Стоун Кэтрин. Хэппи-энд

   Ник помедлил с ответом, так как не сразу понял смысл сказанных Белоснежкой слов. Когда же до него наконец дошло, что она хочет нанять его в качестве садовника, он принял ее предложение со всей серьезностью. Оно давало ему возможность продолжить встречи с ней, узнать ее поближе... Но не было ли это прелюдией к катастрофе?
   Нет, этого не могло быть! Ник будет со всей тщательностью следить за тем, чтобы для Белоснежки оставаться пока всего лишь садовником. Разумеется, Ник понимал, что основывать отношения на обмане было так же опасно, как ставить фундамент на зыбучих песках. Но он также понимал, что без обмана обойтись невозможно. По крайней мере до тех пор, пока он не поймет, что за человек Белоснежка.
   – Конечно! – улыбнулся Ник наконец. – Буду счастлив помочь вам... но при одном условии.
   – Каком же?
   – Вы должны будете принимать самое непосредственное участие в создании цветников. Вы должны будете сказать мне, какие именно цветы и декоративные растения хотели бы видеть у себя под окнами.
   Ник надеялся в ответ на свои слова увидеть на лице Белоснежки радостную, искрящуюся улыбку, но вместо этого она озабоченно нахмурилась и как-то вся сникла.
   – Я ничего не смыслю в цветах, – едва слышно произнесла она:
   – Зато я смыслю! Вам только нужно взглянуть на фотографии в каталоге, который я вам привезу, и выбрать те цветы, которые придутся вам по душе. Вот и все! Остальное – моя забота.
   Ник замолчал и припомнил свое деловое расписание на ближайшие две недели.
   Время, Отведенное для общения с дочерьми, было неприкосновенным. Дела, касающиеся управления гостиничной империей, проще поддавались коррекции и переносу в случае необходимости. В субботу утром он вместе с дочерьми должен был отравиться на ранчо в Санта-Барбару, чтобы там провести весь уик-энд, но вот на следующей неделе он вполне мог бы выкроить время, чтобы поработать садовником для Белоснежки.
   – Сделаем так: завтра утром я оставлю на крыльце вашего дома несколько каталогов. За выходные вы успеете их внимательно просмотреть, а на следующей неделе мы встретимся, чтобы обсудить ваш выбор. Какое время вас больше устраивает?
   – Любое, – пожала плечами Рейвен. – Впрочем, мне приходится каждый день ходить на работу, – добавила она со смущенной улыбкой.
   – Встретимся до или после вашей работы?
   – Меня бы больше устроила встреча утром, до работы, потому что у меня ненормированный рабочий день.
   – Какой день вас больше устраивает?
   – Ну, скажем... пусть будет понедельник. В понедельник мне нужно будет быть на работе к половине десятого утра.
   – Договорились! Я буду у вас без четверти восемь!
   Несмотря на слабый протест Рейвен, Ник, прежде чем уехать, перенес в просторную гостиную все коробки с крыльца.
   Сначала, когда он вошел в гостиную в первый раз, она показалась ему лишенной всякого цвета. Теперь же, во второй раз оглядев просторное помещение, Ник заметил на полу рядом с кушеткой темно-красное пятно. Это был битком набитый деловой портфель, на котором красовались красные инициалы «РУУ». В гостиной было еще одно цветное пятно – на белом кофейном столике лежала довольно толстая книга в удивительно знакомой сиренево-золотистой обложке.
   – «Дары любви», – вспомнил он название книги.
   Моей маме – эта книга очень понравилась.
   – Да, я слышала много похвальных отзывов об этой книге, – Отозвалась Рейвен. – Я купила ее только сегодня и еще не успела прочитать ни странички.
   Рейвен бросила на томик задумчивый взгляд, и на ее губах мелькнула обворожительная улыбка.
   – А почему вы так загадочно улыбаетесь?
   На белоснежных щеках Рейвен появились красные пятна смущенного румянца. Она была удивлена этим вопросом и еще больше – явной заинтересованностью ее ответом.
   – Дело в том, что я представила свой уик-энд: рассматривание роскошных цветочных каталогов и чтение любовного романа... – неожиданно для себя призналась она.
   – Очевидно, такое время препровождение совсем нетипично для вас?
   – Вот именно, нетипично, – улыбнулась она. – Совершенно нетипично!
   – Надеюсь, вы все же получите удовольствие от предстоящего уик-энда.
   В его голосе прозвучало искреннее желание, чтобы выходные оказались действительно приятными для нее.
