Страница:
— А все-таки приятно чувствовать, что ты в безопасности, — пошутил Мэт.
Отец испытующе глянул на него и ответил в тон:
— Да, приятно будет выспаться, зная, что с нами ничего не случится.
Как только шатер поставили и откинули переднее полотно, Мэт и Рамон в сопровождении двух стражников вошли внутрь. Один из стражников разжег светильник, другой приготовил чашу и кувшин для умывания, а затем принес поднос, на котором стоял медный кофейник и две пиалы. Затем стражники ретировались, оставив отца и сына наедине.
— Неплохо, — заключил Мэт, оглядевшись по сторожам. Серый шелк стен, приятное тепло восточного ковра под ногами. — Во всяком случае, здесь посимпатичнее, чем в любой из тюрем, где мне случалось побывать.
Рамон уставился на сына.
— Ты сидел в тюрьме! — удивленно воскликнул он.
— Не меньше раза в год с тех пор, как угодил в Меровенс, — отвечал Мэт. — Ничего не поделаешь — так уж оно ведется, если отвоевываешь у злобных тиранов право на престол для законной наследницы. — Мэт улыбнулся. — Но, конечно, если ты влюблен в эту самую наследницу, можно и потерпеть такие маленькие неудобства.
Пристальный взгляд Рамона сменился улыбкой, в которой теплота и понимание сочетались с гордостью.
— Можно, если не совершил ничего дурного.
— Только с самой что ни на есть пуританской точки зрения, если уж очень придираться. — Мэт на секунду задумался. — А вообще в этом мире угодить за решетку можно и за то, что совершил правое дело.
Рамон ухмыльнулся:
— Что ж, если ты был преступником, так сказать, достойным, то я ничего не имею против.
— По крайней мере из всех тюрем, где я побывал, эта — первая, где подают кофе, — отметил Мэт и шагнул к низенькому столику. Опустившись на разложенные вокруг столика мягкие подушки, он принюхался к восхитительному аромату, шедшему из небольшого медного кофейника. — Честно говоря, вообще впервые вижу в этом мире кофе! Как только уладим все с этим маленьким недоразумением — ну, в смысле, с завоеванием, — нужно будет наладить регулярные закупки.
— Но не собираешься же ты сидеть здесь сложа руки!
— А что я могу поделать? — Мэт выразительно скосил глаза в сторону шелковой стенки шатра и пальцем указала на свое ухо.
Рамон широко раскрыл глаза. Намек он понял — у стен были уши. Он опустился на подушки напротив сына, сунул, руку во внутренний карман своего средневекового дублета и вынул вполне современный блокнот и шариковую ручку.
Мэт усмехнулся:
— Старина-профессор во всей своей красе!
Отец кивнул, указал на ухо и ответил:
— Старые привычки не умирают из-за смены декораций.
Тут он не погрешил против истины: Мэт не мог припомнить случая, чтобы у отца по карманам не была рассована хоть какая-нибудь писанина. Между тем следовало продолжать непринужденную болтовню, дабы те, кто находился по другую сторону шатра, не разволновались и не стали гадать, что за козни задумываются внутри. Отец Мэта, видимо, был того же мнения.
— Я виноват в том, что мы попали сюда, Мэт, — сказал Рамон. — Мне просто невмоготу было слышать эти разговорчики. — С этими словами Рамон передал сыну блокнот.
— Не переживай, — утешил отца Мэт. — Ты опередил меня всего-то на минутку-другую. — Мэт что-то нацарапал в блокноте. — Пойми, я, наверное, постарался бы сказать то же самое, что и ты, но более мягко. Как бы то ни было, это все равно прозвучало бы для них богохульством. Источник христианства и ислама, может быть, один и тот же, но вот в том, как приверженцы этих учений видят мир, есть фундаментальные различия.
Мэт развернул блокнот так, чтобы отец смог прочитать написанное:
Мы все равно попробуем дать деру.
— Фундаментальные, согласен, — кивнул Рамон, взял у Мэта ручку и блокнот и написал ответ. — Но точка зрения этого юноши мне понятна. Он типичный подросток. Считает, что прав он, а все, кто старше его, — неправы. — Рамон передал блокнот и ручку сыну.
В блокноте было написано одно-единственное слово:
— Ага, как у Марка Твена, помнишь? Ему было восемнадцать, и он никак не мог понять, почему его отец настолько глуп, что не может уразуметь, отчего сын стыдится где-то появляться вместе с ним. — Мэт взял ручку и написал:
Мэт снова принялся что-то писать в блокноте, а Рамон продолжал беседу.
— Хотя тот же Твен писал о том, что, когда ему стукнуло двадцать два, он поразился тому, сколь многое его старикан усвоил за четыре года.
Мэт развернул страничку блокнота к отцу, соображая при этом, что бы такое сказать в защиту младшего поколения.
— С другой стороны, — нашелся он, — в тех случаях, когда взрослые соглашаются с подростком, он становится уверенным в своей правоте. Что до меня, то я бы отнес случай Тафы на счет классического религиозного фанатизма.
Прочитав написанное Мэтом, Рамон сказал, предварительно написав:
Мэт написал:
— Ты просто слишком долго преподавал в колледжах, — возразил Мэт. — А я всего лишь два года проработал ассистентом и не успел пресытиться.
— Но этого тебе хватило для того, чтобы твои идеалы слегка потускнели? — В глазах отца затеплилось сочувствие. Прочитав написанное Мэтом, он написал в ответ:
— Немножко потускнели. Я обнаружил, что не все студенты так уж обожают учебу.
На этот раз он написал:
— В общем, в конце концов я умыл руки. Кстати, мысль неплоха. Время от времени умывать руки — полезно. Кто знает, может, нам ужин принесут.
— Это было бы славно, — согласился Рамон. Мэт налил воду в чашу, поводил над ней рукой и пробормотал:
Сначала трехмерная картинка имела довольно-таки хаотичный вид, но затем Рамон понял, что это — вид сверху на Бордестанг и окрестности города, обнятые, словно заботливой рукой, излучиной реки. Между тем рука, казалось, пестрит веснушками, и, приглядевшись повнимательнее, Мэт заключил:
— Корабли! Обгоревшие остовы кораблей! И еще — эти-то смогли бы плыть, у причалов!
