Страница:
Кэрол пошла с ректоршей и постаралась быть как можно полезнее. Расставив на буфетном столе овощи, она помогла вымыть пустые блюда и разложила подаренные пироги, кексы и печенье. Всеобщее восхищение вызвали кулинарное искусство мисс Маркс и умение Крэмптона разрезать индейку. Особенно хвалили печенье, его съели без остатка, и это очень польстило мисс Маркс.
Кто-то из Марлоу-Хаус – Кэрол так и не узнала кто, но подозревала Нелл – шепотом сообщил ректору, что у Кэрол день рождения. После главного блюда, перед десертом, преподобный мистер Кинсэйд постучал ложкой по стакану, прося внимания.
– Мы все знаем, что это благословенная ночь, самая священная ночь в году, – сказал он. – Для одного из наших благотворителей, находящегося с нами, на нашем празднике, двадцать четвертого декабря имеет еще и личное значение. Это ее день рождения. Мы желаем самого счастливого дня рождения и много радостных лет жизни той, которая носит такое славное имя – Кэрол Ноэлли Симмонс[1].
Собравшиеся не стали петь «Желаем счастливого дня рождения». Вместо этого они трижды прокричали «ура» в честь Кэрол. Она стояла между ректором и Абигайль и изо всех сил старалась не заплакать.
– Ответную речь! Скажите ответную речь! – раздался чей-то голос.
– Скажите что-нибудь, они ждут, – шепнула Абигайль.
– Всем спасибо и всем счастливого Рождества, – ответила Кэрол. – Это действительно лучший из всех дней рождения, которые у меня были. Но есть гораздо более важное лицо, чей день рождения мы будем праздновать через несколько часов. Надеюсь видеть всех вас в церкви.
– Я присоединяюсь к надежде мисс Симмонс, – заявил Люциус Кинсэйд, чем вызвал всеобщий смех. – Мисс Симмонс, почему вы не режете самый большой кекс? Поскольку у нас нет пирога в честь новорожденной, кекс будет его символизировать.
– Этот кекс прекрасен, – сказала Кэрол, – потому что его приготовили и принесли сюда в атмосфере любви и щедрости.
На десерт Кэрол, мисс Маркс, цветочница и Абигайль Кинсэйд подали кофе и чай для взрослых и молоко для детей. Потом, когда обед кончился и большинство гостей ушли, нужно было вымыть и убрать блюда. Хетти и Нелл помогли подмести пол, а мужчины сложили и убрали на место столы и стулья. Все работали весело и охотно, но тем не менее едва успели в церковь.
Кэрол была на ногах уже несколько часов, и ноги у нее болели, и сама она устала, но она никогда еще не была так довольна и так полна рождественским духом. Но не только ей понравился и сам вечер, и радушие, с которым их приняли.
– Не одна Хетти ходит сюда, – поведала ей мисс Маркс необычайно дружеским тоном, – я тоже стараюсь улучить время и побывать на ранней службе каждое воскресенье.
– Очень красивая старая церковь, – прошептала Кэрол в ответ, – но к ней нужно как следует приложить руки.
– У нашего прихода мало денег, – ответила мисс Маркс. – А какие есть, те идут на угощения, вроде того, что вы видели сегодня. Одно время я думала, что леди Августа оставит что-то Святому Фиакру в своем завещании, но мне следовало бы получше ее знать.
– Может быть, еще не поздно, – пробормотала Кэрол. Она смотрела, как появилась Абигайль Кинсэйд со своими детьми, а это означало, что служба вот-вот начнется.
И в церкви Кэрол видела доказательства своих добрых деяний, потому что цветы и зелень, которые она заказала для алтаря, наполняли красивые старинные вазы, а другие вазы с белыми хризантемами, которые она не заказывала, поместились по обе стороны кафедры. Она глянула на цветочницу, стоявшую рядом с молодым человеком, который появился рядом с ней, еще когда все были в холле. Цветочница посмотрела на Кэрол и улыбнулась, давая понять, что белые хризантемы – ее дар.
– Еще есть надежда, – сказала Кэрол вслух.
– Может, и есть, – отозвалась мисс Маркс. – Каждый раз на Рождество мне верится, что это так.
Потом они замолчали, потому что вошел хор и старую церковь наполнили звуки «О, придите все, кто верит».
Обитатели Марлоу-Хаус вернулись домой почти в час ночи.
– Весьма стоящий вечер, – заметил Крэмптон, водружая на место блюдо из-под индейки и набор для разделывания птицы. – Я рад, что мы приняли в нем участие.
– И я, – сказала мисс Маркс. – Спасибо, что вы надоумили нас, мисс Симмонс.
– Да, – подхватила Нелл, – спасибо вам. А служба была очень красивая.
Единственным комментарием Хетти был долгий, звучный зевок.
Сонно пожелав друг другу на разные лады «веселого Рождества», все разошлись, но Кэрол легла не раньше двух часов, заворачивая купленные днем подарки.
Она спала долго и хорошо в эту ночь, ее не посещали ни призраки, ни видения Рождества ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Первое, что она почувствовала, проснувшись поздно утром, был запах снежно-белых нарциссов. В красном контейнере, который она купила три дня тому назад и поставила на столик у кровати, теперь распустились все цветы, и их запах наполнял комнату.
– Неважно, где я проведу оставшуюся жизнь, – сказала Кэрол, ласково трогая пальцем лепесток цветка, – запах нарциссов всегда будет напоминать мне об этом невероятном Рождестве. Цветение свежих, чистых цветов в глухую зимнюю пору – это символ обновления. В сущности, вся жизнь начинается заново.
Она высунула ноги из-под одеяла и быстро оделась, с нетерпением ожидая, какие еще возможности принесет ей день. Она надела бежевую юбку и такой же свитер и сунула ноги в бежевые туфли на низких каблуках. Как веселое цветовое пятно она надела зеленый шелковый шарф, опять сколов его у горла бабкиной булавкой.
Когда она добралась до кухни, Нелл шепнула ей:
– Мы все так заспались, что мисс Маркс решила накрывать праздничный стол еще днем, чтобы не готовить второй завтрак. И она говорит, что потом с нас хватит чаю вместо обычного обеда.
– Судя по тому, что приготовлено для сегодняшнего пира, каждый из нас на ночь сможет проглотить только по чашке чая, – ответила Кэрол. И добавила громче:
– Мисс Маркс, помочь вам чем-нибудь?
– Можете накрыть стол, – ответ раздался тут же. – Крэмптон покажет, где что лежит. Проследите, чтобы все было правильно.
Услышав это замечание, Кэрол и Нелл улыбнулись друг другу, подавляя смех.
