Страница:
Монахиня снова улыбнулась той безмятежной улыбкой, какой улыбалась статуя Девы Марии в часовне.
— Началось, да, Лорна?
— Да, похоже, что так.
Сестра Марл спокойно вернулась в комнату, поставила лампу и надела рясу.
— Давно ты проснулась?
— Час назад, а может, и меньше.
— Значит, уже скоро?
— Нет, я думаю, все только начинается.
— Тогда у нас много времени. Я разбужу мать-настоятельницу и сообщу ей. В половине шестого отец Гуттманн придет к мессе. И мы попросим его связаться с доктором. И твоя мать просила отправить ей телеграмму.
— Сестра, могу я спросить вас кое о чем?
— Да?
— Моя мать говорила с кем-нибудь, чтобы оставить здесь ребенка?
— Да, она говорила с матерью-настоятельницей.
— Но я не собираюсь оставлять ребенка. Я решила забрать его с собой.
Сестра Марл взяла лампу, подошла к Лорне и ласково погладила ее по щеке, словно благословляя.
— Пути Господни неисповедимы, и иногда они совсем не легкие, как и твой путь. Но я не могу поверить в то, что ребенку будет лучше без матери. Уверена, что Господь благословит твое решение.
Сразу после рассвета отец Гуттманн ушел из монастыря, унося с собой записку для доктора и текст телеграммы для Лавинии. День тянулся ужасно медленно. Лорна уже девять часов лежала в своей комнате, испытывая время от времени приступы боли. И только в три часа пополудни схватки начались по-настоящему. Приехавший доктор Эннер осмотрел ее и объявил, что роды начнутся еще не скоро.
— Не… не скоро? — переспросила Лорна, еле дыша после очередных схваток.
— Такое бывает при рождении первого ребенка. В течение двух последующих часов боли усилились. Каждый раз теперь схватки продолжались дольше, и Лорне, лежавшей на своей узкой кровати каждая из них казалась последней. Она думала, что вот-вот родит. И тут же ей в голову приходили мысли о том, где сейчас Йенс, чувствует ли он каким-нибудь образом, что это происходит именно сегодня, сможет ли она вынести все это. Сестра Марл стояла возле Лорны, как всегда спокойная, как всегда внимательная.
— Отдыхай, — тихонько уговаривала она Лорну между приступами боли, а во время самих приступов вытирала ей лоб и протягивала руку, чтобы Лорна могла вцепиться в нее. Во время одного из самых сильных приступов монахиня прошептала: — Думай о своем самом любимом месте.
И Лорна подумала об озере, о яхтах с белыми парусами, она увидела стоящего у румпеля Пенса с белокурыми волосами, сверкающими на солнце, склонившиеся к воде ивы. Очередной приступ боли стих, а когда Лорна открыла глаза, то увидела склонившуюся над ней Лавинию.
— Мама?
— Да, Лорна, я здесь.
Лорна слабо улыбнулась.
— Как ты добралась сюда так быстро?
— Ничто так не надежно в Америке, как железные дороги. Доктор сказал, что уже скоро.
— Мама, мне страшно.
— Да, конечно, понимаю, дорогая. Но монахини сделают все как надо, а я подожду за дверью.
Когда Лавиния вышла, Лорна повернула к сестре Марл лицо, освещенное слабой улыбкой.
— А я и не думала, что она приедет. Ее снова охватил сильный приступ боли, Лорна тихонько застонала, подняла колени и наклонила их набок. Доктор привязал к спинке кровати кожаные ремни и продел в них ноги Лорны, предупредив, что скоро начнутся роды. Она увидела, как монахини закатали до локтей рукава ряс, откинули с головы покрывала, закрепив их на спинах булавками. Их уши выпирали из-под плотно облегавших головы белых апостольников. И Лорна, чувствуя себя словно в тумане, подумала, как же они слышат, если апостольники так, плотно закрывают уши. Из того, что произошло в следующие пятнадцать минут, Лорна запомнила помогающие ей руки, холодные одежды, потоки жидкости, собственный стон. И вдруг все ее тело затрясло. Мышцы напряглись до предела, голова поднялась с матраса, и она закричала:
— Йенс, Йенс!
А потом толчок, наступившее после него облегчение и тихий женский голос:
— Вот он. Мальчик.
Тело Лорны охватило тепло, живот стал легким, потолок замутился в глазах, слезы горячими струйками покатились по щекам. Ее руки потянулись вниз, кто-то приподнял ей голову, и Лорна дотронулась до крохотного красного существа, чьи хилые ручки и ножки были сложены, словно плотницкий метр.
— Посмотри… посмотри на него… он просто чудо.
— Он на самом деле чудо, — тихонько прошептала сестра Марл Лорне в ухо и опустила ее голову на подушку. — А теперь отдохни немного. Ты это заслужила.
Потом, когда перерезали пуповину и отошло детское место, Лорна впервые услышала крик своего ребенка. Сестра Марл завернула ребенка в белую фланелевую пеленку и вложила его в руки Лорны.
— Сестра… — Слезы вновь покатились из глаз Лорны, когда она взглянула на личико ребенка, еще слишком сморщенное, чтобы определить, на кого он похож. — Посмотрите на него. Ох, малютка, я еще даже не придумала для тебя имя. — Лорна поцеловала ребенка в окровавленный лобик почувствовав, как он ворочается в пеленке. — Как же я тебя назову? — Она подняла взгляд на монахиню и вымолвила еле слышно: — Сестра… его отец должен был бы находиться здесь.
Сестра Марл только улыбнулась и откинула волосы Лорны со лба.
— Вы же знаете, я хочу выйти за него замуж, а родители не разрешают.
Лорне показалось, что она видит какой-то странный блеск в глазах сестры Марл, но внешне монахиня оставалась спокойной, не выказывая никаких эмоций.
— И все-таки я выйду за него замуж, — пообещала Лорна. — С самого начала мне нужно было слушать только свое сердце. И тогда бы сейчас Йенс был со мной. С нами. — Она перевела взгляд на ребенка и тихонько погладила кончиками пальцев его подбородок, а младенец потянулся к ее пальцам раскрытым ртом. — Мама просила показать ей ребенка?
— Не знаю. Но она хочет увидеть тебя. — Монахиня взяла ребенка — Извини, но мне надо выкупать его, да и тебе тоже нужно помыться.
Лорна вымылась, переоделась в чистое белье и легла на свежие простыни. В этот момент в комнату вошла Лавиния. Ребенка унесли куда-то купать, поэтому в комнате было тихо, и она казалась пустынной, как настоящая келья. Лавиния тихонько закрыла за собой дверь. Но могла и не беспокоиться, потому что Лорна все равно не спала.
— Ты видела его, мама? — спросила она. Лавиния повернулась, встревоженная тем, что Лорна не спит.
— Лорна, дорогая, как ты себя чувствуешь?
— Ты видела его?
— Нет, не видела.
