В небе висел месяц, тонкий меч, чье сияние оставалось там, вверху, и нисколько не освещало грубый мир внизу; мерцание редких звездочек тоже разделяли обширные черные пустоты; на земле же темнота собиралась складками пелены туманов, через которые о чем-то шептали тревожно деревья, и травы вторили им своими тихими голосами, а ветер жаловался о чем-то горестно и волнующе.
Путешественники шли, и глаза их, устав от темноты, покоились на щедрой на свет луне; но эта радость длилась недолго. Тощая Женщина стала рассказывать детям о луне, а об этом она могла говорить со знанием дела, ибо предки ее играли в ее холодных лучах на протяжении бессчетных туманных поколений.
- Мало кто знает, - заговорила она, - что эльфы редко танцуют от радости, но больше - от грусти, что они изгнаны из прекрасного утра, и их полуночные забавы поэтому - лишь церемонии, которые напоминают им о счастливой жизни на заре мира, прежде чем раздумчивое любопытство и самовластная нравственность отправили их от доброго лика солнца в мрачное полуночное изгнание. Занятно, что мы не можем сердиться, глядя на луну. В действительности, никакая страсть или желание не смеют повелевать нами в присутствии Сияющей; и это в той или иной степени верно для любой формы красоты; ибо в совершенной красоте есть нечто, что гонит прочь низкие желания и в то же время растворяет дух в экстазе страха и печали.
Красота не имеет стремления к Мысли, но нашлет ужас и тоску на тех, кто станет глядеть на нее глазами разума. Мы не можем ни сердиться, ни веселиться в присутствии луны, и не смеем думать в округе, подвластной ей, не то Ревнивая непременно поразит нас. Я думаю, она вовсе не благосклонна, а злонравна, и что ее нежность скрывает множество застенчивых подлостей. Мне думается, что красота, становясь совершенной, делается пугающей, и что, если взглянуть на дело с пониманием, предел красоты есть отчаянное безобразие, и что имя высшей, совершенной красоте - Безумие. Поэтому мужчина ищет не красоты, а скорее миловидности, чтобы рядом с ним всегда был друг, который пойдет за ним, будет понимать его и утешать его, ибо таков удел миловидности: но удел красоты - никто не знает, в чем он. Красота - предел, который еще не достигнут и не смешан со своей противоположностью. Поэты пели об этой красоте, и философы прорицали о ней, думая, что красота, превосходящая все понимание, есть также покой, превосходящий понимание; я же думаю, что все, что превосходит понимание, то есть - воображение, - ужасно, далеко отстоит от человечности и от доброты, и что это - грех против Святого Духа, великого Художника. Отдельно взятое совершенство - символ ужаса и гордыни, и за ним следует лишь ум человека, а сердце бежит от него в страхе и льнет к миловидности, которая есть умеренность и праведность. Любой предел плох, и должен разрешиться и оплодотворить свою равно ужасную противоположность.
Так, разговаривая больше сама с собой, чем с детьми, Тощая Женщина шла по дороге. Пока она говорила, луна стала ярче, и по обеим сторонам дороги, где только было дерево или холмик, на земле корчилась черная тень, будто готовая вдруг ожить. Дети так боялись этих теней, что Тощая Женщина сошла с дороги и свернула напрямик в холмы, так что в короткое время дорога осталась позади, а вокруг них простирались тихие склоны, освещенные полным светом луны.
Так они шли долго, и дети начали засыпать; они не привыкли не спать ночью, а поскольку вокруг не было места, где они могли бы отдохнуть, и было очевидно, что далеко они не пройдут, Тощая Женщина начала беспокоиться. Бригид уже тоненько и жалобно попискивала, и Шеймас вторил ей вздохами, которые, став хоть чуть-чуть длиннее, превратились бы во всхлипы, а когда дети начинают плакать, они не знают, как от этого избавиться, пока это им попросту не надоест.
Выбравшись на невысокий холмик, внизу чуть поодаль они заметили свет, и Тощая Женщина поспешила к нему. Подойдя поближе, она разглядела небольшой костерок и сидевших вокруг него людей. В несколько минут она вышла в круг света от костра - и вдруг замерла. Она повернулась бы и убежала, но от страха ноги перестали ее слушаться; и те, что сидели у костра, разглядели ее, и громкий страшный голос велел ей подойти поближе.
В костре горели кустики вереска, а возле него сидели трое. Тощая Женщина, скрывая, как могла, свою тревогу, подошла и присела у огня. Тихо поздоровавшись, она раздала детям по кусочку своей ковриги, притянула их к себе, завернула в свою шаль и пожелала им спокойной ночи. Потом, ежась, оглядела хозяев костра.
Те были почти голыми, и каждый смотрел на нее, не сводя глаз. Первый был так красив, что на него было невозможно смотреть, словно на что-то очень яркое. Он был очень крепкого сложения, но в то же время такой ладный, такой стройный и грациозный, что с его ростом не вязались понятия тяжести и веса. Лицо его было царственным, молодым и пугающе светлым. Второй был такого же роста, но на диво широк в плечах, так широк, что принижался его огромный рост. Напряженная рука, на которую он опирался, была узловатой от вздувшихся мышц и глубоко вошла в землю. Лицо его было словно вырублено из дикого камня, массивное грубое лицо, такое же напряженное, как и рука. Третий же, сидевший у костра, едва поддавался описанию. Ни низок, ни высок. Мускулист так же, как и второй. Сидел, уткнувшись в колени подбородком и обхватив их руками, и походил на гигантскую лягушку. У него не было ни вида, ни фигуры, и сплюснутая голова его была едва ли шире шеи.
Выступавшие собачьи челюсти его постоянно двигались, а в маленьких глазках светился жуткий разум. Душа Тощей Женщины затрепетала перед этим человеком. Она почувствовала, что ее тянет к нему. Последняя ужаснейшая низость, на которую способен человек, овладела ею: восхищение, которое могло заставить ее броситься к нему с воплем восторга. Она не могла отвести от него глаз, но руки ее обнимали детей, и любовь, величайшая из сил, яростно возгорелась в ее сердце.
Первый человек заговорил с ней:
- Женщина, - спросил он, - по какой надобности ты идешь этой ночью и зачем забралась на этот холм?
- Сэр, - отвечала Тощая Женщина, - я ищу Бруг Ангуса сына Дагды Мора(23).
- Все мы дети Великого Отца, - сказал человек. - Ты знаешь, кто мы?
- Этого я не знаю, - ответила женщина.
- Мы - Три Абсолюта, Три Спасителя, Три Реторты - Прекраснейший, Сильнейший и Безобразнейший. Посреди всякой битвы мы проходим неуязвимыми. Мы считаем павших и победителей и проходим мимо, смеясь, и к нам в вечном порядке приходят все народы мира, чтобы возродиться вовеки веков. Зачем ты позвала нас?
- Я вовсе не звала вас, - сказала Тощая Женщина, - но зачем вы сидите на тропе так, что все путешествующие к Дому Дагды задерживаются на пути?
- Для нас нет закрытых троп, - ответил тот, - сами боги ищут нас, потому что устают от своего великолепного одиночества - кроме Того, Кто живет во всем, и в нас; Ему мы служим и перед Ним мы сами склоняемся в прах. Ты, о Женщина, идущая по долинам гнева, позвала нас в своем сердце, и поэтому мы ждем тебя на склоне холма. Теперь выбирай одного из нас себе в супруги, и не бойся выбирать, потому что наши царства равны и наша власть равна.
