— Мы не берем плату за лечение, — промолвила она, сформулировав тем самым второе правило нашего Ордена.
   Фермер поблагодарил их и убрался восвояси. Однако на следующий день явилась его дочь с подарком — молодым петушком. Девушка принялась расспрашивать о методах лечения. Клотильда преподала ей основы учения и с удивлением обнаружила у нее настоящий талант. Девушка снова объявилась на следующей неделе и привела фермера с хворой свиньей. Теперь уже Клотильда вылечила животное и вновь отказалась от платы.
   — Может быть, однажды мы по-соседски попросим тебя о помощи, — сказала она.
   Фермер ошарашено поглядел на целительницу и пробормотал, что она может рассчитывать на любую помощь, какая понадобится. Он оказался хозяином своего слова и после окончания сенокоса появился в сопровождении дюжины соседей. Они принесли с собой молотки и пилы и принялись отстраивать новую крепкую хижину, в которой можно не опасаться волков.
   Женщины с благодарностью приняли помощь — так завязалась дружба с местными фермерами. Поток больных животных не иссякал, целительницы постоянно лечили их, расширяя и совершенствуя свои познания.
   Так же неуклонно росли стены новой хижины стараниями строителей, которые проводили здесь довольно много времени. Были они и в тот день, когда из ближайшей деревни привезли женщину, умиравшую от лихорадки. Клотильда поспешила навстречу, ругая родственников за то, что они везли такую тяжелую больную: ведь можно было вызвать ее или Мэрил (крестьяне выглядели очень удивленными, слыша такие речи). Затем Клотильда возложила руку на женщину, чтобы прочувствовать степень тяжести ее болезни. Она была вынуждена признать, что родственники оказались правы: любое промедление грозило женщине смертью. Клотильда начала лечение и старалась изо всех сил. По окончании сеанса женщине стало легче, но полностью лихорадка не прошла, так что пришлось позвать на помощь Мэрил.
   Они вдвоем попытались справиться с болезнью, но, увы, это не удалось. Тогда фермерская дочь, которая неоднократно приходила к Клотильде, преклонила колени, чтобы помочь учительнице. Однако та отвела ее в сторону и стала объяснять: если девушка сейчас обнаружит свой талант целительницы перед односельчанами, то, скорее всего, они вышвырнут ее из деревни как ведьму. Девушка ненадолго задумалась и сказала, что чувствует веление Господа поступать именно так, тем более что в деревне ее ничто не держит. Таким образом, они приступили к лечению уже втроем, и женщина через два дня ушла домой вполне здоровая. Однако после этого случая фермер начал побаиваться дочери и не стал спорить, когда она заявила, что хочет остаться с целительницами. Несмотря на это, он каждую неделю приходил с продуктами для женщин, помогал со строительством и ремонтом, а вскоре девушка узнала от одного из больных, что благодаря ей отец стал очень уважаемым в деревне человеком и не упускает случая похвастаться на людях своей дочерью.
 
   — Итак, все больше больных стало приходить к целительницам?
   — Да, больше и больше, пока не настал такой день, когда едва ли не каждый побывал на их пороге.
   — Но если в деревне так уважали человека только за то, что его дочь стала целительницей, неужели другие не захотели присоединиться к ним?
   — Были такие, кто хотел остаться с целительницами, но таким пришлось бы отказаться от своего дома и семьи.
   Кроме того, к ним приходили девушки, забеременевшие вне брака и желавшие «исцелиться» от своих детей. Клотильда давала им резкую отповедь, говоря, что она призвана спасать жизни, а не губить. Ей удалось убедить одну девушку рожать при условии, что она, Клотильда, оставит ребенка у себя. Эта горе-мамаша поселилась с целительницами и прожила там до момента рождения ребенка. После чего вернулась в свою деревню, рассказывая налево и направо, что, как выяснилось, она не готова, отказаться от радостей супружества и материнства во имя самоотверженного труда целительницы. Но и она в последующие года часто бывала в обители, принося еду и наблюдая, как подрастает ее малышка.
   — Я думаю, она была не одинока в своем решении.
   А их дети, вырастая, тоже становились служительницами Ордена?
   — Кто как. Дочь Мэрил решила остаться и со временем стала одной из самых могущественных целительниц. Ее звали Мойра, и Клотильда назначила ее своей преемницей. Девушка должна была стать во главе Ордена после смерти Клотильды.
