От такой перспективы у растерянной женщины вообще голова пошла кругом.
- Но подождите, - лепетала она, - я же должна знать хоть что-то о том, что происходит...
Голос стал еще мягче, еще добрее.
- Милая Яна Казимировна, - увещевал он, - я ведь уже сказал, что вас это не касается.
Ага, как же... А кого же еще ситуация касается больше, чем жены?
- Но ведь Семен - мой муж, - не могла она оценить ситуацию. - Как же я могу не переживать?
- Мерзавец он, а не муж, - бесцеремонно перебил ее голос. - А впрочем, как скажете, если вы считаете, что что-то должны знать... В общем, каждый день в пятнадцать часов я буду звонить вам и сообщать новости про жизнь вашего мужа в неволе. Договорились?.. Ну вот и хорошо, до свиданья! Рад был лично познакомиться.
...- И он положил трубку, - закончила женщина рассказ. - Во вторник и в среду этот человек уже позвонил и оба раза сказал одно и то же: ваш муж, мол, по-прежнему у нас, он жив и здоров, однако поскольку наши условия до сих пор не выполнены, отпускать его еще рано. Вот и все. Мне больше нечего вам рассказать.
Максимчук взглянул на часы. Было без десяти три. От души матюкнулся в душе. Однако вслух произнес слова совсем другие - сейчас было не до выяснения отношений и не до разбора полетов.
- Вы позволите от вас позвонить? - сдержанно спросил он.
- А что вы хотите сделать? - уловив перемену тона человека, в лице которого она надеялась найти помощь, испуганно встрепенулась хозяйка.
- Я? - несмотря на нехватку времени и раздражение, Александр не мог удержаться от того, чтобы не пошутить. - Я только хочу позвонить, - и не дожидаясь разрешения, повернулся к Ашоту. - Значит, так! Срочно звони Вадиму, пусть выяснит, откуда сюда будет звонок!
Айвазян и сам уже подумал об этом, а потому с готовностью подхватил:
- Понято!
Однако такая перспектива изрядно напугала хозяйку.
- Но Валентин предупреждал, чтобы я никому ничего не говорила! - постаралась она удержать друзей.
Ашот вдруг замер на полудвижении. Словно борзая, почуявшая добычу. Только голову стремительно повернул в сторону Яны Казимировны.
- Какой Валентин? - его черные глаза разве что не светились в предвкушении удачи.
- Ну этот, который похититель...- еще больше растерялась хозяйка.
Она уже вообще не в силах была хоть что-нибудь понимать в происходящем.
- А его зовут Валентин? - осторожно, словно боясь спугнуть удачу, спросил Ашот.
- Да, он так назвался...
- Когда?
- Когда? - не понимая, почему вдруг именно это слово так озадачило собеседника, переспросила Яна Казимировна. - На следующий день. Когда позвонил, так и сказал: я, сказал, вам вчера не представился...
Да, такая удача случается нечасто. Ашот уставился на Максимчука.
- Что случилось? - спросил тот.
- Валентин... Так зовут человека, которого разыскивает Вострецов по известному тебе делу, - медленно отозвался Айвазян. - По делу Барабаса...
- Что? - воскликнул Александр. И тут же торопливо добавил. - Во-первых, это может быть простое совпадение, во-вторых, и подавно быстрее звони, чтобы успеть перехватить звонок!
На хозяйку они уже внимания не обращали. Будто той вообще в комнате не было.
Зуммер раз за разом звучал в трубке, провоцируя где-то на том конце линии настойчивые звонки. Однако трубку никто не поднимал. Не поднимал долго, бесконечно долго. Часы показывали без трех три, когда раздался долгожданный щелчок и раздался запыхавшийся голос Вострецова.
- Слушай, Вадька! - торопливо заговорил, едва не заорал, Ашот.- Срочно записывай номер!..
- Я спешу, мне ехать надо, я случайно в кабинет зашел, - попытался отбиться Вострецов.
Однако Айвазян его не слушал.
- Я же сказал: срочно! - рявкнул он, с отчаянием следя за движением минутной стрелки, которая вдруг приобрела скорость едва ли не секундной. - Твоя поездка и твои дела подождут!.. Записывай!
- Диктуй, - вздохнув, согласился Вадим, привычно пасуя перед подобным напором.
Ашот зачитал цифры, не слишком аккуратно выведенные на полоске бумаги, заложенной под ленточкой прозрачного пластика на аппарате.
- Ну, записал, - неприветливо проинформировал Вострецов.- И что дальше?
- Сейчас по этому телефону будет звонок, - торопливо инструктировал Ашот.- Мы постараемся максимально затянуть разговор. А ты обязательно, слышишь, обязательно узнай, с какого номера сюда звонили. После этого позвонишь сам и после этого я тебе объясню, в чем дело. Ручаюсь: дело важное. И времени у нас нет.
И бросил трубку. Большая стрелка на часах коснулась риски у числа "12". Маленькая замерла у "тройки".
И тут же раздался звонок.
САМУСЬ - ТОХА - КАПЕЛЬКА
- Ты где сейчас, Тоха? Уже это не на заседании, часом?
Самусь говорил как обычно, спокойно и размеренно. Однако для человека, который его хорошо знает, было очевидно, что он по какой-то причине возбужден. А Антон Валерьевич его знал неплохо.
- Какое тут заседание...- не стал он отрицать свою озабоченность происходящим. - Знаешь, сейчас как-то не до заседаний... Я позвонил и сказался больным.
- Понимаю, конечно...- легко согласился Самусь. И тотчас начал излагать причину, по которой звонил, правда, как ему это свойственно, издалека. - Должен тебе сказать, Антон, у меня уже это появилась совершенно идиотская мысль...
Это была серьезная заявка. У Самуся не бывает идиотских мыслей. А потому Антон Валерьевич мгновенно уловил главное: у Самуся, скорее всего, появилась нестандартная идея по поводу того, как выйти на след человека, который доставил ему столько неприятностей.
- И что ж это за мысль?
Тоха спросил аккуратно, словно боялся расплескать наполненный до краев стакан. Потому что внутри у него все напряглось. Сейчас он что-то узнает, поймет в происходящем что-то главное, ключевое.
И он услышал. Правда, не совсем то, на что мог рассчитывать.
- Слушай, уже это, Тоха, только не перебивай, просто отвечай на вопросы.
Самусь всегда был очень серьезным. И шутил исключительно редко. Потому, как правило, и шутки у него выходили плоские и несмешные.
Однако тут он не пытался шутить. И был как никогда серьезен. Антон Валерьевич это уловил. И это напугало его еще больше.
