Страница:
Борис Старлинг
Мессия
Посвящаю моей семье, с благодарностью за любовь и поддержку, а также Йену, без которого все это до сих пор валялось бы где-нибудь в груде мусора
Часть первая
Кто хранит уста свои и язык свой, тот хранит от бед душу свою.
Книга Притчей Соломоновых. 21, 23
1
Пятница, 1 мая 1998 года
Едва войдя в дверь, Ред видит ступни трупа. Две ступни неподвижно висящих голых ног. Линия лестничной площадки второго этажа мешает увидеть все находящееся выше.
Он проходит через холл, огибая плотно набитый пластиковый мешок с надписью "Продовольственная торговля Хартса". Сквозь пластик угадываются очертания упаковки круассанов и бутылки апельсинового сока.
Темно-зеленый ковер выглядит еще темнее и мрачнее непосредственно под ступнями трупа, где собралась лужица крови. Ред поднимается по лестнице, глядя прямо перед собой. Когда он достигает четвертой ступеньки, его голова оказывается на одном уровне со ступнями убитого, а еще через пять ступенек следует поворот. Затем еще один. Ред не хочет смотреть на тело, пока не сможет увидеть его целиком.
"Постарайся, – говорит он сам себе, – рассчитать так, чтобы при первом взгляде тебе открылось его лицо".
Для этого надо подняться на пять ступеней, прикрыть глаза, повернуть налево, развернуться и открыть глаза.
Впрочем, еще не разлепив веки, Ред хорошо представляет себе, что должен увидеть. Повешенные в подавляющем большинстве выглядят одинаково. С выпученными глазами, отвисшей челюстью, вывалившимся языком.
Он открывает глаза, смотрит на тело и тут же чувствует: что-то не так. И молниеносно сопоставляет увиденное со своим мысленным перечнем признаков.
Глаза выпучены? Так оно и есть.
Челюсть отвисла? Еще как!
Язык вывалился?
Стоп! Вывалившегося языка нет.
Языка вообще нет!
Ред присматривается. Во рту умершего, точнее, там, где находился его рот, какое-то густое кровавое месиво. Вот откуда кровь. Она стекает по подбородку на грудь и ниже, скапливаясь на ковре. Торс, бока, ноги умершего – все в крови. Похоже, из него вытекла не одна пинта крови.
А языка нет. Язык у этого человека вырезали.
Ред проводит рукой по лицу и закрывает глаза, давая образу лишенного языка мертвеца проникнуть под веки и запечатлеться перед внутренним взором.
Потом он делает шаг в сторону и снова открывает глаза, потому что не хочет ничего упустить. Вот! Среди кровавого месива во рту что-то блеснуло.
Ред напрягает глаза и понимает, что уловил блик света на каком-то кусочке металла, засунутом между нижними зубами и левой щекой. Это блестящий металлический предмет с закругленным краем. Маленький предмет.
Ложка. Чайная ложка. Странно.
Реду доводилось видеть немало трупов с оставленными в них убийцами различными предметами. Чаще всего это были ножи, но не только. И в других отверстиях, а не во рту.
Посторонний предмет в теле жертвы является своего рода символом сексуального надругательства. Но на акт сексуального насилия это не похоже. А похоже на...
В общем, Ред не знает, на что это похоже. В том-то и проблема.
Он прислоняется к стене и снова смотрит на тело. На сей раз начиная снизу, с ног. И поднимаясь взглядом к голове. Волосы на ногах повешенного липнут к коже в тех местах, где по ней протекли струйки крови. Мужчина раздет до трусов (серых в коричневую крапинку "Кальвинс"), руки его связаны за спиной. Шея в петле, туго натянутая веревка привязана к перилам наверху.
Ред смотрит на лицо мертвеца и ловит себя на том, что не может даже вообразить, как выглядел бы этот человек, будь он живым.
Сверху, из одного из помещений, доносится звук шагов, и на лестничную площадку выходит полицейский в форме.
– Не слишком приятный вид, а? – Полицейский спускается по лестнице и протягивает руку. – Инспектор Эндрюс.
– Что обнаружили? – спрашивает Ред, не удосужившись представиться.
– В настоящее время эксперты проводят осмотр помещения, снимают отпечатки пальцев. "Скорая помощь" прибудет с минуты на минуту, тело увезут для вскрытия. Но мы хотели, чтобы сперва на него взглянули вы.
– Языка нигде не нашли?
Эндрюс качает головой.
– Да... Похоже, тот малый забрал его с собой.
– Плохо дело. – Ред кивает на труп. – Кто он?
– Филипп Род. Тридцать два года. Предприниматель. Владелец собственного банкетного зала, под который было оборудовано помещение старой пожарной части в Гринвиче. Основной профиль – организация и обслуживание корпоративных вечеринок. Штат фирмы – пять или шесть штатных работников, остальных нанимают от случая к случаю, через агентство.
– Кто обнаружил тело?
– Его невеста, Элисон Берд. Сегодня утром, в начале восьмого. Мы забрали ее к себе, в Хекфилд-плейс. Это рядом, считай за углом.
– Как она?
– Когда мы прибыли, была в жуткой истерике. Сейчас с ней работает наша сотрудница. Пытается успокоить.
– И каким образом? Отпаивает чаем с успокоительным?
Эндрюс смеется.
– Что-то вроде того. На вкус хуже некуда.
Ред отлепляется от стены.
– Я бы хотел поговорить с этой Элисон.
– Вам повезет, если вы услышите от нее связную речь. Боюсь, она сейчас невменяема.
– Ничего, я подожду.
– А здесь хотите еще что-нибудь посмотреть?
– Сейчас нет. Но вернусь попозже и осмотрю все как следует, когда здесь будет поспокойнее. Позаботьтесь о ленточном ограждении и выставьте у входа констебля, как минимум на сутки.
Эндрюс кивает.
– Будет сделано.
Ред спускается по лестнице и выходит через парадную дверь. С полдюжины соседей все еще отираются поблизости. Что такое жизнь и смерть в большом городе? Несколько дней соседи будут чесать языками о случившемся, а потом все забудется.
Ред смотрит на зевак и задается вопросом, знал ли кто-нибудь из них Рода, когда он был жив.
Он бросает взгляд на улицу и отмечает ее удивительное однообразие. Почти все дома выкрашены в белый или кремовый цвет, почти все могут похвастаться трехсторонним эркером на цокольном этаже. Если что и нарушает единообразие цвета и архитектуры, так это броские – красным по черному или зеленым по белому – вывески, объявляющие, что тот или иной из этих объектов недвижимости выставлен на продажу.
