Сташеф Кристофер. Зачарованный книжник

 
   Ртуть ехала ко двору верхом в сопровождении пяти женщин-воительниц. Все они были одеты в мужские штаны и камзолы из плотной ткани, не пренебрегли также кирасами и поножами — это была уступка Джеффри. Тот был настолько озабочен безопасностью своей невесты, что никуда не отпускал ее без оружия и доспехов, защищающих в пути светлую кожу девушки от шипов и терний. Таская на себе все это железо, Ртуть не роптала: она ценила свободу передвижения наряду со свидетельствами любви и заботы ее жениха. Кроме того, нехотя признавала девушка, путешествовать верхом куда удобнее в штанах, чем с голыми коленками.
   Увидев спешащую ей навстречу Корделию, Ртуть нахмурилась.
   — Ну, и где же шляется ваш драгоценный братец? — спешиваясь, спросила она. Затем, вспомнив о хороших манерах, добавила:
   — Приветствую вас, леди.
   — Я также приветствую вас, леди-воительница! — Корделия остановилась перед будущей родственницей и перевела дух.
   — Ваш жених отбыл в обществе моего, или, вернее, — наоборот: мой жених уехал с вашим! — она коснулась руки Ртути. — Омойте лицо свое от дорожной пыли и приходите в сад. Мы выпьем вина, и я расскажу вам, как обстоят дела.
   Продолжая хмуриться. Ртуть обернулась к своим спутницам:
   — Отдыхайте, пока есть такая возможность, леди.
   Не исключено, что вскоре мы снова двинемся в путь.
   Четверть часа спустя она сидела рядом с Корделией — умытая, надушенная, в пышном шелковом платье. Припекало солнышко, мирная картина радовала глаз. Сад представлял собой огражденную стенами пятидесятифутовую площадку, с клумбами по бокам и фонтаном в центре. Множество цветов и фруктовых деревьев свидетельствовало о том, что садовники трудились на славу. С полдюжины их и сейчас копались в земле, пропалывая грядки и сортируя луковицы цветов.
   Девушки сидели, потягивая молодое вино и обсуждая вероломство возлюбленных, которые поспешили улизнуть от дамской опеки по своим мужским делам.
   Предполагалось — на защиту несчастных обиженных крестьян.
   — Так, значит, они оба отправились поразвлечься? — спросила Ртуть.
   — Да, и чтобы помочь девушке в беде.
   — Ах, в самом деле? — недобро сверкнула глазами Ртуть. — И не подождали меня? Не очень-то учтиво с их стороны. А она хорошенькая — эта девушка?
   — Весьма — когда с нее смыли дорожную пыль и грязь ее родного пепелища. Однако, думается, не это главное: наших героев подогревала возможность оказаться спасителями целой деревни.
   — Ну что ж, достойная цель, — пожала плечами Ртуть. — Во всяком случае, они ведь не запретили тебе лететь следом и приглядывать за ними?
   — Да нет, — не очень охотно молвила Корделия.
   — Прекрасно, значит, я отдохну часок, затем снова нацеплю оружие и отправлюсь вдогонку, — Ртуть допила вино и вновь наполнила кубок.
   — Не уверена, что это благоразумно, — медленно проговорила Корделия.
   — Благоразумно? — нахмурилась Ртуть. — Если учитывать, что против них выступит барон и вся его шайка, принцу и Джеффри не помешает лишний меч!
   — Возможно, но не забывай, что Джеффри может остановить и обезвредить противника с помощью магии, — напомнила Корделия. — Кроме того, есть шанс, что барон, при всем своем неразумии, одумается и проявит уважение к наследному принцу.
   — Скорее этот олух еще больше задерет нос перед Аденом, — сверкнула глазами Ртуть на свою будущую невестку. — Во всяком случае, мы же не откажем в помощи нашим женихам только потому, что о ней никто не просил!
   — Ну, я бы не стала так сильно за них беспокоиться! — пожала плечами Корделия. — Кроме того, если дело действительно примет плохой оборот, Джеффри всегда сможет меня вызвать, и я достаточно быстро перенесусь туда на моей метле. А Грегори — тот и вовсе окажется там мгновенно.
   — Грегори, помнится, весьма занят, — напомнила Ртуть. — Он эскортирует эту нахалку Морагу в Раннимид.
   Взгляд ее упал на седовласого садовника за спиной Корделии, и девушка спросила:
   — Ну-ка, дружище, что ты там хихикаешь втихомолку? Может, поделишься с нами?
