Брюс СТЕРЛИНГ
ZEITGEIST

1

   Лето в Стамбуле. Свежемолотый кофе в надраенной ручной мельнице из чеканной меди. Густая вонь, смесь химии и мазута, в разрушенном кафе. Старлиц чуял горячий карамельный дух взрывчатки, еще пробивающийся сквозь запах спекшегося металла и горелых обоев, сквозь цементную пыль.
   — Где девчонки? — спросил турок.
   — Развлекаются на Кипре.
   — С греками?
   — Ни в коем случае, — успокоил его Старлиц. — Они в веселой части Кипра. В турецкой части.
   Турок улыбнулся. Сняв крышку с кофейника, он всыпал туда большую ложку бурого сахара.
   Старлиц откинулся в кованом кресле, сложил пухлые руки поверх сиреневого жилета. Он и турок дружелюбно молчали, пряча глаза за модными солнечными очками и наблюдая за закипающим кофейником.
   Турок, представившийся Мехметом Озбеем, был молод и красив, как кинозвезда. Впечатление мужественного шика подчеркивали итальянские кожаные брючки и пиджак из верблюжьей шерсти.
   Старлиц пребывал в безмятежном настроении. Местные события вполне его устраивали. В его пестрой карьере были времена, когда он примчался бы в Стамбул двумя днями раньше взрыва автомобиля со взрывчаткой, раскрыл бы заговор и его участников, любовался бы древним городом, снова попавшим в плен фаталистическому напряжению оттоманского прошлого.
   Но теперь, в самом конце двадцатого века, Старлиц повиновался обстоятельствам и испытывал от этого наслаждение. Он прибыл в Стамбул двумя днями позже взрыва. Катастрофа уже миновала, наступил черед профессионального устранения ее последствий. Скучающие турецкие полицейские лениво измеряли чудовищную воронку желтыми металлическими рулетками. Безразличные уборщики наметали горы битого стекла. Стамбульские модницы в нарядах от Шанель и в толстых золотых цепочках пытались что-то разглядеть в витринах, забранных вдоль всей улицы фанерой вместо вылетевших стекол.
   Банальный домашний терроризм не стал для Мехмета Озбея поводом отменить деловую встречу. Иссеченное осколками кафе было почти пустым, но молодой поп-антрепренер прибыл вовремя — аккуратный, чисто выбритый, собранный, с белым чемоданчиком из телячьей кожи. Выбранное им кафе не потеряло очарования даже от взрыва, который оставил заведение без витрины. Официанты сдували с Озбея пылинки, растроганные его снисхождением к их затруднениям. Они то и дело подкрадывались к нему на цыпочках, предлагая с лакированных подносов ломтики дыни и пахлаву.
   Молодая женщина, шедшая мимо кафе, заметила Озбея, замешкалась, плененная его красотой, и врезалась в полосатое полицейское заграждение.
   — Моя подружка Гонка мечтает познакомиться с девушками из вашей «Большой Семерки», — сообщил Озбей вальяжно.
   — Уверен, что это можно будет устроить.
   — Особенно ей нравится Француженка.
   — У каждого есть в «Большой Семерке» своя любимица, — согласился Старлиц.
   — Француженка самая одаренная, — рассудительно проговорил Озбей. — Она почти певица.
   — У нее манера певички из кафе с парижского Левого берега, — подтвердил Старлиц.
   Они позволили пене в кофейнике по традиции подняться раз, другой, третий. Старлиц радовался, что украл у приближающейся смены тысячелетий это редкое мгновение. Он ценил шанс перевести дух среди шума отмирающего века. Это шло ему на пользу, как кислородная подушка.
   Озбей снял с горелки кофейник с чеканкой и с преувеличенным рвением исполнил ритуал наполнения чашек.
   — Почему в «Большой Семерке» нет русской участницы? — спросил Озбей, отставляя кофейник. — Ведь теперь официально существует «большая восьмерка». Вместе с Россией.
