Стивенсон Роберт Луис. Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура Катриона

   - Дэви, так это правда, вы меня любите? - спросила она тихо, едва слышно.
   - Люблю, - ответил я. - Ты же знаешь... Люблю.
   - Я давно уже не принадлежу себе, - сказала она. - С самого первого дня я ваша, если вы согласны принять меня!
   Мы были на холме; дул ветер, и мы стояли на виду, нас могли видеть даже с английского корабля, но я упал перед ней на колени, обнял ее ноги и разразился рыданиями, которые разрывали мне грудь. Буря чувств заглушила все мои мысли. Я не знал, где я, забыл, отчего я счастлив; я чувствовал только, что она склонилась ко мне, ощущал, что она прижимает мою голову к своей груди, слышал, как сквозь вихрь, ее голос.
   - Дэви, - говорила она, - ах, Дэви, значит, ты не презираешь меня? Значит, ты любишь меня, бедную? Ах, Дэви, Дэви!
   Тут она тоже заплакала, и наши счастливые слезы смешались.
   Было уже, наверное, около десяти утра, когда я наконец осознал всю полноту своего счастья; я сидел с нею рядом, держал ее за руки, глядел ей в лицо, громко смеялся от радости, как ребенок, и называл ее глупыми, ласковыми именами. В жизни не видел я места прекраснее, чем эти дюны близ Дюнкерка; и крылья мельницы, взмывавшие над холмом, были прекрасны, как песня.
   Не знаю, сколько мы сидели бы так, поглощенные друг другом, забыв обо всем на свете, но я случайно упомянул об ее отце, и это вернуло нас к действительности.
   - Моя маленькая подружка, - твердил я, и радовался, что эти слова воскрешают прошлое, и не мог на нее наглядеться, и мне было милым даже недавнее наше отчуждение... - Моя маленькая подружка, теперь ты принадлежишь мне навеки. Ты принадлежишь мне навсегда, моя маленькая подружка. Что нам теперь этот человек!
   Она вдруг побледнела и отняла у меня руки.
   - Дэви, увези меня от него! - воскликнула она. - Готовится что-то недоброе. Ему нельзя верить. Да, готовится недоброе. Сердце мое полно страха. Что нужно здесь английскому военному кораблю? И что тут написано? - Она протянула мне письмо. - Я чувствую, оно принесет Алану несчастье. Вскрой письмо, Дэви, вскрой и прочти.
   Я взял письмо, взглянул на него и покачал головой.
   - Нет, - сказал я. - Мне это противно, не могу я вскрыть чужое письмо.
   - Не можешь даже ради спасения друга? - воскликнула она.
   - Не знаю, - ответил я. - Кажется, не могу. Если б только я был уверен!
   - Нужно просто сломать печать! - настаивала она.
   - Знаю, - сказал я. - Но мне это противно.
   - Дай сюда, - сказала она. - Я вскрою его сама.
   - Нет, не вскроешь, - возразил я. - Это немыслимо. Ведь дело касается твоего отца и его чести, дорогая, а мы оба его подозреваем. Да, место опасное, у берега английский корабль, твоему отцу прислали оттуда письмо, и офицер со шлюпки остался на берегу! Он, конечно, не один, с ним должны быть еще люди. Я уверен, что сейчас за нами следят. Конечно, письмо надо вскрыть. А все-таки ни ты, ни я этого не сделаем.
   Все это я сказал, обуреваемый чувством опасности, подозревая, что где-то рядом прячутся враги, и вдруг увидел Алана, который бросил следить за Джемсом и шел один среди дюн. Он, как всегда, был в своем военном мундире и имел бравый вид; но я невольно вздрогнул при мысли о том, как мало пользы принесет ему этот мундир, если его схватят, бросят в шлюпку и отвезут на борт "Морского коня" - дезертира, бунтаря, да еще приговоренного к казни за убийство.
   - Вот человек, - сказал я, - который больше всех имеет право вскрыть или не вскрыть письмо, как сочтет нужным.
   Я окликнул Алана, и мы с Катрионой встали на ноги, чтобы он мог нас видеть.
   - Если это правда... если нас снова ждет позор... сможешь ты его перенести? - спросила она, глядя на меня горящим взглядом.
