Стивенсон Роберт Луис. Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура Катриона

   Он склонился в ответном поклоне.
   - Теперь о том, сэр, с чем я к вам пришел, - продолжал он. - В сорок пятом году брат мой собрал часть наших Грегоров и во главе шести рот пошел сразиться за правое дело; а при нем был костоправ, который шагал в рядах нашего клана и выхаживал брата, когда он сломал ногу в схватке под Престонпансом, и носил этот благородный человек то же имя, что и вы. Он доводился братом Бэлфуру из Бейта; и если вы с тем джентльменом состоите в мало-мальски близком родстве, я пришел сюда затем, чтобы предоставить и себя и людей своих в ваше распоряжение.
   Не забывайте, о своей родословной я был осведомлен не лучше приблудной дворняги; дядя, правда, лопотал мне что-то насчет знатных родственников, но Бэлфура из Бейта среди них не было; и мне ничего другого не оставалось, как, сгорая от стыда, признаться, что я не знаю.
   Робин отрывисто извинился, что меня побеспокоил, повернулся, даже не кивнув на прощание, и пошел к дверям, бросив на ходу Дункану, так что мне было слышно: "Безродная деревенщина, отца родного не ведает". Как ни взбешен я был этими словами и собственным позорным неведением, я едва не усмехнулся тому, что человек, столь жестоко преследуемый законом (и, к слову сказать, повешенный года три спустя), так разборчив, когда дело касается происхождения его знакомцев.
   Уже на самом пороге он столкнулся лицом к лицу с Аланом, оба отступили и смерили друг друга взглядами, как два пса с разных дворов. И тот и другой были невелики ростом, но оба так напыжились от спеси, что как будто стали выше. Каждый был при шпаге, и каждый движением бедра высвободил эфес, чтобы легче было ухватиться и обнажить оружие.
   - Мистер Стюарт, когда глаза мне не изменяют, - сказал Робин.
   - А если б и так, мистер Макгрегор, - ответил Алан. - Такого имени стыдиться нечего.
   - Не знал, что вы на моей земле, сэр, - сказал Робин.
   - А я-то до сих пор полагал, что я на земле моих друзей Макларенов, сказал Алан.
   - Это еще как сказать, - отозвался Робин Ойг. - Можно поспорить. Впрочем, я, сдается, слыхал, вы мастак решать споры шпагой?
   - Разве что вы глухой от рождения, мистер Макгрегор, - ответствовал Алан, - а не то должны были б слышать еще много кой-чего. Не я один в Эпине умею держать в руке шпагу. Когда, к примеру, у сородича и вождя моего Ардшила не так много лет назад случился серьезный разговор с джентльменом того же имени, что и ваше, мне что-то неизвестно, чтобы последнее слово осталось за Макгрегором.
   - Вы не о батюшке ли моем говорите, сэр? - сказал Робин.
   - Очень возможно, - сказал Алан. - Тот джентльмен тоже не гнушался прицеплять к своему имени слово "Кемпбелл".
   - Мой отец был в преклонных годах, - возразил Робин. - То был неравный поединок. Мы с вами лучше подойдем друг другу, сэр.
   - И я так думаю, - сказал Алан.
   Я свесил было ноги с кровати, а Дункан давно уже вертелся подле этих драчливых петухов, выжидая удобную минуту, чтобы вмешаться. Но при последних словах стало ясно, что нельзя медлить ни секунды, и Дункан, заметно побледнев от волнения, втиснулся между ними.
   - Джентльмены, а у меня совсем иное на уме, - сказал он. - Видите, вот мои волынки, а вы оба, джентльмены, признанные музыканты. Давным-давно идет спор, кто из вас играет искусней. Чем же не славный случай его разрешить!
   - А что, сэр, - сказал Алан, по-прежнему обращаясь к Робину, от которого и на миг не отвел глаз, как и тот от него, - а что, сэр, до меня и впрямь словно бы доходил такой слух. Музыкой балуетесь, как говорится? Волынку когда-нибудь брали в руки?
   - Я на волынке любого Макриммона заткну за пояс! - вскричал Робин.
   - Ого, смело сказано, - молвил Алан.