   — Странная вещь, — откликнулся Старлиц, принимая свою чашку. — Никто никогда меня не спрашивает, почему в группе нет русской девушки. За исключением самих русских.
   — А вы не любите русских, мистер Старлиц?
   — Почему же, я их обожаю, будь им пусто, — вежливо отозвался Старлиц. — Просто у русских неправильный коммерческий подход. Они по-прежнему думают, что поп-группа должна торговать музыкой.
   Озбей снял солнечные очки, картинно сложил их и убрал во внутренний карман пиджака. Подняв блестящую чашечку, он глянул на Старлица поверх ее золоченого ободка.
   — «Продажа всей концепции», — процитировал он.
   — Совершенно верно. — Старлиц сделал глоточек, жмурясь от удовольствия. Восхитительный кофейный вкус, тонкий оттенок кардамона. Дела шли отменно.
   Озбей склонил набок голову с безупречной прической.
   — Мы продаем всю упаковку. Вместе с парафином.
   — Таков дух времени, — вздохнул Старлиц. — Дух постмодернизма, так сказать.
   — Например, у нас хорошо расходятся пластмассовые куколки.
   — Участницы «Большой Семерки» в уменьшенную величину, — поправил Старлиц турка.
   — Популярнейший товар у детей. Вместе с блеском для губ, свечами, огромными башмаками.
   — Еще чудо-бюстгальтеры «Большой Семерки», их колготки. На всех этих штучках мы и вылезаем.
   Озбей поставил чашку и подался вперед.
   — Кто поставляет вам одежду?
   — Главным образом Индонезия. Вернее, поставляла до валютного кризиса.
   Озбей оперся локтями о сверкающий мраморный столик.
   — Мой дядя-министр заинтересован в торговле турецкими аксессуарами. Он очень влиятельная фигура в турецкой промышленности.
   — Надо же! — Старлиц задумчиво поскреб двойной подбородок. — Чрезвычайно любопытно.
   — Мой дядя-министр обладает большим влиянием в Турецкой Республике Северного Кипра.
   — Республика — крайне интересное место. — Старлиц тоже подался вперед. — Пробыв на турецком Кипре всего неделю, я понял, что это страна огромных возможностей. — Он насмешливо поднял мясистую руку. — Знаю, знаю, некоторые утверждают, что на греческой части лучше развита туристическая индустрия. Но, на мой взгляд, греческий Кипр — это вчерашний день. Там перестарались и уже исчерпали свои возможности. Все эти ночные клубы, разгул, большие круизные суда из Бейрута…
   — Позвольте мне показать вам «Меридиен», — сказал Озбей. — Это казино Тургута Алтимбасака в Гир-не. Заведение очень… как сказать по-английски?
   — Изысканное?
   — Да! Очень изысканное, место сбора плейбоев со всего света. Господин Алтимбасак — друг моего дяди. Там можно спокойно играть в азартные игры. Вы бы смогли там развернуться, мистер Старлиц.
   Старлиц обдумал это смелое предложение. Оно пришлось ему по вкусу.
   — Зовите меня Лех, — разрешил он.
   — Согласен. — Озбей улыбнулся. — А вы зовите меня Мехметкик. Это все равно, что Джонни.
   — Мехметкик, друг мой, будем откровенны. — Старлиц растопырил пальцы. — Раньше мы в «Большой Семерке» были очень недовольны ведением наших оффшорных счетов на Джерси и Бимини. Потом вы обратили наше внимание на банки на турецком Кипре. Ваш дядя-министр здорово нам помог. Теперь все идет как по маслу, без всяких проволочек. Мой бухгалтер совершенно счастлив.
   — Счастливые бухгалтеры — это очень хорошо, — сказал Озбей. — Всем бы нам иметь счастливых бухгалтеров.
   — Сотрудничество принесет нам счастье, — предсказал Старлиц. — Главное, никогда не забывать первое правило «Большой Семерки».
   — Что все должно закончиться до наступления двухтысячного года?
   Старлиц довольно откинулся в кресле.
   — Мехметкик, я понял, что вы особенный человек, как только вы переслали нам письма фанаток группы.