   Корделия удивленно оглянулась: она тоже не видела повода для веселья.
   — Как зовут вас, милейший?
   — Ну как же, миледи, я — Том Садовник, — старик с улыбкой поднялся с колен и сдернул шапку.
   Затем он сделал над собой усилие, и его лицо снова стало непроницаемым.
   — Мы, должно быть, сказали что-то очень смешное? — предположила Ртуть, обращаясь к своей собеседнице.
   — Надо будет запомнить, чтоб рассказать их величествам, — в голосе Корделии слышался сарказм, она снова обратила взор на садовника. — Ну, так что же, причина веселья — наша беседа о женихах?
   На этот раз слуге понадобилось больше времени, чтоб справиться с разбиравшим его смехом, но ответил он почтительно:
   — Да, миледи. Не сомневаюсь, что принц и лорд Джеффри легко расправятся с бандой барона. Но, думаю, причина их поспешного отъезда не в этом, вернее — не только в этом.
   Ртуть смерила садовника долгим взглядом и пожаловалась Корделии:
   — Все ясно — мужской заговор!
   Затем она снова обернулась к старику:
   — Говори, виллан, что на самом деле задумали предпринять принц с Джеффри?
   — Только то, что и говорили, — невинно ответил Том. — Но даже такой старик, как я, скажет вам, что заставило их сесть в седла.
   — Да? Старик скажет? — Ртуть была мрачнее тучи. — Тогда пусть он поторопится, если не хочет свести знакомство с розгами!
   — Конечно, миледи! — улыбка снова проступила на старческом лице. — Все очень просто. Дело в том, что молодым джентльменам необходимо время от времени доказывать самим себе, что они достойны своих прекрасных дам. И чем прекраснее дамы, тем весомее должны быть, эти доказательства!
   Ртуть посмотрела на него оценивающе и констатировала:
   — В этом определенно что-то есть.
   — Конечно же! Наши милые дурни! — Корделия просияла улыбкой. — Но тогда скажи, Том Садовник, что случится, если мы отправимся им на подмогу?
   — Ну как же, миледи! Вы поставите под сомнение их достоинства!
   — Глупости! — фыркнула Ртуть. — Их достоинства всем очевидны!
   — В самом деле? — хмыкнул садовник. — Даже дамам, вынужденным спасать своих неразумных кавалеров?
   Ртуть хотела возразить ему, но Том Садовник все же закончил фразу:
   — Уверяю вас, мужчины не прощают женщинам собственной беспомощности! Что бы вы ни говорили потом, они вам не поверят. Таким образом, ваша помощь обернется унижением для ваших кавалеров.
   — Все мужчины глупеют до невозможности, когда речь заходит об их гордости! — пожаловалась Ртути Корделия.
   Том Садовник открыл было рот, чтобы добавить что-то, но затем передумал и вернулся к своим луковицам.
   — Ну говори, — потребовала Ртуть. — Что еще у тебя на уме?
   — Я только хотел спросить, — вздохнул садовник, — а разве у женщин нет собственной гордости, заставляющей их считать себя не хуже мужчин?
   Перепачканные руки старика ловко отбраковали одну цветочную луковицу и приступили к посадке остальных.
   — Полагаю, мы проигнорируем этот выпад. Как и сам вопрос Тома, — насмешливо заявила Корделия, пребывая тем не менее в легкой задумчивости.
   — Однако не следует пренебрегать его советом!
   — Я ничего не советовал, — быстро возразил Том Садовник.
   — Формально — да, — согласилась Корделия.
   — Ага, — сказала Ртуть. — Он только дал честный ответ на наш вопрос.
   — Если таковой вообще существует, — добавила Корделия. — Тем не менее давайте продолжим. Ответь, Том, ты и впрямь считаешь, что мальчикам требуется время от времени избавляться от нашего общества? Наша опека видится им подобием бархатных колодок?
   — Такова жизнь, — уклончиво ответил старик. — Молодые люди нуждаются в этом. Время, проведенное вдали от возлюбленных, укрепляет чувства. Разве вы не слышали пословицу: разлука заставляет сильнее биться сердца?
   — Ну да — от страсти к другим девушкам! — мрачно закончила Ртуть.
   — Этого не случится, если они действительно любят нас, — Корделия с улыбкой положила руку на плечо подруги. — Но так или иначе, а Том Садовник попал в самую точку.
   — Да уж, верно подмечено, — мрачно констатировала Ртуть.