За исключением маленькой елочки, украшающей буфет – совместный вклад Нелл и Хетти, – праздничная трапеза, последовавшая вскоре после полудня, оказалась именно такой, какую ей показала леди Августа, явившись к ней во второй раз. Но настроение у собравшихся явно было совсем другим. Мисс Маркс заявила:
– Я чувствую праздничный дух гораздо сильнее после вчерашнего вечера. Этот обед напомнил мне о рождественских обедах, которых устраивала моя матушка, когда я была маленькой.
– Действительно, – сказал Крэмптон, – это было очень памятное Рождество. Я больше не чувствую себя таким бесполезным, как раньше, когда жаловался, что вынужден удалиться от дел. Я уже начал подумывать, что меня, так сказать, переведут на подножный корм. Я убедился, что для человека моего возраста нет места в современном занятом мире. Но прошлым вечером преподобный мистер Кинсэйд спросил меня, не захочу ли я руководить стряпней в «Щедром столе» при церкви святого Фиакра. Он говорит, их обеды стали так популярны, что они с супругой не успевают сделать все по этой части и заниматься приходскими делами и выполнять свои прочие обязанности.
– Крэмптон, – воскликнула Кэрол, – ваш опыт работы лакеем делает вас идеально подходящим для этого дела.
– Я сказал мистеру Кинсэйду, что серьезно взвешу его предложение. Но поскольку из-за нехватки средств это, скорее, работа на добровольных началах, а не оплачиваемая должность, боюсь, что не смогу его принять. У меня пенсия слишком мала, она не позволяет мне жить в Лондоне. Жаль, поскольку хотелось бы быть как-то полезным своим ближним. – Вздохнув, он замолчал.
– Можно ли здесь что-нибудь придумать? – пробормотала Кэрол.
– Сомневаюсь. Но очень приятно обнаружить, что мои услуги могут пригодиться, несмотря на преклонность моих лет. Не будем думать о неопределенном будущем, – продолжал Крэмптон с ударением, – лучше давайте по-настоящему праздновать Рождество. Разрешите мне предложить тост за нас пятерых, самым неожиданным образом ставших, как я надеюсь, друзьями в эти дни.
Крэмптон разлил бренди – из лучших запасов леди Августы, в точности повторив ту сцену, которую уже видела Кэрол, и они выпили за самих себя.
– И за леди Августу, – сказала Нелл, поднимая свой стаканчик во второй раз. Как Кэрол и ожидала, мисс Маркс неодобрительно фыркнула на это предложение, и Кэрол вступилась за покойницу:
– Я только недавно поняла, какая это была обаятельная женщина. Я как-то не удосужилась заинтересоваться ее личной жизнью в прошлом и узнать, почему у нее был такой трудный и несчастный характер. Теперь я думаю, что сердце у нее было чудесное, а под оболочкой раздражительности она скрывала боль. Может быть, ей был нужен кто-то, кто любил бы ее, несмотря на непривлекательный фасад.
– Если бы кто-то и попытался это сделать, – резко заявила мисс Маркс, – леди Августа в два счета дала бы ему от ворот поворот.
– Может, вы и правы, – ответила Кэрол. – Но мы здесь не для того, чтобы разбирать ее характер. Давайте просто помянем ее и пожелаем ее душе всего доброго, где бы она сейчас ни находилась.
– Конечно, – сказал Крэмптон, опять наполнив стаканы, – во имя Рождества давайте выпьем за леди Августу.
– Моего самого лучшего бренди. Кэрол могла бы поклясться, что слышала отзвук призрачного голоса, который никто больше не заметил.
Когда стаканчики были еще раз наполнены, а свежезаваренный чай настаивался, Кэрол принесла подарки и вручила их своим друзьям.
– Я никогда не думала, – воскликнула мисс Маркс, – то есть я хочу сказать, мы никогда не дарили друг другу подарков, и я не ожидала… мисс Симмонс, мне нечем одарить вас, и я уверена, что у Нелл и Хетти тоже ничего нет.
– Не нужно меня одаривать. Я их выбирала с таким удовольствием. А дружба, которой вы меня одарили, стоит больше, чем то, что можно принести домой в упакованном виде.
– О Боже. – Мисс Маркс пыталась вытереть слезы так, чтобы никто ничего не заметил. – Какое же у нас было Рождество! Какое Рождество!
– А оно еще не кончилось, – заметила Хетти, которая, открыв коробку, тут же надела нарядную шляпку с алым пером. – Мистер Кинсэйд говорит, что Рождество длится двенадцать дней.
– Он прав, – сказала Кэрол, думая о том, что призраку дано время до Двенадцатой ночи, чтобы изменить ее характер.
– Устроим же настоящее веселье, – объявил Крэмптон. – Кому еще бренди?
– Думаю, чуточку не помешает, – пробормотала мисс Маркс.
– За кого мы пьем теперь? – спросила Нелл, протянув свой стаканчик Крэмптону.
– Да зачем тост? – хихикнула Хетти. – Пейте! Пейте!
– Ну, ну, – предупреждающе заметил Крэмптон. – Всегда сохраняйте умеренность, прошу вас.
Кэрол смотрела на своих новых друзей с удовольствием и истинной нежностью. Ей по-прежнему страшно не хватало и Николаса, и Ника, и она знала, что так будет всегда. Но она не жалела, что полюбила их, и обнаружила, что ее душевные страдания как-то утихли, пока она старалась, чтобы у других праздник был веселым. Ее собственное будущее почти не тревожило ее сейчас. Она будет делать то, что решила, и уповать, что ее труд сделает будущее тех, кого она любит, лучше. Может, леди Августа найдет способ оповестить ее, получается ли у нее что-нибудь.
К ее удивлению, величественный Крэмптон принес столь излюбленные англичанами рождественские хлопушки – завернутые в бумагу праздничные сувениры. Картонные трубочки были оклеены красной и зеленой папиросной бумагой и украшены золотой фольгой. Нужно потянуть за длинную полоску бумаги на одном сборчатом конце, и тогда раздается хлопок, и можно вытащить спрятанное сокровище – смешной головной убор.
– Давайте все их наденем, – потребовала Хетти, не перестававшая хихикать после того, как, пожалуй, слишком явно проявила готовность выпить. – Ой, мисс Маркс, у вас корона!
– В самый раз, – сказала Нелл, после чего обеих девушек охватил приступ смеха. Ничуть не смутившись, мисс Маркс надела корону на свои седые волосы.
– А я, по-видимому, отстающий ученик. Кэрол достала высокий ярко-синий бумажный колпак, вставший торчком у нее на голове. – Откройте вашу хлопушку, Крэмптон, что там у вас?
Но тот спросил, подняв руку:
– Вы ничего не слышите? Тише, пожалуйста, не мешайте. Кажется, кто-то у парадной двери.
В настороженное молчание ворвался громкий стук дверного молотка, так редко употреблявшегося в этом доме.
– Кто может появиться на Рождество так поздно? – спросила мисс Маркс.
