Страница:
12
Я понадеялся на свою память, но как только свернул на шоссе понял, что имею лишь самое приблизительное представление о расположении нужной мне улицы. Вроде бы она находилась за кладбищем Пайн-Нолл, к югу от стадиона. Я проехал мимо пустого стадиона, потом мимо ворот кладбища. Как-то раз, через год-два после смерти Эйприл, отец водил меня на Варни-стрит покупать металлоискатель, рекламу которого он видел в «Леджер». Он был по-прежнему без работы и много пил и решил почему-то, что если обшарит с детектором металла окрестные пляжи, то обязательно найдет целое состояние. Ведь богатые люди не заботятся о том, чтоб нагнуться и поднять выпавшую из кармана монетку. Так что вся мелочь лежит и ждет своего часа, когда ее соберет такой хитрый предприниматель, как Эл Андерхилл. Отец уверенно ехал на Варни-стрит. Я вспомнил, что мы проезжали по пути кладбище, потом сворачивали, ехали мимо магазинов с вывесками на иностранном языке и толстых женщин, одетых в черное.
Сама Варни-стрит запомнилась мне как одна из улиц района Миллхейвена, еще более обшарпанного и запущенного, чем Пигтаун.
Отец оставил меня в машине, зашел в один из домов и вскоре вышел оттуда, с восхищением глядя на совершенно ненужную машинку, которую нес в руках.
Я наугад свернул за угол, проехал несколько кварталов, пристально приглядываясь к дорожным указателям, и вдруг оказался среди тех же магазинов, которые видел когда-то с отцом. Только теперь вывески здесь были написаны по-английски. В одной из витрин красовались ножницы и пирамида из катушек с нитками. Рядом была прачечная-автомат, на скамейке перед которой сидели какие-то люди. Я остановил машину на пустой стоянке, опустил монетку в счетчик и зашел в прачечную. Молодая женщина в джинсовых шортах и футболке из какой-то банановой республики подошла к окну и показала сквозь просвет между домами на соседнюю улицу.
Я прошел в заднюю часть прачечной, вынул из бумажника листок, на котором записал адрес и телефон Байрона и набрал номер.
– Кто вы? – спросил Дориан, взяв трубку.
Я повторил свое имя.
– Мы разговаривали по телефону однажды, когда вы звонили в дом Рэнсомов. Это я сообщил вам, что Эйприл умерла.
– А, теперь я вспомнил.
– Вы сказали тогда, что я могу приехать к вам поговорить об Эйприл Рэнсом.
– Я не знаю... Я работаю... ну, пытаюсь работать.
– Я за углом в прачечной.
– Ну что ж, думаю, вы можете зайти. Третий дом от угла, с красной дверью.
Дверь открыл темноволосый молодой человек, которого я видел на похоронах Эйприл. Нервно окинув меня взглядом, он осмотрел улицу за моей спиной. На Байроне были черная футболка и выцветшие черные джинсы.
– Вы ведь друг Джона Рэнсома, да? – спросил он. – Я видел вас рядом с ним на похоронах.
– Я тоже вас видел.
Байрон облизал губы. У него были красивые голубые глаза и изящно очерченный рот.
– Послушайте, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы сделать мне неприятности? Я так и не понял толком, чем вы занимаетесь.
– Я хочу поговорить об Эйприл Рэнсом. Я писатель и как раз недавно прочитал ее рукопись «Проект моста». Она писала замечательную книгу.
– Думаю, вам лучше войти, – Байрон сделал шаг назад, пропуская меня внутрь.
Я оказался в студии с рваными холстами на полу, тюбиками краски и стаканчиками с множеством кистей на заляпанном краской столе, с низким раскладным диваном. В изголовье кровати были сложены огромные холсты без рам, прикрепленные к подрамникам большими скобами. Другие картины висели в ряд на противоположной стене. Дверь в дальнем конце комнаты вела в темную кухню. Окна в студии были занавешены холстом, а на кухне – чем-то вроде кухонного полотенца. С потолка свисала лампочка без абажура. Прямо под ней стоял прикрепленный к мольберту холст.
– Где вы нашли ее рукопись? – спросил Дориан. – У Джона?
– Рукопись была в доме ее отца. Эйприл работала там.
Дориан подошел к столу и начал вытирать тряпкой кисть.
– Вполне логично. Хотите кофе?
Дориан прошел в кухню и налил воды в старомодную кофеварку, а я стал ходить по комнате, разглядывая его картины.
Ничего похожего на обнаженную натуру в спальне Рэнсомов. Полотна представляли собой некую комбинацию Фрэнсиса Бэкона и книжных иллюстраций современных графиков. На всех картинах темные фигуры с редкими проблесками белого или ярко-красного выступали на передний план из темного фона. Меня поразила в этих картинах одна деталь – на каждой из них обязательно присутствовала голубая роза – в виде бутоньерки в лацкане пиджака вопящего мужчины, в воздухе над кровавым трупом и коленопреклоненным человеком, на блокноте, лежавшем на столе рядом с безжизненным телом, в зеркале переполненного бара, от которого поворачивал лицо к зрителю какой-то мужчина в дождевике. Картины казались словно ответом на рукопись Эйприл Рэнсом, своеобразной параллелью с ней.
– Сахар? – крикнул из кухни Дориан. – Молоко?
Я вдруг вспомнил, что не ел целый день, и попросил и того, и другого.
Вернувшись из кухни, Дориан поставил передо мной чашку со сладким белым кофе. Он повернулся к картинам, которые я рассматривал, и поднес ко рту чашку.
– Я провел так много времени за этой работой, – сказал он, сделав глоток, – что плохо помню, как все это выглядит. А что думаете вы?
– Очень хорошие картины. Но когда вы сменили стиль?
– В школе искусств в Йеле я интересовался абстракционизмом, хотя тогда он не интересовал больше никого, и, едва закончив школу, стал практиковать японский плоский стиль письма. Для меня это было естественным продолжением всего, что я делал, но всем остальным очень не понравилось. – Дориан улыбнулся – Я знал, что в Нью-Йорке у меня нет шансов, вот и перебрался в Миллхейвен, здесь хоть жизнь дешевле.
– Джон сказал, что вас порекомендовала Эйприл владелица галереи.
Байрон быстро отвел глаза, словно это было неловкой темой.