— А что это за кольцо вокруг города? — поинтересовался отец.
— Шатры! — мгновенно напрягся Мэт. — И воины! Они мчатся к крепостной стене!
Кавалерия скакала по аллее к высоким городским воротам. За рядами конников на колесах ехала осадная башня, в ее окнах виднелись изготовившиеся к атаке лучники, в дверях стояли копейщики, и помимо копий у них имелись перекидные мостки, которые они намеревались бросить на стену.
— А вон и артиллерия! — воскликнул Мэт, завидев джиннов, сжимавших в руках здоровенные валуны.
Камни полетели в ворота, но на полпути замерли в воздухе и упали на мавританских воинов.
— Молодец Химена! — радостно вскричал Рамон. — Воистину она волшебница!
— Тебе это было известно больше, чем кому бы то ни было, — пошутил Мэт, внимательно глядя на то, как громадные камни становятся прозрачными и тают, превращаясь в тучки. — Их колдуны тоже веников не вяжут, — отметил он.
Мавры упрямо продвигались к стене, невзирая на завесу тумана, образовавшуюся после исчезновения камней. Навстречу врагам устремился град стрел. Стрелы не долетели до цели, развернулись и устремились обратно — к тем, кто их выпустил. Однако, долетев до стены, стрелы успели значительно сбавить скорость, и лучники Бордестанга, изловчившись, схватили их и вновь зарядили ими луки.
— Или мама, или Савл, — пробормотал Мэт. А потом прямо перед маврами взорвалась земля, взметнулось облако птичьего пуха, захватчиков ослепило. Мэт решил, что все они наверняка жутко расчихались и раскашлялись.
А потом ворота открылись, и из них выехал конный отряд, возглавляемый рыцарем в черных латах.
— Сэр Ги! — радостно воскликнул Мэт. — Слава Богу, он явился на помощь!
Схватка у ворот получилась короткой, но яростной. Защитники города наблюдали за схваткой со стены: полуслепые от птичьего пуха, чихая и кашляя, мавры отступали. В последнее решающее мгновение со стены выстрелила небольшая катапульта. Увесистое каменное ядро угодило в осадную башню и снесло ее верхушку. Изображение на воде стало таять в тот миг, когда сэр Ги увел свой отряд обратно в город, и ворота за ним захлопнулись.
Мэт вышел из себя.
— Ублюдок! — вскричал он. — Подлец! Гений! Он повел свое войско в обход, морем! Как только мы скрылись из виду, корабли подплыли к столице по реке! Естественно, он сидит около Пиренеев, вместо того чтобы атаковать Ринальдо!
— Точно! — подхватил Рамон. — Там ведь сейчас только половина его войска, верно? Вторая половина здесь и дожидается, когда войско королевы пересечет Пиренеи!
— Нечего дивиться тому, что гонец от Ринальдо прорвался к нам — в планы Тафы как раз и входило то, что королева отправится на помощь королю Ибирии. Проклятие! Я бы прикончил этого юнца, если бы он не привел меня в восторг своей стратегией! — Мэт взмахнул рукой над чашей. — Мы должны сообщить Алисанде если она уже не попала в засаду!
Изображение замка исчезло, на поверхности воды появилось новое изображение: войско на марше, шагающее по полям, зеленеющим свежими всходами.
Рамон нахмурился.
— Здесь ночь, а их мы видим утром.
— Перед рассветом, — уточнил Мэт. — Свет сероватый и тени еще не легли. Видимо, при передаче изображения небольшая разница во времени все-таки существует. — Указав пальцем на золотоволосую фигурку впереди войска, он воскликнул:
— Алисанда! Она ведет войско и торопится, раз подняла воинов до рассвета!
— С ней все в порядке, — добавил Рамон. — Войско в пути и в засаду не попало.
— Пока, — с горечью проговорил Мэт. — Как же мне передать им весточку?
Мэт задумался. Он искал подходящее заклинание.
— Может быть, это не так уж и актуально? — спросил Рамон. — Они идут к солнцу или от него?
— Отлично придумано! — похвалил отца Мэт и снова, что-то бормоча, провел рукой над поверхностью воды. Само войско стало меньше, теперь взглядом можно было охватить более широкое пространство. Наконец сбоку над горизонтом стало видно золотистое свечение.
— Рассвет! — воскликнул Рамон и тут же вспомнил о стенах, имеющих уши.
Схватив блокнот, он быстро написал:
Вслух же Рамон сказал:
— Нужно понять, насколько ты полезен здесь, сынок. У тебя появились задатки дипломата, о которых я и не предполагал. Очень может быть, что тебе удастся укоротить эту войну тем, что ты останешься здесь, что ты будешь думать и говорить. Вдруг тебе вообще удастся положить войне конец.
При этом в блокноте Рамон написал:
Однако предложение отца не лишено было смысла: если бы ему удалось доказать Тафе, какие силы стоят за вторжением мавров в Ибирию и Меровенс, он мог бы добиться мира, и к тому времени, когда он вернулся бы в Бордестанг, глядишь, Алисанде и вовсе не пришлось бы вступать в бой.
— Сидя в этом шатре, мы ничего не добьемся.
— А какой у нас выбор? — спросил Рамон, но его глаза уже весело сверкали.
Мэт вздохнул. Давно пора. Он и так слишком долго тянул. Встав, Мэт пошел по кругу вблизи стенок шатра, бормоча под нос:
Раздался треск, похожий на чирканье зажигалкой. Мэт обжегся, сжал обожженные пальцы другой рукой, скривился. Отец бросился к нему, протянул руку, предлагая растереть больное место, но Мэт отрицательно покачал головой. Делать нечего нужно ждать, пока пройдет боль.
— Статическое электричество? — высказал предположение Рамон.
