которое мне приходилось слышать.
— Но почему?
— Почему! — Он снова повернулся к дочери. — Девочка, должен сказать тебе, что ты еще глупее, чем я думал! Я полностью согласен с твоей матерью. Да Тейлор Дюваль благословляет землю, по которой ты ходишь. Он честолюбив, умен, его уже к тридцати годам ждет блестящее будущее, как это было с его отцом. Он из нашего круга, а его родители рады тому, что вы поженитесь. Так что вопрос решен: ты выйдешь за него в июне, все будет так, как запланировала твоя мать!
Лорна беспомощно уставилась на отца, ее всю трясло от злости.
— Папа, прошу тебя, не…
— Я же сказал, что вопрос решен!
Лорна плотно сжала губы. На глаза навернулись слезы. Они хлынули из ее глаз. Повернувшись, она резко распахнула дверь и, уходя, так сильно хлопнула ею, что в пепельнице разлетелся пепел от сигары Гидеона. Все в доме услышали громкий стук ее шагов по коридору, потом хлопнула дверь ее спальни. Лорна рванулась к кровати и рухнула на нее лицом вниз, безутешно рыдая.
Спустя десять минут она еще всхлипывала, и в этот момент в ее комнату тихонько пробралась Дженни и подкралась к кровати. Лорна даже не подозревала о ее присутствии, лона Джении ласково не погладила ее по волосам.
— Лорна?.. Лорна, что случилось?
— Ох, Дженни-и-и… — простонала сквозь слезы Лорна.
Дженни забралась на кровать, и Лорна свернулась калачиком в объятиях сестры.
— Они заставляют меня выйти замуж за Тейлора, а я не хочу.
— Но Тейлор такой симпатичный. И хороший.
— Я знаю. Ох, Дженни, я бы хотела обожать его так же, как ты. Но я люблю другого.
— Другого? — прошептала Дженни, потрясенная этой новостью больше, чем хлопаньем дверей и плачем Лорны. — Вот те на!
— Того, кто им не понравится.
— Но кого?
— Я не могу тебе этого сказать, и ты меня не спрашивай. Они еще об этом не знают. Понимаю, что струсила и не выложила им все как есть, но уж больно они властные. Они все время приказывают мне и… и говорят, что я должна делать. Ты знаешь, какими они могут быть. Но я не хочу этого больше терпеть.
Дженни продолжала гладить Лорну по волосам. В жизни Лорны не было еще такого, чтобы младшая сестра приходила ей на помощь. Сначала Серон, а теперь вот Дженни. Они пришли, почувствовав, что нужны ей, и Лорну глубоко тронула их забота. И в этот момент из темноты шепотом прозвучал еще один голос:
— Дженни? Что случилось с Лорной? Дафна материализовалась из темноты словно призрак, направляясь от двери к кровати.
— Она поругалась с мамой и папой. Возвращайся в свою постель, Дафна!
— Но она плачет.
— Со мной все в порядке, Даф. — Убрав руну с теплых колен Дженни, Лорна протянула ее Дафне. Та взяла ее и склонилась над кроватью. — Правда, все в порядке.
— Но ты же никогда не плачешь, Лорна. Ты слишком взрослая.
— Человек не бывает слишком взрослым для того чтобы не плакать, запомни это, Дафна. И сейчас я чувствую себя гораздо лучше, потому что вы с Дженни и Серон навестили меня.
— И Серон здесь?
— Он заходил перед сном. Принес мне подзорную трубу.
— Свою подзорную трубу… вот это да… — Дженни даже задохнулась от удивления — Тебе сейчас лучше, Лорна?
— Да… спасибо вам обеим… А теперь, я думаю, вам лучше вернуться в свои постели, пока вам тоже не досталось от мамы.
Дженни взбила подушку Лорны, а Дафна быстро поцеловала ее в губы.
— Я могу завтра поиграть с тобой в теннис, Лорна, — предложила она.
— Да и я тоже, — поддакнула Дженни.
— Очень хорошо. Спасибо. Вы обе самые лучшие сестры.
— Ты уверена, что больше не будешь плакать, Дорна?
— Со мной все будет в порядке.
Они шмыгнули в темноту, не совсем уверенные в том, стоит ли оставлять сестру одну, но потом вышли на цыпочках, словно Лорна была дитя, которое они только что уложили спать.
