Зимой она уехала на Рождество в Бостон, оставив сына в Нью-Йорке. Оказавшись в привычной обстановке родного дома, Хиллари вдруг почувствовала себя так, как будто вернулась домой навсегда. Она навещала друзей, веселилась на вечерах, как будто старалась убедить себя и других, что она по-прежнему дебютантка, а не замужняя дама. Через месяц Ник приехал за ней и настойчиво попросил ее вернуться домой. Между ними произошла грандиозная ссора, и Хиллари даже умоляла отца позволить ей остаться в Бостоне. Этот брак был ей совершенно не нужен, она не хотела жить в Нью-Йорке, а ребенок мало интересовал ее. Отец был потрясен. Хиллари не принуждали выходить замуж, она сама выбрала Ника, и он стал ей хорошим мужем. Теперь ей следовало вернуться к нему и хотя бы сделать попытку наладить семейную жизнь, кроме того, у нее есть и материнские обязанности.
   Хиллари вернулась в Нью-Йорк, чувствуя себя узницей, отбывающей наказание, преданной даже собственным отцом. Она возненавидела Ника: он олицетворял все, что мешало ей в жизни. Перед ее отъездом отец говорил с зятем. В поведении дочери он винил прежде всего себя. Ее слишком баловали, когда она была ребенком, но он никак не мог предположить, что она вырастет такой эгоисткой, не желающей знать никаких обязанностей, равнодушной даже к собственному ребенку Ник пытался убедить его, что с Хил нужно терпение — со временем она повзрослеет и войдет в свою новую роль. Однако, как он ни старался, все было напрасно. Ребенок ее по-прежнему интересовал мало, хотя следующим летом она забрала с собой в Ньюпорт Джонни, чтобы избежать пересудов. Они жили там все лето.
   Когда Ник приехал ее навестить, он понял, что жена времени не теряла. В то лето ей исполнился двадцать один, и у нее начался бурный роман с братом одной из подруг. Этот молодой хлыщ, выпускник Йельского университета, находил очень пикантным тот факт, что переспал с Хиллари Бернхам, о чем он и поспешил оповестить полгорода. После визита, который нанес ему Ник, парень вернулся в Бостон поджав хвост; в его ушах все еще стоял звон от оплеухи, полученной от Ника. Но все-таки самой главной проблемой при этом оставалась сама Хиллари. Ник снова привез ее в Нью-Йорк, попытался еще раз серьезно поговорить с ней, но все напрасно — следующие пять лет она металась между Ньюпортом, Бостоном и Нью-Йорком, заводя интрижки везде, где могла, включая и эту последнюю.
   Пока Ник был в Париже, она связалась с Райаном Хэллоуэем. Ник знал, что этот Райан для нее ровным счетом ничего не значит, просто таким способом она постоянно напоминала ему, что она свободна и от него, и от сына, и от своего отца, умершего через три года после их свадьбы. Мать Хил уже давно потеряла надежду повлиять на дочь, да и сам Ник, кажется, тоже. Она была тем, чем была — яркой, красивой женщиной с острым умом, который она растрачивала понапрасну, с чувством юмора, делавшим такими приятными те редкие случаи, когда они о чем-то разговаривали. Теперь большую часть времени они ссорились или просто не замечали друг друга. Несколько раз он думал о разводе, которого при желании было нетрудно добиться, но тогда Хиллари получила бы все права на Джонни. Судьи почти всегда решают подобные дела в пользу матери, если только она не профессиональная проститутка или наркоманка Ради сына Ник решил терпеть сколько сможет жизнь под одной крышей с Хиллари, хотя последнее время ему все чаще казалось, что терпению приходит конец.