— Как же так, мама? Ведь он твой внук.
— Нет, никогда. Не в том смысле, в каком ты подразумеваешь.
— Да. Во всех смыслах. Он твоя плоть и кровь, моя плоть и кровь, и я не могу бросить его.
— Лорна, ведь мы уже обо всем договорились.
— Нет, это ты сама все решила. Ты сказала мне, как все будет, но никогда не спрашивала, как хочу поступить я. Мама, сюда приезжал Йенс, чтобы увидеть меня.
— Я не желаю говорить об этом человеке!
— А я выйду за него замуж, мама.
— И это после того, что мы с отцом сделали для тебя после того, как он явился в наш дом и угрожал мне? Да как ты осмеливаешься даже говорить об этом!
— Я выйду за него замуж, — решительно повторила Лорна.
Лавиния сдержалась, чтобы не закричать, и спокойно заметила:
— А это мы еще посмотрим. И с этими словами удалилась, оставив Лорну одну.
Перед дверью кабинета матери-настоятельницы Лавиния остановилась, чтобы привести себя в порядок. Она дважды глубоко вздохнула, прижала ладони к пылающему лицу и поправила вуаль на огромной серой шелковой шляпе. Когда она постучала и вошла в кабинет, сердце все еще прыгало от негодования, но Лавиния умело скрыла свое состояние.
— Мать-настоятельница, — спокойно позвала она с порога.
— А-а, миссис Барнетт, рада видеть вас снова. Садитесь, пожалуйста.
Матери-настоятельнице было около восьмидесяти. На ее крупном лице выделялись двойной подбородок и большой нос. Проволочные дужки ее очков, казалось, впились в виски, как колючая проволока в дерево, руки были усеяны темными старческими пятнышками. Мать-настоятельница убрала ручку в подставку и уперлась костяшками пальцев в стол, словно собираясь встать.
— Прошу вас, не вставайте. — Лавиния села на один из двух стульев с обтянутыми кожей сиденьями, стоявших перед столом матери-настоятельницы положила на колени сумочку и вытащила из нее чек на десять тысяч долларов, в котором в качестве получателя был указан монастырь Святой Сесилии. Она положила чек на стол перед монахиней. — Преподобная мать, мы с мужем очень благодарны вам за прекрасный уход за нашей дочерью. Прошу вас примите это в знак признательности. Вы даже не представляете, как мы были спокойны, зная, что Лорна находится в таком месте, где может безболезненно пережить… этот неприятный момент своей жизни.
Мать-настоятельница опустила взгляд на чек и подцепила его со стола короткими ногтями.
— Благослови Господь вас обоих, — сказала она, взяв чек в руки, читая и перечитывая его. — Очень великодушно с вашей стороны.
— Благослови и вас Господь, матушка. Вы обрадуетесь, узнав, что мы нашли порядочную, верующую семью, которая заберет и вырастит ребенка.
Мать-настоятельница подняла удивленный взгляд на Лавинию.
— Я об этом не слышала. У нас тоже есть на примете семьи…
— Да. Не сомневаюсь. Но, как я сказала, все уже устроено, так что я сегодня заберу ребенка с собой.
— Сегодня? Но это слишком рано.
— Чем раньше, тем лучше. Пока его мать не успеет привязаться к нему. Я привезла с собой кормилицу, которая ожидает в гостинице в Милуоки, так что о ребенке не стоит беспокоиться.
— Простите меня, миссис Барнетт, но сестра Марл дала мне понять, что ваша дочь еще не решила, отдать или оставить сына.
Лавиния устремила на монахиню решительный взгляд.
— Девушка в таком возрасте и в таком состоянии не может принять разумное решение по такому важному вопросу, вы согласны, матушка? — Лавиния перевела взгляд на чек, выписанный на столь солидную сумму. — Я знаю, что эти деньги будут использованы на строительство нового крыла в соседнем приюте. И, должна сказать, я рада осознавать, что этому ребенку не придется жить в подобном месте.
Старая монахиня положила чек, снова уперлась костяшками пальцев в стол и поднялась.
— Я прослежу, чтобы ребенка как следует одели для поездки, и принесу его вам сюда.
И болезненной ревматической походкой вышла из, комнаты, поскрипывая правым башмаком.
— Нет, мать-настоятельница, вы не должны этого делать!
Лицо сестры Марл залилось краской, словно кровь просочилась через ее белый апостольник.
— Сестра Марл, делай, что тебе говорят?
— Но Лорна сказала мне, что хочет оставить ребенка и выйти замуж за его отца, того самого молодого человека, который приезжал навестить ее. Вы ведь помните, да?
— Все решено. Ребенок уедет с бабушкой.
— Но я не буду способствовать этому.
— Ты осмеливаешься перечить мне?
— Простите, мать-настоятельница, но это будет самый большой грех.
— Довольно, сестра?
Молодая монахиня крепко сжала губы, уставившись в плоскую, костлявую грудь матери-настоятельницы.
— Давай сюда ребенка.
Медленно опустив взгляд, сестра Марл ответила:
— Простите, мать-настоятельница, но я не могу.
— Очень хорошо. Иди к себе. Я с тобой позже поговорю.
В своей монашеской келье с белыми стенами и окном без занавески, где стояла только кровать, застеленная белым покрывалом, сестра Мэри Марл а в миру Мэри-Марлис Андерсон из О'Клэр, штат Висконсин, родившая в семнадцать лет незаконнорожденного ребенка, которого родители отняли у нее, как и у Лорны, а потом сослали ее на всю жизнь в этот монастырь, сняла с пояса четки, взяла их в правую руку и подняла глаза на простое коричневое деревянное распятие, висевшее на стене.
— Господи, прости их, — прошептала она со слезами на глазах, — потому что они сами не ведают, что творят.
Словно кающаяся грешница, она опустилась на колени, потом легла на пол, прижав лицо к холодному каменному полу и раскинув руки. И, лежа так, она тихонько молилась, выпрашивая прощение и как бы расставаясь со всеми земными болями и перенесенными страданиями.
Сестра Марл все еще лежала, когда на весь монастырь раздался крик Лорны. Он эхом отразился в пустынных коридорах. Но только этот крик был в десять раз сильнее того, который сопровождал рождение ребенка. Крик долетел до ушей восемнадцати закутанных в черные рясы девственниц, которые никогда не испытывали радости и мук деторождения, и до ушей лежащей ничком женщины, помнившей и эту радость, и эти муки.
— Не-е-е-е-ет!
Они позволили ей кричать, позволили бегать из комнаты в комнату, распахивая двери с криком:
— Где он? Где он?
Испуганные монахини прижимались к стенам, широко раскрывая глаза от ужаса. Эти монахини, выбравшие для себя спокойную жизнь, проходившую в молитвах и размышлениях, увидели, как с криком вскочившая с кровати Лорна сбила с ног мать-настоятельницу.