   - Мне задали почти такой же вопрос после того, как я увидел тебя впервые, - сказал я. - И знаешь, что я ответил? Что если я люблю тебя так, как мне кажется, - а ведь я люблю тебя гораздо больше! - я женюсь на тебе даже у подножия виселицы, на которой его повесят.
   Покраснев, она подошла ко мне совсем близко, крепко прижалась ко мне, взяла меня за руку; так мы стояли и дожидались Алана.
   Он подошел со своей всегдашней загадочной улыбкой.
   - Ну что я тебе говорил, Дэви? - сказал он.
   - Всему свое время, Алан, - ответил я. - А сейчас серьезная минута. Что тебе удалось узнать? Можешь говорить прямо, Катриона наш друг.
   - Я ходил понапрасну, - сказал он.
   - В таком случае мы, пожалуй, преуспели больше, - сказал я. - По крайней мере тебе во многом надо разобраться. Видишь? - продолжал я, указывая на корабль. - Это "Морской конь", и командует им капитан Пэллисер.
   - Я и сам его узнал, - сказал Алан. - Этот корабль причинил мне довольно хлопот, когда стоял в Форте. Но чего ради он подошел так близко?
   - Сперва послушай, для чего он здесь, - начал я. - Он доставил вот это письмо Джемсу Мору. А почему он не уходит, когда письмо передано, что в этом письме, отчего за дюнами прячется офицер и один он там или нет - в этом уж ты разбирайся сам.
   - Письмо Джемсу Мору? - переспросил Алан.
   - Вот именно, - подтвердил я.
   - Ну, я могу добавить к этому еще кое-что, - сказал Алан. - Ночью, когда ты крепко спал, я слышал, как он разговаривал с кем-то по-французски, а потом хлопнула дверь.
   - Алан! - воскликнул я. - Да ведь ты же всю ночь проспал как убитый, я этому свидетель.
   - Никогда нельзя знать, спит Алан или не спит! - объявил он. - Однако дело, кажется, прескверное. Поглядим-ка, что тут написано.
   Я отдал ему письмо.
   - Катриона, - сказал он, - простите меня, дорогая. Но на кон поставлена моя шкура, и мне придется сломать печать.
   - Я сама этого хочу, - сказала Катриона.
   Он вскрыл письмо, пробежал его глазами и взмахнул рукой.
   - Вонючий хорек! - воскликнул он, скомкал бумагу и сунул ее в карман. - Ну, надо собирать пожитки. Здесь меня ждет верная смерть.
   И он повернул к постоялому двору.
   Первой заговорила Катриона.
   - Он вас продал? - спросила она.
   - Да, дорогая, продал, - ответил Алан. - Но благодаря вам и Дэви я еще могу от него ускользнуть. Мне бы только сесть в седло! - добавил он.
   - Катриона поедет с нами, - сказал я. - Она больше не может оставаться с этим человеком. Мы обвенчаемся.
   Она крепко прижала к себе мою руку.
   - Вот, значит, как! - сказал Алан, оглядываясь. - Ну, что ж, сегодня вы оба славно поработали! И должен тебе сказать, дочка, из вас получится прекрасная пара.
   Он привел нас к мельнице, и я увидел моряка, который затаился и следил за берегом. Мы, конечно, подошли к нему с тыла.
   - Смотри, Алан! - сказал я.
   - Тес! - остановил он меня. - Это уж моя забота.
   Моряк, вероятно, был оглушен шумом мельницы и не замечал нас, пока мы не подошли к нему почти вплотную. Но вот он повернулся, и мы увидели, что это здоровенный красномордый детина.
   - Я полагаю, сэр, - сказал Алан, - вы говорите по-английски?
   - Non, monsieur! [8] - ответил он с ужасным акцентом.
   - Non, monsieur! - передразнил его Алан. - Так вот как вас учат французскому на "Морском коне"? Ах ты мошенник, болван, дубина, вот я сейчас попотчую шотландским сапогом твою английскую задницу!
   И прежде чем тот успел пуститься наутек, Алан бросился на него и дал ему такого пинка, что он ткнулся носом в землю. Потом он, шатаясь, встал на ноги и кинулся в дюны. Алан следил за ним со зловещей улыбкой.