   И все же у него теплилась слабая надежда, что поездка в Париж немного развлечет ее и она какое-то время станет вести себя прилично. Но начало путешествия не обещало ничего хорошего. Он знал, что ее связь с Райаном закончилась после Рождества, но подозревал, что начинается какое-то новое увлечение. Когда на горизонте появлялся кто-то новый, Хил становилась особенно резкой и беспокойной, как скаковая лошадь, запертая в стойле. Ник знал, что пытаться остановить ее бесполезно. До тех пор пока она благоразумно старается скрывать свои связи, он будет жить с ней; к тому же в последнее время она стала теплее относиться к сыну. Конечно, Ник позаботился о том, чтобы у Джонни появились добрые, любящие гувернантки, он и сам обожает сына, и никогда не согласится на развод, на жизнь без ребенка, которого так любит. Джонни для Ника — центр вселенной, и, если ради того, чтобы жить вместе с ним, приходится мириться с Хиллари, с ее изменами и дурным характером, что ж, он готов платить и такую цену.
   Ник взглянул на жену, сидевшую у туалетного столика. Она водила расческой по своим блестящим волосам и одновременно потягивала виски с содовой, как будто дразнила его. Вдруг он заметил, что из-под белого атласного халата выглядывает черное шелковое платье.
   — Куда-нибудь собираешься, Хил? — Он говорил спокойно, только в глазах вспыхнули зеленые огоньки.
   Она колебалась только одно мгновение. Ее ноздри раздулись, как у породистой лошади, приготовившейся к скачкам.
   — Собственно говоря, да. Сегодня вечер у Бойнтонов.
   — Это любопытно, — иронически улыбнулся он, слишком хорошо ее зная, — что-то я не видел приглашения.
   — Забыла показать.
   — Неважно.
   Он пошел к двери, она повернулась на стуле и тихо спросила:
   — Ты хочешь пойти, Ник?
   Он обернулся и внимательно посмотрел на нее. Очень может быть, сегодня действительно вечер у Бойнтонов. Но он так редко ходит на вечера. Когда они идут куда-то вместе, Хил обычно в укромном уголке флиртует с кем-нибудь из своих старых или новых знакомых.
   — Нет, спасибо, я принес домой работу. Она повернулась к нему спиной.
   — Тогда не говори, что я тебе не сообщала.
   — Не скажу.
   Он остановился в дверях, глядя, как она потягивает виски.
   — Передай им мои наилучшие пожелания и постарайся вернуться пораньше — Она кивнула. — И потом, Хил… — Он колебался.
   — Да, Ник?
   Он решил идти напролом.
   — Постарайся не оставлять после себя пепелище. Что бы там ни замышляла, детка, помни, через два дня мы сядем на пароход. Так или, иначе, но ты едешь со мной.
   — Что это значит? — Она встала и повернулась к нему.
   — Это значит, что сколько бы разбитых сердец ты ни оставила здесь, ты поедешь. Ты моя жена, как бы тебе ни хотелось забыть об этом.
   — Я помню, — с горечью сказала она. Больше всего ее раздражало то, что он такой добрый. Это заставляло ее чувствовать себя виноватой перед ним, а она не хотела быть виноватой. Она хотела стать свободной.
   — Желаю хорошо провести время.
   Он тихо закрыл за собой дверь и спустился к сыну. Как только он вышел из комнаты, Хиллари сбросила халат и осталась в открытом платье из черного шелка, купленном у Бергдорфа Гудмена. Она надела бриллиантовые серьги и посмотрелась в зеркало. Хиллари знала, что встретит на вечере Филиппа Маркхама. Допивая виски, она размышляла о том, как это Ник всегда узнает о ее похождениях. У нее с Филом еще ничего не произошло, но в августе он приедет в Париж, и кто знает, что может тогда случиться… Кто знает…

Глава четвертая

   Корабль — огромный, суперсовременный, безупречный по красоте и плавности линий — бросил якорь у 88-го пирса на Гудзоне. Выйдя из автомобиля, Арман на миг засмотрелся на изящный силуэт трех его труб, вырисовывающихся на фоне неба. Несмотря на свой солидный вес — более восьмидесяти тысяч тонн, — это было самое быстроходное и технически совершенное судно в мире. При взгляде на него перехватывало дыхание, хотелось застыть в благоговейном молчании. Еще прекраснее он казался в открытом море, когда шел на всех парах, но и сейчас, у причала, это было само совершенство.