   Озбей удовлетворенно кивнул. Наконец-то разговор коснулся его излюбленной темы.
   — Все мне говорят, что я особенный, — проговорил он. — Дядя-министр, жена, подруга, многочисленные друзья в мире поп-бизнеса — все твердят о моем необыкновенном даре.
   Старлиц наблюдал за турецкой домохозяйкой, обмотавшейся по оплошности желтой полицейской лентой.
   — Понимаю, — пробормотал он.
   — Вы не согласны, что у меня дар?
   — Полностью согласен, Мехметкик. Достаточно на вас взглянуть. Это сразу бросается в глаза.
   — Вы тоже одаренный человек, Лех, — сказал Озбей, довольно выпрямляя спину. — Это очевидно.
   Старлиц покачал головой, Озбей сверкнул глазами.
   — Не скромничайте! Мне шепчут со всех сторон: Легги Старлиц больше чем бизнесмен, он имам, гуру бизнеса, как говорят в Силиконовой Долине.
   — Это все профессиональные сплетни. Музыканты очень суеверны. Всем им не дает покоя приближение нового века.
   — Вам известно будущее? Говорят, что да. Старлиц пожал плечами.
   — Пожалуй. Отчасти. Недаром я изучаю потребительские тенденции. В поп-индустрии без этого никуда. Демографический анализ, графики спроса. Здесь не обойтись без Интернета.
   — Значит, вы действительно знаете будущее?
   — Магический кристалл — игрушка для простофиль. — Старлиц нахмурился. — Если вас интересуют сверхъестественные силы, найдите, где отмывать деньги. Вот где можно творить чудеса!
   Озбей насупил брови, изящно ухватил ломтик дыни, но передумал ее пробовать и аккуратно вернул на поднос.
   — Трудно высказывать глубочайшие истины, говоря на разных языках. Тайное знание сопротивляется словам. В жизни много важных секретов, которые так и остаются нераскрытыми.
   Старлиц громко пыхтел, но хранил молчание. Заполняя паузу, он наблюдал за турецкой вороной, ковылявшей по крыше кафе, — припорошенной пылью, содрогающейся от жадности, с похожими на наконечники пуль глазками воровкой с помойки. Старлиц незаметно бросил кусочек дыни на пол, надеясь, что крылатая бестия поймет намек. Озбей вертел в руке кофейную чашечку.
   — Прошу вас, признайтесь, что вам доступны эти тайные истины, для которых у меня не хватает слов.
   — Лучше закройте этот сосуд крышкой, Мехмет, и не подходите к нему близко.
   — Но ведь мы деловые партнеры! Мне нужна уверенность, что вы понимаете. Я должен быть понятен с самого начала. — Озбей вздохнул и понизил голос. — Я — могущественный тайный владыка глубинной реальности современного мира.
   — Я в курсе! — Старлиц устало поморщился. — Настолько в курсе, что можете даже не уточнять, что мне это послышалось.
   — Мы с вами можем по желанию нарушать законы природы. Мы — великие посвященные со сверхъестественными способностями, которые глупцы назвали бы фантастикой. — Он уставился на Старица. — Я говорю лишнее?
   — Мехметкик, в этой части мира для улучшения сбыта полезно прикинуться дервишем, но у меня всемирный охват, так что меня увольте. Вы — крупный бизнесмен с обширными местными связями, за что я вас очень уважаю. Ограничимся взаимным уважением и рукопожатием, а более глубокие истины оставим под ковром, где им самое место.
   Озбей выглядел разочарованным, как ни пытался это скрыть.
   — Вижу, вы пожаловали ко мне в город Стамбул, чтобы обсудить покупку ковров. С Легги Старлицем можно говорить только о деле. Очень хорошо. Я хозяин, вы гость. Я буду вежлив и больше не скажу ничего лишнего.
   Старлиц снова отмолчался. 6 воздухе плыл сильный запах кофе и роз. Озбей проворно схватил чашечку Старлица.
