Страуб Питер. Глотка

   – С кем ты говорил?
   – Слышал когда-нибудь о полковнике по фамилии Раннел?
   Джон удивленно заморгал.
   – Этот напыщенный осел со склада в Кэмп Крэнделл? Но как ты умудрился встретиться с Раннелом?
   – Это было очень давно, – сказал я. – Встреча ветеранов или что-то в этом роде.
   – Встречи ветеранов – для полотен бездарных художников, – Рэнсом открыл дверцу и, выйдя из машины, полез под куртку, чтобы подтянуть джинсы. Затем он одернул куртку. Джон явно обрел утраченный было контроль над собой.
   – Позволь мне заняться этим делом, – сказал он.

8

   Рэнсом поспешил по засохшей лужайке к дому Фрицманна, словно убегая от всего того, что только что мне рассказал.
   На пороге я поравнялся с ним, но он укоризненно взглянул на меня, и я отступил на шаг назад. Подняв плечи, Джон нажал на кнопку звонка. У меня появилось вдруг нехорошее предчувствие. Мы вот-вот совершим чудовищную ошибку, последствия которой будут ужасны.
   – Расслабься, – посоветовал я Джону, и плечи его опустились.
   Со своего места за спиной Джона я видел только, как открылась входная дверь.
   – Вы хотели видеть меня? – голос Фрицманна звучал немного устало.
   – Вы – Оскар Фрицманн?
   Старик ничего не ответил. Он открыл дверь пошире, так что Джон вынужден был отступить на шаг назад. Лицо Фрицманна было по-прежнему спрятано от меня. На нем был темно-синий спортивный костюм, напоминавший костюмы Рэнсомов, только изрядно утративший форму от частых стирок в машине. Босые ноги Фрицманна с тяжелыми квадратными ступнями были покрыты вздувшимися синими венами.
   – Мы хотели бы войти, – сказал Джон.
   Посмотрев через плечо Рэнсома, Фрицманн увидел меня. Он опустил голову и стал похож на быка.
   – Кто вы такой – телохранитель этого парня? – спросил он. – Мне нечего вам сказать.
   Джон резко схватил дверь, помешав Фрицманну захлопнуть ее у нас перед носом.
   – Вам лучше подружиться с нами, мистер Фрицманн, – сказал он. – Так будет проще для всех.
   Фрицманн несказанно удивил меня, растерянно попятившись от двери. Джон вошел внутрь, а я последовал за ним в гостиную желтого домика. Фрицманн обошел вокруг прямоугольного деревянного стала и остановился возле кресла с откидывающейся спинкой. На стене висели часы с кукушкой, но не было видно ни одной картины. Возле окошка в кухню стоял потертый зеленый диванчик, по другую сторону от него – кресло-качалка.
   – Здесь нет никого, кроме меня, – сказал Фрицманн. – Нет необходимости переворачивать дом вверх дном.
   – Все, что нам нужно, это информация, – заверил его Джон.
   – Ах, вот почему вы захватили с собой револьвер! Вам нужна информация. – Страх оставил его, и я снова увидел на лице старика смешанное выражение отвращения и презрения. Оказывается, чтобы войти, Джон показал ему рукоятку револьвера. Старик уселся в кресло, переводя взгляд с меня на Джона.
   Я посмотрел на вензель на спинке кресла-качалки. Вокруг номера 25 были написаны слова «Бумажная компания Совилла» и нарисован причудливый цветочный орнамент.
   – Расскажите мне об «Элви», Оскар, – сказал Джон. Он стоял примерно в четырех футах от старика.
   – Желаю успеха.
   – Кто управляет компанией? Чем она занимается?
   – Ни малейшего понятия.
   – Расскажите мне об Уильяме Фрицманне. Расскажите мне о баре «Зеленая женщина».
   В глазах старика мелькнул странный огонь.
   – Нет никакого Уильяма Фрицманна, – сказал он, наклоняясь вперед и сцепляя перед собой руки.