   — Значит, монах так и не вернулся на веку Клотильды?
   — Он ведь и не обещал, — настоятельница покачала головой. — Только сказал, что постарается. Мойра была уже в годах, когда он пришел. К тому времени обитель обзавелась стенами и воротами, да и все здания, что мы видим сейчас, уже были отстроены. Так вот, монах постучал у ворот и попросил приюта на ночь. Его разместили в домике для гостей, где Мойра и навестила его в сопровождении двух женщин (они все еще не воспринимали себя как монахинь). Гость сказал, что их монастырь — просто чудо, и попросил показать ему больницу. Они были рады выполнить его просьбу и провели его к одному парню с лихорадкой. На самом деле он был оборотнем, и его заболевание требовало очень интенсивного лечения…
   — Оборотень? Вы лечите подобные случаи?
   — Да, в том случае, если человек обращается в волка, — ответила мать настоятельница. — Но не тогда, когда человек уже полностью сменил свой внешний вид.
   Мы можем помочь, если он только начал вести себя, подобно волку, фактически — это еще не настоящие волки, а, скорее, жертвы болезни, которая приводит их к водобоязни и заставляет нападать на все, что движется.
 
   Монах наблюдал за лечением и восхищался. На следующее утро он отслужил мессу для всех женщин, а перед уходом дал Мойре диковинную шкатулочку. Она была плоской, длинной и выполнена из непонятного материала — не дерево и не металл. Это чудо укладывалось в другую шкатулку.
   — Нажми здесь и здесь, — сказал монах Мойре, — и ты услышишь голос, который поведает тебе о чудесах медицины.
   Мойра молчала, не зная, что сказать на это. Но монах с улыбкой протянул свой подарок.
   — Это называется кассета, и она будет символом вашего Ордена, потому что с нынешнего дня вы будете Орденом Кассет.
   Мойре удалось выдавить из себя улыбку, которая замерла прежде, чем она обрела голос:
   — Благодарю вас, отец…
   Она никак не могла собраться с духом сказать монаху, что не ему решать, как им называться. Оно и к лучшему, ведь Мойра продолжала напряженно размышлять, пытаясь постигнуть смысл этого посещения. Пока она билась над странным сочетанием кажущегося высокомерия вкупе со скромными манерами гостя, он скрылся в лесу.
   Мойра вздохнула, тряхнула головой и отправилась в церковь, где под влиянием Божественной Благодати ей легче было бы прийти в себя после ознакомления с подарком гостя. Она проделала все, как научил ее монах, и — подумать только! Волшебная шкатулочка открыла ей, что именно разлаживается в мозгах безумца и каковы пути лечения этого недуга. Теперь Мойра знала, что означает странное слово «кассета». Это сокращение от старинного «casse tete» — в переводе «проломленная голова».
 
   У Гвен на этот счет было собственное мнение, но она решила не высказывать его вслух.
   — Значит, это действительно был монах из монастыря, который, очевидно, прослышал о сестрах из обители и принес именно то, что было необходимо для успешного выполнения их миссии.
   — Может быть, может быть, — улыбнулась мать настоятельница. — Хотя, поверьте, Мойра испытала настоящее потрясение, подняв глаза и взглянув на портрет монаха, который много лет тому назад спас ей жизнь.
   Портрет, выполненный ее матерью, несомненно, изображал их ночного гостя.
   Гвен пошла вперед, обдумывая услышанное. Да, определенно, когда все здесь будет закончено, и она вылечит исковерканное сознание Финистер, надо будет отправиться в монастырь и запросить себе привилегии историка.
   Сейчас же она только взглянула на мать настоятельницу и спросила:
   — Могу я прослушать эту кассету?
   — Конечно же. Но сперва, я думаю, нам следует посетить больницу. Там есть пациент, который, надеюсь, вас заинтересует. Он требует неотложного лечения, медлить никак нельзя.
   — И не надо, конечно же. Но что это за пациент, который, по-вашему, будет мне интересен, мать… сестра Теста?
   — Оборотень, — ответила мать настоятельница. — Случай, как раз похожий на тот, что мы обсуждали ранее.
 
   — Ну достаточно. Можешь отдыхать, — произнес Джеффри с королевской снисходительностью.
   Грегори, покрасневший и задыхающийся, привалился к ближайшему стволу дерева. Против обыкновения, он был без рубахи, и по контрасту с лицом его грудь, руки и ноги выглядели болезненно бледными.
