Стивенсон Роберт Луис. Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура Катриона

   И я раскрыл ему свой замысел.
   - Да, но тут, как я понимаю, неминуема моя встреча с этим Томсоном? сказал он, когда я замолчал.
   - Думаю, да, сэр, - сказал я.
   - Вот ведь беда! - вскричал он, потирая лоб. - Ах ты, беда какая! Нет, мистер Дэвид, боюсь, что замысел ваш неприемлем. Я ничего не хочу сказать против вашего друга, я ничего предосудительного про мистера Томсона не знаю, а если б знал - заметьте себе, мистер Дэвид, - мой долг повелевал бы мне его схватить. Судите ж сами: есть ли нам резон, встречаться? Как знать, а вдруг на нем лежит еще иная вина? А вдруг он вам не все сказал? Вдруг его и зовут вовсе не Томсон! - вскричал, хитро мне подмигнув, стряпчий. - Такой народец походя себе подцепит больше имен, чем иной ягод с ветки боярышника.
   - Вам решать, сэр, - сказал я.
   И все же очевидно было, что поданная мною мысль овладела его воображением, ибо, покуда нас не позвали к обеду, пред ясные очи миссис Ранкилер, он все обдумывал что-то про себя; и не успела хозяйка дома удалиться, оставив нас вдвоем за бутылкою вина, как он начал придирчиво выспрашивать у меня подробности моей затеи. Когда и где назначено у нас свидание с другом моим мистером Томсоном, вполне ли можно положиться на порядочность означенного Томсона; согласен ли я буду на такие-то условия, в случае если старый лис-дядя попадется на приманку, - эти и им подобные вопросы неспешной чередою шли ко мне от мистера Ранкилера, меж тем как он глубокомысленно смаковал вино. Когда же я на все ответил, видимо, так, что он остался доволен, он впал в еще более глубокое раздумье; даже и красное вино было теперь забыто. Потом он вынул лист бумаги, карандаш и принялся что-то писать, тщательно взвешивая всякое слово; а дописав, звякнул колокольчиком, и явился письмоводитель.
   - Торренс, - сказал стряпчий, - к вечеру эта бумага должна быть списана начисто; а как управитесь, будьте добры надеть шляпу и приготовьтесь сопровождать нас с этим джентльменом - вы можете понадобиться как свидетель.
   - Ба, сэр, так вы отважились? - за писцом закрылась дверь.
   - Как видите, - ответствовал мистер Ранкилер, вновь наполняя свой бокал. - Ну, а теперь оставимте дела. Торренс своим появлением привел мне на память забавный случай, какой произошел несколько лет назад, когда у нас с сим злополучным растяпою условлено было о встрече на главной площади в Эдинбурге. Каждый отправился по своему делу, а к четырем часам Торренс успел пропустить стаканчик и не узнал хозяина, я же забыл дома очки и без них, по слепоте своей, даю вам слово, не признал собственного служителя. - И стряпчий громко рассмеялся.
   Я тоже улыбнулся из учтивости и заметил, что случай и впрямь не из обычных, но удивительное дело: весь день мистер Ранкилер вновь и вновь возвращался к этому происшествию и пересказывал его сначала с новыми подробностями и, новыми раскатами смеха, так вскричал я, едва что мне под конец стало не по себе от этой блажи моего новоявленного друга и я не знал, куда девать глаза.
   Незадолго до условленного часа нашей с Аланом встречи мы вышли из дому: мистер Ранкилер об руку со мной, а позади, с бумагою в кармане и крытой корзиной в руке, - Торренс. Пока мы шли по городу, стряпчий на каждом шагу раскланивался направо и налево, и всякий встречный норовил его остановить по делу личного или служебного свойства; видно было, что мистера Ранкилера в округе очень почитают. Но вот дома остались позади, и мы направились по краю гавани в сторону трактира "Боярышник" и паромного причала, к тем самым местам, где надо мною учинили злодеяние. Я не мог смотреть на них равнодушно, припомнив, скольких из тех, кто был тогда рядом, более нет: и Рансома, хоть он, можно надеяться, избавлен тем от худшей участи; и Шуана, - страшно подумать, где он теперь; и тех несчастных, которые пустились вместе с бригом в последнее плавание - на дно. Их всех и самый бриг я пережил; невредимым прошел сквозь тяжкие испытания и грозные опасности. Казалось бы, о чем еще печалиться: будь благодарен, и только; а меж тем при виде этих мест я не мог не ощутить скорбь об ушедших и холодок запоздалого страха...