   Джон сделал шаг назад, залез под куртку и вытащил пистолет. Он был не очень похож на стрелка, но все же нацелил оружие старику в грудь. Фрицманн вздохнул и закусил нижнюю губу.
   – Это интересно, – сказал Джон. – Объясните мне.
   – А что тут объяснять? Если и существовал когда-то человек с таким именем, то теперь он мертв. – Фрицманн смотрел прямо в дуло пистолета.
   – Он мертв, – повторил Джон.
   Оторвав взгляд от пистолета, Фрицманн взглянул ему в лицо. Он не выглядел больше ни сердитым, ни испуганным.
   – Люди вроде вас должны оставаться на Ливермор, там их настоящее место.
   Джон опустил пистолет.
   – А как насчет бара «Зеленая женщина»?
   – Был когда-то весьма злачным местечком, – Фрицманн выпрямился. – Но я не хочу много говорить об этом. – Джон снова поднял пистолет, на этот раз целясь собеседнику в живот. – Я не хочу ни о чем говорить с вами двумя, – Фрицманн встал и сделал шаг вперед. Джон отступил. Я вскочил с кресла-качалки, на которое успел присесть. – У тебя не хватит пороху выстрелить в меня, ты, кусок дерьма.
   Он сделал еще шаг вперед. Джон вскинул пистолет, и из ствола вылетел сноп желтого пламени. У меня тут же заложило уши. Между Джоном и Фрицманном поднимался белый дымок. Я ждал, когда Фрицманн упадет, но вместо этого он стоял неподвижно, глядя на ствол пистолета. Потом медленно обернулся и посмотрел на дыру размером с бейсбольный мяч, видневшуюся в стене над креслом.
   – Стой где стоишь, – приказал Джон, поддерживая левой рукой запястье правой. У меня по-прежнему звенело в ушах, и голос его казался совсем тонким. – И не говори никому, что мы приходили сюда. – Джон сделал шаг назад, целясь в голову старика. – Слышишь меня? Ты никогда нас не видел.
   Фрицманн медленно поднял руки.
   Джон попятился к двери, а я прошел мимо него и вышел наружу.
   Жара окутала меня, словно горячее влажное покрывало. Я слышал, как Джон говорит:
   – И скажи человеку в синем «лексусе», что с ним будет покончено. – Мне захотелось схватить этого чертова импровизатора за ремень брюк и вышвырнуть на улицу. Пока что никто не выглянул на шум выстрела. По улице проехали мимо две машины. У меня по-прежнему гудело в голове.
   Джон задом вышел из двери, держа обеими руками оружие. Оказавшись снаружи, он опустил руки и побежал к машине. Выругавшись, я вскочил в машину одновременно с ним и быстро вставил ключ в замок зажигания.
   – Давай, давай, – кричал Джон.
   Я надавил на педаль акселератора.
   – Дави, дави! – настаивал Джон.
   – Да давлю я, – огрызнулся я.
   Машина начала набирать скорость, но казалось, что она движется чудовищно медленно. Фрицманн уже шел, набычившись, по своей засохшей лужайке в нашу сторону.
   «Понтиак» закачало, словно лодку, он резко дернулся вперед. Под оглушительный визг резины, я свернул за угол.
   – Слава Богу! – воскликнул Джон. Он откинулся на спинку переднего сиденья, все еще держа в руке револьвер. – Ты видел это? Негодяй похолодел от ужаса, правда? – Рэнсом рассмеялся. – Он пошел на меня, а я поднял пушку и – БУМ! Вот так вот!
   – Я бы с удовольствием пристрелил тебя, – сказал я.
   – Не дури, все было отлично, – не замолкал Джон. – Видел огонь? Видел дым?
   – Ты действительно хотел выстрелить? – Я несколько раз свернул направо-налево, готовясь услышать позади вой сирен.
   – Конечно. Конечно, хотел. Этот старый мерзавец не верил, что я это сделаю. Я должен был его остановить, разве нет? Как еще я мог показать ему, что отвечаю за свои слова?