- Ну давай-давай, не тяни кота за одно место... Что ты хочешь узнать?
- Первым делом, скажи: за последние пару дней...
Самусь осекся.
- Что за последние пару дней? - еще более встревоженно спросил Антон.
- Ничего, - быстро ответил Самусь. - Знаешь что... Нам надо встретиться. Срочно и обязательно.
Антон, естественно, не возражал. Потому что был очень напуган происходящим. А это же истина: когда человек боится чего-то неведомого, он так хочет надеяться на чудо. На чудо, которое само собой вытащит его из некой передряги. Так что сейчас депутат поверил бы многим. Что же касается Самуся, то тот был слишком умен, хитер, изворотлив, дальновиден, обладал глубоким аналитическим умом, и поэтому вполне мог прийти на помощь своему патрону.
- Давай-ка приезжай ко мне на дачу, - потерянно сказал Антон Валерьевич. - Я здесь. И жду тебя.
Отключив сотовый телефон, он небрежно бросил черную коробочку на стоящий рядом столик и откинулся на высокую спинку дивана. А ведь Валентин, похоже, добился того, к чему, скорее всего, стремился: тут и в самом деле запрешься на все запоры, чтобы только максимально обеспечить свою личную безопасность.
Впрочем, само по себе понятие "личная безопасность" слишком широко, слишком объемно, слишком обло, как писал разок проехавший по России и обалдевший от увиденного Радищев, чтобы принимать его буквально. А потому вопрос сейчас состоит в первую очередь в том, в какое слабое место собирается и грозит ударить неизвестный. Потому что слабых мест, хотя и не слишком много, но было у Антона не одно. Причем, своя собственная судьба стояла в этом перечне отнюдь не на первом месте. И вовсе не потому, что он был таким уж фаталистом или не дорожил собственной жизнью. Отнюдь. Просто Тоха давно усвоил истину, что гарантированно уберечь делового человека от киллера практически невозможно. Борисевич, Салоник, Волков, Стилет, Соломон, Сильвестр, Весельчак У - это только несколько человек из тех, кого лично знал Антон Валерьевич и кто, несмотря на все свои возможности, не смогли
уберечься от убийц. Да и сам он с помощью того же Быка несколько раз принимал участие в том, чтобы спровадить в небытие людей, которые по какой-то причине оказались у него на пути. Ну а раз так, то сама по себе мысль о том, что если он в чем-то вдруг нарушит некие правила игры, если наступит кому-то на пятки, если окажется у кого-то на пути, то против него могут быть приняты некие кардинальные меры, эту мысль теперь он просто принимал как данность. Ибо хорошо понимал: против подобных выпадов из-за угла он ничего противопоставить не может. Значит, заботы о собственной безопасности приходилось ориентировать в другом направлении, так сказать, на превентивную работу. Тоха стремился всякий раз тщательно обдумывать свои действия, которые могли затронуть интересы сильных мира сего. Если и вторгался в сферу чужих интересов, то делал это либо (исключительно редко) заручившись "разрешением" мафиози, курирующего данный участок "работы", либо (чаще) старался сделать это чужими руками, чтобы на него при разборках ничего не указывало. Немаловажную роль играло и то, что Тоха сумел наладить добрые отношения с Припевочкой - уникальной женщиной, которая организовала в Москве мощное охранное агентство, при этом имела очень широкие связи в криминальном мире и нередко выступала в роли третейского судьи и посредником в разрешении конфликтов между кланами и группировками.
Короче говоря, Тоха в полной мере отдавал себе отчет, что если на кого-то начнется настоящая охота, если этим делом займутся настоящие профессионалы, этого человека вряд ли кто или что спасет. Этого не мог не понимать и неведомый Валентин. Не может он не осознавать и того, что и Тоха отдает себе в этом отчет. Ну а раз так, соответственно, он не стал бы пытаться запугать его угрозой выстрела из-за угла наемного убийцы. Следовательно, приходилось ориентироваться на другие гипотезы, которые могли бы объяснить странные, не поддающиеся объяснению, поступки таинственного Валентина. Ну не может же он всем этим просто так, от не фиг делать, развлекаться, в самом деле!
А ведь было чего опасаться, право слово, было. Как хорошо сказал Стамп в исполнении Басова из "Приключений Электроника", у каждого человека должна быть своя кнопка, главное заключается лишь в том, чтобы ее найти... У Тохи было несколько таких жизненно важных кнопок.
Среди них, например, такие.
Скажем, наличествовал в швейцарском банке некий счет, который можно было слишком легко опротестовать и вернуть "в фонд государства", потому что поступившие на него весьма немалые деньги и в самом деле являлись в полной мере государственными. Другое дело, что Тоха сумел определить их на личный счет, ну да это уже проблемы все того же государства... Через какое-то время отнять у него эти деньги будет уже слишком сложно, но сейчас, когда еще живы и находятся у кормила власти (у того кормила, которое от слова "кормиться", а не от устаревшего "править"), а потому без проблем "сдадут" его при случае некие руководители, которые... Впрочем, это неважно. Главное, что немалая сумма государственной валюты и в самом деле незаметно осела на его личном счете, однако шума по этому поводу никто не поднимает, потому что подобные суммы оседают на аналогичных счетах едва ли не ежедневно.... И тем не менее, хотя и не крадет у нас сейчас только ленивый или тот, которому просто украсть нечего, поступи информация об этом личном счете Антона Валерьевича куда следует, денежки с него вполне могут вернуть обратно. И прикрывавший сделку с той стороны партнер не станет вмешиваться и заступаться - закон преферанса: лучше партнер без двух, чем сам без одной... Нет, что ни говори, а это и в самом деле слабое место в его биографии последнего времени, а потому удар по нему был бы достаточно чувствительным.
Все это правильно, все это не вызывает сомнения. Хотя с другой стороны, такой удар был бы чувствительным, но отнюдь не смертельным. Потому что у Антона Валерьевича данный счет в иностранном банке, хотя, наверное, и самый крупный, но отнюдь не единственный. Да и недвижимость на Западе кой-какая имеется.