В их отсутствие Лорну снова охватил страх. Любовь, продемонстрированная сестрами и братом, родила в душе глубокие и трогательные чувства, но они окрасились необъяснимой печалью, совсем не такой, какую она испытывала раньше. Это была печаль человека, страдающего от безнадежной любви, находящего утешение в слезах, когда его разлучают с любимым.
Йенс… Йенс… только ты можешь сделать меня счастливой. Только с тобой я хочу быть вместе, вместе смеяться, плакать, любить.
Лорна услышала донесшийся снизу бой старинных часов «Честерфилд». Все в доме спали.
Часы пробили четверть часа.
Потом полчаса. Половину второго? Или половину третьего?
Затем часы пробили три четверти часа… глубокая ночь.
Никто не услышит…
Никто не узнает.
Она лежала на спине, крепко сжав руки на гру-ди сердце стучало тревожно. Йенс… Йенс… ты спишь надо мной в своей тесной чердачной комнате.
Никто не услышит.
Никто не узнает.
Кровать Лорны была высокой. Казалось, прошло много времени, пока ее ноги коснулись пола. Лорна не стала надевать ни накидку, ни тапочки, а прямо босиком пересекла комнату, шагнула в коридор, прошла по нему и стала подниматься по лестнице для слуг. Лестница была узкой, с высокими ступеньками, пропахшая запахами кухни. Лорна бывала здесь несколько раз и знала расположение трех комнат справа и трех слева, все они приютились под крышей, словно волосы под колпаком шута. Комната Пенса была посередине слева.
Лорна открыла ее без стука, прошмыгнула внутрь и осторожно закрыла за собой дверь, стараясь не шуметь. Она стояла не шевелясь, сердце колотилось, Лорна прислушивалась к дыханию Йенса, доносившемуся со стороны смутно белевшего пятна кровати. Кровать стояла слева от нее возле стены, над кроватью было небольшое окно. В комнате было очень жарко и пахло спящим человеком — теплым дыханием, теплой кожей и немного одеждой. Одежда Йенса висела на крючках слева от кровати, рубашка и брюки, в которых он работал сегодня, выглядели темными полосами на светлой стене.
Кровать Йенса была односпальной. Он лежал на боку, свесив левую руку с кровати, слегка посапывал, и этот звук напоминал шелест оконной занавески на ветру. Может, он видит во сне яхты? Или распаренное дерево? А может, ее, Лорну?
Лорна подошла к кровати и остановилась рядом с его вытянутой рукой.
— Йенс? — прошептала она.
Он спал. Лорна никогда в своей жизни не подходила к спящему мужчине. Плечи и грудь Йенса были голыми, а ниже пояса его прикрывала простыня. Его свесившаяся с кровати рука казалась бледной и беспомощной. Лорна робко и нежно погладила ее кончиками пальцев, ощутив крепкие мускулы.
— Йенс?
— Гм? — Голова Йенса приподнялась и замерла, тело проснулось быстрее, чем мысли. — Ччто… — прошептал он, ничего не понимая. — Что это?
— Йенс, это я, Лорна.
— Лорна! — Он рывком сел на кровати. — Что ты тут делаешь?
— Я пришла к тебе… поговорить… у меня ужасные новости.
Йенс взглянул на окно и потер руками лицо, приводя в порядок мысли.
— Прости… я еще плохо соображаю. Что случилось?
— Они собираются выдать меня замуж за Тейлора. А мама хочет назначить дату свадьбы… в следующем июне. Я выбросила часы Тейлора в озеро, я просила родителей, сказала им, что не люблю Тейлора, но они только ужасно разозлились на меня. Заявили, что я буду его женой, хочу я этого или нет. Ох, Йенс, что же мне делать?
— Который сейчас час?
— Я точно не знаю. Около двух, а может, трех.
— Если тебя застанут здесь, то они убьют тебя… и меня тоже.
— Я знаю, но меня не застанут. Они только что легли спать, примерно час назад. Йенс, прошу тебя, скажи, что нам делать? После того, что было между нами, я не могу выйти замуж за Тейлора, но я боюсь объяснить им настоящую причину своего отказа.
— Да, конечно, ты не можешь этого сделать. — Он откинул назад волосы, натянул повыше простыню, пытаясь в своих туманных ночных мыслях найти верное решение. Но у него, как и у Лорны, не было ответа. — Иди, — он протянул к ней руку, — иди сюда.
