– И что ему от тебя надо?
– Жениться на мне. – Анна совсем оробела при виде отвращения на лице у мадам Марковой.
– Так с какой стати ты все еще здесь? Ну как прикажете это объяснять? К тому же Анне не хотелось сейчас вдаваться в подробности.
– Я бы хотела сначала выполнить свой долг перед труппой, может, даже поехать с ними на гастроли, если меня возьмут обратно и если мне удастся вернуть прежние навыки.
– Откуда такая щепетильность? – И тут хозяйка балетной школы подозрительно прищурилась и спросила, в очередной раз подтвердив репутацию всеведущей особы: – Он что, уже женат?
И снова Анна не нашлась, что ответить, и в комнате повисла напряженная тишина.
– Ну, так, стало быть, ты еще глупее, чем я считала! Даже эти ничтожные шлюхи стократ умнее тебя! Им по крайней мере удается заполучить мужа, заплыть жиром и наплодить детей! Я никогда о них не жалела – туда им и дорога! Но ты… ты гробишь свой талант ради женатого типа! Мне тошно об этом думать, и я больше не желаю ничего об этом слышать! Послушай, Анна, я хочу, чтобы ты взялась наконец за работу – так, как делала это прежде, как можешь работать лишь ты одна, как ты должна работать ради меня! И не далее чем через два месяца я желаю услышать из твоих собственных уст, что с ним покончено, что ты поняла, для чего живешь и для чего была рождена. Анна, тебе придется пожертвовать всем… ты слышишь, всем… ибо только тогда твоя жертва будет иметь смысл и только тогда ты познаешь истинную любовь. Такую любовь, которой ты достойна и которую завоевать сумеешь ты одна. А этот твой мужчина – просто глупость. Он же ничего для тебя не значит. От него у тебя будут одни неприятности. И чтобы я больше не слышала ни о чем подобном. А теперь ступай работай!
Приказ сопровождался столь небрежным и недвусмысленным жестом, что Анна подчинилась не раздумывая. Все еще содрогаясь от того, что ей довелось выслушать, она выскочила из кабинета и поспешила вернуться в класс.
Так вот какой жертвы от нее ждали! Она должна поступиться всем, даже Николаем… Но это свыше ее сил! Да она и не желала губить собственную любовь. Она не обязана отчитываться перед ними в своих чувствах! И они не вправе требовать этого от нее! Она не желает добровольно превращаться в безумную фанатичку, живущую исключительно ради балета! Теперь-то Анна это понимала. Ей вовсе не улыбалось повторить судьбу мадам Марковой и дожить до старости, не зная ничего, кроме танцев, не имея ни детей, ни мужа, ни хотя бы светлых воспоминаний – помимо выступлений на некогда знаменитых спектаклях, память о которых давно превратилась в прах!
Однажды она попыталась рассказать об этом Николаю и объяснить, чего от нее ожидают наставники в балетной школе, однако он наотрез отказался ей верить. А ведь это было правдой – от нее требовали именно такой жертвы! Им нужно было окончательно завладеть ее душой и заставить отказаться от Николая! Но Анна не поступится своей любовью, чего бы это ни стоило. Вспыхнувший в ней гнев вызвал новый прилив сил и желание работать и доказать свое право на Николая. Теперь она начинала первую разминку в четыре часа утра, а заканчивала заниматься не раньше десяти вечера. Она почти не ела, не спала, не отдыхала – лишь упрямо повторяла знакомые упражнения, выжимая из своего тела все возможное и даже невозможное. Ведь именно этого самоотречения добивались от нее непреклонные учителя… И когда две недели спустя мадам Маркова снова вызвала ее к себе в кабинет, Анна выглядела осунувшейся и бледной, как после болезни.
Анна не имела представления о том, что ей придется выслушать на этот раз. Наверное, просто прикажут собрать вещи и незамедлительно убираться. Пожалуй, оно и к лучшему. Все равно она вымотана до предела, а от Николая нет ни слуху ни духу – впору сойти с ума. Он ответил лишь на первое ее письмо… И вдруг Анна подумала: а что, если все остальные письма так и остались неотправленными?! Все воспитанники балетной школы складывали свои письма на специальном столике в передней, так же делала и она. Кто поручится, что ее письма не отобрали и не выбросили в корзину? С этими невеселыми мыслями Анна перешагнула порог кабинета – и обмерла от счастья при виде его. Да, это был Николай, и, судя по всему, он о чем-то мило беседовал с мадам Марковой. А когда услышал, что вошла Анна, обернулся и посмотрел на нее с улыбкой. От одного его вида у нее сладко заныло в груди, а ноги стали ватными и непослушными.
– Как вы здесь оказались? – удивленно спросила она. Уж не собрался ли Николай рассказать мадам Марковой об их тайне?!
Но по его многозначительному взгляду Анне стало ясно, что это не так. Тем не менее ему было понятно ее недоумение и то, что нужно как можно быстрее объяснить свое присутствие в этом кабинете, чтобы Анна не сделала какой-нибудь ошибки во время их беседы при посторонних.
– Мадемуазель Петровская, согласно желанию государя императора я приехал сюда, чтобы справиться о вашем здоровье. Поскольку с тех пор, как вы покинули нас, мы не получили никаких известий, государь захотел убедиться, что у вас все в порядке. Его супруга, императрица, очень волновалась, не стало ли вам хуже. – Он как можно непринужденнее улыбнулся мадам Марковой, и той ничего не осталось, как изобразить верноподданническую улыбку. Впрочем, она тут же поспешила отвести взгляд.
– Разве вы не получали моих писем? Ни одного моего письма?
К полному ужасу Анны, он лишь отрицательно покачал головой.
– Я оставляла свои письма вместе с общей почтой, как обычно. Наверное, их почему-то не отправили.
Мадам Маркова с преувеличенным вниманием разглядывала что-то у себя на столе.
– Но вы по крайней мере здоровы? У вас очень бледный вид, и вы сильно похудели с тех пор, как уехали от нас. Боюсь, вы слишком изматываете себя, Анна. Я угадал? Вам нужен щадящий режим после столь тяжелой болезни.
– Ей следует привести в порядок свое тело, – резко вмешалась мадам Маркова, – и приучить его к обычным нагрузкам. Она и так успела позабыть все, что умела. – И она сама, и Анна понимали, что это неправда. Однако Николая не так-то просто было сбить с толку.