Мэт раздраженно мотнул головой. Рамон приложил руку к уху и указал на стенку шатра. Мэт понял его. Нужно было говорить о чем угодно, лишь бы стражников не заинтересовало, отчего это они так внезапно умолкли.
— Эти стены просто пропитаны магией, папа.
— Ясно, — кивнул Рамон. — Значит, она проявляется в виде выбросов энергии?
— Может проявляться, — ответил Мэт. Боль мало-помалу утихала. — Не забывай, тот колдун, который наложил заклятие на эти стены, понятия не имеет об электричестве. Скорее всего он сотворил некое подобие молнии.
— То есть «небесного огня», да? — Рамон понимающе кивнул. — Но ведь его можно, так сказать, заземлить?
Мэт с радостью отметил, что их диалог был совершенно непонятен стражникам и звучал как сущая галиматья даже в том случае, если кто-то из них знал язык Меровенса. А для себя Мэт решил, что мысль о заземлении недурна и что в следующий раз не стоит подвергать себя риску.
— Кто знает? А вдруг электрический заряд всякий раз обновляется? А если нет, то все равно можно преспокойненько взлететь на воздух. — Он поднял руку. — Жаль, нельзя сказать как-нибудь покрепче, упомянуть чью-то бабушку — здесь, в этом мире, это слово на букву «ч» лучше не произносить.
— Понятно... — задумчиво протянул Рамон, отошел к столу, нацарапал на страничке блокнота вопросительный знак и вздохнул:
— Мне еще немного нужно узнать о физических явлениях в этом мире.
— Ну... — протянул Мэт. — У мавров уже есть алгебра, так что, возможно, они нас опередили.
Вообще-то Мэт так не думал. Лучше всего соотношение сил в этом мире передавалось не уравнениями, а стихами. Взяв ручку, он написал:
— Дай-ка я угадаю, — проворчал Рамон, придя в себя. — Вероятно, наши тюремщики и такую возможность предусмотрели?
— Либо предусмотрели, либо глаз с нас не спускают. — Мэт задумался: уж не переодетый ли колдун — один из стражников? А кто живет в соседнем шатре? Тоже вопрос.
Отец кивнул и взял ручку.
Мэт выпучил глаза. Его охватил страх — и страх этот уж никак не был связан ни с произнесением контрзаклинаний, ни с подслушивающими вражескими колдунами.
Мэт весьма выразительно затряс головой.
Отец облегченно вздохнул и тихонечко запел:
— С какой стати мне являться к людям, которые меня отвергли?
— Ну... к примеру, чтобы отблагодарить их, — совершенно невинно отозвался Рамон.
Смерч начал менять, очертания, съеживаться, в нем проступили контуры, при виде которых Мэт бы непременно сладострастно взвыл, не знай он, какой разрушительный потенциал за этими контурами таится.
— Отблагодарить? — возмущенно вопросил голос. — Я вас уже дважды отблагодарила! Я пощадила вас, я прогнала более слабого джинна и отнесла вас к махди! Мне, что же, вас десять раз благодарить нужно?
— Но мы тебе оказали очень большую услугу, — напомнил джинне Рамон. — Но если тебе так уж трудно ответить добром на добро, тогда я молю тебя, сделай это ради дружбы.
— Ради дружбы? — Смерч окончательно утихомирился, осел, и Лакшми шагнула к Рамону. Бросив попутно взгляд на Мэта, она смерила его глазами с головы до ног.
Мэту показалось, что он слышит мысли джинны: «Если мне не достался сынок, может, папочка сойдет?» Джинна развернулась к Рамону и промурлыкала:
— Какие доказательства дружбы ты можешь предложить мне?
— О, только те, о которых прошу сам! — воскликнул Рамон. — Я готов помочь, когда тебе будет грозить беда — и я, и мой сын, как только сумеем! — Рамон шагнул к джинне, и Мэт был готов поклясться: в глазах отца горел игривый огонек.
— Беда? Мне? — игривым полушепотом проговорила джинна и приблизилась почти вплотную к Рамону. — Только в этом случае ты готов помочь мне?
— Увы, боюсь, что так, — вздохнул Рамон, хотя мимика его говорила обратное. — Ну разве что еще я готов разделить твое общество, когда тебе будет одиноко.
— Джинны вообще-то живут одиноко, — проворковала Лакшми, — но бывают времена, когда нам хочется, чтобы кто-то был рядом.
— Мне это очень знакомо, — кивнул Рамон. — Но было бы нечестно с моей стороны предлагать тебе то, что я уже некогда предложил другой. Между тем дружба — не такое уж скромное подношение.
На миг Лакшми озарилась гневом — в буквальном смысле! Крошечные языки пламени вспыхнули над ее бровями, плечами, грудями. Мэт в панике прошептал мощнейшее заклинание против злых духов.
— Все мужчины во все времена тянутся к красоте, чудесной, волшебной красоте, — пробормотал Рамон.
Пламя гнева тут же угасло, Лакшми насмешливо улыбнулась.
— О да, вот только такая красота у тебя уже есть, верно? И все же от дружбы не так легко отказаться. Надеюсь, твоя жена примет меня так же любезно, как ты. А теперь довольно, о ты, Обещающий-Невыполнимые-Услуги! Чего ты хочешь от меня?
С этими словами она одарила Мэта таким похотливым взглядом, что все его мужские гормоны взвыли, словно волки на луну. Правда, их вою ответили колокола тревоги, вовсю забившие в его голове.
Рамон поспешно проговорил:
— О, нам нужна сущая безделица. Вынеси нас из этой шелковой тюрьмы, и все.
Лакшми, нахмурив брови, повернула голову к Рамону. Мэт облегченно выдохнул. Джинна фыркнула.
— Два могущественных чародея не могут выбраться из шелкового шатра? Значит, здесь есть нечто такое, чего не увидишь глазами смертных... — Она внимательно осмотрела стены шатра. Глаза ее полыхнули загадочным светом. Затем свет угас и она объявила:
— Сильнейшими чарами пропитана сама ткань этого шатра.
— Какие чары могут смутить принцессу джиннов? — заискивающе вопросил Рамон.