Лорна присела на край кровати, глядя в лицо Йенса, а он крепко обнял ее за руки сквозь рукава хлопчатобумажной ночной рубашки.
— Я не знаю, что мы будем делать, но дело не в этом. Мы не можем подвергать тебя риску, встречаясь здесь, ведь об этом может любой узнать. Так что возвращайся к себе в комнату, а днем мы поговорим.
— Йенс, а ты женился бы на мне прямо сейчас? — жалобно спросила Лорна.
Он отвел руки от ее теплого упругого тела, стараясь не думать о том, что вот оно, под тонкой рубашкой.
— Я не могу сейчас жениться на тебе. На что мы будем жить? Где? Всех, кого я знаю, знает и твой отец. Он наверняка сделает так, что меня никто не возьмет на работу, а мы ведь решили с тобой, что я больше не буду прислуживать на кухне. Я буду строить яхты, но только после того, как закончу «Лорну Д».
— Я знаю, — прошептала Лорна, виновато склонив голову.
Йенс кончиком пальца приподнял ее голову.
— Так что сейчас пока нет никакой опасности. Они же не говорят, что ты выйдешь за него замуж завтра.
Лорна спокойно все ему рассказала:
— Сегодня у нас был званый обед, предполагалось, что я буду сидеть рядом с ним. А ты знаешь, что такое сидеть рядом с человеком, который думает, что нравится тебе, в то время как ты любишь совсем другого? Я была в такой ситуации почти все лето, но больше не могу. Это нечестно. Нечестно по отношению к Тейлору, к тебе и ко мне. А я слишком люблю тебя, Йенс, чтобы продолжать притворяться.
Они сидели молча, разделенные только простыней, зажатой между их бедрами, удрученные своей любовью и ее неотъемлемой сердечной болью, жалея в этот момент о том, что вообще встретились. И думали о том, как поговорить с ее родителями, открыть им правду. Оба понимали безрассудство подобного разговора, и, хотя у них было право любить друг друга и стремиться к счастливой жизни, разговор сейчас с ее родителями, безусловно, был обречен на провал.
— А ты никогда не задумывалась, насколько проще складывались бы наши жизни, если бы ты в тот вечер не пришла на кухню? — спросил Йенс.
— Задумывалась много раз.
— А потом чувствовала себя виноватой, казнила себя за подобные мысли.
— Да, — прошептала Дорна.
— Я тоже.
Они немного помолчали. Йенс сидел, опираясь одной рукой позади себя на матрас, вторая его рука скользнула вдоль бедра и нашла руку Лорны.
— Если все будет хорошо и у нас с тобой будут дети, мы никогда не будем указывать им, кого любить.
Большие пальцы их рук несмело и даже как-то печально гладили друг друга. Минуты шли, желание постепенно начало вытеснять печаль, несмотря на слова Йенса. Они любили друг друга и, находясь в этой чердачной комнате, почти обнаженные, они вспоминали о минутах своей первой близости. Так они и сидели, сцепив пальцы рук, а самые интимные образы всплывали в их памяти. Опустив головы, Йенс и Лорна смотрели на свои сцепленные руки, едва различимые в темной комнате, большие пальцы гладили друг друга… гладили…
Потом замерли.
Йенс первым поднял голову. Он посмотрел на ее лицо, или скорее в то место., где оно склонилось в темноте. Словно откликнувшись на его молчаливый призыв, Лорна тоже подняла голову. Они сидели беспомощные, несчастные, мучаясь от безжалостного соблазна, охватившего их тела. Как стучали их сердца, как их влекло друг к другу!
И как прекрасно они понимали, что поступают неправильно и вместе с тем правильно, что рискуют.
Признание сорвалось с губ Йенса, вылившись в умоляющий шепот:
— Лорна…
И они забыли обо всем.
Лорна и Йенс прильнули друг к другу губами, грудью, они снова были вместе, страсть заглушила голос здравого смысла. Йенс схватил Лорну и с каким-то отчаянием повалил ее на кровать, чуть ли не силой заставив ее вытянуть ноги вдоль своих ног. Они поцеловались, потом перевернулсь, колени Лорны поднялись, а ноги разлетелись в стороны. Сейчас их тела разделяла только простыня и ночная рубашка.