   Так шел я, предаваясь своим думам, как вдруг мистер Ранкилер вскрикнул, похлопал себя по карманам и залился смехом.
   - Нет, как вам это понравится! - вскричал он. - После всего, что я твердил весь день, забыть очки - вот потеха!
   Тут я, конечно, раскусил, для чего повторялась та побасенка, и смекнул, что очки были забыты дома с умыслом, дабы и помощью Алановой не пренебречь и избежать щекотливой надобности признать его в лицо. Да, это было ловко придумано: разве мог теперь Ранкилер (в случае если б дела приняли наихудший оборот); опознать под присягою моего друга? И кто бы мог его заставить дать показания, порочащие меня? Все так, но долгонько он что-то не обнаруживал свою забывчивость, да и когда мы шли по городу, сумел же без труда узнать стольких людей, с которыми разговаривал... Словом, в душе-то я не сомневался, что он видит вполне сносно и без очков.
   Едва мы миновали "Боярышник" (на пороге курил трубку хозяин, я узнал его и удивился, что он нисколько не постарел), как мистер Ранкилер изменил порядок в нашем шествии: сам пошел сзади с Торренсом, а меня выслал вперед, как бы на разведку. Я стал подыматься, по склону холма, время от времени принимаясь насвистывать свой гэльский напев; и наконец с радостью заслышал ответный посвист и увидел, как изза куста встает Алан. Он был слегка подавлен после долгого дня, который провел в одиночестве, скрываясь по окрестностям, и после убогой трапезы в дрянной пивнушке возле Дандаса. Впрочем, при виде моего платья он вмиг повеселел, а узнав от меня, как успешно подвигаются наши дела и какая роль отведена ему в решающих событиях, совершенно преобразился.
   - Очень похвальная мысль, - одобрил он. - И прямо скажу, более подходящего человека на эту роль, чем Алан Брек, вам не сыскать. Такое, заметь себе, не каждому дано, здесь требуется сообразительность. Однако, я чаю, стряпчему твоему уже не терпится меня увидеть.
   Я крикнул мистеру Ранкилеру и помахал ему рукой, он подошел один и был представлен моему другу мистеру Томсону.
   - Рад нашему знакомству, мистер Томсон, - молвил он. - Я, к сожалению, позабыл свои очки, а без них - вот и наш друг мистер Дэвид то же скажет (он похлопал меня по плечу) - я слеп, как крот, и пусть уж вас "не удивит, ежели завтра я пройду мимо - вас и не узнаю.
   Сказал он это, думая Алана обнадежить, но и меньшего было б довольно, чтобы уязвить самолюбие горца.
   - Помилуйте, сэр, что за - важность, - чопорно сказал он, - когда мы сошлись с единою целью добиться, чтобы мистеру Бэлфуру оказана была справедливость, и, сколько я могу судить, едва ль, помимо этого, найдем что-либо общее. Впрочем, я принимаю ваше извинение, оно было вполне уместно.
   - А я на большее и рассчитывать не дерзну, мистер Томсон, - сердечно сказал Ранкилер. - Ну-с, а теперь, коль скоро в этом предприятии главные лицедеи вы да я, нам следует, я полагаю, все до тонкости обсудить, а потому не откажите в любезности дать мне руку, а то я не совсем отчетливо разбираю дорогу - и темнота, знаете ли, да и очки забыл... Вы же, мистер Дэвид, тем временем найдете славного собеседника в Торренсе. Только дозвольте вам напомнить, что нет решительно никакой нужды посвящать его в подробности ваших и мистера... хм... Томсона приключений.
   И оба, истово друг с другом беседуя, пошли вперед, а мы с Торренсом замыкали шествие.