– Да. Кэрол Джадд. У нее небольшая галерея в нижнем городе. Кэрол знала мои работы, потому что я показывал ей слайды, когда только приехал в город. Она всегда симпатизировала мне, и мы обсуждали вопрос организации в ее галерее моей выставки. – Он улыбнулся мне, но улыбка его тут же померкла, как только я задал следующий вопрос.
– Там вы и встретились впервые с. Эйприл Рэнсом?
Дориан кивнул, рассеянно шаря глазами по картинам на стене.
– Хм-м. Она сразу поняла, какие цели я преследую. Мы вообще сразу поняли друг друга. Мы поговорили о том, что ей нужно, и решили, что вместо того чтобы покупать готовые картины, она закажет мне два больших полотна. Вот так и познакомились. Оторвавшись от картин, он поставил чашку на стол и повернул вращающийся стул у мольберта так, что теперь он стоял лицом к кровати. Посмотрев на собственные картины, он немного расслабился. Я присел в один из стоявших рядом шезлонгов, а Дориан – на кровать.
– Вы, должно быть, провели много времени в разговорах с Эйприл, – начал я.
– Это было прекрасно. Иногда, когда Джона не было в городе или он задерживался в колледже, Эйприл приглашала меня к себе домой, и я получал возможность посидеть перед ее замечательными картинами.
– Она не хотела, чтобы вы встречались с Джоном?
Губы Дориана скривились, глаза сузились, словно он обдумывал какую-то сложную проблему.
– Ну, я, конечно, встречал Джона. Меня дважды приглашали к ним в дом на обед. В первый раз все было нормально, Джон держался вежливо, разговор был интересным, но во второй раз он почти не разговаривал со мной. Мне показалось, что их картины были для него просто собственностью – как спортивные машины и все такое.
У меня появилось вдруг нехорошее чувство, что для Джона было оскорбительно присутствие в доме такого человека, как Байрон Дориан. Дориан был молод и чертовски хорош собой, и при этом практически лишен честолюбивых амбиций – Джон легче смирился бы с его появлением, если бы художник был напыщенным выскочкой.
Потом я понял вдруг еще одну вещь, которую должен был понять гораздо раньше – как только увидел картины на стенах.
– Ведь это благодаря вам Эйприл заинтересовалась убийствами «Голубой розы», – сказал я. – Вы были человеком, который рассказал ей об Уильяме Дэмроке.
Кровь бросилась Дориану в лицо.
– Ведь все эти картины именно о нем – о Дэмроке.
Байрон снова окинул беглым взглядом свои произведения. Но на сей раз это его не утешило. Дориан выглядел слишком расстроенным, чтобы говорить.
– Мальчик на полотне Вюлларда показался вам похожим на Дэмрока, и вы рассказали о нем Эйприл. Что вовсе не делает вас ответственным за ее смерть.
Я хотел утешить его этой фразой, но достиг обратного результата. Дориан сдвинул колени, уперся в них локтями, подпер ладонью подбородок и начал раскачиваться из стороны в сторону. Он излучал почти видимое глазом облако боли.
– Я тоже был в свое время очарован образом Дэмрока, – сообщил я. – Да и как могло быть по-другому? Будучи во Вьетнаме, я написал в голове два романа. Один из них – «Расколотый надвое» – был как раз об Уильяме Дэмроке.
Не меняя позы, Дориан сверкнул глазами в мою сторону.
– Я видел это полотно раза три-четыре, прежде чем понял, на кого похож мальчик. Все это так расплывчато. Сначала его просто воспринимаешь таким, как есть, а потом то, как он смотрит на тебя, придает новый смысл всей картине. – Он сделал паузу, борясь со своими чувствами. – Так мы и начали разговаривать о Билле Дэмроке и всех этих вещах. Эйприл очень потрясла идея моста – ведь Дэмрок был найден под мостом. Это буквально вдохновило ее.
Я спросил Дориана, каким образом он сам впервые заинтересовался историей Дэмрока.
– О, я слышал о нем от своего отца. Много, много раз. Они долгое время были напарниками. Мой отец не очень ладил со своей первой женой, и проводил много времени в обществе Билла Дэмрока. Думаю, он любил его по-своему – отец часто говорил, что делал все для того, чтобы Билли бросил пить, но не смог, и поэтому стал пить вместе с ним. Мой отец был алкоголиком, но когда Билл умер, сумел взять себя в руки. В шестидесятые годы, уже приближаясь к пенсионному возрасту, он встретил в бакалее мою мать. Даже она признается, что сама стала с ним заигрывать. Она была на двадцать пять лет моложе, но все-таки они поженились, и через год появился я – думаю, что не совсем по плану.
Что ж, Дориан был явно похож на своего отца. По крайней мере можно было не сомневаться, что, пока он не растолстеет, женщины будут сами заигрывать с ним в течение как минимум лет тридцати.
– Вашего отца наверняка всю жизнь мучил исход дела «Голубой розы».
Дориан бросил на меня почти свирепый взгляд.
– Какой исход? Те кипы бумаги, которые нагородили по этому поводу в полицейском управлении? Это просто сводило его с ума. Отец чуть было не уволился из полиции, но он слишком любил свою работу. – Дориан немного успокоился и теперь снова смотрел на меня доверчивыми, спокойными глазами. – Кстати, он ненавидел вашу книгу. Говорил, что вы все изобразили неправильно.
– Боюсь, так оно и было.
– Вы поступили безответственно. Мой отец точно знал, что Билл Дэмрок никогда никого не убивал.
– Теперь я это знаю.
Дориан закинул ногу на ногу, и в глазах его снова появилось испуганное выражение.
– Я не должен был говорить ей о Дэмроке. С этого все началось.
– О том, чем она занимается в свободное время, знали лишь несколько брокеров из конторы Барнетта.
– Я советовал ей обратиться в полицейское управление.
– Это должно было сработать, – я рассказал ему о том, что сделал для меня Пол Фонтейн.
Лицо его исказилось от гнева.
– Они точно такие мерзавцы, как говорил о них мой отец. Это абсолютно бессмысленно. Они должны были дать ей просмотреть все записи. – Несколько секунд он молча смотрел на заляпанный краской пол. – Отец говорил, что ему очень не нравится то, во что превратилась полиция после его ухода – все эти новые люди вроде Фонтейна. Отцу не нравилось, как они работают. Он не доверял их методам. Не считая Майка Хогана. Отец считал Хогана настоящим полицейским и очень уважал.