Гудит автомобильная сирена – с северного конца улицу перегораживает здоровенный фургон для перевозки мебели. Никто из зевак не обращает на это ни малейшего внимания.
Ред оборачивается к молодому констеблю у двери:
– Появлялись здесь представители прессы?
– Нет, сэр.
– Если появятся, позаботьтесь о том, чтобы они ничего не узнали. Ничего. С соседями пусть толкуют о чем угодно, но по всем вопросам, касающимся работы полиции, направляйте их в Скотланд-Ярд.
– Да, сэр.
Ред садится в свой "воксхолл" и, дав задний ход, выбирается на Фулхэм-роуд, помахав в знак благодарности пропустившему его таксисту. Славный малый, такому любезному таксисту место в Книге Гиннесса. Может быть, в конце концов, сегодняшний день окажется не таким уж и плохим.
Едва войдя в дверь, Ред видит ступни трупа. Две ступни неподвижно висящих голых ног. Линия лестничной площадки второго этажа мешает увидеть все находящееся выше.
Он проходит через холл, огибая плотно набитый пластиковый мешок с надписью "Продовольственная торговля Хартса". Сквозь пластик угадываются очертания упаковки круассанов и бутылки апельсинового сока.
Темно-зеленый ковер выглядит еще темнее и мрачнее непосредственно под ступнями трупа, где собралась лужица крови. Ред поднимается по лестнице, глядя прямо перед собой. Когда он достигает четвертой ступеньки, его голова оказывается на одном уровне со ступнями убитого, а еще через пять ступенек следует поворот. Затем еще один. Ред не хочет смотреть на тело, пока не сможет увидеть его целиком.
"Постарайся, – говорит он сам себе, – рассчитать так, чтобы при первом взгляде тебе открылось его лицо".
Для этого надо подняться на пять ступеней, прикрыть глаза, повернуть налево, развернуться и открыть глаза.
Впрочем, еще не разлепив веки, Ред хорошо представляет себе, что должен увидеть. Повешенные в подавляющем большинстве выглядят одинаково. С выпученными глазами, отвисшей челюстью, вывалившимся языком.
Он открывает глаза, смотрит на тело и тут же чувствует: что-то не так. И молниеносно сопоставляет увиденное со своим мысленным перечнем признаков.
Глаза выпучены? Так оно и есть.
Челюсть отвисла? Еще как!
Язык вывалился?
Стоп! Вывалившегося языка нет.
Языка вообще нет!
Ред присматривается. Во рту умершего, точнее, там, где находился его рот, какое-то густое кровавое месиво. Вот откуда кровь. Она стекает по подбородку на грудь и ниже, скапливаясь на ковре. Торс, бока, ноги умершего – все в крови. Похоже, из него вытекла не одна пинта крови.
А языка нет. Язык у этого человека вырезали.
Ред проводит рукой по лицу и закрывает глаза, давая образу лишенного языка мертвеца проникнуть под веки и запечатлеться перед внутренним взором.
Потом он делает шаг в сторону и снова открывает глаза, потому что не хочет ничего упустить. Вот! Среди кровавого месива во рту что-то блеснуло.
Ред напрягает глаза и понимает, что уловил блик света на каком-то кусочке металла, засунутом между нижними зубами и левой щекой. Это блестящий металлический предмет с закругленным краем. Маленький предмет.
Ложка. Чайная ложка. Странно.
Реду доводилось видеть немало трупов с оставленными в них убийцами различными предметами. Чаще всего это были ножи, но не только. И в других отверстиях, а не во рту.
Посторонний предмет в теле жертвы является своего рода символом сексуального надругательства. Но на акт сексуального насилия это не похоже. А похоже на...
В общем, Ред не знает, на что это похоже. В том-то и проблема.
Он прислоняется к стене и снова смотрит на тело. На сей раз начиная снизу, с ног. И поднимаясь взглядом к голове. Волосы на ногах повешенного липнут к коже в тех местах, где по ней протекли струйки крови. Мужчина раздет до трусов (серых в коричневую крапинку "Кальвинс"), руки его связаны за спиной. Шея в петле, туго натянутая веревка привязана к перилам наверху.
Ред смотрит на лицо мертвеца и ловит себя на том, что не может даже вообразить, как выглядел бы этот человек, будь он живым.
Сверху, из одного из помещений, доносится звук шагов, и на лестничную площадку выходит полицейский в форме.
– Не слишком приятный вид, а? – Полицейский спускается по лестнице и протягивает руку. – Инспектор Эндрюс.
– Что обнаружили? – спрашивает Ред, не удосужившись представиться.
– В настоящее время эксперты проводят осмотр помещения, снимают отпечатки пальцев. "Скорая помощь" прибудет с минуты на минуту, тело увезут для вскрытия. Но мы хотели, чтобы сперва на него взглянули вы.
– Языка нигде не нашли?
Эндрюс качает головой.
– Да... Похоже, тот малый забрал его с собой.
– Плохо дело. – Ред кивает на труп. – Кто он?
– Филипп Род. Тридцать два года. Предприниматель. Владелец собственного банкетного зала, под который было оборудовано помещение старой пожарной части в Гринвиче. Основной профиль – организация и обслуживание корпоративных вечеринок. Штат фирмы – пять или шесть штатных работников, остальных нанимают от случая к случаю, через агентство.
– Кто обнаружил тело?
– Его невеста, Элисон Берд. Сегодня утром, в начале восьмого. Мы забрали ее к себе, в Хекфилд-плейс. Это рядом, считай за углом.
– Как она?
– Когда мы прибыли, была в жуткой истерике. Сейчас с ней работает наша сотрудница. Пытается успокоить.
– И каким образом? Отпаивает чаем с успокоительным?
Эндрюс смеется.
– Что-то вроде того. На вкус хуже некуда.
Ред отлепляется от стены.
– Я бы хотел поговорить с этой Элисон.
– Вам повезет, если вы услышите от нее связную речь. Боюсь, она сейчас невменяема.
– Ничего, я подожду.
– А здесь хотите еще что-нибудь посмотреть?
– Сейчас нет. Но вернусь попозже и осмотрю все как следует, когда здесь будет поспокойнее. Позаботьтесь о ленточном ограждении и выставьте у входа констебля, как минимум на сутки.
Эндрюс кивает.
– Будет сделано.
Ред спускается по лестнице и выходит через парадную дверь. С полдюжины соседей все еще отираются поблизости. Что такое жизнь и смерть в большом городе? Несколько дней соседи будут чесать языками о случившемся, а потом все забудется.