- Зачем же мне выбирать одного из вас, - возразила Тощая Женщина, когда я давно уже замужем за самым лучшим человеком в мире?
- Лучше нас человека нет, - отвечал тот, - ибо мы лучшие по красоте, лучшие по силе и лучшие по безобразию; нет такого превосходства, которого не было бы в нас троих. Если ты и замужем - что это значит для нас, свободных от мелочных ревности и страха, будучи едиными сами с собой и с любым проявлением природы?
- Если вы - Абсолют, - возразила женщина, - и превыше всего мелочного, то почему бы вам не стать превыше и меня также и не пропустить меня с миром к Дагде?
- Мы - то, чего желают все люди, - проговорил тот, - и мы желаем всех людей.
Ничего - ни малого, ни большого - не презирают наши бессмертные желания.
Незаконно даже Абсолюту переступать Желание, которое есть дыхание Бога на его создания и не должно быть ограничено или превзойдено никаким совершенством.
Во время их разговора двое других придвинулись, внимательно слушая, но ничего не говоря. Тощая Женщина чувствовала, как дети, словно маленькие напуганные птички, тесно прижались к ее бокам и сидели тихо-тихо.
- Сэр, - сказала она, - расскажите мне, что есть Красота, что есть Сила и что есть Безобразие? Потому что хоть я и вижу это все, я не знаю, что это такое.
- Я расскажу тебе, - ответил тот. - Красота есть Мысль, Сила есть Любовь, а Безобразие есть Порождение. Дом Красоты - в уме человека. Дом Силы - в сердце человека, и в лоне правит своим ужасным государством Безобразие. Если ты пойдешь со мною, то познаешь все восторги. Ты будешь жить невредимой в пламени духа, и ничто грубое не будет связывать твои члены или сковывать твою мысль. Ты будешь проходить, как королева, между бушующих страстей без мучения, без отчаяния.
Никогда ты не будешь охвачена безумием или стыдом, но всегда сможешь выбирать собственный путь и гулять со мною в довольстве, свободе и красоте.
- Всему, - ответила Тощая Женщина, - должно поступать в соответствии с законом своего существа, и вот что я скажу Мысли: если ты будешь удерживать меня против моей воли, я ослеплю тебя против твоей воли, ибо удерживающий своего супруга против воли становится стражником и рабом своего пленника.
- Это верно, - сказал тот, - а с тем, что верно, я не могу состязаться; потому ты свободна от меня, но от моих собратьев не свободна.
Тощая Женщина повернулась ко второму человеку.
- Ты - Сила? - спросила она.
- Я Сила и Любовь, - прогремел он, - и со мной - спокойствие и мир; в днях моих слава, а в ночах - тишина. Вблизи моих земель не рыскает никакое зло, и не слышно ничего кроме мычания моих стад, пения моих птиц и смеха моих счастливых детей. Иди же ко мне, дающему защиту, счастье и мир, не сдающемуся и не устающему никогда.
- Я не пойду с тобой, - сказала Тощая Женщина, - ибо я - мать, и силу мою не увеличить; я мать, и к моей любви не прибавить. Чего мне еще желать от тебя, великан?
- Ты свободна от меня, - сказал второй, - но от моего брата ты не свободна.
И в страхе Тощая Женщина обратилась к третьему, потому что к этому безобразному созданию что-то внутри нее тянулось в экстазе отвращения. Он отталкивал ее с такой силой, что это переходило уже в притяжение. Один дрожащий шаг, и женщина пропала бы, но руки детей удержали ее, когда она почти уже простерлась горестно пред ним.
Он заговорил, и голос его был вязким и мучительным, словно бы исходил из перепутанных пор самой земли.
- Тебе не к кому больше идти, кроме меня. Не бойся, приди ко мне, и я дам тебе те дикие восторги, что давно уже забыты. Все жестокое и мятежное, все плотское и беспредельное - мое. Ты не будешь больше думать и страдать; но станешь такой уверенной, что солнечное тепло будет для тебя счастьем; вкус еды, ветер, веющий на тебя, зрелая легкость твоего тела ты поразишься, вспомнив все это. Мои объятия сделают тебя снова молодой и яростной; ты станешь прыгать по склону холма, как козочка, и петь от радости, как поют птицы. Оставь свое ворчливое человечество, которое цепями и заборами отгородилось от радости, и идем со мной; к моему древнему спокойствию в конце концов придут и Сила, и Красота, как дети, уставшие ввечеру, вернутся к свободе скотов и птиц, которым для удовольствия достаточно своих тел, и которым нет дела до Мысли и глупого любомудрия.
Но Тощая Женщина отпрянула от его руки, сказав:
- Нет такого закона поворачивать назад, когда путешествие уже начато, а следует идти вперед к тому, что назначено; и не можем мы вернуться в твои луга, леса и солнечные поляны, однажды покинув их. Мучения духа не облегчат никакие радости плоти, пока не рассеется дым, ослепляющий нас, и жгучее пламя не приготовит нас к бессмертному блаженству, которое есть лоно Господа. И нет такого закона, чтобы вы, великие, не давали прохода путешественникам, совлекая их с пути хитроумными обещаниями. Вы можете сидеть только на перекрестках, где путник задумывается и бывает в сомнениях, но на дороге силы у вас нет.
- Ты свободна от меня, - сказал третий человек, - пока не будешь готова прийти ко мне вновь, потому что из всего только я стоек и терпелив, и все возвращается ко мне в свой срок. Есть свет в моих укромных местах в лесу и светильники в моих садах под холмами, за которыми ухаживают ангелы Божьи, и под моим лицом есть другое лицо, которое не презирают Пресветлые.
И три Абсолюта поднялись и мощно зашагали прочь; они шли, и их громогласный разговор эхом отражался от облаков и от земли, словно порывы ветра, и даже когда они скрылись, вдали долго слышался могучий рокот, постепенно смолкнувший на залитых лунным светом просторах.
Тощая Женщина и ее дети медленно шли по неровной, кочковатой земле. Вдалеке, у самой вершины горы, замерцал свет.
- Вон там, - сказала Тощая Женщина, - стоит Бруг Ангуса Мак ан О'га, сына Дагды Мора, - и к этому свету она повела усталых детей.
Спустя немного времени она уже стояла перед богом, и тот приветил ее и освежил с дороги. Она рассказала ему все, что случилось с ее мужем, и попросила у Ангуса помощи. Ангус охотно согласился, ибо главное дело богов - давать защиту и помощь тем людям, которые в них нуждаются; однако - и таково их условие - боги ничем не могут помочь, пока их об этом не попросят, поскольку свободная воля человека есть наиболее ревностно охраняемый и священный принцип в жизни; поэтому вмешательство любящих богов происходит только в ответ на столь же полюбовный призыв.