– Значит, ваш отец был еще жив, когда в полиции появились Хоган и Фонтейн, – то, что ветеран полиции не одобрял новых методов, казалось вполне естественным.
– Он и сейчас жив. Моему отцу восемьдесят пять лет, но он силен, как бык.
– Если это утешит вас, Пол Фонтейн сказал, что моя книга понравилась ему – она такая абсурдно смешная.
– Я передам это отцу, – Дориан одарил меня белозубой улыбкой. – Хотя нет, лучше не буду.
– Как вы думаете, я мог бы поговорить с вашим отцом?
– Думаю, да, – засунув руку под диван, Дориан достал оттуда блокнот с ручкой и записал что-то на пустой странице. Затем он вырвал листок и прошел через комнату, чтобы передать его мне.
На листочке были написаны печатными буквами телефон, адрес и имя – Джордж Даббин.
– Джордж Даббин? – удивился я.
– Так его зовут, – пояснил Дориан, усаживаясь на диван. – Меня ведь звали Брайан Даббин. Но я решил, что никогда не смогу стать знаменитым художником с таким именем. Франческо Клементе и Брайан Даббин? Поэтому, закончив университет, я сменил его на более благозвучное. Вам не стоит повторять мне, что я поступил глупо. Но могло быть и хуже – еще один вариант, который вертелся у меня в голове – Бомон Дарси. Наверное, тогда у меня действительно было плохо с головой.
Мы оба улыбнулись.
– Вы действительно официально сменили имя? Ходили в ратушу и все такое?
– Сменить имя довольно просто. Заполняешь форму – и все. Я проделал все это по почте.
– Наверное, ваш отец был немного...
– Не немного, а очень сильно. Очень расстроился. И я его понимаю. Сейчас я согласен с ним. Но он знает, что я никогда не сделал бы этого во второй раз, и это немного утешает его. «Что ж, мой мальчик, ты по крайней мере сохранил свои инициалы», – сказал он как-то, – Дориан произнес последнюю фразу с хриплым придыханием, явно изображая отца.
– Замечательно, – сказал я. – Не сомневаюсь, что он говорит именно так.
– Я всегда был хорошим мимом, – Дориан улыбнулся. – В школе я буквально доводил учителей до белого каления.
Открыв мне тайну своего имени, Дориан явно ощутил облегчение.
– Расскажите мне об Эйприл Рэнсом, – попросил я.
Сама Варни-стрит запомнилась мне как одна из улиц района Миллхейвена, еще более обшарпанного и запущенного, чем Пигтаун.
Отец оставил меня в машине, зашел в один из домов и вскоре вышел оттуда, с восхищением глядя на совершенно ненужную машинку, которую нес в руках.
Я наугад свернул за угол, проехал несколько кварталов, пристально приглядываясь к дорожным указателям, и вдруг оказался среди тех же магазинов, которые видел когда-то с отцом. Только теперь вывески здесь были написаны по-английски. В одной из витрин красовались ножницы и пирамида из катушек с нитками. Рядом была прачечная-автомат, на скамейке перед которой сидели какие-то люди. Я остановил машину на пустой стоянке, опустил монетку в счетчик и зашел в прачечную. Молодая женщина в джинсовых шортах и футболке из какой-то банановой республики подошла к окну и показала сквозь просвет между домами на соседнюю улицу.
Я прошел в заднюю часть прачечной, вынул из бумажника листок, на котором записал адрес и телефон Байрона и набрал номер.
– Кто вы? – спросил Дориан, взяв трубку.
Я повторил свое имя.
– Мы разговаривали по телефону однажды, когда вы звонили в дом Рэнсомов. Это я сообщил вам, что Эйприл умерла.
– А, теперь я вспомнил.
– Вы сказали тогда, что я могу приехать к вам поговорить об Эйприл Рэнсом.
– Я не знаю... Я работаю... ну, пытаюсь работать.
– Я за углом в прачечной.
– Ну что ж, думаю, вы можете зайти. Третий дом от угла, с красной дверью.
Дверь открыл темноволосый молодой человек, которого я видел на похоронах Эйприл. Нервно окинув меня взглядом, он осмотрел улицу за моей спиной. На Байроне были черная футболка и выцветшие черные джинсы.
– Вы ведь друг Джона Рэнсома, да? – спросил он. – Я видел вас рядом с ним на похоронах.
– Я тоже вас видел.
Байрон облизал губы. У него были красивые голубые глаза и изящно очерченный рот.
– Послушайте, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы сделать мне неприятности? Я так и не понял толком, чем вы занимаетесь.
– Я хочу поговорить об Эйприл Рэнсом. Я писатель и как раз недавно прочитал ее рукопись «Проект моста». Она писала замечательную книгу.
– Думаю, вам лучше войти, – Байрон сделал шаг назад, пропуская меня внутрь.
Я оказался в студии с рваными холстами на полу, тюбиками краски и стаканчиками с множеством кистей на заляпанном краской столе, с низким раскладным диваном. В изголовье кровати были сложены огромные холсты без рам, прикрепленные к подрамникам большими скобами. Другие картины висели в ряд на противоположной стене. Дверь в дальнем конце комнаты вела в темную кухню. Окна в студии были занавешены холстом, а на кухне – чем-то вроде кухонного полотенца. С потолка свисала лампочка без абажура. Прямо под ней стоял прикрепленный к мольберту холст.
– Где вы нашли ее рукопись? – спросил Дориан. – У Джона?
– Рукопись была в доме ее отца. Эйприл работала там.
Дориан подошел к столу и начал вытирать тряпкой кисть.
– Вполне логично. Хотите кофе?
Дориан прошел в кухню и налил воды в старомодную кофеварку, а я стал ходить по комнате, разглядывая его картины.
Ничего похожего на обнаженную натуру в спальне Рэнсомов. Полотна представляли собой некую комбинацию Фрэнсиса Бэкона и книжных иллюстраций современных графиков. На всех картинах темные фигуры с редкими проблесками белого или ярко-красного выступали на передний план из темного фона. Меня поразила в этих картинах одна деталь – на каждой из них обязательно присутствовала голубая роза – в виде бутоньерки в лацкане пиджака вопящего мужчины, в воздухе над кровавым трупом и коленопреклоненным человеком, на блокноте, лежавшем на столе рядом с безжизненным телом, в зеркале переполненного бара, от которого поворачивал лицо к зрителю какой-то мужчина в дождевике. Картины казались словно ответом на рукопись Эйприл Рэнсом, своеобразной параллелью с ней.