— Нет таких чар, — рассеянно отозвалась Лакшми, крепко схватила обоих мужчин за руки, и шатер бешено завертелся вокруг них.
Глава 18
Отец испытующе глянул на него и ответил в тон:
— Да, приятно будет выспаться, зная, что с нами ничего не случится.
Как только шатер поставили и откинули переднее полотно, Мэт и Рамон в сопровождении двух стражников вошли внутрь. Один из стражников разжег светильник, другой приготовил чашу и кувшин для умывания, а затем принес поднос, на котором стоял медный кофейник и две пиалы. Затем стражники ретировались, оставив отца и сына наедине.
— Неплохо, — заключил Мэт, оглядевшись по сторожам. Серый шелк стен, приятное тепло восточного ковра под ногами. — Во всяком случае, здесь посимпатичнее, чем в любой из тюрем, где мне случалось побывать.
Рамон уставился на сына.
— Ты сидел в тюрьме! — удивленно воскликнул он.
— Не меньше раза в год с тех пор, как угодил в Меровенс, — отвечал Мэт. — Ничего не поделаешь — так уж оно ведется, если отвоевываешь у злобных тиранов право на престол для законной наследницы. — Мэт улыбнулся. — Но, конечно, если ты влюблен в эту самую наследницу, можно и потерпеть такие маленькие неудобства.
Пристальный взгляд Рамона сменился улыбкой, в которой теплота и понимание сочетались с гордостью.
— Можно, если не совершил ничего дурного.
— Только с самой что ни на есть пуританской точки зрения, если уж очень придираться. — Мэт на секунду задумался. — А вообще в этом мире угодить за решетку можно и за то, что совершил правое дело.
Рамон ухмыльнулся:
— Что ж, если ты был преступником, так сказать, достойным, то я ничего не имею против.
— По крайней мере из всех тюрем, где я побывал, эта — первая, где подают кофе, — отметил Мэт и шагнул к низенькому столику. Опустившись на разложенные вокруг столика мягкие подушки, он принюхался к восхитительному аромату, шедшему из небольшого медного кофейника. — Честно говоря, вообще впервые вижу в этом мире кофе! Как только уладим все с этим маленьким недоразумением — ну, в смысле, с завоеванием, — нужно будет наладить регулярные закупки.
— Но не собираешься же ты сидеть здесь сложа руки!
— А что я могу поделать? — Мэт выразительно скосил глаза в сторону шелковой стенки шатра и пальцем указала на свое ухо.
Рамон широко раскрыл глаза. Намек он понял — у стен были уши. Он опустился на подушки напротив сына, сунул, руку во внутренний карман своего средневекового дублета и вынул вполне современный блокнот и шариковую ручку.
Мэт усмехнулся:
— Старина-профессор во всей своей красе!
Отец кивнул, указал на ухо и ответил:
— Старые привычки не умирают из-за смены декораций.
Тут он не погрешил против истины: Мэт не мог припомнить случая, чтобы у отца по карманам не была рассована хоть какая-нибудь писанина. Между тем следовало продолжать непринужденную болтовню, дабы те, кто находился по другую сторону шатра, не разволновались и не стали гадать, что за козни задумываются внутри. Отец Мэта, видимо, был того же мнения.
— Я виноват в том, что мы попали сюда, Мэт, — сказал Рамон. — Мне просто невмоготу было слышать эти разговорчики. — С этими словами Рамон передал сыну блокнот.
— Не переживай, — утешил отца Мэт. — Ты опередил меня всего-то на минутку-другую. — Мэт что-то нацарапал в блокноте. — Пойми, я, наверное, постарался бы сказать то же самое, что и ты, но более мягко. Как бы то ни было, это все равно прозвучало бы для них богохульством. Источник христианства и ислама, может быть, один и тот же, но вот в том, как приверженцы этих учений видят мир, есть фундаментальные различия.
Мэт развернул блокнот так, чтобы отец смог прочитать написанное:
Мы все равно попробуем дать деру.
— Фундаментальные, согласен, — кивнул Рамон, взял у Мэта ручку и блокнот и написал ответ. — Но точка зрения этого юноши мне понятна. Он типичный подросток. Считает, что прав он, а все, кто старше его, — неправы. — Рамон передал блокнот и ручку сыну.
В блокноте было написано одно-единственное слово:
Как?Мэт усмехнулся.
— Ага, как у Марка Твена, помнишь? Ему было восемнадцать, и он никак не мог понять, почему его отец настолько глуп, что не может уразуметь, отчего сын стыдится где-то появляться вместе с ним. — Мэт взял ручку и написал:
Для начала испробую кое-какие магические приемчики и выясню, не наложены ли на нас ограничительные заклинания. Если нет — вмиг сделаю так, что мы окажемся за десять миль отсюда.— Да, — ответил Рамон одновременно на устное и на письменное сообщение.
Мэт снова принялся что-то писать в блокноте, а Рамон продолжал беседу.
— Хотя тот же Твен писал о том, что, когда ему стукнуло двадцать два, он поразился тому, сколь многое его старикан усвоил за четыре года.
Мэт развернул страничку блокнота к отцу, соображая при этом, что бы такое сказать в защиту младшего поколения.
— С другой стороны, — нашелся он, — в тех случаях, когда взрослые соглашаются с подростком, он становится уверенным в своей правоте. Что до меня, то я бы отнес случай Тафы на счет классического религиозного фанатизма.
Прочитав написанное Мэтом, Рамон сказал, предварительно написав:
А что, если они связали нас магией?— Религиозный фанатизм? Да, причем подростки, как никто другой, склонны к прямолинейности и узколобости. — Он усмехнулся. — Верные выводы приходят с годами, с опытом.
Мэт написал:
Тогда нам придется перебороть их заклинания.Однако из-за слов, произнесенных отцом вслух, Мэт невольно вспомнил себя семнадцатилетним, восемнадцатилетним, девятнадцатилетним...
— Ты просто слишком долго преподавал в колледжах, — возразил Мэт. — А я всего лишь два года проработал ассистентом и не успел пресытиться.