Глава XVIII Счастливый Поход
Кэйтилин Ни Мурраху одиноко сидела в Бруге Ангуса, почти так же, как сиживала на склоне холма и в пещере Пана, и снова думала. Теперь она была счастлива. Ей нечего было желать более, ибо все, что есть на земле, все, что может охватить ум, принадлежало ей. Мысли ее уже не были теми скрытными подземными существами, что бежали от рук и от понимания. Каждая мысль была чем-то или кем-то, ее собственную жизнь можно было наблюдать в ее свете, видеть и ощущать, принимать или не принимать, смотря, что следовало с ней сделать. Но Кэйтилин открыла, что счастье - не смех, не удовольствие, и что никто не может быть счастлив сам по себе. Так она начала понимать глубочайшую печаль богов и почему Ангус плакал втайне от всех; ибо по ночам она часто слышала, как он плачет, и знала, что его слезы - о тех других, кто несчастен, и что его не утешить, пока кто-то горюет или пока в мире скрывается злое деяние. И это чужое горе отравляло и ее собственное счастье, пока она не поняла, что ничто теперь не чуждо ей, и что все и всё - ее братья и сестры, и что все они живут и умирают в юдоли; и наконец она узнала, что нет никаких людей, но есть все люди, и нет человека - но лишь человечество. Никогда отныне удовлетворение желания не доставляло ей удовольствия, ибо ее ощущение единственности было уничтожено - она была не просто личностью; она была также частью могучего организма, устроенного так, что в любых неурядицах и потрясениях он стремится достичь единства, и это великое существо было тройственно, объединяя в своем могучем бытие Бога, Человека и Природу - бессмертная троица. Долг жизни в том, чтобы пожертвовать самим собой:
отвергнуть малое я, чтобы освободилось великое эго; и, узнав это, Кэйтилин наконец поняла, что она знает Счастье, эту божественную неудовлетворенность, которая не успокоится, пока не достигнет своего предела, и знание мужа не добавится к веселию ребенка. Ангус научил ее, что за этим пределом лежит великий восторг, который есть Любовь и Бог и начало и конец всех вещей; ибо всякая вещь должна исходить от Воли к Неволе, чтобы снова вернуться к Воле с пониманием всех вещей, приготовленная к этому огненному ликованию. Этого не случится, пока остаются среди живущих глупцы, ибо пока последний глупец не умудрится, шаги мудрости будут неверными, а свобода останется невидимой. Растут не в годах, а умножаясь, и пока существует взгляд здравого смысла, никто не сможет увидеть Бога, ибо взгляд всей природы едва ли окажется достаточно широк, чтобы узреть такое величие. Счастье мы встретим во множестве, Его же мы можем привечать лишь по звездным системам и вселенской любви.
Так размышляла она, когда из полей к ней пришел Ангус О'г. Бог вовсю сверкал, улыбаясь, словно юная заря, когда пробуждаются бутоны, и с уст его вместо речи лилась песня.
- Любимая моя, - промолвил он, - сегодня мы отправимся в путешествие.
- Моя радость там, где ты. - ответила Кэйтилин.
- Мы сойдем в мир людей - из нашей мирной обители на холмах в шумный город, к толпам народа. Это будет наше первое путешествие, но в скором времени мы пойдем к ним снова, и не вернемся из того путешествия, ибо станем жить среди людей и пребудем в покое.
- Да придет скорее тот день, - отозвалась Кэйтилин.
- Когда твой сын станет мужчиной, он прежде нас отправится в это путешествие, - сказал Ангус, и Кэйтилин вздрогнула от радости, узнав, что скоро у нее родится сын.
Затем Ангус О'г надел свои сверкающие одежды, и они вместе вышли на солнечный свет. Стояло раннее утро, солнце только что взошло, и на травах и вересках сверкали росинки. В воздухе стояла свежесть пробуждения, от которой радость вскипала в крови, и Кэйтилин затанцевала от безудержного веселья, и Ангус веселым голосом воспел к небу и тоже пустился в танец. Вокруг его сияющей головы порхали птицы; ибо каждый поцелуй, что он дарил Кэйтилин, превращался в птицу, посланника любви и мудрости, и птицы запевали торжествующую песнь, и тишина зазвенела от их пения. То и дело какая-нибудь птица вылетала из круга со всех крыльев, устремляясь в какую-либо сторону. Это были его гонцы в каждую крепость и ду'н, каждый рат и глен, каждую долину Эйре'(24), поднимавшие Слуайге Ши(25).
Это летели птицы любви, ибо то была битва счастья, и потому Ши не должны были брать с собой оружие.
Счастливый путь Ангуса и Кэйтилин лежал к Килмашеогу, и вскоре пришли они к горам.
После бога Тощая Женщина с Инис-Маграта навестила все эльфийские крепости Килмашеога и велела Ши, жившим там, на рассвете ждать на вершине горы; поэтому, когда Ангус и Кэйтилин взошли на гору, там их встретили шесть кланнов, и с ними были многие из народа младших Ши, члены Туата да Данаан(26), высокие и прекрасные мужчины и женщины, сошедшие в безмолвные подземелья, когда напор сыновей Милит, их мягкое волшебство и непобедимая доблесть вытеснили их в страну богов.
Среди явившихся были Айне Ни Эога'йл из Кнок-Айне и И'виль из Краглеа, королевы Северного и Южного Мюнстера, а также Уна, королева Ормонда; они со своими воинствами пели на вершине горы, приветствуя бога. Пришли туда пять стражей Ульстера, подстрекатели к поединкам - Бриер Ма Бельган из Дромона-Брега, Редг Ротбилл со склонов Маг-Итара, Тиннель сын Боклахтны из Слив-Эдликон, Грики из Круахан-Айгле, доброго имени, и Гулбан Глас Мак Грики, чей ду'н стоит в Бене Гулбана. Эти пятеро, неодолимые в поединках, поднялись на гору со своими племенами, выкликивая на ходу боевые кличи. С севера и с юга пришли они, и с востока, и с запада, блестящие и счастливые создания, множество, бесстрашные, собранные, и скоро вся гора наполнилась их веселыми голосами и благородными одеяниями.
С ними пришел народ Лупры, древние лепреконы мира, прыгая, словно козлята, под ногами героев. Их возглавлял король Уда'н Мак Аудайн и Бег Мак Бег, его танист, а за ними шел Гломхар О'Гломрах из моря, главный силач их народа, одетый в шкуру ласки; был там также и вождь этого кланна, прославленный в древности Кона'н Мак Рихид, Гаэрку Мак Гайрид, Метер Мак Минта'н и Эсирт Мак Бег, сын Буэйена, рожденный в победу. Это был тот самый король Уда'н, которого заковали в цепи, чтобы накормить кашей из великого котла Эмании; он упал в этот котел, и его жена взяла его в плен, в котором держала пять долгих лет, пока он не отдал все, что ценил в мире больше всего, вплоть до собственных башмаков; жители холмов до сих пор посмеиваются над этой историей, а лепрекона до сих пор можно смертельно обидеть ею.
Пришли туда Бов Дерг Яростный, которого видели редко, и его арфист сын Трога'йна, чья музыка исцеляет больных и веселит опечаленные сердца; Эохи Мак Элата'н, Дагда Мо'р, Отец Звезд, и его дочь из Пещеры Круаха'на; Кред Мак Аэд из Рагхери и Кас Корах, сын великого Оллава; Мананаан Мак Лир вышел из просторных вод, перекрывая криком ветер, со своими дочерьми Клионой, Аойфе и Этайн Светловолосой; и Колл, Кехт и Мак Грейна, Плуг, Орех и Солнце, пришли со своими женами, чьи имена не забыты - сами Банба, Фодла и Эйре, славные имена. Луг Долгорукий, полный таинственной мудрости, не пренебрег сбором; отец его жестоко был отмщен сынами Туранна - эти были со своими воинствами.