– Это можно узнать одним-единственным способом. – Крэмптон вышел, на ходу одергивая куртку и приглаживая волосы, и направился к ступенькам, ведущим наверх.
– Ко мне никто не придет, я уверена, – сказала мисс Маркс. – А вы кого-нибудь ждете, мисс Симмонс?
Кэрол вместо ответа покачала головой, потому что изо всех сил прислушивалась. Из холла доносились голоса. Говорили сразу Крэмптон и кто-то еще. Второй голос звучал странно знакомо, хотя его заглушали стены, и она никак не могла его узнать. Машинально, не думая о том, что делает, Кэрол сняла свой синий бумажный колпак. Потом, заинтересованная все еще не стихнувшими мужскими голосами, вышла из столовой и прошла в кухню, собираясь подняться в холл – посмотреть, кто там. Только она поставила ногу на нижнюю ступеньку, как наверху возник Крэмптон. Позади него маячила высокая фигура.
– Крэмптон, – спросила Кэрол, – что-нибудь случилось? Кто это с вами?
– Ничего не случилось, – сообщил тот. – Просто мистер Николас Монфорт приехал несколько раньше, чем мы ожидали.
Крэмптон спустился на ступеньку ниже. Человек, стоящий за ним, вышел на верхнюю площадку, и Кэрол рассмотрела его.
Он был высок и довольно гибок, хотя не вызывало сомнения, что под его хорошо сидящим костюмом скрываются крепкие мускулы. Волосы черные и прямые, глаза зеленые. Сильная, выдающаяся челюсть, удлиненный профиль – это был и в то же время не был… Кэрол схватилась за перила, надеясь, что не потеряет сознание.
– Добрый вечер, – сказал Николас Монфорт, глядя прямо на нее, но явно не узнавая. Но почему он должен ее узнать? Он же ее никогда не видел.
– О Господи, – сказала Кэрол, задыхаясь, – что же леди Августа меня не предупредила?
Глава 20
Кто-то из Марлоу-Хаус – Кэрол так и не узнала кто, но подозревала Нелл – шепотом сообщил ректору, что у Кэрол день рождения. После главного блюда, перед десертом, преподобный мистер Кинсэйд постучал ложкой по стакану, прося внимания.
– Мы все знаем, что это благословенная ночь, самая священная ночь в году, – сказал он. – Для одного из наших благотворителей, находящегося с нами, на нашем празднике, двадцать четвертого декабря имеет еще и личное значение. Это ее день рождения. Мы желаем самого счастливого дня рождения и много радостных лет жизни той, которая носит такое славное имя – Кэрол Ноэлли Симмонс[1].
Собравшиеся не стали петь «Желаем счастливого дня рождения». Вместо этого они трижды прокричали «ура» в честь Кэрол. Она стояла между ректором и Абигайль и изо всех сил старалась не заплакать.
– Ответную речь! Скажите ответную речь! – раздался чей-то голос.
– Скажите что-нибудь, они ждут, – шепнула Абигайль.
– Всем спасибо и всем счастливого Рождества, – ответила Кэрол. – Это действительно лучший из всех дней рождения, которые у меня были. Но есть гораздо более важное лицо, чей день рождения мы будем праздновать через несколько часов. Надеюсь видеть всех вас в церкви.
– Я присоединяюсь к надежде мисс Симмонс, – заявил Люциус Кинсэйд, чем вызвал всеобщий смех. – Мисс Симмонс, почему вы не режете самый большой кекс? Поскольку у нас нет пирога в честь новорожденной, кекс будет его символизировать.
– Этот кекс прекрасен, – сказала Кэрол, – потому что его приготовили и принесли сюда в атмосфере любви и щедрости.
На десерт Кэрол, мисс Маркс, цветочница и Абигайль Кинсэйд подали кофе и чай для взрослых и молоко для детей. Потом, когда обед кончился и большинство гостей ушли, нужно было вымыть и убрать блюда. Хетти и Нелл помогли подмести пол, а мужчины сложили и убрали на место столы и стулья. Все работали весело и охотно, но тем не менее едва успели в церковь.
Кэрол была на ногах уже несколько часов, и ноги у нее болели, и сама она устала, но она никогда еще не была так довольна и так полна рождественским духом. Но не только ей понравился и сам вечер, и радушие, с которым их приняли.
– Не одна Хетти ходит сюда, – поведала ей мисс Маркс необычайно дружеским тоном, – я тоже стараюсь улучить время и побывать на ранней службе каждое воскресенье.
– Очень красивая старая церковь, – прошептала Кэрол в ответ, – но к ней нужно как следует приложить руки.
– У нашего прихода мало денег, – ответила мисс Маркс. – А какие есть, те идут на угощения, вроде того, что вы видели сегодня. Одно время я думала, что леди Августа оставит что-то Святому Фиакру в своем завещании, но мне следовало бы получше ее знать.
– Может быть, еще не поздно, – пробормотала Кэрол. Она смотрела, как появилась Абигайль Кинсэйд со своими детьми, а это означало, что служба вот-вот начнется.
И в церкви Кэрол видела доказательства своих добрых деяний, потому что цветы и зелень, которые она заказала для алтаря, наполняли красивые старинные вазы, а другие вазы с белыми хризантемами, которые она не заказывала, поместились по обе стороны кафедры. Она глянула на цветочницу, стоявшую рядом с молодым человеком, который появился рядом с ней, еще когда все были в холле. Цветочница посмотрела на Кэрол и улыбнулась, давая понять, что белые хризантемы – ее дар.
– Еще есть надежда, – сказала Кэрол вслух.
– Может, и есть, – отозвалась мисс Маркс. – Каждый раз на Рождество мне верится, что это так.
Потом они замолчали, потому что вошел хор и старую церковь наполнили звуки «О, придите все, кто верит».
Обитатели Марлоу-Хаус вернулись домой почти в час ночи.
– Весьма стоящий вечер, – заметил Крэмптон, водружая на место блюдо из-под индейки и набор для разделывания птицы. – Я рад, что мы приняли в нем участие.
– И я, – сказала мисс Маркс. – Спасибо, что вы надоумили нас, мисс Симмонс.
– Да, – подхватила Нелл, – спасибо вам. А служба была очень красивая.
Единственным комментарием Хетти был долгий, звучный зевок.
Сонно пожелав друг другу на разные лады «веселого Рождества», все разошлись, но Кэрол легла не раньше двух часов, заворачивая купленные днем подарки.
Она спала долго и хорошо в эту ночь, ее не посещали ни призраки, ни видения Рождества ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Первое, что она почувствовала, проснувшись поздно утром, был запах снежно-белых нарциссов. В красном контейнере, который она купила три дня тому назад и поставила на столик у кровати, теперь распустились все цветы, и их запах наполнял комнату.