   И Рейвен даже вздрогнула от столь непривычной интонации мужского голоса.
   – Пожалуй, мне пора. А вам нужно принять горячий душ. Кстати, меня зовут Николас Голт.
   Ник сказал это просто и даже слегка небрежно, но на самом деле внимательно следил за реакцией. Нет, на лице Белоснежки не отразилось ни малейшей искорки узнавания. Либо для нее это имя действительно ничего не значило, либо она была величайшей актрисой в этом городе знаменитых актрис!
   Собственно, его имя нельзя было назвать необычным. В телефонной книге Лос-Анджелеса, по словам его девятилетней младшей дочери, было по крайней мере четыре Николаса Голта, ни один из которых не являлся ее отцом. Хотя сеть элитных отелей «Эдем» была широко известна по всей Америке, имя ее владельца и управляющего оставалось в тени.
   Удовлетворенный своими наблюдениями, Ник добавил с улыбкой:
   – Друзья зовут меня просто Ник.
   – Приятно познакомиться!
   – Приятно познакомиться, Ник! – уточнил он.
   – Приятно познакомиться, Ник! – эхом повторила Рейвен и улыбнулась. Потом, понимая, что настала ее очередь представиться своему новому знакомому, она разом сникла и, помолчав, произнесла тихим напряженным голосом:
   – Меня зовут Рейвен.
   Это давшееся ей с трудом признание не стало откровением для Ника, потому что на коробках вместе с адресом стояло и ее имя: Рейвен Уинтер. Но почему она представилась с такой мучительной неловкостью, словно ожидая услышать насмешку или что-нибудь похуже?
   – Рейвен, – мягко повторил Ник. – Какое красивое имя!

Глава 4

   Кадьяк, штат Аляска
   Пятница, 10 марта
   Мир за окнами дома был непроницаемо черен и мрачен. В Торжественной тишине валил густой снег. В такое время Холли обычно писала, сбегая от мучительных воспоминаний в созданный ею самой мир любви, романтики и счастливых концов всех любовных историй.
   Но в этот вечер Холли не могла позволить себе забыться в своем счастливом мире. Ее терзали не только далекие болезненные воспоминания, но и обещание, данное Рейвен Уинтер совсем недавно. Холли поторопилась пообещать ей, что прилетит в Лос-Анджелес на личную встречу с Джейсоном Коулом.
   В течение довольно долгого времени после этого знаменательного разговора Холли не могла даже отойти от телефона. Вот и сейчас она стояла у окна небольшой гостиной своего сельского домика и, погруженная в глубокие раздумья, смотрела на снегопад. И только далеко за полночь она направилась в спальню, открыла большой стенной шкаф и бледной дрожащей рукой коснулась единственного висевшего там платья.
   По всему пространству муслина слоновой кости были вышиты узоры из полевых и лесных цветов. Искусная вышивка была выполнена в нежных розовых, сиреневых, золотистых и лиловых тонах. Длинные рукава были украшены гофрированными манжетами, высокий стоячий воротник тоже был гофрированным. Если не считать двух вытачек на лифе, платье было бесформенным, очень скромным и целомудренным, словно ночная рубашка маленькой девочки. Это платье было всего на десять месяцев старше самой Холли; оно принадлежало ее матери, которая надела его в день свадьбы, состоявшейся в День святого Валентина тридцать один год тому назад. В тот день семнадцатилетняя Клер Джонсон вышла замуж за семнадцатилетнего Лоренса Элиота..
   В детстве Холли много раз примеряла мамин о свадебное платье, и всякий раз ее родители любовались и восхищались ею.
   – В этом платье ты такая Взрослая, Холли Элизабет Элиот! – хором говорили они. – И такая красивая!
   Прошло уже более двадцати лет с тех пор, когда она в последний раз примеряла это чудесное платье, и больше семнадцати лет с тех пор, как она исчезла навсегда, прихватив с собой это платье и несколько фотографий, на которых были запечатлены бесценные мгновения веселой семейной жизни...
 
   – Папочка! У лошадки такие мягкие губы! – восхищенно пролепетала трехлетняя Холли, сидевшая на руках у отца и трогавшая своими ручками морду пегой лошадки с белой гривой. Впервые в жизни она ощутила бархатистую мягкость лошадиного носа и губ. – Такие мягкие!.
   Молодой отец, Лоренс Элиот подрабатывал на конюшне, чтобы содержать семью, и для Холли каждая поездка с отцом превращалась в сказочный праздник. Маленькая девочка была постоянно окружена любовью и неустанной заботой родителей, души не чаявших друг в друге и строивших прекрасные совместные планы на будущее.