   - Я и смелей говаривал, зато правду, - ответил Робин, - и противникам почище вас.
   - Это легко проверить, - сказал Алан.
   Дункан Ду поспешно достал обе волынки, самое дорогое свое сокровище, и выставил гостям бараний окорок и бутыль напитка, именуемого атолским сбитнем и изготовляемого из старого виски, сливок и процеженного меда, которые долго сбивают вместе в строгом порядке и в нужных долях.
   Противники все еще были готовы вцепиться друг в друга; но, несмотря на это, чинно, с преувеличенной учтивостью, уселись по обе стороны очага, в котором полыхал торф. Макларен усиленно потчевал их бараниной и "женушкиным сбитнем", напоминая, что его хозяйка родом из Атола и славится как первая по всей округе мастерица готовить это питье. Робин, однако, отверг угощение, потому что сбитень тяжелит дыхание.
   - Я вас просил бы, сэр, заметить себе, - сказал Алан, - что у меня вот уже часов десять маковой росинки не было во рту, а это тяжелит дыхание почище любого сбитня во всей Шотландии.
   - Я для себя не желаю выгодных условий, мистер Стюарт, - возразил Робин. - Ешьте, пейте; я последую вашему примеру.
   Каждый съел по ломтю окорока и осушил стаканчик сбитня за здоровье миссис Макларен; затем, после бесчисленных расшаркивании друг перед другом, Робин взял волынку и очень лихо наиграл какой-то мотивчик.
   - Хм, умеете, - сказал Алан и, взяв у соперника волынку, сыграл сначала тот же мотив и на тот же лихой лад, а потом углубился в вариации, украшая каждую настоящим каскадом излюбленных волынщиками трелей.
   Игра Робина мне понравилась, от Алановой я пришел в восторг.
   - Не так уж дурно, мистер Стюарт, - заметил соперник. - Однако в трелях вы обнаружили скудость замысла.
   - Я? - вскричал Алан, и лицо его налилось кровью. - Я заявляю, что это ложь.
   - Стало быть, как волынщик вы признаете себя побежденным, - сказал Робин, - коль вам не терпится сменить волынку на шпагу?
   - Разумно сказано, мистер Макгрегор, - ответил Алан. - А потому на время (он многозначительно помедлил) я свое обвинение беру обратно. Я взываю к Дункану, пусть он нас рассудит.
   - Полноте, ни к кому вам не надо взывать, - сказал Робин. - Лучше вас самого ни один Макларен в Бэлкиддере не рассудит, ибо если принять в расчет, что вы Стюарт, вы очень сносный волынщик, и это святая правда. Подайте-ка мне волынку.
   Алан так и сделал; и тогда Робин принялся повторять одну за другой и исправлять Алановы вариации, которые, как выяснилось, он досконально запомнил.
   - Да, вы знаете в музыке толк, - сердито буркнул Алан.
   - Ну, а теперь, мистер Стюарт, судите сами, - сказал Робин; и он заиграл вариации сначала, так искусно сплетая их воедино, с таким разнообразием и такою душой, таким дерзостным полетом воображения и легкостью трелей, что я только поражался, внимая ему.
   Алан сидел темнее тучи, лицо его пылало, он грыз себе пальцы и вид имел такой, словно получил тяжкое оскорбление.
   - Хватит! - вскричал он. - Дуть в дуду вы мастак - и будет с вас! - И хотел было подняться на ноги.
   Но Робин только поднял руку, требуя тишины, и вот полились медлительные звуки шотландского наигрыша. Он был пленителен сам по себе и проникновенно исполнен; но это еще не все: то оказался исконный напев эпинских Стюартов, и не было милей его сердцу Алана. Едва раздались первые звуки, как друг мой переменился в лице; когда музыка полилась быстрее, ему уже, видно, не сиделось на месте; и задолго до того, как волынщик кончил играть, последние следы обиды изгладились на лице Алана, и он уже ни о чем не думал, кроме музыки.