— Моя прекрасная Лорна, — восторженно прошептал Йенс, гладя ее груди, потом бедра, задирая при этом мешающую ночную рубашку.
— Я пыталась заставить себя не приходить к тебе, — прошептала Лорна, изнывая от желания. — Я оставалась в комнате, пытаясь заснуть… не думать о тебе… не вставать с постели…
Он ласкал ее обнаженную кожу в самых желанных местах.
— Я тоже пытался… — Подушка смялась под головой Лорны, она выгнулась, сжав пятками бедра Йенса, вытянув губы и закрыв глаза. Схватив простыню, Йенс отшвырнул ее, а Лорна в этот момент смотрела на него и ласкала. Насладившись первой радостью прикосновения обнаженных тел, они дали своим телам полную волю, позволив мускулам и жилам ощутить этот праздник жизни. И в этом слиянии промелькнули все те долгие дни и часы лета, когда им приходилось скрывать свои чувства. Частью сегодняшней ночи стал и их первый сексуальный опыт в сарае, его приятным и осмысленным уроком предстояло теперь повториться еще в лучшем качестве.
— Ты… — простонал Йенс, переполненный чувствами, — день и ночь сводишь меня с ума. Почему ты не осталась у себя, дочь богатея?
— Попроси луну остановить приливы… А почему ты не прогнал меня, сын бедного корабела?
Вместо ответа Йенс лишь снова застонал, опять прильнул к ее телу, позволив Лорне обхватить его ногами.
Они замолчали, тела их изогнулись, и лишь учащенное дыхание прорывалось сквозь стиснутые зубы.
Эти минуты слияния прогоняли мрачные мысли и плохое настроение, открывали для них некоторые метины: первая вспышка страсти возникает быстро, но и быстро проходит; следующие за ней неторопливые, нежные ласки вновь наполняют тела жизненной силой; очень трудно шептать, когда хочется кричать, благословляя небеса; если даже намерения мужчины благородны, он не всегда может сдержать себя. И когда Йенс и Лорна задрожали, он закрыл ей рукой рот, чтобы удержать от крика, и попросил луну остановить приливы, но луна лишь улыбнулась, и Йенс остался в теле Лорны до последней судороги и последнего вздоха.
Глава 11
Сентябрь близился к концу. Все меньше становилось теплых дней, на рассветах над озером начал появляться туман, когда холодный воздух соприкасался с поверхностью теплой воды. Смолкло кваканье лягушек, на смену ему пришло тревожное кряканье канадских гусей, задирающих головы к небу. Растущий на болотах вдоль берега рогоз покрылся пуховками, и это жалкое зрелище означало, что краснокрылые дрозды обклевали его и отправились на юг. Небо во время закатов солнца раскрашивалось живописными оттенками кроваво-красного и оранжевого цветов, бросая блики на опустевшие поля. Воздух наполнился ароматами сжигаемой листвы и соломы, по ночам вокруг луны появлялось сияние, предупреждая о приближении холодной погоды.
В сарае, где строилась яхта, началась ее обшивка. Паровая камера теперь работала ежедневно, но загружали в нее ароматную сосну, от чего в сарае было влажно и стоял такой стойкий смолистый запах, что подлетавшие к окнам сарая воробьи стучали в стекла, словно просясь внутрь. Планка в шесть дюймов шириной и полдюйма толщиной распаривалась, намазывалась клеем и привинчивалась шурупами на место, на нее внасхлест крепилась следующая, на нее другая и так далее. Яхта уже приобрела реальную форму с линией обтекаемости и четкой продольной линией. Обшивка завершилась, теперь предстояло конопатить яхту. Полоски хлопчатобумажной ткани заталкивались между планками, потом надо было намочить их и подождать, пока они разбухнут от воды, обеспечивая герметичность яхты. Отверстия под шурупы заделывались деревянными затычками. А потом последовал этап работы, который понравился Лорне больше всего.
Когда она впервые увидела, как Йенс строгает, она подумала, что это самые привлекательные движения, которые ей приходилось видеть. Держа рубанок в руках, он наклонялся, делал выпады, плечи его склонялись под строго определенным углом, двигались и выгибались, он работал с истинным наслаждением. Лорне еще не приходилось видеть, чтобы человек с такой радостью делал свое дело. Йенс насвистывал во время работы, часто приседал на корточки, оглядывал яхту, прищурив один глаз. Ноги его по щиколотку утопали в сосновых стружках, таких же белых, как его волосы, казалось даже, что они одинаково пахнут.