Ред смотрит на зевак и задается вопросом, знал ли кто-нибудь из них Рода, когда он был жив.
Он бросает взгляд на улицу и отмечает ее удивительное однообразие. Почти все дома выкрашены в белый или кремовый цвет, почти все могут похвастаться трехсторонним эркером на цокольном этаже. Если что и нарушает единообразие цвета и архитектуры, так это броские – красным по черному или зеленым по белому – вывески, объявляющие, что тот или иной из этих объектов недвижимости выставлен на продажу.
Гудит автомобильная сирена – с северного конца улицу перегораживает здоровенный фургон для перевозки мебели. Никто из зевак не обращает на это ни малейшего внимания.
Ред оборачивается к молодому констеблю у двери:
– Появлялись здесь представители прессы?
– Нет, сэр.
– Если появятся, позаботьтесь о том, чтобы они ничего не узнали. Ничего. С соседями пусть толкуют о чем угодно, но по всем вопросам, касающимся работы полиции, направляйте их в Скотланд-Ярд.
– Да, сэр.
Ред садится в свой "воксхолл" и, дав задний ход, выбирается на Фулхэм-роуд, помахав в знак благодарности пропустившему его таксисту. Славный малый, такому любезному таксисту место в Книге Гиннесса. Может быть, в конце концов, сегодняшний день окажется не таким уж и плохим.
2
Пробка тянется до Фулхэм-бродвей, если не дальше. Автомобили продвигаются вперед по дюйму, тормозные огни сердито мигают красным, словно досадуя на то, что их то включают, то выключают. Вспышки пробегают вдоль забитой машинами улицы с эффектом домино.
Ред чертыхается. Быстрее было бы пойти пешком.
Он раскрывает свой мобильный и набирает номер пресс-центра Скотланд-Ярда. Некоторые из его коллег предоставляют работать с журналистами другим, но Ред предпочитает заниматься этим лично. Если уж без освещения в прессе не обойтись – а когда дело касается убийств, тем паче громких, этого, как правило, не избежать, – желательно держать процесс под личным контролем. Если подойти к делу умеючи, журналисты не только не помешают, но могут даже оказать неоценимую помощь в поисках убийцы, но если предоставить их самим себе, они, чего доброго, подняв шум, заставят преступника забиться в такую нору, из которой его вовек не выковырять. Оно конечно, общественность имеет право на осведомленность, беда только в том, что среди этой общественности затесался и тот, кто без всякой прессы знает о данном убийстве все, что только можно. Сам убийца. А избыточная информация о ходе следствия может подсказать ему, насколько приблизилась полиция к его поимке, и помочь получше замести следы.
Ред бросает взгляд на часы. Еще нет и половины девятого. В столь раннее время большинства сотрудников наверняка нет на месте.
И точно – трубку берут только после десятого гудка.
– Пресс-центр, – произносит кто-то на едином дыхании.
– Это Ред Меткаф. А с кем я говорю?
– Хлоя Курто.
Имя ему не знакомо. Возможно, это та блондинка, которая несколько раз за последнюю пару месяцев попадалась ему на глаза. Он слышал, что они приняли новенькую. Это объясняет, чего ради она притащилась на работу в такую рань – хочет произвести хорошее впечатление на начальство. Ну, это скоро пройдет.
– У вас есть под рукой что-нибудь пишущее, Хлоя?
– Да.
– Хорошо. В Фулхэме произошло убийство. Убит парень по имени Филипп Род. Владелец ресторана. Жил на Рэдипоул-роуд. Если кто-нибудь позвонит, скажите им, что дело расследуется. Основная версия – убийство, совершенное при ограблении. Грабитель проник в помещение, застал хозяина... Ну и все такое. Короче, представьте все это как самое заурядное дело. Вернусь, расскажу подробнее.
– Как он был убит?
Ред на секунду задумывается.
– Скажите им, что причина смерти устанавливается и о ней будет объявлено только после вскрытия. Я вернусь попозже.
Он заканчивает разговор.
Цифровой индикатор на приборной панели сообщает, что наружная температура уже достигла девятнадцати градусов по Цельсию. А к середине дня, если верить синоптикам, будет за двадцать. Лето в этом году раннее и теплое. Милое дело, если ты можешь целыми днями играть во фрисби на лужайке, но излишне упитанному старшему полицейскому офицеру, с утра пораньше успевшему потолкаться возле повешенного с вырванным языком, жара видится несколько иначе.
Путь до Фулхэмского полицейского участка, всего-то четверть мили, занимает пятнадцать минут. У Хекфилд-плейс Ред сворачивает налево, увертывается напоследок от грузовика с прицепом, выехавшего с автостоянки в конце улицы, паркуется на двойной желтой линии и, оставив на ветровом стекле табличку "полицейский детектив", осведомляется у дежурного насчет Элисон Берд.
– Та, у которой убили дружка?
Дежурный сержант выглядит так, словно это убийство стало самым волнующим событием года.
– Она в кабинете тринадцать "А". Я бы сказал, уже битый час. Не в себе девица, это уж точно.
Он открывает загородку и пропускает Реда внутрь.
– Вверх по лестнице, за вращающуюся дверь, потом вторая дверь направо. Впрочем, сами найдете, как услышите причитания и зубовный скрежет.
Ред без труда находит нужный кабинет и тихонько стучится в дверь. Слышатся шаги, а потом в проеме появляется упоминавшаяся Эндрюсом женщина-констебль. Через ее плечо Ред видит голову Элисон.
– Я Ред Меткаф.
– Констебль Лайза Шоу.
– Как она?
– Лучше. По крайней мере, говорит уже связно. Хотите с ней потолковать?
– Если она готова к этому. Вы-то ее о чем-нибудь расспросили?
– Считайте, что нет. Не до того было, я пыталась хоть чуточку ее успокоить. Но сейчас она уже в состоянии отвечать на вопросы. И, думаю, возражать не будет. В конце концов, ей все равно придется через это пройти, так уж лучше сразу, не откладывая. – Шоу открывает дверь шире. – Заходите.
Ред входит и идет прямо к Элисон, которая поднимает на него глаза.
– Элисон Берд? Я детектив, старший полицейский офицер Меткаф. Примите мои соболезнования.
Элисон молча кивает. Ее глаза покраснели от слез.
Ред садится напротив нее, успевая при этом окинуть девушку быстрым, все примечающим взглядом.