— Но этого тебе хватило для того, чтобы твои идеалы слегка потускнели? — В глазах отца затеплилось сочувствие. Прочитав написанное Мэтом, он написал в ответ:
На это потребуется время?— Немножко, — отозвался Мэт и пояснил:
— Немножко потускнели. Я обнаружил, что не все студенты так уж обожают учебу.
На этот раз он написал:
Совсем немного. У тебя есть какие-нибудь неотложные дела?— Между тем они все же подумывают о получении степени, — отметил Рамон и написал:
У меня нет, а у тебя?— написал Мэт, а вслух добавил:
Надо подумать,
— В общем, в конце концов я умыл руки. Кстати, мысль неплоха. Время от времени умывать руки — полезно. Кто знает, может, нам ужин принесут.
— Это было бы славно, — согласился Рамон. Мэт налил воду в чашу, поводил над ней рукой и пробормотал:
Пока Мэт произносил стихи, вода потемнела, завертелась... Со дна чаши поднялись пузыри, затем вода успокоилась, стала похожей на стекло, и тогда Мэт негромко проговорил:
Вода, вода, кругом вода!
Куда б ни шел — туда, сюда...
В ушате, в корыте, в лохани,
В реке, в ручейке, в океане,
И в хате, и в царском чертоге,
И в луже простой на дороге.
Ответьте мне, лужи, тотчас,
Кто, что отражается в вас!
На поверхности воды начало появляться изображение. Рамон выпучил глаза...
А теперь, вода, скажи,
Да всю правду расскажи:
И не вздумай ошибиться:
В Бордестанге что творится?
Сначала трехмерная картинка имела довольно-таки хаотичный вид, но затем Рамон понял, что это — вид сверху на Бордестанг и окрестности города, обнятые, словно заботливой рукой, излучиной реки. Между тем рука, казалось, пестрит веснушками, и, приглядевшись повнимательнее, Мэт заключил:
— Корабли! Обгоревшие остовы кораблей! И еще — эти-то смогли бы плыть, у причалов!
— А что это за кольцо вокруг города? — поинтересовался отец.
— Шатры! — мгновенно напрягся Мэт. — И воины! Они мчатся к крепостной стене!
Кавалерия скакала по аллее к высоким городским воротам. За рядами конников на колесах ехала осадная башня, в ее окнах виднелись изготовившиеся к атаке лучники, в дверях стояли копейщики, и помимо копий у них имелись перекидные мостки, которые они намеревались бросить на стену.
— А вон и артиллерия! — воскликнул Мэт, завидев джиннов, сжимавших в руках здоровенные валуны.
Камни полетели в ворота, но на полпути замерли в воздухе и упали на мавританских воинов.
— Молодец Химена! — радостно вскричал Рамон. — Воистину она волшебница!
— Тебе это было известно больше, чем кому бы то ни было, — пошутил Мэт, внимательно глядя на то, как громадные камни становятся прозрачными и тают, превращаясь в тучки. — Их колдуны тоже веников не вяжут, — отметил он.
Мавры упрямо продвигались к стене, невзирая на завесу тумана, образовавшуюся после исчезновения камней. Навстречу врагам устремился град стрел. Стрелы не долетели до цели, развернулись и устремились обратно — к тем, кто их выпустил. Однако, долетев до стены, стрелы успели значительно сбавить скорость, и лучники Бордестанга, изловчившись, схватили их и вновь зарядили ими луки.
— Или мама, или Савл, — пробормотал Мэт. А потом прямо перед маврами взорвалась земля, взметнулось облако птичьего пуха, захватчиков ослепило. Мэт решил, что все они наверняка жутко расчихались и раскашлялись.
А потом ворота открылись, и из них выехал конный отряд, возглавляемый рыцарем в черных латах.
— Сэр Ги! — радостно воскликнул Мэт. — Слава Богу, он явился на помощь!
Схватка у ворот получилась короткой, но яростной. Защитники города наблюдали за схваткой со стены: полуслепые от птичьего пуха, чихая и кашляя, мавры отступали. В последнее решающее мгновение со стены выстрелила небольшая катапульта. Увесистое каменное ядро угодило в осадную башню и снесло ее верхушку. Изображение на воде стало таять в тот миг, когда сэр Ги увел свой отряд обратно в город, и ворота за ним захлопнулись.
Мэт вышел из себя.
— Ублюдок! — вскричал он. — Подлец! Гений! Он повел свое войско в обход, морем! Как только мы скрылись из виду, корабли подплыли к столице по реке! Естественно, он сидит около Пиренеев, вместо того чтобы атаковать Ринальдо!
— Точно! — подхватил Рамон. — Там ведь сейчас только половина его войска, верно? Вторая половина здесь и дожидается, когда войско королевы пересечет Пиренеи!
— Нечего дивиться тому, что гонец от Ринальдо прорвался к нам — в планы Тафы как раз и входило то, что королева отправится на помощь королю Ибирии. Проклятие! Я бы прикончил этого юнца, если бы он не привел меня в восторг своей стратегией! — Мэт взмахнул рукой над чашей. — Мы должны сообщить Алисанде если она уже не попала в засаду!
Изображение замка исчезло, на поверхности воды появилось новое изображение: войско на марше, шагающее по полям, зеленеющим свежими всходами.
Рамон нахмурился.
— Здесь ночь, а их мы видим утром.
— Перед рассветом, — уточнил Мэт. — Свет сероватый и тени еще не легли. Видимо, при передаче изображения небольшая разница во времени все-таки существует. — Указав пальцем на золотоволосую фигурку впереди войска, он воскликнул:
— Алисанда! Она ведет войско и торопится, раз подняла воинов до рассвета!
— С ней все в порядке, — добавил Рамон. — Войско в пути и в засаду не попало.
— Пока, — с горечью проговорил Мэт. — Как же мне передать им весточку?
Мэт задумался. Он искал подходящее заклинание.
— Может быть, это не так уж и актуально? — спросил Рамон. — Они идут к солнцу или от него?