   — Папа! Папа! Я тоже хочу посмотреть. — Элизабет первой выпрыгнула из «ситроена» и остановилась рядом с отцом, крепко сжавшим ее маленькую ручонку. — Так это он?
   — Нет. — Арман улыбнулся. — Это она. Прекрасная «Нормандия», мое сокровище. Такого корабля больше нигде не увидишь, малышка. — Неважно, что там еще построят в будущем, другой «Нормандии» больше не будет. Многие из тех, кто плавал на «Нормандии» за семь лет ее существования, согласились бы с ним, а ведь это были в основном знаменитые и богатые л люди, мировая элита. Ибо это действительно было необыкновенное судно, единственное в своем роде, превосходящее все другие по красоте, элегантности, быстроходности. Настоящий плавучий остров всевозможной роскоши.
   Арман обернулся, почувствовав, что жена рядом. На миг он забыл и о ней, и о детях. Он, возможно, даже прослезился бы, если бы мог себе это позволить. В этом корабле было нечто такое, что наполняло его сердце гордостью за Францию. Сколько души и труда вложено в него; это само совершенство.
   Лиана понимала, что сейчас чувствует Арман. Она молча любовалась просветленным лицом мужа и, когда он обернулся к ней, улыбнулась.
   — Ты стоишь, как гордый папаша, — ласково пошутила она.
   Арман кивнул в знак согласия — он нисколько не стыдился своих чувств.
   Меж тем Мари-Анж подбежала к сестре, и девочки весело запрыгали вокруг родителей.
   — Можно нам подняться на корабль, папа? Можно? Можно?
   Лиана взяла дочерей за руки, Арман отдал распоряжение шоферу и носильщику, и пять минут спустя, пройдя под огромной аркой с надписью: COMPAGNIE GENERALE TRANSAT-LANTIQUE, они вошли в лифт, поднявший их на посадочную площадку пирса. Для пассажиров имелись три отдельных входа: PREMIERE CLAS-SE, TOURTSTE и CABINE. Первый класс принимал восемьсот шестьдесят четыре пассажира. Когда Арман, Лиана и девочки поднялись на палубу «Нормандии», был почти полдень. Они выехали из Вашингтона поездом в 5 часов утра и полчаса назад прибыли в Нью-Йорк, где их встретил автомобиль французского консульства, который и доставил их прямо к 88-му пирсу на 50-ю Вест-стрит.
   — Bonjour, monsieur, madame. — Одетый в парадную форму офицер улыбнулся двум нарядным девочкам в одинаковых голубых платьицах, белых перчатках, соломенных шляпках и сверкающих открытых туфельках. — Mesdemoiselles, bienvenue a bord.
   Он любезно взглянул на Армана. Молодой офицер любил свою работу. За годы службы здесь, пропуская пассажиров на борт, он встречал Томаса Манна, Стоковского, Жироду, Сент-Экзюпери, многих кинозвезд, таких, как Дуглас Фэрбенкс, гигантов литературного мира, коронованных глав государств и особ почти всех европейских стран. Он всегда волновался, ожидая, когда они назовут себя, хотя чаще всего узнавал их с первого взгляда.
   — Monsieur?..
   — Де Вильер, — спокойно ответил Арман.
   — Ambassadeur? — спросил молодой человек Арман утвердительно кивнул. — Ah, bien sur. Конечно.
   Заглянув в список пассажиров, он увидел, что де Вильеры занимают едва ли не самые роскошные апартаменты на корабле. Офицер не знал, что это любезность со стороны компании, и на него произвело впечатление, что посол и его семья будут занимать большой люкс «Трувиль».