Сестра Мэри-Маргарет и сестра Лоуренс помогли матери-настоятельнице подняться, бормоча испуганными голосами.
— Ох, дорогая, ох, дорогая… матушка, с вами все в порядке?
Очки у старой монахини разбились, и к тому же она не могла ни согнуться, ни разогнуться.
— Остановите ее, — прошептала мать-настоятельница, когда сестрам удалось осторожно усадить ее на стул.
Однако никто не остановил Лорну. Она подбежала к комнате сестры Марл, распахнула дверь, увидела лежащую ничком монахиню и закричала:
— Где мой ребенок? Где он, поганые безбожницы? — Лорна ударила сестру Марл ногой в левое бедро, упала на колени и принялась колотить монахиню кулаками. — Господь всех вас покарает, благочестивые лицемерки! Где он?
Сестра Марл повернулась, приподнялась и успела получить три удара в лицо, прежде чем ей удалось схватить Лорну за руки.
— Прекрати!
Лорна продолжала бороться, пытаясь вырваться.
— Прекрати, Лорна, тебе станет плохо.
— Ты позволила моей матери забрать его! Черт бы вас всех побрал!
— Прекрати, я сказала! У тебя кровь идет.
Лорна внезапно обмякла в объятиях монахини, всхлипывая и сползая на пол. Они вместе опустились на колени; одна одетая в белое, другая в черное. По, ночной рубашке Лорны растеклась пурпурная струйка крови.
Лорна продолжала всхлипывать.
— Почему вы сделали это? Почему?
— Тебе надо вернуться в постель. У тебя сильное кровотечение.
— Мне наплевать. Я не хочу жить.
— Хочешь. И будешь жить. А теперь пошли со мной.
Сестра Марл попыталась поднять Лорну на ноги, но безуспешно. Тело ее обмякло, лицо стало восковым, отсутствующий взгляд устремился на лицо монахини.
— Скажите Йенсу… — слабым голосом прошептала Лорна, — скажите Йенсу…
Глаза ее закрылись, а голова откинулась назад на руки монахини.
— Сестра Девона, сестра Мэри-Маргарет! Кто-нибудь! Помогите мне! — закричала сестра Марл.
Прошла минута, прежде чем в дверях появились и нерешительно заглянули в комнату две монахини.
— Она без сознания. Помогите отнести ее в постель.
— Лорна ударила мать-настоятельницу и сбила ее с ног, — прошептала все еще ошеломленная сестра Девона.
— Я же говорю вам, она без сознания. Помогите мне!
Монахини робко вошли в комнату и выполнили требование сестры Марл.
Только после обеда Лорна пришла в себя, ощутив перед глазами вместо черной пустоты серебристую пелену. День был ярким, но небо белым, а не голубым, словно после теплого летнего ливня. Где-то жужжала летавшая муха, потом она, видно, села, и наступила тишина. Воздух в комнате, нависший над лицом, руками и одеялом, показался Лорне липким и вязким. Что-то тяжелое давило ей на низ живота, причиняя боль.
И внезапно она все вспомнила: «У меня был ребенок, но они забрали его».
На глаза навернулись слезы. Лорна сомкнула веки и отвернулась к стене.
Кто-то положил руку на ее кровать. Лорна открыла глаза, повернула голову и увидела сестру Марл, снова безмятежную, склонившуюся над ней и опирающуюся одной рукой на матрас. На лице сестры Марл расплылись два синяка, но черная ряса была тщательно выглажена. От нее исходил запах свежести, чистого белья, холодного воздуха и безгрешности.
— Лорна, дорогая… ты очнулась. Сестра Марл перекрестилась.
— Как долго я спала?
— Со вчерашнего вечера. Почти сутки Лорна тихонько пошевелила ногами, и сестра Марл убрала руку с кровати.
— Мне больно.
— Понимаю. Конечно, больно. У тебя были разрывы во время родов, а ты после этого бегала. Мы боялись, что ты истечешь кровью и умрешь.
Лорна приподняла одеяло с бедер, ощутив запах крови и лекарств.
— Что там у меня?
— Припарка из окопника, чтобы все зажило, так разрывы зарубцуются быстрее.
Лорна опустила одеяло и с извиняющимся видом посмотрела на сестру Марл.
— Я ударила вас. Простите. Сестра Марл мягко улыбнулась:
— Я уже простила.
Лорна закрыла глаза. Ребенка у нее отняли. Йенса рядом нет. Все тело болит. Жизнь показалась ей бессмысленной.
Снова зажужжала муха, но больше никакие звуки не нарушали тишину монастыря. Сестра Марл сидела с таким терпеливым видом, с каким может сидеть только монахиня… она ждала… ждала… давая Лорне столько времени, сколько ей было необходимо, чтобы хоть немного успокоиться.
Когда Лорна наконец открыла глаза, судорожно сглатывая слюну и готовясь расплакаться, сестра Марл сказала ей голосом, полным участия:
— Я тоже родила ребенка, когда мне было семнадцать. Мои родители были ревностными католиками, они отняли у меня ребенка, а меня упрятали в этот монастырь, где я и нахожусь с тех пор. Там что я прекрасно понимаю тебя.
Лорна закрыла глаза рукой и начала всхлипывать. Она почувствовала на своей кисти пальцы сестры Марл.
Сестра Марл сжала ее руку. Потом сильнее.
Потом еще сильнее.
Лорна тоже схватила ее за руку, продолжая всхлипывать, грудь у нее тяжело вздымалась, живот задергался.
— Что мне делать? — прошептала она сквозь слезы, закрывая рукой мокрое лицо. — Ох, сестра… что мне де-е-е-елать?
— Продолжать жить… и найти смысл — ради чего, — ответила монахиня, гладя Лорну по волосам и с большой печалью вспоминая того симпатичного молодого человека, который приезжал к Лорне и своего любимого из прошлой жизни.
Лорна покинула монастырь Святой Сесилии через одиннадцать дней после рождения сына, одетая в одно из трех новых платьев, оставленных Лавинией. Мать-настоятельница вручила ей конверт, в котором лежал билет на поезд и деньги на то, чтобы добраться до Милуоки в экипаже и пообедать в поезде. А еще в конверте находилась записка от Лавинии.
«Лорна, Стеффенс с экипажем будет ждать тебя на вокзале и отвезет тебя по твоему желанию или на Саммит-авеню, или в Роуз-Пойнт. Вся наша семья будет, как обычно, в это время года в Роуз-Пойнт. Целую, мама».