   – Дать бы тебе хотя бы рукояткой по башке! – воскликнул я.
   – Знаешь, кем был этот монстр раньше? Судя по виду, он привык разрывать людей пополам голыми руками.
   – Он проработал двадцать пять лет на бумажной фабрике, – сказал я. – Когда уходил на пенсию, она подарили ему кресло-качалку.
   Джон продолжал вертеть в руках револьвер, восхищаясь собственной храбростью.
   Я снова повернул и увидел в нескольких кварталах впереди Тевтония-авеню.
   – Как ты думаешь, почему он сказал, что наше настоящее место на Ливермор-авеню?
   – Не обижайся, но это не самая высококлассная часть города.
   Я не произнес больше ни слова, пока мы не оказались в Эли-плейс.
   И меня заставило заговорить вовсе не прощение, а шок. Перед домом Джона стояла полицейская машина.
   – Он записал твой номер, – сказал я.
   – Черт! – выругался Джон. Он нагнулся, и я услышал, как пистолет упал под сиденье. – Не останавливайся.
   Но было поздно. Дверца полицейской машины распахнулась, и оттуда показались сначала длинные ноги в синих форменных штанах а затем и все тело полицейского, который с трудом помещался в кабине. Сонни Беренджер стоял и ждал, пока мы остановимся возле него.
   – Отрицай все, – сказал Джон. – Это наш единственный шанс.
   Я вылез и кабины, сильно нервничая, так как прекрасно понимал, что Сонни не обманешь таким образом. Он стоял у патрульной машины, холодно глядя в нашу сторону.
   – Привет, Сонни, – сказал я, и взгляд его сделался еще более тяжелым. Я вспомнил, что у Сонни есть весьма веские основания недолюбливать меня.
   Он перевел глаза с меня на Джона и спросил:
   – Где?
   Джон, не сдержавшись, быстро оглянулся на «понтиак».
   – У вас в машине?
   – На все есть свои причины, – сказал Джон. – Не упадите, когда услышите нашу версию событий.
   – Отдайте его, пожалуйста, мне. Сержант Хоган хочет получить его сегодня.
   Джон уже пошел было к машине, но когда до него дошел смысл последней фразы Сонни, резко остановился.
   – А я разве сказал, что это в машине?
   – Что хочет получить сегодня сержант Хоган? – спросил я.
   Сонни удивленно посмотрел на Джона, затем на меня.
   – Старое дело. Не могли бы вы принести его мне, сэр, где бы оно ни находилось?
   – А, – сказал Джон. – Ну да. Ты ведь видел его вчера вечером, да, Тим?
   Сонни снова перевел взгляд на меня.
   – Подождите здесь, – сказал я, направляясь к дому. Джон последовал за мной. Я ждал, пока он справится с замком. Сонни сложил руки на груди и каким-то непостижимым образом умудрился опереться о машину, не складываясь при этом пополам.
   Как только мы вошли внутрь, Джон расхохотался. Я еще не видел его таким счастливым за время своего пребывания в Миллхейвене.
   – После своей прочувствованной речи о том, что надо все отрицать, ты чуть было сам не отдал ему револьвер, – заметил я.
   – Можешь мне поверить, в последний момент я бы что-нибудь придумал. – Мы стали подниматься по лестнице. – Жаль, что Хоган не подождал еще пару часов, прежде чем прислать за делом этого малышку Хью. Я хотел взглянуть на бумаги.
   – Ты по-прежнему можешь это сделать, – сказал я. – Я сделал копию.
   Джон поднялся со мной на третий этаж и постоял в дверях, пока я лазил под диван и доставал оттуда чемоданчик. Стерев ладонью пыль, я открыл чемоданчик, достал из него копию дела и передал ее Джону.
   Он подмигнул мне.
   – Пока я буду читать все это, почему бы тебе не съездить проведать Алана?
   Сонни по-прежнему стоял, прислонившись к машине, когда я закрыл за собой дверь дома. Его неподвижность ясно давала понять, что я не заслуживаю даже того, чтобы Сонни пошевелился. Когда я протянул ему чемоданчик, Сонни выпрямился и взял его у меня, не сделав ни одного лишнего движения.