   Совсем стемнело, когда пред нами показался замок Шос. Не так давно пробило десять; было безлунно и тепло, мягкий юго-западный ветерок шуршал в листве, заглушая звук наших шагов; мы подошли ближе, но ни проблеска света не было видно ни в одной части замка. Вероятно, дядя уж лег в постель, что для нас оказалось бы как нельзя лучше. Не доходя шагов пятидесяти, мы напоследок шепотом посовещались, а после с Торренсом и стряпчим неслышно подкрались вплотную к замку и спрятались за углом, и едва мы укрылись, как Алан, не таясь, прошествовал к дверям и громко постучал.
   ГЛАВА XXIX
   Я ВСТУПАЮ В СВОИ ВЛАДЕНИЯ
   Довольно долго Алан барабанил по двери впустую, и стук его лишь отдавался эхом в замке и разносился окрест. Но вот тихонько скрипнул оконный шпингалет, и я понял, что дядя занял свой наблюдательный пост. При скудном свете он мог разглядеть только Алана, черной тенью стоящего на пороге, три свидетеля были недосягаемы для его взора; казалось бы, чего тут опасаться честному человеку в собственном доме? Меж тем он первые минуты изучал ночного гостя в молчании, а когда заговорил, то нетвердым голосом, как будто чуя подвох.
   - Кто там? - проговорил он. - Добрые люди по ночам не шатаются, а с ночными птицами у меня разговор короткий. Чего надо? А не то у меня и мушкетон имеется.
   - Это не вы ли, мистер Бэлфур? - отозвался Алан, отступая назад и вглядываясь в темное окно. - Поосторожнее там с мушкетоном, штука ненадежная, не ровен час, выстрелит.
   - Чего надо-то? И кто вы сами будете? - со злобой проскрипел дядя.
   - Имя свое мне нет особой охоты горланить на всю округу, - сказал Алан, - а вот что мне здесь надобно, это дело другого рода, и скорей вас затрагивает, нежели меня. Коли угодно, извольте, переложу на музыку и вам спою.
   - Какое там еще дело? - спросил дядя.
   - Дэвид, - молвил Алан.
   - Что? Что такое? - совсем другим голосом спросил дядя.
   - Ну как, полным именем называть, что ли? - сказал Алан.
   Наступило молчание.
   - Пожалуй, впущу-ка я вас в дом, - неуверенно проговорил дядя.
   - Еще бы не впустить, - сказал Алан. - Только вопрос, пойду ли я. Вот что я вам скажу: лучше потолкуем мы с вами об этом деле прямо тут, на пороге - причем либо так, либо никак, понятно? У меня, знаете, упрямства будет не меньше вашего, а родовитости гораздо поболе.
   Такой поворот событий обескуражил Эбенезера; какое-то время он молча осваивался, потом сказал:
   - Ну, что поделаешь, раз надо, так надо, - и затворил окно.
   Однако же прошел немалый срок, покуда он спустился с лестницы, и еще больший - пока отомкнул все замки, коря себя (я полагаю) и терзаясь новыми приступами страха на каждой ступеньке, перед каждым засовом и крюком. Но наконец послышался скрип петель: как видно, дядя со всяческими предосторожностями протиснулся за порог и (видя, что Алан отошел на несколько шагов) уселся на верхней ступеньке с мушкетоном наготове.
   - Вы берегитесь, - сказал он, - мушкетон заряжен, шаг сделаете - и считайте, что вы покойник.
   - Ух ты! - отозвался Алан. - До чего любезно сказано.
   - А что, - сказал дядя, - обстоятельства настораживают, стало быть, мне и след держаться настороже. Ну, значит, уговорились - теперь можете выкладывать, с чем пришли.
   - Что ж, - начал Алан, - вы, как человек догадливый, верно, смекнули уже, что я родом из горного края. Имя мое к делу не относится, скажу только, что моя родная земля не столь далеко от острова Малл, о котором вы, думаю, слыхали. Случилось так, что в местах этих разбилось судно, а на другой день один мой родич собирал по отмелям обломки на топливо да вдруг и натолкнись на юнца, утопленника, стало быть. Ну, откачал он малого; потом кликнул других, и упрятали они того юнца в развалины старого замка, где и сидит он по ею пору, а содержать его моим родным обременительно. Родня у меня - народ вольный, закон блюдет не так строго, как кое-кто; проведали они, что юнец из порядочной семьи и вам, мистер Бэлфур, родной племянник, да и попросили, чтоб я к вам заглянул и столковался на сей счет. Могу вас сразу упредить, что если мы не придем к согласию, едва ли вы когда еще с ним свидитесь. Потому что родичи мои, просто прибавил Алан, - достатком похвалиться не могут.