– Сахар? – крикнул из кухни Дориан. – Молоко?
Я вдруг вспомнил, что не ел целый день, и попросил и того, и другого.
Вернувшись из кухни, Дориан поставил передо мной чашку со сладким белым кофе. Он повернулся к картинам, которые я рассматривал, и поднес ко рту чашку.
– Я провел так много времени за этой работой, – сказал он, сделав глоток, – что плохо помню, как все это выглядит. А что думаете вы?
– Очень хорошие картины. Но когда вы сменили стиль?
– В школе искусств в Йеле я интересовался абстракционизмом, хотя тогда он не интересовал больше никого, и, едва закончив школу, стал практиковать японский плоский стиль письма. Для меня это было естественным продолжением всего, что я делал, но всем остальным очень не понравилось. – Дориан улыбнулся – Я знал, что в Нью-Йорке у меня нет шансов, вот и перебрался в Миллхейвен, здесь хоть жизнь дешевле.
– Джон сказал, что вас порекомендовала Эйприл владелица галереи.
Байрон быстро отвел глаза, словно это было неловкой темой.
– Да. Кэрол Джадд. У нее небольшая галерея в нижнем городе. Кэрол знала мои работы, потому что я показывал ей слайды, когда только приехал в город. Она всегда симпатизировала мне, и мы обсуждали вопрос организации в ее галерее моей выставки. – Он улыбнулся мне, но улыбка его тут же померкла, как только я задал следующий вопрос.
– Там вы и встретились впервые с. Эйприл Рэнсом?
Дориан кивнул, рассеянно шаря глазами по картинам на стене.
– Хм-м. Она сразу поняла, какие цели я преследую. Мы вообще сразу поняли друг друга. Мы поговорили о том, что ей нужно, и решили, что вместо того чтобы покупать готовые картины, она закажет мне два больших полотна. Вот так и познакомились. Оторвавшись от картин, он поставил чашку на стол и повернул вращающийся стул у мольберта так, что теперь он стоял лицом к кровати. Посмотрев на собственные картины, он немного расслабился. Я присел в один из стоявших рядом шезлонгов, а Дориан – на кровать.
– Вы, должно быть, провели много времени в разговорах с Эйприл, – начал я.
– Это было прекрасно. Иногда, когда Джона не было в городе или он задерживался в колледже, Эйприл приглашала меня к себе домой, и я получал возможность посидеть перед ее замечательными картинами.
– Она не хотела, чтобы вы встречались с Джоном?
Губы Дориана скривились, глаза сузились, словно он обдумывал какую-то сложную проблему.
– Ну, я, конечно, встречал Джона. Меня дважды приглашали к ним в дом на обед. В первый раз все было нормально, Джон держался вежливо, разговор был интересным, но во второй раз он почти не разговаривал со мной. Мне показалось, что их картины были для него просто собственностью – как спортивные машины и все такое.
У меня появилось вдруг нехорошее чувство, что для Джона было оскорбительно присутствие в доме такого человека, как Байрон Дориан. Дориан был молод и чертовски хорош собой, и при этом практически лишен честолюбивых амбиций – Джон легче смирился бы с его появлением, если бы художник был напыщенным выскочкой.
Потом я понял вдруг еще одну вещь, которую должен был понять гораздо раньше – как только увидел картины на стенах.
– Ведь это благодаря вам Эйприл заинтересовалась убийствами «Голубой розы», – сказал я. – Вы были человеком, который рассказал ей об Уильяме Дэмроке.
Кровь бросилась Дориану в лицо.
– Ведь все эти картины именно о нем – о Дэмроке.
Байрон снова окинул беглым взглядом свои произведения. Но на сей раз это его не утешило. Дориан выглядел слишком расстроенным, чтобы говорить.
– Мальчик на полотне Вюлларда показался вам похожим на Дэмрока, и вы рассказали о нем Эйприл. Что вовсе не делает вас ответственным за ее смерть.
Я хотел утешить его этой фразой, но достиг обратного результата. Дориан сдвинул колени, уперся в них локтями, подпер ладонью подбородок и начал раскачиваться из стороны в сторону. Он излучал почти видимое глазом облако боли.
– Я тоже был в свое время очарован образом Дэмрока, – сообщил я. – Да и как могло быть по-другому? Будучи во Вьетнаме, я написал в голове два романа. Один из них – «Расколотый надвое» – был как раз об Уильяме Дэмроке.
Не меняя позы, Дориан сверкнул глазами в мою сторону.
– Я видел это полотно раза три-четыре, прежде чем понял, на кого похож мальчик. Все это так расплывчато. Сначала его просто воспринимаешь таким, как есть, а потом то, как он смотрит на тебя, придает новый смысл всей картине. – Он сделал паузу, борясь со своими чувствами. – Так мы и начали разговаривать о Билле Дэмроке и всех этих вещах. Эйприл очень потрясла идея моста – ведь Дэмрок был найден под мостом. Это буквально вдохновило ее.
Я спросил Дориана, каким образом он сам впервые заинтересовался историей Дэмрока.
– О, я слышал о нем от своего отца. Много, много раз. Они долгое время были напарниками. Мой отец не очень ладил со своей первой женой, и проводил много времени в обществе Билла Дэмрока. Думаю, он любил его по-своему – отец часто говорил, что делал все для того, чтобы Билли бросил пить, но не смог, и поэтому стал пить вместе с ним. Мой отец был алкоголиком, но когда Билл умер, сумел взять себя в руки. В шестидесятые годы, уже приближаясь к пенсионному возрасту, он встретил в бакалее мою мать. Даже она признается, что сама стала с ним заигрывать. Она была на двадцать пять лет моложе, но все-таки они поженились, и через год появился я – думаю, что не совсем по плану.
Что ж, Дориан был явно похож на своего отца. По крайней мере можно было не сомневаться, что, пока он не растолстеет, женщины будут сами заигрывать с ним в течение как минимум лет тридцати.
– Вашего отца наверняка всю жизнь мучил исход дела «Голубой розы».
Дориан бросил на меня почти свирепый взгляд.
– Какой исход? Те кипы бумаги, которые нагородили по этому поводу в полицейском управлении? Это просто сводило его с ума. Отец чуть было не уволился из полиции, но он слишком любил свою работу. – Дориан немного успокоился и теперь снова смотрел на меня доверчивыми, спокойными глазами. – Кстати, он ненавидел вашу книгу. Говорил, что вы все изобразили неправильно.