– Неважно, где я проведу оставшуюся жизнь, – сказала Кэрол, ласково трогая пальцем лепесток цветка, – запах нарциссов всегда будет напоминать мне об этом невероятном Рождестве. Цветение свежих, чистых цветов в глухую зимнюю пору – это символ обновления. В сущности, вся жизнь начинается заново.
Она высунула ноги из-под одеяла и быстро оделась, с нетерпением ожидая, какие еще возможности принесет ей день. Она надела бежевую юбку и такой же свитер и сунула ноги в бежевые туфли на низких каблуках. Как веселое цветовое пятно она надела зеленый шелковый шарф, опять сколов его у горла бабкиной булавкой.
Когда она добралась до кухни, Нелл шепнула ей:
– Мы все так заспались, что мисс Маркс решила накрывать праздничный стол еще днем, чтобы не готовить второй завтрак. И она говорит, что потом с нас хватит чаю вместо обычного обеда.
– Судя по тому, что приготовлено для сегодняшнего пира, каждый из нас на ночь сможет проглотить только по чашке чая, – ответила Кэрол. И добавила громче:
– Мисс Маркс, помочь вам чем-нибудь?
– Можете накрыть стол, – ответ раздался тут же. – Крэмптон покажет, где что лежит. Проследите, чтобы все было правильно.
Услышав это замечание, Кэрол и Нелл улыбнулись друг другу, подавляя смех.
За исключением маленькой елочки, украшающей буфет – совместный вклад Нелл и Хетти, – праздничная трапеза, последовавшая вскоре после полудня, оказалась именно такой, какую ей показала леди Августа, явившись к ней во второй раз. Но настроение у собравшихся явно было совсем другим. Мисс Маркс заявила:
– Я чувствую праздничный дух гораздо сильнее после вчерашнего вечера. Этот обед напомнил мне о рождественских обедах, которых устраивала моя матушка, когда я была маленькой.
– Действительно, – сказал Крэмптон, – это было очень памятное Рождество. Я больше не чувствую себя таким бесполезным, как раньше, когда жаловался, что вынужден удалиться от дел. Я уже начал подумывать, что меня, так сказать, переведут на подножный корм. Я убедился, что для человека моего возраста нет места в современном занятом мире. Но прошлым вечером преподобный мистер Кинсэйд спросил меня, не захочу ли я руководить стряпней в «Щедром столе» при церкви святого Фиакра. Он говорит, их обеды стали так популярны, что они с супругой не успевают сделать все по этой части и заниматься приходскими делами и выполнять свои прочие обязанности.
– Крэмптон, – воскликнула Кэрол, – ваш опыт работы лакеем делает вас идеально подходящим для этого дела.
– Я сказал мистеру Кинсэйду, что серьезно взвешу его предложение. Но поскольку из-за нехватки средств это, скорее, работа на добровольных началах, а не оплачиваемая должность, боюсь, что не смогу его принять. У меня пенсия слишком мала, она не позволяет мне жить в Лондоне. Жаль, поскольку хотелось бы быть как-то полезным своим ближним. – Вздохнув, он замолчал.
– Можно ли здесь что-нибудь придумать? – пробормотала Кэрол.
– Сомневаюсь. Но очень приятно обнаружить, что мои услуги могут пригодиться, несмотря на преклонность моих лет. Не будем думать о неопределенном будущем, – продолжал Крэмптон с ударением, – лучше давайте по-настоящему праздновать Рождество. Разрешите мне предложить тост за нас пятерых, самым неожиданным образом ставших, как я надеюсь, друзьями в эти дни.
Крэмптон разлил бренди – из лучших запасов леди Августы, в точности повторив ту сцену, которую уже видела Кэрол, и они выпили за самих себя.
– И за леди Августу, – сказала Нелл, поднимая свой стаканчик во второй раз. Как Кэрол и ожидала, мисс Маркс неодобрительно фыркнула на это предложение, и Кэрол вступилась за покойницу:
– Я только недавно поняла, какая это была обаятельная женщина. Я как-то не удосужилась заинтересоваться ее личной жизнью в прошлом и узнать, почему у нее был такой трудный и несчастный характер. Теперь я думаю, что сердце у нее было чудесное, а под оболочкой раздражительности она скрывала боль. Может быть, ей был нужен кто-то, кто любил бы ее, несмотря на непривлекательный фасад.
– Если бы кто-то и попытался это сделать, – резко заявила мисс Маркс, – леди Августа в два счета дала бы ему от ворот поворот.
– Может, вы и правы, – ответила Кэрол. – Но мы здесь не для того, чтобы разбирать ее характер. Давайте просто помянем ее и пожелаем ее душе всего доброго, где бы она сейчас ни находилась.
– Конечно, – сказал Крэмптон, опять наполнив стаканы, – во имя Рождества давайте выпьем за леди Августу.
– Моего самого лучшего бренди. Кэрол могла бы поклясться, что слышала отзвук призрачного голоса, который никто больше не заметил.
Когда стаканчики были еще раз наполнены, а свежезаваренный чай настаивался, Кэрол принесла подарки и вручила их своим друзьям.
– Я никогда не думала, – воскликнула мисс Маркс, – то есть я хочу сказать, мы никогда не дарили друг другу подарков, и я не ожидала… мисс Симмонс, мне нечем одарить вас, и я уверена, что у Нелл и Хетти тоже ничего нет.
– Не нужно меня одаривать. Я их выбирала с таким удовольствием. А дружба, которой вы меня одарили, стоит больше, чем то, что можно принести домой в упакованном виде.
– О Боже. – Мисс Маркс пыталась вытереть слезы так, чтобы никто ничего не заметил. – Какое же у нас было Рождество! Какое Рождество!
– А оно еще не кончилось, – заметила Хетти, которая, открыв коробку, тут же надела нарядную шляпку с алым пером. – Мистер Кинсэйд говорит, что Рождество длится двенадцать дней.
– Он прав, – сказала Кэрол, думая о том, что призраку дано время до Двенадцатой ночи, чтобы изменить ее характер.
– Устроим же настоящее веселье, – объявил Крэмптон. – Кому еще бренди?
– Думаю, чуточку не помешает, – пробормотала мисс Маркс.
– За кого мы пьем теперь? – спросила Нелл, протянув свой стаканчик Крэмптону.
– Да зачем тост? – хихикнула Хетти. – Пейте! Пейте!
– Ну, ну, – предупреждающе заметил Крэмптон. – Всегда сохраняйте умеренность, прошу вас.
Кэрол смотрела на своих новых друзей с удовольствием и истинной нежностью. Ей по-прежнему страшно не хватало и Николаса, и Ника, и она знала, что так будет всегда. Но она не жалела, что полюбила их, и обнаружила, что ее душевные страдания как-то утихли, пока она старалась, чтобы у других праздник был веселым. Ее собственное будущее почти не тревожило ее сейчас. Она будет делать то, что решила, и уповать, что ее труд сделает будущее тех, кого она любит, лучше. Может, леди Августа найдет способ оповестить ее, получается ли у нее что-нибудь.