   Дядя прочистил горло.
   - Печаль невелика, - сказал он. - Он и всегда-то малый был никчемный, так чего ради мне его вызволять?
   - Ага, вижу я, куда вы гнете, - сказал Алан. - Прикидываетесь, будто вам дела нет, чтобы сбавить выкуп.
   - Ничуть не бывало, - сказал дядя, - это чистая правда. Судьба малого меня ничуть не трогает, никаких выкупов я платить не собираюсь, так что по мне хоть на мыло его пускайте.
   - Черт побери, сэр, родная кровь - не шутка! - вскричал Алан. - Как можно отринуть братнина сына, ведь это стыд и позор! А коли вы и решитесь на это, не очень-то, я полагаю, вас будут жаловать - в здешних краях, если прознают.
   - Меня и так не очень жалуют, - сказал Эбенезер. - Да и потом, откуда людям дознаться? Конечно уж, не от меня и не от вас или от ваших родичей. Так что пустой это разговор, мил человек.
   - Тогда, значит, сам Дэвид расскажет, - сказал Алан.
   - Это как же? - встревожился дядя.
   - А вот так, - сказал Алан. - Мои родичи, понятно, племянничка вашего продержат лишь до тех пор, пока есть надежда за него выручить деньги, а коль такой надежды нет, я больше чем уверен, его отпустят на все четыре стороны, и пропади он пропадом!
   - Нет, эдак тоже ни к чему, - сказал дядя. - Меня это не особо устроит.
   - Так я и знал, - сказал Алан.
   - Это отчего же? - спросил Эбенезер.
   - Ну как же, мистер Бэлфур, - отвечал Алан. - По всему, что мне довелось слыхать, тут дело могло повернуться двояко: либо вы дорожите Дэвидом и согласитесь уплатить, чтобы он - к вам вернулся, либо по очень веским причинам его присутствие вам нежелательно, и вы уплатите, чтоб мы его держали у себя. Похоже, что первого не наблюдается, ну, значит, быть второму, а для меня это благая весть - в моей же мошне прибавится, да и родные не будут внакладе.
   - Что-то я не уразумею, - сказал дядя.
   - Правда? - сказал Алан. - Ну, поглядите: малый вам тут не надобен; как бы вы желали с ним распорядиться и сколько за это заплатите?
   Дядя не отозвался, только беспокойно поерзал на месте.
   - Так вот что, сэр! - вскричал Алан. - Было бы вам известно, я дворянин; я ношу королевское имя; я не бродячий торговец какой-нибудь, чтоб обивать у вас пороги. Иль вы дадите мне учтивый ответ, причем сей же час, или, клянусь скалами Гленко, я все кишки" из вас выпущу.
   - Эй, уважаемый, полегче! - возопил дядя, с трудом поднимаясь на ноги. - Какая муха вас укусила? Я же простой человек, а не учитель танцев, и я, ей-ей, стараюсь соблюдать учтивость. Это вы такую дичь порете, что стыдно слушать. Кишки выпустит, ишь ты, какой скорый! - огрызнулся дядя. - А как насчет моего мушкетона?
   - Что значит порох в ваших дряхлых руках против блестящей стали в руке Алана? - отвечал мой друг. - То же, что сонная улитка противу быстрокрылой ласточки. Вам не успеть курок нашарить своим неуклюжим пальцем, как рукоятка моей шпаги затрепещет на вашей груди.
   - Э, уважаемый, да кто же спорит? - сказал дядя. - Извольте, будь по-вашему, я вам ни в чем не поперечу. Только скажите, что вам надобно, и увидите, мы с вами мигом поладим.
   - Я, сэр, хочу лишь одного, - сказал Алан, - чтобы со мною не юлили. Ну, словом, коротко и ясно: убить вам мальчишку или держать под замком?