Жена? Да хрен с ней, с этой старой каргой! Их уже давно можно было не считать мужем и женой. Ей, старухе, сейчас важно лишь несколько вещей: деньги, жор, да бесконечные телевизионные сериалы со слюнями и соплями!.. Да и немудрено: она уже давно смирилась с мыслью, что больше ни в малейшей степени не привлекает Антона. И не только Антона - вообще никого. Жена была намного старше мужа, который в свое время женился на ней только лишь потому, что у нее был достаточно влиятельный по тем временам отец, который мог оказать благотворное влияние на его биографию. И Антон выжал из этого своего вынужденного семейного альянса максимум персональной пользы. И теперь эта жирная старая образина ему была попросту не нужна. Ему даже было стыдно появляться с ней где-то на людях. Таких опостылевших жен в былые времена попросту запирали в монастырь, замаливать грехи свои, мужа, всей семьи, а заодно всего человечества, чтобы они не маячили перед глазами, не путались под ногами и не дискредитировали мужей. Он, Антон, даже готов был бы внести за нее некую, даже весьма немалую, сумму, только бы она исчезла из его жизни в каком-нибудь монастыре! Да только ведь эта старуха на такое никогда не пошла бы. Какая, к черту, из нее монашка, если без телевизора жить не может, а слова о том, что существует пост, у нее вызывает только дополнительный аппетит! Тоже мне, невеста Христова!..
Любовница... Улыбчивую прелестницу Юленьку потерять было бы, бесспорно, жалко. Молоденькая, миленькая, хрупкая веселушка, которая в своей конторе без малейшего напряжения сумела влюбить в себя едва не всех мужчин... Слов нет, ее лишиться было бы жалко. Однако и это не смертельно. В конце концов, у него таких Юленек, Людочек, Машенек, Дашуток и протчая, и протчая, и протчая было столько, что всех уже и не упомнишь. Да и будет еще, будем надеяться, немало.
Нет, потеря его нынешней любовницы - это тоже не Бог весть какой удар для него. Вот если бы несколько лет назад кто-то покусился на Аленку, это и в самом деле был бы по-настоящему чувствительный удар, в нее он и в самом деле был влюблен по уши, был готов для нее на многое, едва ли не на все. Но только нынче все это уже в прошлом, да и закончилась та история не слишком хорошо... Антон вдруг почувствовал, как у него внутри все горячо сжалось при одном лишь воспоминании о том сумасшедшем периоде жизни, так
немыслимо начавшемся и столь же бестолково завершившемся... Лучше не вспоминать, право слово!
Дети? Вот это, конечно, было бы и в самом деле чувствительным ударом, тут и в самом деле имелась та самая пресловутая кнопка. Старшие дети - ладно. Они оба взрослые самостоятельные люди, родившиеся без его особого желания, жена таким образом пыталась привязать его к себе, когда он, Антон, пошел в гору, начал зарабатывать неплохие деньги и она испугалась, что он без малейшего сожаления бросит ее. Он и бросил бы, давно бросил, несмотря даже на наличие детей, да только в тот период он решил идти в политику и ему невыгодно было затевать бракоразводный скандал - в те времена на такие вопросы обращалось внимание... А у ее состарившегося папаши оставались еще кое-какие связи среди старой гвардии, сумевшей приспособиться к новой жизни. Так что со старшими детьми у него отношения достаточно прохладные - он им выделил на первое время по приличной сумме денег, при необходимости подкидывал еще кое-что - и теперь поддерживал с ними дежурно-формальные отношения... Впрочем, устраивающие всех. Иное дело самая младшенькая, от Аленки, крошка Мариночка. Вот кого Антон любил, любил по-настоящему, разве что не боготворил. Самой вероятности появления у него такого нежного чувства к ребенку он в себе даже не подозревал, а тут вдруг, на старости лет... Наверное, в первую очередь тут сказывалось его чувство к ее матери, к чудо-женщине, к любимой Аленке. А возможно и иное: в нем просто-напросто на этом позднем младенце прорезалась дедовская любовь - ибо общеизвестно, что внуков, как правило, любят и балуют всегда сильнее, чем родных детей, как говорится, первый ребенок это лишь последняя кукла, а вот первый внук, вот он и является настоящим ребенком... А может сказалось и иное... Дело в том, что Маришка родилась больная, с ужасной врожденной патологией, о которой Антон Валерьевич даже не рассказывал никому из близких. Мать, обожаемая чудо-Аленка, узнав об этом, проплакала два дня, а потом ушла из роддома одна, разрешив забрать дочурку Антону... Тот и забрал, выходил, вынянчил, вырастил, немалые деньги платил мамкам-нянькам, ухаживавшим за несчастным ребенком. Как он ее, малютку, баловал, как, бывало, возился с ней, забывая о нескончаемых делах... И она отца любила, как умела, наверное, чувствовала своей детской душой, втиснутой в искалеченное судьбой тело, что никогда больше в этой жизни и никто не будет относиться к ней с такой нежностью и заботой... Теперь дочурка снова находится за границей, проходит очередной курс лечения в баснословно дорогой фешенебельной клинике, причем, в какой именно и где она располагается, из его окружения не знает ни одна душа. Случись с ней что... Вот это и в самом деле могло бы для Антона Валерьевича стать настоящей жизненной трагедией.
Однако такое невозможно, отгонял Антон Валерьевич эти тревожные мысли, не настолько же крут этот Валентин, чтобы знать о самом существовании Маришки, чтобы найти ее за океаном, чтобы добраться до нее с единственной целью: досадить ему, Антону. Да и вряд ли у кого поднимется, пусть даже самая подлая, рука на бедного обездоленного больного ребенка, которого и без того столь страшно наказала судьба невесть за какие провинности!
Стоп! Какая-то неясная мысль вдруг шевельнулась у него в голове. Даже мысль, и даже не в голове... В самой глубине души что-то вдруг чутко отозвалось на его мысль о том, что у нормального человека не поднимется рука на больного ребенка... Больной ребенок... Нет, не больной - обездоленный ребенок... Обидеть обездоленного ребенка... Что-то тут такое было...
И в этот миг дверь бесшумно отворилась и в комнату, привычно ссутулившись и привычно шаркая подошвами туфель, вошел Самусь. Он был в числе тех немногих приближенных, кто мог входить к Тохе без предупреждения.
Самусь, как обычно, вяло пожал протянутую ему руку. Они вслух не поздоровались, не сказали друг другу ни слова, не выразили ни малейшего признака приязни. В их взаимоотношениях такие внешние проявления априори считались излишними.
У них взаимоотношения вообще были непростыми. Тоха, чистокровный русак, никогда не был антисемитом или националистом. И тем не менее, думая о Самусе, постоянно испытывал чувство ревности к его уму. Эта ревность прорезалась именно к виде антисемитизма, потому что, чувствовал Антон Валерьевич, этот еврей в мозговом потенциале выше его. Причем, значительно. Ну а этого Тоха простить ему никак не мог.