   — Вас проводят. — Он сделал знак стюарду, который мгновенно появился рядом и взял у Лианы ее небольшую сумку. Основной багаж отправили на корабль уже несколько дней назад, а те вещи, что они взяли с собой в поезд, доставят в каюты чуть позже. Обслуживание на «Нормандии» было превосходным.
   Люкс «Трувиль» располагался на верхней палубе. Здесь же находился еще один люкс — оба они имели собственные прогулочные палубы, с которых открывался вид на уютное кафе-гриль под открытым небом. Внутри было четыре просторных, со вкусом обставленных спальни, одна для Лианы и Армана, по одной для каждой из девочек и еще одна для гувернантки. На той же палубе располагались комнаты прислуги. Одну из них займет помощник Армана, Жак Перье, который плыл вместе с ними, чтобы Арман мог во время плавания продолжать работу. Остальные оставались запертыми. Единственными их соседями на просторной верхней палубе будет семья в соседнем люксе «Довиль», таком же дорогом и роскошном, но совершенно иначе оформленном. Все каюты первого класса имели уникальную отделку, ни одна не копировала другую, Арман и Лиана огляделись, их глаза встретились, и Лиана не могла сдержать счастливого смеха. Все вокруг казалось настолько прекрасным, что она невольно почувствовала себя взволнованной и возбужденной, как ребенок.
   — Alors, ma chene. — Стюард вышел, они стояли в большой гостиной возле обещанного детского рояля. — Qu'en penses tu? — Что ты об этом думаешь?
   Что она могла думать? Это было сказочное место, здесь хотелось провести не пять дней, а пять недель.. пять месяцев… пять лет… На «Нормандии» хотелось остаться навсегда. По восхищенным глазам мужа она поняла, что он думает то же самое.
   — Просто потрясающе. — По пути в каюту они повсюду замечали все новые и новые детали: роскошную отделку ценными породами дерева, прекрасные скульптуры, огромные стеклянные панели. «Нормандия» казалась не плавучим отелем, а целым прекрасным городом на воде, где все гармонично, все ласкает глаз. Лиана, продолжая радостно улыбаться, опустилась на покрытую темно-зеленым бархатом тахту. — Ущипни меня, я сплю! Вдруг все это мне только снится и я сейчас проснусь в Вашингтоне?
   — Нет, любимая. — Он сел рядом с женой. — Тебе это не снится.
   — Но, Арман, мне страшно подумать, сколько это может стоить!
   Он улыбнулся ей с видом победителя. Как приятно видеть ее счастливой, ошеломленной. Лиана не раз путешествовала с отцом и привыкла к роскошным апартаментам, но тут было нечто большее, нечто совершенно уникальное. Нетрудно поверить, что другого такого корабля нет и никогда не будет, что люди еще долгие годы будут с восхищением говорить о нем.
   — Хочешь выпить, Лиана? — Он открыл двойные, обшитые деревом двери, за которыми скрывался огромный бар.
   — Боже правый! Да здесь же целое море!
   Арман открыл бутылку шампанского «Дом Периньон», наполнил бокал и протянул Лиане. Взяв второй бокал, он поднял его и, глядя на свою красавицу-жену, провозгласил:
   — За двух самых прекрасных дам на свете… За «Нормандию» и Лиану!
   Сияя от счастья, Лиана пригубила искрящееся вино и подошла к мужу. Это напоминало их медовый месяц, и она с сожалением вспомнила, что в соседней комнате девочки.
   — Может быть, пройдемся, посмотрим корабль? — предложил Арман.
   — А как же девочки? Он засмеялся:
   — Здесь? Я думаю, они быстро найдут себе занятие. Мадемуазель уже помогла им распаковать игрушки. Я даже знаю, что хочу увидеть в первую очередь.