   - Пора и мне уносить ноги из этих краев! - сказал Алан. И он бегом бросился к задней двери гостиницы, а мы не отставали от него.
   Войдя в одну дверь, мы по воле случая столкнулись нос к носу с Джемсом Мором, который вошел в другую.
   - Ну-ка! - сказал я Катрионе. - Быстрей! Беги наверх и собирай вещи. Это зрелище не для твоих глаз.
   Джемс и Алан стояли теперь лицом к лицу посреди длинной комнаты. Чтобы добраться до лестницы, Катрионе пришлось пройти мимо них, а поднявшись на несколько ступеней, она обернулась и еще раз взглянула на Джемса и Алана, но не остановилась. На них и в самом деле стоило посмотреть. Алан был бесподобен, его лицо сияло любезностью и дружелюбием, за которыми сквозила угроза, и Джемс, почуяв опасность, как чуют пожар в доме, приготовился к неожиданностям.
   Нельзя было терять времени. На месте Алана в этой глуши, окруженный врагами, сам Цезарь мог бы испугаться. Но Алан остался верен себе: он начал разговор в своем обычном насмешливом и простодушном тоне.
   - Нынче у вас, кажется, опять выпал удачный денек, мистер Драммонд, заметил он. - А не скажете ли вы нам, что у вас было за дело?
   - Дело это личное, его не объяснить в двух словах, - ответил Джемс. Время терпит, и я все расскажу вам после обеда.
   - А вот я в этом не уверен, - сказал Алан. - Я так полагаю, что это будет сейчас или никогда. Видите ли, мы с мистером Бэлфуром получили важные известия и собираемся в путь.
   В глазах Джемса мелькнуло удивление, но он сохранил твердость.
   - Мне довольно сказать одно слово, чтобы вы отказались от своего намерения, - сказал он. - Стоит лишь объяснить мое дело.
   - Так говорите же, - сказал Алан. - Смелей! Или вы стесняетесь Дэвида?
   - Мы оба можем разбогатеть, - сказал Джемс.
   - Да неужто? - воскликнул Алан.
   - Уверяю вас, сэр, - сказал Джемс. - Речь идет о сокровище Клуни.
   - Не может быть! - воскликнул Алан. - Вы чтонибудь узнали про сокровище?
   - Я знаю место, где оно спрятано, мистер Стюарт, и могу показать вам, - сказал Джемс.
   - Вот это удача! - сказал Алан. - Не напрасно я приехал в Дюнкерк. Стало быть, в этом заключалось ваше дело, да? Надеюсь, мы все поделим поровну?
   - Да, сэр, в этом и заключалось дело, - подтвердил Джемс.
   - Так, так, - сказал Алан и продолжал все с тем же детским любопытством: - Стало быть, оно не имеет отношения к "Морскому коню"?
   - К чему? - переспросил Джемс.
   - И к тому малому, которого я только что угостил пинком возле мельницы? - продолжал Алан. - Ну нет, приятель! Я вывел тебя на чистую воду. Письмо Пэллисера у меня в кармане. Ты пойман с поличным, Джемс Мор. Ты никогда больше не сможешь смотреть в глаза честным людям!
   Джемс был ошеломлен. Секунду он постоял неподвижно, весь бледный, потом затрясся от ярости.
   - Это ты мне говоришь, выродок? - заорал он.
   - Грязная свинья! - воскликнул Алан и нанес ему такой сильный удар в лицо, что хрустнула челюсть, и еще через мгновение их клинки скрестились.
   Когда лязгнула сталь, я невольно попятился прочь от дерущихся. Но тут я увидел, что Джемс едва отразил выпад, который грозил ему верной смертью; в голове у меня застучала мысль, что он ведь отец Катрионы и, можно сказать, почти мой отец, и я со шпагой в руке бросился их разнимать.
   - Прочь, Дэви! Ты что, рехнулся? Прочь, черт бы тебя побрал! - взревел Алан. - Иначе кровь твоя падет на твою же голову!