И пришла также та, кого все войска приветствовали мощным кличем любви, сама Скорбящая, Дана, Мать богов, строгая вовеки веков. Дыхание ее - в утре, улыбка ее - лето. С ее руки птицы небесные получают пищу. Смирный бык - ее друг, и волк дружески бежит с нею рядом; по ее слову маргаритка выглядывает из своей пещеры и крапмва прячет свое копье. Роза украшается в невинности, распространяя с росой вокруг свою сладость, и дуб улыбается ей в небесах. О прекрасная! ягнята идут по твоим следам, они пасутся твоей щедростью в лугах, и никто не гонит их; усталые люди вечно льнут к твоему лону. Через тебя все дела и поступки людей, через тебя все голоса доходят до нас, и само Божественное Обетование и далекое дыхание Всемогущего, исполненное добра.
С изумлением, с восхищением дочь Мурраху смотрела на воинство Ши. То и дело у нее рябило в глазах от самоцветных каменьев налобников, блиставших на солнце, или наплечных спиралей чистого золота, сверкавших, словно огонь. На светлых волосах и на темных отсвечивало солнце; белые руки взметались и вспыхивали на миг, исчезая и появляясь снова. Глаза тех, кто не сомневается и не загадывает, встречались с ее глазами, не подбадривая, не спрашивая ни о чем, но глядя ласково и бесстрашно. Голоса вольного народа звенели в ее ушах, и смех счастливых сердец, не думающих о грехе и о стыде, свободных от тяжких оков самости. Ибо этот народ, хотя и многочисленный, был единым. Каждый говорил с другим, как с самим собой, без оговорок и уверток. Каждый двигался по своей воле, и двигались они тоже с единством одного существа; ибо когда они кличем приветствовали Мать богов, то восклицали одним голосом и кланялись ей, как один человек. Во множестве умов здесь обитал один ум, направляющий, повелевающий, так что все взаимозаменяемое и текучее схватывалось и становилось органичным в одновременном понимании, общим действом, которое было - свобода.
Пока она глядела, танец прекратился, и все согласно повернулись к склону горы.
Те, что стояли впереди, бросились вниз, и те, что за ними, тоже побежали сообразно порядку.
Тогда Ангус О'г в танце подлетел к ней, своей прекрасной невесте:
- Пойдем, любимая моя, - сказал он, и, рука об руку, они побежали со всеми, смеясь на бегу.
Здесь не росло ни травинки; ковер бурого дерна простирался, насколько хватало глаз, по склону и дальше, туда, где еще одна гора высилась в небо. К нему все подошли и спустились по нему. Поодаль виднелись купы деревьев, и совсем вдалеке, крыши, башни и шпили Города Брода Плетней(27) и тропинки, блуждавшие повсюду; но на такой высоте лишь колючий дрок рос в тишине на солнце; громко гудела пчела, время от времени проносились птицы, и маленькие ручейки наливались сбегавшей водой. Чуть поодаль кусты уже были зелены и прекрасны, тихо покачивая зеленой листвой, а за ними снова глядели на мир деревья, окутанные покоем и солнечным сиянием, деревья, которым было не о чем пожаловаться.
В скором времени они добрались до травы, и начался танец. Рука потянулась к руке, ноги задвигались дружно, словно давно любили друг друга; спокойно, умело они пошли, не запинаясь, а потом понеслась громкая песня - они пели ко всем, любящим веселие и мир и обманом лишившимся их так давно:
- Придите к нам, вы, не знающие, где вы - вы, живущие среди чужих в домах уныния и самооправдания. Бедные, несчастные! Как изумленны вы, как дьявольски обманываетесь! Изумленные, вы смотрите и не понимаете, ибо взгляд ваш устремлен на звезду, а ноги ходят по благословенным королевствам Ши. Невинные! в какую тюрьму вы брошены? Перед какой низостью склоняетесь? Как вас затерло между законами и обычаями? Черный народ Фоморов держит вас в рабстве; и на ваших душах они застегнули свинцовый ошейник, сердца ваши обвешаны железом, а на бедрах ваших пояса из чеканной меди, о горе! Поверьте, что солнце светит, цветы цветут и птицы прелестно распевают в ветвях деревьев. Вольные ветры дуют повсюду, вода журчит на холмах, орел громко кличет в одиночестве, и его подруга вскоре прилетает к нему. Пчелы собирают мед на солнце, мошкара танцует роем, и бык-великан мычит за рекой. Ворона молвит слово своей братии, и куропатка прячет птенцов под плетень... Приди к нам, ты, что любишь жизнь и счастье. Протяни руку - брат возьмет тебя за руку издалека. Оставь хоть на время плуг и тачку; отложи иглу и шило - разве кожа брат тебе, о человек?.. Выходите! выходите! из-за станков и столов, из лавки, где развешаны трупы, из мест, где продается одежда, и из мест, где ее шьют во мраке; О, гнусное предательство! Для радости ли сидишь ты в притоне маклеров, ты, бледнолицый человек? Или твой поверенный заколдовал тебя?.. Выходите! ибо начался привольный танец, ветер гудит над холмами, солнце льет свой смех в долину, и море набегает на гальку, играя от радости, танцуя, танцуя, танцуя от радости...
Они рассыпались по козьим тропкам, маленьким боринам и извивающимся дорогам. В город спустились они, танцуя и распевая; по улицам и лавкам пронеслись они, рассказывая свою солнечную сказку; не обращая внимания на злобные взгляды и холодные движения бровей сынов Балора, когда те отводили глаза. И они освободили Философа из его тюрьмы, и сам Разум Человеческий они высвободили из рук врачей и законников, от хитрых жрецов, от профессоров, чьи рты набиты пылью, и купцов, продающих лезвия травы, ужасного народа Фоморов... и вернулись обратно, танцуя и распевая, в страну богов.
1. "Темный Лес" (ирл. - здесь и далее перевод ирландских имен и названий в прим. переводчика).
2. "Замок Полей" (ирл.)
3. "Остров Маграт" (ирл.), т.е. "Остров Долины Дома".
4. В английской транскрипции - "Майкл МакМёрфи".
5. Скорее всего, "Поля Больших Камней".
6. "Сиды Тернового Куста Конгайле".
7. "Малыш".
8. "Малышка".
9. Бег - "маленький".
10. Имена с уменьшительным суффиксом.
11. "Женщина Мудреца".
12. "Дочь Мурраху".
13. "Молодой".
14. Ирл. "крепость, жилище".
15. Страна Молодости (ирл.)
16. От cu"l, "спина" (?).
17. Одно из названий Ирландии.
18. Сын Кузнеца (?).
19. Вероятнее всего, от coisi'n - стебель травы.
20. Baille Atha Cliath - ирландское название Дублина.
21. Бруг - ирл. "дом, имение". Бойн - река в Ирландии.
22. Мак ан О'г - "Сын Молодого".