— Отлично придумано! — похвалил отца Мэт и снова, что-то бормоча, провел рукой над поверхностью воды. Само войско стало меньше, теперь взглядом можно было охватить более широкое пространство. Наконец сбоку над горизонтом стало видно золотистое свечение.
— Рассвет! — воскликнул Рамон и тут же вспомнил о стенах, имеющих уши.
Схватив блокнот, он быстро написал:
Они уходят от солнца.— Хвала Небесам! — выдохнул Мэт так тихо, как только мог, взял у отца ручку и написал в блокноте:
Они возвращаются в Бордестанг! Видимо, Савлу каким-то образом удалось сообщить ей о случившемся.Нахмурившись, он приписал:
Алисанда возвращается, чтобы зажать мавританское войско между своей армией и городом. Мне срочно нужно туда.— ответил Рамон сыну в письменной форме и пристально посмотрел — Мэта. Понимал ли он, что его жена уходит оттуда, где сейчас находится он и предоставляет его самому себе? Если Мэт это и понимал, похоже, это его сейчас не волновало, да и не время сейчас было заводить такой разговор.
Наверное,
Вслух же Рамон сказал:
— Нужно понять, насколько ты полезен здесь, сынок. У тебя появились задатки дипломата, о которых я и не предполагал. Очень может быть, что тебе удастся укоротить эту войну тем, что ты останешься здесь, что ты будешь думать и говорить. Вдруг тебе вообще удастся положить войне конец.
При этом в блокноте Рамон написал:
Оставайся.— С трудом верится, что от меня тут будет толк, — покачал головой Мэт.
Однако предложение отца не лишено было смысла: если бы ему удалось доказать Тафе, какие силы стоят за вторжением мавров в Ибирию и Меровенс, он мог бы добиться мира, и к тому времени, когда он вернулся бы в Бордестанг, глядишь, Алисанде и вовсе не пришлось бы вступать в бой.
Партизаны,— написал Рамон в блокноте. Мэт угрюмо кивнул. Если дипломатия провалится, он мог бы организовать движение сопротивления. В конце концов, у него в роду уже есть один испанский партизан.
— Сидя в этом шатре, мы ничего не добьемся.
— А какой у нас выбор? — спросил Рамон, но его глаза уже весело сверкали.
Мэт вздохнул. Давно пора. Он и так слишком долго тянул. Встав, Мэт пошел по кругу вблизи стенок шатра, бормоча под нос:
Мэт коснулся рукой шелковой стенки, и по его пальцам ударила яркая искра.
Десяток стражников у входа,
Но, может, все-таки свобода
Нас ждет за стенами шатра?
Хотелось б смыться до утра...
Раздался треск, похожий на чирканье зажигалкой. Мэт обжегся, сжал обожженные пальцы другой рукой, скривился. Отец бросился к нему, протянул руку, предлагая растереть больное место, но Мэт отрицательно покачал головой. Делать нечего нужно ждать, пока пройдет боль.
— Статическое электричество? — высказал предположение Рамон.
Мэт раздраженно мотнул головой. Рамон приложил руку к уху и указал на стенку шатра. Мэт понял его. Нужно было говорить о чем угодно, лишь бы стражников не заинтересовало, отчего это они так внезапно умолкли.
— Эти стены просто пропитаны магией, папа.
— Ясно, — кивнул Рамон. — Значит, она проявляется в виде выбросов энергии?
— Может проявляться, — ответил Мэт. Боль мало-помалу утихала. — Не забывай, тот колдун, который наложил заклятие на эти стены, понятия не имеет об электричестве. Скорее всего он сотворил некое подобие молнии.
— То есть «небесного огня», да? — Рамон понимающе кивнул. — Но ведь его можно, так сказать, заземлить?
Мэт с радостью отметил, что их диалог был совершенно непонятен стражникам и звучал как сущая галиматья даже в том случае, если кто-то из них знал язык Меровенса. А для себя Мэт решил, что мысль о заземлении недурна и что в следующий раз не стоит подвергать себя риску.
— Кто знает? А вдруг электрический заряд всякий раз обновляется? А если нет, то все равно можно преспокойненько взлететь на воздух. — Он поднял руку. — Жаль, нельзя сказать как-нибудь покрепче, упомянуть чью-то бабушку — здесь, в этом мире, это слово на букву «ч» лучше не произносить.
— Понятно... — задумчиво протянул Рамон, отошел к столу, нацарапал на страничке блокнота вопросительный знак и вздохнул:
— Мне еще немного нужно узнать о физических явлениях в этом мире.
— Ну... — протянул Мэт. — У мавров уже есть алгебра, так что, возможно, они нас опередили.
Вообще-то Мэт так не думал. Лучше всего соотношение сил в этом мире передавалось не уравнениями, а стихами. Взяв ручку, он написал:
Попробую прочесть транспортированный стишок. Приготовься.Взяв отца за руку, Мэт заговорил нараспев:
Отец встревоженно глянул на сына. Но опоздал. Все вокруг завертелось в бешеном вихре... и застыло. Мэт упал на столик, Рамон повалился спиной на подушки. У Мэта жутко кружилась голова, но он, совладав с собой, бросился к отцу. Рамон сел. Он явно еще плохо ориентировался, но у Мэта вырвался вздох облегчения.
Мы не за решеткой, в темнице сырой,
Не в башне высокой, не в черной дыре —
B тюрьме комфортабельной, теплой, сухой —
В роскошном из серого шелка шатре.
Но нас не прельщает подушек гора,
И крикнуть охота:
«Пора, брат, пора!»
Томиться мы далее тут не хотим,
Давай поднатужимся — и улетим!
— Дай-ка я угадаю, — проворчал Рамон, придя в себя. — Вероятно, наши тюремщики и такую возможность предусмотрели?
— Либо предусмотрели, либо глаз с нас не спускают. — Мэт задумался: уж не переодетый ли колдун — один из стражников? А кто живет в соседнем шатре? Тоже вопрос.
Отец кивнул и взял ручку.
Позови Лакшми,— написал он в блокноте.