   Дважды я отводил их клинки. Меня отшвырнули к стене, но я снова бросился между ними. Они не обращали на меня внимания и кидались друг на друга, как звери. Уж не знаю, как меня не проткнули насквозь или сам я не проткнул одного из этих рыцарей, - все это было будто во сне; но вдруг я услышал отчаянный крик на лестнице, и Катриона заслонила собой отца. В тот же миг острие моей шпаги погрузилось во что-то мягкое. Я выдернул шпагу - кончик у нее был красный. Я увидел, что по платку девушки течет кровь, и мне стало дурно.
   - Неужели вы хотите убить его у меня на глазах? Ведь он все-таки мне отец! - кричала она.
   - Ладно, моя дорогая, с него хватит, - сказал Алан, отошел и сел на стол, скрестив руки, но не выпуская обнаженной шпаги.
   Некоторое время она стояла, заслоняя отца, глядя на нас широко раскрытыми глазами и часто дыша; потом резко обернулась к отцу.
   - Уходи! - сказала она. - Я не хочу видеть твой позор! Оставь меня с честными людьми. Я дочь Эпина! Ты опозорил сынов Эпина. Уходи!
   Это было сказано с такой страстью, что я очнулся от ужаса, в который поверг меня вид окровавленной шпаги. Они стояли лицом к лицу; по платку Катрионы расползлось красное пятно. Джемс Мор был бледен, как смерть. Я хорошо знал его и понимал, какой это для него удар; однако же он сделал вид, будто ему на все наплевать.
   - Что ж, - сказал он, вкладывая шпагу в ножны, но со злобой косясь на Алана, - если драка кончена, я только захвачу свой сундучок...
   - Никто отсюда ничего не вынесет, - заявил Алан.
   - Но позвольте, сэр! - воскликнул Джемс.
   - Джемс Мор, - сказал Алан, - лишь по случаю того, что ваша дочь выходит замуж за моего друга Дэви, я позволяю вам убраться отсюда подобру-поздорову. Но послушайте моего совета, поскорей уносите ноги от греха, не то будет поздно. Предупреждаю вас, терпение мое может лопнуть.
   - Черт возьми, сэр, ведь там мои деньги! - сказал Джемс.
   - Сочувствую вам от души, - сказал Алан, скорчив забавную гримасу. Но теперь, видите ли, эти деньги мои. - И он продолжал уже серьезно: Мой вам совет, Джемс Мор, скорее покиньте этот дом.
   Мгновение Джемс как будто колебался; но, видимо, он довольно испытал на себе, как великолепно Алан владеет шпагой, потому что неожиданно снял шляпу (при этом лицо у него было как у приговоренного к смертной казни) и распрощался с каждым по очереди. Затем он ушел.
   В тот же миг я словно очнулся.
   - Катриона! - воскликнул я. - Это я... это моя шпага... ах, я тебя сильно ранил?
   - Ничего, Дэви, я люблю тебя и за эту боль. Ведь ты защищал моего отца, хоть он и дурной человек. Смотри! - И она показала мне кровоточащую царапину. - Смотри, благодаря тебе я стала мужчиной. У меня теперь рана, как у старого солдата.
   Я был вне себя от радости, увидев, что она ранена так легко, и восхищался ее храбрым сердцем. Я обнял Катриону и поцеловал ранку.
   - А меня неужто никто не поцелует? Я ведь еще отродясь не упустил случая, - сказал Алан. И, отстранив меня, он взял Катриону за плечи. Дорогая, - сказал он, - ты настоящая дочь Эпина. Все знают, что он был достойный человек, и он мог бы гордиться тобой. Если бы я когда-нибудь надумал жениться, то искал бы себе вот такую подругу, достойную стать матерью моих сыновей. А я, говоря без ложной скромности, принадлежу к королевскому роду.
   Он сказал это с глубоким и пылким восхищением, лестным для девушки да и для меня тоже. Теперь позор, которым покрыл нас Джемс Мор, был смыт. Но тотчас Алан снова стал самим собой.
   - Все это прекрасно, дети мои, - сказал он. - Но Алан Брек чуточку ближе к виселице, чем ему хотелось бы. Черт дери! Надо убраться подальше от этого гостеприимного места.