– Боюсь, так оно и было.
– Вы поступили безответственно. Мой отец точно знал, что Билл Дэмрок никогда никого не убивал.
– Теперь я это знаю.
Дориан закинул ногу на ногу, и в глазах его снова появилось испуганное выражение.
– Я не должен был говорить ей о Дэмроке. С этого все началось.
– О том, чем она занимается в свободное время, знали лишь несколько брокеров из конторы Барнетта.
– Я советовал ей обратиться в полицейское управление.
– Это должно было сработать, – я рассказал ему о том, что сделал для меня Пол Фонтейн.
Лицо его исказилось от гнева.
– Они точно такие мерзавцы, как говорил о них мой отец. Это абсолютно бессмысленно. Они должны были дать ей просмотреть все записи. – Несколько секунд он молча смотрел на заляпанный краской пол. – Отец говорил, что ему очень не нравится то, во что превратилась полиция после его ухода – все эти новые люди вроде Фонтейна. Отцу не нравилось, как они работают. Он не доверял их методам. Не считая Майка Хогана. Отец считал Хогана настоящим полицейским и очень уважал.
– Значит, ваш отец был еще жив, когда в полиции появились Хоган и Фонтейн, – то, что ветеран полиции не одобрял новых методов, казалось вполне естественным.
– Он и сейчас жив. Моему отцу восемьдесят пять лет, но он силен, как бык.
– Если это утешит вас, Пол Фонтейн сказал, что моя книга понравилась ему – она такая абсурдно смешная.
– Я передам это отцу, – Дориан одарил меня белозубой улыбкой. – Хотя нет, лучше не буду.
– Как вы думаете, я мог бы поговорить с вашим отцом?
– Думаю, да, – засунув руку под диван, Дориан достал оттуда блокнот с ручкой и записал что-то на пустой странице. Затем он вырвал листок и прошел через комнату, чтобы передать его мне.
На листочке были написаны печатными буквами телефон, адрес и имя – Джордж Даббин.
– Джордж Даббин? – удивился я.
– Так его зовут, – пояснил Дориан, усаживаясь на диван. – Меня ведь звали Брайан Даббин. Но я решил, что никогда не смогу стать знаменитым художником с таким именем. Франческо Клементе и Брайан Даббин? Поэтому, закончив университет, я сменил его на более благозвучное. Вам не стоит повторять мне, что я поступил глупо. Но могло быть и хуже – еще один вариант, который вертелся у меня в голове – Бомон Дарси. Наверное, тогда у меня действительно было плохо с головой.
Мы оба улыбнулись.
– Вы действительно официально сменили имя? Ходили в ратушу и все такое?
– Сменить имя довольно просто. Заполняешь форму – и все. Я проделал все это по почте.
– Наверное, ваш отец был немного...
– Не немного, а очень сильно. Очень расстроился. И я его понимаю. Сейчас я согласен с ним. Но он знает, что я никогда не сделал бы этого во второй раз, и это немного утешает его. «Что ж, мой мальчик, ты по крайней мере сохранил свои инициалы», – сказал он как-то, – Дориан произнес последнюю фразу с хриплым придыханием, явно изображая отца.
– Замечательно, – сказал я. – Не сомневаюсь, что он говорит именно так.
– Я всегда был хорошим мимом, – Дориан улыбнулся. – В школе я буквально доводил учителей до белого каления.
Открыв мне тайну своего имени, Дориан явно ощутил облегчение.
– Расскажите мне об Эйприл Рэнсом, – попросил я.
13
Вместо ответа Байрон взял чашку, подошел к столу и начал поправлять стаканчики с кистями. Я тоже встал, но сумел разглядеть со своего места лишь спину Дориана.
– Я не знаю, с чего начать, – произнес он наконец, переходя к тюбикам с краской. Взглянув через плечо, он, казалось, очень удивился, увидев, что я встал. – Не думаю, чтобы мне удалось суммировать все в нескольких предложениях. – Он повернулся ко мне и прислонился к столу.
– А вы попробуйте – посмотрим, что получится.
Он поднял голову, вытягивая, свою и без того длинную шею.
– Ну, сначала я считал ее идеальной клиенткой, покровительницей. Она была замужем, жила в прекрасном доме, имела много денег, и при этом вовсе не была снобкой – когда Эйприл пришла сюда первый раз, она вела себя совсем как обычная женщина. Ее нисколько не смущало, что я живу в настоящем сарае, по понятиям людей ее круга. Пробыв с ней рядом около часа, я понял, что мы прекрасно поладим. Мы как-то сразу стали друзьями.
– Она была очень восприимчива, – вставил я.
– Да, но дело не только в этом. Внутри ее шли довольно сложные процессы. Она была как отель с множеством разных комнат.
– Наверное, она была очаровательной женщиной, – сказал я.
Подойдя к окну, Дориан стал разглаживать покрывавший его холст. Я снова не мог разглядеть его лица.
– Отель.
– Простите? – переспросил я.
– Я сказал, что она была похожа на отель. Ну разве не забавно?
– Вы были когда-нибудь в «Сент Элвин»?
Дориан медленно обернулся. Руки его были сжаты в кулаки, плечи напряжены.
– Что это значит? Вы спрашиваете, не я ли отвез ее туда и забил до полусмерти?
– Честно говоря, мне никогда не приходила в голову такая мысль.
Дориан расслабился.
– Я не думаю также, что ее убили в отеле.
Теперь молодой человек нахмурился.
– Мне кажется, на нее напали в «мерседесе». И в машине наверняка осталось много крови.
– А что случилось с машиной?
– Полиция еще не нашла ее.
Дориан вернулся к дивану, присел и сделал глоток кофе.
– Как вы думаете, она была счастлива в браке?
Он резко поднял голову.
– Вы думаете, в этом заслуга ее мужа?
– Я просто спросил, была ли Эйприл, по вашему мнению, счастлива в браке.
Дориан довольно долго молчал, потягивая кофе и время от времени закидывая ногу на ногу. Затем он снова пробежал глазами по ряду висящих на стене картин.
– Думаю, с ее браком все было в порядке. Эйприл никогда не жаловалась на мужа.
– Но вы очень долго думали об этом.
– Ну, у меня было чувство, что если бы Эйприл не была так занята, она чувствовала бы себя одинокой, – Дориан прочистил горло. – Потому что муж ведь не разделял ее интересы, разве не так? Она о многом не могла с ним поговорить.