   — Остается только решить: насколько можно доверять нашим мальчикам, — Корделия подняла вопросительный взгляд на собеседницу. — Неужели ты всерьез допускаешь, что после того, как Джеффри узнал тебя, какая-нибудь другая девица сможет удержать его сердце больше, чем на час-два?
   — Да хоть и на час! — недовольно буркнула Ртуть. — Правда, надо признать, Джеффри не склонен к флирту посреди заварушки.
   Она несколько вызывающе посмотрела на Корделию:
   — А ты, сестрица? Ты уверена в своем обожателе?
   — О, да, — лицо Корделии осветилось тихой, довольной улыбкой. — Думаю, Алену можно доверять, нравится ему это или нет.
   Старый садовник отвернулся от девушек и занялся прививкой ростка к розовому кусту.
 
   Итак, настало время решительных действий. Уж и намучилась Морага с этим Грегори! Она испробовала, кажется, все: пыталась быть милой, завлекающей, романтичной. Все, чего ведьма добилась в результате, — так это лекции о недопустимости добрачной любви! Как бы не так! Наставники внушали ей, и весьма успешно, что мужчины чаще всего ищут секса без каких-либо привязанностей и обязательств. Самая желанная женщина, учили ее, та, что, не задумываясь, расстелет свои простыни, а наутро так же легко распрощается с очередным поклонником. Морага решила продемонстрировать высший класс: она даст Грегори больше, чем он мог пожелать!
   Девушка приступила к новой проекции: формы тела превосходили самые смелые мечты, черты лица были способны отправить в поход одиннадцать сотен кораблей и погубить Трою (по мнению Мораги, Елена Прекрасная была чрезвычайно красивой, но недостаточно эротичной). Ведьма могла быть довольна. В результате ее трудов красотка в сногсшибательном наряде с алыми губами и темными миндалевидными глазами расположилась неподалеку от поворота дороги, по которой ехал Грегори. Она приняла одну из самых соблазнительных поз и приготовилась ждать, сколько потребуется.
   Юноша показался из-за поворота и буквально окаменел, глядя во все глаза. Его конь, невосприимчивый к дамским прелестям, благополучно миновал этот сокрушительный риф женственности, о который на приливной волне гормонов готова была разбиться утлая ладья по имени Грегори.
   — Прошу вас, добрый рыцарь, сойдите с коня и отдохните подле меня, — промурлыкало сие прекрасное видение.
   Грегори сделал попытку (безуспешную) скрыть удивление и пролепетал:
   — Благодарю вас, мадемуазель, но мне…я должен ехать дальше.
   — Но это нечестно, сэр! — надула губки эта воплощенная мечта. — Меня зовут Хани^[1], и во мне вся сладость, какую только может пожелать мужчина. Неужели же юный рыцарь не остановится отведать такого лакомства?
   Беззастенчивость этого предложения потрясла юношу.
   — Но я…я связан моей миссией.
   — Сэр потеряет больше, чем найдет в своей миссии.
   — Мне надо… мой долг зовет меня в путь, — запинаясь, проговорил Грегори.
   — Но если сэр отвергнет мой зов, он будет жалеть всю жизнь, — девушка прикоснулась к его щеке, и юноша почувствовал легкое покалывание там, где кончики ее пальцев оставляли дорожку в своем движении к его губам. — Что может быть важнее любви, сэр? Всего час со мною рядом будет согревать вас всю оставшуюся жизнь!
   — Согревать… Но я должен… Мой долг!
   — О, синица в руке много лучше путешествия за журавлем, сэр, — усмехнулась девушка.
   Ее пальцы добрались уже до груди юноши и сейчас теребили его одежду, оставляя обжигающие следы на коже.
   — Я не смогу выдержать…
   — Так я поддержу вас, — Хани задержала его руку и притянула к своей груди.
   Грегори ощутил, как тело девушки под тонкой тканью напряглось и задрожало от его прикосновения.
   Однако такой накал страстей оказался чрезмерным для юноши. Обострившиеся чувства вдруг забили тревогу, пробуждая его от сладостного эротического сна и возвращая к трезвым мыслям. Он припомнил, почему оказался посреди этой дороги, кого искал. Это, в свою очередь, заставило Грегори отвлечься от роскошного тела незнакомки и окунуться в ее мысли. И здесь он обнаружил те характерные оттенки, которые позволили распознать его давнюю противницу — Финистер. В очередной раз интеллект поспорил с одурманенным зрением и победил.