   Его слова нас образумили. Алан мигом принес сверху наши седельные сумки и сундучок Джемса Мора; я подхватил узелок Катрионы, который она бросила на лестнице во время стычки, и мы готовы были покинуть этот опасный дом, но тут Базен, крича и размахивая руками, преградил нам путь. Когда мы обнажили шпаги, он залез под стол, зато теперь сделался отважен, как лев. Мы не уплатили по счету и поломали стул. Алан, усевшись на стол, перебил посуду. Джемс Мор сбежал.
   - Вот! - крикнул я. - Сочтите сами! - И швырнул ему несколько луидоров, ведь рассчитываться было некогда.
   Он бросился на деньги, а мы, оставив его, выбежали за дверь. Дом с трех сторон поспешно окружали матросы; Джемс Мор неподалеку от нас махал шляпой, очевидно, стараясь их поторопить, а за спиной у него, словно какой-то дурак, нелепо размахивающий руками, вертелась мельница.
   Алан понял все с одного взгляда и пустился бежать. Сундучок Джемса был тяжелый; но, я думаю, он скорей готов был расстаться с жизнью, чем бросить эту добычу и отказаться от своей мести; он бежал так быстро, что я едва поспевал за ним, радостно удивляясь тому, что Катриона не отстает от меня.
   Завидев нас, матросы совсем перестали скрываться и погнались за нами с криками и улюлюканьем. Мы опередили их на добрых двести шагов, и к тому же эти кривоногие моряки никак не могли состязаться с нами в беге. Вероятно, они были вооружены, но на французской земле боялись пустить в ход пистолеты. И, видя, что они не только не настигают нас, но все больше отстают, я понял, что опасность миновала. Однако до последней минуты дело было жарким, и нам потребовалось все наше проворство. Дюнкерк был еще далеко, но, когда мы перевалили через холм и увидели солдат гарнизона, которые строем шли на учение, я вполне понял Алана.
   Он сразу остановился и вытер лоб.
   - Славный все-таки народ эти французы, - сказал он.
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   Очутившись под прикрытием стен Дюнкерка, мы стали держать военный совет, решая, как быть дальше. Ведь мы силой оружия отняли дочь у отца, и всякий судья немедленно вернет ее ему, а меня и Алана скорее всего засадит в тюрьму; и хотя у нас было письмо капитана Пэллисера, которое могло служить свидетельством в нашу пользу, ни Катриона, ни я не хотели предавать его гласности. Так что всего разумней было отвезти Катриону в Париж и вверить попечению вождя ее клана, Макгрегора из Бохалди, который охотно поможет своей родственнице и в то же время не пожелает опозорить Джемса.
   Мы ехали медленно, потому что Катриона бегать умела куда лучше, чем ездить верхом, и после сорок пятого года ни разу не садилась в седло. Но ранним утром в субботу мы наконец добрались до Парижа и с помощью Алана нашли там Бохалди. Он жил на широкую ногу, в прекрасном доме, получая пособия из Шотландского фонда и из частных средств; Катриону он встретил как родную и вообще был очень любезен и скромен, но не особенно откровенен. Мы спросили, не знает ли он, что сталось с Джемсом Мором.
   - Бедняга Джемс! - сказал он, с улыбкой качая головой, и у меня мелькнула мысль, что ему известно больше, чем он хочет показать. Мы дали ему прочитать письмо Пэллисера, и физиономия его вытянулась.
   - Бедняга Джемс! - повторил он. - Конечно, есть люди и похуже Джемса Мора. Но это просто ужасно. Ай-ай, должно быть, он совсем потерял голову. Это - пренеприятное письмо. Но при всем том, джентльмены, я не вижу, для чего нам предавать его огласке. Плоха та птица, которая гадит в своем гнезде, а мы все дети шотландских гор.
   С этим согласились все, кроме, пожалуй, Алана; тут же было единодушно решено, что мы с Катрионой поженимся, и Бохалди сам взялся устроить наш брак, словно не было на свете никакого Джемса Мора; он обвенчал нас с Катрионой, сопровождая обряд любезностями на изысканном французском языке. Только после этого, когда все выпили за наше здоровье, Бохалди сказал нам, что Джемс в городе: он приехал сюда за несколько дней до нас и слег от тяжелой, по-видимому, смертельной болезни. По лицу своей жены я понял, куда влечет ее сердце.
   - Что ж, пойдем проведаем его, - сказал я.