23. Мор - ирл. "большой, великий".
24. Эйре - одно из названий Ирландии.
25. Эльфийское Воинство.
26. Племена Богини Дану.
27. Перевод ирландского названия Дублина.
Путешественники шли, и глаза их, устав от темноты, покоились на щедрой на свет луне; но эта радость длилась недолго. Тощая Женщина стала рассказывать детям о луне, а об этом она могла говорить со знанием дела, ибо предки ее играли в ее холодных лучах на протяжении бессчетных туманных поколений.
- Мало кто знает, - заговорила она, - что эльфы редко танцуют от радости, но больше - от грусти, что они изгнаны из прекрасного утра, и их полуночные забавы поэтому - лишь церемонии, которые напоминают им о счастливой жизни на заре мира, прежде чем раздумчивое любопытство и самовластная нравственность отправили их от доброго лика солнца в мрачное полуночное изгнание. Занятно, что мы не можем сердиться, глядя на луну. В действительности, никакая страсть или желание не смеют повелевать нами в присутствии Сияющей; и это в той или иной степени верно для любой формы красоты; ибо в совершенной красоте есть нечто, что гонит прочь низкие желания и в то же время растворяет дух в экстазе страха и печали.
Красота не имеет стремления к Мысли, но нашлет ужас и тоску на тех, кто станет глядеть на нее глазами разума. Мы не можем ни сердиться, ни веселиться в присутствии луны, и не смеем думать в округе, подвластной ей, не то Ревнивая непременно поразит нас. Я думаю, она вовсе не благосклонна, а злонравна, и что ее нежность скрывает множество застенчивых подлостей. Мне думается, что красота, становясь совершенной, делается пугающей, и что, если взглянуть на дело с пониманием, предел красоты есть отчаянное безобразие, и что имя высшей, совершенной красоте - Безумие. Поэтому мужчина ищет не красоты, а скорее миловидности, чтобы рядом с ним всегда был друг, который пойдет за ним, будет понимать его и утешать его, ибо таков удел миловидности: но удел красоты - никто не знает, в чем он. Красота - предел, который еще не достигнут и не смешан со своей противоположностью. Поэты пели об этой красоте, и философы прорицали о ней, думая, что красота, превосходящая все понимание, есть также покой, превосходящий понимание; я же думаю, что все, что превосходит понимание, то есть - воображение, - ужасно, далеко отстоит от человечности и от доброты, и что это - грех против Святого Духа, великого Художника. Отдельно взятое совершенство - символ ужаса и гордыни, и за ним следует лишь ум человека, а сердце бежит от него в страхе и льнет к миловидности, которая есть умеренность и праведность. Любой предел плох, и должен разрешиться и оплодотворить свою равно ужасную противоположность.
Так, разговаривая больше сама с собой, чем с детьми, Тощая Женщина шла по дороге. Пока она говорила, луна стала ярче, и по обеим сторонам дороги, где только было дерево или холмик, на земле корчилась черная тень, будто готовая вдруг ожить. Дети так боялись этих теней, что Тощая Женщина сошла с дороги и свернула напрямик в холмы, так что в короткое время дорога осталась позади, а вокруг них простирались тихие склоны, освещенные полным светом луны.
Так они шли долго, и дети начали засыпать; они не привыкли не спать ночью, а поскольку вокруг не было места, где они могли бы отдохнуть, и было очевидно, что далеко они не пройдут, Тощая Женщина начала беспокоиться. Бригид уже тоненько и жалобно попискивала, и Шеймас вторил ей вздохами, которые, став хоть чуть-чуть длиннее, превратились бы во всхлипы, а когда дети начинают плакать, они не знают, как от этого избавиться, пока это им попросту не надоест.
Выбравшись на невысокий холмик, внизу чуть поодаль они заметили свет, и Тощая Женщина поспешила к нему. Подойдя поближе, она разглядела небольшой костерок и сидевших вокруг него людей. В несколько минут она вышла в круг света от костра - и вдруг замерла. Она повернулась бы и убежала, но от страха ноги перестали ее слушаться; и те, что сидели у костра, разглядели ее, и громкий страшный голос велел ей подойти поближе.
В костре горели кустики вереска, а возле него сидели трое. Тощая Женщина, скрывая, как могла, свою тревогу, подошла и присела у огня. Тихо поздоровавшись, она раздала детям по кусочку своей ковриги, притянула их к себе, завернула в свою шаль и пожелала им спокойной ночи. Потом, ежась, оглядела хозяев костра.
Те были почти голыми, и каждый смотрел на нее, не сводя глаз. Первый был так красив, что на него было невозможно смотреть, словно на что-то очень яркое. Он был очень крепкого сложения, но в то же время такой ладный, такой стройный и грациозный, что с его ростом не вязались понятия тяжести и веса. Лицо его было царственным, молодым и пугающе светлым. Второй был такого же роста, но на диво широк в плечах, так широк, что принижался его огромный рост. Напряженная рука, на которую он опирался, была узловатой от вздувшихся мышц и глубоко вошла в землю. Лицо его было словно вырублено из дикого камня, массивное грубое лицо, такое же напряженное, как и рука. Третий же, сидевший у костра, едва поддавался описанию. Ни низок, ни высок. Мускулист так же, как и второй. Сидел, уткнувшись в колени подбородком и обхватив их руками, и походил на гигантскую лягушку. У него не было ни вида, ни фигуры, и сплюснутая голова его была едва ли шире шеи.
Выступавшие собачьи челюсти его постоянно двигались, а в маленьких глазках светился жуткий разум. Душа Тощей Женщины затрепетала перед этим человеком. Она почувствовала, что ее тянет к нему. Последняя ужаснейшая низость, на которую способен человек, овладела ею: восхищение, которое могло заставить ее броситься к нему с воплем восторга. Она не могла отвести от него глаз, но руки ее обнимали детей, и любовь, величайшая из сил, яростно возгорелась в ее сердце.
Первый человек заговорил с ней:
- Женщина, - спросил он, - по какой надобности ты идешь этой ночью и зачем забралась на этот холм?
- Сэр, - отвечала Тощая Женщина, - я ищу Бруг Ангуса сына Дагды Мора(23).
- Все мы дети Великого Отца, - сказал человек. - Ты знаешь, кто мы?
- Этого я не знаю, - ответила женщина.
- Мы - Три Абсолюта, Три Спасителя, Три Реторты - Прекраснейший, Сильнейший и Безобразнейший. Посреди всякой битвы мы проходим неуязвимыми. Мы считаем павших и победителей и проходим мимо, смеясь, и к нам в вечном порядке приходят все народы мира, чтобы возродиться вовеки веков. Зачем ты позвала нас?
- Я вовсе не звала вас, - сказала Тощая Женщина, - но зачем вы сидите на тропе так, что все путешествующие к Дому Дагды задерживаются на пути?
- Для нас нет закрытых троп, - ответил тот, - сами боги ищут нас, потому что устают от своего великолепного одиночества - кроме Того, Кто живет во всем, и в нас; Ему мы служим и перед Ним мы сами склоняемся в прах. Ты, о Женщина, идущая по долинам гнева, позвала нас в своем сердце, и поэтому мы ждем тебя на склоне холма. Теперь выбирай одного из нас себе в супруги, и не бойся выбирать, потому что наши царства равны и наша власть равна.