– Я уверен, что ей очень быстро удастся восстановить прежнюю форму, – заявил он как ни в чем не бывало, – но это совсем не значит, что следует истязать свой организм. Полагаю, что вы, мадам Маркова, отдаете себе в этом отчет, – продолжал Николай с вежливой, но уверенной улыбкой опытного врача. – А теперь не оставите ли вы нас с пациенткой на минуту наедине? У меня для нее есть личное послание от их величеств.
Против этого трудно было возражать, и мадам Марковой волей-неволей пришлось выпустить их вдвоем из своего кабинета, хотя она не скрывала недовольства. Достойная дама явно что-то заподозрила, но не могла с уверенностью обвинить Николая в переменах, произошедших в характере Анны, и вынуждена была молчать. Тем не менее она сама распахнула перед ними дверь, и Анна повела Николая наружу, в небольшой палисадник перед парадным. На улице было довольно прохладно, и ей пришлось накинуть шаль, чтобы не озябнуть в тонком трико. При виде ее болезненной худобы и бледности у Николая тоскливо сжалось сердце, но он не мог позволить себе обнять и утешить любимую на глазах у чужих людей.
– Ты не заболела? – прошептал он, усаживаясь рядом с Анной на садовой скамейке. – Я ужасно скучал без тебя… и беспокоился, потому что долго не получал вестей.
– Они наверняка перехватывали мои письма. Отныне мне самой придется их отправлять. – Хотя одному Богу известно, как ей удастся улучить хотя бы минуту, чтобы выскочить из школы. – Что-нибудь случилось? – с тревогой спрашивала она, не в силах скрыть счастливую улыбку. Как это прекрасно – повидать его вновь! – У тебя все в порядке, Николай?
– Конечно, Анна… Я так тебя люблю… – Он говорил это тихо, но с тоской и болью… Николай и сам не ожидал, что будет так страдать вдали от любимой.
– Я тоже люблю тебя, – отвечала Анна, и влюбленные тесно переплели руки.
Им было невдомек, что сверху из своего окна за ними украдкой наблюдает мадам Маркова, досадуя на то, что не может подслушать ни слова из их разговора. Однако она отлично видела, что парочка держится за руки, и этого было достаточно, чтобы утвердиться в своем подозрении. Тонкие губы хозяйки балетной школы гневно сжались. А Анна продолжала:
– Ты еще не поговорил с Мери?
Николай нахмурился, но все же заставил себя ответить:
– Через пару дней после твоего отъезда.
Судя по его виду, ничего хорошего это не сулило. Анна моментально почуяла неладное и загрустила.
– Что же она сказала?
О, Мери успела наговорить ему очень много, и начатая тогда словесная дуэль тянулась и по сей день. Но Николай был тверд в своем решении идти до конца и выиграть.
– Анна, ты не поверишь своим ушам, но она не желает возвращаться в Англию. Она хочет остаться в России. После пятнадцати лет жизни в добровольном заточении и жалоб на Россию она наотрез отказалась уезжать, когда ей предложили сделать это по-хорошему.
Новость так расстроила Анну, что она слушала дальше, с трудом сдерживая слезы.
– А как же развод?
– И разводиться она тоже не желает. Она, понимаете ли, не видит причин, по которым нам следует оставить друг друга. Она согласна с тем, что совместная жизнь делает ее такой же несчастной, как и меня, но при этом уверена, что давно рассталась с надеждами на счастливый брак. Мери твердит о том, что не переживет унижений, связанных с процедурой развода. И получается, что, если мы уедем сейчас вдвоем – я и ты, Анна, – мне нельзя будет взять тебя в жены.
Так же как и ее, Николая больно ранило каждое сказанное им слово. Он так хотел дать ей все, на что способен: дом, положение в обществе, уверенность в завтрашнем дне, детей – новую, счастливую жизнь. А выходило так, что она могла лишь оставаться его любовницей. И тогда унижения придется терпеть не его жене, а ей, Анне.
– Кто-то еще знает про нас? Его величество? – с тревогой уточнила она.
– Наверное, он давно уже догадался, но не торопится нас осуждать. Ты ему слишком симпатична, и он сам говорил мне об этом много раз.
– Ну что ж, тогда можно не беспокоиться, – с тяжелым вздохом заключила она. – Все равно мне еще слишком многое предстоит сделать. Им кажется, что я совсем обленилась, и теперь мадам Маркова постоянно грозится похоронить меня в кордебалете и не давать сольных номеров. Она считает, что я уже не та балерина, какой была раньше. Мне бы хотелось заставить ее передумать, а у тебя появится время заставить передумать Мери. Придется нам еще потерпеть.
Одному Богу известно, каких усилий ей стоил этот спокойный, рассудительный тон. Ведь Анна обмирала от страха, стоило ей подумать о дальнейшей жизни в балетной школе и той борьбе, которую предстояло выдержать Николаю.
– Боюсь, что мое терпение лопнет, – мрачно заметил он. – Мне ужасно тебя не хватает. Когда ты снова сможешь нас навестить? – Каждый день без Анны превращался для него в бесконечную пытку. Действительность оказалась намного хуже самых мрачных опасений.
– Может быть, в середине лета, если мне вообще позволят получить отпуск в этом году. Мадам Маркова уже намекала на то, что мне бы следовало остаться в школе, когда все разъедутся на каникулы, и попытаться наверстать пропущенное время.
– Неужели она на такое способна? – возмутился Николай. Он не желал смириться с тем, что не увидит Анну даже летом. – Это же попросту несправедливо!
– Она вольна распоряжаться нами по своему усмотрению. Сам понимаешь, тут не до справедливости. Но мы еще посмотрим. Я поговорю с ней ближе к делу. А пока нам остается терпеть и ждать. – Ведь он сам сказал, что потребуется время на то, чтобы уговорить Мери вернуться в Англию или хотя бы согласиться расстаться полюбовно.
– Через пару недель я снова явлюсь проведать тебя – «согласно воле государя императора», – сказал Николай с печальной улыбкой. – Как ты думаешь, тебе доставят мои письма, если я соберусь их послать?
– Пожалуй, если на конверте будет герб дома Романовых, – с лукавой улыбкой ответила Анна.
– Ну что ж, придется попросить Алексея надписать адрес. – И он вдруг наклонился и поцеловал Анну. – Не тревожься ни о чем, любовь моя. Мы справимся. Им не удастся вечно держать нас в разлуке. Со временем мы наверняка что-нибудь придумаем. Скорее бы это случилось! С каждым днем мне все больше тебя не хватает!