Коротко стриженная блондинка, но не натуральная. Корни волос темные. Нос чуточку великоват для ее лица. Милый ротик. Никакой косметики, да оно и к лучшему. Во что превратили бы такие рыдания любой, самый стойкий макияж, лучше даже не думать.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Достаточно ли хорошо вы себя чувствуете, чтобы отвечать?
Элисон снова кивает.
– Не хотите ли чаю или кофе, перед тем как мы начнем?
– Чай, пожалуйста.
Голос Элисон звучит хрипловато, словно в горле у нее еще стоят слезы.
Шоу, все еще стоя, говорит:
– Я принесу чай. – Она смотрит на Реда. – Может быть, и вам?
– Мне, пожалуйста, кофе. С молоком.
При этих словах Ред вспоминает священную утреннюю чашку кофе, так и оставшуюся недопитой, поскольку сегодня утром его сорвал с места телефонный звонок из Фулхэма.
Сегодня утром. Если быть точным, то менее полутора часов тому назад. А сейчас кажется, будто уже прошли годы.
Констебль Шоу уходит, со щелчком закрыв за собой дверь.
– Чем вы занимаетесь, Элисон?
Ред заговаривает с ней спокойно, словно это непринужденная беседа за коктейлем.
– Я работаю в компании компьютерного программного обеспечения. В Рединге. Я опоздаю на работу.
Последнюю фразу девушка произносит так, будто эта мысль только что пришла ей в голову. "Возможно, так оно и было", – думает Ред.
– Я уверен, что они отнесутся к вашему случаю с пониманием.
– На девять тридцать у меня назначена деловая встреча. Уже никак не успеть!
– Ваш жених был зверски убит, а вы переживаете из-за того, что опоздаете на работу.
На самом деле такая реакция не представляет собой ничего исключительного. У людей, переживших сильное потрясение, мысли часто начинают путаться.
– Элисон, мне нужно задать всего несколько вопросов. Это займет несколько минут. Идет?
– Конечно.
– Как давно вы знакомы с Филиппом?
Черт. Надо было сказать "были знакомы". Но Элисон, похоже, ничего не заметила.
– Пять лет.
– И сколько времени вы помолвлены?
– Он сделал мне предложение шесть недель тому назад. Пятнадцатого марта, на Мартовские Иды. Мы частенько шутим на эту тему.
Ну вот, она тоже путает времена.
– Я зашла к нему спозаранку. Вчера вечером мы поспорили. Ничего особенного, обычный спор насчет свадьбы. Он хотел кое-кого пригласить, я была против.
"Парень наверняка хотел пригласить бывшую подружку", – думает Ред. Спор, вероятно, вышел шумный.
Он жестом предлагает ей продолжить.
– Поэтому я вернулась домой...
– Домой? Вы не жили вместе?
– Нет. У меня очень строгие родители. Католики. Они не одобряют такие вещи.
– И где вы живете?
– Западный Кенсингтон. Каслтаун-роуд. Недалеко отсюда.
– Да. Я знаю этот район. И к какому часу вы добрались домой?
– Примерно в десять тридцать или одиннадцать, думаю.
– И что делали потом?
– Легла спать, но заснуть долго не могла. Очень уж злилась на Филиппа. Но в конце концов, наверное, отключилась, потому что пришла в себя уже около четырех часов утра. И тут мне очень захотелось пойти к Филиппу и сказать, что я была не права и что он может пригласить К... того человека, которого хотел. В конце концов, это была и его свадьба. Конечно, я не могла отправиться к нему в такую несусветную рань, и будить не хотелось, и родители бы меня не поняли. Поехала тогда, когда это показалось мне допустимым, но все же довольно рано. Завтрак купила по пути, в круглосуточном магазине напротив больницы... ("Ага, – отмечает Ред, – тот мешок с покупками, что валялся у входа") и вошла.
– У вас есть свой ключ?
– Да. Конечно.
– И вы открыли дверь своим ключом?
– Да.
На сей раз она выглядит озадаченной.
– Значит, дверь не была взломана или открыта раньше?
– А. – Она понимает, к чему он клонит. – Нет.
– Есть ли ключи у кого-нибудь еще?
– Нет.
– Ни у кого? А у родственников? Друзей? Агентов по недвижимости? Приходящей прислуги?
– Нет. Одна женщина приходила к Филиппу делать уборку, но он отказал ей на прошлой неделе. Подыскивает новую.
– И, уволив ее, он забрал у нее ключ?
– Да.
– Может быть, она сделала дубликат ключа?
– Нет. Замок от Бэнема, дубликат ключа к нему просто так не сделать.
– Хорошо. Продолжайте.
– Я вошла и стала подниматься наверх, и тут я увидела его ноги...
Дверь за спиной Реда открывается, и входит Шоу. Пальцы ее сцеплены вокруг трех пластиковых стаканов. Она ставит их на стол.
Элисон вытирает глаза, используя эту паузу, чтобы собраться с духом. Ред обращается к Шоу:
– Не могли бы вы распорядиться насчет машины, чтобы Элисон отвезли домой. Минут через пять. Да, и еще. Позвоните ей на работу и скажите, что ее сегодня не будет.
– Конечно.
Шоу выходит, закрыв за собой дверь.
– Она так старалась меня успокоить, – говорит Элисон. – А можно, чтобы она сегодня немного побыла со мной?
– Думаю, это можно устроить, – улыбается Ред. – А мне осталось уточнить совсем немного. Вернемся к тому моменту, когда вы обнаружили тело Филиппа. Что первым делом пришло вам в голову?
– Я подумала, что он повесился. Решила, что он убил себя из-за нашего спора.
– То есть это казалось вам возможным?
– Что?
– Я хочу сказать, что Филипп из тех людей, которые способны... – он подыскивает нужную фразу, – отреагировать на ссору в такой... э-э... экстремальной манере?
Элисон вздрагивает.
– Нет, вовсе нет, он был спокойным, жизнерадостным человеком. Не то чтобы совсем уж никогда не унывающим весельчаком, но склонности к депрессии у него точно не было. Нет, Филипп не из таких.
– И все же в первую очередь вы подумали о самоубийстве.
– Да, но я... чувствовала себя виноватой из-за того спора. Мне казалось, это моя вина.
– Значит, найди вы его мертвым не после ссоры, вы бы не подумали о самоубийстве?
– Нет, я хочу сказать... Нет, определенно нет. Но это первое, что приходит в голову, когда видишь кого-то повешенным, не так ли? Что это самоубийство. Повешение – это ведь не способ убийства, верно? А потом я увидела кровь и все, что с ним случилось, и... боюсь, из того, что было после, я мало что вспомню.