   - Робин Ойг, - сказал он, когда тот доиграл до конца, - вы замечательный волынщик. Я недостоин играть под одним небом с вами. Разрази меня гром, да в одной нитке вашего пледа больше искусства, чем у меня во всей башке! И хоть я все ж подозреваю, что хладная сталь решила бы наш спор иначе, заранее вам признаюсь - это бы не по совести было! Рука не поднимется искромсать человека, который так играет на волынке!
   На том противники помирились; всю ночь напролет лился рекой сбитень и из рук в руки переходили волынки; заря разгорелась в полную силу, хмель всем троим задурманил головы, прежде чем Робин стал подумывать, что пора снаряжаться в дорогу.
   ГЛАВА XXVI
   НА СВОБОДУ
   МЫ ПЕРЕПРАВЛЯЕМСЯ ЧЕРЕЗ ФОРТ
   Хотя, как сказано, я не проболел и месяца, все же, когда мне объявили, что я достаточно окреп для дороги, август был уже в полном разгаре и чудесная теплая погода сулила, по всем признакам, ранний и обильный урожай. Денег у нас оставалось в обрез, и теперь наша первая надобность была поспешать; ведь если нам в самом скором времени не попасть к Ранкилеру или случись, что мы придем, а он ничем мне не поможет, мы были обречены голодать. К тому же, по Алановым расчетам, первый пыл у наших преследователей, несомненно, прошел; и берега Форта, и даже Стерлинг-бридж, главный мост на реке, охраняются кое-как.
   - В военных делах, - говорил Алан, - основное правило идти там, где тебя меньше всего ждут. Наша печаль - Форт, знаешь пословицу: "Дикому горцу дальше Форта путь заказан". Теперь, ежели б мы вздумали сунуться в обход по истокам и сойти на равнину у Киппена или Бэлфрона, они только того и дожидаются, чтобы нас сцапать. А вот если двинуться напролом, прямо по старому доброму Стерлинг-бриджу, шпагой своей ручаюсь, нам дадут пройти свободно.
   Итак, в ночь на двадцать первое августа мы добрались в Стратир к здешнему Макларену, родичу Дункана, и в его доме проспали весь день, а ввечеру выступили в путь и снова без особого труда шли до утра. День двадцать второго мы пережидали в вересковых зарослях на Юм-Варском склоне, где неподалеку паслось оленье стадо; десять часов сна под ласковым живительным солнцем на сухой горячей земле - я такого блаженства не припомню! Ночью вышли к речке Аллан-Уотер и двинулись вниз по течению; а взойдя на гребень холмистой гряды, увидели под собою все Стерлинговское поречье, плоское, словно блин, посредине на холме - город и замок и в лунном сиянии крутые извивы Форта
   - Ну-с, - молвил Алан, - не знаю, любопытно ли это тебе, но ты уже на своей родной земле - границу горного края мы перешли в первый же час; теперь бы только перебраться через эту вертлявую речку, и можно бросать шляпы в воздух.
   На Аллан-Уотере, невдалеке от того места, где он впадает в Форт, мы углядели песчаный островок, заросший лопухами, белокопытником и другими невысокими травами, которые как раз скрыли бы человека, если б он лег плашмя наземь. Здесь мы и сделали привал, на самом виду у Стерлинговского замка, откуда то и дело доносилась барабанная дробь, возвещая, что становится в строй какая-то часть гарнизона. В поле на одном берегу весь день работали жнецы, и слышалось теньканье серпов о камень и голоса и даже отдельные слова из разговора. Тут надо было лежать пластом да помалкивать. Впрочем, песок на островке был прогрет солнцем, зелень спасала макушки от припека, еды и питья было вволю; а главное, до свободы оставалось рукой подать.
   Когда жнецы покончили с работой и стало смеркаться, мы перебрались на берег и полями, держась поближе к изгородям, начали подкрадываться к мосту.
   Стерлинг-бридж тянется от самого подножия замкового холма: высокий старинный, узкий мост с башенками вдоль перил; легко понять, как жадно я разглядывал это прославленное в истории место, а для нас с Аланом - воистину врата ко спасению. Когда мы его достигли, еще луна не взошла; вдоль крепости там и сям горели огни, и внизу, в городе, кое-где засветились окна; вокруг, однако, царила тишина и часовых на мосту было не видно.