   — Для чего нужен этот дурацкий ритуал, если мы наращиваем мне мышцы телекинезом, — судорожно хватая воздух, спросил он.
   — Потому что мало создать мощные мышцы — надо тренировать их. Ведь новая мускулатура меняет твой баланс, количество усилий, потребное для каждого действия, временные затраты и скорость движений, — начал объяснять Джеффри. — Многие подростки выглядят неуклюжими в период бурного роста, когда они стремительно вытягиваются, подобно молодому ивняку. Удлинившиеся конечности и прибывающие силы меняют внешний облик. Но они могут месяцами отрабатывать координацию движений, ты же лишен такой роскоши. Тебе необходимо настраивать свою систему координации быстро, но все же не в одночасье. Это одна из причин, почему ты обязательно должен тренироваться после каждого сеанса наращивания твоих мускулов.
   — Одна? — поперхнулся Грегори. — А еще почему?
   — Потому что необходимо также настраивать сами мышцы по мере их роста. Затем, ты должен тренировать выносливость, а уж это дается только практикой, а не количеством мускулов. Ведь тебе еще надо отрегулировать дыхание и научиться переключать потоки энергии.
   — Но я не воитель, — запротестовал Грегори. — Для чего мне выносливость, если я собираюсь любить даму?
   Джеффри окинул брата долгим взглядом, взвешивая его слова, но затем решил проигнорировать их.
   — Поверь мне, с этой девчонкой тебе понадобится вся стойкость, какая найдется. Ну, теперь перейдем к гимнастическим упражнениям! Сначала — да здравствует Солнце! Правая ступня на левое колено! Держи равновесие! Руки прямо! А теперь медленно сгибайся в поясе!
   Где-то справа с неясным бормотанием заворочалась Морага, ее веки задрожали. Корделия бросила на девушку встревоженный взгляд и прозондировала ее сознание. Она обнаружила, что Морага близко подошла к опасной границе, за которой кончается забытье. Мягким, убаюкивающим движением мысли Корделия замедлила темп и ритм дыхания своей подопечной, выключила синапс. Морага снова погрузилась в сон и вернулась к своим грезам.
   Проследовав за ней, Корделия увидела достаточно, чтоб содрогнуться, прежде чем переключить свое внимание.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Сестра Патерна Теста провела Гвен монастырским двором к длинному низкому зданию со множеством окон, два из которых были зарешечены. Это слегка удивило посетительницу. Впрочем, вскоре все объяснилось. Они вошли в здание и проследовали мимо ряда коек с соломенными матрасами. На многих лежали больные, неожиданно бодрые с виду. Этому способствовала окружающая обстановка: комната, сама по себе обставленная довольно сурово, украшенная лишь несколькими картинами религиозного содержания, была, тем не менее, залита ароматом цветов и солнечным светом, отражавшимся от светло-кремовых стен. Женщины пересекли комнату и оказались перед крепкой дубовой дверью, забранной двойной решеткой. Вход охранялся двумя монахинями, которые перебирали четки и беззвучно шептали молитвы. Глаза их, однако, зорко следили за всем, что происходило вокруг. Они поднялись навстречу матери настоятельнице и склонили головы в приветствии.
   — Добрый день, сестра Патерна Теста.
   — День добрый, сестры. Нам надо войти посмотреть оборотня.
   Очевидно, монахиню ждали. Женщины одновременно кивнули и принялись отпирать двери. Они отомкнули замки на решетке и прошли в короткий коридорчик, где находились еще четыре двери с наружными запорами. Одна из сестер прошла к самой дальней из них, заглянула в зарешеченное оконце, а затем отперла дверь и отступила в сторону. Внутри, по обе стороны узкой, пропахшей потом койки, сидели два крепких крестьянских парня. Еще один человек лежал, накрепко привязанный множеством веревок — если только это можно было назвать человеком! Его лицо заросло буйной, нечесаной шерстью, красные, воспаленные глаза светились яростью, изо рта непрерывно шла пена. Выражение ненависти и злобы на этом лице просто ужасало. Руки, привязанные по обеим сторонам койки, имели непомерно отросшие, загнутые на манер когтей и заостренные ногти. Туника, грязная и изорванная, почти не прикрывала тело. Увидев входящих женщин, он в бешенстве взвыл и рванулся к ним. Оба охранника напряглись и шагнули к чудовищу, один из них помахивал дубинкой. Однако сестра Патерна движением руки остановила их и подошла поближе к постели больного. Гвен последовала за ней, дивясь смелости монахини.