— Когда я был мальчишкой, — вспоминал Йенс, — я частенько получал подзатыльники от отца, если пытался обработать наждачной бумагой лодку, предварительно не обработав ее хорошенько рубанком. Мой отец… он был суровым человеком. Иногда даже до строгания, когда мы делали остов, он мог взглянуть на уже готовый отсек и сказать: «Это надо переделать, ребята». Мы начинали хныкать, жаловаться, говорили ему: «Папа, да здесь все нормально». Но теперь я рад тому, что он заставлял нас все переделывать и доводить до ума. Вот у этой яхты… у этой маленькой красавицы будет такая линия обтекания, что ей не будут страшны никакие ветры.
Лорна слушала, смотрела, восхищалась тем, как ходят мускулы на руках и плечах Йенса. Ей казалось, что она могла бы всю жизнь наблюдать за тем, как этот человек строит яхты.
Она сказала ему:
— Тогда, когда я зашла на кухню, вы все ели торт, а миссис Шмитт попросила тебя наколоть льда для моего чая… Ты присел на корточки и начал колоть его ледорубом, а рубашка слегка задралась над брюками. Открывшийся кусочек твоего тела напоминал по форме рыбу, я не могла оторвать от него взгляд. На тебе были черные брюки и сильно вылинявшая красная рубашка… Помню, как я подумала, что она, наверное, была цвета спелого помидора, но ее очень много раз стирали. А твои подтяжки врезались прямо в голую кожу, ты колол лед, и его кусочки перелетали через твое плечо на пол. Наконец ты отколол большой кусок, зажал его в руках, а потом он скользнул из твоих пальцев в мой стакан… а ты вытер руки о бедра. — Йенс прекратил строгать и стоял, глядя на Лорну. — И вот я смотрю, как ты строгаешь, и меня охватывают такие же чувства.
Йенс молча отложил рубанок, подошел к ней, обнял и поцеловал, принеся с собой запах, даже почти вкус сосны.
Когда он поднял голову, на лице его все еще сохранялось изумленное выражение.
— И ты все это помнишь?
— Я помню все о тебе, с того самого момента, как мы впервые встретились.
— И то, что на мне была красная вылинявшая рубашка?
— Она задралась… вот здесь. — Лорна дотронулась до его спины в том месте, где скрещивались подтяжки, и три раза очертила пальцем маленький овал.
— Ты очень шаловливая девушка, Лорна Диана. — Йенс усмехнулся. — Держи. — Он протянул ей кусок наждачной бумаги. — Поработай-ка. Будешь шлифовать дерево после моего рубанка.
Лорна улыбнулась, поцеловала его в подбородок, и они вместе вернулись к «Лорне Д» и стали работать бок о бок, словно эта работа символизировала их будущее. В эти последние недели перед отъездом в город Лорна часто приходила в комнату Йенса. Они занимались любовью, а потом лежали обнявшись в темноте и шептались.
— Я решил, — промолвил как-то Йенс в одну из таких ночей, — когда «Лорна Д» будет готова, я вернусь в город и буду до весны продолжать работать на кухне.
— Нет, кухня не для тебя.
— А что же мне еще делать?
— Не знаю. Что-нибудь придумаем. Естественно, они ничего так и не придумали.
Члены яхт-клуба «Белый Медведь» вытащили свои суда на берег, и их интерес переключился на охоту. За ужином на столе в имении Роуз-Пойнт стали появляться дикие утки и гуси. На вторую неделю сентября Лавиния начала составлять список вещей, которые надо было оставить здесь, а которые забрать с собой в город. На третью неделю не по сезону рано ударили заморозки и погубили все ее розы. Гидеон с друзьями решил на пять дней отправиться охотиться в Висконсин, а Лавиния объявила за ужином, что утром водопровод будет перекрыт, и всем следует собрать свои вещи и быть в готовности во второй половине дня ехать в город.
В эту ночь, когда Лорна пришла в комнату Пенса, они любили друг друга с каким-то отчаянием. Крепко обнимали друг друга, мало разговаривали, целовались слишком страстно.
Потом, лежа в объятиях Йенса, Лорна спросила:
— Когда будет готова яхта?