К ее удивлению, величественный Крэмптон принес столь излюбленные англичанами рождественские хлопушки – завернутые в бумагу праздничные сувениры. Картонные трубочки были оклеены красной и зеленой папиросной бумагой и украшены золотой фольгой. Нужно потянуть за длинную полоску бумаги на одном сборчатом конце, и тогда раздается хлопок, и можно вытащить спрятанное сокровище – смешной головной убор.
– Давайте все их наденем, – потребовала Хетти, не перестававшая хихикать после того, как, пожалуй, слишком явно проявила готовность выпить. – Ой, мисс Маркс, у вас корона!
– В самый раз, – сказала Нелл, после чего обеих девушек охватил приступ смеха. Ничуть не смутившись, мисс Маркс надела корону на свои седые волосы.
– А я, по-видимому, отстающий ученик. Кэрол достала высокий ярко-синий бумажный колпак, вставший торчком у нее на голове. – Откройте вашу хлопушку, Крэмптон, что там у вас?
Но тот спросил, подняв руку:
– Вы ничего не слышите? Тише, пожалуйста, не мешайте. Кажется, кто-то у парадной двери.
В настороженное молчание ворвался громкий стук дверного молотка, так редко употреблявшегося в этом доме.
– Кто может появиться на Рождество так поздно? – спросила мисс Маркс.
– Это можно узнать одним-единственным способом. – Крэмптон вышел, на ходу одергивая куртку и приглаживая волосы, и направился к ступенькам, ведущим наверх.
– Ко мне никто не придет, я уверена, – сказала мисс Маркс. – А вы кого-нибудь ждете, мисс Симмонс?
Кэрол вместо ответа покачала головой, потому что изо всех сил прислушивалась. Из холла доносились голоса. Говорили сразу Крэмптон и кто-то еще. Второй голос звучал странно знакомо, хотя его заглушали стены, и она никак не могла его узнать. Машинально, не думая о том, что делает, Кэрол сняла свой синий бумажный колпак. Потом, заинтересованная все еще не стихнувшими мужскими голосами, вышла из столовой и прошла в кухню, собираясь подняться в холл – посмотреть, кто там. Только она поставила ногу на нижнюю ступеньку, как наверху возник Крэмптон. Позади него маячила высокая фигура.
– Крэмптон, – спросила Кэрол, – что-нибудь случилось? Кто это с вами?
– Ничего не случилось, – сообщил тот. – Просто мистер Николас Монфорт приехал несколько раньше, чем мы ожидали.
Крэмптон спустился на ступеньку ниже. Человек, стоящий за ним, вышел на верхнюю площадку, и Кэрол рассмотрела его.
Он был высок и довольно гибок, хотя не вызывало сомнения, что под его хорошо сидящим костюмом скрываются крепкие мускулы. Волосы черные и прямые, глаза зеленые. Сильная, выдающаяся челюсть, удлиненный профиль – это был и в то же время не был… Кэрол схватилась за перила, надеясь, что не потеряет сознание.
– Добрый вечер, – сказал Николас Монфорт, глядя прямо на нее, но явно не узнавая. Но почему он должен ее узнать? Он же ее никогда не видел.
– О Господи, – сказала Кэрол, задыхаясь, – что же леди Августа меня не предупредила?
Глава 20
– Да, спасибо, – ответил Николас Монфорт на вопрос мисс Маркс. – Я не отказался бы от обеда. В самолете не очень-то наешься.
Крэмптон сказал:
– Как я уже объяснил вам, мистер Монфорт, нам сообщили, что вы приедете не раньше вторника. Но Марлоу-Хаус готов к вашему приезду.
– Я сама прибрала и проветрила комнаты леди Августы, – Нелл внесла свой вклад в уверения Крэмптона, – в ванной даже чистые полотенца.
– Спасибо, – повторил Николас Монфорт.
Стоя на верхней ступеньке, он смотрел на маленькую группу внизу, и в его глазах мелькнуло что-то веселое при виде Хетти, все еще державшей стаканчик бренди, Нелл с ее энергичным румяным личиком и мисс Маркс, которая от волнения забыла снять свою золотую бумажную корону. Только Крэмптон выглядел, как положено слуге, хотя и его щеки порозовели больше обычного благодаря нескольким стаканчикам доброго бренди.
– Боюсь, я помешал вашему веселью, – сказал Николас Монфорт.
– Совсем нет, – ответил Крэмптон. – Мы уже отобедали. Мисс Маркс с радостью приготовит вам что-нибудь.
– Хм-м. – Глаза Николаса опять задержались на стаканчике в руке Хетти. Кэрол была почти уверена, что он поинтересуется, откуда взялось бренди, которое пила девушка. Но он обратился к Кэрол:
– Полагаю, вы компаньонка моей покойной тетки? Мисс Симмонс, не так ли?
– Совершенно верно. – Кэрол удивилась, что может говорить, пребывая в шоке от внезапного появления человека, которого любила и в прошлом, и в будущем, но не надеялась встретить в настоящем. Леди Августа не потрудилась предупредить ее о таком неожиданном развитии событий.
– Не побудете ли вы со мной в столовой, пока я ем, мисс Симмонс? – продолжал Николас Монфорт. – Я бы хотел задать вам несколько вопросов о последних днях моей тетки, прежде чем буду иметь дело с поверенными.
– Конечно. – И Кэрол посмотрела прямо в его зеленые глаза. Где-то в глубине ее души зарождалось чудесное волнение, чувство неограниченных возможностей. Появление этого человека в Марлоу-Хаус – дело рук леди Августы. В этом Кэрол не сомневалась. Значит, его приезд как-то связан с переменами, которые она надеется произвести и в настоящем, и в будущем.
– Вам случалось писать под диктовку моей тетки? – Вопрос прозвучал резковато, но Кэрол не обиделась.
– Иногда. Вероятно, я не настолько владею стенографией, как вам нужно.
– Я попрошу вас сделать несколько записей, – продолжал он, по-прежнему глядя ей в глаза. – Найдите ваш блокнот и ручку и приходите в столовую через полчаса. А теперь, Крэмптон, если вы займетесь моим багажом, я хотел бы до еды принять ванну. Мисс Маркс, я буду готов к обеду через час.
Он ушел, за ним Кэрол. Мисс Маркс направилась к плите, шепотом размышляя, что можно приготовить из остатков индейки.
– Кто сделал его королем горы? – спросила Хетти, все еще взирая на дверь, из которой вышел Монфорт.