- Так вот что меня интересует, Антон, - осторожно опускаясь в глубокое кресло, продолжил Самусь начатую по телефону мысль, будто отвлекся от нее секунду назад на глоток кофе. - Не пропадал ли часом, уже это, кто-нибудь из твоих ребят в последние пару дней?
Вопрос был слишком неожиданным, чтобы Антон Валерьевич смог четко ответить на него вот, сходу.
- Пропадал? Насколько я знаю, нет, - пожал плечами он. - А что ты надумал?
- Да вот, уже это, кое-что надумал...- неопределенно отозвался помощник. - Но только об этом, уже это, потом, когда все выяснишь... В общем, Тоха, нужно срочно, понимаешь, совершенно срочно выяснить этот факт. Так что дай команду своим мальчикам, пусть прозондируют... На всякий случай, сформулируем вопрос чуть шире. Итак, за последние несколько дней, если мое предположение верно, с кем-то из твоих людей, причем, скорее всего, не из рядовых, должно было произойти что-то из следующего: либо кто-то неведомо куда пропал, либо, уже это, заболел какой-то жутко мучительной болезнью...- Самусь сделал паузу, откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза, будто на путешествие в комфортабельной машине и эту небольшую речь у него ушли все оставшиеся жизненные силы. - Если хоть что-то из этого подтвердится, вот тогда я тебе и выскажу свою мысль. Если нет, значит, она и в самом деле настолько идиотская, что и говорить не стоит. И поверь мне, Тоха, я тебе даю, уже это, самое честное слово: я бы предпочел, чтобы она не подтвердилась.
Что ж, если так...
Антон Валерьевич настаивать на немедленном ответе не стал. В конце концов, каждый человек имеет право сам определять, когда, кому и какую информацию выдавать - особенно если этого человека зовут Самусь. Обычно большинство людей страдают иной бедой - не могут удержаться от того, чтобы побыстрее поделиться с человечеством самой толикой конфиденциальной информации о своем ближнем.
Хозяин молча перегнулся через подлокотник дивана, дотянулся до лежавшего на журнальном столике пульта, напоминающего "ленивчик" от телевизора или видеомагнитофона. Нажал одну из кнопок. В кабинет тотчас вошел Капелька, преданный и верный телохранитель и непосредственный проводник воли Антона Валерьевича в жизнь.
- Слушаю вас, Антон Валерьевич!.. - сказал он, замерев у двери. - Добрый день, Самусь.
Самусь только вяло кивнул в ответ. Хилый, с пошаливающим здоровьем, каждодневно изводящий себя физическими упражнениями, массажами и закаливанием, чтобы поддерживать себя в более или менее подобающей форме, он отчаянно завидовал таким вот красавцам-богатырям, которым здоровье и красота даны просто так, от природы - и даже осознание, что он гораздо умнее их, мало успокаивало. К его бы голове, да такое тело!..
- Капелька, прежде всего сообрази нам чего-нибудь... - начал хозяин.
Однако закончить мысль не успел.
- Я уже распорядился, - отозвался великан.
Дверь и в самом деле вновь отворилась и горничная вкатила в комнату столик. Помимо обычного комплекта бутылок и тарелочек теперь там стоял еще большой бокал с мутновато-желтоватым напитком - любимый коктейль Самуся, который он сам для себя придумал на основе апельсинового сока, водки, некоторых других ингредиентов, в также, для пикантности, сырого яйца... Горничная была из категории - или породы, кому какое слово больше нравится - классических горничных: аккуратненькая, чистоплотненькая, симпатичненькая, с неплохой фигуркой, в меру глупенькая, в меру исполнительная, дорожащая своим местом, а потому честная, не отказывающая хозяину и не отказывающаяся от купюрки, небрежно опущенной ей в кармашек кокетливого передничка и выполняющая после этого почти все прихоти гостей; но при этом всегда знающая свое место и ни словом, ни намеком никогда не позволяющая себе дать понять кому бы то ни было, в том числе и появляющимся тут иногда чьим-то женам, что их мужьям она тоже не отказывала... Самусь, едва приоткрыв глаза, исподволь наблюдал за ней. И снова в его душе шевельнулась досада. Именно он определил ее в услужение к Тохе. Она была здесь платной осведомительницей Самуся - о чем, к слову, Тоха, скорее всего, знал или, по меньшей мере, догадывался. И у нее были, так сказать, "отношения" с каждым из трех присутствующих здесь мужчин, правда, отношения разные: Самусю она отдавалась исключительно за деньги, Тохе, как хозяину, по необходимости, ну а этому дебилу - потому лишь, что он просто-напросто здоровый самец, у которого мужское хозяйство функционирует куда лучше мозгов.
Самусь понимал, что в этой своей неприязни к Капельке он не совсем прав. Но ничего поделать со своим чувством не мог. Какой волей ни обладай, а над чувством симпатии-антипатии мы все равно не властны.
Горничная подкатила столик, удачно поставила его между хозяином формальным и хозяином подлинным, кокетливо улыбнулась обоим. И вышла. Оба сидевших невольно проводили ее глазами. Чувствуя эти взгляды, девушка покачивала своей аппетитной попкой чуть соблазнительней обычного. Правда, сама при этом кольнула взглядом Капельку. Тот на ее кокетство не отреагировал, продолжал терпеливо смотреть на Антона Валерьевича, ожидая главное указание.
...- Так вот, Капелька, - дождавшись, пока за девушкой закроется дверь, продолжил Антон Валерьевич, - нужно срочно выяснить, не произошло ли с кем-то из наших еще каких-либо неприятностей...
Он не успел закончить распоряжение, не успел расшифровать, что имеет в виду под "неприятностями", как по выражению лица телохранителя понял: Самусь прав, у них и в самом деле что-то стряслось.
- Простите, Антон Валерьевич, что перебиваю, - заговорил тот. - Пропал Семен Борисович Абрамович. Брама... Не уверен, что вы помните его...
Помнил ли его Тоха? Тоха помнил его прекрасно. И потому молчал, ошеломленный.
Неверно расценив паузу, Самусь решил подсказать.
- Абрамович - это тот самый сотрудник из "Плутона", который привел "хвост" на Бульвар...- начал он.
- Помню! - откликнулся хозяин вмиг охрипшим голосом.
Вот это был удар! Это был удар, которого Антон Валерьевич ожидать никак не мог. Это было из серии "пришла беда, откуда не ждали".
- А почему я об этом не знал? - едва сдержался, чтобы не вспылить, Тоха.
Капелька ощутил гнев хозяина, весь подобрался. Глядел виновато и почтительно.