   – Поблагодарите от меня Пола Фонтейна, хорошо?
   Ничего не ответив, Сонни забрался в патрульную машину, положил чемоданчик на кресло рядом с собой и включил зажигание.
   – В конечном счете, – сказал я, – вы оказали всем нам большую услугу, поговорив со мной в тот день.
   Он посмотрел на меня так, словно я нахожусь на расстоянии в тысячу миль.
   – Я считаю себя обязанным вам, – сказал я. – И постараюсь когда-нибудь расплатиться.
   Лишь на одно короткое мгновение выражение глаз Сонни едва заметно изменилось. Затем машина рванула с места и вскоре исчезла за углом.

9

   Стараясь говорить как можно тише, Элайза Морган проводила меня в гостиную.
   – Я только что усадила его с ленчем перед телевизором. На четвертом канале пресс-шоу, а в перерывах показывают репортажи о марше протеста.
   – Так вот куда подевались все репортеры.
   – Хотите ленч? Грибной суп и сэндвич с куриным салатом. О, вот и он.
   В коридоре уже грохотал бас Алана.
   – Что, черт возьми, происходит?
   – Я голоден, – сказал я Элайзе. – И с удовольствием позавтракаю.
   Я последовал за Элайзой в гостиную. Алан сидел перед маленьким цветным телевизором на стойке с колесиками, держа на коленях поднос с едой, который чуть не опрокинул, когда обернулся на звук моих шагов.
   – А, Тим, – сказал он. – Хорошо. Жаль было бы, если бы ты это пропустил.
   Я присел рядом, стараясь не перевернуть его поднос, на котором вместе с плошкой супа и тарелкой с остатками сэндвича стояла вазочка с розовым бутоном. Поверх белоснежной сорочки и темно-красного галстука лежала белая салфетка. Алан наклонился к моему уху.
   – Видел эту женщину? Элайзу. У тебя не может ничего с ней быть. Она – моя.
   – Я рад, что она вам нравится.
   – Шикарная женщина.
   Я кивнул. Откинувшись на спинку, Алан посмотрел на свой суп. Джеффри Боу, Изабель Арчер, Джо Раддлер и три репортера, которых я не узнал, сидели за круглым столом перед Джимбо.
   – ...Необыкновенно большое количество зверских убийств в городе такого размера, – ворковала Изабель. – И я удивлена, увидев выступление Ардена Васса на похоронах женщины, убийство которой могло бы считаться нераскрытым до сих пор, если бы не...
   – Если бы не что! – завопил Джо Раддлер. – Не надо затыкать самой себе рот!
   – ...если бы не удивительная готовность некоторых моих коллег верить всему, что им говорят, – закончила фразу Изабель.
   Элайза Морган принесла мне точно такой же поднос, как у Алана, только без вазы с цветком. От супа поднимался аромат свежих грибов.
   – Если захотите, там есть еще, – она села в кресло возле Алана.
   Джимбо отчаянно пытался восстановить контроль над ситуацией в студии.
   – Если вам не нравится здесь, мисс Арчер, – грохотал Джо Раддлер. – Попробуйте сделать карьеру в России, посмотрим, надолго ли вас хватит.
   – Мне кажется, это интересно представить себе, Изабель, – сказал Джо Раддлер, но не стал развивать эту мысль.
   – О, нам всем приятно представить это! – не унимался Раддлер.
   – Мисс Арчер, – вмешался в разговор Джимбо – В условиях волнений в городе не кажется ли вам несколько безответственным продолжать критиковать....
   – Безусловно! – вопил Раддлер.
   – Мне кажется безответственным этого не делать, – ответила Изабель.
   – Я застрелился бы на месте, если бы это помогло защитить хоть одного хорошего полицейского! – витийствовал Раддлер.