– Поставь-ка, девочка, свой стаканчик и иди помоги мне, – велела мисс Маркс. – У него может не быть титула, но я узнаю дворянина, когда вижу его. Мистер Монфорт получит очень хорошее обслуживание и лучшую еду, которую я могу приготовить.
– Первое, – сказал Николас Монфорт, наблюдая, как Кэрол делает быстрые записи в блокноте, – в конце понедельника приедут еще двое гостей, пусть им приготовят комнаты.
– Хорошо. – Кэрол отложила ручку и сделала глоток из чашки с чаем, пока ее собеседник занялся тарелкой, на которой возвышалась творчески преобразованная, разогретая индейка и овощи. – Один из гостей – миссис Монфорт? А если так, не сказать ли Нелл приготовить комнату рядом со спальней леди Августы? Мне кажется, она в приличном состоянии. Нелл прибирается во всех комнатах.
– Миссис Монфорт не существует. Я разведен.
– Сожалею. – Она вовсе не сожалела. Она боялась, что сердце ее разобьется, если он окажется женатым.
– Не сожалейте. Я сам не сожалею, – ответил он на ее вежливое и неискреннее замечание. – Так было лучше для нас обоих. Мы никогда не подходили друг другу. Всегда между нами было что-то… что-то разъединяющее. – Он остановился, глядя на нее непроницаемым взглядом. – Постойте, почему я, черт возьми, обязан рассказывать вам такие вещи, я же никогда не говорю о личных делах со своими служащими?
– Я не совсем ваша служащая, – сказала Кэрол, – я работала у вашей тетки.
– Могу ли я предположить, что вы знаете поверенных тети Августы? – Он переключил внимание на лист бумаги с записями, который положил рядом с тарелкой, чтобы удобнее было в него заглядывать.
– Да. Она часто посылала меня в их офис отнести запечатанные сообщения, которые не хотела обсуждать по телефону.
– Похоже на тетю Августу. Я не знаю, доверяла ли она кому-нибудь. Как вы думаете, вам она доверяла?
– Не с самого начала. Но в последнее время – да, она мне очень верила. Надеюсь, я ее не разочарую.
– Почему вы так говорите? Она оставила вам какие-то указания? – Его взгляд был резок. – Насколько я понимаю, она завещала очень немного – или совсем ничего – тем, кто у нее работал.
– Да, по завещанию это так. – Кэрол глубоко вздохнула, приготовясь выложить то, что по закону, как она знала, ничего не значит, но составляет глубочайшее желание леди Августы. – Мистер Монфорт, я уверена, что она собиралась сделать для своих слуг гораздо больше. Она, конечно же, понимала, как трудна будет их жизнь, когда они потеряют места.
Крэмптон и мисс Маркс слишком стары, чтобы найти новую работу, а Нелл и Хетти малообразованны. Хетти даже плохо читает. Они не найдут подходящей работы нигде. Еще есть в церкви святого Фиакра…
– Вы хотите сказать, что тетка любила этих людей? – прервал он. – Полагаю, в подобное заявление трудно поверить.
– Хорошо ли вы знаете вашу тетку, мистер Монфорт? Я работала на нее почти шесть лет. Я не припомню, чтобы вы за это время как-то с ней общались.
– А мы и не общались. Ее состояние досталось мне только потому, что я – единственный ее родственник. Теперь позвольте задать вам вопрос, мисс Симмонс. Хорошо ли ВЫ знали мою тетку? – И поскольку Кэрол, обдумывая, сколько она может ему сообщить, ответила не сразу, он продолжал:
– Вы ее совсем не знали. Да, вы видели ее ежедневно в течение шести лет. Вы выполняли ее приказания, возможно даже, что она бывала удовлетворена вашей работой, хотя я сомневаюсь, что она вам об этом сообщала. Леди Августа Марлоу не вступала в дружеские отношения со своими служащими и никогда не была к ним щедра. Не пытайтесь убедить меня, что у нее был другой характер, иначе я заподозрю вас в нечестных намерениях, несмотря на то, что вы прошли проверку на благонадежность. У нее ведь хранились результаты этой проверки? Я бы не удивился, если бы это было так.
– Да, хранились, но она вовсе не была так подозрительна, как вы думаете. По крайней мере, не… не…
– Не перед концом, когда ум ее угасал? – подсказал он, нахмурившись.
– Как вы смеете предполагать, что я пыталась влиять на дряхлую старуху? Вы это имеете в виду, не так ли? – Кэрол чуть не заплакала. Как может этот человек походить на Николаса и Ника, которых она знала и любила, и при этом быть холодным и подозрительным, как леди Августа в ее худшие моменты? – Мы с вашей теткой понимали друг друга. Что же до вас, кажется, вас ничто не интересует, кроме ее состояния. Если бы вы думали о ней, вы постарались бы увидеться с ней хоть раз.
– Она не пустила бы меня на порог. Разве она никогда не рассказывала скандальную историю о своей ссоре с моей матерью?
– Может быть, вы объясните, что это за история. – Раздражение Кэрол быстро росло. – Я знаю о великой вражде в семействе Марлоу только то, что однажды леди Августа и ее сестра устроили великую битву и с тех пор не разговаривали друг с другом. Потом ваша мать вышла замуж и уехала в Гонконг, и сестры так и не помирились.
– Это основные факты, – согласился Монфорт.
– Из-за чего была битва? – Теперь Кэрол говорила мягче, надеясь, что он раздобрится и все ей расскажет. – Не понимаю почему, но мне кажется жизненно важным узнать, что вызвало ссору. Может, мне станут понятней мотивы поступков леди Августы.
– Я ведь ее помню. – От улыбки лицо Монфорта стало мягче. – Когда я был мальчишкой, мы все жили в этом доме. Мой дед еще был жив. Когда умер отец, дед настоял, чтобы мать вернулась домой и жила с ним и с тетей Августой. Та была старше моей матери. Я скучал по отцу, и тетка была со мной очень терпелива.
– Я знаю, что леди Августа не была замужем, – деликатно подтолкнула его Кэрол.
– У нее был кавалер. Так она его называла. Он был летчик – штурмовик британского военно-воздушного флота во время второй мировой войны. После войны вошел в семейный бизнес. Однажды он пришел к ленчу, вскоре после нашего переезда. Он посмотрел на мою мать и тут же забыл о тете Августе. Переполох был страшный, – сухо добавил Николас, – а потом и королевская битва, когда моя мать решила поехать за ним в Гонконг и там выйти за него замуж.
– Это я могу себе представить. – Кэрол глубоко вздохнула. – Вот почему сестры никогда больше не разговаривали. Если сердце леди Августы разбилось от поступка сестры, понятно, почему она стала такой сварливой и подозрительной старой девой. Я не обвиняю вашу мать, если она любила вашего отчима.