- Зачем же мне выбирать одного из вас, - возразила Тощая Женщина, когда я давно уже замужем за самым лучшим человеком в мире?
- Лучше нас человека нет, - отвечал тот, - ибо мы лучшие по красоте, лучшие по силе и лучшие по безобразию; нет такого превосходства, которого не было бы в нас троих. Если ты и замужем - что это значит для нас, свободных от мелочных ревности и страха, будучи едиными сами с собой и с любым проявлением природы?
- Если вы - Абсолют, - возразила женщина, - и превыше всего мелочного, то почему бы вам не стать превыше и меня также и не пропустить меня с миром к Дагде?
- Мы - то, чего желают все люди, - проговорил тот, - и мы желаем всех людей.
Ничего - ни малого, ни большого - не презирают наши бессмертные желания.
Незаконно даже Абсолюту переступать Желание, которое есть дыхание Бога на его создания и не должно быть ограничено или превзойдено никаким совершенством.
Во время их разговора двое других придвинулись, внимательно слушая, но ничего не говоря. Тощая Женщина чувствовала, как дети, словно маленькие напуганные птички, тесно прижались к ее бокам и сидели тихо-тихо.
- Сэр, - сказала она, - расскажите мне, что есть Красота, что есть Сила и что есть Безобразие? Потому что хоть я и вижу это все, я не знаю, что это такое.
- Я расскажу тебе, - ответил тот. - Красота есть Мысль, Сила есть Любовь, а Безобразие есть Порождение. Дом Красоты - в уме человека. Дом Силы - в сердце человека, и в лоне правит своим ужасным государством Безобразие. Если ты пойдешь со мною, то познаешь все восторги. Ты будешь жить невредимой в пламени духа, и ничто грубое не будет связывать твои члены или сковывать твою мысль. Ты будешь проходить, как королева, между бушующих страстей без мучения, без отчаяния.
Никогда ты не будешь охвачена безумием или стыдом, но всегда сможешь выбирать собственный путь и гулять со мною в довольстве, свободе и красоте.
- Всему, - ответила Тощая Женщина, - должно поступать в соответствии с законом своего существа, и вот что я скажу Мысли: если ты будешь удерживать меня против моей воли, я ослеплю тебя против твоей воли, ибо удерживающий своего супруга против воли становится стражником и рабом своего пленника.
- Это верно, - сказал тот, - а с тем, что верно, я не могу состязаться; потому ты свободна от меня, но от моих собратьев не свободна.
Тощая Женщина повернулась ко второму человеку.
- Ты - Сила? - спросила она.
- Я Сила и Любовь, - прогремел он, - и со мной - спокойствие и мир; в днях моих слава, а в ночах - тишина. Вблизи моих земель не рыскает никакое зло, и не слышно ничего кроме мычания моих стад, пения моих птиц и смеха моих счастливых детей. Иди же ко мне, дающему защиту, счастье и мир, не сдающемуся и не устающему никогда.
- Я не пойду с тобой, - сказала Тощая Женщина, - ибо я - мать, и силу мою не увеличить; я мать, и к моей любви не прибавить. Чего мне еще желать от тебя, великан?
- Ты свободна от меня, - сказал второй, - но от моего брата ты не свободна.
И в страхе Тощая Женщина обратилась к третьему, потому что к этому безобразному созданию что-то внутри нее тянулось в экстазе отвращения. Он отталкивал ее с такой силой, что это переходило уже в притяжение. Один дрожащий шаг, и женщина пропала бы, но руки детей удержали ее, когда она почти уже простерлась горестно пред ним.
Он заговорил, и голос его был вязким и мучительным, словно бы исходил из перепутанных пор самой земли.
- Тебе не к кому больше идти, кроме меня. Не бойся, приди ко мне, и я дам тебе те дикие восторги, что давно уже забыты. Все жестокое и мятежное, все плотское и беспредельное - мое. Ты не будешь больше думать и страдать; но станешь такой уверенной, что солнечное тепло будет для тебя счастьем; вкус еды, ветер, веющий на тебя, зрелая легкость твоего тела ты поразишься, вспомнив все это. Мои объятия сделают тебя снова молодой и яростной; ты станешь прыгать по склону холма, как козочка, и петь от радости, как поют птицы. Оставь свое ворчливое человечество, которое цепями и заборами отгородилось от радости, и идем со мной; к моему древнему спокойствию в конце концов придут и Сила, и Красота, как дети, уставшие ввечеру, вернутся к свободе скотов и птиц, которым для удовольствия достаточно своих тел, и которым нет дела до Мысли и глупого любомудрия.
Но Тощая Женщина отпрянула от его руки, сказав:
- Нет такого закона поворачивать назад, когда путешествие уже начато, а следует идти вперед к тому, что назначено; и не можем мы вернуться в твои луга, леса и солнечные поляны, однажды покинув их. Мучения духа не облегчат никакие радости плоти, пока не рассеется дым, ослепляющий нас, и жгучее пламя не приготовит нас к бессмертному блаженству, которое есть лоно Господа. И нет такого закона, чтобы вы, великие, не давали прохода путешественникам, совлекая их с пути хитроумными обещаниями. Вы можете сидеть только на перекрестках, где путник задумывается и бывает в сомнениях, но на дороге силы у вас нет.
- Ты свободна от меня, - сказал третий человек, - пока не будешь готова прийти ко мне вновь, потому что из всего только я стоек и терпелив, и все возвращается ко мне в свой срок. Есть свет в моих укромных местах в лесу и светильники в моих садах под холмами, за которыми ухаживают ангелы Божьи, и под моим лицом есть другое лицо, которое не презирают Пресветлые.
И три Абсолюта поднялись и мощно зашагали прочь; они шли, и их громогласный разговор эхом отражался от облаков и от земли, словно порывы ветра, и даже когда они скрылись, вдали долго слышался могучий рокот, постепенно смолкнувший на залитых лунным светом просторах.
Тощая Женщина и ее дети медленно шли по неровной, кочковатой земле. Вдалеке, у самой вершины горы, замерцал свет.
- Вон там, - сказала Тощая Женщина, - стоит Бруг Ангуса Мак ан О'га, сына Дагды Мора, - и к этому свету она повела усталых детей.
Спустя немного времени она уже стояла перед богом, и тот приветил ее и освежил с дороги. Она рассказала ему все, что случилось с ее мужем, и попросила у Ангуса помощи. Ангус охотно согласился, ибо главное дело богов - давать защиту и помощь тем людям, которые в них нуждаются; однако - и таково их условие - боги ничем не могут помочь, пока их об этом не попросят, поскольку свободная воля человека есть наиболее ревностно охраняемый и священный принцип в жизни; поэтому вмешательство любящих богов происходит только в ответ на столь же полюбовный призыв.