   – Очень интересная мысль, – с улыбкой произнесла Изабель. – Даже если оставить на время разговор о двух нераскрытых убийствах «Голубой розы», остается еще убийство Фрэнка Уолдо, местного бизнесмена с весьма интересной репутацией.
   – Мне кажется, вы отклоняетесь от темы, Изабель.
   – Мы уберем их отсюда! Мы всегда так делаем!
   – Мы всегда кого-нибудь убираем, – вставила Изабель, улыбнувшись облачку дыма, выпущенного Джеффри Боу.
   – Кого? – спросил я. – О ком это они?
   – Вы поели, Алан? – Элайза встала, чтобы убрать его поднос.
   – О каком убийстве они говорят?
   – Убили человека по фамилии Уолдо, – ответила Элайза, возвращаясь в комнату. – Я читала об этом в «Леджер» на одной из последних страниц.
   – Его нашли на Ливермор-авеню? Перед баром под названием «Часы досуга»?
   – Мне кажется, его тело обнаружили в аэропорту. Хотите посмотреть газету?
   Я дошел сегодня утром только до статьи про пожар в Элм-хилл. И сказал, что с удовольствием просмотрю газету. Элайза снова вышла из комнаты и принесла мне сложенную пополам вторую секцию.
   Расчлененный труп Фрэнсиса (Фрэнки) Уолдо, владельца и президента компании «Оптовая торговля мясом Айдахо», нашли в гараже «форда галакси», припаркованного на долгосрочной стоянке аэропорта Миллхейвена около трех часов утра. Служитель аэропорта заметил кровь, сочащуюся из багажника. Согласно сообщению полиции, Уолдо собирались в ближайшее время предъявить обвинение.
   Интересно, что такое сказал этому человеку Билли Риц, от чего он выглядел таким счастливым, и что потом разладилось в их соглашении?
   – О, Тим, ты, кажется, интересовался этими записями Эйприл? По поводу моста? Ну того, связанного с убийствами «Голубой розы».
   – Они здесь? – спросил я.
   Алан кивнул.
   – Эйприл обычно работала в моей столовой. Думаю, Джон просто не разрешал ей работать дома. Но она всегда могла сказать ему, что идет навестить отца.
   Я вспомнил покрытые пылью бумаги на столе в столовой Алана.
   – Я просто забыл об этом, – продолжал старик. – А уборщица, которая сюда приходила, должно быть, решила, что это мои бумаги. Поэтому она подняла их, вытерла пыль и положила обратно. Элайза спросила меня вчера, что это за бумаги.
   – Я принесу их вам, если хотите, – сказала Элайза. – Вам достаточно еды?
   – Да, все было очень вкусно, – сказал я, передавая ей поднос.
   Через несколько секунд Элайза вернулась с крафтовым конвертом в руках.

10

   Рукопись была вовсе не хронологическим перечислением убийств «Голубой розы», как можно было предположить, зная о том, какие книги пишут обычно биржевые маклеры. Но в манускрипте Эйприл Рэнсом царило такое смешение различных жанров, что его никак нельзя было назвать одним словом.
   «Проект моста» – действительно было название рукописи, а не просто удобное обозначение занятия Эйприл. Эйприл наверняка хотела сказать этим названием, что книга сама по себе является как бы мостом – между историческими изысканиями и журналистикой между событием и местом действия, между ею самой и мальчиком на картине под названием «Можжевеловый куст», между читателем и Уильямом Дэмроком. Она выбрала для книги эпиграф из Харга Крейна.
   Хотя нити стелются по земле,
   Тропинка, ведущая вверх, ведет к свету
   Словно все нити сходятся к богу.
   Эйприл начала работу с изучения моста на Горацио-стрит. В восемьсот семьдесят пятом году один гражданин пожаловался на страницах «Леджер» на то, что мост, соединяющий Горацио-стрит с западным берегом Миллхейвен-ривер, является переносчиком заразы и криминала в здоровые части города. Один из общественных лидеров отзывался об этом мосте как об «этом ужасе, заменившем старого доброго паромщика». Сразу же после своего создания мост стал местом ужасного преступления – изнасилования едущего в экипаже ребенка дикарем, скакавшим рядом на лошади. Мужчина перепрыгнул в экипаж, выхватил у кормилицы ребенка и снова вскочил на коня, бегущего рядом. Через два дня трупик ребенка обнаружили на импровизированном алтаре в подвале «Зеленой женщины». Преступника так и не нашли.