Николай снова наклонился, собираясь ее поцеловать, но в этот миг дверь парадного распахнулась, и в палисадник ворвалась мадам Маркова – живое воплощение праведного гнева.
– Анна, ты, случайно, не собираешься проторчать тут весь день со своим доктором? Или все же вспомнишь о деле? А может, ты считаешь себя слишком больной и отправишься в госпиталь, чтобы успокоить его императорское величество? Если тебе больше нравится валяться на больничной койке, чем танцевать, – только скажи, и мы пристроим тебя в самую приличную богадельню!
Анна вскочила как ошпаренная и замерла возле Николая, дрожа в тонком трико и балетных туфельках. Но Николай заговорил прежде, чем она успела открыть рот:
– Мадам, мне крайне неловко, я вовсе не собирался отнимать у мадемуазель Петровской так много времени. Это целиком моя вина. Я вел себя непростительно беспечно.
– Ну так извольте откланяться, сударь!
Похоже, мадам Маркова успела позабыть о благодарности доктору за то, что пять месяцев назад он спас Анне жизнь. Тем паче что отныне он стал для нее врагом, претендующим на привязанность ее любимой ученицы. Уж теперь-то она не сомневалась, кто такой этот загадочный женатый мужчина!
Николай как ни в чем не бывало поцеловал на прощание Анну в щеку, она попросила передать приветы всем, кто ее помнит, влюбленные обменялись последними рукопожатиями, и Анна вернулась в класс, а доктор отправился к экипажу. У него был совершенно несчастный вид: Николаю ужасно не хотелось оставлять Анну в этом мрачном доме, где она проводит все свое время, истязаемая тяжким, воистину рабским трудом. С какой радостью он сегодня же забрал бы ее отсюда навсегда!
А сама Анна снова встала у станка и изо всех сил старалась сосредоточиться на упражнениях и не думать о Николае под недреманным оком мадам Марковой. Наставница превзошла себя в беспощадной грубости и жестоких, язвительных замечаниях. И когда наконец через два часа тренировки Анне было позволено сделать перерыв, мадам Маркова смерила балерину с головы до ног откровенно презрительным, брезгливым взглядом, то и дело вспыхивавшим яростью.
– Ну как, он уже сообщил тебе, что не сможет расстаться с женой? Что она якобы не дает ему развода? Анна Петровская, ты круглая дура, ведь эта история стара как мир! Вот увидишь, он так и будет кормить тебя обещаниями, которых никто не собирается выполнять, покуда окончательно не разобьет тебе сердце и не угробит твою карьеру танцовщицы. А сам останется жить с женой! – Судя по ее тону, она говорила так, опираясь на собственный опыт, на какие-то давние события, имевшие место в ее прошлой жизни. Мадам Маркова не забыла и не простила причиненное ей кем-то горе – и не собиралась прощать его сейчас. – Ведь он сказал тебе именно это? – Она грубо добивалась от Анны признания, но не тут-то было. Анна знала, что Николай действительно любит ее и ни за что не причинит ей зла, что бы там ни вообразила себе мадам Маркова и какие бы страшные демоны прошлого ни преследовали ее.
– Он передал мне то, что просили сказать их императорские величества, – отрезала Анна.
– И что же это было?
Анна умолчала, что ее снова пригласили провести лето в Ливадии. Эта новость наверняка стала бы последней каплей и грозила окончательно испортить отношения. Нет, говорить об этом сейчас было слишком рано.
– Только то, что они соскучились по мне и беспокоятся о моем здоровье.
– Ну надо же, какая милость! И какие важные персоны ходят у тебя в друзьях! Вот только вряд ли им захочется помогать тебе, если ты не сможешь больше танцевать! Ты сразу станешь никому не нужна, а твой доктор позабудет о тебе еще раньше! – Анна впервые видела, чтобы мадам Маркова говорила о чем-то с такой горечью.
– Позвольте с вами не согласиться, мадам, – тихо, но упрямо промолвила Анна, решительно повернулась и встала к станку. Больше от нее не удалось добиться ни слова.
Анна молча делала упражнения и думала о том, что, в конце концов, не важно, согласится Мери на развод или нет и уедет ли она в Англию. Никто не сможет помешать им с Николаем, если они все же решат жить вместе. Анна по-прежнему хотела этого – пусть даже их узы не будут освящены браком.
Однако мадам Маркова отнюдь не собиралась сдаваться и все сильнее донимала Анну своими бесконечными придирками и издевками. То она неправильно разворачивает ступню, то не выдерживает ритм, то недостаточно прогибает спину, то машет руками, как мельница, то шагает, как на ходулях, то шлепает губами, как дешевая актриса. Мадам Маркова делала все, чтобы сломить ее волю и заставить раскаяться. Каждый день Анне приходилось отвоевывать свое право находиться на сцене, и наставница надеялась, что рано или поздно у балерины больше не останется сил ни на какие иные стремления и чувства.
Но Анна держалась, несмотря ни на что, и в июне ее снова навестил Николай. На сей раз он привез с собой личное послание от императрицы. Их величества приглашали Анну погостить у них в августе в Ливадии и, если возможно, пробыть там хотя бы месяц. Однако Анна все еще не знала, сумеет ли вообще получить отпуск. И у Николая все застопорилось. Мери не внимала никаким доводам и все больше укреплялась в необъяснимом желании оставить все как есть. Но что самое неожиданное – она принялась настраивать против Николая и детей.
– Должно быть, это заложено в человеческой природе. Желание побольнее уязвить ближнего. Так, как сейчас обращается со мной мадам Маркова. Они стараются отомстить, как могут, потому что больше не способны распоряжаться твоей душой. И если императрица действительно желает, чтобы я приехала к ним в гости, ей придется заставить мадам Маркову отправить меня в приказном порядке. Приказы их величеств не подлежат обсуждению, тогда как принять простое приглашение мне ни за что не позволят, и я останусь здесь.
– Кто дал им право так с тобой обращаться! – возмутился Николай. – Ведь ты же не рабыня!
– Похоже, что к этому идет, – понуро промолвила она.
Но Николай не желал отступать и пообещал, что непременно уговорит государя отдать хозяйке балетной школы прямой приказ – если без этого никак не обойтись.
На этот раз Николай решил рискнуть и покаяться во всем перед его величеством. Он рассказал императору о своих отношениях с Анной и умолял о помощи. Царя растрогал его рассказ, и он пообещал, что сделает все, что сможет, хотя сильно сомневался, подействует ли его авторитет на мадам Маркову, славившуюся своей особой придирчивостью во всем, что касалось самых талантливых учениц.