   - Ах ты, грехи какие! - всполошился Эбенезер. - Ах, грехи! И как это язык поворотится!
   - Убить или оставить в живых? - повторил Алан.
   - В живых оставите, в живых! - причитал дядюшка. - И никаких кровопролитий, сделайте милость.
   - Что ж, это как угодно, - сказал Алан. - Только так обойдется дороже.
   - Дороже? - закричал Эбенезер. - Неужто вы не погнушаетесь осквернить руки преступлением?
   - Ха! - бросил Алан. - Все едино, то и другое преступление. Зато убить было бы проще, быстрее и верней. А содержать малого - дело хлопотное, мороки не оберешься.
   - Я все же предпочту, чтоб он остался жив, - сказал Эбенезер. - Я никогда к нечистым делам не был причастен, и для того, чтобы потрафить дикому горцу, начинать не собираюсь.
   - Глядите, совестливый какой... - насмешливо обронил Алан.
   - Я человек твердых убеждений, - просто сказал Эбенезер. - А если мне за то приходится платить, я расплачиваюсь. К тому же, - прибавил он, не забывайте, что юнец - сын моего родного брата.
   - Хм, ну-ну, - сказал Алан. - Тогда потолкуем насчет цены. Назвать ее довольно затруднительно, сперва придется выяснить кой-какие незначащие обстоятельства. Недурно бы узнать, к примеру, сколько вы дали в задаток Хозисону.
   - Хозисону? - ошеломленно вскричал дядя. - За что?
   - А чтоб похитил Дэвида, - сказал Алан.
   - Ложь это, наглая ложь! - завопил дядя. - Никто его не похищал. Это вам бессовестно налгали. Похитил! Да ни в жизнь!
   - Если его и не похитили, не наша с вами в том заслуга, - сказал Алан. - И не Хозисона, если верить тому, что он сказал.
   - То есть как это? - вскричал Эбенезер. - Значит, Хозисон вам все рассказал?
   А ты как думал, дубина ты старая! - закричал Цуан. - Откуда же еще мне знать об этом? Мы с Ходаисоном заодно, он со мной в доле - теперь сами видите, есть ли вам польза лгать... Да, прямо скажу, почтенный, дурака вы сваляли, что того морячка так основательно посвятили в свои дела. Но о том поздно горевать: что посеешь, то и пожнешь. Вопрос в другом: сколько вы ему заплатили?
   - А сам он вам не сказывал? - спросил дядя.
   - Уж это мое дело, - ответил Алан.
   - Ну, все едино, - сказал дядя. - Что бы он там ни плел, то наглая ложь, а правда, как перед господом богом, вот она: заплатил я ему двадцать фунтов. Но скажу начистоту: помимо этого, ему предназначалась выручка, когда запродаст малого в Каролине, а это был бы кус пожирней, но уж не из моего кармана, понятно?
   - Благодарю вас, мистер Томсон. Этого совершенно довольно, - молвил стряпчий, выходя из-за угла. - Вечер добрый, мистер Бэлфур, - прибавил он с изысканной любезностью.
   - Добрый вечер, дядя Эбенезер, - сказал и я.
   - Славная выдалась погодка, мистер Бэлфур, - прибавил, в свой черед, Торренс.
   Ни слова не сказал мой дядя, ни словечка, а как стоял, так и плюхнулся на верхнюю ступеньку и вытаращил на нас глаза, точно окаменев. Алан незаметно вынул у него из рук мушкетон; стряпчий же, взяв его под локоть, оторвал от порога, повел на кухню (следом вошли и мы) и усадил на стул возле очага, где еле теплился слабый огонек.
   В первые мгновения мы все стояли и глядели на него, торжествуя, что дело завершилось столь успешно, однако же и с долей жалости к посрамленному противнику.
   - Полно, мистер Эбенезер, полно, - промолвил стряпчий, - не нужно отчаиваться, я обещаю, что мы вам предъявим мягкие условия. А пока дайте-ка ключ от погреба, и Торренс в честь такого события достанет нам бутылочку вина из запасов вашего батюшки. - Он повернулся и взял меня за руку. - Мистер Дэвид, - сказал он, - я вам желаю всяческих радостей от этой доброй и, я полагаю, вполне вами заслуженной перемены в судьбе. Вслед за тем он не без лукавства обратился к Алану: - Мистер Томсон, позвольте выразить вам мое восхищение: вы свою роль провели с незаурядным искусством, и лишь одно я не вполне себе уяснил. Вас, как я понимаю, зовут Джеме или Карл? А если нет, значит, Георг?