   Я рвался вперед, но Алана и тут не покидала осторожность.
   - Похоже, тишь да гладь, - сказал он. - А все-таки для верности притаимся-ка мы с тобой вон там за насыпью и поглядим, что будет.
   С четверть часа пролежали мы, то перешептываясь, то молча, и ни один из звуков земных не донесся до нас, только волны плескались о быки моста. Но вот мимо проковыляла, опираясь на костыль, хромая старушка; остановилась передохнуть, неподалеку от нас, Кряхтя и сетуя вслух на свои немощи и дальнюю дорогу; потом стала взбираться на горбатый хребет моста. Старушонка была такая крохотная, а безлунная ночь так темна, что мы быстро потеряли хромоножку из виду; только слышали, как медленно замирают вдали ее шаги, стук костыля и нудный кашель.
   - Готово, она уже на той стороне, - шепнул я.
   - Нет, - отозвался Алан, - шаги еще гулкие, значит, на мосту.
   И в этот миг раздался окрик:
   - Кто идет?
   Мы услышали, как брякнул о камни приклад мушкета. Скорее всего солдат уснул на часах, и, если б мы сразу попытали счастья, возможно, проскользнули бы незаметно; а теперь его разбудили, и, значит, случай был упущен.
   - Этот способ для нас не годится, - прошептал Алан. - Ни-ни-ни, Дэвид.
   И, не сказав больше ни слова, ползком пустился назад через поля; немного спустя, когда с моста нас уже никак не могли заметить, он снова встал на ноги и зашагал по дороге, ведущей на восток. У меня просто в голове не укладывалось, для чего он это делает; впрочем, признаюсь, я был так убит, что мне сейчас трудно было чем-либо угодить. Всего минуту назад я уже видел мысленно, как стучусь в двери мистера Ранкилера, чтобы, подобно герою баллады, заявить свои права наследника; и вот я, как прежде, на чужом берегу, затравленный, бездомный и гонимый.
   - Ну? - спросил я.
   - Вот тебе и ну, - сказал Алан. - Что прикажешь делать? Не такие они олухи, как я думал. Нет, Дэви, Форта мы с тобой еще не одолели, чтоб ему высохнуть и травой порасти!
   - Но для чего идти на восток? - спросил я.
   - А так, наудачу! - сказал Алан. - Раз через реку переправиться не удалось, поглядим, может, с заливом придумаем что-нибудь.
   - На реке-то есть броды, а на заливе - никаких.
   - Как же: и броды и мост вон стоит, - молвил Алан. - Да что в них толку, если кругом стража?
   - Речку хоть можно переплыть, - сказал я.
   - Когда умеешь, отчего не переплыть, - возразил Алан. - Только я что-то не слыхал, чтобы мы с тобой сильно блистали этим умением; что до меня, то я плаваю вроде камня.
   - Куда мне вас переспорить, Алан, - сказал я, - но все равно я вижу, что мы метим из огня, да в полымя. Если уж речку перейти тяжело, так само собой, что море - еще тяжелей.
   - Но есть ведь на свете лодки, - сказал Алан, - если, конечно, я не ошибаюсь.
   - Вот-вот, и еще есть на свете деньги, - сказал я. - Но коли у нас ни того, ни другого, какая нам радость, что их кто-то когда-то придумал!
   - Полагаешь? - сказал Алан.
   - Вообразите, да, - сказал я.
   - Дэвид, - сказал он, - выдумки в тебе - кот наплакал, а веры и того меньше. Вот я, дай только пораскинуть умом, хоть что-нибудь, да изобрету: не выпрошу лодку насовсем, так на время возьму, не украду, так сам построю!
   - Как бы не так! - фыркнул я. - И потом, главное: мост перейдешь, и он молчок, а на заливе, если даже переплывем, будет лодка на той стороне - значит, кто-то ее привел, значит, сейчас переполох по всей округе...
   - Слушай! - гаркнул Алан. - Если я сотворю лодку, так сотворю и лодочника, чтобы отвел ее на место! Так что не докучай ты мне больше своим вздором, знай себе шагай, а уж Алан как-нибудь подумает за тебя.