Глава XVIII Счастливый Поход
Кэйтилин Ни Мурраху одиноко сидела в Бруге Ангуса, почти так же, как сиживала на склоне холма и в пещере Пана, и снова думала. Теперь она была счастлива. Ей нечего было желать более, ибо все, что есть на земле, все, что может охватить ум, принадлежало ей. Мысли ее уже не были теми скрытными подземными существами, что бежали от рук и от понимания. Каждая мысль была чем-то или кем-то, ее собственную жизнь можно было наблюдать в ее свете, видеть и ощущать, принимать или не принимать, смотря, что следовало с ней сделать. Но Кэйтилин открыла, что счастье - не смех, не удовольствие, и что никто не может быть счастлив сам по себе. Так она начала понимать глубочайшую печаль богов и почему Ангус плакал втайне от всех; ибо по ночам она часто слышала, как он плачет, и знала, что его слезы - о тех других, кто несчастен, и что его не утешить, пока кто-то горюет или пока в мире скрывается злое деяние. И это чужое горе отравляло и ее собственное счастье, пока она не поняла, что ничто теперь не чуждо ей, и что все и всё - ее братья и сестры, и что все они живут и умирают в юдоли; и наконец она узнала, что нет никаких людей, но есть все люди, и нет человека - но лишь человечество. Никогда отныне удовлетворение желания не доставляло ей удовольствия, ибо ее ощущение единственности было уничтожено - она была не просто личностью; она была также частью могучего организма, устроенного так, что в любых неурядицах и потрясениях он стремится достичь единства, и это великое существо было тройственно, объединяя в своем могучем бытие Бога, Человека и Природу - бессмертная троица. Долг жизни в том, чтобы пожертвовать самим собой:
отвергнуть малое я, чтобы освободилось великое эго; и, узнав это, Кэйтилин наконец поняла, что она знает Счастье, эту божественную неудовлетворенность, которая не успокоится, пока не достигнет своего предела, и знание мужа не добавится к веселию ребенка. Ангус научил ее, что за этим пределом лежит великий восторг, который есть Любовь и Бог и начало и конец всех вещей; ибо всякая вещь должна исходить от Воли к Неволе, чтобы снова вернуться к Воле с пониманием всех вещей, приготовленная к этому огненному ликованию. Этого не случится, пока остаются среди живущих глупцы, ибо пока последний глупец не умудрится, шаги мудрости будут неверными, а свобода останется невидимой. Растут не в годах, а умножаясь, и пока существует взгляд здравого смысла, никто не сможет увидеть Бога, ибо взгляд всей природы едва ли окажется достаточно широк, чтобы узреть такое величие. Счастье мы встретим во множестве, Его же мы можем привечать лишь по звездным системам и вселенской любви.
Так размышляла она, когда из полей к ней пришел Ангус О'г. Бог вовсю сверкал, улыбаясь, словно юная заря, когда пробуждаются бутоны, и с уст его вместо речи лилась песня.
- Любимая моя, - промолвил он, - сегодня мы отправимся в путешествие.
- Моя радость там, где ты. - ответила Кэйтилин.
- Мы сойдем в мир людей - из нашей мирной обители на холмах в шумный город, к толпам народа. Это будет наше первое путешествие, но в скором времени мы пойдем к ним снова, и не вернемся из того путешествия, ибо станем жить среди людей и пребудем в покое.
- Да придет скорее тот день, - отозвалась Кэйтилин.
- Когда твой сын станет мужчиной, он прежде нас отправится в это путешествие, - сказал Ангус, и Кэйтилин вздрогнула от радости, узнав, что скоро у нее родится сын.
Затем Ангус О'г надел свои сверкающие одежды, и они вместе вышли на солнечный свет. Стояло раннее утро, солнце только что взошло, и на травах и вересках сверкали росинки. В воздухе стояла свежесть пробуждения, от которой радость вскипала в крови, и Кэйтилин затанцевала от безудержного веселья, и Ангус веселым голосом воспел к небу и тоже пустился в танец. Вокруг его сияющей головы порхали птицы; ибо каждый поцелуй, что он дарил Кэйтилин, превращался в птицу, посланника любви и мудрости, и птицы запевали торжествующую песнь, и тишина зазвенела от их пения. То и дело какая-нибудь птица вылетала из круга со всех крыльев, устремляясь в какую-либо сторону. Это были его гонцы в каждую крепость и ду'н, каждый рат и глен, каждую долину Эйре'(24), поднимавшие Слуайге Ши(25).
Это летели птицы любви, ибо то была битва счастья, и потому Ши не должны были брать с собой оружие.
Счастливый путь Ангуса и Кэйтилин лежал к Килмашеогу, и вскоре пришли они к горам.
После бога Тощая Женщина с Инис-Маграта навестила все эльфийские крепости Килмашеога и велела Ши, жившим там, на рассвете ждать на вершине горы; поэтому, когда Ангус и Кэйтилин взошли на гору, там их встретили шесть кланнов, и с ними были многие из народа младших Ши, члены Туата да Данаан(26), высокие и прекрасные мужчины и женщины, сошедшие в безмолвные подземелья, когда напор сыновей Милит, их мягкое волшебство и непобедимая доблесть вытеснили их в страну богов.
Среди явившихся были Айне Ни Эога'йл из Кнок-Айне и И'виль из Краглеа, королевы Северного и Южного Мюнстера, а также Уна, королева Ормонда; они со своими воинствами пели на вершине горы, приветствуя бога. Пришли туда пять стражей Ульстера, подстрекатели к поединкам - Бриер Ма Бельган из Дромона-Брега, Редг Ротбилл со склонов Маг-Итара, Тиннель сын Боклахтны из Слив-Эдликон, Грики из Круахан-Айгле, доброго имени, и Гулбан Глас Мак Грики, чей ду'н стоит в Бене Гулбана. Эти пятеро, неодолимые в поединках, поднялись на гору со своими племенами, выкликивая на ходу боевые кличи. С севера и с юга пришли они, и с востока, и с запада, блестящие и счастливые создания, множество, бесстрашные, собранные, и скоро вся гора наполнилась их веселыми голосами и благородными одеяниями.
С ними пришел народ Лупры, древние лепреконы мира, прыгая, словно козлята, под ногами героев. Их возглавлял король Уда'н Мак Аудайн и Бег Мак Бег, его танист, а за ними шел Гломхар О'Гломрах из моря, главный силач их народа, одетый в шкуру ласки; был там также и вождь этого кланна, прославленный в древности Кона'н Мак Рихид, Гаэрку Мак Гайрид, Метер Мак Минта'н и Эсирт Мак Бег, сын Буэйена, рожденный в победу. Это был тот самый король Уда'н, которого заковали в цепи, чтобы накормить кашей из великого котла Эмании; он упал в этот котел, и его жена взяла его в плен, в котором держала пять долгих лет, пока он не отдал все, что ценил в мире больше всего, вплоть до собственных башмаков; жители холмов до сих пор посмеиваются над этой историей, а лепрекона до сих пор можно смертельно обидеть ею.
Пришли туда Бов Дерг Яростный, которого видели редко, и его арфист сын Трога'йна, чья музыка исцеляет больных и веселит опечаленные сердца; Эохи Мак Элата'н, Дагда Мо'р, Отец Звезд, и его дочь из Пещеры Круаха'на; Кред Мак Аэд из Рагхери и Кас Корах, сын великого Оллава; Мананаан Мак Лир вышел из просторных вод, перекрывая криком ветер, со своими дочерьми Клионой, Аойфе и Этайн Светловолосой; и Колл, Кехт и Мак Грейна, Плуг, Орех и Солнце, пришли со своими женами, чьи имена не забыты - сами Банба, Фодла и Эйре, славные имена. Луг Долгорукий, полный таинственной мудрости, не пренебрег сбором; отец его жестоко был отмщен сынами Туранна - эти были со своими воинствами.