– Она запросто может ослушаться приказа, – смущенно признался государь. – Они там всерьез воображают, будто несут ответственность исключительно перед Господом, да и Его не очень-то слушают! – И царь улыбнулся Николаю, стараясь его утешить.
Но тем не менее он отправил мадам Марковой такое письмо, проигнорировать которое не хватило бы дерзости даже у нее. Его величество объяснял, что сильно озабочен состоянием цесаревича, поскольку мальчик очень скучает по Анне и оттого постоянно нервничает. Как любящий отец, он умолял мадам Маркову отпустить ненадолго ее танцовщицу ради здоровья его сына.
Анну снова призвали в кабинет к мадам Марковой. Презрительно поджав губы и гневно сверкая очами, достойная дама поставила ее в известность о том, что им предстоит на месяц поехать в Ливадию – вдвоем. Они отправляются первого августа, причем по виду мадам Марковой было совершенно ясно, как мало радости ожидает она от этой поездки. Однако Анну это совершенно не устраивало, и она готова была бороться до конца. Три долгих месяца она трудилась как проклятая, на пределе человеческих возможностей. И не собиралась уступать честно завоеванное право на отпуск с Николаем. Анна знала, на что идет, и не собиралась соглашаться на меньшее.
– Нет, мадам, – отрезала танцовщица, к полному недоумению своей хозяйки. Потому что теперь она говорила как взрослая женщина, а не как запуганное покорное дитя.
– Так, значит, ты не поедешь? – Мадам Маркова совершенно опешила. Но уже в следующую минуту ей показалось, что затянувшаяся битва наконец-то выиграна, и на ее тонких губах медленно расцвела торжествующая улыбка – впервые с того дня, как Анна вернулась в школу. С того дня, как Анна стала для нее предательницей. – Ты больше не желаешь его видеть? – Эти жестокие слова звучали музыкой для ее ушей: победа досталась намного проще, чем она опасалась!
– Нет. Просто я поеду туда одна. Вам не стоит ехать вместе со мной. Я не нуждаюсь в дуэнье, хотя и очень признательна вам, мадам, за готовность сопровождать меня в дальний путь. Я вполне освоилась с царской семьей, и по-моему, они не собирались приглашать никого, кроме меня.
Это было правдой: обе женщины знали, что в письме ни словом не упоминается о мадам Марковой.
– Но я не позволю тебе ехать одной! – воскликнула мадам Маркова, опаляя Анну яростным взором.
– Ну что ж, тогда мне придется объяснить государю императору, отчего я не смогу выполнить его приказ.
Анну нисколько не смутил этот яростный взор. Мадам Маркова даже не подозревала, что в этой маленькой танцовщице кроется столько дерзости и упорства. Вряд ли такое открытие можно было назвать приятным. Достойной даме стало не до улыбок. Теперь ее взгляд наполнился холодной ненавистью. Она встала из-за стола и отчеканила:
– Что ж, очень хорошо. Ты можешь отправляться туда на месяц. Но вряд ли в сентябре, когда мы будем открывать сезон, тебе достанется партия Жизели! Подумай, Анна, подумай хорошенько, прежде чем рисковать положением примы!
– Мне не над чем думать, мадам. Ведь это будет вашим решением, и мне останется лишь покориться.
При этом обе они слишком хорошо знали, что Анна стала танцевать еще лучше, чем прежде. Она не только успела вернуть все былые навыки, но и добиться новых, еще более сложных высот в своем искусстве. В ее танце талант изумительным образом сочетался со зрелым мастерством и техникой. Рабский труд последних месяцев принес неоспоримые результаты.
– Как тебе известно, репетиции начинаются с первого сентября. Тебе следует явиться в школу не позднее тридцать первого августа, – процедила мадам Маркова, развернулась и покинула кабинет, оставив Анну одну.
Двумя неделями позже Анна ехала в поезде на юг. Она отправилась одна, без дуэньи, и все еще болезненно переживала разрыв с некогда любимой и почитаемой наставницей. Больше нечего было надеяться на то, что мадам Маркова когда-нибудь простит ее за измену балету. За все время, остававшееся до отпуска, она не обмолвилась с Анной ни словом и намеренно поспешила укрыться, когда та хотела попрощаться перед отъездом. Былой дружбе и доверию пришел конец – только потому, что она полюбила Николая. Но Анна ни за что не согласилась бы потерять Николая или отказаться от возможности быть вместе с ним. Ничто в жизни не могло быть важнее их отношений. Ничто – даже балет.
Глава 6
– Жениться на мне. – Анна совсем оробела при виде отвращения на лице у мадам Марковой.
– Так с какой стати ты все еще здесь? Ну как прикажете это объяснять? К тому же Анне не хотелось сейчас вдаваться в подробности.
– Я бы хотела сначала выполнить свой долг перед труппой, может, даже поехать с ними на гастроли, если меня возьмут обратно и если мне удастся вернуть прежние навыки.
– Откуда такая щепетильность? – И тут хозяйка балетной школы подозрительно прищурилась и спросила, в очередной раз подтвердив репутацию всеведущей особы: – Он что, уже женат?
И снова Анна не нашлась, что ответить, и в комнате повисла напряженная тишина.
– Ну, так, стало быть, ты еще глупее, чем я считала! Даже эти ничтожные шлюхи стократ умнее тебя! Им по крайней мере удается заполучить мужа, заплыть жиром и наплодить детей! Я никогда о них не жалела – туда им и дорога! Но ты… ты гробишь свой талант ради женатого типа! Мне тошно об этом думать, и я больше не желаю ничего об этом слышать! Послушай, Анна, я хочу, чтобы ты взялась наконец за работу – так, как делала это прежде, как можешь работать лишь ты одна, как ты должна работать ради меня! И не далее чем через два месяца я желаю услышать из твоих собственных уст, что с ним покончено, что ты поняла, для чего живешь и для чего была рождена. Анна, тебе придется пожертвовать всем… ты слышишь, всем… ибо только тогда твоя жертва будет иметь смысл и только тогда ты познаешь истинную любовь. Такую любовь, которой ты достойна и которую завоевать сумеешь ты одна. А этот твой мужчина – просто глупость. Он же ничего для тебя не значит. От него у тебя будут одни неприятности. И чтобы я больше не слышала ни о чем подобном. А теперь ступай работай!