   — Раз я ваш хозяин, позвольте вас развлечь. У нас в Стамбуле сохранилась старинная традиция — угадывать будущее по кофейной гуще.
   — Я еще не допил, — возразил Старлиц.
   — Я большой мастер гадания. — Озбей с угрожающей ухмылкой покачал чашечкой, взбалтывая осадок. — Что ждет вас в будущем, Легги Старлиц? Сейчас узнаем.
   — Не нужно проделывать это со мной, — предупредил его Старлиц.
   — Не учите меня, что мне делать и чего не делать, — спокойно ответил Озбей. — Я не ваша несовершеннолетняя поклонница. Я очень хорошо знаю, чего хочу. Гораздо лучше, чем вы.
   Озбей погрел кофейную чашечку в ладонях, потом осторожно заглянул внутрь.
   Чашка была пустой и девственно чистой.
   Черная резиновая лента багажного транспортера ползла как бы сама по себе, внушая суеверный ужас. Одуревшие от смены часовых поясов пассажиры сбились в безмолвные кучки, дожидаясь своей поклажи, как усталые приверженцы отмирающей религии — даров свыше.
   Мимо Старлица безмолвно проскользнуло видение: мягкая шляпа из серого фетра, длинный полупрозрачный дождевик, свисающий с костлявых плеч, две камеры в чехлах, сложенная тренога, громоздкий жилет фотографа и штаны с множеством карманов. Все вместе слонялось по аэропорту в нелепых обезьяньих кроссовках.
   Старлиц отбросил глянцевый журнал и поднялся с красного пластмассового сиденья.
   — Привет, Визел!
   Визел крутанул узкой головой, впился в Старлица бесцветными глазками-буравчиками. Узнав его, папа-рацци не скрыл неприязни.
   — Какими судьбами в Стамбуле, Легги?
   — Разве это Стамбул? Для меня все аэропорты на одно лицо.
   Визел передернул плечами.
   — Где девчонки?
   — У них короткий отпуск. Нежатся у бассейна в одном тайном отеле. Голые, вымазанные кокосовым маслом.
   На землистой физиономии Визела невольно появился интерес, который он немедленно погасил.
   — «Большая Семерка» — вчерашний день.
   — Это в Лондоне они вчерашний день, здесь я с тобой полностью согласен. В Лондоне даже завтра — уже вчера. Зато для Тегерана колготки с искрой и блестки для губ — скорое, желанное будущее.
   Визел следил за появившимися на транспортере чемоданами, разыгрывая безразличие. Старлиц, хорошо его изучивший, видел, что он с каждой минутой слабеет. Скоро глазки Визела сверкнули.
   — Ты собрался обдурить мулл, Легги?
   — В Иране смена режима, приятель. Большое окно для новых возможностей. Мне снова нужна твоя помощь.
   Визел снял с плеча раздутый чехол с камерой и осторожно опустил его на пол.
   — Не морочь голову! От вас осталось пустое место. Ваш трюк устарел уже два года назад. Это даже не группа! Ни петь, ни танцевать не умеют, знай шевелят губами под «фанеру».
   Старлиц безразлично пожал плечами.
   — Они даже безымянные! — не унимался Визел. — Случайные пташки, слетевшиеся на твои объявления.
   — Так и задумано, — кивнул Старлиц.
   — Теперь тебе придется прочесывать темные глубины Восточной Европы. Твоя группа — пустой звук. Нельзя вылепить настоящих звезд из одного воздуха.
   Старлиц терпеливо вздохнул.
   — Кому нужны настоящие звезды? Это все отрава. Дело в концепции маркетинга. Первая поп-группа, не продающая музыку. Первая поп-группа с установленным сроком годности.
   — Я же говорю, трюк на трюке.
   — Посмотрим, как ты запоешь после наших стамбульских гастролей. И это только начало нашего большого тура по исламскому миру. Гениальный замысел!
   Визелу было все труднее бороться с собой. Знаменитости его утомляли, но запах хорошо продуманной аферы щекотал ему ноздри.