   — Взгляните, миледи, этого несчастного привезли сегодня утром двое парней, что вы видите, да еще четверо им помогало, — сестра Патерна говорила так спокойно, как будто обсуждала достоинства куска говядины. — Он был связан крепкими веревками по рукам и ногам. Но даже при этом понадобилось шестеро мужчин, чтоб доставить сюда этого несчастного. Он просто чудовищно силен.
   — Разве он не опасен, сестра Патерна? — спросила Гвен.
   — Ужасно опасен. И дело не только в том, что он мог бы разорвать нас на куски, если б добрался. Но оборотень чувствует наслаждение, кусая других людей и передавая им свою болезнь. Ту болезнь, что привела его в столь плачевное состояние.
   — Его укусил волк, — вмешался один из парней, — злобный волк с пеной на морде.
   — Вы сами видели это?
   — Нет, матушка, но ведь всем известно, как становятся оборотнями.
   Мать настоятельница бросила красноречивый взгляд на Гвен, как бы желая сказать, что уж они-то с ней знают: виновниками болезни бывают не только волки, но и зайцы, и белки, и прочие лесные животные.
   — Но у нас есть средства защиты, — сестра Патерна шагнула к маленькому столику у стены.
   Она плеснула в чашу воды из кувшина, и человек на койке отпрянул с яростным воем.
   — От жажды он почти обезумел, — пояснила монахиня, — но один только вид воды вызывает такие болезненные сокращения глотки, что несчастный впадает в ужас.
   — Водобоязнь, — вздохнула Гвен.
   Она была достаточно знакома с современной медициной, чтоб распознать симптомы.
   — Да, эту болезнь часто так называют, — согласилась мать настоятельница. — Однако далеко не все подвержены подобному страху — лишь некоторые.
   — И как вы это лечите?
   — Болезнь вызывается возбудителями — мельчайшими прожорливыми созданиями, о которых я уже говорила. Они и сами похожи на маленьких, незримых волков. У нас есть выбор: либо уничтожить врагов, либо изменить их природу. А еще у нас есть помощники — сторожевые псы человеческого тела, что без устали сражаются с болезнью. Наша задача — помочь телу порождать как можно больше этих помощников.
   Сестра Патерна осторожно обошла изголовье кровати, придвинула к себе деревянный стул с прямой спинкой и села. Оборотень с воем стал выворачиваться из веревок, пытаясь дотянуться до монахини.
   — Очень прискорбно, — сказала настоятельница, — но мы вынуждены прикасаться к больному (бедняга, кстати сказать, этого не выносит). Надо глядеть в оба, чтоб он не исхитрился укусить вас.
   Она очень аккуратно прикоснулась кончиком пальца ко взмокшему лбу человека. Тот изогнулся всем телом и запрокинул голову, пытаясь схватить чужую руку. Но женщина, не отрывая пальца, повторяла все его дерганые движения, лицо ее было застывшим и сосредоточенным. Постепенно этот безумный поединок стал замедляться, веки мужчины потяжелели и окончательно сомкнулись. Сестра Патерна, нахмурила брови и оставалась все так же сосредоточенна, пока дыхание больного не стало спокойным и глубоким. Тогда она с улыбкой откинулась на спинку стула.
   — Мне пришлось усыпить его, — пояснила она Гвен. — Это — вынужденная мера предосторожности. Она облегчит мне долгую работу, которую предстоит совершить в крови больного. Не хотите ли присоединиться, леди Гвендолен? Так вы лучше сможете познакомиться с нашими методами лечения.
   Гвен с радостью приняла приглашение. Она обошла сзади кровать, и один из охранников поспешно подтолкнул к ней еще один стул. С улыбкой поблагодарив его, Гвен уселась, положила руку на голову «оборотня» и сконцентрировалась на тех манипуляциях, что производила монахиня внутри больного. Внезапно комната исчезла, а внутренности мужчины, казалось, выросли и открылись для обозрения. Сестра Патерна сосредоточила свое внимание на гноящейся ране, где-то пониже лодыжки (Гвен машинально отметила, что рана располагается слишком низко для волчьего укуса). Дальше действия разворачивались следующим образом: по команде монахини больное место стало увеличиваться в размерах и вскоре заполнило все поле зрения. Какое-то время Гвен могла разглядеть лишь трубы артерий, затем — только кровь, текущую внутри них. Наконец ее взору открылось то, что на самом деле видеть она не могла — сами микроорганизмы, носители инфекции, а также целую армию белых кровяных телец, ведущую боевые действия против захватчиков.