Возвращалась Лорна разбитая, не обращая по дороге никакого внимания ни на пейзаж, ни на запахи. Все у нее зажило, так что в этом плане поездка не доставила ей никаких неудобств. И лишь когда поезд тронулся, она ощутила толчок внизу живота, вызванный скорее воспоминаниями, а не болью. Из окон вагона Лорна несколько раз видела в полях кобыл с жеребятами, что напомнило ей вид из ее комнаты в монастыре Святой Сесилии. Между Мэдисоном и Томой в вагон села женщина с белокурым мальчиком лет трех, который посмотрел на Лорну и радостно улыбнулся, от чего у нее защемило сердце. Предназначенные для обеда деньги так и остались нетронутыми, она сидела, не чувствуя ни голода, ни жажды, ведь она привыкла обходиться без жидкости во время тех ужасных дней, когда груди ее были полны молока, а деть его было некуда. Сейчас груди обвисли, стали несколько больше, чем раньше, и менее упругими. И если она вообще думала о своем теле то думала о нем теперь как о бесполезном, опустошенном сосуде.
В Сент-Поле кондуктору пришлось оторвать ее от размышлений и напомнить, что ей надо выходить.
Поджидавший ее Стеффенс снял шляпу и поприветствовал молодую хозяйку равнодушной улыбкой.
— Добро пожаловать домой, мисс Лорна.
— Спасибо, Стеффенс, — тупо вымолвила Лорна, не двигаясь, словно не понимая, где она находится.
— Ну как школа? Как ваша поездка в Чикаго? Лорне пришлось некоторое время соображать, но она поняла, что эту ложь сочинили ее родители, чтобы объяснить, почему она не приехала домой сразу после окончания учебного семестра.
— Все хорошо… просто прекрасно.
Когда Стеффенс помог Лорне сесть в коляску и погрузил ее сундук, он спросил:
— Куда ехать, мисс Барнетт? Лорна задумалась и пробормотала:
— Я не знаю…
Стеффенс повернулся на своем сиденье и с любопытством посмотрел на Лорну.
— Вся семья на озере, мисс. Может быть, хотите, чтобы я отвез вас туда?
— Да, пожалуй… нет!.. Ох, Господи… — Лорна закрыла рот ладонью, на глаза у нее навернулись слезы. — Я не знаю…
Вокруг них царила обычная вокзальная суматоха:
раздавались голоса, лязгали колеса, шипел пар, звонил колокол. Стеффенс ждал ее решения, но, видя, что она продолжает молчать, предложил:
— Тогда, наверное, я отвезу вас на озеро. Там ваши сестры, брат и тетушки тоже.
Наконец-то Лорна очнулась от оцепенения.
— Мои тетушки… да. Конечно, отвези меня на озеро.
Лорна приехала в Роуз-Пойнт уже ближе к вечеру, когда игра в крокет была в самом разгаре Дафна резвилась на корте со своими друзьями. Лавиния сидела рядом с миссис Уайтинг под зонтиком попивая лимонад и наблюдая за игрой. Тетушки расположились на диване-качалке в тени вяза. Генриетта обмахивалась пальмовым веером, а Агнес вышивала, обмахиваясь время от времени пяльцами. Возле дальнего конца причала Серон с приятелем ловили сеткой пескарей.
Ничего не изменилось.
И вместе с тем изменилось все.
Генриетта первой заметила Лорну. Она выгнула спину и замахала веером над головой.
— Лорна! Привет! — А потом Генриетта громко крикнула, обращаясь сразу ко всем: — Посмотрите, Лорна вернулась!
Все кинулись к Лорне, игравшие в крокет побросали свои молотки, Серон захлопал садком с пескарями по ноге. Тетя Агнес ласково погладила Лорну, а Лорна бросила взгляд через ее плечо на береговую линию, где должна была находиться мастерская Йенса, но на таком расстоянии она разглядела только деревья.
— Ох, Лорна, ты же ездила в Чикаго! — воскликнула Дафна. — Ты там купила это новое платье?
Лорна опустила взгляд на платье, которое ее совершенно не волновало.
— Да… да, там.
Лорне не хотелось сообщать Дафне, что у нее есть еще два других.
— Ну, Лорна, ты такая счастливая!
— Господи, а мы уж думали, ты не вернешься, — сказал Серон. В отсутствие Лорны он подрос на добрых три дюйма.
Молодежь с улыбками приветствовала Лорну, а Лавиния принесла ей холодного лимонада.
А где Дженни? — спросила Лорна, на что Дафна ответила:
— Она совершает прогулку на яхте с Тейлором.
Да действительно, многое изменилось.
И естественно, многое изменилось и для Лорны. Она отклонила приглашения поиграть в крокет, половить пескарей, посидеть на диване-качалке и выпить лимонада. Сказала, что устала от поездки и пойдет к себе немного отдохнуть.
Окна в ее комнате были раскрыты, занавески колыхались на ветру, а тетя Агнес — ну конечно же, дорогая, заботливая тетя Агнес — оставила на столе букет из всех цветов, которые только росли в саду, вместе с запиской на голубой бумаге с неровными краями: «Добро пожаловать домой, дорогая. Мы скучали без тебя».
Лорна сняла шляпку и положила ее на подоконник. Сама села рядом и устремила взгляд на другой берег озера, думая о том, где сейчас Йенс, чувствует ли он, что она приехала домой, когда она увидит его и как сообщит ему о ребенке. С площадки для игры в крокет доносился радостный смех девушек. И Лорна подумала: «Да, смейтесь, пока можете, пока молодые и беззаботные, пока мир кажется вам прекрасным, потому что очень скоро придет конец вашим детским мечтаниям».
Гидеон вернулся домой шестичасовым поездом, но с Лорной увидеться не пожелал.
Дженни вернулась с прогулки на яхте и прямиком побежала в комнату Лорны. Она обняла сестру и объявила, что по-настоящему влюблена в Тейлора, поинтересовавшись, не возражает ли Лорна, если Тейлор будет ухаживать за ней.
Пришла мать, постучала в дверь и напомнила:
— Ужин в восемь, дорогая.
При первой встрече с отцом Лорне с трудом удалось изобразить из себя послушную дочь. Получив от отца грубый поцелуй в щеку, она принялась отвечать на вопросы родственников о несуществующем колледже и мнимой поездке за покупками в Чикаго, избегая хищного взгляда тети Генриетты, в котором ясно читалось; «Лорна здорово изменилась». Она слушала сетования Лавинии на ухудшившееся после ухода миссис Шмитт качество пищи, еле сдерживаясь, чтобы не спросить тетю Агнес, видела ли она Йенса. Лорна ощущала себя чужой в этой семье, но прекрасно понимала, что больше ей пойти некуда.
Вечером, когда все разошлись, Лорна отправилась на веранду, где сидели родители. Она тихонько вошла и немного постояла в дверях, прежде чем заговорить. Лицо отца было скрыто газетой, мать расположилась в кресле возле большого окна, глядя на озеро. Лорна объявила о своем присутствии, заявив:
— Если вы не хотите, чтобы дети слышали наш разговор, то лучше закрыть двери.
Лавиния и Гидеон вскинули головы, словно мимо их ушей просвистели стрелы, и переглянулись. Лорна закрыла двери, а Гидеон встал, затворил окно и остался стоять возле кресла Лавинии. Лорне показалось, что они ожидали ее прихода, потому что обычно в такие тихие вечера устраивались на улице в плетеных креслах.