   Эйприл раскопала даже старую историю о человеке с изорванными белыми крыльями, найденном бандой местных подростков, которые забили его камнями, передразнивая стоны несчастного. Я тоже натыкался когда-то на эту историю, но Эйприл сумела разыскать пересказ этой легенды в газетах и отнесла ее ко времени эпидемии гриппа, уничтожившей около трети ирландского населения, жившего когда-то вдоль моста. Одновременно она сообщала, что упоминания о человеке по имени М. Ангел, встречаются в полицейских отчетах за девятьсот одиннадцатый год – он умер, после того как его избили камнями, и был похоронен на старом поле для гольфа (через которое проходила теперь одна из секций шоссе, ведущего с востока на запад города).
   Бар «Зеленая женщина», бывший раньше домиком паромщика также часто упоминался в отчетах полиции за конец девятнадцатого – начало двадцатого века, не считая пьяных драк, поножовщины и перестрелок, которые были в то время обычным явлением в заведениях подобного рода. «Зеленая женщина» считалась неформальным штабом «Фонарщиков» – одной из самых свирепых в городе банд. Говорили, что вожаками этой банды были люди, убившие в детстве М. Ангела. Они организовывали убийства и ограбления и, по слухам.
   контролировали даже криминальную жизнь Милуоки и Чикаго. В четырнадцатом году бар сгорел дотла во время весьма подозрительного пожара, в котором погибли человек пять лидеров «Фонарщиков». Оставшиеся двое перешли к более мирным занятиям – купили себе дома на Истерн Шор-драйв и стали видными политическими деятелями Миллхейвена.
   Именно со ступенек отстроенной заново «Зеленой женщины» уволенный с работы клерк стрелял и ранил Теодора Рузвельта, и психопат, стрелявший в Эйзенхауэра, но промахнувшийся, тоже выступил с пистолетом из глубины «Зеленой женщины».
   Бог, к которому вели, по мнению Эйприл, все нити, яснее всего проявил свою волю через жизнь Уильяма Дэмрока, названного при рождении Карлосом Розарио. Ребенком его принесла к мосту на Горацио-стрит мать, которую настиг здесь ее убийца.
   В течение нескольких недель после того, как обнаружили на берегу реки мертвую мать и живого ребенка, возродилась легенда о побитом камнями ангеле, видоизменившаяся, чтобы соответствовать обстоятельствам смерти Кармен Розарио. На этот раз ангел был не немощным стариком, а здоровым мужчиной с золотистыми волосами, развевавшимися на февральском ветру. И на этот раз убивали не его – убивал он.
   Откуда Эйприл могла узнать о возвращении старой легенды? На следующее утро после обнаружения полузамерзшего младенца две городские церкви – методистская на Матиас-авеню и пресвитерианская – объявили о проповедях, называвшихся соответственно «Ангел смерти, погонщик мертвых» и «Возвращение Ариеля». Редакторская статья в «Леджер» советовала читателям газеты помнить, что у всех преступлений есть человеческие, а вовсе не сверхъестественные виновники.
   Через три недели после смерти его матери, найденного ребенка передали в первый из серии сиротских домов и приютов, приведших его через пять лет к Хайнцу Штенмицу, недавно женившемуся молодому мяснику, открывшему магазин рядом со своим домом на Маффин-стрит в районе Миллхейвена, известном под названием Пигтаун.