   Отец Холли, сильный красивый мужчина, чьи темно-зеленые глаза загорались любовью всякий раз при виде маленькой дочки, собирался стать ветеринаром. Из-за того, что он должен был обеспечивать семью, Лоренсу пришлось учиться на вечернем отделении колледжа, что несколько удлиняло годы обучения. В конце концов он надеялся открыть собственную ветеринарную клинику, где сможет лечить всех животных больших и маленьких, ручных и диких. Молодая мать, Клер Элиот, в девичестве Джонсон, станет администратором в клинике мужа, а Холли, став постарше, будет с удовольствием помогать родителям.
   И у Клер, и у Лоренса было безрадостное детство, не позволявшее им верить в мечту, и лишь горячая любовь друг к другу и собственной маленькой златокудрой дочке возродила в них эту веру и способность мечтать.
   Даже когда Лоренса призвали на военную службу, даже когда он узнал, что его посылают во Вьетнам, их мечты не умерли. Лоренс и Клер твердо верили в то, что он вернется домой целым и невредимым. Он закончит обучение в колледже, теперь уже за счет государства, обещавшего финансовую поддержку каждому отслужившему во Вьетнаме, и станет ветеринаром как раз к тринадцатилетию любимой дочери.
   Увы, этой красивой мечте не суждено было сбыться. За два дня до демобилизации Лоренса отряд вернулся из джунглей без него. Его друг, рядовой Дерек Берк, сообщил командованию о гибели Элиота. Пуля пронзила грудь Лоренса, и он умер на руках у Дерека, слышавшего его предсмертные слова о любви к жене и дочери. Дерек вернулся лишь с солдатским медальоном Лоренса: отряд уходил от вражеской погони, и в тех условиях вынести убитых было невозможно. Спустя несколько дней армейское командование сообщило Клеро гибели мужа и о том, что его тело, оставшееся в джунглях, вряд ли будет найдено и переправлено на родину для захоронения.
   Через семь месяцев после похоронного извещения в Доме Клер появился Дерек Берк. Он рассказал ей, что они с Лоренсом были лучшими друзьями, что Лоренс, умирая на его руках, взял с него клятву: оставшись в живых, Дерек вернется в Штаты и непременно навестит Клер, передаст ей последний привет от мужа и скажет, чтобы она продолжала жить, снова вышла замуж и была счастлива с новой семьей.
   Дерек был очень добр, по-мужски обаятелен и очень внимателен к маленькой Холли. Клер сильно тосковала по погибшему мужу, но когда рядом с ней был Дерек, лучший друг Лоренса во Вьетнаме, ее тоска и боль как-то притуплялись и не казались уже столь невыносимыми.
   Через полтора года после гибели Лоренса Клер стала женой Дерека. Они переехали из маленькой квартирки, где Клер и Холли жили вместе с Лоренсом, в просторный дом с большим садом. Переезд оказался более далеким, чем ожидала Клер, – они переселились из Монтаны в Вашингтон. Было в этом переезде что-то мистическое, потому что до войны Клер и Лоренс как раз мечтали переехать в штат Вашингтон, где Лоренс мог бы учиться в лучшем ветеринарном колледже.
   Дерек перевез свою новую семью в штат Вашингтон совсем не для того, чтобы поступить в колледж. Этот переезд был нужен ему для занятия неким бизнесом, суть которого так и осталась неясной для Клер.
   Она знала только, что он был связан с оказанием консультационных услуг на основе опыта, полученного во Вьетнаме, и что для успешного ведения дел Дереку нужно было часто уезжать в командировки.
   Долгое время Клер пыталась не обращать внимания на настойчивый голос интуиции, предупреждавшей ее о том, что с человеком, за которого она вышла замуж, далеко не все в порядке.
   Дерек оказался крайне непредсказуемым человеком. Сегодня он был внимательным и ласковым, завтра холодным и отчужденным. Но всякий раз, когда возмущение Клер доходило до той точки, когда она была готова на самые решительные действия, он превращался в идеального мужа и заботливого отчима, и тревога Клер понемногу стихала.
   Так длилось долго, слишком долго... Клер хотела верить в то, что все ее тревоги относительно странностей второго мужа были безосновательными и глупыми. Ей хотелось верить в то, ЧТО она сделала правильный выбор не только для себя, но и для Холли и... для близнецов – девочки и мальчика, – которых она poдила от Дерека.