— Началось, да, Лорна?
— Да, похоже, что так.
Сестра Марл спокойно вернулась в комнату, поставила лампу и надела рясу.
— Давно ты проснулась?
— Час назад, а может, и меньше.
— Значит, уже скоро?
— Нет, я думаю, все только начинается.
— Тогда у нас много времени. Я разбужу мать-настоятельницу и сообщу ей. В половине шестого отец Гуттманн придет к мессе. И мы попросим его связаться с доктором. И твоя мать просила отправить ей телеграмму.
— Сестра, могу я спросить вас кое о чем?
— Да?
— Моя мать говорила с кем-нибудь, чтобы оставить здесь ребенка?
— Да, она говорила с матерью-настоятельницей.
— Но я не собираюсь оставлять ребенка. Я решила забрать его с собой.
Сестра Марл взяла лампу, подошла к Лорне и ласково погладила ее по щеке, словно благословляя.
— Пути Господни неисповедимы, и иногда они совсем не легкие, как и твой путь. Но я не могу поверить в то, что ребенку будет лучше без матери. Уверена, что Господь благословит твое решение.
Сразу после рассвета отец Гуттманн ушел из монастыря, унося с собой записку для доктора и текст телеграммы для Лавинии. День тянулся ужасно медленно. Лорна уже девять часов лежала в своей комнате, испытывая время от времени приступы боли. И только в три часа пополудни схватки начались по-настоящему. Приехавший доктор Эннер осмотрел ее и объявил, что роды начнутся еще не скоро.
— Не… не скоро? — переспросила Лорна, еле дыша после очередных схваток.
— Такое бывает при рождении первого ребенка. В течение двух последующих часов боли усилились. Каждый раз теперь схватки продолжались дольше, и Лорне, лежавшей на своей узкой кровати каждая из них казалась последней. Она думала, что вот-вот родит. И тут же ей в голову приходили мысли о том, где сейчас Йенс, чувствует ли он каким-нибудь образом, что это происходит именно сегодня, сможет ли она вынести все это. Сестра Марл стояла возле Лорны, как всегда спокойная, как всегда внимательная.
— Отдыхай, — тихонько уговаривала она Лорну между приступами боли, а во время самих приступов вытирала ей лоб и протягивала руку, чтобы Лорна могла вцепиться в нее. Во время одного из самых сильных приступов монахиня прошептала: — Думай о своем самом любимом месте.
И Лорна подумала об озере, о яхтах с белыми парусами, она увидела стоящего у румпеля Пенса с белокурыми волосами, сверкающими на солнце, склонившиеся к воде ивы. Очередной приступ боли стих, а когда Лорна открыла глаза, то увидела склонившуюся над ней Лавинию.
— Мама?
— Да, Лорна, я здесь.
Лорна слабо улыбнулась.
— Как ты добралась сюда так быстро?
— Ничто так не надежно в Америке, как железные дороги. Доктор сказал, что уже скоро.
— Мама, мне страшно.
— Да, конечно, понимаю, дорогая. Но монахини сделают все как надо, а я подожду за дверью.
Когда Лавиния вышла, Лорна повернула к сестре Марл лицо, освещенное слабой улыбкой.
— А я и не думала, что она приедет. Ее снова охватил сильный приступ боли, Лорна тихонько застонала, подняла колени и наклонила их набок. Доктор привязал к спинке кровати кожаные ремни и продел в них ноги Лорны, предупредив, что скоро начнутся роды. Она увидела, как монахини закатали до локтей рукава ряс, откинули с головы покрывала, закрепив их на спинах булавками. Их уши выпирали из-под плотно облегавших головы белых апостольников. И Лорна, чувствуя себя словно в тумане, подумала, как же они слышат, если апостольники так, плотно закрывают уши. Из того, что произошло в следующие пятнадцать минут, Лорна запомнила помогающие ей руки, холодные одежды, потоки жидкости, собственный стон. И вдруг все ее тело затрясло. Мышцы напряглись до предела, голова поднялась с матраса, и она закричала:
— Йенс, Йенс!
А потом толчок, наступившее после него облегчение и тихий женский голос:
— Вот он. Мальчик.
Тело Лорны охватило тепло, живот стал легким, потолок замутился в глазах, слезы горячими струйками покатились по щекам. Ее руки потянулись вниз, кто-то приподнял ей голову, и Лорна дотронулась до крохотного красного существа, чьи хилые ручки и ножки были сложены, словно плотницкий метр.
— Посмотри… посмотри на него… он просто чудо.
— Он на самом деле чудо, — тихонько прошептала сестра Марл Лорне в ухо и опустила ее голову на подушку. — А теперь отдохни немного. Ты это заслужила.
Потом, когда перерезали пуповину и отошло детское место, Лорна впервые услышала крик своего ребенка. Сестра Марл завернула ребенка в белую фланелевую пеленку и вложила его в руки Лорны.
— Сестра… — Слезы вновь покатились из глаз Лорны, когда она взглянула на личико ребенка, еще слишком сморщенное, чтобы определить, на кого он похож. — Посмотрите на него. Ох, малютка, я еще даже не придумала для тебя имя. — Лорна поцеловала ребенка в окровавленный лобик почувствовав, как он ворочается в пеленке. — Как же я тебя назову? — Она подняла взгляд на монахиню и вымолвила еле слышно: — Сестра… его отец должен был бы находиться здесь.
Сестра Марл только улыбнулась и откинула волосы Лорны со лба.
— Вы же знаете, я хочу выйти за него замуж, а родители не разрешают.
Лорне показалось, что она видит какой-то странный блеск в глазах сестры Марл, но внешне монахиня оставалась спокойной, не выказывая никаких эмоций.
— И все-таки я выйду за него замуж, — пообещала Лорна. — С самого начала мне нужно было слушать только свое сердце. И тогда бы сейчас Йенс был со мной. С нами. — Она перевела взгляд на ребенка и тихонько погладила кончиками пальцев его подбородок, а младенец потянулся к ее пальцам раскрытым ртом. — Мама просила показать ей ребенка?
— Не знаю. Но она хочет увидеть тебя. — Монахиня взяла ребенка — Извини, но мне надо выкупать его, да и тебе тоже нужно помыться.
Лорна вымылась, переоделась в чистое белье и легла на свежие простыни. В этот момент в комнату вошла Лавиния. Ребенка унесли куда-то купать, поэтому в комнате было тихо, и она казалась пустынной, как настоящая келья. Лавиния тихонько закрыла за собой дверь. Но могла и не беспокоиться, потому что Лорна все равно не спала.
— Ты видела его, мама? — спросила она. Лавиния повернулась, встревоженная тем, что Лорна не спит.
— Лорна, дорогая, как ты себя чувствуешь?
— Ты видела его?
— Нет, не видела.
— Как же так, мама? Ведь он твой внук.