И пришла также та, кого все войска приветствовали мощным кличем любви, сама Скорбящая, Дана, Мать богов, строгая вовеки веков. Дыхание ее - в утре, улыбка ее - лето. С ее руки птицы небесные получают пищу. Смирный бык - ее друг, и волк дружески бежит с нею рядом; по ее слову маргаритка выглядывает из своей пещеры и крапмва прячет свое копье. Роза украшается в невинности, распространяя с росой вокруг свою сладость, и дуб улыбается ей в небесах. О прекрасная! ягнята идут по твоим следам, они пасутся твоей щедростью в лугах, и никто не гонит их; усталые люди вечно льнут к твоему лону. Через тебя все дела и поступки людей, через тебя все голоса доходят до нас, и само Божественное Обетование и далекое дыхание Всемогущего, исполненное добра.
С изумлением, с восхищением дочь Мурраху смотрела на воинство Ши. То и дело у нее рябило в глазах от самоцветных каменьев налобников, блиставших на солнце, или наплечных спиралей чистого золота, сверкавших, словно огонь. На светлых волосах и на темных отсвечивало солнце; белые руки взметались и вспыхивали на миг, исчезая и появляясь снова. Глаза тех, кто не сомневается и не загадывает, встречались с ее глазами, не подбадривая, не спрашивая ни о чем, но глядя ласково и бесстрашно. Голоса вольного народа звенели в ее ушах, и смех счастливых сердец, не думающих о грехе и о стыде, свободных от тяжких оков самости. Ибо этот народ, хотя и многочисленный, был единым. Каждый говорил с другим, как с самим собой, без оговорок и уверток. Каждый двигался по своей воле, и двигались они тоже с единством одного существа; ибо когда они кличем приветствовали Мать богов, то восклицали одним голосом и кланялись ей, как один человек. Во множестве умов здесь обитал один ум, направляющий, повелевающий, так что все взаимозаменяемое и текучее схватывалось и становилось органичным в одновременном понимании, общим действом, которое было - свобода.
Пока она глядела, танец прекратился, и все согласно повернулись к склону горы.
Те, что стояли впереди, бросились вниз, и те, что за ними, тоже побежали сообразно порядку.
Тогда Ангус О'г в танце подлетел к ней, своей прекрасной невесте:
- Пойдем, любимая моя, - сказал он, и, рука об руку, они побежали со всеми, смеясь на бегу.
Здесь не росло ни травинки; ковер бурого дерна простирался, насколько хватало глаз, по склону и дальше, туда, где еще одна гора высилась в небо. К нему все подошли и спустились по нему. Поодаль виднелись купы деревьев, и совсем вдалеке, крыши, башни и шпили Города Брода Плетней(27) и тропинки, блуждавшие повсюду; но на такой высоте лишь колючий дрок рос в тишине на солнце; громко гудела пчела, время от времени проносились птицы, и маленькие ручейки наливались сбегавшей водой. Чуть поодаль кусты уже были зелены и прекрасны, тихо покачивая зеленой листвой, а за ними снова глядели на мир деревья, окутанные покоем и солнечным сиянием, деревья, которым было не о чем пожаловаться.
В скором времени они добрались до травы, и начался танец. Рука потянулась к руке, ноги задвигались дружно, словно давно любили друг друга; спокойно, умело они пошли, не запинаясь, а потом понеслась громкая песня - они пели ко всем, любящим веселие и мир и обманом лишившимся их так давно:
- Придите к нам, вы, не знающие, где вы - вы, живущие среди чужих в домах уныния и самооправдания. Бедные, несчастные! Как изумленны вы, как дьявольски обманываетесь! Изумленные, вы смотрите и не понимаете, ибо взгляд ваш устремлен на звезду, а ноги ходят по благословенным королевствам Ши. Невинные! в какую тюрьму вы брошены? Перед какой низостью склоняетесь? Как вас затерло между законами и обычаями? Черный народ Фоморов держит вас в рабстве; и на ваших душах они застегнули свинцовый ошейник, сердца ваши обвешаны железом, а на бедрах ваших пояса из чеканной меди, о горе! Поверьте, что солнце светит, цветы цветут и птицы прелестно распевают в ветвях деревьев. Вольные ветры дуют повсюду, вода журчит на холмах, орел громко кличет в одиночестве, и его подруга вскоре прилетает к нему. Пчелы собирают мед на солнце, мошкара танцует роем, и бык-великан мычит за рекой. Ворона молвит слово своей братии, и куропатка прячет птенцов под плетень... Приди к нам, ты, что любишь жизнь и счастье. Протяни руку - брат возьмет тебя за руку издалека. Оставь хоть на время плуг и тачку; отложи иглу и шило - разве кожа брат тебе, о человек?.. Выходите! выходите! из-за станков и столов, из лавки, где развешаны трупы, из мест, где продается одежда, и из мест, где ее шьют во мраке; О, гнусное предательство! Для радости ли сидишь ты в притоне маклеров, ты, бледнолицый человек? Или твой поверенный заколдовал тебя?.. Выходите! ибо начался привольный танец, ветер гудит над холмами, солнце льет свой смех в долину, и море набегает на гальку, играя от радости, танцуя, танцуя, танцуя от радости...
Они рассыпались по козьим тропкам, маленьким боринам и извивающимся дорогам. В город спустились они, танцуя и распевая; по улицам и лавкам пронеслись они, рассказывая свою солнечную сказку; не обращая внимания на злобные взгляды и холодные движения бровей сынов Балора, когда те отводили глаза. И они освободили Философа из его тюрьмы, и сам Разум Человеческий они высвободили из рук врачей и законников, от хитрых жрецов, от профессоров, чьи рты набиты пылью, и купцов, продающих лезвия травы, ужасного народа Фоморов... и вернулись обратно, танцуя и распевая, в страну богов.
1. "Темный Лес" (ирл. - здесь и далее перевод ирландских имен и названий в прим. переводчика).
2. "Замок Полей" (ирл.)
3. "Остров Маграт" (ирл.), т.е. "Остров Долины Дома".
4. В английской транскрипции - "Майкл МакМёрфи".
5. Скорее всего, "Поля Больших Камней".
6. "Сиды Тернового Куста Конгайле".
7. "Малыш".
8. "Малышка".
9. Бег - "маленький".
10. Имена с уменьшительным суффиксом.
11. "Женщина Мудреца".
12. "Дочь Мурраху".
13. "Молодой".
14. Ирл. "крепость, жилище".
15. Страна Молодости (ирл.)
16. От cu"l, "спина" (?).
17. Одно из названий Ирландии.
18. Сын Кузнеца (?).
19. Вероятнее всего, от coisi'n - стебель травы.
20. Baille Atha Cliath - ирландское название Дублина.
21. Бруг - ирл. "дом, имение". Бойн - река в Ирландии.
22. Мак ан О'г - "Сын Молодого".
23. Мор - ирл. "большой, великий".
24. Эйре - одно из названий Ирландии.
25. Эльфийское Воинство.
26. Племена Богини Дану.
27. Перевод ирландского названия Дублина.