   — Что же? — Он смотрел, как она расчесывает свои длинные светлые волосы, и чувствовал, что в нем поднимается волна желания. В последние дни он был так занят, так редко видел ее. У них почти не было времени побыть вдвоем, и они надеялись, что во время плавания им ничто не помешает быть вместе и, наконец, вдоволь наговориться. За десять лет супружества дружеские разговоры стали для них особым удовольствием. Когда у Армана не хватало времени поговорить с женой, он чувствовал себя одиноко. Он уже пообещал себе, что на корабле станет работать со своим помощником Жаком Перье только с десяти до полудня, а все остальное время будет свободен. Так что путешествие оказалось большой удачей и для Перье. Молодой человек, примерно одного возраста с Лианой, должен был бы возвращаться во Францию на другом корабле и, разумеется, вторым классом. Но Арман, желая вознаградить его за пять лет преданной службы, похлопотал за своего помощника, и Жак получил возможность плыть на «Нормандии». Сначала Лиана обрадовалась за Жака, но теперь втайне надеялась, что он подыщет себе компанию и будет не слишком докучать им. Как и Арман, она больше всего на свете хотела побыть наедине с мужем. За девочек она не беспокоилась — на судне имелось множество развлечений для детей: бассейн, игровые комнаты, кукольный театр, кино, не считая специального помещения для собак, куда могли заходить дети. Лиана рассчитывала, что Жак тоже найдет себе занятие. Выходя из каюты, они как раз вспомнили о нем.
   — Думаю, он сам найдет нас, когда корабль отчалит, — сказал Арман. — Ну так что же тебе не терпится посмотреть?
   — Все! — Ее глаза сияли, как у маленькой девочки. — Я хочу увидеть бар, отделанный лакированной кожей, зимний сад, главный салон… Хочу осмотреть даже мужскую курительную комнату. В рекламном буклете она выглядит потрясающе.
   — Ну, не думаю, что ты пойдешь в курительную комнату. — Арман снова улыбнулся жене — такой красивой в красном шелковом костюме. Трудно поверить, что они женаты уже десять лет. Ей и сейчас нельзя дать больше девятнадцати. Рядом с ним она смотрелась почти ребенком. Встречные невольно провожали взглядом эту красивую пару. Они не спеша спустились на шлюпочную палубу, затем прошли в носовую часть судна, откуда был виден Нью-Йорк в мареве знойного июньского дня. Но здесь, на корабле, жара совсем не чувствовалась, лицо обвевал приятный легкий ветерок. Они пересекли холл первого класса и заглянули в помещение театра. Лиана вспомнила о бассейне.
   — Часть бассейна отведена для детей, там мелко, и девочки могут спокойно купаться.
   — Наши маленькие рыбки? — улыбнулся Арман. — Они могут спокойно нырять в любом бассейне.
   — Все-таки спокойнее, когда знаешь, что есть мелкая часть. Как ты думаешь, бассейн сегодня открыт? — Ей хотелось видеть все сразу.
   — Скорее всего, его не открывают до отплытия.
   На «Нормандии» часто устраивали прощальные вечеринки, и нетрудно было предположить, что кому-то из пассажиров или гостей придет в голову мысль прыгнуть в бассейн после пары бутылок шампанского.
   Они прошли театр и заглянули в библиотеку, красиво и строго оформленную, за библиотекой Лиана обнаружила зимний сад, о котором читала в рекламном буклете. Войдя сюда, она чуть не лишилась дара речи. Здесь переплетались заросли тропической зелени, тихо журчала вода в мраморных фонтанах, в высоких прозрачных клетках прыгали экзотические птицы. Сад располагался в носовой части корабля, благодаря чему возникало ощущение открытого пространства. Еще никогда Лиане не приходилось видеть более экзотического места. Она просто не верила своим глазам.
   — Боже, как красиво! Куда лучше, чем на фотографиях.
   В самом деле, никакие фотографии не могли передать неповторимого очарования «Нормандии» и всех ее роскошных интерьеров. Поднявшись на ее борт, вы попадали в сказочную страну, более живописную, чем Версаль или Фонтенбло; и люди вокруг начинали казаться необыкновенно красивыми и интересными. Ни Арман, ни Лиана никогда не видели ничего подобного. Возвращаясь к себе в каюты, расположенные в противоположном конце корабля, они со всех сторон слышали восторженные возгласы: «Потрясающе… замечательно… Просто чудо…». Они и сами думали так же.