— Нет, никогда. Не в том смысле, в каком ты подразумеваешь.
— Да. Во всех смыслах. Он твоя плоть и кровь, моя плоть и кровь, и я не могу бросить его.
— Лорна, ведь мы уже обо всем договорились.
— Нет, это ты сама все решила. Ты сказала мне, как все будет, но никогда не спрашивала, как хочу поступить я. Мама, сюда приезжал Йенс, чтобы увидеть меня.
— Я не желаю говорить об этом человеке!
— А я выйду за него замуж, мама.
— И это после того, что мы с отцом сделали для тебя после того, как он явился в наш дом и угрожал мне? Да как ты осмеливаешься даже говорить об этом!
— Я выйду за него замуж, — решительно повторила Лорна.
Лавиния сдержалась, чтобы не закричать, и спокойно заметила:
— А это мы еще посмотрим. И с этими словами удалилась, оставив Лорну одну.
Перед дверью кабинета матери-настоятельницы Лавиния остановилась, чтобы привести себя в порядок. Она дважды глубоко вздохнула, прижала ладони к пылающему лицу и поправила вуаль на огромной серой шелковой шляпе. Когда она постучала и вошла в кабинет, сердце все еще прыгало от негодования, но Лавиния умело скрыла свое состояние.
— Мать-настоятельница, — спокойно позвала она с порога.
— А-а, миссис Барнетт, рада видеть вас снова. Садитесь, пожалуйста.
Матери-настоятельнице было около восьмидесяти. На ее крупном лице выделялись двойной подбородок и большой нос. Проволочные дужки ее очков, казалось, впились в виски, как колючая проволока в дерево, руки были усеяны темными старческими пятнышками. Мать-настоятельница убрала ручку в подставку и уперлась костяшками пальцев в стол, словно собираясь встать.
— Прошу вас, не вставайте. — Лавиния села на один из двух стульев с обтянутыми кожей сиденьями, стоявших перед столом матери-настоятельницы положила на колени сумочку и вытащила из нее чек на десять тысяч долларов, в котором в качестве получателя был указан монастырь Святой Сесилии. Она положила чек на стол перед монахиней. — Преподобная мать, мы с мужем очень благодарны вам за прекрасный уход за нашей дочерью. Прошу вас примите это в знак признательности. Вы даже не представляете, как мы были спокойны, зная, что Лорна находится в таком месте, где может безболезненно пережить… этот неприятный момент своей жизни.
Мать-настоятельница опустила взгляд на чек и подцепила его со стола короткими ногтями.
— Благослови Господь вас обоих, — сказала она, взяв чек в руки, читая и перечитывая его. — Очень великодушно с вашей стороны.
— Благослови и вас Господь, матушка. Вы обрадуетесь, узнав, что мы нашли порядочную, верующую семью, которая заберет и вырастит ребенка.
Мать-настоятельница подняла удивленный взгляд на Лавинию.
— Я об этом не слышала. У нас тоже есть на примете семьи…
— Да. Не сомневаюсь. Но, как я сказала, все уже устроено, так что я сегодня заберу ребенка с собой.
— Сегодня? Но это слишком рано.
— Чем раньше, тем лучше. Пока его мать не успеет привязаться к нему. Я привезла с собой кормилицу, которая ожидает в гостинице в Милуоки, так что о ребенке не стоит беспокоиться.
— Простите меня, миссис Барнетт, но сестра Марл дала мне понять, что ваша дочь еще не решила, отдать или оставить сына.
Лавиния устремила на монахиню решительный взгляд.
— Девушка в таком возрасте и в таком состоянии не может принять разумное решение по такому важному вопросу, вы согласны, матушка? — Лавиния перевела взгляд на чек, выписанный на столь солидную сумму. — Я знаю, что эти деньги будут использованы на строительство нового крыла в соседнем приюте. И, должна сказать, я рада осознавать, что этому ребенку не придется жить в подобном месте.
Старая монахиня положила чек, снова уперлась костяшками пальцев в стол и поднялась.
— Я прослежу, чтобы ребенка как следует одели для поездки, и принесу его вам сюда.
И болезненной ревматической походкой вышла из, комнаты, поскрипывая правым башмаком.
— Нет, мать-настоятельница, вы не должны этого делать!
Лицо сестры Марл залилось краской, словно кровь просочилась через ее белый апостольник.
— Сестра Марл, делай, что тебе говорят?
— Но Лорна сказала мне, что хочет оставить ребенка и выйти замуж за его отца, того самого молодого человека, который приезжал навестить ее. Вы ведь помните, да?
— Все решено. Ребенок уедет с бабушкой.
— Но я не буду способствовать этому.
— Ты осмеливаешься перечить мне?
— Простите, мать-настоятельница, но это будет самый большой грех.
— Довольно, сестра?
Молодая монахиня крепко сжала губы, уставившись в плоскую, костлявую грудь матери-настоятельницы.
— Давай сюда ребенка.
Медленно опустив взгляд, сестра Марл ответила:
— Простите, мать-настоятельница, но я не могу.
— Очень хорошо. Иди к себе. Я с тобой позже поговорю.
В своей монашеской келье с белыми стенами и окном без занавески, где стояла только кровать, застеленная белым покрывалом, сестра Мэри Марл а в миру Мэри-Марлис Андерсон из О'Клэр, штат Висконсин, родившая в семнадцать лет незаконнорожденного ребенка, которого родители отняли у нее, как и у Лорны, а потом сослали ее на всю жизнь в этот монастырь, сняла с пояса четки, взяла их в правую руку и подняла глаза на простое коричневое деревянное распятие, висевшее на стене.
— Господи, прости их, — прошептала она со слезами на глазах, — потому что они сами не ведают, что творят.
Словно кающаяся грешница, она опустилась на колени, потом легла на пол, прижав лицо к холодному каменному полу и раскинув руки. И, лежа так, она тихонько молилась, выпрашивая прощение и как бы расставаясь со всеми земными болями и перенесенными страданиями.
Сестра Марл все еще лежала, когда на весь монастырь раздался крик Лорны. Он эхом отразился в пустынных коридорах. Но только этот крик был в десять раз сильнее того, который сопровождал рождение ребенка. Крик долетел до ушей восемнадцати закутанных в черные рясы девственниц, которые никогда не испытывали радости и мук деторождения, и до ушей лежащей ничком женщины, помнившей и эту радость, и эти муки.
— Не-е-е-е-ет!
Они позволили ей кричать, позволили бегать из комнаты в комнату, распахивая двери с криком:
— Где он? Где он?
Испуганные монахини прижимались к стенам, широко раскрывая глаза от ужаса. Эти монахини, выбравшие для себя спокойную жизнь, проходившую в молитвах и размышлениях, увидели, как с криком вскочившая с кровати Лорна сбила с ног мать-настоятельницу.
Сестра Мэри-Маргарет и сестра Лоуренс помогли матери-настоятельнице подняться, бормоча испуганными голосами.