– И говорила об этом с вами.
– Да, конечно. Но я не мог поддержать разговор о ее бизнесе – как только Эйприл заговаривала о вложениях и платежах, я понимал в ее речи только предлоги. А работа очень много значила для Эйприл.
– Она ничего не говорила вам о переезде в Сан-Франциско?
Дориан наклонил голову набок и сделал челюстями жевательное движение.
– Вы что-то слышали об этом? – В глазах его появилось настороженное выражение. – Это было лишь отдаленной перспективой – не более того. Она, кажется, упомянула об этом всего один раз, когда мы гуляли вместе. – Он снова прочистил горло. – Вы тоже слышали об этом?
– Мне говорил об этом ее отец, но он тоже ни в чем не был уверен.
Лицо Байрона просветлело.
– Да, это вполне понятно. Ведь если бы Эйприл переехала куда-нибудь, она должна была взять его с собой. Не для того, чтобы жить вместе, но чтобы по-прежнему иметь возможность заботиться о нем. Мне кажется, он не очень хорош в последнее время.
– Вы сказали, что ходили с Эйприл гулять?
– Да, иногда.
– Вы ходили куда-нибудь выпить? Или что-нибудь в этом роде?
Дориан задумался.
– Когда мы еще разговаривали только о картинах, то позавтракали как-то вместе несколько раз. Иногда ездили кататься на машине.
– И куда же вы ездили?
Дориан вдруг резко поднял руки и быстро оглянулся.
– Ничего, что я задаю все эти вопросы?
– Нет, но только на них бывает иногда трудно ответить. Мы ведь не каждый день катались на машине. Однажды поехали на мост, и Эйприл рассказала мне обо всем, что творилось в находящемся рядом баре на Уотер-стрит.
– Вы никогда не пытались зайти туда?
Дориан покачал головой.
– В него нельзя зайти – он закрыт.
– Эйприл никогда не упоминала о человеке по имени Уильям Фрицманн?
Дориан покачал головой.
– Нет. А кто это?
– Возможно, это не важно.
Дориан вдруг улыбнулся.
– Я вспомнил одно место, куда мы ездили. Я даже не знал о его существовании, пока Эйприл не показала мне. Вы знаете Флори-парк? Это недалеко от Истерн Шор-драйв. Там есть каменная платформа, окруженная деревьями, которая нависает прямо над озером. Эйприл очень нравилось там.
– Алан водил меня туда, – сказал я, представив себе, как Эйприл с Дорианом бредут вдвоем к каменной площадке.
– Тогда вы все понимаете.
– Да, – кивнул я. – Понимаю. Это очень личное.
– Так оно и было, – посмотрев на меня в упор, Байрон вдруг вскочил на ноги и понес на кухню свою чашку. Я слышал, как он споласкивает ее, потом открывает и закрывает холодильник. Он вернулся с бутылкой минеральной воды. – Хотите?
– Спасибо, у меня еще остался кофе.
Дориан подошел к столу и налил себе воды. Затем подвинул один из тюбиков с краской.
– Мне пора возвращаться к работе, – он сжал чашку обеими руками. – Если только вы не хотите купить что-нибудь, я не могу больше уделить вам время.
– Я действительно хочу купить одно из ваших полотен, – сказал я. – Мне нравятся ваши работы.
– Хотите дать мне взятку или что-то в этом роде?
– Нет, просто пытаюсь купить одну из ваших картин. Я думаю об этом с тех пор, как увидел их.
– Действительно? – он снова улыбнулся мне. – И какая же вам приглянулась? – Он подошел к стене.
– Человек в баре.
Дориан кивнул.
– Да, мне она тоже нравится. – Он снова посмотрел на меня с сомнением. – Так вы действительно хотите ее купить?
Я кивнул.
– Если вы сумеете упаковать ее для пересылки.
– Конечно, сумею.
– И сколько вы за нее хотите?
– О, Боже, я никогда об этом не задумывался, – он улыбнулся. – Никто, кроме Эйприл, не видел этих картин. Тысячу?
– Хорошо, – сказал я. – У меня есть ваш адрес, и я пошлю вам чек из дома Джона. Пусть почтовая служба отправит картину вот по этому адресу. – Я достал из бумажника и протянул Дориану одну из своих визитных карточек.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказал Дориан.
Я заверил его, что счастлив буду иметь в своем доме это полотно, и мы направились к двери.
– Когда вы выглянули на улицу, прежде чем впустить меня, вы опасались, что рядом может стоять Джон?
Дориан застыл, положив ладонь на дверную ручку. Потом он открыл дверь, и я был ослеплен ярким светом.
– Я не осуждаю вас ни за какие поступки, Байрон, – заверил его я. – Вы помогали Эйприл скрасить одиночество.
Дориан поежился, словно в открытую дверь подул вдруг зимний ветер.
– Я ничего больше вам не скажу. Я не знаю, чего вы хотите.
– Все, что я хочу от вас – это ваша картина, – сказал я, протягивая руку. Поколебавшись несколько секунд, Дориан все-таки пожал ее.
– Я не знаю, с чего начать, – произнес он наконец, переходя к тюбикам с краской. Взглянув через плечо, он, казалось, очень удивился, увидев, что я встал. – Не думаю, чтобы мне удалось суммировать все в нескольких предложениях. – Он повернулся ко мне и прислонился к столу.
– А вы попробуйте – посмотрим, что получится.
Он поднял голову, вытягивая, свою и без того длинную шею.
– Ну, сначала я считал ее идеальной клиенткой, покровительницей. Она была замужем, жила в прекрасном доме, имела много денег, и при этом вовсе не была снобкой – когда Эйприл пришла сюда первый раз, она вела себя совсем как обычная женщина. Ее нисколько не смущало, что я живу в настоящем сарае, по понятиям людей ее круга. Пробыв с ней рядом около часа, я понял, что мы прекрасно поладим. Мы как-то сразу стали друзьями.
– Она была очень восприимчива, – вставил я.
– Да, но дело не только в этом. Внутри ее шли довольно сложные процессы. Она была как отель с множеством разных комнат.
– Наверное, она была очаровательной женщиной, – сказал я.
Подойдя к окну, Дориан стал разглаживать покрывавший его холст. Я снова не мог разглядеть его лица.
– Отель.
– Простите? – переспросил я.