– А вы помните, как позвонили в полицию?
– Да. Я помню это, потому что смотрела на мешок с продуктами. Наверное, я уронила его на лестнице, когда увидела Филиппа, и заметила это, когда объясняла полиции, куда приехать. И я все время думала... я все время думала, если бы я была там, если бы не ушла, то, может быть, мы бы вдвоем отбились от убийцы.
Ред наклоняется вперед.
– Элисон, окажись вы там прошлой ночью, когда убили Филиппа, сейчас вы лежали бы в морге рядом с ним. Получается, что вчерашняя ссора спасла вам жизнь.
– О!
Она поняла не сразу.
– Еще один вопрос, и мы закончим. Известен ли вам кто-нибудь, кто мог бы желать Филиппу смерти?
– Нет! – Она отвечает не задумываясь. – Он был славным, общительным, доброжелательным человеком. Не из тех, кто наживает врагов. Я не знаю никого, кто мог бы возненавидеть его до такой степени, чтобы лишить жизни.
Ред встает.
– Элисон, вы держались потрясающе. Спасибо за то, что так помогли. Но не исключено, что у нас возникнет необходимость поговорить с вами снова. В таком случае мы сперва позвоним вам, чтобы договориться об удобном времени. И если вам что-то потребуется или вы припомните какую-нибудь деталь, которая покажется вам важной, без стеснения звоните мне.
Он вручает ей карточку и указывает на телефонные номера.
– Это мой номер в Скотланд-Ярде, а это мобильный.
Ред выводит ее в коридор и передает в руки Шоу, которая как раз возвращается с другого конца коридора. Старший офицер и Элисон обмениваются рукопожатием, и он желает ей удачи.
Бедная девушка. Это ж надо – увидеть своего жениха висящим в петле, с вырванным языком. Одному Господу ведомо, что будет с ней через несколько часов, когда пройдет первое потрясение и ему на смену придет понимание того, что действительно случилось.
Ред выходит из участка, и тут щебечет его мобильный. Он вытаскивает его из кармана, дергает, потому что телефон, как назло, цепляется, и открывает.
– Меткаф.
– Это детектив Роберт Никсон, Уондсворт. У нас тело, и мы хотели бы, чтобы вы на него посмотрели.
Ред вздыхает:
– Почему я? Почему я, именно сегодня?
– Начать с того, что жертву жестоко избили. И есть пара вещей, которые выглядят необычно.
– Например?
– Трудно сказать, но, кажется, ему вырезали язык.
Ред замирает на месте. Потом медленно переводит дыхание и, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, уточняет:
– Вы уверены?
– Совершенно уверен. Мы не подходили слишком близко, но рот у него раскрыт, масса крови и языка не видно.
– А другое?
– Прошу прощения?
– Вы сказали, что там была "пара вещей", которые выглядят странно. Что странного, кроме отсутствия языка?
– Ложка у него во рту.
Ред придерживает телефон подбородком и вытаскивает из кармана блокнот.
– Продиктуйте адрес.
– Уондл-роуд, рядом с Тринити-роуд. Это дом епископа.
– Чей дом?
– Епископа Уондсвортского. Он и есть убитый.
Ред бежит к машине.
Ред чертыхается. Быстрее было бы пойти пешком.
Он раскрывает свой мобильный и набирает номер пресс-центра Скотланд-Ярда. Некоторые из его коллег предоставляют работать с журналистами другим, но Ред предпочитает заниматься этим лично. Если уж без освещения в прессе не обойтись – а когда дело касается убийств, тем паче громких, этого, как правило, не избежать, – желательно держать процесс под личным контролем. Если подойти к делу умеючи, журналисты не только не помешают, но могут даже оказать неоценимую помощь в поисках убийцы, но если предоставить их самим себе, они, чего доброго, подняв шум, заставят преступника забиться в такую нору, из которой его вовек не выковырять. Оно конечно, общественность имеет право на осведомленность, беда только в том, что среди этой общественности затесался и тот, кто без всякой прессы знает о данном убийстве все, что только можно. Сам убийца. А избыточная информация о ходе следствия может подсказать ему, насколько приблизилась полиция к его поимке, и помочь получше замести следы.
Ред бросает взгляд на часы. Еще нет и половины девятого. В столь раннее время большинства сотрудников наверняка нет на месте.
И точно – трубку берут только после десятого гудка.
– Пресс-центр, – произносит кто-то на едином дыхании.
– Это Ред Меткаф. А с кем я говорю?
– Хлоя Курто.
Имя ему не знакомо. Возможно, это та блондинка, которая несколько раз за последнюю пару месяцев попадалась ему на глаза. Он слышал, что они приняли новенькую. Это объясняет, чего ради она притащилась на работу в такую рань – хочет произвести хорошее впечатление на начальство. Ну, это скоро пройдет.
– У вас есть под рукой что-нибудь пишущее, Хлоя?
– Да.
– Хорошо. В Фулхэме произошло убийство. Убит парень по имени Филипп Род. Владелец ресторана. Жил на Рэдипоул-роуд. Если кто-нибудь позвонит, скажите им, что дело расследуется. Основная версия – убийство, совершенное при ограблении. Грабитель проник в помещение, застал хозяина... Ну и все такое. Короче, представьте все это как самое заурядное дело. Вернусь, расскажу подробнее.
– Как он был убит?
Ред на секунду задумывается.
– Скажите им, что причина смерти устанавливается и о ней будет объявлено только после вскрытия. Я вернусь попозже.
Он заканчивает разговор.
Цифровой индикатор на приборной панели сообщает, что наружная температура уже достигла девятнадцати градусов по Цельсию. А к середине дня, если верить синоптикам, будет за двадцать. Лето в этом году раннее и теплое. Милое дело, если ты можешь целыми днями играть во фрисби на лужайке, но излишне упитанному старшему полицейскому офицеру, с утра пораньше успевшему потолкаться возле повешенного с вырванным языком, жара видится несколько иначе.
Путь до Фулхэмского полицейского участка, всего-то четверть мили, занимает пятнадцать минут. У Хекфилд-плейс Ред сворачивает налево, увертывается напоследок от грузовика с прицепом, выехавшего с автостоянки в конце улицы, паркуется на двойной желтой линии и, оставив на ветровом стекле табличку "полицейский детектив", осведомляется у дежурного насчет Элисон Берд.
– Та, у которой убили дружка?
Дежурный сержант выглядит так, словно это убийство стало самым волнующим событием года.
– Она в кабинете тринадцать "А". Я бы сказал, уже битый час. Не в себе девица, это уж точно.