   Итак, всю ночь мы брели по северному берегу поречья под сенью Охиллских вершин, мимо Аллоа, Клакманана, Кулросса, которые мы обходили стороной, - и часам к десяти утра, голодные как волки и смертельно усталые, вышли к селению Лаймкилнс. Деревенька эта примостилась возле самой воды, прямо напротив города Куинсферри по ту сторону залива. На том и другом берегу над крышами курился дым, а вокруг поднимались дымки других деревушек и селений. На полях шла жатва; два корабля стояли на якоре, по заливу - одни к берегу, другие в море - шли лодки. Все здесь радовало глаз; я глядел и не мог наглядеться на обжитые, зеленые, возделанные холмы и на прилежных тружеников полей и вод.
   Так-то оно так; а все же дом мистера Ранкилера, где меня, несомненно, ожидало богатство, оставался попрежнему на южном берегу, а сам я - на северном, в убогом, не по-нашему сшитом платье, в кармане три жалких шиллинга, за поимку назначена награда, и единым спутником у меня - человек, объявленный вне закона...
   - Ах, Алан, вдуматься только! - сказал я. - Вон там меня ждет все, что душе угодно, птицы летят туда, лодки плывут - всякому, кто пожелает, путь свободен, одному лишь мне нельзя! Прямо сердце надрывается!
   В Лаймкилнсе мы зашли в трактирчик, который от других домов отличался только знаком над дверью, и купили у миловидной девушки-служанки хлеба и сыра. Еду мы взяли с собой в узелке, облюбовав шагах в пятистах за селением прибрежный лесок, где рассчитывали посидеть и закусить. По дороге я то и дело заглядывался на противоположный берег и тихонько вздыхал; Алан же, хотя меня это в тот час не слишком занимало, погрузился в задумчивость. Но вот он стал на полпути.
   - Приметил ты девушку, у которой, мы это покупали? - спросил он, похлопав по узелку.
   - А как же, - ответил я. - Девица хоть куда.
   - Тебе понравилась? - вскричал он. - Э, друг Дэвид, вот славная новость.
   - Ради всего святого, почему? - спросил я. - Нам-то что от того?
   - А вот что, - сказал Алан, и в глазах его заплясали знакомые мне бесенята. - Я, понимаешь, питаю надежду, что теперь мы сумеем заполучить лодку.
   - Если б наоборот, тогда еще пожалуй, - сказал я.
   - Это по-твоему, - сказал Алан. - Я же не хочу, чтоб девчонка в тебя влюбилась, Дэвид, пускай только пожалеет; а для этого вовсе не требуется, чтобы ты пред нею предстал красавцем. Дай-ка я посмотрю, - он придирчиво оглядел меня со всех сторон. - Да, быть бы тебе еще малость побледнее, а впрочем, вполне сгодишься: не то калека сирый, не то огородное пугало - словом, в самый раз. А ну, направо кру-гом, шагом марш назад в трактир добывать себе лодку!
   Я, смеясь, повернул вслед за ним.
   - Дэвид Бэлфур, - сказал он, - ты у нас, на свой лад, большой весельчак, и такая работенка тебе, спору нет, - одна потеха. При всем том, из любви к моей шкуре (а к твоей собственной и подавно), ты уж сделай одолжение, отнесись к этой затее серьезно. Я, правда, собрался тут разыграть одну шутку, да подоплека-то у нее нешуточная: по виселице на брата. Так что сделай милость, заруби себе это на носу и держись соответственно случаю.
   - Ладно уж, - сказал я, - будь по-вашему.
   На краю селения Алан велел мне взять его под руку и повиснуть на нем всей тяжестью, будто я совсем изнемог; а когда он толкнул ногой дверь трактира, он уже почти внес меня в дом на руках. Служаночку (как того и следовало ожидать), кажется, озадачило, что мы воротились так скоро, но Алан без всяких объяснений подвел меня к стулу, усадил, потребовал стаканчик виски, споил мне маленькими глотками, потом наломал кусочками хлеб и сыр и стал кормить меня, как нянька, и все это с проникновенным, заботливым, сострадающим видом, который и судью сбил бы с толку. Ничего удивительного, что служанка не осталась равнодушной к столь трогательной картине: бедный, поникший, обессиленный юноша и возле него - отечески нежный друг. Она подошла и встала рядом, опершись на соседний стол.