   — Вы смущены, сэр? Я кажусь вам чересчур прекрасной, чтобы быть верной подругой? — вкрадчиво спросила девушка. — Что ж, признаю: добродетель не является моим главным сокровищем. Моя истинная ценность, мое предназначение — в другом: дарить и искать наслаждение! Не те жалкие и тривиальные крохи, что удавалось найти до сих пор. Мне нужен мужчина, который бросит меня в вихрь новых ощущений, поднимет на вершины экстаза!
   — Боюсь, я не знаю дороги туда и вряд ли смогу оказаться полезным.
   — О, не надо недооценивать себя, сэр! Доверьтесь мне, и мы вместе найдем дорогу, — возразила девушка. — Не стоит искать вечной любви — ее не существует. Но не следует и отказываться от тех подарков, что посылает нам судьба! А вы, сэр, моя главная удача за сегодняшний день!
   В этом потоке слов и эмоций Грегори вдруг остро ощутил ее горечь, то зерно правды, которое Финистер заботливо прятала в коконе лжи и полуправды. Девушка не заблуждалась на свой счет: мужчины ценили лишь ее сексуальную притягательность, не заботясь о внутренней сущности.
   Грегори глубоко возмущала такая позиция, когда принималось в расчет лишь тело женщины. Его детство и юность прошли рядом с матерью и сестрой, которых он, конечно же, не идеализировал, однако нежно любил. Ум и душа человека, независимо от его пола, имели большое значение для молодого человека. И эту уверенность не могли поколебать даже те неудачи, когда он искал в женщине личность, равноценного партнера и, увы, обманывался.
   — Ну же, благородный рыцарь, подарок судьбы! Сойдите с высоты своего коня! Спуститесь ко мне, и я вознесу вас на такие высоты, о которых вы не могли и мечтать! Ибо я умею делать это лучше всего! По правде говоря, это — единственное, что я умею делать.
   — Не смей так думать! — строго возразил Грегори.
   В негодовании он выпрямился в седле, сжимая поводья:
   — Нельзя отказываться от мечты о высокой любви!
   Любить и быть любимым, непрестанно трудиться для счастья другого — вот в чем предназначение каждого человека!
   — Ну, так сделай же меня счастливой! — воскликнула Хани, откидываясь назад и протягивая руки. — Подари счастье и заставь потрудиться для тебя!
   Девушка явно провоцировала Грегори, но за этими знойными словами снова промелькнуло нечто сокровенное, тоска, которую, возможно, истинная Финистер прятала даже от самой себя. Некое томление по тому единственному, кто любил бы ее вечно, любил бы так сильно, что закрывал глаза на ее многочисленные недостатки. Юноша вдруг понял, сколь низка самооценка У Финистер. Будучи невысокого мнения о себе самой, она не верила, что такой человек — рыцарь ее мечты, найдется. Да чего уж там, сама ведьма в себя бы не влюбилась!
   — Если я и предпочту остаться в вашем обществе, — проговорил Грегори, — то причиной послужат не ваши прелести, а тот факт, что я нахожу вас приятным и надежным попутчиком.
   Хани с удивлением взглянула на юношу; впрочем, недоверчивая усмешка тут же сменилась улыбкой опытной соблазнительницы:
   — О, эти самые прелести — единственное, за что нас ценят мужчины! Я не знаю ни одного, который бы думал иначе!
   — Да? Давайте проверим! — в словах Грегори прозвучал вызов. — Предлагаю вам путешествовать эту неделю со мной. Оставьте свои заигрывания, и, уверяю вас, мои руки будут столь же далеки от вашего тела, сколь и помыслы! Возможно, тогда вам расхочется видеть меня рыцарем на час. Ночи ночами, но ведь есть еще и дни!
   — Да ты вовсе не рыцарь! Ни на день, ни на час! — Хани была страшна в гневе. — Неужели ты думаешь, что мне нужен подобный мужчина? Озабоченный лишь делами и забывающий обо мне? Что мне за польза от него?
   Внезапно гнев девушки погас, тело ее расслабилось и снова стало призывно-обольстительным:
   — Ну же, сэр! Вы не пожалеете! Я не против проводить дни в вашем обществе, но вы должны подарить мне за это ночи!
   Искушение было сильно! Ведь это выглядело даже не предложением — требованием. Но Грегори чувствовал себя обязанным развеять ее скепсис, доказать девушке, что не все мужчины — грубые самцы, жаждущие лишь ее тела. Увы, плодами этой просветительской деятельности скорее всего воспользуется кто-то другой!
   Но тем не менее.