   Внезапно его глазки-буравчики уловили еще что-то, и на его физиономии появилось выражение облегчения, придавшее ему отдаленное сходство с одушевленным существом. Он проворно развернулся на каучуковых подошвах.
   К багажному транспортеру стремительно приближалось самоходное кресло. В нем сидела особа в обтягивающем платье с открытыми плечами, в нелепом белокуром парике с огромной челкой; у нее были большие голубые глаза и столь чудовищно выпирающая грудь, что в ней можно было заподозрить снаряд из гимнастического зала.
   Кресло с визгом затормозило, его пассажирка оглядела Старлица с головы до ног, отдав должное мягкому костюму цвета незрелого лимона, кольцу с бриллиантом на пальце, ботинкам от Гуччи. Из ее рта медленно выплыла струйка дыма.
   — Твой дружок, Бенни?
   — Деловое знакомство, Принцесса. — От желания угодить Визел так напрягся, что окаменел. — Это Легги.
   — Лех Старлиц. — Старлиц сердечно вытянул в сторону кресла руку. Женщина взяла сигарету левой рукой, небрежно стряхнув пепел на переливающуюся ткань платья, обтянувшую ее пышное бедро, и одарила пальцы Старлица снисходительным влажным пожатием.
   — Можете называть меня Дианой, — сообщила она. — Большинство людей не возражают.
   — Дистрофия? — сочувственно осведомился Старлиц.
   — Нет, — улыбнулась она.
   — Множественный склероз?
   — Тоже мимо.
   — Неужели ожирение?
   — Еще чего! Я не ем гамбургеров. Я танцовщица!
   — Автоимунный синдром, — пришел на выручку Визел. — Аллергия на саму себя. — Он указал на транспортер. — У меня с собой результаты ее компьютерной томографии, ядерного магнитного резонанса. Ты это видел, Легги! Красота!
   Женщина указала пальцем с ослепительным ногтем на ленту.
   — Мои баулы, Бенни! Тащи их сюда.
   — Будет исполнено, ваше высочество. — Визел протиснулся сквозь толпу и вступил в борьбу с несколькими неподъемными желтыми чемоданами.
   — Сколько багажа! — уважительно сказал Старлиц Принцессе.
   — А как же! Мы переезжаем. Мы покидаем Лондон. Попробуем поиграть в свой дом. Я и этот король подглядывания.
   — Вы уже знаете, куда едете, ваше высочество? Она попыхтела сигаретой, подняла глаза, прищурилась.
   — Вы бывали на Гоа, мистер Старлиц?
   — Гоа — бойкое местечко, — одобрил Старлиц. — Недаром в честь него назвали особый звук.
   — Что еще за звук? — замигала она.
   — «Звук Гоа», конечно.
   — С чем это едят?
   — На Гоа процветает «транс-энд-данс». Повсюду «техно». — Принцесса по-прежнему ничего не понимала. — Ну, «техно». Электроника. — Понимания не прибавилось. — Музыка, — перешел к расшифровке Старлиц. — Ну, та, которую заводят на вечеринках с помощью пленок и миксеров. «Брейк-бит». — И, опускаясь на рудиментарный уровень, Старлиц объяснил: — На Гоа играют много «диско».
   — О! — просияла она. — Танцевальная музыка!
   — Она самая. Гоа — один из законодателей музыкальной моды.
   — А стриптиз-клубы? Гоа — это ведь Индия, да? Там есть экзотические танцы, ролевое исполнение полового акта?
   — На Гоа много нудистских пляжей.
   — Вечно эти паршивые любители-хиппи все портят! Визел притащил один из желтых чемоданов, едва
   не лишившись обеих рук. Чемодан был перетянут пленкой и перевязан веревками, но все равно зловеще раздувался.
   — На Гоа процветает ведическая медицина, — пропыхтел он. — Многовековая мудрость травников. За ней будущее.