   — Посмотрим, здесь ли Жак? — Они как раз проходили мимо его каюты, направляясь к себе; сердце Лианы на миг болезненно сжалось. Ей вовсе не хотелось сейчас видеть Жака, он вообще был ей здесь не нужен. Нужен только Арман, Лиана мечтала путешествовать только с ним одним. Она даже немного жалела о том, что с ними девочки. А как было бы чудесно провести эти пять дней наедине друг с другом.
   — Зайдем, если хочешь.
   Она знала, что Жак нужен Арману. Конечно, было бы куда лучше, если бы здесь, на «Нормандии», он мог забыть о работе. Но таков уж Арман, такова его служба. Обязанности превыше всего. Они остановились и постучали, но, к радости Лианы, ответа не последовало. К ним тотчас же подошел стюард.
   — Вы ищете мсье Перье, господин посол?
   — Да.
   — Он в кафе-гриль с друзьями. Я могу проводить вас туда.
   — Нет, не стоит. — Арман вежливо улыбнулся стюарду. — У нас будет достаточно времени. — По крайней мере, теперь он точно знал, что Перье на борту. До прибытия во Францию Арману следовало подготовить еще несколько очень важных дипломатических бумаг, и помощник был ему необходим. — Спасибо.
   — Не стоит благодарности. Я ваш главный стюард на время путешествия. Жан-Ив Херрик.
   — Судя по акценту, он был из Бретани. — Думаю, в каюте вас ждет записка от капитана.
   — Еще раз спасибо.
   Лиана и Арман вошли в каюту и действительно рядом с огромной корзиной цветов и двумя корзинами фруктов от вашингтонских друзей на рояле увидели письмо от капитана Торо, который приглашал их на капитанский мостик наблюдать отплытие «Нормандии». Такой чести удостаивались немногие, и Лиана была польщена.
   — Как ты думаешь, мы можем взять фотоаппарат?
   — Думаю, да. А где же дети?
   Девочек нигде не было. Гувернантка оставила де Вильерам записку, сообщая, что девочки захотели посмотреть собак и теннисный корт. Лиана знала, что на мадемуазель можно положиться. Капитанский мостик находился в носовой части корабля, как раз над зимним садом, и они повернули туда, откуда только что пришли.
   Два офицера охраняли вход в рулевую рубку — любопытные сюда не допускались. Арман показал им приглашение от капитана Торо, и де Вильеров провели в рубку, где их встретил сам капитан. Это был худощавый седой человек с глубоко посаженными голубыми глазами Он поцеловал Лиане руку и обменялся рукопожатием с Арманом, приветствуя их на борту своего корабля. Они в свою очередь рассыпались в похвалах «Нормандии».
   — Мы все очень ею гордимся. — Капитан сиял. «Нормандия» только что снова побила рекорд по скорости, переходя через Атлантику, но куда больше она прославилась своим великолепием.
   — Она даже прекраснее, чем мы ожидали. Необыкновенный корабль. — Арман с интересом осмотрелся вокруг… Везде царил безупречный порядок, все было отлажено, как механизм швейцарских часов. На большом столе лежали штурманские карты. Здесь же, в штурманской рубке, располагалось возвышение, где стояли капитан и его первый помощник, управлявший судном. Отсюда открывался превосходный вид. «Нормандия» была известна своим плавным ходом; правда, первое время после спуска на воду отмечалась неприятная вибрация, но и эту проблему вскоре решили. Одним словом, «Нормандия» стала воплощением самых смелых конструкторских замыслов.
   Отойдя в сторону, чтобы не мешать работе команды, Арман и Лиана наблюдали, как корабль медленно оторвался от причала, с помощью буксиров дошел до выхода из порта, медленно развернулся на восток и взял курс на Францию. И вот нью-йоркский порт начал исчезать из виду — они оказались в открытом море. Армана восхитила маневренность судна и слаженность работы команды.