— Через два месяца. Это больший срок, чем отвел мне твой отец, но за месяц я не смогу ее закончить.
— Два месяца… как же я вытерплю? — Помни, что я люблю тебя. Помни, что в один прекрасный день мы будем мужем и женой. — Он поцеловал ее, как бы скрепляя этим свое обещание, крепко сжал руками голову Лорны, потом сам поднял голову, чтобы они могли смотреть в печальные глаза друг друга.
— Значит, ты вернешься в город, когда закончить яхту?
— Да.
Они еще немного поспорили об этом, но все же решили, что это будет лучшим выходом до следующего лета.
— А жить ты будешь в гостинице «Лейл»? — Большинство из гостиниц на озере закрывались на зиму, но в «Лейл» просто сокращалось число номеров, и она продолжала работать зимой как пансионат.
— Да. Твой отец будет оплачивать комнату и питание. Ты можешь писать мне туда.
— Я буду писать. Обещаю тебе. А ты можешь тоже писать мне, но отправляй письма на адрес Фебы. Ставь на конверте букву «В», с этой буквы начинается ее второе имя, и она будет знать, что это письмо предназначено мне. Ох, так печально говорить о предстоящей разлуке! Лучше расскажи мне о «Лорне Д». Чем ты будешь заниматься до зимы, когда я снова увижу тебя?
Йенс принялся подробно рассказывать о предстоящей работе, стараясь ничего не упустить.
— Предстоит еще много ручной шлифовки, потом покраска снаружи. В зеленый цвет, естественно. Она будет зеленой. Потом сровнять обшивку заподлицо с ребрами и убрать крепления. Потом начну заниматься внутренней отделкой. Надо будет разделить центральную опору и установить палубный бимс на внутренний набор корпуса, а затем обшить сосновыми планками. Снова строгать и шлифовать, конечно, а после этого покрою палубу парусиной. Затем закрою красным деревом гвозди, которыми прибита парусина, потом обобью кокпит, тоже красным деревом. Просверлю гельмпорт, установлю ось руля, такелаж и…
Лорна зашевелилась в объятиях Йенса, перебив его, хотела всхлипнуть, но удержалась.
— Так много работы, — прошептала она. — А будет у тебя время скучать по мне так, как я буду скучать по тебе?
— Да, я буду скучать. — Йенс погладил Лорну по голой спине. — Буду скучать по твоим появлениям в дверях сарая с живокостью и черной смородиной, по твоим бесконечным вопросам, по запаху твоих волос, по твоей коже, по твоим ласкам и поцелуям, которые заставляют меня ощущать себя важной частицей Вселенной.
— Ох, Йенс, но это так и есть.
— Да, я стал важной частицей Вселенной с того момента, как полюбил тебя. Раньше я вряд ли был ею.
— Нет, конечно же был. Вспомни, как ты не раз говорил мне, что всегда был уверен в том, что сможешь построить самую быстроходную яхту? И что это в корне изменит местные гонки? Первое, что восхитило меня в тебе, так это твоя уверенность в себе. Йенс, я так буду скучать без тебя!
Они крепко обнялись, бежавшие минуты уносили эту ночь и приближали мучительную разлуку.
— Который теперь час? — спросила Лорна. Йенс встал с кровати, поднес циферблат часов ближе к окошку, пытаясь разглядеть его в слабом свете луны.
— Двадцать минут четвертого, — ответил он, потом поправился: — Или около четырех, — и наконец разглядел точно: — Нет, уже половина пятого.
Подойдя к своей узкой кровати, он сел рядом с Лорной и взял ее за руку. Кто-то из них первый должен был подчиниться голосу разума.
В сарае, где строилась яхта, началась ее обшивка. Паровая камера теперь работала ежедневно, но загружали в нее ароматную сосну, от чего в сарае было влажно и стоял такой стойкий смолистый запах, что подлетавшие к окнам сарая воробьи стучали в стекла, словно просясь внутрь. Планка в шесть дюймов шириной и полдюйма толщиной распаривалась, намазывалась клеем и привинчивалась шурупами на место, на нее внасхлест крепилась следующая, на нее другая и так далее. Яхта уже приобрела реальную форму с линией обтекаемости и четкой продольной линией. Обшивка завершилась, теперь предстояло конопатить яхту. Полоски хлопчатобумажной ткани заталкивались между планками, потом надо было намочить их и подождать, пока они разбухнут от воды, обеспечивая герметичность яхты. Отверстия под шурупы заделывались деревянными затычками. А потом последовал этап работы, который понравился Лорне больше всего.