Он открывает загородку и пропускает Реда внутрь.
– Вверх по лестнице, за вращающуюся дверь, потом вторая дверь направо. Впрочем, сами найдете, как услышите причитания и зубовный скрежет.
Ред без труда находит нужный кабинет и тихонько стучится в дверь. Слышатся шаги, а потом в проеме появляется упоминавшаяся Эндрюсом женщина-констебль. Через ее плечо Ред видит голову Элисон.
– Я Ред Меткаф.
– Констебль Лайза Шоу.
– Как она?
– Лучше. По крайней мере, говорит уже связно. Хотите с ней потолковать?
– Если она готова к этому. Вы-то ее о чем-нибудь расспросили?
– Считайте, что нет. Не до того было, я пыталась хоть чуточку ее успокоить. Но сейчас она уже в состоянии отвечать на вопросы. И, думаю, возражать не будет. В конце концов, ей все равно придется через это пройти, так уж лучше сразу, не откладывая. – Шоу открывает дверь шире. – Заходите.
Ред входит и идет прямо к Элисон, которая поднимает на него глаза.
– Элисон Берд? Я детектив, старший полицейский офицер Меткаф. Примите мои соболезнования.
Элисон молча кивает. Ее глаза покраснели от слез.
Ред садится напротив нее, успевая при этом окинуть девушку быстрым, все примечающим взглядом.
Коротко стриженная блондинка, но не натуральная. Корни волос темные. Нос чуточку великоват для ее лица. Милый ротик. Никакой косметики, да оно и к лучшему. Во что превратили бы такие рыдания любой, самый стойкий макияж, лучше даже не думать.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Достаточно ли хорошо вы себя чувствуете, чтобы отвечать?
Элисон снова кивает.
– Не хотите ли чаю или кофе, перед тем как мы начнем?
– Чай, пожалуйста.
Голос Элисон звучит хрипловато, словно в горле у нее еще стоят слезы.
Шоу, все еще стоя, говорит:
– Я принесу чай. – Она смотрит на Реда. – Может быть, и вам?
– Мне, пожалуйста, кофе. С молоком.
При этих словах Ред вспоминает священную утреннюю чашку кофе, так и оставшуюся недопитой, поскольку сегодня утром его сорвал с места телефонный звонок из Фулхэма.
Сегодня утром. Если быть точным, то менее полутора часов тому назад. А сейчас кажется, будто уже прошли годы.
Констебль Шоу уходит, со щелчком закрыв за собой дверь.
– Чем вы занимаетесь, Элисон?
Ред заговаривает с ней спокойно, словно это непринужденная беседа за коктейлем.
– Я работаю в компании компьютерного программного обеспечения. В Рединге. Я опоздаю на работу.
Последнюю фразу девушка произносит так, будто эта мысль только что пришла ей в голову. "Возможно, так оно и было", – думает Ред.
– Я уверен, что они отнесутся к вашему случаю с пониманием.
– На девять тридцать у меня назначена деловая встреча. Уже никак не успеть!
– Ваш жених был зверски убит, а вы переживаете из-за того, что опоздаете на работу.
На самом деле такая реакция не представляет собой ничего исключительного. У людей, переживших сильное потрясение, мысли часто начинают путаться.
– Элисон, мне нужно задать всего несколько вопросов. Это займет несколько минут. Идет?
– Конечно.
– Как давно вы знакомы с Филиппом?
Черт. Надо было сказать "были знакомы". Но Элисон, похоже, ничего не заметила.
– Пять лет.
– И сколько времени вы помолвлены?
– Он сделал мне предложение шесть недель тому назад. Пятнадцатого марта, на Мартовские Иды. Мы частенько шутим на эту тему.
Ну вот, она тоже путает времена.
– Я зашла к нему спозаранку. Вчера вечером мы поспорили. Ничего особенного, обычный спор насчет свадьбы. Он хотел кое-кого пригласить, я была против.
"Парень наверняка хотел пригласить бывшую подружку", – думает Ред. Спор, вероятно, вышел шумный.
Он жестом предлагает ей продолжить.
– Поэтому я вернулась домой...
– Домой? Вы не жили вместе?
– Нет. У меня очень строгие родители. Католики. Они не одобряют такие вещи.
– И где вы живете?
– Западный Кенсингтон. Каслтаун-роуд. Недалеко отсюда.
– Да. Я знаю этот район. И к какому часу вы добрались домой?
– Примерно в десять тридцать или одиннадцать, думаю.
– И что делали потом?
– Легла спать, но заснуть долго не могла. Очень уж злилась на Филиппа. Но в конце концов, наверное, отключилась, потому что пришла в себя уже около четырех часов утра. И тут мне очень захотелось пойти к Филиппу и сказать, что я была не права и что он может пригласить К... того человека, которого хотел. В конце концов, это была и его свадьба. Конечно, я не могла отправиться к нему в такую несусветную рань, и будить не хотелось, и родители бы меня не поняли. Поехала тогда, когда это показалось мне допустимым, но все же довольно рано. Завтрак купила по пути, в круглосуточном магазине напротив больницы... ("Ага, – отмечает Ред, – тот мешок с покупками, что валялся у входа") и вошла.
– У вас есть свой ключ?
– Да. Конечно.
– И вы открыли дверь своим ключом?
– Да.
На сей раз она выглядит озадаченной.
– Значит, дверь не была взломана или открыта раньше?
– А. – Она понимает, к чему он клонит. – Нет.
– Есть ли ключи у кого-нибудь еще?
– Нет.
– Ни у кого? А у родственников? Друзей? Агентов по недвижимости? Приходящей прислуги?
– Нет. Одна женщина приходила к Филиппу делать уборку, но он отказал ей на прошлой неделе. Подыскивает новую.
– И, уволив ее, он забрал у нее ключ?
– Да.
– Может быть, она сделала дубликат ключа?
– Нет. Замок от Бэнема, дубликат ключа к нему просто так не сделать.
– Хорошо. Продолжайте.
– Я вошла и стала подниматься наверх, и тут я увидела его ноги...
Дверь за спиной Реда открывается, и входит Шоу. Пальцы ее сцеплены вокруг трех пластиковых стаканов. Она ставит их на стол.
Элисон вытирает глаза, используя эту паузу, чтобы собраться с духом. Ред обращается к Шоу:
– Не могли бы вы распорядиться насчет машины, чтобы Элисон отвезли домой. Минут через пять. Да, и еще. Позвоните ей на работу и скажите, что ее сегодня не будет.
– Конечно.
Шоу выходит, закрыв за собой дверь.