   — Мы надеемся, ваше путешествие будет приятным, — улыбнулся Лиане капитан. — Вы окажете мне большую честь, если отужинаете сегодня со мной. У нас на корабле, как обычно, немало интересных людей. — Он так гордился своим кораблем, что не мог не похвастать немного, но он имел на это право. Арман с удовольствием принял приглашение. К тому же было интересно, что за знаменитости соберутся у капитана за ужином. Он надеялся, что Лиана подружится с кем-нибудь и новые знакомые не дадут ей скучать, пока он работает с Жаком. Де Вильеры еще раз поблагодарили капитана и вернулись к себе.
   Было три часа пополудни, и Арман предложил заказать в каюту сандвичи и чай. У них была своя столовая как раз для таких случаев. Пока Арман читал меню, Лиана растянулась на большой, удобной кровати.
   — Если я все это съем, тебе придется во Франции выкатывать меня с корабля, как шар, — засмеялась она.
   — Ты можешь позволить себе потолстеть на пару фунтов. — Лиана многим казалась слишком худощавой, но именно такой она и нравилась Арману: высокая, стройная, элегантная. Худоба делала ее похожей на девочку-подростка, и, когда она играла на лужайке с дочерьми, ее можно было принять за их старшую сестру. Она так и дышала юностью, особенно сейчас, когда, сняв красный шелковый костюм, осталась в атласном белье, отделанном целым каскадом дорогих кружев. Арман отложил меню в сторону и подошел к жене. И как раз в эту секунду как на зло зазвенел колокольчик у двери. Лиана вздохнула, Арман пошел к выходу.
   — Я сейчас. — Но раньше, чем вошедший заговорил, Лиана поняла, что это Жак Перье. Верный помощник, правая рука посла — честное лицо, очки в роговой оправе, всегда битком набитый портфель. Из-за Жака их медовый месяц заканчивался, так и не начавшись. Она слышала, как они разговаривают в гостиной. Через минуту Арман вошел в спальню.
   — Он ушел? — Лиана, все еще в одном белье, сидела на постели.
   — Нет… Мне очень жаль, Лиана… Тут несколько телеграмм… Их принесли перед самым отъездом. Я должен… — Он на секунду запнулся, стараясь заглянуть ей в глаза. Но она только улыбнулась.
   — Ладно, я все поняла. Вы будете работать здесь?
   — Нет, наверное, пойдем к нему. Закажи пока что-нибудь поесть. Я вернусь через полчаса. — Он быстро поцеловал ее и вышел, его мысли были уже далеко. Лиана снова заглянула в меню, но есть ей совсем не хотелось. Ее мучил другой голод. Ей нужен был Арман, ей хотелось все время быть с ним. Она легла на кровать, закрыла глаза и скоро уснула. Ей снился пляж где-то на юге Франции. Она видела Армана и пыталась подойти к нему, но ей преграждал путь незнакомец с лицом Жака Перье. Лиана проспала два часа, пока девочки с гувернанткой не вернулись из бассейна.
 
   В соседнем люксе Хиллари Бернхам стояла перед баром и с раздраженным видом изучала его содержимое. Шампанского было хоть залейся, но ни капли шотландского виски.
   — Черт бы побрал этот паршивый бар. Вонючие французишки, вечно думают только о своем проклятом вине. — Она захлопнула бар и повернулась к Нику — темные глаза сверкали, волосы, черные и блестящие, как шелк, ниспадали на эффектное платье из белого крепдешина. Шляпку Хиллари швырнула на стул, войдя в гостиную. Отделка апартаментов не вызвала у нее никакого восхищения, она даже не заметила окружающего ее великолепия. Первым делом Хиллари распорядилась, чтобы горничная начала распаковывать чемоданы с одеждой и погладила черную атласную юбку и малиновую блузку, которые хозяйка собиралась надеть вечером.