- Но подождите, - лепетала она, - я же должна знать хоть что-то о том, что происходит...
Голос стал еще мягче, еще добрее.
- Милая Яна Казимировна, - увещевал он, - я ведь уже сказал, что вас это не касается.
Ага, как же... А кого же еще ситуация касается больше, чем жены?
- Но ведь Семен - мой муж, - не могла она оценить ситуацию. - Как же я могу не переживать?
- Мерзавец он, а не муж, - бесцеремонно перебил ее голос. - А впрочем, как скажете, если вы считаете, что что-то должны знать... В общем, каждый день в пятнадцать часов я буду звонить вам и сообщать новости про жизнь вашего мужа в неволе. Договорились?.. Ну вот и хорошо, до свиданья! Рад был лично познакомиться.
...- И он положил трубку, - закончила женщина рассказ. - Во вторник и в среду этот человек уже позвонил и оба раза сказал одно и то же: ваш муж, мол, по-прежнему у нас, он жив и здоров, однако поскольку наши условия до сих пор не выполнены, отпускать его еще рано. Вот и все. Мне больше нечего вам рассказать.
Максимчук взглянул на часы. Было без десяти три. От души матюкнулся в душе. Однако вслух произнес слова совсем другие - сейчас было не до выяснения отношений и не до разбора полетов.
- Вы позволите от вас позвонить? - сдержанно спросил он.
- А что вы хотите сделать? - уловив перемену тона человека, в лице которого она надеялась найти помощь, испуганно встрепенулась хозяйка.
- Я? - несмотря на нехватку времени и раздражение, Александр не мог удержаться от того, чтобы не пошутить. - Я только хочу позвонить, - и не дожидаясь разрешения, повернулся к Ашоту. - Значит, так! Срочно звони Вадиму, пусть выяснит, откуда сюда будет звонок!
Айвазян и сам уже подумал об этом, а потому с готовностью подхватил:
- Понято!
Однако такая перспектива изрядно напугала хозяйку.
- Но Валентин предупреждал, чтобы я никому ничего не говорила! - постаралась она удержать друзей.
Ашот вдруг замер на полудвижении. Словно борзая, почуявшая добычу. Только голову стремительно повернул в сторону Яны Казимировны.
- Какой Валентин? - его черные глаза разве что не светились в предвкушении удачи.
- Ну этот, который похититель...- еще больше растерялась хозяйка.
Она уже вообще не в силах была хоть что-нибудь понимать в происходящем.
- А его зовут Валентин? - осторожно, словно боясь спугнуть удачу, спросил Ашот.
- Да, он так назвался...
- Когда?
- Когда? - не понимая, почему вдруг именно это слово так озадачило собеседника, переспросила Яна Казимировна. - На следующий день. Когда позвонил, так и сказал: я, сказал, вам вчера не представился...
Да, такая удача случается нечасто. Ашот уставился на Максимчука.
- Что случилось? - спросил тот.
- Валентин... Так зовут человека, которого разыскивает Вострецов по известному тебе делу, - медленно отозвался Айвазян. - По делу Барабаса...
- Что? - воскликнул Александр. И тут же торопливо добавил. - Во-первых, это может быть простое совпадение, во-вторых, и подавно быстрее звони, чтобы успеть перехватить звонок!
На хозяйку они уже внимания не обращали. Будто той вообще в комнате не было.
Зуммер раз за разом звучал в трубке, провоцируя где-то на том конце линии настойчивые звонки. Однако трубку никто не поднимал. Не поднимал долго, бесконечно долго. Часы показывали без трех три, когда раздался долгожданный щелчок и раздался запыхавшийся голос Вострецова.
- Слушай, Вадька! - торопливо заговорил, едва не заорал, Ашот.- Срочно записывай номер!..
- Я спешу, мне ехать надо, я случайно в кабинет зашел, - попытался отбиться Вострецов.
Однако Айвазян его не слушал.
- Я же сказал: срочно! - рявкнул он, с отчаянием следя за движением минутной стрелки, которая вдруг приобрела скорость едва ли не секундной. - Твоя поездка и твои дела подождут!.. Записывай!
- Диктуй, - вздохнув, согласился Вадим, привычно пасуя перед подобным напором.
Ашот зачитал цифры, не слишком аккуратно выведенные на полоске бумаги, заложенной под ленточкой прозрачного пластика на аппарате.
- Ну, записал, - неприветливо проинформировал Вострецов.- И что дальше?
- Сейчас по этому телефону будет звонок, - торопливо инструктировал Ашот.- Мы постараемся максимально затянуть разговор. А ты обязательно, слышишь, обязательно узнай, с какого номера сюда звонили. После этого позвонишь сам и после этого я тебе объясню, в чем дело. Ручаюсь: дело важное. И времени у нас нет.
И бросил трубку. Большая стрелка на часах коснулась риски у числа "12". Маленькая замерла у "тройки".
И тут же раздался звонок.
САМУСЬ - ТОХА - КАПЕЛЬКА
- Ты где сейчас, Тоха? Уже это не на заседании, часом?
Самусь говорил как обычно, спокойно и размеренно. Однако для человека, который его хорошо знает, было очевидно, что он по какой-то причине возбужден. А Антон Валерьевич его знал неплохо.
- Какое тут заседание...- не стал он отрицать свою озабоченность происходящим. - Знаешь, сейчас как-то не до заседаний... Я позвонил и сказался больным.
- Понимаю, конечно...- легко согласился Самусь. И тотчас начал излагать причину, по которой звонил, правда, как ему это свойственно, издалека. - Должен тебе сказать, Антон, у меня уже это появилась совершенно идиотская мысль...
Это была серьезная заявка. У Самуся не бывает идиотских мыслей. А потому Антон Валерьевич мгновенно уловил главное: у Самуся, скорее всего, появилась нестандартная идея по поводу того, как выйти на след человека, который доставил ему столько неприятностей.
- И что ж это за мысль?
Тоха спросил аккуратно, словно боялся расплескать наполненный до краев стакан. Потому что внутри у него все напряглось. Сейчас он что-то узнает, поймет в происходящем что-то главное, ключевое.
И он услышал. Правда, не совсем то, на что мог рассчитывать.
- Слушай, уже это, Тоха, только не перебивай, просто отвечай на вопросы.
Самусь всегда был очень серьезным. И шутил исключительно редко. Потому, как правило, и шутки у него выходили плоские и несмешные.
Однако тут он не пытался шутить. И был как никогда серьезен. Антон Валерьевич это уловил. И это напугало его еще больше.