– Любила. И он ее любил. Я редко встречал людей, которые были бы так счастливы вместе. Он умер через неделю после ее смерти, и я уверен, что умер от разбитого сердца. Просто он не хотел жить без нее.
– А вы уехали в Гонконг с матерью? – спросила Кэрол, чтобы несколько переменить эту увлекательную тему, но не оставлять ее совсем.
– Не сразу. Я учился здесь, в Англии. Потом поступил в лондонский офис предприятия отчима. Позже я уехал на Восток, чтобы работать непосредственно с ним как его партнер. После его смерти я возглавил предприятие. Теперь, когда Гонконг предполагают вернуть китайцам через несколько лет, я решил перевести наше управление в Европу.
– Вы могли бы поселиться в старой фамильной усадьбе.
Это предположение вызвало у него удивленную усмешку:
– Вы странно действуете на меня, мисс Симмонс. Я редко бываю таким разговорчивым. Или это результат того, что я вернулся в Марлоу-Хаус, в комнаты, в которых жил дед, когда я был здесь последний раз? С другой стороны, я разговорчив, вероятно, от сбоя во времени.
– Вы не рассказали ничего, что нельзя рассказывать, а я не собираюсь никому этого передавать, – прошептала Кэрол. Она остро ощущала атмосферу теплой спокойной комнаты с горящими свечами и сверкающим серебром и хрусталем на столе. Николас сидел во главе длинного стола из красного дерева, она – справа от него. Перед ней стоял серебряный чайный сервиз.
– Это графин с портвейном там, на буфете? – спросил он. – Не хотите ли выпить стаканчик, мисс Симмонс?
– Благодарю. – Обычно Кэрол не пила портвейн, но сейчас готова была ухватиться за любой повод, чтобы побыть с Николасом подольше. Она с удовольствием отметила ленивую грацию, с которой он поднялся, чтобы принести графин. Он двигался так же, как в прошлом и в будущем.
Крэмптон сказал:
– Как я уже объяснил вам, мистер Монфорт, нам сообщили, что вы приедете не раньше вторника. Но Марлоу-Хаус готов к вашему приезду.
– Я сама прибрала и проветрила комнаты леди Августы, – Нелл внесла свой вклад в уверения Крэмптона, – в ванной даже чистые полотенца.
– Спасибо, – повторил Николас Монфорт.
Стоя на верхней ступеньке, он смотрел на маленькую группу внизу, и в его глазах мелькнуло что-то веселое при виде Хетти, все еще державшей стаканчик бренди, Нелл с ее энергичным румяным личиком и мисс Маркс, которая от волнения забыла снять свою золотую бумажную корону. Только Крэмптон выглядел, как положено слуге, хотя и его щеки порозовели больше обычного благодаря нескольким стаканчикам доброго бренди.
– Боюсь, я помешал вашему веселью, – сказал Николас Монфорт.
– Совсем нет, – ответил Крэмптон. – Мы уже отобедали. Мисс Маркс с радостью приготовит вам что-нибудь.
– Хм-м. – Глаза Николаса опять задержались на стаканчике в руке Хетти. Кэрол была почти уверена, что он поинтересуется, откуда взялось бренди, которое пила девушка. Но он обратился к Кэрол:
– Полагаю, вы компаньонка моей покойной тетки? Мисс Симмонс, не так ли?
– Совершенно верно. – Кэрол удивилась, что может говорить, пребывая в шоке от внезапного появления человека, которого любила и в прошлом, и в будущем, но не надеялась встретить в настоящем. Леди Августа не потрудилась предупредить ее о таком неожиданном развитии событий.
– Не побудете ли вы со мной в столовой, пока я ем, мисс Симмонс? – продолжал Николас Монфорт. – Я бы хотел задать вам несколько вопросов о последних днях моей тетки, прежде чем буду иметь дело с поверенными.
– Конечно. – И Кэрол посмотрела прямо в его зеленые глаза. Где-то в глубине ее души зарождалось чудесное волнение, чувство неограниченных возможностей. Появление этого человека в Марлоу-Хаус – дело рук леди Августы. В этом Кэрол не сомневалась. Значит, его приезд как-то связан с переменами, которые она надеется произвести и в настоящем, и в будущем.
– Вам случалось писать под диктовку моей тетки? – Вопрос прозвучал резковато, но Кэрол не обиделась.
– Иногда. Вероятно, я не настолько владею стенографией, как вам нужно.
– Я попрошу вас сделать несколько записей, – продолжал он, по-прежнему глядя ей в глаза. – Найдите ваш блокнот и ручку и приходите в столовую через полчаса. А теперь, Крэмптон, если вы займетесь моим багажом, я хотел бы до еды принять ванну. Мисс Маркс, я буду готов к обеду через час.
Он ушел, за ним Кэрол. Мисс Маркс направилась к плите, шепотом размышляя, что можно приготовить из остатков индейки.
– Кто сделал его королем горы? – спросила Хетти, все еще взирая на дверь, из которой вышел Монфорт.
– Поставь-ка, девочка, свой стаканчик и иди помоги мне, – велела мисс Маркс. – У него может не быть титула, но я узнаю дворянина, когда вижу его. Мистер Монфорт получит очень хорошее обслуживание и лучшую еду, которую я могу приготовить.
– Первое, – сказал Николас Монфорт, наблюдая, как Кэрол делает быстрые записи в блокноте, – в конце понедельника приедут еще двое гостей, пусть им приготовят комнаты.
– Хорошо. – Кэрол отложила ручку и сделала глоток из чашки с чаем, пока ее собеседник занялся тарелкой, на которой возвышалась творчески преобразованная, разогретая индейка и овощи. – Один из гостей – миссис Монфорт? А если так, не сказать ли Нелл приготовить комнату рядом со спальней леди Августы? Мне кажется, она в приличном состоянии. Нелл прибирается во всех комнатах.
– Миссис Монфорт не существует. Я разведен.
– Сожалею. – Она вовсе не сожалела. Она боялась, что сердце ее разобьется, если он окажется женатым.
– Не сожалейте. Я сам не сожалею, – ответил он на ее вежливое и неискреннее замечание. – Так было лучше для нас обоих. Мы никогда не подходили друг другу. Всегда между нами было что-то… что-то разъединяющее. – Он остановился, глядя на нее непроницаемым взглядом. – Постойте, почему я, черт возьми, обязан рассказывать вам такие вещи, я же никогда не говорю о личных делах со своими служащими?
– Я не совсем ваша служащая, – сказала Кэрол, – я работала у вашей тетки.
– Могу ли я предположить, что вы знаете поверенных тети Августы? – Он переключил внимание на лист бумаги с записями, который положил рядом с тарелкой, чтобы удобнее было в него заглядывать.
– Да. Она часто посылала меня в их офис отнести запечатанные сообщения, которые не хотела обсуждать по телефону.