   - Что это с ним стряслось? - наконец спросила она.
   Алан, к великому моему изумлению, накинулся на нее чуть ли не с бешенством.
   - Стряслось?! - рявкнул он. - Парень отшагал столько сотен миль, сколько у него волос в бороде не наберется, и спать ложился не на сухие простыни, а куда чаще в мокрый вереск. Она еще спрашивает, что стряслось! Стрясется, я думаю! "Что стряслось", скажет тоже!.. - И, недовольно бурча себе под нос, снова принялся меня кормить.
   - Молод он еще для такого, - сказала служанка.
   - Куда уж моложе, - ответил, не оборачиваясь, Алан.
   - Ему верхом бы, - продолжала она.
   - А где я возьму для него коня? - вскричал Алан, оборачиваясь к ней с тою же показной свирепостью. - Красть, по-твоему, что ли?
   Я думал, что от такой грубости она обидится и уйдет - она и впрямь на время умолкла. Но мой приятель мой хорошо знал, что делает; как ни прост он был в делах житейских, а на проделки вроде этой в нем плутовства было хоть отбавляй.
   - А вы из благородных, - сказала она наконец, - но всему видать.
   - Если и так, что с того? - сказал Алан, чуть смягчившись (по-моему, помимо воли) при этом бесхитростном замечании. - Ты когда-нибудь слыхала, чтобы от благородства водились деньги в кармане?
   В ответ она вздохнула, словно сама была знатная дама, лишенная наследства.
   - Да уж, - сказала она. - Что правда, то правда.
   Между тем, досадуя на роль, навязанную мне, я сидел, как будто язык проглотил, мне и стыдно было и забавно; но в этот миг почему-то сделалось совсем невмоготу, и я попросил Алана более не беспокоиться, потому что мне уже легче. Слова застревали у меня в глотке; я всю жизнь терпеть не мог лжи, однако для Алановой затеи само замешательство мое вышло кстати, ибо служаночка, бесспорно, приписала мой охрипший голос усталости и недомоганию.
   - Неужто у него родни никого нет? - чуть не плача, спросила она.
   - Есть-то есть, но как к ней доберешься! - вскричал Алан. - Есть родня, и притом богатая, и спал бы мягко, и ел сладко, и лекари бы пользовали самолучшие, а вот приходится ему шлепать по грязи и ночевать в вереске, как последнему забулдыге.
   - А почему так? - спросила девушка.
   - Это я, милая, открыть не вправе, - сказал Алан. - А лучше вот как сделаем: я насвищу тебе в ответ песенку.
   Он перегнулся через стол чуть ли не к самому ее уху и еле слышно, зато с глубоким чувством просвистал ей начало "Принц Чарли всех милее мне".
   - Во-он что, - сказала она и оглянулась через плечо на дверь.
   - Оно самое, - подтвердил Алан.
   - А ведь какой молоденький! - вздохнула девушка.
   - Для этого... - Алан резнул себя пальцем поперек шеи, - уже взрослый.
   - Эка жалость была бы! - воскликнула она, зардевшись, словно маков цвет.
   - И все же так оно и будет, если нам как-то не изловчиться, - сказал Алан.
   При этих словах девушка поворотилась и выбежала вон, а мы остались одни: Алан - очень довольный, что все идет как по маслу, я - больно уязвленный, что меня выдают за якобита и обращаются как с маленьким.
   - Алан, я больше не могу! - выпалил я.
   - Можешь - не можешь, а придется, Дэви, - возразил он. - Если ты сейчас смешаешь карты, так сам еще, может быть, уцелеешь, но Алану Бреку не сносить головы.
   Это была сущая правда, и я только застонал от бессилия; но даже мой стон сыграл Алану на руку, потому что его успела услышать служанка, которая в этот миг вновь прибежала с блюдом свиных колбас и бутылью крепкого эля.