Мэт выпучил глаза. Его охватил страх — и страх этот уж никак не был связан ни с произнесением контрзаклинаний, ни с подслушивающими вражескими колдунами.
Мэт весьма выразительно затряс головой.
Отец облегченно вздохнул и тихонечко запел:
Мэт продолжал мотать головой, но тут посередине шатра завертелся маленький смерчик. Смерчик гудел и вырастал на глазах. Достигнув высоты пять с половиной футов, гул смерча превратился в хрипловатое контральто и вопросил:
Лакшми дорогая, подруга моя?
Унес тебя ветер в чужие края...
О, где же ты бродить?
Скажу не тая:
Нужна дозарезу нам помощь твоя!
— С какой стати мне являться к людям, которые меня отвергли?
— Ну... к примеру, чтобы отблагодарить их, — совершенно невинно отозвался Рамон.
Смерч начал менять, очертания, съеживаться, в нем проступили контуры, при виде которых Мэт бы непременно сладострастно взвыл, не знай он, какой разрушительный потенциал за этими контурами таится.
— Отблагодарить? — возмущенно вопросил голос. — Я вас уже дважды отблагодарила! Я пощадила вас, я прогнала более слабого джинна и отнесла вас к махди! Мне, что же, вас десять раз благодарить нужно?
— Но мы тебе оказали очень большую услугу, — напомнил джинне Рамон. — Но если тебе так уж трудно ответить добром на добро, тогда я молю тебя, сделай это ради дружбы.
— Ради дружбы? — Смерч окончательно утихомирился, осел, и Лакшми шагнула к Рамону. Бросив попутно взгляд на Мэта, она смерила его глазами с головы до ног.
Мэту показалось, что он слышит мысли джинны: «Если мне не достался сынок, может, папочка сойдет?» Джинна развернулась к Рамону и промурлыкала:
— Какие доказательства дружбы ты можешь предложить мне?
— О, только те, о которых прошу сам! — воскликнул Рамон. — Я готов помочь, когда тебе будет грозить беда — и я, и мой сын, как только сумеем! — Рамон шагнул к джинне, и Мэт был готов поклясться: в глазах отца горел игривый огонек.
— Беда? Мне? — игривым полушепотом проговорила джинна и приблизилась почти вплотную к Рамону. — Только в этом случае ты готов помочь мне?
— Увы, боюсь, что так, — вздохнул Рамон, хотя мимика его говорила обратное. — Ну разве что еще я готов разделить твое общество, когда тебе будет одиноко.
— Джинны вообще-то живут одиноко, — проворковала Лакшми, — но бывают времена, когда нам хочется, чтобы кто-то был рядом.
— Мне это очень знакомо, — кивнул Рамон. — Но было бы нечестно с моей стороны предлагать тебе то, что я уже некогда предложил другой. Между тем дружба — не такое уж скромное подношение.
На миг Лакшми озарилась гневом — в буквальном смысле! Крошечные языки пламени вспыхнули над ее бровями, плечами, грудями. Мэт в панике прошептал мощнейшее заклинание против злых духов.
— Все мужчины во все времена тянутся к красоте, чудесной, волшебной красоте, — пробормотал Рамон.
Пламя гнева тут же угасло, Лакшми насмешливо улыбнулась.
— О да, вот только такая красота у тебя уже есть, верно? И все же от дружбы не так легко отказаться. Надеюсь, твоя жена примет меня так же любезно, как ты. А теперь довольно, о ты, Обещающий-Невыполнимые-Услуги! Чего ты хочешь от меня?
С этими словами она одарила Мэта таким похотливым взглядом, что все его мужские гормоны взвыли, словно волки на луну. Правда, их вою ответили колокола тревоги, вовсю забившие в его голове.
Рамон поспешно проговорил:
— О, нам нужна сущая безделица. Вынеси нас из этой шелковой тюрьмы, и все.
Лакшми, нахмурив брови, повернула голову к Рамону. Мэт облегченно выдохнул. Джинна фыркнула.
— Два могущественных чародея не могут выбраться из шелкового шатра? Значит, здесь есть нечто такое, чего не увидишь глазами смертных... — Она внимательно осмотрела стены шатра. Глаза ее полыхнули загадочным светом. Затем свет угас и она объявила:
— Сильнейшими чарами пропитана сама ткань этого шатра.
— Какие чары могут смутить принцессу джиннов? — заискивающе вопросил Рамон.
— Нет таких чар, — рассеянно отозвалась Лакшми, крепко схватила обоих мужчин за руки, и шатер бешено завертелся вокруг них.
Глава 18
Лакшми прижала обоих мужчин к животу. То ли они уменьшались, то ли Лакшми увеличивалась, хотя это навряд ли, иначе она бы прорвала головой крышу шатра. А шатер вертелся вокруг них все быстрее и быстрее, и наконец все слилось в серый туман, и Мэту пришлось вступить в борьбу с собственным желудком. Потом туман поредел, все потемнело, на темном фоне появились ярко-желтые полосы, затем они расплылись, и желудок Мэта дал ему понять, что скорость вращения упала. Джинна-торнадо вращалась все медленнее и медленнее, световые полосы сжались до размеров точек, точки проносились мимо... медленнее, еще медленнее, и наконец остановились, застыли. Лакшми отпустила своих «пассажиров». Они сделали несколько нетвердых шагов. Мэт уцепился за отца, они прижались друг к другу и постояли, пока не обрели равновесие и не увидели, что лагерь махди лежит внизу — тысячи походных костров напоминали отражение звездного неба. Мэт понял: они стоят на вершине невысокого холма. Его охватило чувство облегчения, навалилась слабость, Мэт с трудом держался на ногах. Ему удалось выдавить:
— С-спасибо... принцесса Лакшми.
— О да, тысячу раз спасибо тебе, о жемчужина джиннов! — сказал Рамон. Его голос тоже слегка дрожал.
— Рада была помочь вам, — отозвалась Лакшми, пренебрежительно фыркнув. — В конце концов, я не обязана делать то, что не приносит мне радости. Ты сам освободил меня, чародей, и теперь я вольна лететь куда хочу... или не хочу!