   В тот период своей жизни, писала Эйприл, Штенмиц был потрясающей фигурой, мужчиной с длинными белокурыми волосами и светлой бородой, напоминавшим немного Иисуса Христа. Тем более что по воскресеньям он вел службы в неформальной церкви. Много лет спустя, когда мясника судили за изнасилование малолетних мальчиков, это ставили ему в заслугу. Он обычно искал своих последователей в поездах и на автобусных остановках, при этом уделял особое внимание испуганным и обиженным судьбой иммигрантам из Центральной и Южной Америки, мучимым бедностью и плохим знанием английского языка.

11

   Эйприл Рэнсом тонко подводила читателя к мысли, что это Хайнц Штенмиц убил мать Уильяма Дэмрока. Она верила, что это его развевающиеся по ветру волосы напомнили пьяным свидетелям происшествия легенду о побитом камнями ангеле.
   Подняв глаза от рукописи, я увидел, что задремавший было Алан проснулся. Сложив руки на животе, он поднял подбородок – глаза его были ясными, в них сквозило любопытство.
   – Тебе нравится? – спросил он.
   – Очень необычно, – сказал я. – Жаль, что ей так и не пришлось закончить работу. Я не понимаю, как Эйприл удалось добыть эту информацию.
   – Профессионализм. И, в конце концов, она ведь была моей дочерью.
   – Очень хотелось бы прочитать эту работу целиком, – сказал я.
   – Держи это у себя, сколько захочешь, – сказал Алан. – Я все равно не смогу это прочитать.
   Слова Алана привели меня в состояние легкого шока. Он не мог прочитать манускрипт, а это означало, что Алан вообще не может больше читать. Я повернулся к телевизору, чтобы скрыть охватившее меня вдруг отчаяние. По телевизору показывали вид на Иллинойс-авеню. Люди стояли вдоль тротуаров в колоннах по двое, по трое, выкрикивая что-то вслед за человеком, вопящим в мегафон.
   – О, Боже мой! – воскликнул я, поглядев на часы. – Мне надо повидаться с Джоном.
   Я встал и собрался уходить.
   – Я знал, что это будет здорово, – сказал мне вслед Алан.

Часть десятая
Уильям Фрицманн

1

   Рэнсом поприветствовал меня кивком головы и прошел в гостиную, чтобы выключить телевизор, который показывал все то же шествие по Иллинойс-авеню, которое я видел только что в доме Алана. Книги были сдвинуты к самому краю кофейного столика, на котором были разложены листы из дела Дэмрока. Зеленая куртка была небрежно брошена на спинку дивана. Как раз перед тем, как Джон выключил телевизор, на экране появилась Изабель Арчер и с придыханием произнесла, поднеся микрофон к губам:
   – Все готово для событий, подобных которым наш город не видел со времен борьбы за гражданские права и которые почти наверняка приведут к дальнейшей конфронтации. Напряженность в городе нарастает, гражданские и религиозные лидеры требуют...
   На этом месте экран погас.
   – Я думал, ты приедешь пораньше, – сказал Джон. И тут заметил папку у меня под мышкой. – Что это? Еще одна часть дела?
   Я положил папку рядом с телефоном.
   – Рукопись Эйприл была все это время в доме Алана.
   Джон взял с дивана и накинул на плечи зеленую куртку.
   – Ты наверняка уже просмотрел ее.
   – Конечно, – кивнул я, открывая конец рукописи. До сих пор я просмотрел только первую четверть «проекта моста», и мне стало вдруг интересно, какой была последняя фраза, написанная Эйприл. Наверху листа проглядывали какие-то буквы. Я поднял его, чтобы разглядеть повнимательнее. Это был личный бланк Эйприл с указанием имени и адреса. Письмо было написано три месяца назад на им? шефа полиции Ардена Васса.
   Джон вышел из гостиной, поправляя куртку.
   В письме объяснялось, что Эйприл Рэнсом пишет работу об убийствах «Голубой розы», имевших место сорок лет назад, и надеется, что Васс позволит ей изучить полицейские отчеты об этих делах. Я взял из стопки следующий листок. Опять письмо, написанное спустя две недели после первого, где выражались те же самые пожелания, но уже в куда более настойчивых выражениях.