— Ох, дорогая, ох, дорогая… матушка, с вами все в порядке?
Очки у старой монахини разбились, и к тому же она не могла ни согнуться, ни разогнуться.
— Остановите ее, — прошептала мать-настоятельница, когда сестрам удалось осторожно усадить ее на стул.
Однако никто не остановил Лорну. Она подбежала к комнате сестры Марл, распахнула дверь, увидела лежащую ничком монахиню и закричала:
— Где мой ребенок? Где он, поганые безбожницы? — Лорна ударила сестру Марл ногой в левое бедро, упала на колени и принялась колотить монахиню кулаками. — Господь всех вас покарает, благочестивые лицемерки! Где он?
Сестра Марл повернулась, приподнялась и успела получить три удара в лицо, прежде чем ей удалось схватить Лорну за руки.
— Прекрати!
Лорна продолжала бороться, пытаясь вырваться.
— Прекрати, Лорна, тебе станет плохо.
— Ты позволила моей матери забрать его! Черт бы вас всех побрал!
— Прекрати, я сказала! У тебя кровь идет.
Лорна внезапно обмякла в объятиях монахини, всхлипывая и сползая на пол. Они вместе опустились на колени; одна одетая в белое, другая в черное. По, ночной рубашке Лорны растеклась пурпурная струйка крови.
Лорна продолжала всхлипывать.
— Почему вы сделали это? Почему?
— Тебе надо вернуться в постель. У тебя сильное кровотечение.
— Мне наплевать. Я не хочу жить.
— Хочешь. И будешь жить. А теперь пошли со мной.
Сестра Марл попыталась поднять Лорну на ноги, но безуспешно. Тело ее обмякло, лицо стало восковым, отсутствующий взгляд устремился на лицо монахини.
— Скажите Йенсу… — слабым голосом прошептала Лорна, — скажите Йенсу…
Глаза ее закрылись, а голова откинулась назад на руки монахини.
— Сестра Девона, сестра Мэри-Маргарет! Кто-нибудь! Помогите мне! — закричала сестра Марл.
Прошла минута, прежде чем в дверях появились и нерешительно заглянули в комнату две монахини.
— Она без сознания. Помогите отнести ее в постель.
— Лорна ударила мать-настоятельницу и сбила ее с ног, — прошептала все еще ошеломленная сестра Девона.
— Я же говорю вам, она без сознания. Помогите мне!
Монахини робко вошли в комнату и выполнили требование сестры Марл.
Только после обеда Лорна пришла в себя, ощутив перед глазами вместо черной пустоты серебристую пелену. День был ярким, но небо белым, а не голубым, словно после теплого летнего ливня. Где-то жужжала летавшая муха, потом она, видно, села, и наступила тишина. Воздух в комнате, нависший над лицом, руками и одеялом, показался Лорне липким и вязким. Что-то тяжелое давило ей на низ живота, причиняя боль.
И внезапно она все вспомнила: «У меня был ребенок, но они забрали его».
На глаза навернулись слезы. Лорна сомкнула веки и отвернулась к стене.
Кто-то положил руку на ее кровать. Лорна открыла глаза, повернула голову и увидела сестру Марл, снова безмятежную, склонившуюся над ней и опирающуюся одной рукой на матрас. На лице сестры Марл расплылись два синяка, но черная ряса была тщательно выглажена. От нее исходил запах свежести, чистого белья, холодного воздуха и безгрешности.
— Лорна, дорогая… ты очнулась. Сестра Марл перекрестилась.
— Как долго я спала?
— Со вчерашнего вечера. Почти сутки Лорна тихонько пошевелила ногами, и сестра Марл убрала руку с кровати.
— Мне больно.
— Понимаю. Конечно, больно. У тебя были разрывы во время родов, а ты после этого бегала. Мы боялись, что ты истечешь кровью и умрешь.
Лорна приподняла одеяло с бедер, ощутив запах крови и лекарств.
— Что там у меня?
— Припарка из окопника, чтобы все зажило, так разрывы зарубцуются быстрее.
Лорна опустила одеяло и с извиняющимся видом посмотрела на сестру Марл.
— Я ударила вас. Простите. Сестра Марл мягко улыбнулась:
— Я уже простила.
Лорна закрыла глаза. Ребенка у нее отняли. Йенса рядом нет. Все тело болит. Жизнь показалась ей бессмысленной.
Снова зажужжала муха, но больше никакие звуки не нарушали тишину монастыря. Сестра Марл сидела с таким терпеливым видом, с каким может сидеть только монахиня… она ждала… ждала… давая Лорне столько времени, сколько ей было необходимо, чтобы хоть немного успокоиться.
Когда Лорна наконец открыла глаза, судорожно сглатывая слюну и готовясь расплакаться, сестра Марл сказала ей голосом, полным участия:
— Я тоже родила ребенка, когда мне было семнадцать. Мои родители были ревностными католиками, они отняли у меня ребенка, а меня упрятали в этот монастырь, где я и нахожусь с тех пор. Там что я прекрасно понимаю тебя.
Лорна закрыла глаза рукой и начала всхлипывать. Она почувствовала на своей кисти пальцы сестры Марл.
Сестра Марл сжала ее руку. Потом сильнее.
Потом еще сильнее.
Лорна тоже схватила ее за руку, продолжая всхлипывать, грудь у нее тяжело вздымалась, живот задергался.
— Что мне делать? — прошептала она сквозь слезы, закрывая рукой мокрое лицо. — Ох, сестра… что мне де-е-е-елать?
— Продолжать жить… и найти смысл — ради чего, — ответила монахиня, гладя Лорну по волосам и с большой печалью вспоминая того симпатичного молодого человека, который приезжал к Лорне и своего любимого из прошлой жизни.
Лорна покинула монастырь Святой Сесилии через одиннадцать дней после рождения сына, одетая в одно из трех новых платьев, оставленных Лавинией. Мать-настоятельница вручила ей конверт, в котором лежал билет на поезд и деньги на то, чтобы добраться до Милуоки в экипаже и пообедать в поезде. А еще в конверте находилась записка от Лавинии.
«Лорна, Стеффенс с экипажем будет ждать тебя на вокзале и отвезет тебя по твоему желанию или на Саммит-авеню, или в Роуз-Пойнт. Вся наша семья будет, как обычно, в это время года в Роуз-Пойнт. Целую, мама».
Возвращалась Лорна разбитая, не обращая по дороге никакого внимания ни на пейзаж, ни на запахи. Все у нее зажило, так что в этом плане поездка не доставила ей никаких неудобств. И лишь когда поезд тронулся, она ощутила толчок внизу живота, вызванный скорее воспоминаниями, а не болью. Из окон вагона Лорна несколько раз видела в полях кобыл с жеребятами, что напомнило ей вид из ее комнаты в монастыре Святой Сесилии. Между Мэдисоном и Томой в вагон села женщина с белокурым мальчиком лет трех, который посмотрел на Лорну и радостно улыбнулся, от чего у нее защемило сердце. Предназначенные для обеда деньги так и остались нетронутыми, она сидела, не чувствуя ни голода, ни жажды, ведь она привыкла обходиться без жидкости во время тех ужасных дней, когда груди ее были полны молока, а деть его было некуда. Сейчас груди обвисли, стали несколько больше, чем раньше, и менее упругими. И если она вообще думала о своем теле то думала о нем теперь как о бесполезном, опустошенном сосуде.