   - Бедняжечка! - сказала она и, поставив перед нами угощенье, тихонько, дружески, как бы ободряя, коснулась моего плеча. Потом сказала, чтобы мы садились за еду, а денег ей больше не нужно; потому что трактир - ее собственный, то есть, вернее, ее отца, но он на сегодня уехал в Питтенкриф. Мы не заставили просить себя дважды, ведь жевать всухомятку хлеб с сыром мало радости, а от колбасного благоухания просто слюнки текли; мы сидели и уплетали за обе щеки; девушка, как прежде, оперлась на соседний стол и, глядя на нас, думала что-то свое, и хмурила лоб, и теребила в руках завязки фартука.
   - Сдается мне, язык у вас длинноват, - наконец сказала она, обращаясь к Алану.
   - Зато я знаю, с кем можно говорить, а с кем нельзя, - возразил Алан.
   - Я-то вас никогда не выдам, - сказала она, - если вы к этому клоните.
   - Конечно, - сказал он, - ты не из таких. Вот что я тебе скажу: ты нам поможешь.
   - Что вы, - и она покачала головой. - Я не могу.
   - Ну, а если б могла? - сказал Алан.
   Девушка ничего не ответила.
   - Послушай - меня, красавица, - сказал Алан, - в Файфе, на твоей земле, есть лодки - я своими глазами видел две, а то и больше, когда подходил к вашему селению. Так вот, если б нашлась для нас лодка, чтобы в ночное время переправиться в Лотиан, да честный малый не из болтливых, чтобы привел лодку на место и про то помалкивал, две души человеческие спасутся: моя - от возможной смерти, его - от верной. Не отыщется такая лодка, значит, остались мы с ним при трех шиллингах на все про все; а куда идти, что делать, чего ждать, кроме петли на шею, - верь слову, ума не приложу! Так неужто, милая, мы уйдем ни с чем? Ужель ты согласна покоиться в теплой постели и нас поминать, когда ветер завоет в трубе или дождик забарабанит по крыше? Ужель кусок не застрянет в горле, как сядешь за трапезу у доброго очага и вспомнишь, что вот он у меня, горемычный, гложет пальцы с голоду да с холоду где-нибудь на промозглых болотах? Больной ли он, здоровый, а все тащись вперед; пускай уже смерть схватила за горло, все равно влачись дальше под ливнями по долгим дорогам; когда же на груде хладных камней он испустит последний свой вздох, ни одной родной души не окажется подле него, только я да всевышний господь.
   Я видел, что эти мольбы приводят девушку в смятение, что она бы и не против нам помочь, но побаивается, как бы не стать пособницей злоумышленников; а потому я решился тоже вставить слово и унять ее страхи, поведав крупицу правды.
   - Вам доводилось слышать про мистера Ранкилера из Ферри? - спросил я.
   - Ранкилера, который стряпчий? - сказала она. - Еще бы!
   - Так вот, мой путь лежит к его порогу, - сказал я, - судите же, могу ль я быть лиходеем. Я вам и более того скажу: хоть жизни моей, по страшному недоразумению, точно угрожает кой-какая опасность, преданней меня у короля Георга нет сторонника во всей Шотландии.
   Тут лицо девушки заметно прояснилось, зато Алан сразу помрачнел.
   - Чего же больше и просить, - сказала она. - Мистер Ранкилер - человек известный.
   И она поторопила нас с едой, чтобы нам скорее выбраться из селения и затаиться в прибрежном лесочке.
   - А уж во мне не сомневайтесь, - сказала она, - что-нибудь да выдумаю, чтобы вас переправить на ту сторону.
   Ждать больше было нечего, мы скрепили наш уговор рукопожатием, в два счета расправились с колбасами и вновь зашагали из Лаймкилнса в тот лесок. Это была, скорей, просто купа дерев: кустов двадцать бузины да боярышника вперемежку с молодыми ясенями - такая реденькая, что не могла скрыть нас от прохожих ни с дороги, ни со стороны берега. И, однако, как раз здесь предстояло нам сидеть дотемна, утешаться благодатною теплой погодой, доброй надеждой на избавление и подробно обсуждать все, что нам остается сделать.