Приказ сопровождался столь небрежным и недвусмысленным жестом, что Анна подчинилась не раздумывая. Все еще содрогаясь от того, что ей довелось выслушать, она выскочила из кабинета и поспешила вернуться в класс.
Так вот какой жертвы от нее ждали! Она должна поступиться всем, даже Николаем… Но это свыше ее сил! Да она и не желала губить собственную любовь. Она не обязана отчитываться перед ними в своих чувствах! И они не вправе требовать этого от нее! Она не желает добровольно превращаться в безумную фанатичку, живущую исключительно ради балета! Теперь-то Анна это понимала. Ей вовсе не улыбалось повторить судьбу мадам Марковой и дожить до старости, не зная ничего, кроме танцев, не имея ни детей, ни мужа, ни хотя бы светлых воспоминаний – помимо выступлений на некогда знаменитых спектаклях, память о которых давно превратилась в прах!
Однажды она попыталась рассказать об этом Николаю и объяснить, чего от нее ожидают наставники в балетной школе, однако он наотрез отказался ей верить. А ведь это было правдой – от нее требовали именно такой жертвы! Им нужно было окончательно завладеть ее душой и заставить отказаться от Николая! Но Анна не поступится своей любовью, чего бы это ни стоило. Вспыхнувший в ней гнев вызвал новый прилив сил и желание работать и доказать свое право на Николая. Теперь она начинала первую разминку в четыре часа утра, а заканчивала заниматься не раньше десяти вечера. Она почти не ела, не спала, не отдыхала – лишь упрямо повторяла знакомые упражнения, выжимая из своего тела все возможное и даже невозможное. Ведь именно этого самоотречения добивались от нее непреклонные учителя… И когда две недели спустя мадам Маркова снова вызвала ее к себе в кабинет, Анна выглядела осунувшейся и бледной, как после болезни.
Анна не имела представления о том, что ей придется выслушать на этот раз. Наверное, просто прикажут собрать вещи и незамедлительно убираться. Пожалуй, оно и к лучшему. Все равно она вымотана до предела, а от Николая нет ни слуху ни духу – впору сойти с ума. Он ответил лишь на первое ее письмо… И вдруг Анна подумала: а что, если все остальные письма так и остались неотправленными?! Все воспитанники балетной школы складывали свои письма на специальном столике в передней, так же делала и она. Кто поручится, что ее письма не отобрали и не выбросили в корзину? С этими невеселыми мыслями Анна перешагнула порог кабинета – и обмерла от счастья при виде его. Да, это был Николай, и, судя по всему, он о чем-то мило беседовал с мадам Марковой. А когда услышал, что вошла Анна, обернулся и посмотрел на нее с улыбкой. От одного его вида у нее сладко заныло в груди, а ноги стали ватными и непослушными.
– Как вы здесь оказались? – удивленно спросила она. Уж не собрался ли Николай рассказать мадам Марковой об их тайне?!
Но по его многозначительному взгляду Анне стало ясно, что это не так. Тем не менее ему было понятно ее недоумение и то, что нужно как можно быстрее объяснить свое присутствие в этом кабинете, чтобы Анна не сделала какой-нибудь ошибки во время их беседы при посторонних.
– Мадемуазель Петровская, согласно желанию государя императора я приехал сюда, чтобы справиться о вашем здоровье. Поскольку с тех пор, как вы покинули нас, мы не получили никаких известий, государь захотел убедиться, что у вас все в порядке. Его супруга, императрица, очень волновалась, не стало ли вам хуже. – Он как можно непринужденнее улыбнулся мадам Марковой, и той ничего не осталось, как изобразить верноподданническую улыбку. Впрочем, она тут же поспешила отвести взгляд.
– Разве вы не получали моих писем? Ни одного моего письма?
К полному ужасу Анны, он лишь отрицательно покачал головой.
– Я оставляла свои письма вместе с общей почтой, как обычно. Наверное, их почему-то не отправили.
Мадам Маркова с преувеличенным вниманием разглядывала что-то у себя на столе.
– Но вы по крайней мере здоровы? У вас очень бледный вид, и вы сильно похудели с тех пор, как уехали от нас. Боюсь, вы слишком изматываете себя, Анна. Я угадал? Вам нужен щадящий режим после столь тяжелой болезни.
– Ей следует привести в порядок свое тело, – резко вмешалась мадам Маркова, – и приучить его к обычным нагрузкам. Она и так успела позабыть все, что умела. – И она сама, и Анна понимали, что это неправда. Однако Николая не так-то просто было сбить с толку.
– Я уверен, что ей очень быстро удастся восстановить прежнюю форму, – заявил он как ни в чем не бывало, – но это совсем не значит, что следует истязать свой организм. Полагаю, что вы, мадам Маркова, отдаете себе в этом отчет, – продолжал Николай с вежливой, но уверенной улыбкой опытного врача. – А теперь не оставите ли вы нас с пациенткой на минуту наедине? У меня для нее есть личное послание от их величеств.
Против этого трудно было возражать, и мадам Марковой волей-неволей пришлось выпустить их вдвоем из своего кабинета, хотя она не скрывала недовольства. Достойная дама явно что-то заподозрила, но не могла с уверенностью обвинить Николая в переменах, произошедших в характере Анны, и вынуждена была молчать. Тем не менее она сама распахнула перед ними дверь, и Анна повела Николая наружу, в небольшой палисадник перед парадным. На улице было довольно прохладно, и ей пришлось накинуть шаль, чтобы не озябнуть в тонком трико. При виде ее болезненной худобы и бледности у Николая тоскливо сжалось сердце, но он не мог позволить себе обнять и утешить любимую на глазах у чужих людей.
– Ты не заболела? – прошептал он, усаживаясь рядом с Анной на садовой скамейке. – Я ужасно скучал без тебя… и беспокоился, потому что долго не получал вестей.
– Они наверняка перехватывали мои письма. Отныне мне самой придется их отправлять. – Хотя одному Богу известно, как ей удастся улучить хотя бы минуту, чтобы выскочить из школы. – Что-нибудь случилось? – с тревогой спрашивала она, не в силах скрыть счастливую улыбку. Как это прекрасно – повидать его вновь! – У тебя все в порядке, Николай?
– Конечно, Анна… Я так тебя люблю… – Он говорил это тихо, но с тоской и болью… Николай и сам не ожидал, что будет так страдать вдали от любимой.
– Я тоже люблю тебя, – отвечала Анна, и влюбленные тесно переплели руки.