- Ну давай-давай, не тяни кота за одно место... Что ты хочешь узнать?
- Первым делом, скажи: за последние пару дней...
Самусь осекся.
- Что за последние пару дней? - еще более встревоженно спросил Антон.
- Ничего, - быстро ответил Самусь. - Знаешь что... Нам надо встретиться. Срочно и обязательно.
Антон, естественно, не возражал. Потому что был очень напуган происходящим. А это же истина: когда человек боится чего-то неведомого, он так хочет надеяться на чудо. На чудо, которое само собой вытащит его из некой передряги. Так что сейчас депутат поверил бы многим. Что же касается Самуся, то тот был слишком умен, хитер, изворотлив, дальновиден, обладал глубоким аналитическим умом, и поэтому вполне мог прийти на помощь своему патрону.
- Давай-ка приезжай ко мне на дачу, - потерянно сказал Антон Валерьевич. - Я здесь. И жду тебя.
Отключив сотовый телефон, он небрежно бросил черную коробочку на стоящий рядом столик и откинулся на высокую спинку дивана. А ведь Валентин, похоже, добился того, к чему, скорее всего, стремился: тут и в самом деле запрешься на все запоры, чтобы только максимально обеспечить свою личную безопасность.
Впрочем, само по себе понятие "личная безопасность" слишком широко, слишком объемно, слишком обло, как писал разок проехавший по России и обалдевший от увиденного Радищев, чтобы принимать его буквально. А потому вопрос сейчас состоит в первую очередь в том, в какое слабое место собирается и грозит ударить неизвестный. Потому что слабых мест, хотя и не слишком много, но было у Антона не одно. Причем, своя собственная судьба стояла в этом перечне отнюдь не на первом месте. И вовсе не потому, что он был таким уж фаталистом или не дорожил собственной жизнью. Отнюдь. Просто Тоха давно усвоил истину, что гарантированно уберечь делового человека от киллера практически невозможно. Борисевич, Салоник, Волков, Стилет, Соломон, Сильвестр, Весельчак У - это только несколько человек из тех, кого лично знал Антон Валерьевич и кто, несмотря на все свои возможности, не смогли
уберечься от убийц. Да и сам он с помощью того же Быка несколько раз принимал участие в том, чтобы спровадить в небытие людей, которые по какой-то причине оказались у него на пути. Ну а раз так, то сама по себе мысль о том, что если он в чем-то вдруг нарушит некие правила игры, если наступит кому-то на пятки, если окажется у кого-то на пути, то против него могут быть приняты некие кардинальные меры, эту мысль теперь он просто принимал как данность. Ибо хорошо понимал: против подобных выпадов из-за угла он ничего противопоставить не может. Значит, заботы о собственной безопасности приходилось ориентировать в другом направлении, так сказать, на превентивную работу. Тоха стремился всякий раз тщательно обдумывать свои действия, которые могли затронуть интересы сильных мира сего. Если и вторгался в сферу чужих интересов, то делал это либо (исключительно редко) заручившись "разрешением" мафиози, курирующего данный участок "работы", либо (чаще) старался сделать это чужими руками, чтобы на него при разборках ничего не указывало. Немаловажную роль играло и то, что Тоха сумел наладить добрые отношения с Припевочкой - уникальной женщиной, которая организовала в Москве мощное охранное агентство, при этом имела очень широкие связи в криминальном мире и нередко выступала в роли третейского судьи и посредником в разрешении конфликтов между кланами и группировками.
Короче говоря, Тоха в полной мере отдавал себе отчет, что если на кого-то начнется настоящая охота, если этим делом займутся настоящие профессионалы, этого человека вряд ли кто или что спасет. Этого не мог не понимать и неведомый Валентин. Не может он не осознавать и того, что и Тоха отдает себе в этом отчет. Ну а раз так, соответственно, он не стал бы пытаться запугать его угрозой выстрела из-за угла наемного убийцы. Следовательно, приходилось ориентироваться на другие гипотезы, которые могли бы объяснить странные, не поддающиеся объяснению, поступки таинственного Валентина. Ну не может же он всем этим просто так, от не фиг делать, развлекаться, в самом деле!
А ведь было чего опасаться, право слово, было. Как хорошо сказал Стамп в исполнении Басова из "Приключений Электроника", у каждого человека должна быть своя кнопка, главное заключается лишь в том, чтобы ее найти... У Тохи было несколько таких жизненно важных кнопок.
Среди них, например, такие.
Скажем, наличествовал в швейцарском банке некий счет, который можно было слишком легко опротестовать и вернуть "в фонд государства", потому что поступившие на него весьма немалые деньги и в самом деле являлись в полной мере государственными. Другое дело, что Тоха сумел определить их на личный счет, ну да это уже проблемы все того же государства... Через какое-то время отнять у него эти деньги будет уже слишком сложно, но сейчас, когда еще живы и находятся у кормила власти (у того кормила, которое от слова "кормиться", а не от устаревшего "править"), а потому без проблем "сдадут" его при случае некие руководители, которые... Впрочем, это неважно. Главное, что немалая сумма государственной валюты и в самом деле незаметно осела на его личном счете, однако шума по этому поводу никто не поднимает, потому что подобные суммы оседают на аналогичных счетах едва ли не ежедневно.... И тем не менее, хотя и не крадет у нас сейчас только ленивый или тот, которому просто украсть нечего, поступи информация об этом личном счете Антона Валерьевича куда следует, денежки с него вполне могут вернуть обратно. И прикрывавший сделку с той стороны партнер не станет вмешиваться и заступаться - закон преферанса: лучше партнер без двух, чем сам без одной... Нет, что ни говори, а это и в самом деле слабое место в его биографии последнего времени, а потому удар по нему был бы достаточно чувствительным.
Все это правильно, все это не вызывает сомнения. Хотя с другой стороны, такой удар был бы чувствительным, но отнюдь не смертельным. Потому что у Антона Валерьевича данный счет в иностранном банке, хотя, наверное, и самый крупный, но отнюдь не единственный. Да и недвижимость на Западе кой-какая имеется.