– Она так старалась меня успокоить, – говорит Элисон. – А можно, чтобы она сегодня немного побыла со мной?
– Думаю, это можно устроить, – улыбается Ред. – А мне осталось уточнить совсем немного. Вернемся к тому моменту, когда вы обнаружили тело Филиппа. Что первым делом пришло вам в голову?
– Я подумала, что он повесился. Решила, что он убил себя из-за нашего спора.
– То есть это казалось вам возможным?
– Что?
– Я хочу сказать, что Филипп из тех людей, которые способны... – он подыскивает нужную фразу, – отреагировать на ссору в такой... э-э... экстремальной манере?
Элисон вздрагивает.
– Нет, вовсе нет, он был спокойным, жизнерадостным человеком. Не то чтобы совсем уж никогда не унывающим весельчаком, но склонности к депрессии у него точно не было. Нет, Филипп не из таких.
– И все же в первую очередь вы подумали о самоубийстве.
– Да, но я... чувствовала себя виноватой из-за того спора. Мне казалось, это моя вина.
– Значит, найди вы его мертвым не после ссоры, вы бы не подумали о самоубийстве?
– Нет, я хочу сказать... Нет, определенно нет. Но это первое, что приходит в голову, когда видишь кого-то повешенным, не так ли? Что это самоубийство. Повешение – это ведь не способ убийства, верно? А потом я увидела кровь и все, что с ним случилось, и... боюсь, из того, что было после, я мало что вспомню.
– А вы помните, как позвонили в полицию?
– Да. Я помню это, потому что смотрела на мешок с продуктами. Наверное, я уронила его на лестнице, когда увидела Филиппа, и заметила это, когда объясняла полиции, куда приехать. И я все время думала... я все время думала, если бы я была там, если бы не ушла, то, может быть, мы бы вдвоем отбились от убийцы.
Ред наклоняется вперед.
– Элисон, окажись вы там прошлой ночью, когда убили Филиппа, сейчас вы лежали бы в морге рядом с ним. Получается, что вчерашняя ссора спасла вам жизнь.
– О!
Она поняла не сразу.
– Еще один вопрос, и мы закончим. Известен ли вам кто-нибудь, кто мог бы желать Филиппу смерти?
– Нет! – Она отвечает не задумываясь. – Он был славным, общительным, доброжелательным человеком. Не из тех, кто наживает врагов. Я не знаю никого, кто мог бы возненавидеть его до такой степени, чтобы лишить жизни.
Ред встает.
– Элисон, вы держались потрясающе. Спасибо за то, что так помогли. Но не исключено, что у нас возникнет необходимость поговорить с вами снова. В таком случае мы сперва позвоним вам, чтобы договориться об удобном времени. И если вам что-то потребуется или вы припомните какую-нибудь деталь, которая покажется вам важной, без стеснения звоните мне.
Он вручает ей карточку и указывает на телефонные номера.
– Это мой номер в Скотланд-Ярде, а это мобильный.
Ред выводит ее в коридор и передает в руки Шоу, которая как раз возвращается с другого конца коридора. Старший офицер и Элисон обмениваются рукопожатием, и он желает ей удачи.
Бедная девушка. Это ж надо – увидеть своего жениха висящим в петле, с вырванным языком. Одному Господу ведомо, что будет с ней через несколько часов, когда пройдет первое потрясение и ему на смену придет понимание того, что действительно случилось.
Ред выходит из участка, и тут щебечет его мобильный. Он вытаскивает его из кармана, дергает, потому что телефон, как назло, цепляется, и открывает.
– Меткаф.
– Это детектив Роберт Никсон, Уондсворт. У нас тело, и мы хотели бы, чтобы вы на него посмотрели.
Ред вздыхает:
– Почему я? Почему я, именно сегодня?
– Начать с того, что жертву жестоко избили. И есть пара вещей, которые выглядят необычно.
– Например?
– Трудно сказать, но, кажется, ему вырезали язык.
Ред замирает на месте. Потом медленно переводит дыхание и, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, уточняет:
– Вы уверены?
– Совершенно уверен. Мы не подходили слишком близко, но рот у него раскрыт, масса крови и языка не видно.
– А другое?
– Прошу прощения?
– Вы сказали, что там была "пара вещей", которые выглядят странно. Что странного, кроме отсутствия языка?
– Ложка у него во рту.
Ред придерживает телефон подбородком и вытаскивает из кармана блокнот.
– Продиктуйте адрес.
– Уондл-роуд, рядом с Тринити-роуд. Это дом епископа.
– Чей дом?
– Епископа Уондсвортского. Он и есть убитый.
Ред бежит к машине.
3
Создается впечатление, что сразу за Уондсвортским мостом прямая как стрела, пересекающая южный Лондон Тринити-роуд уходит в бесконечность, связывающую былое с грядущим. Именно по этой незыблемой оси асфальтового шоссе гонит свою машину Ред. Гонит так, будто адские гончие цепляются за его выхлопную трубу. Сразу после поворота на Эрлсфилд он сворачивает на Уондл-роуд. Если Рэдипоул-роуд являет собой образец идеальной урбанистической симметрии, то Уондл-роуд полная ей противоположность. Здания различных стилей и всевозможной окраски теснят друг друга вдоль линии тротуара: темно-красная кирпичная кладка сменяется светло-желтой, а потом бледно-голубой. Два белых каменных льва стоят по обе стороны от двери под номером 26, а над входом в дом номер 32 нависает арка из плюща. Это типичный пригород среднего класса, убийств здесь, так же как в Фулхэме, просто не должно случаться.
Никсон ждет у дома епископа. Ред вылезает из машины и направляется к нему.
– Сюда, сэр, – говорит Никсон и ведет Реда через холл в гостиную.
Тело его преосвященства епископа Уондсвортского лежит посреди комнаты. Ред садится рядом с ним на корточки, припоминая слова Никсона о жестоком избиении.
"Жестоком" – это слишком мягко сказано.
Епископ, раздетый до подштанников, подвергся невероятно злобному, зверскому избиению. При жизни его полное, оплывшее тело было, надо полагать, белым, не считая подкожных кровоизлияний, вызванных пристрастием к горячительным напиткам. Но цвета трупа иные – красный, цвет крови, багровый и синий, цвет синяков и кровоподтеков, желтовато-бурый, цвет размазавшихся по ногам фекалий. Участки белой кожи кое-где сохранились, но они кажутся лишь пятнами, спорадически пробивающимися на поверхность, чтобы доказать, что там, под всем этим, действительно находится человеческое тело.