Им было невдомек, что сверху из своего окна за ними украдкой наблюдает мадам Маркова, досадуя на то, что не может подслушать ни слова из их разговора. Однако она отлично видела, что парочка держится за руки, и этого было достаточно, чтобы утвердиться в своем подозрении. Тонкие губы хозяйки балетной школы гневно сжались. А Анна продолжала:
– Ты еще не поговорил с Мери?
Николай нахмурился, но все же заставил себя ответить:
– Через пару дней после твоего отъезда.
Судя по его виду, ничего хорошего это не сулило. Анна моментально почуяла неладное и загрустила.
– Что же она сказала?
О, Мери успела наговорить ему очень много, и начатая тогда словесная дуэль тянулась и по сей день. Но Николай был тверд в своем решении идти до конца и выиграть.
– Анна, ты не поверишь своим ушам, но она не желает возвращаться в Англию. Она хочет остаться в России. После пятнадцати лет жизни в добровольном заточении и жалоб на Россию она наотрез отказалась уезжать, когда ей предложили сделать это по-хорошему.
Новость так расстроила Анну, что она слушала дальше, с трудом сдерживая слезы.
– А как же развод?
– И разводиться она тоже не желает. Она, понимаете ли, не видит причин, по которым нам следует оставить друг друга. Она согласна с тем, что совместная жизнь делает ее такой же несчастной, как и меня, но при этом уверена, что давно рассталась с надеждами на счастливый брак. Мери твердит о том, что не переживет унижений, связанных с процедурой развода. И получается, что, если мы уедем сейчас вдвоем – я и ты, Анна, – мне нельзя будет взять тебя в жены.
Так же как и ее, Николая больно ранило каждое сказанное им слово. Он так хотел дать ей все, на что способен: дом, положение в обществе, уверенность в завтрашнем дне, детей – новую, счастливую жизнь. А выходило так, что она могла лишь оставаться его любовницей. И тогда унижения придется терпеть не его жене, а ей, Анне.
– Кто-то еще знает про нас? Его величество? – с тревогой уточнила она.
– Наверное, он давно уже догадался, но не торопится нас осуждать. Ты ему слишком симпатична, и он сам говорил мне об этом много раз.
– Ну что ж, тогда можно не беспокоиться, – с тяжелым вздохом заключила она. – Все равно мне еще слишком многое предстоит сделать. Им кажется, что я совсем обленилась, и теперь мадам Маркова постоянно грозится похоронить меня в кордебалете и не давать сольных номеров. Она считает, что я уже не та балерина, какой была раньше. Мне бы хотелось заставить ее передумать, а у тебя появится время заставить передумать Мери. Придется нам еще потерпеть.
Одному Богу известно, каких усилий ей стоил этот спокойный, рассудительный тон. Ведь Анна обмирала от страха, стоило ей подумать о дальнейшей жизни в балетной школе и той борьбе, которую предстояло выдержать Николаю.
– Боюсь, что мое терпение лопнет, – мрачно заметил он. – Мне ужасно тебя не хватает. Когда ты снова сможешь нас навестить? – Каждый день без Анны превращался для него в бесконечную пытку. Действительность оказалась намного хуже самых мрачных опасений.
– Может быть, в середине лета, если мне вообще позволят получить отпуск в этом году. Мадам Маркова уже намекала на то, что мне бы следовало остаться в школе, когда все разъедутся на каникулы, и попытаться наверстать пропущенное время.
– Неужели она на такое способна? – возмутился Николай. Он не желал смириться с тем, что не увидит Анну даже летом. – Это же попросту несправедливо!
– Она вольна распоряжаться нами по своему усмотрению. Сам понимаешь, тут не до справедливости. Но мы еще посмотрим. Я поговорю с ней ближе к делу. А пока нам остается терпеть и ждать. – Ведь он сам сказал, что потребуется время на то, чтобы уговорить Мери вернуться в Англию или хотя бы согласиться расстаться полюбовно.
– Через пару недель я снова явлюсь проведать тебя – «согласно воле государя императора», – сказал Николай с печальной улыбкой. – Как ты думаешь, тебе доставят мои письма, если я соберусь их послать?
– Пожалуй, если на конверте будет герб дома Романовых, – с лукавой улыбкой ответила Анна.
– Ну что ж, придется попросить Алексея надписать адрес. – И он вдруг наклонился и поцеловал Анну. – Не тревожься ни о чем, любовь моя. Мы справимся. Им не удастся вечно держать нас в разлуке. Со временем мы наверняка что-нибудь придумаем. Скорее бы это случилось! С каждым днем мне все больше тебя не хватает!
Николай снова наклонился, собираясь ее поцеловать, но в этот миг дверь парадного распахнулась, и в палисадник ворвалась мадам Маркова – живое воплощение праведного гнева.
– Анна, ты, случайно, не собираешься проторчать тут весь день со своим доктором? Или все же вспомнишь о деле? А может, ты считаешь себя слишком больной и отправишься в госпиталь, чтобы успокоить его императорское величество? Если тебе больше нравится валяться на больничной койке, чем танцевать, – только скажи, и мы пристроим тебя в самую приличную богадельню!
Анна вскочила как ошпаренная и замерла возле Николая, дрожа в тонком трико и балетных туфельках. Но Николай заговорил прежде, чем она успела открыть рот:
– Мадам, мне крайне неловко, я вовсе не собирался отнимать у мадемуазель Петровской так много времени. Это целиком моя вина. Я вел себя непростительно беспечно.
– Ну так извольте откланяться, сударь!
Похоже, мадам Маркова успела позабыть о благодарности доктору за то, что пять месяцев назад он спас Анне жизнь. Тем паче что отныне он стал для нее врагом, претендующим на привязанность ее любимой ученицы. Уж теперь-то она не сомневалась, кто такой этот загадочный женатый мужчина!
Николай как ни в чем не бывало поцеловал на прощание Анну в щеку, она попросила передать приветы всем, кто ее помнит, влюбленные обменялись последними рукопожатиями, и Анна вернулась в класс, а доктор отправился к экипажу. У него был совершенно несчастный вид: Николаю ужасно не хотелось оставлять Анну в этом мрачном доме, где она проводит все свое время, истязаемая тяжким, воистину рабским трудом. С какой радостью он сегодня же забрал бы ее отсюда навсегда!
А сама Анна снова встала у станка и изо всех сил старалась сосредоточиться на упражнениях и не думать о Николае под недреманным оком мадам Марковой. Наставница превзошла себя в беспощадной грубости и жестоких, язвительных замечаниях. И когда наконец через два часа тренировки Анне было позволено сделать перерыв, мадам Маркова смерила балерину с головы до ног откровенно презрительным, брезгливым взглядом, то и дело вспыхивавшим яростью.