Жена? Да хрен с ней, с этой старой каргой! Их уже давно можно было не считать мужем и женой. Ей, старухе, сейчас важно лишь несколько вещей: деньги, жор, да бесконечные телевизионные сериалы со слюнями и соплями!.. Да и немудрено: она уже давно смирилась с мыслью, что больше ни в малейшей степени не привлекает Антона. И не только Антона - вообще никого. Жена была намного старше мужа, который в свое время женился на ней только лишь потому, что у нее был достаточно влиятельный по тем временам отец, который мог оказать благотворное влияние на его биографию. И Антон выжал из этого своего вынужденного семейного альянса максимум персональной пользы. И теперь эта жирная старая образина ему была попросту не нужна. Ему даже было стыдно появляться с ней где-то на людях. Таких опостылевших жен в былые времена попросту запирали в монастырь, замаливать грехи свои, мужа, всей семьи, а заодно всего человечества, чтобы они не маячили перед глазами, не путались под ногами и не дискредитировали мужей. Он, Антон, даже готов был бы внести за нее некую, даже весьма немалую, сумму, только бы она исчезла из его жизни в каком-нибудь монастыре! Да только ведь эта старуха на такое никогда не пошла бы. Какая, к черту, из нее монашка, если без телевизора жить не может, а слова о том, что существует пост, у нее вызывает только дополнительный аппетит! Тоже мне, невеста Христова!..
Любовница... Улыбчивую прелестницу Юленьку потерять было бы, бесспорно, жалко. Молоденькая, миленькая, хрупкая веселушка, которая в своей конторе без малейшего напряжения сумела влюбить в себя едва не всех мужчин... Слов нет, ее лишиться было бы жалко. Однако и это не смертельно. В конце концов, у него таких Юленек, Людочек, Машенек, Дашуток и протчая, и протчая, и протчая было столько, что всех уже и не упомнишь. Да и будет еще, будем надеяться, немало.
Нет, потеря его нынешней любовницы - это тоже не Бог весть какой удар для него. Вот если бы несколько лет назад кто-то покусился на Аленку, это и в самом деле был бы по-настоящему чувствительный удар, в нее он и в самом деле был влюблен по уши, был готов для нее на многое, едва ли не на все. Но только нынче все это уже в прошлом, да и закончилась та история не слишком хорошо... Антон вдруг почувствовал, как у него внутри все горячо сжалось при одном лишь воспоминании о том сумасшедшем периоде жизни, так
немыслимо начавшемся и столь же бестолково завершившемся... Лучше не вспоминать, право слово!
Дети? Вот это, конечно, было бы и в самом деле чувствительным ударом, тут и в самом деле имелась та самая пресловутая кнопка. Старшие дети - ладно. Они оба взрослые самостоятельные люди, родившиеся без его особого желания, жена таким образом пыталась привязать его к себе, когда он, Антон, пошел в гору, начал зарабатывать неплохие деньги и она испугалась, что он без малейшего сожаления бросит ее. Он и бросил бы, давно бросил, несмотря даже на наличие детей, да только в тот период он решил идти в политику и ему невыгодно было затевать бракоразводный скандал - в те времена на такие вопросы обращалось внимание... А у ее состарившегося папаши оставались еще кое-какие связи среди старой гвардии, сумевшей приспособиться к новой жизни. Так что со старшими детьми у него отношения достаточно прохладные - он им выделил на первое время по приличной сумме денег, при необходимости подкидывал еще кое-что - и теперь поддерживал с ними дежурно-формальные отношения... Впрочем, устраивающие всех. Иное дело самая младшенькая, от Аленки, крошка Мариночка. Вот кого Антон любил, любил по-настоящему, разве что не боготворил. Самой вероятности появления у него такого нежного чувства к ребенку он в себе даже не подозревал, а тут вдруг, на старости лет... Наверное, в первую очередь тут сказывалось его чувство к ее матери, к чудо-женщине, к любимой Аленке. А возможно и иное: в нем просто-напросто на этом позднем младенце прорезалась дедовская любовь - ибо общеизвестно, что внуков, как правило, любят и балуют всегда сильнее, чем родных детей, как говорится, первый ребенок это лишь последняя кукла, а вот первый внук, вот он и является настоящим ребенком... А может сказалось и иное... Дело в том, что Маришка родилась больная, с ужасной врожденной патологией, о которой Антон Валерьевич даже не рассказывал никому из близких. Мать, обожаемая чудо-Аленка, узнав об этом, проплакала два дня, а потом ушла из роддома одна, разрешив забрать дочурку Антону... Тот и забрал, выходил, вынянчил, вырастил, немалые деньги платил мамкам-нянькам, ухаживавшим за несчастным ребенком. Как он ее, малютку, баловал, как, бывало, возился с ней, забывая о нескончаемых делах... И она отца любила, как умела, наверное, чувствовала своей детской душой, втиснутой в искалеченное судьбой тело, что никогда больше в этой жизни и никто не будет относиться к ней с такой нежностью и заботой... Теперь дочурка снова находится за границей, проходит очередной курс лечения в баснословно дорогой фешенебельной клинике, причем, в какой именно и где она располагается, из его окружения не знает ни одна душа. Случись с ней что... Вот это и в самом деле могло бы для Антона Валерьевича стать настоящей жизненной трагедией.
Однако такое невозможно, отгонял Антон Валерьевич эти тревожные мысли, не настолько же крут этот Валентин, чтобы знать о самом существовании Маришки, чтобы найти ее за океаном, чтобы добраться до нее с единственной целью: досадить ему, Антону. Да и вряд ли у кого поднимется, пусть даже самая подлая, рука на бедного обездоленного больного ребенка, которого и без того столь страшно наказала судьба невесть за какие провинности!
Стоп! Какая-то неясная мысль вдруг шевельнулась у него в голове. Даже мысль, и даже не в голове... В самой глубине души что-то вдруг чутко отозвалось на его мысль о том, что у нормального человека не поднимется рука на больного ребенка... Больной ребенок... Нет, не больной - обездоленный ребенок... Обидеть обездоленного ребенка... Что-то тут такое было...
И в этот миг дверь бесшумно отворилась и в комнату, привычно ссутулившись и привычно шаркая подошвами туфель, вошел Самусь. Он был в числе тех немногих приближенных, кто мог входить к Тохе без предупреждения.
Самусь, как обычно, вяло пожал протянутую ему руку. Они вслух не поздоровались, не сказали друг другу ни слова, не выразили ни малейшего признака приязни. В их взаимоотношениях такие внешние проявления априори считались излишними.
У них взаимоотношения вообще были непростыми. Тоха, чистокровный русак, никогда не был антисемитом или националистом. И тем не менее, думая о Самусе, постоянно испытывал чувство ревности к его уму. Эта ревность прорезалась именно к виде антисемитизма, потому что, чувствовал Антон Валерьевич, этот еврей в мозговом потенциале выше его. Причем, значительно. Ну а этого Тоха простить ему никак не мог.