   Если бы хоть раз Дерек поднял руку на нее или детей, Клер немедленно ушла бы от него. Но как раз этого он никогда не делал. Должно быть, он понимал, что в этом случае Клер будет безвозвратно потеряна для него. Несмотря на всевозрастающую напряженность, Дерек продолжал желать ее. Он хотел полностью контролировать ее, сделать совершенно зависимой. Клер без всякого сопротивления уступила его требованию не заводить друзей на новом месте. В конце концов, у нее было трое замечательных детей, с которыми ей не хотелось расставаться ни на минуту.
   Однако именно ради детей Клер вняла все-таки голосу разума и решилась на отчаянный шаг.
   «Я уйду от него, Лоренс! – пообещала Клер тому единственному мужчине, которого она любила и, увы, навсегда потеряла. – Я знаю, дорогой мой, что он был твоим верным другом, но, должно быть, он сильно изменился с тех пор. Он кажется мне крайне опасным человеком, а иногда я почти уверена в том, что он принимает наркотики».
   Побег из-под власти Дерека требовал тщательного планирования. Клер понимала, что ей и детям нельзя возвращаться в Монтану, потому что там Дереку будет легко найти их. В конце концов она и Лоренс мечтали обосноваться в Сиэтле...
   И вот Клер стала понемногу копить деньги из тех небольших сумм, которые Дерек выдавал ей на хозяйственные расходы. Конечно, потребуется немало времени, чтобы скопить нужную сумму. Но как только денег хватит на четыре междугородных автобусных билета до Сиэтла и еще останется немного на первое время, пока Клер не найдет работу, она вместе с тремя детьми отправится в путь. Однажды Клер поделилась со своей старшей дочерью Холли этими смелыми планами. Златокудрой девочке Лоренса было уже тринадцать лет. Ее сине-зеленые глаза, в которых когда-то постоянно светилась радостная надежда, были теперь печальными и задумчивыми. Однако когда Клер рассказала ей о своем плане сбежать от Дерека в Сиэтл, в глазах девочки снова вспыхнула искорка надежды. Ее очень обрадовала перспектива начать новую жизнь в Сиэтле.
   – Если ничего не случится, необходимая сумма скопится к началу апреля, – радостно подсчитала Холли. – И тогда, пока Дерек будет в одной из своих бесконечных командировок, мы все вчетвером тронемся в путь!
   Но и этой мечте не суждено было сбыться. По крайней мере не для всех...
   Однажды зимним снежным днем, как раз в День святого Валентина, когда исполнилось ровно четырнадцать лет со дня свадьбы Клер и Лоренса, Дерек окончательно сошел с ума.
   Когда он явился домой, Клер поняла, что он накачался наркотиками: взгляд его темных глаз был совершенно безумным. Однако вместо пьяного отупения в них сверкала дикая агрессия. Дерек заговорил, и это не был голос пьяного или одурманенного наркотиками человека. Напротив, он говорил слишком ясно и отчетливо.
   – Ты любишь меня, Клер? – зловеще уставился он на нее своими черными безумными глазами и, сунув ей в руки большой букет кроваво-красных роз, добавил: – Или твое сердце по-прежнему принадлежит бесценному Лоренсу?
   Заставив себя беспечно улыбнуться, Клер сказала, что любит его, Дерека, и тут же с ужасом поняла, что его уже не интересует ответ. В его безумных глазах читалось страшное намерение. В руке он сжимал одно из своих охотничьих ружей. Слова Клер не имели для него ровно никакого значения, потому что весь сценарий этого фильма ужасов был уже написан им самим.
   – Ты хочешь быть с ним? Да, Клер? Я знаю, ты хочешь быть с Лоренсом!
   Этот разговор происходил на кухне. Дети были в гостиной и не слышали, как Дерек вернулся домой. Не слышали они и приглушенных слов которыми обменивались Клер и Дерек: одна – с отчаянной мольбой в голосе, другой – с жестокой непреклонностью безумца. В гостиной был включен телевизор, дети с увлечением смотрели мультфильмы. Холли делала уроки, но время от времени присоединялась к хохотавшим близнецам.
   Ни Холли, ни близнецы не услышали, как открылась дверь кухни и в гостиной появились Клер и Дерек. Холли сразу заметила смертельный ужас матери, который та храбро скрывала под маской спокойствия, чтобы не напугать детей. Холли была еще слишком мала, чтобы распознать в отчиме свихнувшегося маньяка, но сразу поняла его страшные намерения.