   — Я тоже много слышал об индийском лечении травами, — милосердно проговорил Старлиц. — В нем широко применяется коровья моча. Надо следить за тщательной стерилизацией игл для уколов. — Ион изобразил букву V, растопырив указательный и средний пальцы на добрые четыре дюйма. Потом, глядя в кресло с отеческой заботой, продолжил: — Знаете, что вам поможет, Ди? При автоимунном нарушении полезно натуральное обеззараживающее средство: женские турецкие бани в Эдирне. Сплошь мрамор, чисто женский персонал. Лечебные грязи, целебная минеральная вода. Там уже четыреста лет не было ни одного мужчины. Служительницы — сплошь ассирийки с Кавказских гор, где люди легко доживают до ста двенадцати лет.
   — Господи! — пролепетала Принцесса, часто мигая.
   — Главное снадобье — йогурт. И массаж.
   Она сделала последнюю затяжку и уронила окурок рядом с кроссовкой Визела.
   — Где это?
   — Здесь, рядом. Неподалеку от Стамбула. Конечно, у них все зарезервировано на годы вперед. Они истовые мусульмане и не принимают христианок. Чтобы туда попасть, вам придется заделаться султаншей Валид-Роксаной.
   — У нас билеты в Гоа, — напомнил Визел, преданно подбирая с пола Принцессин окурок.
   — Ничего, мусульмане меня тоже устроят, — возразила Принцесса. — В том случае, если у них водятся денежки.
   Старлиц схватил папарацци за тощее плечо в полупрозрачном плаще.
   — Визел, — проговорил он значительно, — видишь этот транспортер? Возможно, по нему как раз сейчас едет черный непомеченный чемодан, предназначенный для тебя, а внутри двадцать тысяч американских долларов.
   Визел и Принцесса обменялись многозначительными взглядами.
   — Успокойся, его там нет. — Запустив руку в карман своего жилета цвета лайма, Старлиц выудил оттуда золотой пластиковый прямоугольник. — Ведь наличность — это вчерашний день. Таможенники научились ее нащупывать. Поэтому вместо нее я приготовил для тебя эту удобную карточку «Виза», выписанную на твое любимое имя. Свидетельство о кредитной линии на двадцать тысяч долларов, открытой оффшорным банком на турецком Кипре.
   Визел инстинктивно потянулся за подарком, но тут же отдернул руку.
   — Откуда я знаю, что это правда?
   — Возьми и позвони по их бесплатному номеру. Вот он, на обратной стороне карточки. Кипр — страна Содружества, поэтому кипрские банкиры прилично говорят по-английски. Как только доберешься до апартаментов в «Истанбул Пера Палас», которые я вам заказал, первым делом звони в банк.
   — Боже… — пробормотал Визел.
   — Кстати, «Пера Палас» — очень фотогеничный отель. Построен в 1892 году для пассажиров Восточного экспресса. Сплошное красное дерево, турецкий стиль, свет сквозь шторы, арак Сиднея Гринстрита в баре. Как раз для тебя, Визел. Уверен, тебе понравится.
   Визел достал из кармана очки для чтения и принялся их полировать специальной тканью для линз.
   — С чего это вдруг, Легги?
   — На эту дискету я записал схему действий. Вставишь в компьютер и ознакомишься. — Легги вручил ему пластмассовый квадрат с информацией. — В двух словах: свяжешься со своими знакомыми папарацци. Причем не с лучшими, а именно с самыми худшими, самыми дрянными и никчемными. С людьми без тормозов. Ну, знаешь, из тех, кто подкупает официантов, прячется в мусорных баках, врывается с видеокамерой в туалет. Последние отбросы ремесла папарацци. Скажешь им, что таблоидам нужны фотографии выступлений «Большой Семерки» в Стамбуле. Что за снимки девчонок им отвалят кучу денег.
   — Кто же станет за такое платить? — спросил Визел со вздохом.
   — Слухи о романтических приключениях! Мы намеренно допустили утечки, приспособленные к национальным вкусам. Француженка связалась со звездой футбола, обладателем кубка мира. Американка подцепила конгрессмена.
   — Значит, все как обычно?