Когда она впервые увидела, как Йенс строгает, она подумала, что это самые привлекательные движения, которые ей приходилось видеть. Держа рубанок в руках, он наклонялся, делал выпады, плечи его склонялись под строго определенным углом, двигались и выгибались, он работал с истинным наслаждением. Лорне еще не приходилось видеть, чтобы человек с такой радостью делал свое дело. Йенс насвистывал во время работы, часто приседал на корточки, оглядывал яхту, прищурив один глаз. Ноги его по щиколотку утопали в сосновых стружках, таких же белых, как его волосы, казалось даже, что они одинаково пахнут.
— Когда я был мальчишкой, — вспоминал Йенс, — я частенько получал подзатыльники от отца, если пытался обработать наждачной бумагой лодку, предварительно не обработав ее хорошенько рубанком. Мой отец… он был суровым человеком. Иногда даже до строгания, когда мы делали остов, он мог взглянуть на уже готовый отсек и сказать: «Это надо переделать, ребята». Мы начинали хныкать, жаловаться, говорили ему: «Папа, да здесь все нормально». Но теперь я рад тому, что он заставлял нас все переделывать и доводить до ума. Вот у этой яхты… у этой маленькой красавицы будет такая линия обтекания, что ей не будут страшны никакие ветры.
Лорна слушала, смотрела, восхищалась тем, как ходят мускулы на руках и плечах Йенса. Ей казалось, что она могла бы всю жизнь наблюдать за тем, как этот человек строит яхты.
Она сказала ему:
— Тогда, когда я зашла на кухню, вы все ели торт, а миссис Шмитт попросила тебя наколоть льда для моего чая… Ты присел на корточки и начал колоть его ледорубом, а рубашка слегка задралась над брюками. Открывшийся кусочек твоего тела напоминал по форме рыбу, я не могла оторвать от него взгляд. На тебе были черные брюки и сильно вылинявшая красная рубашка… Помню, как я подумала, что она, наверное, была цвета спелого помидора, но ее очень много раз стирали. А твои подтяжки врезались прямо в голую кожу, ты колол лед, и его кусочки перелетали через твое плечо на пол. Наконец ты отколол большой кусок, зажал его в руках, а потом он скользнул из твоих пальцев в мой стакан… а ты вытер руки о бедра. — Йенс прекратил строгать и стоял, глядя на Лорну. — И вот я смотрю, как ты строгаешь, и меня охватывают такие же чувства.
Йенс молча отложил рубанок, подошел к ней, обнял и поцеловал, принеся с собой запах, даже почти вкус сосны.
Когда он поднял голову, на лице его все еще сохранялось изумленное выражение.
— И ты все это помнишь?
— Я помню все о тебе, с того самого момента, как мы впервые встретились.
— И то, что на мне была красная вылинявшая рубашка?
— Она задралась… вот здесь. — Лорна дотронулась до его спины в том месте, где скрещивались подтяжки, и три раза очертила пальцем маленький овал.
— Ты очень шаловливая девушка, Лорна Диана. — Йенс усмехнулся. — Держи. — Он протянул ей кусок наждачной бумаги. — Поработай-ка. Будешь шлифовать дерево после моего рубанка.
Лорна улыбнулась, поцеловала его в подбородок, и они вместе вернулись к «Лорне Д» и стали работать бок о бок, словно эта работа символизировала их будущее. В эти последние недели перед отъездом в город Лорна часто приходила в комнату Йенса. Они занимались любовью, а потом лежали обнявшись в темноте и шептались.
— Я решил, — промолвил как-то Йенс в одну из таких ночей, — когда «Лорна Д» будет готова, я вернусь в город и буду до весны продолжать работать на кухне.
— Нет, кухня не для тебя.
— А что же мне еще делать?
— Не знаю. Что-нибудь придумаем. Естественно, они ничего так и не придумали.