   – Привет, дети! – зловеще улыбнулся Дерек. Не хотите ли отправиться в путешествие?
   Дерек имел в виду путешествие в страну мертвых. Туда он собирался отправить всех, за исключением Холли. Для нее предназначалось мучительное подобие жизни после смерти.
   В памяти Холли и в ее нескончаемых ночных кошмарах навечно поселился ужас кровавого зрелища.
   В реальности вся страшная сцена убийства длилась всего несколько минут. Маленькие близнецы даже не поняли, что с ними сделал их отец. Они умерли почти мгновенно, не испытав ни боли, ни ужаса.
   В отличие от них Клер и Холли осознавали весь ужас происходящего. Клер отчаянно пыталась спасти своих детей, умоляя Дерека пощадить их и предлагая взамен свою жизнь. Она встала между ним и детьми, тщетно пытаясь закрыть их своим хрупким телом. Когда Дереку надоели ее мольбы, он спустил курок. Неожиданно рванувшись вперед, Холли схватила дуло ружья обеими руками, пытаясь спасти сестру и брата. Отчаяние и любовь удвоили ее детские силы.
   Первые годы своей жизни Холли провела с любящими родителями и была тогда счастлива, хотя и не понимала этого. Теперь, когда ей исполнилось всего тринадцать, счастливое детство казалось ей бесконечно далеким и почти неправдоподобным. Как бы ни была велика ее любовь к матери и малышам-близнецам, она все же не могла противостоять всесокрушающему безумию отчима.
   Страшные глаза Дерека остановились на падчерице. В них на миг мелькнуло насмешливое удивление, сменившееся холодной ненавистью.
   – Достойная дочь своего отца! – процедил он сквозь зубы и, бормоча под нос грязные ругательства, сгреб Холли в охапку, заставив ее быть свидетельницей безжалостного убийства ни в чем не повинных близнецов. Огромные глаза малышей с удивлением смотрели на целившегося в них отца. Очевидно, страшный смысл разворачивавшейся драмы казался им продолжением невероятных приключений героев мультфильмов.
   Через несколько мгновений, показавшихся Холли целой вечностью, ее самые близкие и любимые люди неподвижно лежали на полу.
   «Убей и меня! Убей! – молча взмолилась Холли. Прошу тебя! Убей и меня! Я хочу быть вместе с ними! Я хочу быть вместе с моим папочкой!»
   Она не боялась смерти. Наоборот, смерть теперь была для нее желанной. Когда Дерек ослабил хватку и выпустил ее их своих цепких объятий, она даже не попыталась убежать от него. Гордо выпрямившись, девочка стояла перед убийцей, с достоинством ожидая неизбежной смерти и мысленно моля отчима поторопиться. Ее единственным желанием было присоединиться к матери, отцу, маленьким сестре и брату...
   Однако Дерек не спешил исполнить ее молчаливую просьбу. Он наслаждался ее мучениями и ужасом. Потом он медленно, словно в замедленной киносъемке, поднял ружье и приставил дуло к ее сердцу. Мучительны мгновения текли одно за другим, но он не торопился нажать на курок. Возможно, он уже понял, что ее сердце и так разбито. Тогда он медленно, очень медленно перевел ружье вверх, к самому лицу девочки, к ее сине-зеленым глазам, удивительный цвет которых она унаследовала от своих родителей.
   Может быть, Дерек хотел услышать ее мольбы о пощаде? Если так, это было совершенно напрасно. Холли не собиралась просить оставить ей жизнь. Собственно говоря, ее жизнь кончилась вместе с гибелью матери и младших сестры и брата. Может быть, он хотел увидеть в ее глазах страх за свою жизнь? Если так, ему пришлось бы прождать вечность. Холли теперь нечего было бояться. Она уже потеряла все, что только можно потерять...
   Наконец губы Дерека тронула зловещая улыбка.
   – Прощай, Холли! – прохрипел он. – Наслаждайся жизнью!
   После такого издевательского пожелания Дерек Берк приставил дуло ружья к собственному виску и нажал курок.
   Грохнул выстрел, и Холли внезапно осталась одна, в полной тишине, если не считать включенного телевизора. Голоса героев мультфильма показались ей оглушительно громкими, и Холли поспешно выключила телевизор, оставив на кнопке кровавый след. Потом она наклонилась к безжизненным маленьким телам сестры и брата.
   – Холли... – едва слышно раздалось за ее спиной.
   – Мама! Мамочка!!!
   В следующее мгновение Холли бережно обнимала голову матери.