Мэт не отрывал глаз от джинны. Ее силуэт слабо мерцал на фоне звездного неба. Вот она снова начала вращаться — быстрее, быстрее, еще быстрее, начала растворяться в воздухе и...
Тут уж Мэт опустился на землю, испытывая подлинное облегчение.
— Танталовы муки... — простонал Мэт. — Ну и испытаньице!
— Когда ты учился в университете, — заметил Рамон все еще дрожащим голосом, — ты к подобным вещам относился легче.
Мэт глубоко вдохнул и посмотрел на отца снизу вверх.
— Честно говоря, папа, ты меня изумляешь.
— Не думал, что у твоего старика еще есть порох в пороховницах, а?
— Не знал, что ты умеешь играть в футбол, — усмехнулся Мэт. — Но откуда-то ты точно знаешь, как принимать пас!
— Это просто навык. Стоит его однажды освоить, а потом очень легко вспоминается, — отозвался Рамон и встревоженно нахмурился. — Надеюсь, ты не считаешь, что я изменял маме, Мэтью?
— Ну... — уклончиво протянул Мэт.
— Не сомневайся, не изменял, — заверил отец сына. — Мужчины ничего не могут с собой поделать — к хорошеньким женщинам их тянет всегда, но зато с этой тягой можно бороться, ее можно сдерживать.
Мэт кивнул.
— Мужчина может сказать «нет», но при этом так легко обидеть женщину отказом.
— А, вижу, ты меня понял! — радостно кивнул Рамон. — Женщина легче примет твой отказ, если ты объяснишь ей, что тебе жутко бы не хотелось ей отказывать, но ты обязан хранить верность жене.
— Или своим принципам, — кое-что припомнив, добавил Мэт.
Лицо Рамона озарилось улыбкой.
— Да, ты ведь тоже преподавал младшекурсникам, верно? Женщин, которые бы не ценили верность, очень немного, Мэтью, потому что, когда они находят своих возлюбленных, им хочется от них именно верности.
Мэт кивнул.
— Тебе, наверное, было в этом смысле труднее, пока ты не встретил маму.
Отец молчал довольно долго, и Мэт встревожился.
— Я могу говорить только за себя, — наконец проговорил Рамон. — Но некоторые мои знакомые признавались мне, что с ними все было наоборот. Но что касается меня, то я для себя установил: когда живешь с красивой женщиной, другие женщины кажутся тебе еще более удивительными, еще более привлекательными.
— И тогда ты их еще больше желаешь? — спросил Мэт. Во рту у него пересохло.
— Да нет, нет, — откровенно признался Рамон. — Восхищаться другими женщинами меня побуждает чисто эстетическое чувство, но при этом я еще сильнее желаю мою Химену. — Отец развернулся и посмотрел Мэту прямо в глаза. — В этом есть смысл?
— С-спасибо... принцесса Лакшми.
— О да, тысячу раз спасибо тебе, о жемчужина джиннов! — сказал Рамон. Его голос тоже слегка дрожал.
— Рада была помочь вам, — отозвалась Лакшми, пренебрежительно фыркнув. — В конце концов, я не обязана делать то, что не приносит мне радости. Ты сам освободил меня, чародей, и теперь я вольна лететь куда хочу... или не хочу!
Мэт не отрывал глаз от джинны. Ее силуэт слабо мерцал на фоне звездного неба. Вот она снова начала вращаться — быстрее, быстрее, еще быстрее, начала растворяться в воздухе и...
Тут уж Мэт опустился на землю, испытывая подлинное облегчение.
— Танталовы муки... — простонал Мэт. — Ну и испытаньице!
— Когда ты учился в университете, — заметил Рамон все еще дрожащим голосом, — ты к подобным вещам относился легче.
Мэт глубоко вдохнул и посмотрел на отца снизу вверх.
— Честно говоря, папа, ты меня изумляешь.
— Не думал, что у твоего старика еще есть порох в пороховницах, а?
— Не знал, что ты умеешь играть в футбол, — усмехнулся Мэт. — Но откуда-то ты точно знаешь, как принимать пас!
— Это просто навык. Стоит его однажды освоить, а потом очень легко вспоминается, — отозвался Рамон и встревоженно нахмурился. — Надеюсь, ты не считаешь, что я изменял маме, Мэтью?
— Ну... — уклончиво протянул Мэт.
— Не сомневайся, не изменял, — заверил отец сына. — Мужчины ничего не могут с собой поделать — к хорошеньким женщинам их тянет всегда, но зато с этой тягой можно бороться, ее можно сдерживать.
Мэт кивнул.
— Мужчина может сказать «нет», но при этом так легко обидеть женщину отказом.
— А, вижу, ты меня понял! — радостно кивнул Рамон. — Женщина легче примет твой отказ, если ты объяснишь ей, что тебе жутко бы не хотелось ей отказывать, но ты обязан хранить верность жене.
— Или своим принципам, — кое-что припомнив, добавил Мэт.
Лицо Рамона озарилось улыбкой.
— Да, ты ведь тоже преподавал младшекурсникам, верно? Женщин, которые бы не ценили верность, очень немного, Мэтью, потому что, когда они находят своих возлюбленных, им хочется от них именно верности.
Мэт кивнул.
— Тебе, наверное, было в этом смысле труднее, пока ты не встретил маму.
Отец молчал довольно долго, и Мэт встревожился.
— Я могу говорить только за себя, — наконец проговорил Рамон. — Но некоторые мои знакомые признавались мне, что с ними все было наоборот. Но что касается меня, то я для себя установил: когда живешь с красивой женщиной, другие женщины кажутся тебе еще более удивительными, еще более привлекательными.
— И тогда ты их еще больше желаешь? — спросил Мэт. Во рту у него пересохло.
— Да нет, нет, — откровенно признался Рамон. — Восхищаться другими женщинами меня побуждает чисто эстетическое чувство, но при этом я еще сильнее желаю мою Химену. — Отец развернулся и посмотрел Мэту прямо в глаза. — В этом есть смысл?