   - Отчего же, сэр, я непременно должен зваться каким-то из этих трех имен? - воинственно произнес Алан и весь подобрался, словно бы учуяв обиду.
   - Да нет, сэр, просто вы помянули про королевское имя, - невинно отозвался Ранкилер. - А так как короля Томсона до сих пор не бывало - во всяком случае, моих ушей слава о нем не достигла, - я рассудил, что, очевидно, вы имеете в виду то имя, которое вам дали при крещении.
   Удар пришелся по больному месту; и не скрою, Алан принял его тяжело. Ни слова не сказав в ответ, он отошел в дальний угол кухни, сел и нахохлился; и только после того, как к нему подошел я, пожал ему руку и стал благодарить, сказав, что главная заслуга в моем торжестве принадлежит ему, он улыбнулся краем рта и согласился примкнуть к нашему обществу.
   К тому времени уж был затоплен очаг и откупорена бутылка вина, а из корзины извлечена добрая снедь, которой мы с Торренсом и Аланом принялись отдавать должное; стряпчий же с дядюшкой уединились для переговоров в соседней комнате. Целый час совещались они при закрытых дверях; к исходу этого срока они пришли к соглашению, а после дядя с племянником по всей форме приложили к нему руку. Его условия обязывали дядю уплатить вознаграждение Ранкилеру за посредничество, а мне ежегодно выплачивать две трети чистого дохода от имения Шос.
   Так обездоленный бродяга из баллады вступил в свои владения; в ту ночь я улегся спать на кухонные сундуки состоятельным человеком, отпрыском знатной фамилии. Алан, Торренс и Ранкилер безмятежно похрапывали на своих жестких постелях; я же - хоть столько дней и ночей валялся под открытым небом в грязи иль на камнях, зачастую на голодное брюхо, да еще в страхе за свою жизнь - был этой переменой к лучшему выбит из колеи, как ни одним ударом судьбы, и пролежал до самого рассвета, глядя, как пляшут на потолке тени от огня, и обдумывая будущее.
   ГЛАВА XXX
   ПРОЩАНИЕ
   Что ж, я-то сам обрел пристанище, однако на моей совести оставался Алан, которому я столь многим был обязан; а на душе тяжелым камнем лежала и другая забота: Джеме Глен, облыжно обвиненный в убийстве. То и другое я наутро поверил Ранкилеру, когда мы с ним часов примерно в шесть прохаживались взад-вперед перед замком Шос, а вокруг, сколько хватало глаз, простирались поля и леса, принадлежавшие когда-то моим предкам, а ныне мои. Хоть и о мрачных предметах велась беседа, а взгляд мой нет-нет да и скользил любовно по этим далям, и мое сердце екало от гордости.
   Что у меня прямой долг перед другом, стряпчий признал безоговорочно. Я обязан, чего бы мне то ни стоило, помочь ему выбраться из Шотландии; на участие в судьбе Джемса он смотрел совсем иначе.
   - Мистер Томсон - это особая статья, - говорил он, - родич мистера Томсона - совсем другая. Я не довольно осведомлен о подробностях, но, сколько понимаю, дело решается не без вмешательства могущественного вельможи (мы будем, с вашего дозволения, именовать его Г.А. [17]), который, как полагают, относится к обвиняемому с известным предубеждением. Г. А., спору нет, дворянин отменных качеств, и все же, мистер Дэвид, timeo qui nocuere deos [18]. Если вы своим вмешательством вознамеритесь преградить ему путь, к отмщению, помните, есть надежный способ отделаться от ваших свидетельских показаний: отправить вас на скамью подсудимых. А там вас ожидает столь же горестная участь, что и родича мистера Томсона. Вы возразите, что невиновны - так ведь и он неповинен. А быть судиму присяжными-горцами по поводу горской усобицы и притом, что на судейском кресле горец, - от такого суда до виселицы рукой подать.