   – Подожди, мамочка, – бормотала она, – сейчас я вызову «скорую помощь»...
   – Нет, дорогая моя, не надо... Мертвенно-бледные пальцы Клер ласково коснулись щеки дочери.
   – Милая моя, послушай, что я тебе скажу, – с трудом прошептала она. – Ты должна продолжать жить... Ты сможешь, ты сильная... мы с папой очень любили тебя... Холли, обещай мне, что будешь счастлива... Обещаешь?
   – Да, мамочка, обещаю, – сквозь слезы прошептала Холли. – Ты только не умирай! Не умирай, мамочка... Я люблю тебя!
   – Я тоже люблю тебя, Холли... и всегда буду любить, – выдохнула Клер, и в следующее мгновение сердце ее остановилось.
   Полицию вызвали соседи, встревоженные звуками ружейной стрельбы. Холли нашли в залитой кровью гостиной. Она сидела на полу возле мертвой матери, баюкая ее голову и шепча какие-то непонятные слова. Полицейским с трудом удалось оторвать ее от трупа матери. Кофточка, надетая на Холли, насквозь пропиталась кровью Клер, золотистые волосы тоже были испачканы, на мертвенно-бледных щеках остались кровавые следы материнских пальцев, в последний раз ласково коснувшихся ее лица за несколько мгновений до смерти...
   Холли была в шоке и не могла ответить ни на один вопрос полицейских. Впрочем, ее свидетельские показания были не нужны. Однако сцена преступления все же не давала ответа на вопрос о том, почему человек убил свою жену, своих детей, а потом и самого себя.
   Жители городка решили, что все это случилось из за Вьетнама. Безнравственная война сделала безнравственными своих солдат, навсегда заразив их жаждой крови и безумной легкостью убийства. Ветераны вьетнамской войны возвращались домой убийцами, и никто не видел в этом ничего удивительного. Да и как не стать убийцей, участвуя в военных действиях?
   Так рассуждали очень многие, но не все. Оставался необъяснимым тот факт, чтo Берк пощадил свою тринадцатилетнюю падчерицу. После долгих обсуждений жители городка решили, что в этом случае может быть лишь одно объяснение: сама Холли, сыгравшая фатальную роль Лолиты. Она разбудила в отчиме непозволительные желания и необузданную страсть, а потом, досыта наигравшись мучениями взрослого мужчины, безжалостно отвергла его.
   Холли и ее отчим совершили преступление, вступив в интимную близость. Но даже обезумев, Дерек не смог убить юную совратительницу.
   В таком предположении была своя логика, объяснявшая мотивы преступления ветерана вьетнамской войны, и спустя два дня после убийства весь город верил именно в такую версию, в том числе и соседи, приютившие на время осиротевшую Холли.
 
   На небе сияла бледно-желтая зимняя луна. Весь дом был опутан желтыми полицейскими лентами, запрещавшими доступ к месту преступления.
   Было уже далеко за полночь, когда Холли, пробравшись за ограждение, в последний раз вошла в свой дом.
   Три дня, прошедшие с того памятного вечера, Холли провела у соседей, чувствуя себя там нежеланным гостем. На нее смотрели теперь не столько с жалостью, сколько с презрением. Местные жители испытывали определенную неловкость оттого, что в их городе могло произойти такое. Холли чувствовала всеобщую враждебность и решила скрыться от нее... и от целой армии репортеров, жаждавших услышать от нее откровенный рассказ о сожительстве с отчимом.
   Но больше всего Холли нуждалась в уединении, потому что боль невосполнимой утраты была невыносимой.
   Она осторожно вошла в гостиную. На полу уже не было матери и близнецов, но пятна их крови, высохшие и побуревшие за три дня, казались девочке все такими же яркими и блестящими.
   – Мамочка, я хочу взять те деньги, которые ты копила для нашего отъезда в Сиэтл, – тихо сказала Холли, и собственный голос показался ей чужим. – Мамочка, я поеду в Сиэтл, как мы с тобой хотели... Может, ты уже ждешь меня там?
   У нее сдавило горло. Сейчас она отчаянно нуждалась в чьем-то теплом участии, в утешении, но рядом с ней никого не было.
   Через несколько минут Холли все же удалось взять себя в руки. Конечно, она твердо знала, что мама не будет ждать ее в Сиэтле. Ни мама, ни кто-то другой. Ни в Сиэтле, ни в любом другом городе. Отныне она могла рассчитывать только на свои силы . Она была совсем одна в этом огромном жестоком мире.