   Белые тельца стали стремительно размножаться.
   Гвен с удивлением наблюдала, как мать настоятельница заставляет их расщепляться, расти и вновь расщепляться. Этот процесс шел до тех пор, пока их количество многократно не превысило число возбудителей болезни, вторгшихся в организм. Дальше произошло нечто и вовсе невероятное: сами болезнетворные частицы начали видоизменяться, они обезвоживались и усыхали. Сестра Патерна удаляла жидкость, которую они выделяли, а белые кровяные тельца всей кучей накидывались и поглощали то, что оставалось от врагов.
   Конечно же, это было только начало. Возбудители болезни распространились по всему телу мужчины, поэтому монахине пришлось проследовать по основным артериям до сердца, затем сконцентрировать свое сознание в том месте, куда неизменно поступала циркулирующая кровь, и уничтожать микробы, как только они достигнут желудочка сердца.
   Наконец работа была закончена, организм очищен от разлагающего действия инфекции. Мать настоятельница со вздохом облегчения позволила своему сознанию покинуть тело пациента. Гвен, соответственно, последовала за ней, дивясь уровню, на котором работала монахиня. Она подняла взгляд и увидела, что тени удлинились, и лучи солнца, проникающие в комнату, окрасились в розовый цвет заката.
   — Это было поразительно, сестра Патерна, — обернулась она к настоятельнице.
   — Благодарствую, — устало улыбнулась та. — Хотя, скорее, здесь поражает объем работы, а не ее суть.
   Оба крестьянских парня с недоверием глазели на своего товарища.
   — Он действительно исцелен, матушка?
   — Будет жить, — ответила настоятельница, — но его мозг по-прежнему заражен гневом и ненавистью. Понадобится время, чтобы вывести эти яды, а мне придется вновь научить его мыслить как мыслит здоровый человек.
   — Вроде как человек, — тихо сказал крестьянин. — Это чудо, матушка.
   — Ничего подобного! — с возмущением возразила монахиня. — Это всего-навсего работа целителя-телепата.
   Никакой магии или тем более чудес! Чудеса творит только Всемогущий Бог, а я не настолько безгрешна, чтоб служить проводником Милости Господней.
   В ответном взгляде обоих парней можно было прочесть несогласие, но они не стали спорить. Мать настоятельница со вздохом обратилась к Гвен:
   — Нас ждут к вечерней трапезе, леди Гэллоугласс.
   Не угодно ли пройти?
   — Да, сестра, с большим удовольствием.
   Когда они вышли из здания больницы, Гвен спросила:
   — А почему они зовут вас «матушкой», ведь вы отвергаете сан?
   — Простые люди не очень сведущи в таких тонкостях, леди Гэллоугласс. Если запретить им это — они будут считать, что у здешнего Ордена нет главы. Кроме того, людям свойственно уважать тех, кто не стремится угнетать их. Я бы предпочла, чтоб они называли меня так же, как и вы — сестра Патерна. Мы не раз уже спорили по этому поводу, они всегда соглашаются со мной, но затем снова делают по-своему и называют меня «матушкой», — она поглядела на серп восходящей луны. — Хорошо бы сегодня пораньше лечь спать. Завтра будет долгий день.
 
   И впрямь, весь следующий день был посвящен работе. Мать настоятельница начала рано утром, сделала лишь двухчасовой перерыв в середине дня для обеда и отдыха, а затем снова до вечера трудилась в больнице, погрузившись в недра сознания давешнего больного.
   Гвен следила за ее манипуляциями в благоговейном молчании. Она наблюдала, как монахиня активизировала создание новых клеток мозга, призванных заменить те, что были повреждены болезнью. Кроме того, сестра Теста повысила сопротивление во множестве одних синапсов, одновременно снизив нервные пороги в других. К вечеру она внедрилась в спящий мозг, чтобы изгнать воспоминания об атаке, противопоставив им образы святых — живых символов прощения и неустрашимости. Затем она показала его подсознанию и другие образы, воплощающие милосердие и сострадание.