– Ну как, он уже сообщил тебе, что не сможет расстаться с женой? Что она якобы не дает ему развода? Анна Петровская, ты круглая дура, ведь эта история стара как мир! Вот увидишь, он так и будет кормить тебя обещаниями, которых никто не собирается выполнять, покуда окончательно не разобьет тебе сердце и не угробит твою карьеру танцовщицы. А сам останется жить с женой! – Судя по ее тону, она говорила так, опираясь на собственный опыт, на какие-то давние события, имевшие место в ее прошлой жизни. Мадам Маркова не забыла и не простила причиненное ей кем-то горе – и не собиралась прощать его сейчас. – Ведь он сказал тебе именно это? – Она грубо добивалась от Анны признания, но не тут-то было. Анна знала, что Николай действительно любит ее и ни за что не причинит ей зла, что бы там ни вообразила себе мадам Маркова и какие бы страшные демоны прошлого ни преследовали ее.
– Он передал мне то, что просили сказать их императорские величества, – отрезала Анна.
– И что же это было?
Анна умолчала, что ее снова пригласили провести лето в Ливадии. Эта новость наверняка стала бы последней каплей и грозила окончательно испортить отношения. Нет, говорить об этом сейчас было слишком рано.
– Только то, что они соскучились по мне и беспокоятся о моем здоровье.
– Ну надо же, какая милость! И какие важные персоны ходят у тебя в друзьях! Вот только вряд ли им захочется помогать тебе, если ты не сможешь больше танцевать! Ты сразу станешь никому не нужна, а твой доктор позабудет о тебе еще раньше! – Анна впервые видела, чтобы мадам Маркова говорила о чем-то с такой горечью.
– Позвольте с вами не согласиться, мадам, – тихо, но упрямо промолвила Анна, решительно повернулась и встала к станку. Больше от нее не удалось добиться ни слова.
Анна молча делала упражнения и думала о том, что, в конце концов, не важно, согласится Мери на развод или нет и уедет ли она в Англию. Никто не сможет помешать им с Николаем, если они все же решат жить вместе. Анна по-прежнему хотела этого – пусть даже их узы не будут освящены браком.
Однако мадам Маркова отнюдь не собиралась сдаваться и все сильнее донимала Анну своими бесконечными придирками и издевками. То она неправильно разворачивает ступню, то не выдерживает ритм, то недостаточно прогибает спину, то машет руками, как мельница, то шагает, как на ходулях, то шлепает губами, как дешевая актриса. Мадам Маркова делала все, чтобы сломить ее волю и заставить раскаяться. Каждый день Анне приходилось отвоевывать свое право находиться на сцене, и наставница надеялась, что рано или поздно у балерины больше не останется сил ни на какие иные стремления и чувства.
Но Анна держалась, несмотря ни на что, и в июне ее снова навестил Николай. На сей раз он привез с собой личное послание от императрицы. Их величества приглашали Анну погостить у них в августе в Ливадии и, если возможно, пробыть там хотя бы месяц. Однако Анна все еще не знала, сумеет ли вообще получить отпуск. И у Николая все застопорилось. Мери не внимала никаким доводам и все больше укреплялась в необъяснимом желании оставить все как есть. Но что самое неожиданное – она принялась настраивать против Николая и детей.
– Должно быть, это заложено в человеческой природе. Желание побольнее уязвить ближнего. Так, как сейчас обращается со мной мадам Маркова. Они стараются отомстить, как могут, потому что больше не способны распоряжаться твоей душой. И если императрица действительно желает, чтобы я приехала к ним в гости, ей придется заставить мадам Маркову отправить меня в приказном порядке. Приказы их величеств не подлежат обсуждению, тогда как принять простое приглашение мне ни за что не позволят, и я останусь здесь.
– Кто дал им право так с тобой обращаться! – возмутился Николай. – Ведь ты же не рабыня!
– Похоже, что к этому идет, – понуро промолвила она.
Но Николай не желал отступать и пообещал, что непременно уговорит государя отдать хозяйке балетной школы прямой приказ – если без этого никак не обойтись.
На этот раз Николай решил рискнуть и покаяться во всем перед его величеством. Он рассказал императору о своих отношениях с Анной и умолял о помощи. Царя растрогал его рассказ, и он пообещал, что сделает все, что сможет, хотя сильно сомневался, подействует ли его авторитет на мадам Маркову, славившуюся своей особой придирчивостью во всем, что касалось самых талантливых учениц.
– Она запросто может ослушаться приказа, – смущенно признался государь. – Они там всерьез воображают, будто несут ответственность исключительно перед Господом, да и Его не очень-то слушают! – И царь улыбнулся Николаю, стараясь его утешить.
Но тем не менее он отправил мадам Марковой такое письмо, проигнорировать которое не хватило бы дерзости даже у нее. Его величество объяснял, что сильно озабочен состоянием цесаревича, поскольку мальчик очень скучает по Анне и оттого постоянно нервничает. Как любящий отец, он умолял мадам Маркову отпустить ненадолго ее танцовщицу ради здоровья его сына.
Анну снова призвали в кабинет к мадам Марковой. Презрительно поджав губы и гневно сверкая очами, достойная дама поставила ее в известность о том, что им предстоит на месяц поехать в Ливадию – вдвоем. Они отправляются первого августа, причем по виду мадам Марковой было совершенно ясно, как мало радости ожидает она от этой поездки. Однако Анну это совершенно не устраивало, и она готова была бороться до конца. Три долгих месяца она трудилась как проклятая, на пределе человеческих возможностей. И не собиралась уступать честно завоеванное право на отпуск с Николаем. Анна знала, на что идет, и не собиралась соглашаться на меньшее.
– Нет, мадам, – отрезала танцовщица, к полному недоумению своей хозяйки. Потому что теперь она говорила как взрослая женщина, а не как запуганное покорное дитя.
– Так, значит, ты не поедешь? – Мадам Маркова совершенно опешила. Но уже в следующую минуту ей показалось, что затянувшаяся битва наконец-то выиграна, и на ее тонких губах медленно расцвела торжествующая улыбка – впервые с того дня, как Анна вернулась в школу. С того дня, как Анна стала для нее предательницей. – Ты больше не желаешь его видеть? – Эти жестокие слова звучали музыкой для ее ушей: победа досталась намного проще, чем она опасалась!