   Честно говоря, все эти доводы я и сам себе приводил, и возразить мне было нечего; а потому я призвал на помощь все простодушие, на какое был способен.
   - В таком случае, сэр, - сказал я, - мне, видно, ничего не останется, как пойти на виселицу?
   - Дорогое дитя мое, - вскричал Ранкилер, - ступайте себе с богом и делайте, что считаете правильным! Хорош же я, что в свои-то лета наставляю вас на путь постыдный, хоть и надежный. Беру назад свои слова и приношу вам извинения. Ступайте и исполните свой долг и, коль придется, умрите на виселице честным человеком. В жизни бывает кое-что похуже виселицы.
   - Немногое, сэр, - с улыбкой заметил я.
   - Нет, сэр, позвольте! - вскричал он. - Очень многое. За примером ходить недалеко, вот дяде вашему раз в двадцать лучше бы и пристойней болтаться на виселице!
   Сказав это, он воротился в замок (все еще в сильном возбуждении: видно, порыв мой очень пришелся ему по нраву) и принялся составлять для меня два письма, поясняя тем временем их назначение.
   - Вот это, - говорил он, - доверительное письмо моим банкирам из Британского Льнопрядильного кредитного общества с просьбою открыть вам кредит. Все ходы и выходы вам подскажет мистер Томсон, он человек бывалый, вы же с помощью этого кредита добудете средства для побега. Надеюсь, вы будете рачительным хозяином своим деньгам; однако по отношению к такому другу, как мистер Томсон, я позволил бы себе даже расточительство. Что же касается родича его, тут для вас самое лучшее проникнуть к Генеральному прокурору, все ему рассказать и вызваться в свидетели; примет ли он ваше предложение, нет ли - это совсем другой вопрос, который будет зависеть уже от Г. А. Теперь, чтоб вас достойным образом представили Генеральному прокурору, я вам даю письмо к вашему ученому тезке, мистеру Бэлфуру из Пилрига, коего высоко почитаю. Для вас приличней быть представлену человеком одного с вами имени, а владелец Пилрига в большой чести у правоведов и пользуется расположением Генерального прокурора Гранта. На вашем месте я не обременял бы его излишними подробностями. И знаете что? Думаю, нет никакой надобности упоминать ему про мистера Томсона. Старайтесь перенять побольше у мистера Бэлфура, он образец, достойный подражания, когда же будете иметь дело с Генеральным прокурором, блюдите осмотрительность, и во всех усилиях ваших, мистер Дэвид, да поможет вам господь!
   Засим он распрощался с нами и в сопровождении Торренса направился к паромной переправе, а мы с Аланом, в свой черед, обратили стопы свои к городу Эдинбургу. Мы шли заросшей тропинкой мимо каменных столбов и недостроенной сторожки и все оглядывались "а мое родовое гнездо. Замок стоял пустынный, огромный, холодный и словно нежилой; лишь в одномединственном окошке наверху подпрыгивал туда-сюда, вверх-вниз, как заячьи уши в норе, кончик ночного колпака. Неласково встречали меня здесь, недобро принимали; но хоть по крайней мере мне глядели вслед, когда я уходил отсюда.
   Неторопливо шли мы с Аланом своим путем, на разговор, на быструю ходьбу что-то не тянуло. Одна и та же мысль владела обоими: недалека минута разлуки; и память о минувших днях томила и преследовала нас. Нет, мы, конечно, говорили о том, что предстояло сделать, и было решено, что Алан будет держаться неподалеку, прячась то тут, то там, но непременно раз в день являясь на условленное место, где я бы мог снестись с ним либо самолично, либо через третье лицо. Мне же тем временем надлежало связаться с каким-либо стряпчим из эпинских Стюартов, чтобы можно было на него всецело положиться; обязанностью его будет сыскать подходящий корабль и устроить так, чтобы Алан благополучно погрузился. Едва мы все это обсудили, как обнаружилось, что слова более нейдут нам на язык, и, хоть я тщился поддразнивать Алана мистером Томсоном, а он меня - моим новым платьем и земельными владениями, нетрудно было догадаться, что нам вовсе не до смеха, а скорей хоть плачь.