   — Благодарю вас, однако — нет! — покачал головой юноша. — Не скрою: я одинок и душа моя жаждет общения, смеха, который оросил бы ее сухие пустоши.
   Но все это нужно мне больше, чем на одну ночь!
   — Так ты боишься меня! — усмехнулась Хани. — Опасаешься, что моя любовь еще более иссушит твою душу!
   — Да уж, мадемуазель! — засмеялся Грегори. — При вашей ненасытности вы вряд ли посчитаете меня лакомым кусочком. Скорее — проглотите, не заметив! Ведь кавалерам моей комплекции надлежит выступать в легчайшей весовой категории!
   — Вернее сказать — ничтожнейшей весовой категории! — почувствовав, что противник вновь ускользнул из ее рук, девушка дала выход своему раздражению. — Ты и впрямь всего лишь огрызок кавалера! Я б не взяла тебя даже на роль коврика под ногами, подстилки на ночь! Убирайся вон, бродяга, и оплакивай тот день, когда ты отверг меня!
   Красотка развернулась на каблуках и опрометью бросилась прочь; издали донесся звук ее рыданий.
   Грегори был уничтожен. Он был уже готов, пришпорив коня, броситься вслед за девушкой, обнять, утешить ее, но понимал, что момент упущен. Он опоздал!
   Грегори не мог далее обманывать себя: он был не на шутку увлечен Финистер. Ее слезы совершенно выбили юношу из колеи. Он всегда знал за собой эту слабость: чрезмерная чувствительность и способность к сопереживанию делали его слишком уязвимым. Чей-то плач немедленно отзывался болью в сердце юноши, заставляя страдать, как от собственной беды. Грегори немало размышлял над этой проблемой. Ведь, с одной стороны, он ощущал потребность помочь людям, устранить источник боли, но, с другой стороны, люди не всегда были готовы принять эту помощь. Сейчас, похоже, именно такой случай! Хотя трудно сказать что-либо наверняка, ведь девушка исчезла, а с ней исчезли и ее мысли — источник информации для Грегори. Остался лишь непробиваемый ментальный щит, на котором пламенели всего два слова — «гнев» и «разочарование». О, конечно, Грегори ловил отблески этих эмоций, но истинные мысли и чувства девушки были сокрыты!
   С удивлением юноша обнаружил, насколько ему хочется проникнуть за этот щит! Ведь в его собственной крепости была пробита солидная брешь при помощи проецирующей магии Финистер! Сомнительно, чтобы ведьма планировала именно такой результат, но ее чувственность разбудила в Грегори вихрь эмоций, являющихся откликом отнюдь не на сексуальный посыл, а на то чистое и хорошее, что он подозревал в своей противнице.
   Восприимчивость, усиленная мощным выбросом гормонов, позволяла ему прозревать в убийственном вампире, продукте воспитания, нежные и слабые ростки добра.
   Безусловно, он был далек от того, чтобы видеть в Финистер поруганную добродетель, слишком хорошо ему была известна губительная сила ведьмы! Но не мог и не ощущать ее слабость и ранимость, надежно скрытую под защитной скорлупой, этакими виртуальными доспехами. Грегори остро чувствовал глубокую связь с этой женщиной, причем двигала им не похоть, а человеческая симпатия и сочувствие. На этот раз душевная щедрость подвела юношу совсем близко к гибели: он почти влюбился в Финистер!
 
   Тем временем ведьма шагала по лесу, кипя от ярости и разочарования. Использован весь арсенал: самая блестящая наружность, самые откровенные приемы обольщения — и все напрасно! Мужчина остался непоколебим, как мраморное изваяние! Финистер не могла в это поверить. Она ведь знала, что броня пробита и воля Грегори почти сломлена. Несколько мгновений он принадлежал ей, и вот… Каким-то чудом юноше удалось вырваться из ее пут! Как он посмел отказать ей?
   Каким образом стало возможно его бегство?
   Что ж, предпринимать новые попытки бессмысленно. У каждого мужчины есть определенный сексуальный потенциал, но в данном случае этот потенциал так безжалостно изничтожался, что практически ничего не осталось. Финистер имела дело с неуязвимым евнухом, а не с мужчиной!
   А ведь как бы все упростилось, будь он похож на всех остальных! Она могла бы выйти замуж за Грегори и привязать его к себе, сделав безропотным рабом своих желаний. Тогда этот Гэллоугласс даже думать забыл бы о потомстве! Хотя, может быть, Финистер и подарила бы ему наследника, от другого мужчины — предполагаемая беременность и роды будили ее любопытство.