– Нет. Просто я поеду туда одна. Вам не стоит ехать вместе со мной. Я не нуждаюсь в дуэнье, хотя и очень признательна вам, мадам, за готовность сопровождать меня в дальний путь. Я вполне освоилась с царской семьей, и по-моему, они не собирались приглашать никого, кроме меня.
Это было правдой: обе женщины знали, что в письме ни словом не упоминается о мадам Марковой.
– Но я не позволю тебе ехать одной! – воскликнула мадам Маркова, опаляя Анну яростным взором.
– Ну что ж, тогда мне придется объяснить государю императору, отчего я не смогу выполнить его приказ.
Анну нисколько не смутил этот яростный взор. Мадам Маркова даже не подозревала, что в этой маленькой танцовщице кроется столько дерзости и упорства. Вряд ли такое открытие можно было назвать приятным. Достойной даме стало не до улыбок. Теперь ее взгляд наполнился холодной ненавистью. Она встала из-за стола и отчеканила:
– Что ж, очень хорошо. Ты можешь отправляться туда на месяц. Но вряд ли в сентябре, когда мы будем открывать сезон, тебе достанется партия Жизели! Подумай, Анна, подумай хорошенько, прежде чем рисковать положением примы!
– Мне не над чем думать, мадам. Ведь это будет вашим решением, и мне останется лишь покориться.
При этом обе они слишком хорошо знали, что Анна стала танцевать еще лучше, чем прежде. Она не только успела вернуть все былые навыки, но и добиться новых, еще более сложных высот в своем искусстве. В ее танце талант изумительным образом сочетался со зрелым мастерством и техникой. Рабский труд последних месяцев принес неоспоримые результаты.
– Как тебе известно, репетиции начинаются с первого сентября. Тебе следует явиться в школу не позднее тридцать первого августа, – процедила мадам Маркова, развернулась и покинула кабинет, оставив Анну одну.
Двумя неделями позже Анна ехала в поезде на юг. Она отправилась одна, без дуэньи, и все еще болезненно переживала разрыв с некогда любимой и почитаемой наставницей. Больше нечего было надеяться на то, что мадам Маркова когда-нибудь простит ее за измену балету. За все время, остававшееся до отпуска, она не обмолвилась с Анной ни словом и намеренно поспешила укрыться, когда та хотела попрощаться перед отъездом. Былой дружбе и доверию пришел конец – только потому, что она полюбила Николая. Но Анна ни за что не согласилась бы потерять Николая или отказаться от возможности быть вместе с ним. Ничто в жизни не могло быть важнее их отношений. Ничто – даже балет.
Глава 6
Время, проведенное Анной с Николаем в Ливадии, превратилось в настоящую идиллию. Им отвели небольшой, укромный домик, в котором они поселились вдвоем – на сей раз ни от кого не скрываясь. Императорская чета обращалась с ними как с супружеской парой – видимо, их понимали и не спешили осуждать.
Погода стояла солнечная и спокойная, великие княжны были очень рады видеть свою подругу, а Алексей, верный своему слову, «учил» ее плавать – справедливости ради следует сказать, что при этом им «совсем немного» помогал Николай.
Единственное, о чем сожалел доктор Преображенский, – невозможность познакомить Анну с сыновьями. Да, пока об этом не стоило и мечтать. Мери ни в какую не соглашалась разводиться, но по крайней мере не возражала провести лето у отца, в Хемпшире. Детей она забрала с собой. Николай питал слабую надежду на то, что проведенное в Англии время оживит ее любовь к родным пенатам и Мери так и останется за морем, хотя вряд ли смягчится сердцем настолько, чтобы дать ему развод. Похоже, ей нравилось оставаться его женой хотя бы ради удовольствия причинить побольше мучений.
– Это ничего не значит, любимый. Мы ведь и так счастливы вдвоем, не правда ли? – повторяла всякий раз Анна, когда речь заходила о его браке.
Они и впрямь были счастливы в своем маленьком домике. Рано утром они завтракали вдвоем у себя на веранде, а на время остальных трапез пользовались гостеприимством царской семьи. Все дневное время Николай и Анна проводили на свежем воздухе вместе с ними, тогда как ночи были посвящены их нежной и страстной любви.
– Я бы хотел дать тебе больше, нежели этот домик, одолженный по монаршей милости, – мрачно заметил Николай как-то утром. В такие минуты он сильнее прежнего ненавидел Мери за ее упрямство.
– У нас впереди еще целый чудесный день, а потом я вернусь в школу и буду танцевать столько, сколько потребуется, чтобы дождаться тебя.
Анна всегда принимала удары судьбы более сдержанно, чем Николай. Но он с каждым днем все сильнее тревожился о ее здоровье.
Погода стояла солнечная и спокойная, великие княжны были очень рады видеть свою подругу, а Алексей, верный своему слову, «учил» ее плавать – справедливости ради следует сказать, что при этом им «совсем немного» помогал Николай.
Единственное, о чем сожалел доктор Преображенский, – невозможность познакомить Анну с сыновьями. Да, пока об этом не стоило и мечтать. Мери ни в какую не соглашалась разводиться, но по крайней мере не возражала провести лето у отца, в Хемпшире. Детей она забрала с собой. Николай питал слабую надежду на то, что проведенное в Англии время оживит ее любовь к родным пенатам и Мери так и останется за морем, хотя вряд ли смягчится сердцем настолько, чтобы дать ему развод. Похоже, ей нравилось оставаться его женой хотя бы ради удовольствия причинить побольше мучений.
– Это ничего не значит, любимый. Мы ведь и так счастливы вдвоем, не правда ли? – повторяла всякий раз Анна, когда речь заходила о его браке.
Они и впрямь были счастливы в своем маленьком домике. Рано утром они завтракали вдвоем у себя на веранде, а на время остальных трапез пользовались гостеприимством царской семьи. Все дневное время Николай и Анна проводили на свежем воздухе вместе с ними, тогда как ночи были посвящены их нежной и страстной любви.
– Я бы хотел дать тебе больше, нежели этот домик, одолженный по монаршей милости, – мрачно заметил Николай как-то утром. В такие минуты он сильнее прежнего ненавидел Мери за ее упрямство.
– У нас впереди еще целый чудесный день, а потом я вернусь в школу и буду танцевать столько, сколько потребуется, чтобы дождаться тебя.
Анна всегда принимала удары судьбы более сдержанно, чем Николай. Но он с каждым днем все сильнее тревожился о ее здоровье.