– Похоже на тетю Августу. Я не знаю, доверяла ли она кому-нибудь. Как вы думаете, вам она доверяла?
– Не с самого начала. Но в последнее время – да, она мне очень верила. Надеюсь, я ее не разочарую.
– Почему вы так говорите? Она оставила вам какие-то указания? – Его взгляд был резок. – Насколько я понимаю, она завещала очень немного – или совсем ничего – тем, кто у нее работал.
– Да, по завещанию это так. – Кэрол глубоко вздохнула, приготовясь выложить то, что по закону, как она знала, ничего не значит, но составляет глубочайшее желание леди Августы. – Мистер Монфорт, я уверена, что она собиралась сделать для своих слуг гораздо больше. Она, конечно же, понимала, как трудна будет их жизнь, когда они потеряют места.
Крэмптон и мисс Маркс слишком стары, чтобы найти новую работу, а Нелл и Хетти малообразованны. Хетти даже плохо читает. Они не найдут подходящей работы нигде. Еще есть в церкви святого Фиакра…
– Вы хотите сказать, что тетка любила этих людей? – прервал он. – Полагаю, в подобное заявление трудно поверить.
– Хорошо ли вы знаете вашу тетку, мистер Монфорт? Я работала на нее почти шесть лет. Я не припомню, чтобы вы за это время как-то с ней общались.
– А мы и не общались. Ее состояние досталось мне только потому, что я – единственный ее родственник. Теперь позвольте задать вам вопрос, мисс Симмонс. Хорошо ли ВЫ знали мою тетку? – И поскольку Кэрол, обдумывая, сколько она может ему сообщить, ответила не сразу, он продолжал:
– Вы ее совсем не знали. Да, вы видели ее ежедневно в течение шести лет. Вы выполняли ее приказания, возможно даже, что она бывала удовлетворена вашей работой, хотя я сомневаюсь, что она вам об этом сообщала. Леди Августа Марлоу не вступала в дружеские отношения со своими служащими и никогда не была к ним щедра. Не пытайтесь убедить меня, что у нее был другой характер, иначе я заподозрю вас в нечестных намерениях, несмотря на то, что вы прошли проверку на благонадежность. У нее ведь хранились результаты этой проверки? Я бы не удивился, если бы это было так.
– Да, хранились, но она вовсе не была так подозрительна, как вы думаете. По крайней мере, не… не…
– Не перед концом, когда ум ее угасал? – подсказал он, нахмурившись.
– Как вы смеете предполагать, что я пыталась влиять на дряхлую старуху? Вы это имеете в виду, не так ли? – Кэрол чуть не заплакала. Как может этот человек походить на Николаса и Ника, которых она знала и любила, и при этом быть холодным и подозрительным, как леди Августа в ее худшие моменты? – Мы с вашей теткой понимали друг друга. Что же до вас, кажется, вас ничто не интересует, кроме ее состояния. Если бы вы думали о ней, вы постарались бы увидеться с ней хоть раз.
– Она не пустила бы меня на порог. Разве она никогда не рассказывала скандальную историю о своей ссоре с моей матерью?
– Может быть, вы объясните, что это за история. – Раздражение Кэрол быстро росло. – Я знаю о великой вражде в семействе Марлоу только то, что однажды леди Августа и ее сестра устроили великую битву и с тех пор не разговаривали друг с другом. Потом ваша мать вышла замуж и уехала в Гонконг, и сестры так и не помирились.
– Это основные факты, – согласился Монфорт.
– Из-за чего была битва? – Теперь Кэрол говорила мягче, надеясь, что он раздобрится и все ей расскажет. – Не понимаю почему, но мне кажется жизненно важным узнать, что вызвало ссору. Может, мне станут понятней мотивы поступков леди Августы.
– Я ведь ее помню. – От улыбки лицо Монфорта стало мягче. – Когда я был мальчишкой, мы все жили в этом доме. Мой дед еще был жив. Когда умер отец, дед настоял, чтобы мать вернулась домой и жила с ним и с тетей Августой. Та была старше моей матери. Я скучал по отцу, и тетка была со мной очень терпелива.
– Я знаю, что леди Августа не была замужем, – деликатно подтолкнула его Кэрол.
– У нее был кавалер. Так она его называла. Он был летчик – штурмовик британского военно-воздушного флота во время второй мировой войны. После войны вошел в семейный бизнес. Однажды он пришел к ленчу, вскоре после нашего переезда. Он посмотрел на мою мать и тут же забыл о тете Августе. Переполох был страшный, – сухо добавил Николас, – а потом и королевская битва, когда моя мать решила поехать за ним в Гонконг и там выйти за него замуж.
– Это я могу себе представить. – Кэрол глубоко вздохнула. – Вот почему сестры никогда больше не разговаривали. Если сердце леди Августы разбилось от поступка сестры, понятно, почему она стала такой сварливой и подозрительной старой девой. Я не обвиняю вашу мать, если она любила вашего отчима.
– Любила. И он ее любил. Я редко встречал людей, которые были бы так счастливы вместе. Он умер через неделю после ее смерти, и я уверен, что умер от разбитого сердца. Просто он не хотел жить без нее.
– А вы уехали в Гонконг с матерью? – спросила Кэрол, чтобы несколько переменить эту увлекательную тему, но не оставлять ее совсем.
– Не сразу. Я учился здесь, в Англии. Потом поступил в лондонский офис предприятия отчима. Позже я уехал на Восток, чтобы работать непосредственно с ним как его партнер. После его смерти я возглавил предприятие. Теперь, когда Гонконг предполагают вернуть китайцам через несколько лет, я решил перевести наше управление в Европу.
– Вы могли бы поселиться в старой фамильной усадьбе.
Это предположение вызвало у него удивленную усмешку:
– Вы странно действуете на меня, мисс Симмонс. Я редко бываю таким разговорчивым. Или это результат того, что я вернулся в Марлоу-Хаус, в комнаты, в которых жил дед, когда я был здесь последний раз? С другой стороны, я разговорчив, вероятно, от сбоя во времени.
– Вы не рассказали ничего, что нельзя рассказывать, а я не собираюсь никому этого передавать, – прошептала Кэрол. Она остро ощущала атмосферу теплой спокойной комнаты с горящими свечами и сверкающим серебром и хрусталем на столе. Николас сидел во главе длинного стола из красного дерева, она – справа от него. Перед ней стоял серебряный чайный сервиз.
– Это графин с портвейном там, на буфете? – спросил он. – Не хотите ли выпить стаканчик, мисс Симмонс?
– Благодарю. – Обычно Кэрол не пила портвейн, но сейчас готова была ухватиться за любой повод, чтобы побыть с Николасом подольше. Она с удовольствием отметила ленивую грацию, с которой он поднялся, чтобы принести графин. Он двигался так же, как в прошлом и в будущем.