– Я сказал, что она была похожа на отель. Ну разве не забавно?
– Вы были когда-нибудь в «Сент Элвин»?
Дориан медленно обернулся. Руки его были сжаты в кулаки, плечи напряжены.
– Что это значит? Вы спрашиваете, не я ли отвез ее туда и забил до полусмерти?
– Честно говоря, мне никогда не приходила в голову такая мысль.
Дориан расслабился.
– Я не думаю также, что ее убили в отеле.
Теперь молодой человек нахмурился.
– Мне кажется, на нее напали в «мерседесе». И в машине наверняка осталось много крови.
– А что случилось с машиной?
– Полиция еще не нашла ее.
Дориан вернулся к дивану, присел и сделал глоток кофе.
– Как вы думаете, она была счастлива в браке?
Он резко поднял голову.
– Вы думаете, в этом заслуга ее мужа?
– Я просто спросил, была ли Эйприл, по вашему мнению, счастлива в браке.
Дориан довольно долго молчал, потягивая кофе и время от времени закидывая ногу на ногу. Затем он снова пробежал глазами по ряду висящих на стене картин.
– Думаю, с ее браком все было в порядке. Эйприл никогда не жаловалась на мужа.
– Но вы очень долго думали об этом.
– Ну, у меня было чувство, что если бы Эйприл не была так занята, она чувствовала бы себя одинокой, – Дориан прочистил горло. – Потому что муж ведь не разделял ее интересы, разве не так? Она о многом не могла с ним поговорить.
– И говорила об этом с вами.
– Да, конечно. Но я не мог поддержать разговор о ее бизнесе – как только Эйприл заговаривала о вложениях и платежах, я понимал в ее речи только предлоги. А работа очень много значила для Эйприл.
– Она ничего не говорила вам о переезде в Сан-Франциско?
Дориан наклонил голову набок и сделал челюстями жевательное движение.
– Вы что-то слышали об этом? – В глазах его появилось настороженное выражение. – Это было лишь отдаленной перспективой – не более того. Она, кажется, упомянула об этом всего один раз, когда мы гуляли вместе. – Он снова прочистил горло. – Вы тоже слышали об этом?
– Мне говорил об этом ее отец, но он тоже ни в чем не был уверен.
Лицо Байрона просветлело.
– Да, это вполне понятно. Ведь если бы Эйприл переехала куда-нибудь, она должна была взять его с собой. Не для того, чтобы жить вместе, но чтобы по-прежнему иметь возможность заботиться о нем. Мне кажется, он не очень хорош в последнее время.
– Вы сказали, что ходили с Эйприл гулять?
– Да, иногда.
– Вы ходили куда-нибудь выпить? Или что-нибудь в этом роде?
Дориан задумался.
– Когда мы еще разговаривали только о картинах, то позавтракали как-то вместе несколько раз. Иногда ездили кататься на машине.
– И куда же вы ездили?
Дориан вдруг резко поднял руки и быстро оглянулся.
– Ничего, что я задаю все эти вопросы?
– Нет, но только на них бывает иногда трудно ответить. Мы ведь не каждый день катались на машине. Однажды поехали на мост, и Эйприл рассказала мне обо всем, что творилось в находящемся рядом баре на Уотер-стрит.
– Вы никогда не пытались зайти туда?
Дориан покачал головой.
– В него нельзя зайти – он закрыт.
– Эйприл никогда не упоминала о человеке по имени Уильям Фрицманн?
Дориан покачал головой.
– Нет. А кто это?
– Возможно, это не важно.
Дориан вдруг улыбнулся.
– Я вспомнил одно место, куда мы ездили. Я даже не знал о его существовании, пока Эйприл не показала мне. Вы знаете Флори-парк? Это недалеко от Истерн Шор-драйв. Там есть каменная платформа, окруженная деревьями, которая нависает прямо над озером. Эйприл очень нравилось там.
– Алан водил меня туда, – сказал я, представив себе, как Эйприл с Дорианом бредут вдвоем к каменной площадке.
– Тогда вы все понимаете.
– Да, – кивнул я. – Понимаю. Это очень личное.
– Так оно и было, – посмотрев на меня в упор, Байрон вдруг вскочил на ноги и понес на кухню свою чашку. Я слышал, как он споласкивает ее, потом открывает и закрывает холодильник. Он вернулся с бутылкой минеральной воды. – Хотите?
– Спасибо, у меня еще остался кофе.
Дориан подошел к столу и налил себе воды. Затем подвинул один из тюбиков с краской.
– Мне пора возвращаться к работе, – он сжал чашку обеими руками. – Если только вы не хотите купить что-нибудь, я не могу больше уделить вам время.
– Я действительно хочу купить одно из ваших полотен, – сказал я. – Мне нравятся ваши работы.
– Хотите дать мне взятку или что-то в этом роде?
– Нет, просто пытаюсь купить одну из ваших картин. Я думаю об этом с тех пор, как увидел их.
– Действительно? – он снова улыбнулся мне. – И какая же вам приглянулась? – Он подошел к стене.
– Человек в баре.
Дориан кивнул.
– Да, мне она тоже нравится. – Он снова посмотрел на меня с сомнением. – Так вы действительно хотите ее купить?
Я кивнул.
– Если вы сумеете упаковать ее для пересылки.
– Конечно, сумею.
– И сколько вы за нее хотите?
– О, Боже, я никогда об этом не задумывался, – он улыбнулся. – Никто, кроме Эйприл, не видел этих картин. Тысячу?
– Хорошо, – сказал я. – У меня есть ваш адрес, и я пошлю вам чек из дома Джона. Пусть почтовая служба отправит картину вот по этому адресу. – Я достал из бумажника и протянул Дориану одну из своих визитных карточек.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказал Дориан.
Я заверил его, что счастлив буду иметь в своем доме это полотно, и мы направились к двери.
– Когда вы выглянули на улицу, прежде чем впустить меня, вы опасались, что рядом может стоять Джон?
Дориан застыл, положив ладонь на дверную ручку. Потом он открыл дверь, и я был ослеплен ярким светом.
– Я не осуждаю вас ни за какие поступки, Байрон, – заверил его я. – Вы помогали Эйприл скрасить одиночество.
Дориан поежился, словно в открытую дверь подул вдруг зимний ветер.
– Я ничего больше вам не скажу. Я не знаю, чего вы хотите.
– Все, что я хочу от вас – это ваша картина, – сказал я, протягивая руку. Поколебавшись несколько секунд, Дориан все-таки пожал ее.