   - Если ты не против, - сказала Катриона. То было самое начало нашего супружества.
   Джемс жил в том же квартале, что и вождь его клана, в большом доме на углу; нас провели в мансарду, где он, лежа в постели, играл на шотландских волынках. Видимо, он взял целый набор этих волынок у Бохалди и развлекался ими во время болезни; хотя он был не так искусен, как его брат Роб, но играл посвоему неплохо; и странно было видеть на лестнице толпу французов, среди которых кое-кто смеялся. Джемс лежал на соломенном тюфяке, опираясь спиной о подушки. Едва взглянув на него, я понял, что дни его сочтены; и, надо сказать, умирал он в весьма неподходящем месте. Но даже теперь я не могу без досады вспоминать о его смерти. Несомненно, Бохалди его подготовил; он знал, что мы поженились, поздравил и благословил нас, точно патриарх.
   - Я жил и умру непонятым, - сказал он. - Но вас обоих я прощаю от всей души.
   И он продолжал в том же духе, совсем как прежде, а потом любезно сыграл нам несколько песенок на волынке и, прежде чем мы ушли, взял у меня взаймы немного денег. В его поведении я не заметил ни малейшего признака стыда; но прощать он не уставал; похоже, что это ему никогда не надоедало. По-моему, он прощал меня при каждой встрече; и через четыре дня, когда он скончался в ореоле смиренной святости, я от досады готов был рвать на себе волосы. Я позаботился о том, чтобы его похоронили, но совершенно не представлял себе, что написать на его могиле, и в конце концов решил поставить только дату.
   Я счел за лучшее не возвращаться в Лейден, где мы выдавали себя за брата и сестру и теперь выглядели бы весьма странно в новой роли. Больше всего нам подходила Шотландия; и после того как я получил все свое имущество, мы тотчас отплыли туда.
   Ну вот, мисс Барбара Бэлфур (даме первое место) и мистер Алан Бэлфур, наследник Шоса, моя повесть окончена. Если вы вспомните хорошенько, то окажется, что многие из тех, о ком я рассказывал, вам знакомы, и вы даже разговаривали с ними. Элисон Хэсти из Лаймкилнса качала вашу колыбель, когда вы были еще слишком малы и не понимали этого, а когда вы немного подросли, гуляла с вами в парке. А та прекрасная и достойная леди, в честь которой названа Барбара, не кто иная, как сама мисс Грант, частенько смеявшаяся над Дэвидом Бэлфуром в доме генерального прокурора. А помните ли вы невысокого, худощавого, подвижного человека в парике и длинном плаще, который приехал в Шос поздней ночью, в темноте, и вас разбудили, привели в столовую и представили ему, а он назвался мистером Джеймисоном? Или Алан забыл, как он по просьбе мистера Джеймисона совершил отнюдь не верноподданнический поступок, за который по букве закона его могли бы повесить: ведь он не более и не менее как выпил за здоровье "короля, который сейчас за морем". Странные дела творились в доме доброго вига! Но мистеру Джеймисону я готов все простить, пускай он хоть подожжет мои амбары; во Франции он известен как "шевалье Стюарт".
   А за вами, Дэви и Катриона, я в ближайшие дни намерен хорошенько присматривать, и мы увидим, посмеете ли вы смеяться над своими папой и мамой. Правда, порой мы были не слишком разумны и понапрасну причинили себе много горя; но когда вы подрастете, то сами убедитесь, что даже хитроумная мисс Барбара и доблестный мистер Алан будут немногим разумнее своих родителей. Потому что жизнь человеческая - забавная штука. Говорят, будто ангелы плачут, а мне кажется, что чаще всего они, глядя на нас, держатся за бока; но, как бы там ни было, я с самого начала твердо решился рассказать в этой длинной повести истинную правду.
   ПРИМЕЧАНИЯ
   1. Совершенно (лат.).
   2. Спасение народа - высший закон (лат.).
   3. Верь тому, кто познал на опыте (лат.).
   4. Ныне Принс-стрит. (Прим. автора.)
   5. Полка Королевских шотландцев (франц.).
   6. Например (лат.).
   7. Вот постоялый двор Базена (франц.).
   8. Нет, мсье (франц.).