- Так вот что меня интересует, Антон, - осторожно опускаясь в глубокое кресло, продолжил Самусь начатую по телефону мысль, будто отвлекся от нее секунду назад на глоток кофе. - Не пропадал ли часом, уже это, кто-нибудь из твоих ребят в последние пару дней?
Вопрос был слишком неожиданным, чтобы Антон Валерьевич смог четко ответить на него вот, сходу.
- Пропадал? Насколько я знаю, нет, - пожал плечами он. - А что ты надумал?
- Да вот, уже это, кое-что надумал...- неопределенно отозвался помощник. - Но только об этом, уже это, потом, когда все выяснишь... В общем, Тоха, нужно срочно, понимаешь, совершенно срочно выяснить этот факт. Так что дай команду своим мальчикам, пусть прозондируют... На всякий случай, сформулируем вопрос чуть шире. Итак, за последние несколько дней, если мое предположение верно, с кем-то из твоих людей, причем, скорее всего, не из рядовых, должно было произойти что-то из следующего: либо кто-то неведомо куда пропал, либо, уже это, заболел какой-то жутко мучительной болезнью...- Самусь сделал паузу, откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза, будто на путешествие в комфортабельной машине и эту небольшую речь у него ушли все оставшиеся жизненные силы. - Если хоть что-то из этого подтвердится, вот тогда я тебе и выскажу свою мысль. Если нет, значит, она и в самом деле настолько идиотская, что и говорить не стоит. И поверь мне, Тоха, я тебе даю, уже это, самое честное слово: я бы предпочел, чтобы она не подтвердилась.
Что ж, если так...
Антон Валерьевич настаивать на немедленном ответе не стал. В конце концов, каждый человек имеет право сам определять, когда, кому и какую информацию выдавать - особенно если этого человека зовут Самусь. Обычно большинство людей страдают иной бедой - не могут удержаться от того, чтобы побыстрее поделиться с человечеством самой толикой конфиденциальной информации о своем ближнем.
Хозяин молча перегнулся через подлокотник дивана, дотянулся до лежавшего на журнальном столике пульта, напоминающего "ленивчик" от телевизора или видеомагнитофона. Нажал одну из кнопок. В кабинет тотчас вошел Капелька, преданный и верный телохранитель и непосредственный проводник воли Антона Валерьевича в жизнь.
- Слушаю вас, Антон Валерьевич!.. - сказал он, замерев у двери. - Добрый день, Самусь.
Самусь только вяло кивнул в ответ. Хилый, с пошаливающим здоровьем, каждодневно изводящий себя физическими упражнениями, массажами и закаливанием, чтобы поддерживать себя в более или менее подобающей форме, он отчаянно завидовал таким вот красавцам-богатырям, которым здоровье и красота даны просто так, от природы - и даже осознание, что он гораздо умнее их, мало успокаивало. К его бы голове, да такое тело!..
- Капелька, прежде всего сообрази нам чего-нибудь... - начал хозяин.
Однако закончить мысль не успел.
- Я уже распорядился, - отозвался великан.
Дверь и в самом деле вновь отворилась и горничная вкатила в комнату столик. Помимо обычного комплекта бутылок и тарелочек теперь там стоял еще большой бокал с мутновато-желтоватым напитком - любимый коктейль Самуся, который он сам для себя придумал на основе апельсинового сока, водки, некоторых других ингредиентов, в также, для пикантности, сырого яйца... Горничная была из категории - или породы, кому какое слово больше нравится - классических горничных: аккуратненькая, чистоплотненькая, симпатичненькая, с неплохой фигуркой, в меру глупенькая, в меру исполнительная, дорожащая своим местом, а потому честная, не отказывающая хозяину и не отказывающаяся от купюрки, небрежно опущенной ей в кармашек кокетливого передничка и выполняющая после этого почти все прихоти гостей; но при этом всегда знающая свое место и ни словом, ни намеком никогда не позволяющая себе дать понять кому бы то ни было, в том числе и появляющимся тут иногда чьим-то женам, что их мужьям она тоже не отказывала... Самусь, едва приоткрыв глаза, исподволь наблюдал за ней. И снова в его душе шевельнулась досада. Именно он определил ее в услужение к Тохе. Она была здесь платной осведомительницей Самуся - о чем, к слову, Тоха, скорее всего, знал или, по меньшей мере, догадывался. И у нее были, так сказать, "отношения" с каждым из трех присутствующих здесь мужчин, правда, отношения разные: Самусю она отдавалась исключительно за деньги, Тохе, как хозяину, по необходимости, ну а этому дебилу - потому лишь, что он просто-напросто здоровый самец, у которого мужское хозяйство функционирует куда лучше мозгов.
Самусь понимал, что в этой своей неприязни к Капельке он не совсем прав. Но ничего поделать со своим чувством не мог. Какой волей ни обладай, а над чувством симпатии-антипатии мы все равно не властны.
Горничная подкатила столик, удачно поставила его между хозяином формальным и хозяином подлинным, кокетливо улыбнулась обоим. И вышла. Оба сидевших невольно проводили ее глазами. Чувствуя эти взгляды, девушка покачивала своей аппетитной попкой чуть соблазнительней обычного. Правда, сама при этом кольнула взглядом Капельку. Тот на ее кокетство не отреагировал, продолжал терпеливо смотреть на Антона Валерьевича, ожидая главное указание.
...- Так вот, Капелька, - дождавшись, пока за девушкой закроется дверь, продолжил Антон Валерьевич, - нужно срочно выяснить, не произошло ли с кем-то из наших еще каких-либо неприятностей...
Он не успел закончить распоряжение, не успел расшифровать, что имеет в виду под "неприятностями", как по выражению лица телохранителя понял: Самусь прав, у них и в самом деле что-то стряслось.
- Простите, Антон Валерьевич, что перебиваю, - заговорил тот. - Пропал Семен Борисович Абрамович. Брама... Не уверен, что вы помните его...
Помнил ли его Тоха? Тоха помнил его прекрасно. И потому молчал, ошеломленный.
Неверно расценив паузу, Самусь решил подсказать.
- Абрамович - это тот самый сотрудник из "Плутона", который привел "хвост" на Бульвар...- начал он.
- Помню! - откликнулся хозяин вмиг охрипшим голосом.
Вот это был удар! Это был удар, которого Антон Валерьевич ожидать никак не мог. Это было из серии "пришла беда, откуда не ждали".
- А почему я об этом не знал? - едва сдержался, чтобы не вспылить, Тоха.
Капелька ощутил гнев хозяина, весь подобрался. Глядел виновато и почтительно.