   .Таким образом монахиня заново обучала несчастного тому, что значит быть человеком.
   Когда они снова вернулись в трапезную, Гвен находилась под сильным впечатлением от приемов матери настоятельницы.
   — Сестра Патерна, а можно ли так же лечить безумцев, мозг которых поврежден не телесной болезнью, а какими-то другими факторами? — спросила она.
   — Видите ли, леди Гэллоугласс, многие из тех, кого мы называем безумцами, на самом деле всего лишь страдают от того или иного разлада в организме. Прежде всего мы должны привести в порядок тело человека, а затем попытаться вернуть его к тому образу мыслей, который был до появления болезни.
   — Вполне оправданная точка зрения, — слова монахини лишь подтвердили собственные предположения Гвен. — Но как быть в тех случаях, когда тело не повреждено? Когда человек не безумен в собственном понимании слова, но исковеркан пагубным воспитанием.
   Если он так сильно пострадал в ходе этого воспитания, что уже не верит ни во что хорошее?
   — В подобном случае можно помочь, но только если человек сам захочет этого. Вы ведь заметили: мы оканчиваем курс лечения тем, что учим больного самоисцелению.
   — Думаю, нам этого будет достаточно, — медленно кивнула Гвен.
   На следующее утро излеченный «оборотень» отправился домой. Он был еще очень слаб и передвигался с трудом, даже поддерживаемый своими товарищами. Несколько позднее собралась в дорогу и Гвен. Сразу после завтрака она покинула трапезную.
   — Надеюсь увидеть вас снова, леди Гэллоугласс, — произнесла на прощание мать настоятельница. — У меня к вам много вопросов, я хотела бы многому у вас научиться.
   — С радостью, сестра, как только разберусь с текущими неприятностями. Хотя, я думаю, на Грамарии нет никого, кто б знал о целительстве больше, чем вы.
   — Вовсе нет, — мать настоятельница говорила вполне серьезно. — Ведь есть вы и святой отшельник у Северного моря, и еще ведьма с Запада, что живет у озера…
   Легкая тень пробежала по лицу монахини.
   — ..хотя я не уверена, что одобряю ее средства. Тем не менее она — большой мастер в тех случаях, когда разлад в сознании проистекает от сердечных болезней…
   Ну что ж. Господь благослови ваше путешествие.
   Гвен помедлила у ворот, затем обернулась.
   — Если можно, у меня еще одна, последняя, просьба.
   — Я слушаю, — ответила мать настоятельница с едва заметной улыбкой.
   — Нельзя ли взглянуть на кассету, давшую название Ордену?
   — А я боялась, что вы забыли, — теперь она уже явно улыбалась.
 
   Мать настоятельница проводила Гвен в крохотную, немногим больше чулана, комнатку, примыкавшую к веранде. На стене была репродукция портрета отца Марко, а на маленьком столике лежала плоская шкатулочка с двумя выемками на крышке.
   — Поместите ваши средний и указательный пальцы в дырочки, — сказала монахиня.
   — И все?
   — И все.
   Гвен положила пальцы в выемки, прикидывая, что внутри должен быть компьютер, который реагирует на температуру и текстуру человеческой кожи и посылает информацию в мозг через ее нервные окончания.
   И действительно, в голове Гвен зазвучал голос: «Введение в неврологию. Урок первый». Затем перед ней прямо поверх стены появилась схема человеческого тела, и голос принялся описывать его нервную систему.
   По мере того, как перечислялись основные компоненты, они в голубом цвете появлялись на схеме: головной мозг, спинной мозг, ствол нерва и нейроны. Позабыв о кассете, Гвен зачарованно глядела в полном изумлении от новых сведений, которые ей открылись. Она так и простояла, не шелохнувшись, все десять уроков, пока голос не объявил: «Конец записи. Вставьте кассету номер два».
   Голос замолчал, и комната вновь приобрела свои реальные очертания.
   Навалилась усталость, ноги у Гвен подкосились, и она бы упала, если б сильная рука не подхватила ее.
   Подняв глаза, Гвен увидела перед собой улыбающуюся женщину средних лет.
   — Я — сестра Сесилия, — сообщила та. — Матушка увидела, что вы не в состоянии оторваться от кассеты, и послала меня присмотреть за вами. Чему я очень рада. Ну, давайте пойдем к матушке.