В Сент-Поле кондуктору пришлось оторвать ее от размышлений и напомнить, что ей надо выходить.
Поджидавший ее Стеффенс снял шляпу и поприветствовал молодую хозяйку равнодушной улыбкой.
— Добро пожаловать домой, мисс Лорна.
— Спасибо, Стеффенс, — тупо вымолвила Лорна, не двигаясь, словно не понимая, где она находится.
— Ну как школа? Как ваша поездка в Чикаго? Лорне пришлось некоторое время соображать, но она поняла, что эту ложь сочинили ее родители, чтобы объяснить, почему она не приехала домой сразу после окончания учебного семестра.
— Все хорошо… просто прекрасно.
Когда Стеффенс помог Лорне сесть в коляску и погрузил ее сундук, он спросил:
— Куда ехать, мисс Барнетт? Лорна задумалась и пробормотала:
— Я не знаю…
Стеффенс повернулся на своем сиденье и с любопытством посмотрел на Лорну.
— Вся семья на озере, мисс. Может быть, хотите, чтобы я отвез вас туда?
— Да, пожалуй… нет!.. Ох, Господи… — Лорна закрыла рот ладонью, на глаза у нее навернулись слезы. — Я не знаю…
Вокруг них царила обычная вокзальная суматоха:
раздавались голоса, лязгали колеса, шипел пар, звонил колокол. Стеффенс ждал ее решения, но, видя, что она продолжает молчать, предложил:
— Тогда, наверное, я отвезу вас на озеро. Там ваши сестры, брат и тетушки тоже.
Наконец-то Лорна очнулась от оцепенения.
— Мои тетушки… да. Конечно, отвези меня на озеро.
Лорна приехала в Роуз-Пойнт уже ближе к вечеру, когда игра в крокет была в самом разгаре Дафна резвилась на корте со своими друзьями. Лавиния сидела рядом с миссис Уайтинг под зонтиком попивая лимонад и наблюдая за игрой. Тетушки расположились на диване-качалке в тени вяза. Генриетта обмахивалась пальмовым веером, а Агнес вышивала, обмахиваясь время от времени пяльцами. Возле дальнего конца причала Серон с приятелем ловили сеткой пескарей.
Ничего не изменилось.
И вместе с тем изменилось все.
Генриетта первой заметила Лорну. Она выгнула спину и замахала веером над головой.
— Лорна! Привет! — А потом Генриетта громко крикнула, обращаясь сразу ко всем: — Посмотрите, Лорна вернулась!
Все кинулись к Лорне, игравшие в крокет побросали свои молотки, Серон захлопал садком с пескарями по ноге. Тетя Агнес ласково погладила Лорну, а Лорна бросила взгляд через ее плечо на береговую линию, где должна была находиться мастерская Йенса, но на таком расстоянии она разглядела только деревья.
— Ох, Лорна, ты же ездила в Чикаго! — воскликнула Дафна. — Ты там купила это новое платье?
Лорна опустила взгляд на платье, которое ее совершенно не волновало.
— Да… да, там.
Лорне не хотелось сообщать Дафне, что у нее есть еще два других.
— Ну, Лорна, ты такая счастливая!
— Господи, а мы уж думали, ты не вернешься, — сказал Серон. В отсутствие Лорны он подрос на добрых три дюйма.
Молодежь с улыбками приветствовала Лорну, а Лавиния принесла ей холодного лимонада.
А где Дженни? — спросила Лорна, на что Дафна ответила:
— Она совершает прогулку на яхте с Тейлором.
Да действительно, многое изменилось.
И естественно, многое изменилось и для Лорны. Она отклонила приглашения поиграть в крокет, половить пескарей, посидеть на диване-качалке и выпить лимонада. Сказала, что устала от поездки и пойдет к себе немного отдохнуть.
Окна в ее комнате были раскрыты, занавески колыхались на ветру, а тетя Агнес — ну конечно же, дорогая, заботливая тетя Агнес — оставила на столе букет из всех цветов, которые только росли в саду, вместе с запиской на голубой бумаге с неровными краями: «Добро пожаловать домой, дорогая. Мы скучали без тебя».
Лорна сняла шляпку и положила ее на подоконник. Сама села рядом и устремила взгляд на другой берег озера, думая о том, где сейчас Йенс, чувствует ли он, что она приехала домой, когда она увидит его и как сообщит ему о ребенке. С площадки для игры в крокет доносился радостный смех девушек. И Лорна подумала: «Да, смейтесь, пока можете, пока молодые и беззаботные, пока мир кажется вам прекрасным, потому что очень скоро придет конец вашим детским мечтаниям».
Гидеон вернулся домой шестичасовым поездом, но с Лорной увидеться не пожелал.
Дженни вернулась с прогулки на яхте и прямиком побежала в комнату Лорны. Она обняла сестру и объявила, что по-настоящему влюблена в Тейлора, поинтересовавшись, не возражает ли Лорна, если Тейлор будет ухаживать за ней.
Пришла мать, постучала в дверь и напомнила:
— Ужин в восемь, дорогая.
При первой встрече с отцом Лорне с трудом удалось изобразить из себя послушную дочь. Получив от отца грубый поцелуй в щеку, она принялась отвечать на вопросы родственников о несуществующем колледже и мнимой поездке за покупками в Чикаго, избегая хищного взгляда тети Генриетты, в котором ясно читалось; «Лорна здорово изменилась». Она слушала сетования Лавинии на ухудшившееся после ухода миссис Шмитт качество пищи, еле сдерживаясь, чтобы не спросить тетю Агнес, видела ли она Йенса. Лорна ощущала себя чужой в этой семье, но прекрасно понимала, что больше ей пойти некуда.
Вечером, когда все разошлись, Лорна отправилась на веранду, где сидели родители. Она тихонько вошла и немного постояла в дверях, прежде чем заговорить. Лицо отца было скрыто газетой, мать расположилась в кресле возле большого окна, глядя на озеро. Лорна объявила о своем присутствии, заявив:
— Если вы не хотите, чтобы дети слышали наш разговор, то лучше закрыть двери.
Лавиния и Гидеон вскинули головы, словно мимо их ушей просвистели стрелы, и переглянулись. Лорна закрыла двери, а Гидеон встал, затворил окно и остался стоять возле кресла Лавинии. Лорне показалось, что они ожидали ее прихода, потому что обычно в такие тихие вечера устраивались на улице в плетеных креслах.