Каннингэм лежит на боку. Его левая рука свисает на лицо, и из сломанного запястья, в том месте, где оно было перебито силой обрушившегося удара, торчит кость. Полукольцо редких седых волос, обрамляющих затылок от виска к виску, густо заляпано кровью.
Кровь. Очень много крови, как и в случае с Филиппом. Лицо, шея, плечи, грудь, спина умершего – все в крови. Ею же залит пол.
Сидя на корточках, Ред склоняется над лицом Каннингэма, где желтые зубы обрамляют безъязыкий рот. Ложка отчетливо видна – она засунута за щеку, но не так глубоко, как у Филиппа. Ее ручка касается пола, словно линия слюны между ртом и ковром.
Ред снова вскакивает на ноги и поворачивается к Никсону:
– Кто последний видел его живым?
– Его брат Стивен. Прошлым вечером они вместе ужинали в придорожном ресторане. Стивен говорит, что подбросил Джеймса сюда примерно в половине двенадцатого, а сам уехал к себе домой, в Баттерси.
– Епископ жил один?
– Да.
– Был когда-нибудь женат?
– Нет. Никогда.
– Кто обнаружил его?
Никсон быстро пролистывает свою записную книжку.
– Малый по имени Джеральд Глэйзер. Один из служек Уондсвортского собора. Сегодня в семь тридцать утра епископ должен был проводить службу. Он так и не появился.
– Само собой.
– Э-э, да. После службы Глэйзер позвонил сюда, не получил ответа и явился сам. Собор находится вон там, неподалеку. Глэйзер постучал в дверь, снова не получил ответа, заглянул в окно и увидел лежащее тело.
– Не чрезмерное ли рвение проявил этот Глэйзер, а? На его месте я бы подумал, что епископ просто проспал или, на худой конец, прихворнул.
– Глэйзер говорит, что Каннингэм более чем за десять лет не пропустил ни единой службы. Вот почему его отсутствие показалось необычным. Впрочем, служитель, может быть, и не стал бы утруждаться, не живи епископ рядом с собором. Ему не стоило больших усилий заглянуть сюда.
– Где Глэйзер сейчас?
– Здесь, в участке.
– А брат Каннингэма?
– Тоже там.
– Они дали показания?
– Должно быть, к этому времени уже дали.
– Они не были слишком потрясены? Могли говорить?
– Да, могли.
Ред мимолетно вспоминает Элисон Берд. Интересно, каково ей сейчас дома, в компании Лиз Шоу и своих воспоминаний о Филиппе.
– Я возвращаюсь в офис. Можете отправить мне по факсу их показания? – Он дает Никсону номер факса. – Но позже я сюда вернусь, так что позаботьтесь, чтобы дом опечатали и взяли под охрану. Всех журналистов направляйте в Скотланд-Ярд.
Никсон ждет у дома епископа. Ред вылезает из машины и направляется к нему.
– Сюда, сэр, – говорит Никсон и ведет Реда через холл в гостиную.
Тело его преосвященства епископа Уондсвортского лежит посреди комнаты. Ред садится рядом с ним на корточки, припоминая слова Никсона о жестоком избиении.
"Жестоком" – это слишком мягко сказано.
Епископ, раздетый до подштанников, подвергся невероятно злобному, зверскому избиению. При жизни его полное, оплывшее тело было, надо полагать, белым, не считая подкожных кровоизлияний, вызванных пристрастием к горячительным напиткам. Но цвета трупа иные – красный, цвет крови, багровый и синий, цвет синяков и кровоподтеков, желтовато-бурый, цвет размазавшихся по ногам фекалий. Участки белой кожи кое-где сохранились, но они кажутся лишь пятнами, спорадически пробивающимися на поверхность, чтобы доказать, что там, под всем этим, действительно находится человеческое тело.
Каннингэм лежит на боку. Его левая рука свисает на лицо, и из сломанного запястья, в том месте, где оно было перебито силой обрушившегося удара, торчит кость. Полукольцо редких седых волос, обрамляющих затылок от виска к виску, густо заляпано кровью.
Кровь. Очень много крови, как и в случае с Филиппом. Лицо, шея, плечи, грудь, спина умершего – все в крови. Ею же залит пол.
Сидя на корточках, Ред склоняется над лицом Каннингэма, где желтые зубы обрамляют безъязыкий рот. Ложка отчетливо видна – она засунута за щеку, но не так глубоко, как у Филиппа. Ее ручка касается пола, словно линия слюны между ртом и ковром.
Ред снова вскакивает на ноги и поворачивается к Никсону:
– Кто последний видел его живым?
– Его брат Стивен. Прошлым вечером они вместе ужинали в придорожном ресторане. Стивен говорит, что подбросил Джеймса сюда примерно в половине двенадцатого, а сам уехал к себе домой, в Баттерси.
– Епископ жил один?
– Да.
– Был когда-нибудь женат?
– Нет. Никогда.
– Кто обнаружил его?
Никсон быстро пролистывает свою записную книжку.
– Малый по имени Джеральд Глэйзер. Один из служек Уондсвортского собора. Сегодня в семь тридцать утра епископ должен был проводить службу. Он так и не появился.
– Само собой.
– Э-э, да. После службы Глэйзер позвонил сюда, не получил ответа и явился сам. Собор находится вон там, неподалеку. Глэйзер постучал в дверь, снова не получил ответа, заглянул в окно и увидел лежащее тело.
– Не чрезмерное ли рвение проявил этот Глэйзер, а? На его месте я бы подумал, что епископ просто проспал или, на худой конец, прихворнул.
– Глэйзер говорит, что Каннингэм более чем за десять лет не пропустил ни единой службы. Вот почему его отсутствие показалось необычным. Впрочем, служитель, может быть, и не стал бы утруждаться, не живи епископ рядом с собором. Ему не стоило больших усилий заглянуть сюда.
– Где Глэйзер сейчас?
– Здесь, в участке.
– А брат Каннингэма?
– Тоже там.
– Они дали показания?
– Должно быть, к этому времени уже дали.
– Они не были слишком потрясены? Могли говорить?
– Да, могли.
Ред мимолетно вспоминает Элисон Берд. Интересно, каково ей сейчас дома, в компании Лиз Шоу и своих воспоминаний о Филиппе.
– Я возвращаюсь в офис. Можете отправить мне по факсу их показания? – Он дает Никсону номер факса. – Но позже я сюда вернусь, так что позаботьтесь, чтобы дом опечатали и взяли под охрану. Всех журналистов направляйте в Скотланд-Ярд.