14
После разговора с Дорианом мне не хотелось сразу возвращаться на Эли-плейс. Надо было, чтобы все услышанное улеглось у меня в голове, прежде чем я увижу Джона. Удовлетворение от того, что теперь я точно знал – Боб Бандольер был убийцей «Голубой розы», вдруг оставило меня. Я ясно понял, что снова испытаю это чувство не раньше, чем найду убийцу Эйприл Рэнсом. Я сидел за рулем «понтиака», пока не заметил, что Дориан смотрит на меня сквозь щели в холсте, которым были занавешены окна.
Тогда я завел машину и поехал, не зная, куда направляюсь. Я поеду, как, должно быть, ездила Эйприл Рэнсом за рулем своего «мерседеса», просто поеду и посмотрю, что из этого получится.
Тогда я завел машину и поехал, не зная, куда направляюсь. Я поеду, как, должно быть, ездила Эйприл Рэнсом за рулем своего «мерседеса», просто поеду и посмотрю, что из этого получится.
15
Проехав около пяти кварталов, я внезапно осознал, что лишь сменил один призрак на другой. Там, где я видел раньше блуждающий дух Эйприл Андерхилл, теперь мне будет являться Эйприл Рэнсом.
Вереница образов пронеслась перед моим внутренним взором. Я увидел Уолтера Драгонетта, сидящего напротив Пола Фонтейна за столом для допросов и кричащего на одной ноте «жертва, жертва, жертва». Затем я увидел Бегуна, моего старого товарища по Кэмп Уайт Стар, склонившегося над телом капитана Хейвенза, которое он собирался расчленить. Я увидел мозаики из человеческих тел внутри мешков для трупов, мальчика в хижине в Бонг То, Эйприл Рэнсом и Анну Бандольер, лежащих без сознания на своих кроватях, разделенных временем и пространством. Все эти образы связывал какой-то тайный смысл, который я, казалось, вот-вот смогу постичь, фигура с протянутой рукой, выступившая из владений самой смерти, протягивала мне этот смысл, словно жемчужину на ладони. На этой открытой ладони было написано слово, которое никто не мог прочесть и невозможно было произнести вслух.
Вереница образов пронеслась перед моим внутренним взором. Я увидел Уолтера Драгонетта, сидящего напротив Пола Фонтейна за столом для допросов и кричащего на одной ноте «жертва, жертва, жертва». Затем я увидел Бегуна, моего старого товарища по Кэмп Уайт Стар, склонившегося над телом капитана Хейвенза, которое он собирался расчленить. Я увидел мозаики из человеческих тел внутри мешков для трупов, мальчика в хижине в Бонг То, Эйприл Рэнсом и Анну Бандольер, лежащих без сознания на своих кроватях, разделенных временем и пространством. Все эти образы связывал какой-то тайный смысл, который я, казалось, вот-вот смогу постичь, фигура с протянутой рукой, выступившая из владений самой смерти, протягивала мне этот смысл, словно жемчужину на ладони. На этой открытой ладони было написано слово, которое никто не мог прочесть и невозможно было произнести вслух.
16
Я доехал почти на автопилоте до тех мест, где жил когда-то, и как раз сворачивал с Шестой южной улицы на Маффин-стрит. Здесь находился один из торговых островков, вкрапленных посреди жилого квартала, вроде ряда магазинчиков около студии Байрона Дориана, только еще более запущенный. Два маленьких магазинчика с грязными окнами лепились по бокам строения побольше, где продавали уцененную обувь.
По другую сторону от обувного магазина стоял двухэтажный бетонный дом Хайнца Штенмица. Дверь и окна были забиты досками. По другую сторону дома виднелся магазин, порог которого успел даже порасти травой, которая вела к прямоугольному отверстию в стене, рядом с которым валялись обломки красного кирпича и серого бетона. Это запустение показалось мне символом господней справедливости. Никто не захотел построить на месте жилища этого страшного человека свой магазин или видеосалон. Место было заброшено.
В конце квартала я свернул на Седьмую южную улицу. Рядом с пустым домом Боба Бандольера Белнапы пили на веранде свой лимонад и разговаривали друг с другом. Ханна улыбнулась одной из шуток Франка, и они не заметили, как я проехал мимо. Я остановился на Ливермор-авеню, свернул на улицу Вдов, припарковал машину в квартале от отеля «Сент Элвин» и вошел в отель через «Таверну Синдбада».
Тот же старик, которого я видел раньше, сидел на своем месте с той же сигарой, та же лампа под зеленым абажуром горела рядом с тем же диваном, но вестибюль казался почему-то более мрачным и печальным.
Под ленивым взглядом портье я прошел к автомату и набрал номер, записанный на листочке в моем бумажнике. Разговор с Джорджем Даббином занял немного времени. Джордж сообщил мне, что Билл Дэмрок, конечно же, допрашивал Боба Бандольера. «Ну разумеется, Билл ведь был отличным полицейским».
По другую сторону от обувного магазина стоял двухэтажный бетонный дом Хайнца Штенмица. Дверь и окна были забиты досками. По другую сторону дома виднелся магазин, порог которого успел даже порасти травой, которая вела к прямоугольному отверстию в стене, рядом с которым валялись обломки красного кирпича и серого бетона. Это запустение показалось мне символом господней справедливости. Никто не захотел построить на месте жилища этого страшного человека свой магазин или видеосалон. Место было заброшено.
В конце квартала я свернул на Седьмую южную улицу. Рядом с пустым домом Боба Бандольера Белнапы пили на веранде свой лимонад и разговаривали друг с другом. Ханна улыбнулась одной из шуток Франка, и они не заметили, как я проехал мимо. Я остановился на Ливермор-авеню, свернул на улицу Вдов, припарковал машину в квартале от отеля «Сент Элвин» и вошел в отель через «Таверну Синдбада».
Тот же старик, которого я видел раньше, сидел на своем месте с той же сигарой, та же лампа под зеленым абажуром горела рядом с тем же диваном, но вестибюль казался почему-то более мрачным и печальным.
Под ленивым взглядом портье я прошел к автомату и набрал номер, записанный на листочке в моем бумажнике. Разговор с Джорджем Даббином занял немного времени. Джордж сообщил мне, что Билл Дэмрок, конечно же, допрашивал Боба Бандольера. «Ну разумеется, Билл ведь был отличным полицейским».