   Приятным следствием такого брака стало бы высокое положение при дворе, позволяющее контролировать продолжение королевского рода. Ведьма не сомневалась, что сумела бы помешать рождению в срок ребенка Корделии и Алена, а также нейтрализовать Ртуть.
   Все было бы легко и удобно — так нет же! Этот недомерок-пустышка разрушил все планы Финистер! А как сладостны были ее мечты о мести всем Гэллоуглассам! В случае смерти Корделии (что нетрудно устроить) она могла бы без особых усилий вновь завоевать сердце Алена. Женив его на себе, Финистер уж позаботилась бы о том, чтобы у принца не было сына. А дальше… Ее сердце радостно замирало. Ведь когда умрет мать Алена, королевой станет она — Финистер!
   Внезапно очутившись на поляне, Финистер отыскала удобное бревно и присела с намерением навести порядок в смятенных чувствах. Справившись с этой работой, она сосредоточилась на телепатическом послании своей гвардии. Закодированное сообщение не было нужды расшифровывать, все и так знали: данный сигнал означает начало боевых действий. В полдень они должны были напасть на своих назначенных врагов.
   Одно за другим в сознании Финистер стали возникать ответные послания. Они проявлялись как ее собственные мысли, но иные на вкус, окрашенные личностями адресантов. Когда сеанс связи закончился, у Финистер собралась вся информация о выполнении заданий, но она продолжала сидеть, восполняя растраченный запас энергии и смакуя предстоящую победу. Одним ударом она отомстит за все унижения, которые заставили ее вынести эти Гэллоуглассы!
   Но один из них поплатится особо! Здесь был повод для отдельной, персональной мести. О, она с удовольствием поглядит, как Грегори будет корчиться в агонии, сожалея обо всех своих насмешках и оскорблениях!

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Финистер размышляла. У всякого Ахиллеса есть своя пята. У Грегори она видела лишь одно слабое место, которым стоило воспользоваться. Этот путь не вполне гарантировал исполнение ее матримониальных планов, поэтому прежде ведьма не рассматривала его. Но сейчас ситуация изменилась. Все, что требовалось теперь, — это возможность приблизиться к юноше настолько, чтобы всадить нож ему в спину, или же, усыпив его бдительность, швырнуть ментальную бомбу в мозг Грегори. Что ж, стоило попробовать! Финистер не очень-то рассчитывала на успех, так как ее подопечный вряд ли являлся образцом странствующего рыцаря. Однако оставалась надежда, что вид благородной девицы в беде сумеет тронуть даже такое каменное сердце, как у Грегори.
   В соответствии с этим планом Финистер принялась перекраивать свою физическую проекцию. Требовалось нечто скромное, но все же соблазнительное (не стоит отказываться даже от самого малого шанса). Вскоре желаемый результат был достигнут. Фигура девушки на этот раз была не слишком эффектной, а лицо, хоть и миловидное, не блистало особой красотой. Одета она была достаточно скромно и практично: широкое зеленое платье с желтым лифом и сюрко. Единственной уступкой любви Финистер к драматизации была черная вуаль.
   Следующим шагом стало закодированное ментальное послание преданному Лорку, который, как всегда, ждал неподалеку. Справившись с этим, ведьма выбрала себе местечко подальше, там, где дорога выводила к лугу. Она подыскала подходящий валун, подкатила к нему бревно, к которому и привязала себя за лодыжку трехфутовой веревкой. После чего ей оставалось только сидеть, поджидая Грегори со склоненной в отчаянии головой. Финистер так сосредоточилась на своих воображаемых бедах, что глаза ее наполнились вполне искренними слезами. Это, впрочем, не мешало ведьме внимательно следить за приближающимися мыслями Грегори.
 
   Грегори тем временем скакал, оградив свой мозг надежным барьером. При этом он внимательно зондировал ментальное пространство вокруг себя и вскоре обнаружил всплеск горестных мыслей, окрашенных рыданиями. Юноша еще более насторожился, уловив знаки присутствия Мораги. Он медленно выехал из леса, и его глазам предстала трогательная картина.
   Посреди луга на валуне сидела юная девушка в желто-зеленом платье и жалобно всхлипывала, склонив в отчаянии голову. Щеки незнакомки пылали, каштановые волосы волной падали на лицо. Прямо-таки воплощенная Красота в Горе, раненая женственность во всем своем совершенстве. Подобный образ не оставил бы равнодушным даже самого захудалого странствующего рыцаря.