   — Нет, приятель, на сей раз все по-настоящему. Мы не сидели сложа руки. Самое главное, мы собираемся заплатить за снимки. Тебе не придется никого надувать. Ты действительно купишь все, что они нащелкают! Расплатишься с ними честь по чести.
   — Опомнись, таблоиды не клюнут на этот мусор! Слишком часто ты их облапошивал.
   Старлиц терпеливо вздохнул.
   — Мы целим в турецкие масс-медиа. Турецкие таблоиды, турецкие модные журнальчики, особенно турецкое телевидение. Обычная западная реклама им чужда. Но когда они убедятся, что твои ребята перевернули вверх дном весь Стамбул, они расхватают снимки, как горячие пирожки. — Старлиц понизил голос. — Мы просто хотим, чтобы девчонок увидели в их тряпках, только и всего. На нас заработают мастерские-потовыжималки в Анатолии, из тех, которые научились строчить подделки под «Версаче». Они завалят турецкий рынок блузками, как у «Большой Семерки», и их туфлями на платформе. Мы сумеем неплохо заплатить твоим иностранным папарацци, потому что это нам обойдется всего в пять-шесть процентов от всего барыша. Не говоря о том, что мы отмоем всю выручку на турецком Кипре, так что никаких налогов!
   Глаза Визела стали круглыми, как линзы его фотоаппаратов.
   — Проклятье!
   — Так что успевай крутиться, приятель: ты их нанимаешь, принимаешь у них работу, расплачиваешься с ними от нашего имени. Ты мой аккредитованный представитель, Визел. Обо мне они знать не должны. Если кто-нибудь из твоих ребят отстегнет тебе комиссионные, меня это не касается, босс — ты. — Старлиц перевел дух. — Ну, что, мы поладим?
   — Никто не умеет уговаривать так, как ты, Легги, — пробормотал Визел. — Но штука в том, что бизнес мне теперь ни к чему. Я решил остепениться, понимаешь? Я забочусь о ее здоровье. Как насчет моей жены?
   — Мы не женаты, — поспешно уточнила Принцесса.
   — Зато официально помолвлены, — поморщился Визел. — Соображаешь?
   Старлиц расплылся в улыбке.
   — А вы попробуйте пожениться по-турецки. Такой брак можно будет расторгнуть, всего лишь трижды повторив: «Я с тобой развожусь».
   — Ух ты! — восхитилась Принцесса, сразу оживившись. — Очень заманчиво.
   Визел уже готов был признать поражение, но ухватился за последнюю соломинку.
   — Ты что-то говорил о турецких водных процедурах? Старлиц нахмурился, изобразив озабоченность.
   — Для этого мне бы пришлось использовать все мои связи…
   — Вот и используй, Легги. Либо ты помнишь о моей Принцессе, либо мы ни о чем не договоримся.
   — Я тебя не узнаю, Визел. Что за манера выкручивать руки?
   С этими словами Легги взглянул на инвалидную коляску. Принцессу его уловки не могли обмануть, но она все равно выглядела довольной. Ее тронуло, что Визел о ней не забывает, хотя бы для того, чтобы навешать ей на уши лапшу.
   — Ладно, — сказал Легги. — Будь по-твоему. Я постараюсь. Добьемся для принцессы Ди обслуживания по первому классу.
   Кипрский бриз обдувал террасу чувственным ароматом олеандра, водорослей и неисправных автомобильных двигателей. Озбей подписал счет на пиццу «Маргарита» для своих ребят.
   В казино Тургута Алтимбасака благосклонно взирали на азартных игроков. Огромное заведение на морском берегу привлекало состоятельных людей из Стамбула и Анкары, вроде Озбея, путешествовавших в сопровождении вооруженной охраны. Флигели казино в византийском стиле и его многоэтажные корпуса при необходимости легко можно было отрезать от окружающего мира, как шулерский бункер.
   Головорезы Мехмета Озбея неизменно присутствовали при важных деловых сделках. Дрей, Халик и Айдан, все в шрамах, потные и нетрезвые, никогда еще так не наслаждались жизнью. Нынче их босс не жалел денег.