Члены яхт-клуба «Белый Медведь» вытащили свои суда на берег, и их интерес переключился на охоту. За ужином на столе в имении Роуз-Пойнт стали появляться дикие утки и гуси. На вторую неделю сентября Лавиния начала составлять список вещей, которые надо было оставить здесь, а которые забрать с собой в город. На третью неделю не по сезону рано ударили заморозки и погубили все ее розы. Гидеон с друзьями решил на пять дней отправиться охотиться в Висконсин, а Лавиния объявила за ужином, что утром водопровод будет перекрыт, и всем следует собрать свои вещи и быть в готовности во второй половине дня ехать в город.
В эту ночь, когда Лорна пришла в комнату Пенса, они любили друг друга с каким-то отчаянием. Крепко обнимали друг друга, мало разговаривали, целовались слишком страстно.
Потом, лежа в объятиях Йенса, Лорна спросила:
— Когда будет готова яхта?
— Через два месяца. Это больший срок, чем отвел мне твой отец, но за месяц я не смогу ее закончить.
— Два месяца… как же я вытерплю? — Помни, что я люблю тебя. Помни, что в один прекрасный день мы будем мужем и женой. — Он поцеловал ее, как бы скрепляя этим свое обещание, крепко сжал руками голову Лорны, потом сам поднял голову, чтобы они могли смотреть в печальные глаза друг друга.
— Значит, ты вернешься в город, когда закончить яхту?
— Да.
Они еще немного поспорили об этом, но все же решили, что это будет лучшим выходом до следующего лета.
— А жить ты будешь в гостинице «Лейл»? — Большинство из гостиниц на озере закрывались на зиму, но в «Лейл» просто сокращалось число номеров, и она продолжала работать зимой как пансионат.
— Да. Твой отец будет оплачивать комнату и питание. Ты можешь писать мне туда.
— Я буду писать. Обещаю тебе. А ты можешь тоже писать мне, но отправляй письма на адрес Фебы. Ставь на конверте букву «В», с этой буквы начинается ее второе имя, и она будет знать, что это письмо предназначено мне. Ох, так печально говорить о предстоящей разлуке! Лучше расскажи мне о «Лорне Д». Чем ты будешь заниматься до зимы, когда я снова увижу тебя?
Йенс принялся подробно рассказывать о предстоящей работе, стараясь ничего не упустить.
— Предстоит еще много ручной шлифовки, потом покраска снаружи. В зеленый цвет, естественно. Она будет зеленой. Потом сровнять обшивку заподлицо с ребрами и убрать крепления. Потом начну заниматься внутренней отделкой. Надо будет разделить центральную опору и установить палубный бимс на внутренний набор корпуса, а затем обшить сосновыми планками. Снова строгать и шлифовать, конечно, а после этого покрою палубу парусиной. Затем закрою красным деревом гвозди, которыми прибита парусина, потом обобью кокпит, тоже красным деревом. Просверлю гельмпорт, установлю ось руля, такелаж и…
Лорна зашевелилась в объятиях Йенса, перебив его, хотела всхлипнуть, но удержалась.
— Так много работы, — прошептала она. — А будет у тебя время скучать по мне так, как я буду скучать по тебе?
— Да, я буду скучать. — Йенс погладил Лорну по голой спине. — Буду скучать по твоим появлениям в дверях сарая с живокостью и черной смородиной, по твоим бесконечным вопросам, по запаху твоих волос, по твоей коже, по твоим ласкам и поцелуям, которые заставляют меня ощущать себя важной частицей Вселенной.
— Ох, Йенс, но это так и есть.
— Да, я стал важной частицей Вселенной с того момента, как полюбил тебя. Раньше я вряд ли был ею.
— Нет, конечно же был. Вспомни, как ты не раз говорил мне, что всегда был уверен в том, что сможешь построить самую быстроходную яхту? И что это в корне изменит местные гонки? Первое, что восхитило меня в тебе, так это твоя уверенность в себе. Йенс, я так буду скучать без тебя!
Они крепко обнялись, бежавшие минуты уносили эту ночь и приближали мучительную разлуку.
— Который теперь час? — спросила Лорна. Йенс встал с кровати, поднес циферблат часов ближе к окошку, пытаясь разглядеть его в слабом свете луны.
— Двадцать минут четвертого, — ответил он, потом поправился: — Или около четырех, — и наконец разглядел точно: — Нет, уже половина пятого.
Подойдя к своей узкой кровати, он сел рядом с Лорной и взял ее за руку. Кто-то из них первый должен был подчиниться голосу разума.